Если бы знать

Глава 19

Крепко прижимая к себе Джеймса, словно боясь, что кто-то выхватит его у нее из рук, Марла прислонилась к стене лифта. Кайли жила в многоквартирном кирпичном доме старинной постройки, зажатом между университетом и площадью Аламо – совсем недалеко от элегантного столетнего особняка на Маунт-Сутро, который Марла уже привыкла называть своим. Желтое кирпичное здание сразу показалось ей знакомым: звуки и запахи подъезда вызывали из подсознания смутные воспоминания.

Она жила здесь? Долго ли? Как обитательница дешевой наемной квартиры ухитрилась выйти замуж за Алекса Кейхилла? Или, точнее, выдать себя за его жену? Одно Марла знала точно: она уже не раз поднималась на третий этаж в этом самом лифте. Страх в ее душе мешался с любопытством. Она знала: там, за дверью Кайли Пэрис, найдется ответ на вопрос, что мучает ее уже почти месяц, – кто она такая? Всей душой Марла желала узнать правду – и все же до смерти боялась.

Ник стоял рядом, не отрывая взгляда от высвечивающихся на табло цифр. Марла видела, как напряжены его плечи, как вздуваются жилы на шее. Казалось, даже воздух в кабине сгустился от напряжения.

На руках у нее заворочался Джеймс. Марла крепче прижала малыша к себе. Как бы там ни было, что бы ей ни пришлось узнать, сына она не бросит. Никогда. Лучше умереть.

Двери растворились, и Марла в зеркале на противоположной стене увидела свое отражение.

Из зеркала на нее смотрела незнакомка. Высокая, хрупкая женщина, судорожно прижимающая к себе малыша. Все следы аварии исчезли: короткие волосы цвета красного дерева обрамляли высокий лоб, точеные скулы и тревожные зеленые глаза. Чувственные губы дрожали; заметив это, Марла поспешно прикусила нижнюю губу ровными, удивительно белыми зубами.

Кто эта женщина? Марла Кейхилл? Кайли Пэрис?

Она встретилась глазами с отражением Ника. Увидела в упрямо выдвинутом подбородке и в плотно сжатых губах – решимость, в глазах – тень сомнения.

– Что ж, пойдем, – промолвил он.

Она кивнула, борясь с желанием броситься наутек. Она уверенно повернула направо. Сердце отчаянно колотилось, на лбу выступили капли холодного пота.

– Я здесь была, – прошептала она, с трудом сглотнув. – Черт побери, мне все здесь знакомо!

Они остановились у двери с табличкой 3-Б. Ник забарабанил в дверь.

Оттуда не доносилось ни звука. Ни бормотания телевизора, ни шагов, ни вздоха, ни взгляда через глазок. Никаких признаков жизни. Мертвая тишина.

– Ну, что дальше? – спросила Марла.

Они стояли в узком душном коридоре. Пол здесь был застелен дешевой серой дорожкой, и все вокруг выглядело унылым и неуютным.

– Ключей у меня нет.

– Значит, достанем ключ у консьержа.

– Но как?

– Попробуй изобразить Кайли, – посоветовал Ник. – Дай мне малыша и ступай вниз, скажи, что потеряла ключ. Вдруг сработает?

– Ладно, – согласилась она, хотя была уверена, что из этого ничего не выйдет.

Но она ошиблась. Консьерж – небритый старикан с плутоватой улыбкой, которого не было на месте, когда они вошли, – охотно выдал ей ключи.

– Знаете, мисс Пэрис, – заметил он, – надо бы вам заказать дубликат и держать под ковриком. Что бы вы делали, не окажись на месте старины Пита?

– Не знаю, – вполне искренне призналась она.

– Очень жаль, что так случилось с вашим малышом, – добавил он, и кровь заледенела у нее в жилах. – Ужас просто – девять месяцев носить ребенка, а потом потерять!

– Д-да... – пролепетала она, чувствуя, как все внутри переворачивается.

– Ну, вы еще молоденькая, родите другого. – Он игриво поднял брови. – Только, может, лучше сначала мужем обзавестись?

– Да хватит вам, Пит! – усмехнулась Марла.

Это получилось автоматически – словно она уже сотню раз слышала от консьержа эту шутку и сотню раз на нее отвечала.

