Экзамен для мужа

Глава 4

— Все не так уж плохо, — бормотала Мэри-Клематис, стараясь поудобнее устроиться на жестком полу. — Если бы мы сами управляли повозкой, то промокли бы насквозь и замерзли бы до смерти.

Элоиза подняла голову и увидела, как блеснули глаза подруги под тяжелой войлочной попоной, которую они натянули над головами для зашиты от дождя. Мэри-Клематис была из тех, кто способен увидеть хорошее даже в самой плохой ситуации. А их положение незавидное. Даже можно сказать, жалкое. Они скрючились около дорожных сундуков, тщетно пытаясь уснуть после целого дня тряски, от которой ломило все тело.

До побережья они добрались только на закате. Хотя моря из-за густого тумана видно не было, но острый привкус соли в воздухе и глухой шум волн со всей очевидностью говорили о том, что оно где-то рядом.

— Прилив мы уже пропустили, — сообщил граф, вытирая мокрое лицо и сердито заглядывая в их относительно сухое гнездышко. — Мы переночуем здесь и на рассвете переправимся в Англию. — Он бросил взгляд на ожидавших его приказа воинов. — Я еду в деревню, чтобы договориться о переправе и провизии.

— Мы поедем с вами. — Элоиза, откинув попону, повернулась к графу. — Нам не помешало бы размять ноги. Возможно, там даже есть часовня, и мы сможем отслужить вечерню.

Граф загородил ей выход своим конем.

— Ваши молитвы сможет выслушать и отец Бассет.

Проследив за его взглядом, Элоиза увидела священника, который торопливо направлялся к ним, придерживая двумя руками мокрую сутану, чтобы она не волочилась по грязи. Когда Элоиза снова повернулась к графу, тот уже скакал прочь, а воины следовали за ним.

— Любезные сестры, если вы немного потерпите… — отец Бассет поморщился, осуждая грубые манеры хозяина, — солдаты разведут костер. А после того как вы обсохнете, согреетесь, насытитесь и взбодритесь, мы сможем вместе почитать Псалтырь.

Увы, не было ни костра, ни вечерни. Через несколько минут небеса опять разверзлись, и вновь на землю обрушился проливной дождь. Элоиза и Мэри-Клематис, которым едва хватило времени, чтобы слегка поразмяться и справить нужду, опрометью кинулись в повозку. Остаток вечера они провели, съежившись и дрожа, под мокрой попоной.

— Ужасный человек, — ворчала Элоиза. — Тащит нас куда-то, не удосужившись даже прибавить «с вашего разрешения». Представляю, какая была бы с ним жизнь. «Оставайся в повозке, женщина. Читай свои молитвы сама, женщина. Где мой ужин, женщина?» Не потребуется и месяца, чтобы узнать, что жизнь с ним может оказаться самым настоящим адом.

— Я вижу, он произвел на тебя плохое впечатление. Но может быть, у него есть и хорошие качества, — предположила Мэри-Клематис.

— Какие, например? — Элоиза раздраженно сложила руки на коленях и хмуро взглянула на подругу.

— Он очень сильный. И его люди охотно ему подчиняются. У него… э… хорошие зубы. — Смех подруги заставил Мэри-Клематис замолчать.

— Сомневаюсь, что зубы есть в списке требований к мужьям. Я должна оценить его характер: честность, милосердие, рассудительность, внимание, уважение. А до сих пор он… Скажи, что тебе сейчас приходится делать, глядя на его зубы, Мэри-Клематис?

Элоиза гневно ударила кулаком по свернутому плащу, который подстелила на жесткий деревянный пол повозки, и попыталась выбросить из головы мысли о превосходных зубах графа, худых загорелых щеках… серых глазах… широких плечах, весь день притягивающих ее взгляд, когда он упрямо скакал вперед, равнодушный и к ее взглядам, и к их с Мэри-Клематис неудобствам.

Высокомерный нахал!

Но слова Клемми что-то затронули в ее душе. Она не должна торопиться с оценкой… Надо дать графу шанс… У него наверняка есть и хорошие качества… Это займет месяц, возможно, два… или три…

Должно быть, она заснула, потому что, открыв глаза, обнаружила, что повозка слегка покачивается и слышатся мужские голоса. Спросонья Элоиза не могла разобрать, плывут они или едут.

