Экзамен для мужа

Глава 5

Элоиза сразу успокоилась, когда Майкл Даннолт вместе с воином принес им уцелевший сундук. Открыв его, она с радостью увидела свою запасную рубашку и покрывало, а под ними лежали ее верхнее платье и щетка из свиной щетины, ночной чепец и, главное, пара крепких ботинок, которые она надевала для работы на вспаханном поле. Элоиза встала на колени, вытащила драгоценный кожаный чехол с документами — и оттуда вдруг стали сочиться на землю серые капли. Сердце у нее чуть не остановилось от ужаса, и она с опаской заглянула в сундук: все дно было покрыто водой, и в ней плавали пергамент, рог с чернильным порошком и ее любимые гусиные перья.

Она торопливо развязала шнурок, вынула из чехла связку бумаг, и ее слабая надежда на то, что документы не пострадали, мгновенно исчезла. Все инструкции по оценке мужей были теперь просто мокрой бараньей кожей, чернила расплылись, оставив лишь темные размытые полоски. Она хотела отделить листы друг от друга, но они превратились в клейкую массу, кроме тех, что находились в центре связки и не успели намокнуть.

Пытаясь спасти хоть что-нибудь, Элоиза отделила эти страницы и поняла тщетность своей затеи, когда сумела разобрать всего несколько слов.

Тяжкий и святой долг… щедрость не меньше, нем… — дальше непонятно… — подчиниться нашему требованию… — непонятно, непонятно, непонятно… — Господь наш…

Вот и все, что оставила морская вода от размышлений и указаний аббатисы, которыми та сопроводила документы.

Элоизу охватила паника. Почему она недостаточно внимательно просматривала список в монастыре? Она попыталась вспомнить качества и добродетели, перечисленные в документах. Терпение… благочестие… смелость… щедрость и, разумеется, внимание. Элоиза нахмурилась. Она помнит это потому, что видела в списке, или потому, что об этом говорила Клемми? Но ведь ей предстояло оценивать дюжину страниц всевозможных качеств, а она вспомнила только пять из них.

И что теперь делать? Возвращаться в монастырь слишком поздно, они уже переплыли Ла-Манш, и если бы она даже набралась смелости повторить это кошмарное путешествие, можно себе представить, как бурно отреагирует граф на ее требование… Он, похоже, очень спешит вернуться домой и ни за что не согласится ехать снова в монастырь, даже если она сумеет проглотить свою гордость и попросит его об этом. Можно послать к аббатисе гонца с вестью о печальном происшествии и просьбой выслать новые документы. Но аббатиса признает ее негодной для выполнения этой серьезной миссии и никогда уже не разрешит ей принести обеты.

— Что с тобой, Элли? — спросила Мэри-Клематис. Вздрогнув, Элоиза прижала к груди погибшие документы.

— Ничего. Разве я выгляжу так, словно что-то не в порядке?

— Ты выглядишь… как тогда на кухне. Мэри-Клематис ее лучшая подруга и, конечно, поймет…

— Все хорошо, Элли. Я нисколько не расстроена, что мой сундук пропал. Я обойдусь.

Элоиза взглянула поверх открытой крышки на ее спокойное лицо и зажала рот ладонью.

— О, Клемми, мне так жаль. Я забыла…

— Тебе не о чем сожалеть. Я рада, что они спасли твой сундук, и уже вознесла благодарственную хвалу из Псалтыри. — От ее милой улыбки Элоиза почувствовала себя змием в райском саду. Пока она паниковала, Клемми молилась. — Ты молодец и отлично справилась. Граф — жестокий, неприятный человек, но ты все же настояла на своем и заставила его считаться с тобой. Аббатиса не зря верила в тебя, ты оправдала ее надежды. — Мэри-Клематис обняла подругу. — Она не могла сделать лучшего выбора.

Клемми искренне так думала, но Элоизу очень беспокоила мысль, что в своем безрассудстве она приготовилась судить мужчину на основании…

Нет, она никому не может сказать об этом… даже Клемми… особенно Клемми. Возможно, поделившись с кем-нибудь своими проблемами, она бы на время и почувствовала облегчение, но это ничего не изменит. Ей все равно придется оценивать супружеские качества графа, только теперь у нее не будет мудрого руководства. Если Клемми узнает о случившемся, она будет страдать, потому что не любит хранить секреты. Никто, кроме ее и аббатисы, понятия не имеет, что содержалось в тех документах. Следовательно, ни один человек, даже сама аббатиса, не сможет опровергнуть ее заключение, годится его сиятельство в мужья или нет. Теперь все зависит от нее.