– Точно говорю! Что за женщина без мужа? Про это и в Библии написано.

– А еще там написано: «Не судите, да не судимы будете».

– Это, конечно, верно. Только вот что я вам скажу: мы с моей старухой пятьдесят лет вместе прожили и четверых вырастили, так что кое-какой опыт у меня имеется. Так вот: ребенку нужна не только мать, но и отец! А впрочем, что ж это я болтаю, – смутился он вдруг, – вам теперь, должно быть, тяжело про это слушать. Извиняйте, мисс Пэрис. Правда, очень жаль, что так все вышло.

– Да, да, спасибо, – пробормотала Марла.

Зажав в кулаке драгоценный ключ, она поспешила наверх по выщербленным ступеням – дожидаться лифта было невмоготу. У дверей квартиры 3-Б ждал Ник со спящим Джеймсом на руках.

– Вот видишь, что можно сделать, если очень захотеть, – улыбнулся он.

– Ты не поверишь! – выдохнула Марла. Вставляя ключ в замок, она торопливо пересказала ему свой разговор с привратником.

Дверь отворилась. Марла шагнула через порог и попала в прошлое.

Стоило окинуть взглядом тесную квартирку, как тысячи воспоминаний атаковали ее мозг, с болезненной ясностью воскрешая горькие и радостные картины прошлого. Вот зеленая кушетка – она помнила, как покупала эту кушетку на распродаже. Вот коврик на полу – это подарок матери. Не сухонькой кислолицей Виктории Эмхерст – другой. Женщины, от которой пахло дешевыми духами и сигаретами. Непутевой, но доброй и любящей женщины по имени Долли.

Да, она не Марла Кейхилл. Как и подозревала. Ее имя – Кайли Пэрис. В ту ночь она ехала в Монтерей, чтобы найти своего ребенка. Боже, теперь она вспомнила все! Невольно она обратила взгляд на Джеймса! Милый малыш, ее драгоценное дитя! С него все началось – им и кончилось. Едва выйдя из больницы, она отправилась к Алексу и потребовала, чтобы он отдал ей ребенка. Из обрывка телефонного разговора она поняла, что Алекс и Марла прячут Джеймса в Монтерее, и попросила Пэм ей помочь.

Но на пути их подстерегала ловушка. Алекс попытался ее убить... да, конечно, это он и Марла! Марла тоже участвовала в заговоре! Кровь отхлынула от ее лица.

– Что с тобой? – Глаза Ника светились заботой и тревогой.

Что-то сжало ей горло, и она не сразу смогла заговорить.

– Это мой дом, – хрипло промолвила она, чувствуя, как на на глазах закипают слезы.

Медленно проходя по комнатам, она здоровалась с вещами, словно с потерянными и вновь обретенными друзьями. Вот эту двойную кровать она купила на свою первую зарплату. Этот антикварный столик чинила своими руками. Эта лампа от Тиффани стоила ей целого состояния.

В бело-розовой ванне, над зеркалом, Кайли увидела пришпиленный клейкой лентой лозунг:

« Ты можешь сделать все, что в твоих силах. А также все, что выше твоих сил».

Это был ее девиз, ее мантра. С этим изречением она прожила свою одинокую жизнь. Не совсем одинокую, конечно, – у нее были мужчины, но надолго не задерживался ни один. В любви, как и в жизни, Кайли стремилась только к самому лучшему.

Прислонившись к дверному косяку, она перебирала в памяти их лица и имена. Ронни. Сэм. Бентон. Ни один не тронул ее сердца так, как Ник. Не было среди них другого, подобного ему.

– Ты лучше присядь, – посоветовал он, перенося Джеймса с одного плеча на другое. – И объясни все по порядку.

– Я все вспомнила, – прошептала она.

Вот подоконник – на этом подоконнике любил сидеть ее кот, беспородная полосатая животина с нахальными зелеными глазами. Кайли прозвала его Бродягой. Она подобрала его на улице, а два года спустя он исчез. Несколько недель Кайли обыскивала подвалы и чердаки, расспрашивала друзей, соседей, ходила даже в полицию (где, разумеется, ее отослали ни с чем), но так и не узнала, что с ним сталось, и долго потом не могла отделаться от горького чувства потери.

– Черт побери! – пробормотала она, едва ли помня, что за ней наблюдает Ник, и рывком распахнула дверь тесного чулана.