С колотящимся сердцем Элоиза встала на колени и подняла попону, которую тут же начал трепать ветер. Вцепившись в борт повозки, она, громко окликнув подругу, свернувшуюся калачиком на дне их подпрыгивающего средства передвижения, выглянула наружу и в серой мгле рассвета впервые за девять лет увидела море.

Зрелище это вселяло ужас. Ветер гнал к берегу огромные волны, и они серой блестящей стеной обрушивались на скалы, разлетаясь сверкающими брызгами. Однако новые громады волн с неумолимой последовательностью сразу же занимали место тех, что только что разбились о берег.

Дождь больше не лил, но низкие клубящиеся облака продолжали висеть над землей, когда их повозка с грохотом катилась по крутому склону к морю. Элоиза разглядела домики из неотесанного камня, сараи и коровники, жавшиеся к скале, возвышавшейся над берегом. Лишь вдали виднелась узкая песчаная полоска, где качались на воде рыбачьи лодки. В открытом море среди пенных бурунов тяжело переваливались с боку на бок два больших корабля, а маленький баркас, прилагая героические усилия, пытался до них добраться.

— Что они там делают? — спросила Элоиза солдата, державшего вожжи.

— Грузятся, — ответил он, не глядя на нее.

— Сейчас? В такую погоду?

Конечно, это пока не шторм, скорее ужасной силы ветер, но грозный вид неба свидетельствовал о том, что дождь может хлынуть в любой момент.

Она вспомнила свое последнее путешествие через Ла-Манш: рев стихии, носящийся по волнам корабль, отчаянные молитвы старого дяди, везущего ее в монастырь, и ощущение, что она почти умерла…

Борясь с паникой, Элоиза отыскала взглядом графа, стоявшего по колени в воде. Как только повозка достигла берега, она выскочила и побежала к нему по мокрому песку.

— Ваше сиятельство! — Он не услышал или сделал вид, что не слышит. — Уитмор! — изо всех сил завопила она, и граф наконец обернулся. — Вы понимаете, что делаете?

Подняв юбку своего нового одеяния, Элоиза отскочила назад, чтобы ее не накрыло волной, и он зашлепал к ней по воде.

— Готовлюсь к посадке на корабли, чтобы пересечь Ла-Манш и вернуться в свое поместье. — Голос суровый, мрачный взгляд в прорезях шлема.

— При таком водовороте? — Элоиза выпрямилась, чувствуя, что если сейчас дрогнет, то ее авторитету будет положен конец. — Мы должны подождать, пока закончится шторм.

— У нас на это нет времени. — Граф уперся кулаками в бока, и его широкие плечи, кажется, стали еще шире. — Сейчас весна, и может пройти целая неделя, пока море успокоится. Капитаны горят желанием побыстрее отплыть, большая часть воинов и лошадей уже на борту.

Испуганное ржание заставило ее посмотреть на море. Она увидела, как из вспененной пучины тянут с помощью каната и поднимают на корабль лошадь. Потом она заметила в воде еще двух лошадей, которые плыли к берегу, спасая свою жизнь. Должно быть, на ее лице отразился ужас.

— Не беспокойтесь, сестра, — произнес граф с намеком на ехидную улыбку, — вам плыть не придется.

Прежде чем она успела дать волю негодованию, он подхватил ее на руки и побрел по воде к баркасу.

— Уи… Уитмор! — задохнулась Элоиза, молотя кулаками по его бронированной груди. — Как вы смеете дотрагиваться до сестры Ордена…

— Прекратите, или я вас сейчас брошу.

— Вы не посмеете!

Но он посмел. Бросив ее на мокрую деревянную скамейку баркаса, граф вернулся задрожавшей в повозке Мэри-Клематис. Наученная опытом подруги, она смиренно приняла его помощь и без возражений позволила ему отнести себя в лодку.

Он усадил Мэри-Клематис рядом с Элоизой и, положив мокрые руки на борт, произнес:

— Я поклялся оберегать ваши особы от всевозможных опасностей. А я всегда держу слово.