После секундного облегчения Элоиза опять ударилась в панику. Как ей оценивать мужа, если она не только не была замужем, но даже редко встречала женатых мужчин?

А в это время Мэри-Клематис встала, чтобы проверить сушившуюся одежду, и вернулась, держа в руках верхнее платье.

— Мне очень жаль твои вещи, — сокрушенно произнесла Элоиза.

Может, предложить ей свою запасную одежду? Только вряд ли она ее примет — ведь даже старые вещи Клемми всегда выглядели как новые. Потом Элоиза учуяла весьма неприятный запах и сердито огляделась, чтобы узнать, откуда исходит эта вонь.

— Если бы у меня сейчас была моя одежда послушницы, — ответила Мэри-Клематис, поднося к огню промокшее платье, отчего вонь только усилилась, — я бы носила ее до тех пор, пока совсем не отчистила ее от конского навоза.

Перил ушел из лагеря с Майклом Даннолтом, чтобы привести в порядок мысли и успокоиться. Но вскоре обнаружил, что, как и капитан, он собирает дрова и постепенно обретает утраченное хладнокровие. На обратном пути они увидели с невысокого утеса костер монахинь, и Перил вдруг ощутил, что его спокойствие опять ускользает, будто песок из-под ног.

Одна из сестер внизу стояла в нимбе рыже-золотых волос, который поразительно гармонировал с отсветом пламени, горевшего за ее спиной. Казалось, монахиня стоит в круге живого огня. Перил никогда не видел таких волос. А увидеть такое чудо у монахини, да еще у одной из тех, от чьего настроения зависит его судьба, — разве такое можно оставить без внимания. Понимая, что и без того находится в сложном положении, что с трудом взял себя в руки, он все-таки решительно зашагал к костру. Он должен посмотреть вблизи, удостовериться, что это всего лишь обман зрения, и рассеять колдовские чары, помутившие его рассудок.

Но даже когда он встал рядом с ней, удивительный световой эффект остался прежним. И что еще хуже, это была сама «Знаток мужчин», и она, казалось, стояла в центре огня, который бушевал вокруг нее. Он потерял дар речи и, чтобы скрыть непонятную растерянность, начал подкладывать в костер принесенные им дрова.

Не помня как, он в том же смятении вернулся в свой лагерь, к своим людям и солдатскому тюфяку, а вдобавок принес с собой ее образ, лишивший его покоя.

— Господи, чем я заслужил такое наказание? — раздраженно пробормотал он, не сознавая, что говорит вслух.

— Что случилось, сын мой? — Рядом с его тюфяком стоял на коленях отец Бассет. — Вам нужно исповедаться?

— Я не могу! — в отчаянии шепнула на следующее утро Мэри-Клематис подруге.

Они стояли, зажатые между их ослом и устрашающим боевым конем графа. Лицо Клемми побелело, глаза расширились от ужаса, тело сотрясала дрожь, и Элоиза по опыту знала, что уговаривать ее бесполезно.

— Очень хорошо. — Она протянула вожжи Майклу Даннолту, который ждал рядом, чтобы помочь им. — Сестра Мэри-Клематис поедет на осле, а я пойду пешком,

— Черта с два, — пророкотал над ней голос графа, — Посади ее к себе, Даннолт.

— В этом нет необходимости, — ответила Элоиза и зашагала прочь от берега.

Если она идет не в ту сторону, кто-нибудь обязательно ее поправит.

— Милорд, пожалуйста! — услышала она сквозь рев прибоя жалобный голос отца Бассета. — Ей не пристало ходить пешком.

— Отлично. Тогда посади ее к себе,

— О нет, милорд. Для мужчины духовного сана ездить на одной лошади с женщиной…

Элоиза направлялась к невысокому утесу и вскоре обнаружила тропинку. Если она поторопится и успеет подняться на утес, возможно…

— Черт побери, Бассет! — рявкнул граф.