В эту секунду пришло новое, потрясающе ясное воспоминание. Средняя школа имени Бенджамина Франклина – угрюмое серое здание из стекла и бетона. Соученики завидуют ее отметкам и дразнят тем, что она – единственная в классе – не знает своего отца. Она быстро созрела, и к ней частенько приставали мальчишки из старших классов. Однажды, в начале мая, трое ребят завели ее в школьный чулан и предложили десять долларов за, как они выразились, «один взгляд на самые классные сиськи во всей школе». Это был вызов, а Кайли Пэрис – не из тех, кто пропускает вызовы мимо ушей.

Пыльный, тесный чулан освещала всего одна лампочка. На полках от пола до потолка пылились учебные пособия, щетки, тряпки и рулоны туалетной бумаги.

– Ну, давай, Кайли! – ныл Иэн Перт. Толстая физиономия его раскраснелась, по лбу стекали капли пота.

– Говорят, ты за деньги все сделаешь, – поддержал его Брент Мэллори – веснушчатый парень с торчащими вперед зубами и всклокоченной белобрысой шевелюрой.

Но был там еще и Лукас Ямхилл – высокий, темноволосый и смуглый, совсем взрослый на вид. Его отцу принадлежал бакалейный магазинчик к югу от Сан-Ле-андро.

– Покажи сиськи, детка. Десять баксов за один взгляд – разве это мало?

Ей очень хотелось согласиться. Показать толстяку Иэну и зануде Бренту, что она не трусиха и не маменькина дочка. И произвести впечатление на Лукаса. То-то он удивится! Почему бы и нет? Ну и, конечно, десять долларов.

И она это сделала. Стянула футболку через голову и бросила на крашеный цементный пол.

Брент присвистнул сквозь зубы.

Подражая фотомодели в рекламе шампуня, Кайли откинула волосы так, что они заструились по плечам, и застыла неподвижно, выставив грудь вперед.

– Эй, так нечестно! Ты же в лифчике! – запротестовал Иэн.

– В самом деле! – Тут и Брент сообразил, что их надули. – Я свою сестру в лифчике тыщу раз видел!

Лукас усмехнулся – эта недобрая усмешка обожгла ей сердце.

– Детка, плачу двадцать, если позволишь мне его снять. У нее перехватило дыхание.

– Двадцать пять! И пусть они не смотрят!

– Значит, частное шоу за двадцать пять баксов. – Карие глаза его потемнели, стали почти черными. Она еще не знала, что означает у мужчин такой взгляд. – За двадцать пять я хочу потрогать.

Сердце ее затрепетало, словно в нем били крыльями миллионы бабочек. Между ног вдруг стало жарко и влажно.

– Пусть они уйдут, – кивнула она в сторону Иэна и Брента.

– Ни за что! – вскричал Иэн.

Но Лукас был взрослее: он без труда убедил мальчишек убраться и закрыл за ними дверь.

Кайли едва осмеливалась дышать. Медленно, страшно медленно Лукас достал из кармана две бумажки по десять долларов и еще одну пятерку. Разгладил. Положил на перевернутое мусорное ведро. Извлек из кармана блестящую упаковку презервативов.

– Если разденешься совсем, получишь вдвое больше.

– Н-незнаю...

– А если дашь мне... ну, знаешь, потрогать тебя – получишь сотню.

– Потрогать?

– Ну да. – Он понизил голос. – Ты ведь понимаешь, о чем я.

Она прикусила губу и помотала головой. Да, она поняла, о чем он. И испугалась.

– Видела когда-нибудь мужской хрен?

– Нет.

– Могу показать.

– За десять долларов? – слабо улыбнулась Кайли. Он грубо расхохотался.

– Ну нет! Я тебя им потрогаю!

Кайли напряженно раздумывала. Ей было чертовски любопытно, и к тому же нравился Лукас. Совсем взрослый – уже почти пятнадцать! Самый популярный мальчик в школе. Красивый. Спортивный. Богатый. Но...

– Давай перепихнемся, Кайли! – уговаривал он.

– Н-нет!

– Я-то думал, ты все сделаешь за деньги. – Лукас провел рукой по ее щеке.

Она отбросила его руку.

– Только не это.

– Я тебе больно не сделаю! – шептал он.