Осталось выяснить, так ли это на самом деле, размышляла Элоиза, вцепившись окоченевшими пальцами в занозистую скамейку, пока баркас с трудом прокладывал себе путь в море.

К тому времени как Элоизу втащили наверх, ударяя о борт всякий раз, как судно поднималось на гребень очередной волны, она была совершенно уверена, что клятва Уитмора «оберегать ее персону» заключалась в сохранении ее бедного трупа целым и невредимым.

К счастью, как им с Мэри-Клематис все же посчастливилось уцелеть, здоровенный матрос отвел их в дальний конец главной палубы, усадил на связанные бочки и посоветовал не двигаться с места. Капитан, следя за работой матросов, взглянул в их сторону и тоже приказал не двигаться. Вскоре появился граф, проверил, как разместились его воины и лошади, затем подошел к ним, и они услышали все тот же приказ: «Не двигаться!»

Если бы кто-нибудь сказал это ее желудку, раздраженно подумала Элоиза. Ее внутренности то поднимались, то опускались в такт колебаниям моря, и, если судить по лицу Мэри-Клематис, подруга испытывала такие же мучения.

Элоиза несколько раз сглотнула, ухватилась за четки, обмотанные вокруг запястья, зажмурилась и попыталась прочесть «Отче наш». Однако с закрытыми глазами она почувствовала себя еще хуже, поэтому снова открыла их, взяла Мэри-Клематис за руку и, чтобы отвлечься, стала прикидывать, сколько времени может занять переход через Ла-Манш. Ответ получился неутешительным. Вечность.

При низких клубящихся тучах и страшной качке трудно было отличить перед от зада и верх от низа. Когда судно опускалось, квадратный парус над головой поворачивался то в одну, то в другую сторону. Капитан, перекрывая рев ветра и грохот волн, громко отдавал команды, быстро вертел штурвал вправо, затем с такой же скоростью влево. Корабль скрипел, раскачивался и стонал, и казалось, что в любую минуту он может развалиться на части. Ужас Элоизы достиг высшего предела, когда громадная волна ударила в корпус судна, окатив палубу ледяной водой. Но корабль остался на плаву и неуклюже двигался вперед.

Элоизу и ее подругу ничуть не успокаивал тот факт, что люди графа не проявляли страха, хотя лица у них тоже слегка позеленели. «Настоящие» воины, глядя на своего невозмутимого командира, только сглатывали, чтобы вернуть содержимое желудков на место, и гордо отказывались держаться за поручни.

Но их командир, хоть и демонстрировал всем железные нервы, был отнюдь не в лучшей форме. Перил, граф Уитмор, не любил море… Слишком часто оно преподносило ему неприятные сюрпризы, чтобы он мог свободно чувствовать себя на борту корабля. Но он должен показывать своим людям пример, он должен оберегать посланную с ним «Знатока мужчин». Он должен быть сильным, чтобы показать ей, что все находится под его контролем. Иначе она не станет его уважать. Когда позволяла обстановка, граф незаметно поглядывал в ее сторону. Она сидела, пытаясь держаться прямо, в мокрой юбке, с закрытыми глазами. Молится, неприязненно подумал он.

Цепляясь за сложенные мешки и натянутый вдоль палубы канат, граф дошел до люка и отдал приказ своим людям по возможности успокоить лошадей. Затем он пробрался к штурвалу, где капитан старался договориться с изменчивой погодой и разбушевавшимся морем. У них все было бы в порядке, кричал старый морской волк, если бы только ветер не усиливался.

Граф снял шлем, положил его на бухту каната и огляделся. Вид утлого корабля, прокладывающего себе путь сквозь громадные волны, подействовал на него отрезвляюще. Он вдруг пожалел о своем настойчивом требовании выйти в море сегодня. Да, ему было крайне необходимо вернуться домой, и как можно скорее. Но вера его людей «в проклятие» и происки алчного, подлого соседа потеряют всякое значение, если все они окажутся на дне морском. Потом он вспомнил о перспективе питаться во время поста одной только рыбой, и это сразу избавило его от сожалений.