Он употребляет неприличные слова! Да еще в адрес священника! Она скорее почувствовала, чем услышала позади какое-то движение, и в следующий миг дорогу ей преградил огромный, фыркающий боевой конь.

— Право же, ваше сиятельство! — Элоиза подняла голову и обомлела,

Шлем с изображением ястреба, кираса, латные рукавицы, глаза, как пылающие угли, — самый грозный из рыцарей, когда-либо виденных ею. Таким, он впервые и предстал перед аббатисой. Но они были достойными противниками, а она пока лишь учится и, может, когда-нибудь станет аббатисой.

— Если вы полагаете, что всю дорогу до Уитмора будете идти пешком, сестра, то вы сильно заблуждаетесь. Даннолт, подсади ее сюда!

К его чести, Майкл заколебался, прежде чем обхватить руками то, что он, наверное, принимал за ее талию. Элоиза яростно сопротивлялась, но ее быстро подтолкнули под зад и одновременно втащили за руку на круп ужасного графского жеребца. Потом она с чьей-то помощью сумела перекинуть ногу через круп чудовища и оказалась сидящей позади богато украшенного седла. До нее донесся приглушенный смех кого-то из всадников и тяжелый вздох отца Бассета: «Милорд, пожалуйста!» Но дело было сделано, она уже сидела за спиной высокомерного графа, и ей оставалось лишь терпеть. Хотя Элоиза держалась за край седла, ее чуть не отбросило назад, когда он пришпорил жеребца, но сильная рука не дала ей упасть.

— Держитесь, черт побери, — сердито буркнул граф.

— Я пытаюсь, — ответила Элоиза, но ее влажные пальцы соскальзывали с кованых металлических украшений.

— Я имею в виду за меня! — Он схватил ее руки и положил себе на талию, заставив прижаться к его спине.

Едва она вцепилась мертвой хваткой в его пояс, граф снова пришпорил коня, и они галопом помчались вперед.

Это было невыносимо… Ее руки обнимали знатного дворянина, ее тело прижималось к его широкой спине, какие-то насечки и заклепки его брони впивались ей в щеку. Но больше всего она страдала от верховой езды. Мышцы у нее вопили от напряжения, а ягодицы болели так, словно их отбивали, как жесткий кусок говядины. Наконец Элоиза не выдержала и ударила кулаком по его наплечнику.

— Помедленнее!

К ее удивлению, граф послушался. Когда жеребец замедлил ход, а затем и вовсе пошел шагом, Элоиза сумела выпрямиться и даже нашла в себе силы спросить:

— Что за срочные дела ждут вас дома, если вы рискуете жизнью, чтобы поскорее вернуться туда?

Плечи у него поднялись и опустились, но он промолчал.

— Мне известны лишь две вещи, которые могут толкнуть мужчину на столь безрассудный поступок, — продолжала она, чувствуя, что граф ее слушает. — Любовь или страх.

Молчание.

— Какая из них, милорд?

После долгой паузы он наконец ответил:

— Ни то, ни другое.

— О! Тогда я вынуждена сделать вывод, что эта убийственная скачка просто ваша обычная манера. Следовательно, я могу сэкономить время и прийти к другим заключениям по поводу вашего характера: невнимательный… безответственный… неучтивый… несдержанный… невоспитанный… неразумный…

Увидев, как он напрягся, Элоиза подумала, не слишком ли она увлеклась перечислением его недостатков.

— Я должен надзирать за своими землями, — неохотно ответил он.

— Так делают все землевладельцы. И что еще?

— Я должен провести весенний сев.

— Разве у вас нет управляющего и главного пахаря? Что еще?

— Это очень важный сев.

— Для тех, кто хочет есть, каждый сев важен. Что еще?

— У меня… плохие… соседи.

Элоиза отметила его подбор слов. Она слышала, как аббатиса неоднократно рассказывала, что английская знать сделала главным своим занятием кражу земель у соседей.

— Алчные соседи, — уточнила она. — А какой аристократ не алчен? Что еще?

— Неужели этого мало?

— Чтобы рисковать жизнью или возможной потерей отличной невесты, этого и правда маловато. — Элоиза слегка наклонилась вбок и заглянула ему в лицо, готовя свой последний удар. — Если вы, конечно, в самом деле хотите невесту.

Она едва не слетела на землю, ибо граф послал коня в галоп.