Она подумала о ста долларах. Потом подумала, что Иэн и Брент, должно быть, подслушивают с той стороны двери, а может, и подглядывают в замочную скважину, – и ей стало тошно.

Во взгляде Лукаса было что-то странное. Пугающее. Соблазнительное. Что-то такое, отчего пресекалось дыхание и кровь стучала в ушах.

Ей вспомнились предупреждения матери.

– Запомни одно, Кайли: не позволяй парням лазить тебе в трусы! Они тебя просто используют. Подцепишь какую-нибудь дрянь или попадешь в беду. А я еще слишком молода, чтобы становиться бабушкой!

Лукас потянулся к пуговице ее джинсов – но она остановила его руку.

– Нет. Не надо. Ничего не выйдет, – произнесла она голосом, который ей самой показался чужим.

Ей этого хочется! Хочется, чтобы он ее потрогал! Значит, она из тех девчонок, которым это нравится!

– Да ладно тебе, Кайли, детка! Я так тебя хочу! – Он коснулся губами ее губ – и голова у нее пошла кругом. – Никто не узнает.

«Ага, как же! Иэн и Брент торчат у двери, и рты им не зашьешь! Не говоря уж о самом Лукасе – он-то наверняка всем и каждому будет хвастаться своим подвигом в школьном чулане!»

Лукас впился ей в губы и начал расстегивать на ней джинсы.

– Расслабься, детка. Расслабься и наслаждайся. Руки его скользнули внутрь.

– Не надо!

Кайли оттолкнула его изо всех сил, едва не грохнувшись на пол. Она тяжело дышала, сердце отчаянно колотилось, в потаенном уголке ее тела полыхало запретное желание.

– Нет!

– Но...

– Ни за что!

Она потрясла головой и потянулась за деньгами, но Лукас перехватил их и сжал в кулаке.

– Значит, ты просто динамщица! – рявкнул он.

– Я ничего тебе не обещала!

– Сука! Динамщица гребаная!

– Убирайся! – завопила она, потрясенная этими ругательствами. Никогда еще ее так грубо и обидно не обзывали!

– Ладно, ладно. Ухожу.

Он застегнул ширинку и распахнул дверь. Иэн и Брент едва не ввалились внутрь. Кайли поспешно повернулась к ним спиной и, подобрав с пола футболку, дрожащими руками натянула ее. По лицу ее катились слезы.

– Ну как, Лукас? – спросил Брент.

– Полный улет! – Лукас поднял вверх оба больших пальца.

Следующие три недели – до окончания учебного года – превратились для Кайли в сущий ад. Лукас не давал ей проходу; Брент и Иэн при встречах с ней свистели и отпускали обидные шуточки. Слухи о том, что Кайли разделась в чулане перед мальчишками, облетели всю школу, обрастая на ходу самыми невероятными подробностями. Постепенно все забылось: но до сих пор – точнее, до катастрофы – этот случай жег ей память. Тогда-то она и дала себе клятву: когда вырастет, пойдет на все, чтобы вырваться из цепей бедности.

Так и случилось. Она пошла на самое страшное, что может сделать мать. Продала всемогущему Господу Доллару свое дитя.

– Господи! – прошептала она, рухнув в кресло. – Я Кайли Пэрис, – прошептала она, подняв на Ника полные слез глаза.

Все обман. У них не было сладостно-горького прошлого. Ник никогда ее не любил.

– А Марла? – спросил он.

От того, как он произнес это имя, внутри у Кайли что-то умерло. Он любит другую женщину. Не ее.

– Как со всем этим связана Марла? – Он в нетерпении зашагал по тесной комнатке, заваленной журналами и сборниками кроссвордов.

– Она моя сводная сестра, – устало объяснила Кайли. – Я узнала об этом в старших классах школы. Мама обронила как-то, что мой отец – Конрад Эмхерст, что у меня есть умственно отсталый брат и старшая сестра. Любимая папина дочка.

У нее пересохло в горле – вспомнился тот разговор с матерью.

«– И ты все это время молчала? – с недоумением и гневом допытывалась Кайли.

Мать сидела за кухонным столом, просматривая «Инквайрер» В руке у нее, по обыкновению, дымилась сигарета.

– Я поклялась молчать, – призналась она.

– Обо мне? Об отце? Но почему?