Корабль вдруг резко зарылся носом в воду, и часть груза, сложенного на мокрой палубе, начала сползать вперед, в том числе и повозка монахинь, которая, опрокинувшись, двинулась следом. Два матроса хотели удержать ее, но, прежде чем они успели до нее добраться, она уже соскользнула вниз и ударилась о столбики поручней. Схватив веревку, граф метнулся к повозке, чтобы попытаться вернуть ее на место, но в эту минуту ужасающий порыв ветра дал бортовой залп по кораблю, разрывая парус и бросая судно на бок.

Графа отбросило назад, и он только мог с ужасом наблюдать, как палуба опускается все ниже… ниже… ниже, и корабль принимает вертикальное положение, отчего повозка опять встала на колеса и, протаранив поручни, скатывается в воду. Она исчезла под вспененными волнами, чтобы спустя несколько секунд всплыть на поверхность уже вдали от корабля. Услышав вопль, перекрывший рев стихии, и глянув в ту сторону, граф обнаружил, что на него катятся бочки, ящики и «Знаток мужчин». Он испугался, ибо она скользила по наклонной палубе, тщетно пытаясь за что-нибудь уцепиться, прямо к отверстию, через которое вылетела за борт повозка. Когда она готова была уже свалиться за борт, граф отпустил поручни и рванулся к ней. Его толчок отбросил их от опасного места, поэтому он сумел прижать ее к себе и вставить ногу между столбиками перил.

Нок-рея, погруженная в море, и рваный парус, зачерпнувший воду, казалось, целую вечность удерживали корабль на боку.

Потом столь же внезапно, как и поднялась, палуба снова вернулась в горизонтальное положение. Они рухнули на нее, вздрогнув и застонав вместе с судном, когда оно наконец встало на киль. Это случилось на секунду раньше, чем капитан и его команда оправились от шока и взялись за дело: матросы быстро карабкались по реям и укрепляли разорванный обвисший парус.

Элоиза вдруг осознала, что лежит на распростертом теле графа, уткнувшись лицом ему в грудь и вцепившись в его мускулистые руки. Она подняла голову и увидела, что он смотрит на нее с выражением, напоминающим огромное облегчение. Когда он попытался встать, Элоиза почувствовала непонятное желание прильнуть к нему. Тут палуба снова накренилась, и она узнала дорожный сундук, который скользил к проделанной в поручнях бреши.

— Мой сундук! — закричала Элоиза.

Бесцеремонно сбросив ее на палубу, граф пополз вперед, чтобы перехватить обреченный ящик. Она видела, как он сумел оттолкнуть тяжелый сундук к перилам, где тот застрял, ибо палуба накренилась в другом направлении, а потом отбросил его в безопасное место.

Элоиза посмотрела на плот из бочек, где они сидели с Мэри-Клематис, и сердце у нее остановилось: несколько мешков, должно быть, смыло вместе с повозкой, и ее подруги нигде не было видно. Она вскочила, стала звать Мэри, но он тут же схватил ее и оттащил назад к штабелю груза, укрепленного на палубе.

— Мэри-Клематис! — кричала она, пытаясь вырваться из его рук. — Ее, наверное, смыло за борт!

— Я найду ее! — последовал ответ. — Сидеть! И держаться!

Граф толкнул ее на бочки, и она инстинктивно ухватилась за связывающие их веревки. А он осторожно дошел до открытого люка, наклонился и что-то крикнул вниз своим людям. Вскоре из отверстия появилось нечто темное, он схватил это и вытащил на палубу. Клемми!

— Я пыталась идти за тобой, но поскользнулась и упала в люк, — со слезами объяснила Мэри-Клематис, оказавшись в крепких объятиях подруги. — Я упала на лошадь, а она меня лягнула…

Грозовая туча нависла над их головами. Граф!

— Вам что, Господь совсем не дал ума?! — рявкнул он, толкая обеих на бочки. — Сидеть! И ради всего святого, ждать!

К тому времени, когда они доплыли наконец до берегов Англии, шторм уже выдохся и море почти успокоилось. Чего нельзя было сказать про Элоизу. Они с Мэри-Клематис закончили путешествие на омытой волнами, продуваемой насквозь палубе, в мокрой шерстяной одежде, которая не могла защитить их от пронизывающего ветра и ледяных брызг.