К тому времени, когда они увидели наконец первую деревню, Элоиза уже была согласна ехать на лошади, муле, осле, даже на большой собаке, только бы не страдать от раздражительности графа и их недопустимой близости. Пока он выяснял, не могут ли крестьяне выделить им пару лошадей, Элоиза и Мэри-Клематис обошли на дрожащих от скачки ногах каменные постройки, здороваясь с сельскими жителями и выдерживая бурный восторг их детей, которые никогда прежде не видели настоящих монахинь. Один малыш теребил их за рукава, заглядывал под их покрывала, а самые маленькие даже сунули головы Элоизе под юбку, чтобы посмотреть, действительно ли у нее есть ноги. Будь они в состоянии нормально передвигаться, их отступление походило бы на бегство. Они еле-еле доковыляли до харчевни, перед дверью которой стояли столы, где кормили усталых путников.

Элоиза села рядом с людьми графа и, слушая их добродушные подшучивания, вдруг осознала, что есть другой способ узнать о характере человека. Для начала она поинтересовалась именами воинов, спросила, давно ли они служат у графа.

Сэр Саймон, сэр Итан, Ричард, Паско, Уильям, Теренс — каждый учтиво кивнул ей, потом с мягким юмором поведал о своем воинском искусстве, силе и некоторых деталях своей биографии. Трое были рыцарями, никто из них не женат… Несколько человек, в основном юноши, были конными оруженосцами, ждущими шанса доказать свою отвагу и заслужить рыцарское звание… несколько человек назвались сыновьями йоменов, которых отобрали для военной службы, где они сумели преуспеть. Все принимали участие в разговоре и шутках, но когда речь заходила о битвах, главными, конечно, становились рыцари.

— А граф… когда он заслужил свое рыцарское звание? — спросила Элоиза. — И что означают цвета на его гербе?

После недолгого молчания рыцари взглянули на высокого, красивого Саймона Лэнгдока, предоставляя слово ему.

— Лорд Перил стал рыцарем очень рано, сестра. Он воспитывался на севере Англии, где лорды известны своим boинственным нравом и боевой доблестью. Ему не было тринадцати лет, когда он пересек Ла-Манш, чтобы воевать во Франции, Испании и Италии, а рыцарем стал прежде, чем достиг своего полного роста. Цвета у него на гербе те же, что и у предков его отца. — Саймон бросил на нее оценивающий взгляд. — Пурпурный означает кровь мужчины… голубой — слезы женщины.

Элоиза услышала в его словах какую-то недоговоренность.

— Жестокое значение для таких красивых цветов, правда? — Она посмотрела на знамя, воткнутое в землю.

— Простое и честное значение для воина, — ответил Саймон. — Где кровопролитие, там и слезы. Рыцарь, идущий, на битву, всегда готов к этому. Женщина, которая ждет его дома, тоже должна об этом знать.

— Его герб. — Элоиза махнула рукой в сторону знамени. — А что изображено на его щите?

Сэр Саймон взглянул на остальных, и те улыбнулись в ожидании рассказа.

— Шпоры, сестра. Это его собственная эмблема, выбранная потому, что он стал рыцарем в столь юном возрасте, и еще потому, что своими мощными быстрыми ударами он вынуждал врага отступать. Противники окрестили его «шпорой короля». Это прозвище так за ним и осталось.

А потом все хором начали ей рассказывать о битвах и победах их лорда, а также о двух набегах, когда от его ума и ловкости зависела жизнь некоторых из них. Все разом замолчали, когда заговорил сэр Саймон.

— У лорда Перила хорошее настроение только в походе. Однажды я слышал, как он пел. Он весьма неплохой исполнитель баллад. — Все засмеялись, но, расходясь, посоветовали сэру Саймону держать подобные наблюдения при себе.

Вскоре появился граф и приказал своим людям готовиться к отъезду. Воины, не успевшие насытиться, тут же вскочили из-за стола и побежали к своим коням.

— Я нашел вам лошадь, — буркнул граф, не глядя на Элоизу, и со вздохом добавил: — Правда, неказистую.

— Но я не хочу лошадь! — топнула она ногой. — Осла, как у сестры Мэри-Клематис, мне вполне достаточно.

— Это было бы оскорблением для графа, — объяснил Майкл Даннолт, увлекая ее за собой. — Дамы не ездят на ослах.