– Потому что он женат. – Долли откинула с лица растрепанные белокурые пряди. – Он очень богатый и известный человек. Это могло ему повредить.

– Но... но... Подожди! Он богатый?

– Надеешься попользоваться его деньгами? Забудь об этом, – с горечью ответила Долли. – Он мне заплатил на всю жизнь вперед.

– Это же незаконно!

– Может быть, но я подписала бумагу. – Она помахала рукой перед лицом, разгоняя дым. – Едва ли мне удастся переиграть его адвокатов. У меня нет ни времени, ни денег. Нет, ничего не выйдет.

Она перевернула страницу и углубилась в статью о принцессе Диане.

– Ты просто боишься рискнуть! – негодующе воскликнула Кайли.

– Не боюсь, а знаю, что проиграю.

В первый раз Кайли заметила, что плечи матери устало поникли, а вокруг глаз залегли глубокие морщины.

– Я бы на твоем месте не сдалась! – с самонадеянностью юности объявила Кайли. – Ни за что!

– Значит, ты просто дура. Или может быть, пошла в отца.

– Кто он?

– Конрад Эмхерст. У него жена и еще двое детей. Законных.

– Значит, ему на меня плевать, – прошептала Кайли, уязвленная до глубины души. Она, разумеется, понимала, что какой-то отец у нее был, но не представляла, что он отказался от нее по собственной воле. – Да что он за ублюдок? – воскликнула она и тут же досадливо прикусила губу.

Кайли не любила это слово. Она ведь и сама была «ублюдком». Незаконнорожденной.

– Очень богатый ублюдок. Очень могущественный. Без сердца и без совести.

– Значит, он подлец?

– Еще какой. Впрочем, грех жаловаться. Он ведь немало заплатил мне за молчание. И тебя не забывает, – горько усмехнулась она, – подкидывает время от времени кое-какую одежонку.

– Мама! Значит, эти платья, которые... про которые ты говорила, что это из церкви, на самом деле...

– На самом деле это платья его дочери. Марлы, – кивнула мать.

– Настоящей дочери!

– Ты тоже настоящая дочь; – возразила Долли.

– Нет, мама. Я незаконная. Я ублюдок. Он откупился от меня, потому что я могла ему повредить.

Однако гнев не помешал ей жадно прислушиваться к материнскому рассказу. Шестнадцать лет назад, работая официанткой в эксклюзивном клубе, ее мать влюбилась в одного из посетителей – красивого, элегантного и очень, очень богатого. Он жаловался на жену, рассказывал, что она занята только собой, в постели холодна, как камень, а о разводе и слышать не хочет. Не прошло и двух месяцев, как Долли забеременела, – а еще через несколько недель убедилась, что любовник видит в ней и ее нерожденном ребенке лишь досадную помеху, повод для беспокойства.

– Он заплатил мне сто тысяч.

– И ты их растратила!

– Черт побери. Кайли, мы жили на эти деньги! – Долли сердито ткнула окурком в переполненную пепельницу. – Когда-нибудь ты поймешь.

– Никогда! Никогда не пойму, как можно так унижать себя!

Кайли бросилась в свою комнату, с треском захлопнув за собой дверь. Распахнув шкаф, принялась швырять на кровать одежду. С джинсами и футболками, купленными в дешевых магазинах, здесь соседствовали дорогие платья, юбки и блузы с ярлычками известных дизайнеров. Эти наряды, хоть и поношенные и вышедшие из моды, вызывали зависть одноклассниц, и до сих пор Кайли носила их с гордостью.

Мать вошла за ней следом и, подойдя сзади, обняла за талию.

– Пойми, милая, ты для меня все. Я всегда гордилась тобой. И он должен тобой гордиться. Ты ведь даже с виду точь-в-точь Марла. Должно быть, у Эмхерстов сильные гены.

Слезы жгли Кайли глаза, но она решила, что не заплачет. Ни отец, ни его любимица Марла никогда не увидят ее слез. Она найдет их и потребует то, что ей причитается.

И Кайли принялась осуществлять свой план. Первый из многих.

Выяснив с помощью телефонного справочника адрес офиса «Эмхерст Лимитед», она явилась туда и заявила расфуфыренной секретарше, что должна увидеться с мистером Эмхерстом. По очень важному личному делу. На что услышала, что у мистера Эмхерста весь день расписан по минутам, и вообще он очень занят.