Но это были мелочи по сравнению с оскорбительными словами графа, которые не выходили у нее из головы. Значит, Господь обделил ее умом? Значит, по его мнению, она просто безмозглый овощ? Уязвленная гордость не давала ей покоя. Когда их спускали с корабля в баркас, бедная Клемми уже посинела от холода, а лицо Элоизы приобрело странный оттенок, побледнев от холода и покраснев от ярости.

Она не сводила глаз с внушительной фигуры, которая наводила порядок в неразберихе, возникшей после выгрузки лошадей. Едва баркас заскрипел днищем по песку, она перелезла через борт и, придерживая ледяными пальцами юбку, побрела по мелководью к графу.

— Подожди, Элли! — крикнула ей с лодки Мэри-Клематис. — Мы должны принести благодарность Господу за наше спасение!

Недовольно ворча, Элоиза повернула назад, помогла Клемми вылезти из лодки, и они вместе преклонили колени на первом же клочке сухого песка, чтобы прочесть «Отче наш». Как только был произнесен «аминь», она вскочила и побежала дальше.

Граф, обернувшись, заметил ее приближение и, махнув рукой в сторону валунов, приказал идти туда.

— Никогда за всю свою жизнь я не видела такого пренебрежения к судьбе людей! — гневно выпалила Элоиза.

— Но мы справились, разве нет? — сердито буркнул он.

— Чуть не утонув!

— Я же сказал, что поклялся вас оберегать и всегда держу слово. Разве я не поймал вас, когда вы катились по палубе?

— Вы ожидаете за это хвалебных псалмов, хотя сами же и подвергли нас такой опасности?

— Вам бы ничто не угрожало, если бы вы сидели там, где было приказано. Какого дьявола вам пришло в голову встать с места и разгуливать при такой качке по палубе?

— Я не разгуливала. Увидев, где вы и что собираетесь делать, я захотела вам помочь…

— Мне не требуется ничья помощь. — В его глазах плескалась ярость. — И уж тем более я не нуждаюсь в вашей помощи.

— Смею вас заверить, — процедила Элоиза, чувствуя, как у нее сдавило горло от унижения, — что это больше не повторится.

— Прекрасно. — Граф отвел взгляд и показал на большие камни, разбросанные по берегу. — А теперь будьте любезны сделать все, что требуется женщине, и приготовьтесь сесть на лошадь.

— Сесть на лошадь?!

— Повозку мы потеряли. Одна из вас поедет на осле. Проклятая скотина вынесет это без труда. — Он посмотрел в сторону животного, которое стоически переносило общество лошадей. — Вторая поедет вместе с моим капитаном или со мной. По крайней мере до тех пор, пока мы не найдем деревню и не достанем еще одну лошадь.

— Ехать? Сейчас? — Элоиза окинула взглядом его людей, которым не нужно было сушиться, поэтому они седлали коней, готовясь к отъезду. Наконец до нее дошло: он рассчитывает, что они с Мэри-Клематис влезут на четвероногих тварей, будто им мало уже полученных телесных повреждений? — Но ведь уже наступила ночь!

— Скоро взойдет полная луна, и света нам хватит. Мы должны отправляться, если хотим найти ближайшую деревню, запастись провизией и выехать на рассвете.

Ее недоверие вылилось в новую вспышку гнева.

— После дождичка в четверг! — заявила она с твердостью, которая сделала бы честь любой аббатисе. — Сестра Мэри-Клематис продрогла до костей, и я тоже дрожу от холода. Мы должны согреться и высушить одежду, пока одна из нас или мы обе не заболели.

Губы графа, изучавшего ее мокрую одежду, сжались в тонкую линию.

— Ну хорошо. — Это прозвучало как большая уступка. — Мы договоримся об огне и ночлеге для вас, когда приедем в деревню. Даннолт! — крикнул он своему заместителю.

— Да, милорд? — Из гущи воинов и лошадей выбрался приятный человек средних лет с большими залысинами.

— Принеси дамам попоны.

Элоиза не верила своим ушам. Попоны? Только и всего?

— Мы не «дамы», ваше сиятельство, мы сестры Ордена Добродетельных невест, и наша задача, если вы помните, оценить вашу пригодность как мужа. Так что мы не двинемся с этого места, пока не согреемся и не высушим нашу одежду.