— Я не «дама», а сестра бедности и смирения. Ослы вполне нам подходят. Дева Мария приехала в Вифлеем на осле.

— Уитмор далеко от Вифлеема, — загадочно произнес капитан.

Так, пререкаясь, они подошли к воинам, столпившимся вокруг чего-то, но расступившимся при ее появлении. До Элоизы донесся тихий смешок, и она вспыхнула. Когда сэр Итан Хорн, закрывающий ей обзор, шагнул в сторону, она увидела графа, который стоял возле лошади ростом чуть ниже его и с копытами, похожими на большие корзины. Элоиза застыла, чувствуя, что все взгляды устремлены на нее, и зная, что ни в коем случае не должна выдать свой ужас.

— Я не могу ехать на такой… такой…

— Старой? — в гневе закончил граф. — Ничего другого у тех людей нет. Так что эта лошадь или круп моего жеребца. Выбирайте, сестра.

Элоиза заставила себя оглядеть животное от холки до хвоста. Это была старая рабочая лошадь. Очень старая рабочая лошадь с прогнутой спиной и висящим брюхом. Захватив губами пучок травы, она подняла голову, посмотрела в ее сторону огромными карими глазами, и что-то в этом взгляде растопило ледяной ком, образовавшийся у Элоизы внутри. Она повернулась к графу. Перил смотрел на нее с таким выражением, словно знал, почему она требует повозку или осла. Ей ли судить его, когда она не может преодолеть себя, чтобы просто сесть на лошадь?

Увидев отца Бассета, стоящего неподалеку, она вдруг опустилась на колени и потянула за собой Мэри-Клематис.

— Благословите эту лошадь, отец, — попросила Элоиза.

— Что? — растерялся священник.

— Благословите это животное на богоугодное дело, — повторила она, — как вы благословляете всех тварей чистых и нечистых на воскресном молебне.

— Молебне?

— Черт возьми, Бассет… да благослови ты его, чтобы мы могли наконец ехать дальше! — разозлился граф.

Элоиза ухватила за руку Майкла Даннолта, заставляя его опуститься рядом с ней. Когда капитан подчинился, люди графа переглянулись и последовали его примеру. Остались стоять только граф и отец Бассет, который выглядел несколько смущенным, совершая крестное знамение и пытаясь найти подобающие случаю слова.

— Спасибо тебе, Господи, за это… миловидное… животное. Мы возносим Тебе благодарность за… его… прошлую службу и за… новую службу, на которую Ты в Своей безграничной мудрости призвал его. Пусть оно… э… несет добродетельную сестру, куда бы ты ее ни направил. И пусть она… э-э…

— Не падает! — раздраженно подсказал граф.

— Не падает! — повторил Бассет и со вздохом облегчения быстро закончил: — Аминь.

Сэр Артур, как Элоиза окрестила своего жеребца, оказался довольно храбрым, галантным старичком, который, опустив голову, упорно взбирался на холмы, потом радостно трусил вниз по склону, заставляя Элоизу все время подскакивать, но ни разу не сбросил ее с седла. Несколько раз она наклонялась вперед, похлопывала его по шее и говорила ему ласковые слова. Вечером, когда они разбили лагерь возле маленькой деревушки, она лично занялась Сэром Артуром, несмотря на то что падала от усталости и ходила так, словно у нее между ногами был бочонок.

Перил, краем глаза следивший за ней, не мог понять ее неожиданного добродушия. Он нашел для нее пародию на лошадь, которая наверняка вытряхнула из этой девицы душу во время двенадцатимильной скачки по холмистой местности, а она ведет себя так, будто всем довольна! Непостижимо! То она чуть не падает в обморок от слабости и требует какого-то особого к себе отношения, то вдруг оказывается смелым и выносливым путешественником. Конечно, его не интересует, как ей удалось выдержать, — главное, что она больше не виснет на нем.

Сегодня утром он едва сдержался, чтобы не отшлепать эту любопытную сварливую сестру по заднице. Когда она появилась из-за камней, он уставился на нее, слишком нетерпеливо отыскивая хотя бы след тех волос, которые накануне лишили его покоя. Но она снова была закутана с головы до ног, и даже те несколько слов, которые она произнесла, дали ему понять, что эта «Знаток мужчин» объявила войну его превосходству, его верховной власти. Потом она умудрилась поставить на колени его отряд, чтобы благословить старую клячу, после чего села в седло с таким видом, словно это был арабский скакун. Доживи граф до ста лет, ему все равно не понять этих женщин. Он направился к тому месту, где она, напоив и погладив по холке своего жеребца, изучала его огромные ноги.