– Ничего, я подожду, – ответила Кайли.

Она плюхнулась в кресло и принялась без особого интереса листать номер «Уолл-стрит джорнэл». Приемную наполняли мужчины в строгих деловых костюмах, с портфелями в руках: один за другим исчезали они за массивной дверью с золотыми буквами, гласящими: «Конрад Эмхерст, директор». Кайли ждала. Ждала до пяти минут шестого, когда уборщица без церемоний приказала ей убираться восвояси.

Но Кайли не убралась. Устроившись на скамейке напротив автостоянки, она потягивала кока-колу и смотрела, как одна за другой уносятся прочь дорогие автомобили. Наконец, когда над городом уже сгустились сумерки, сорвалась с места последняя машина – длинный, остроносый черный автомобиль с затемненными стеклами. Кайли знала, что отец там. Видела в окне его профиль. Ей показалось даже, что перед тем, как нажать на газ, он взглянул на нее – и отвернулся. Словно сам вид ее был ему отвратителен.

Она отправилась в его загородный клуб, но узнала, что «вход разрешен только членам клуба». Она писала ему письма – он не отвечал. Звонила домой и на работу, но не получала ответных звонков. Казалось, для него она не существует.

Но Кайли не сдавалась. И в одно прекрасное воскресенье добилась встречи, к которой так упорно стремилась.

Кайли выяснила, какую церковь посещает Конрад Эмхерст. Однажды, туманным весенним днем, она надела темно-зеленое бархатное платье, полученное от Марлы – жаркое и неудобное, зато очень красивое, – и отправилась по известному ей адресу. Скромно стоя поодаль, она видела, как мистер Эмхерст с семейством чинно входит в помпезное здание, напоминающее католический собор. Немного погодя вошла и Кайли и села на скамью в нескольких рядах от Эмхерстов.

Первой ее заметила Марла. Обернувшись, она смотрела на Кайли во все глаза. Эта девчонка и в самом деле была поразительно похожа на нее – только чуть постарше, да еще, пожалуй, подбородок поуже. Но волосы, нос, зеленые глаза – все то же самое! Это было удивительно и страшновато – словно смотришься в зеркало и вдруг видишь, что с твоим отражением что-то не так.

Следующей обернулась Виктория. Смерила Кайли пронзительным взглядом, что-то шепнула мужу и, гордо расправив плечи, быстро повернулась обратно к алтарю. Заиграл орган: прихожане запели первый гимн. Виктория подтолкнула Марлу локтем, и та, поняв молчаливый намек матери, послушно повернулась лицом к кафедре проповедника. Однако Кайли, не спускавшая с нее глаз, догадывалась, что сестру гложет изумление и жгучее любопытство.

После службы, у входа в церковь, Кайли смело подошла к Эмхерстам, беседовавшим со священником. Конрад пронзил ее убийственным взглядом. Побагровев, с улыбкой, больше походившей на гримасу, он пробормотал извинения и, больно сжав ее локоть, потащил в сторону от толпы. Они отошли к ограде, в тень вишневых деревьев, на которых уже начали распускаться листья. Легкий ветерок развевал поношенное платье Кайли и седеющие волосы Конрада. С потемневшего неба накрапывал дождь.

– Убирайся! – коротко приказал он. Лицо его побагровело, а губы побелели от ярости. – И больше никогда сюда не приходи!

– У нас свободная страна, – парировала она. Конрад еще крепче сжал ее руку.

– Но одни люди свободнее, чем другие. Пора тебе усвоить этот урок.

– Я только хочу...

– Ты ничего от меня не получишь. Я уже заплатил твоей матери – и заплатил с лихвой. Оставь меня в покое, или я превращу твою жизнь в ад!

– Это вы уже сделали, – прошептала она.

– Вот тут ты ошибаешься. Если ты думаешь, что сейчас тебе живется худо, подожди немного. Скоро узнаешь: тот, кто пытается бороться со мной, потом всю жизнь об этом жалеет!

Он достал бумажник и вытянул из него пять стодолларовых бумажек.

– Вот, держи. Купи себе что-нибудь. И никогда, слышишь, никогда больше на пушечный выстрел не приближайся ни ко мне, ни к моей семье! Я не из тех, кого можно запугивать и шантажировать.