— Возможно, я не очень ясно выразился, — начал граф примирительным тоном.

— К несчастью для вас, сэр, с этого момента вы для меня больше не представляете загадки. Идем, сестра. — Элоиза взяла подругу за руку, и они направились к берегу, чувствуя на себе сердитый взгляд графа.

Через минуту баркас доставил священника, и отец Бас-сет сразу начал оглядываться в поисках монахинь. Не увидев их среди воинов, седлавших коней, он бросился к Перилу, чтобы узнать, остались ли сестры в живых, когда судно чуть не опрокинулось.

— Они замерзли и вымокли, а в остальном ничего страшного, — раздраженно буркнул граф. — Они пошли на берег, чтобы позаботиться о своих нуждах, прежде чем мы отправимся дальше. Эй, подожди, возьми с собой это. — Передав священнику попоны, оставленные Майклом Даннолтом, он кивком отпустил его.

Но вскоре отец Бассет прибежал назад.

— Ваше сиятельство! — Его испуганный голос насторожил Перила. — Вам лучше пойти туда самому!

Жестом приказав Даннолту следовать за ним, граф направился к Бассету.

— Что еще случилось? — раздраженно спросил он, когда все трое шли к валунам, за которыми исчезли монахини.

— Сестры… они намерены… остаться…

Не прошло и минуты, как граф понял, что Бассет имел в виду, и от страха у него засосало под ложечкой.

Компаньонка «Знатока мужчин» сидела перед кучей плавника, а на ближайших камнях были расстелены ее плащ, одежда и покрывало. Граф испытал легкое потрясение, увидев монахиню только в мокром апостольнике и льняной сорочке, прикрытую теплой попоной. Чьи-то шаги раздались за его спиной, и, оглянувшись, он встретил повелительный взгляд второй монахини.

— Надеюсь, в вашем отряде есть человек, знающий, как разжигают огонь? — поинтересовалась она, подходя к куче плавника и бросая туда, новую порцию дров. — Если нет, дайте мне трут с огнивом, и я сделаю это сама.

— Я… говорил… вам… — Пораженный граф даже начал заикаться от гнева и возмущения. — Мы сейчас поищем ближайшую деревню.

— Вы можете искать ее хоть всю жизнь, если вам так угодно. Но я не двинусь отсюда, пока мы с сестрой Мэри-Клематис не согреемся и не высушим нашу одежду..

Перил шагнул к ней, изучая в серой полумгле бледный овал ее лица. Она не шелохнулась, взгляд синевато-стальных глаз остался непреклонным.

— Вы будете сопровождать нас до ближайшей деревни, — приказал он.

— Потащив нас с Мэри-Клематис… не говоря уже о ваших людях… на борту кораблей в штормовое море, вы проявили вопиющий недостаток благоразумия.

— Мои люди — закаленные в боях воины, не раз испытавшие подобные трудности. Их нелегко испугать. — Граф окинул ее пренебрежительным взглядом.

— Но любезные сестры, будучи слабым полом и к тому же привыкшие к другому роду занятий… — Бассет встал между ними, — посчитали этот инцидент внушающим беспокойство.

«Значит, святой отец — наш союзник, — подумала Эло-иза, — или, во всяком случае, может стать таким». Он, кажется, больше, чем его сиятельство, озабочен тем, чтобы сохранить их расположение и благосклонность.

— Настолько внушающим беспокойство, — подтвердила она, — что мысль о езде на лошадях, да еще в столь холодную ночь, для нас просто неприемлема.

— Конечно, так и есть! — Сжав руки на груди, Бассет повернулся к своему хозяину. — Милорд, нужно дать любезным сестрам возможность отдохнуть перед дальнейшим путешествием. — Видя, что граф еще колеблется, священник привел свой последний аргумент: — Помните, милорд: тому, кто живет в стеклянном доме, нельзя бросаться камнями.

Граф помрачнел, затем пробормотал что-то, чего Элоиза не поняла, и, вернувшись к своим людям, велел разбить лагерь.