— Насколько я могу судить, вы неплохо пережили свой первый день езды верхом, — ухмыльнулся Перил.

Она повернулась и, увидев его, нахмурилась.

— Да будет вам известно, что у него проблемы с ногами. Ну начинается… Граф приготовился к отпору.

— Я насчитал четыре, вдобавок он, кажется, стоит и даже передвигается на них. Так в чем проблема?

— У него заросли копыта, и мелкие камни не беспокоят его, только пока он стоит на месте.

Граф с изумлением уставился на нее. Значит, ей не чужд юмор? Но ему хватило одного взгляда, чтобы убедиться в ее правоте: копыта животного действительно заросли, этим отчасти и объяснялся его тряский аллюр.

— Откуда вам известно про лошадиные копыта? — скептически поинтересовался он, по привычке уперев кулаки в бедра.

— Если я не езжу верхом, это вовсе не означает, что я ничего об этом не знаю. Готовясь стать… готовясь к моей работе в монастыре, я изучала все, что имеет отношение к сельскому хозяйству: выращивание урожая, пчеловодство, садоводство, обработку льна, заготовку и хранение молочных продуктов, случку разных животных.

— Включая даже мужчин? Но как вы стали знатоком человеческих браков, если обитаете в женском монастыре?

— Для таких случаев наш Орден разработал подробные стандарты… плод многолетних наблюдений и оценок.

— Тогда я хотел бы увидеть ваши «стандарты».

— Это невозможно. — Элоиза отступила, натолкнулась на лошадь и тут же принялась усиленно чистить ее щеткой.

— Почему? Кажется, я имею право знать, что это за требования, которым я обязан соответствовать. — Граф подошел ближе.

— Мы никогда и никому их не показываем, чтобы какой-нибудь бессовестный претендент не вздумал притвориться тем, кем он на самом деле не является.

— Вместо этого вы предпочитаете тиранить претендента своими бесконечными испытаниями.

— Мы предпочитаем наблюдать и делать выводы. Правильные и честные, — отпарировала Элоиза, увлеченно работая щеткой. Старая лошадь благодарно заржала.

— То есть вы собираетесь подгонять меня под эти ваши глупые стандарты, измерять меня по вашим меркам. А вдруг я окажусь немного длиннее в одном месте или немного короче в другом? Вдруг я не соответствую вашим идеалам? Означает ли это, что я не гожусь для брака? Посмотрите на моих людей. Кто-то высокий, кто-то низкий… у кого-то мощное сложение, кто-то тонкокостный… кто-то сдержанный и молчаливый, кто-то приветливый и болтливый. Было бы опасным заблуждением счесть низкорослого, худого или молчаливого менее искусным бойцом. Если существует такое различие у хороших воинов, почему вы думаете, что хорошие мужья должны быть все на одно лицо и с одинаковым характером?

— Мы не требуем, чтобы все мужья выглядели одинаково или не отличались друг от друга характером, лорд Уитмор. Но есть качества, которые присущи всем хорошим мужьям, и, выбирая супруга для наших девушек, мы сначала должны выяснить, обладает ли ими претендент. Брак — это, в конце концов, обет. На всю оставшуюся жизнь.

— Поездив по миру, сестра, я видел, как заключаются браки в сотне разных стран. Во многих из них мужчин больше интересует покупка верблюда, чем достоинства невесты. И все же они женятся.

— Так в чем дело? Если вас устраивает жена, заслуживающая меньшего уважения, чем верблюд, — процедила Элоиза, не глядя на него, — тогда пойдите и возьмите ее.

— Если бы я мог. Это бы весьма облегчило мне жизнь. Она повернулась и одарила его таким взглядом, что граф почувствовал себя вареной свеклой, которую готовятся очистить.

— Почему же вы в поисках невесты проделали столь трудный путь до нашего монастыря? Почему не женились на какой-нибудь девушке из вашего окружения? А еще лучше — на девушке с хорошим приданым? Вы были бы не первым, кто разбогател подобным образом.