Еще более странными, чем непонятная спешка графа, выглядят его нежелание вести себя дружелюбно и недостаток учтивости, размышляла Элоиза, когда они с Клемми укрылись среди валунов. Разложив для просушки свои плащи, верхнюю одежду, покрывала и даже апостольники, они стояли возле потрескивающего костра и медленно поворачивались, чтобы согреться. Когда восстановилось кровообращение в онемевших членах, они плотно закутались в попоны и уселись на соломенные тюфяки, которыми обеспечил их заботливый Майкл Даннолт.

Почему гордый, самоуверенный граф идет на любые лишения, когда ищет невесту, а потом ведет себя так, словно не хочет ее получить? Он совсем ничего не делает, чтобы зарекомендовать себя достойным женихом. Или ему не нужна невеста? Если так, что его заставило приехать именно в монастырь Добродетельных невест? Желание иметь наследников? Что ж, разумное побуждение, хотя для этого вовсе не обязательно искать себе невесту. Она достаточно знала свет, и потому ей было известно, что мужчины довольно часто производят на свет наследников, не связывая себя святыми обетами брака. Она знала множество случаев, когда внебрачные дети становились герцогами, епископами и даже королями.

Вспомнив суровый взгляд и бронзовое лицо графа, Элоиза как-то не смогла представить его сеющим незаконнорожденных детей, словно яровую пшеницу. Чтобы жениться, ему нужно постараться угодить женщине.

Но Клемми права, продолжала размышлять Элоиза, глядя на подругу, которая свернулась калачиком на тюфяке. Люди графа охотно следуют за ним. Они, судя по всему, настолько ему доверяют, что, не задумываясь, отправились с ним в Англию через бушующее море. Они вместе сражались на поле битвы, вместе переносили тяжкие испытания, и в результате, естественно, возник союз людей, на преданность которых граф всегда может рассчитывать. Значит, он способен объединить людей, но, наверное, просто не хочет заключать союз с женщиной. Это было своего рода двоедушие, которое аббатиса моментально учуяла, как охотничья собака след лисицы. Возможно, потому она и прибегла к редко применяемому «экзамену для мужа».

Запустив пальцы в еще не просохшие волосы и разделяя их на пряди, Элоиза подумала о девушке, которую сейчас готовят в монастыре к браку. Интересно, кого выбрали… точнее, приговорили к жизни с графом? Скрип кожи, осыпавшийся вдруг песок и шорох гравия заставили ее вскочить и оглядеться. На невысокой скале позади нее стояли две мужские фигуры, тонувшие во мраке. Узнав графа и его капитана, она плотнее запахнула попону.

— Не надо пугаться, сестры, — произнес Майкл Даннолт, спускаясь к ним, и она вздохнула с облегчением, когда поняла, что в руках у него всего лишь охапка плавника. — Мы принесли топливо для вашего костра.

Граф с охапкой дров шел следом за Майклом. При свете костра Элоиза увидела, что он снял доспехи и стеганую куртку. В тунике, штанах и сапогах он теперь не казался таким огромным. Когда граф бросил свои дрова на кучу Майкла, она вдруг осознала, что в упор разглядывает его, и опустила глаза, но, не выдержав, опять уставилась на него и смотрела, как он склонился над костром, чтобы подложить туда несколько сухих веток.

— Этого вам хватит на всю ночь, — объявил Даннолт. Граф хранил молчание.

— Как мило с вашей стороны, — отозвалась Мэри-Клематис, ибо ее подруга до сих пор не вымолвила ни слова, что было ей несвойственно. Взглянув на нее, Клемми обнаружила, что Элоиза натянула попону на голову и придерживает ее у подбородка. — Внимание — самая замечательная черта характера, правда, сестра Элоиза?

— Самая замечательная, — машинально повторила Элоиза, и вдруг лицо ее вспыхнуло. — Боюсь, ваше сиятельство, нам придется злоупотребить вашей добротой.

Граф выпрямился и, не глядя в ее сторону, вытер испачканные руки.

— Меня это нисколько не удивит, — проворчал он.

— Наши сундуки. Они нам очень нужны.

— Один тут. Другой упал за борт во время шторма.

— Что? Но вы же…

— По-видимому, его я не заметил, пока занимался вашим спасением. Моя клятва не распространяется на ваше имущество, — заявил он и, обойдя валуны, отправился в свой лагерь.