— Я не могу, — ответил граф, пытаясь не показать огорчения, причиной которого были она и положение, в каком он оказался. — Мне нужна превосходная невеста… невеста, преисполненная высочайшей добродетели.

— Кто вам это сказал?

— Мои люди.

— Ваши люди? А им-то что за дело? Почему их должно интересовать, на ком вы женитесь?

— Им требуется достойная госпожа, которая способна… Они настаивают…

Граф умолк, осознав, что чуть не проговорился. Она не должна считать его лордом, который идет на поводу у горстки вилланов и батраков, заставляющих своего господина жениться. Он стиснул зубы.

— И на чем же они настаивают? — спросила Элоиза. Чтобы поскорее закончить неприятный разговор, граф посмотрел на ноги старой лошади.

— Копыта в самом деле плохи. Тереке весьма искусен в кузнечном ремесле, и я пришлю его к вам. — Он резко повернулся и зашагал к своим людям, сидящим вокруг костра.

Элоиза смотрела ему вслед, ощущая странную слабость в коленях. Он был так высок… так строен… так силен — и так противоречив. Интересно, что он скрывает от нее? Неужели он и правда думает, что она не сможет это узнать?

Через минуту явился Теренс, который ловко поднял, почистил и подпилил Сэру Артуру копыта. Поскольку ее помощь не требовалась, а граф был явно не расположен возобновлять разговор, Элоиза направилась туда, где одиноко стояла Мэри-Клематис, грея над огнем озябшие руки.

Паско, тот, кто разжег им накануне костер, при ее появлении вскочил и поспешно ретировался. Она уже пыталась однажды расспросить его о графе, но он и другие воины крепко держали язык за зубами. Мэри-Клематис бросилась к ней, и Элоиза заметила, что, когда ее подруга проходила мимо, все мужчины опускали голову или отворачивались. Причина была ясна: запах навоза, исходивший от перепачканной одежды Клемми, многократно усиливался, если она стояла у жаркого огня.

Но им придется терпеть до тех пор, пока они не доберутся до места, где есть сукновальная глина, и не отчистят ее вещи. Элоиза молча протянула Клемми попону, а когда разгорелся их костер, усадила подругу на бревно возле огня, потом тоже завернулась в попону, осторожно села и вздохнула.

— Болит, как и у меня? — спросила она, незаметно потирая ягодицы.

— Я чувствую себя так, будто у меня синяк на синяке, — пробурчала Мэри-Клематис.

— Есть лишь одна вещь тверже седла. Это голова его светлости.

— Не смеши меня, и так больно, — простонала подруга, держась за бок. — Кажется, даже отец Бассет его побаивается.

— Ничего удивительного. Его сиятельство не выказывает особой почтительности ни к браку, ни к религии. — Элоиза посмотрела в ту сторону, где граф и его воин трудились над копытами ее лошади. — Он явно не хочет жениться, но чувствует себя обязанным это сделать. И я пока не могу разгадать эту загадку.

— Долг? — предположила Мэри-Клематис. — Он в ответе за свои владения, как и все лорды. Они вынуждены искать себе подобающих жен, которые подобающим образом будут вести домашнее хозяйство и, конечно, рожать им подобающих наследников.

— Возможно. Хотя у меня ощущение, что здесь кроется нечто большее.

Когда к ним пришел для вечерней молитвы отец Бассет, она учинила ему допрос.

— Почему граф считает себя обязанным искать невесту, если он ее не хочет? — спросила Элоиза.

— О нет, сестра, вы ошибаетесь. Милорд страстно желает иметь невесту… привезти ее в свой дом и начать новую жизнь… А также произвести на свет много прекрасных детей. — Говоря это, Бассет нервно теребил свой деревянный крест. — В противном случае зачем бы ему предпринимать столь утомительное и дорогостоящее путешествие?

— Это я надеялась услышать от вас.

— Поймите, сестра, граф порой бывает резок и грубоват, но в глубине души он искренне хочет найти милую, добродетельную женщину.

Вечерняя молитва на сей раз получилась очень короткой, отец Бассет пропускал слова и повторялся. Глядя, как он торопится к мужскому костру, Элоиза подумала, что граф не зря испытывает к священнику неприязнь. Отец Бассет — лжец.