Он сунул деньги ей в руку и, развернувшись, зашагал прочь. Конрад не знал, что Кайли никогда не сдается.

Глотая слезы, смотрела она на скомканные в кулаке стодолларовые бумажки. Сначала ей пришла мысль вернуться, устроить сцену и на глазах у семьи швырнуть деньги ему в лицо. Но Кайли тут же остановила себя. Нет, это чересчур предсказуемо.

Так она ничего не добьется. Надо действовать хитрее. Так она и сделала.

Воспоминания – одно за другим – вставали перед внутренним взором Кайли. Вся юность ее прошла под знаком обделенности. Как она завидовала Марле, как ненавидела свою удачливую сестру! После памятной встречи в церкви она наблюдала за Марлой только издалека, но чувствовала, что та сгорает от любопытства.

Кайли все больше узнавала о сестре. Марла путешествовала по всему миру, плавала на яхте в заливе Сан-Франциско, танцевала на балах, покупала модные наряды в Париже и Нью-Йорке, проводила рождественские каникулы в Акапулько, Аспене или на Багамских островах. Она водила собственный «БМВ» и училась в престижном частном колледже, которому ее отец презентовал целую библиотеку.

Однажды Кайли удалось извлечь выгоду из сходства с сестрой. Выдав себя за Марлу, она поживилась за счет Конрада роскошным и обалденно дорогим платьем из элитного бутика. «Запишите это на папин счет», – небрежно бросила она – и продавщица, предвкушая огромные комиссионные, рассыпалась в комплиментах, уверяя, что платье сшито как раз на нее.

Что же до Марлы, она никогда не пыталась познакомиться с сестрой. Вплоть до того дня, много лет спустя, когда пришла к Кайли со своим планом.

Кайли боялась взглянуть на Ника. Мир ее рухнул. Она мечтала о богатстве, она ногтями выцарапывала себе путь в безбедную и привольную жизнь – и чем же это кончилось? Какую цену пришлось ей заплатить за исполнение своих желаний?

– Я была не слишком хорошим человеком, – прошептала она, рухнув на подушки и уставившись невидящим взором в потолок. – Да что там – я была просто стервой!

Ей вспоминалась вереница однообразных дней, отравленных завистью, вереница долгих ночей, когда она лежала в постели без сна и спрашивала себя: «Почему она, а не я? Почему отец любит ее, а не меня?» Были и другие ночи, когда в груди ее горело иное, более жестокое и безобразное чувство. Ненависть. Горячая, страстная ненависть к сестре, выросшей в тепле и холе, под крылышком у любящего отца. Кайли питалась этой ненавистью. Все, что она делала, – она делала с тайной мыслью превзойти сестру.

– Я всю жизнь ненавидела Марлу, – призналась она Нику. – Всю жизнь мечтала взять над ней верх.

– Так что же произошло? – спросил Ник. – Почему ты оказалась в доме Алекса в роли его жены?

– Только потому, что не погибла в автокатастрофе, – ответила Кайли. – Марла не могла иметь детей. И вдруг она узнала, что Конрад Эмхерст изменил завещание. Теперь все состояние после его смерти отходило не Марле, а рожденному ею наследнику мужского пола. Сисси как наследница его не устраивала.

– В наши дни такое странно слышать.

– Конрад Эмхерст жил по своим правилам, – ответила она. – Ему нравилось подчинять других своей воле. Впрочем, об этом ты и сам знаешь. Однако он не знал, что у Марлы удалена матка. И вот она обратилась ко мне и предложила выносить ребенка. Ее сына. Все, что от меня требовалось, – забеременеть, родить под ее именем и отдать ребенка ей. – Она скривилась от собственных слов. – Знаю, знаю, как это звучит. Я была просто жадной сволочью.

Подойдя к Нику, она взяла Джеймса у него из рук, вгляделась в милое личико. Сейчас ей самой не верилось, что она могла вести себя так бездушно и расчетливо.

– И это все, что от тебя требовалось? – холодно спросил Ник.

– Да. И, разумеется, держать рот на замке.

Сейчас Кайли казалось, что все это происходило с кем-то другим. Но нет – слишком хорошо помнился тот день, когда Марла изложила ей свой «грандиозный» план.

– Марла все продумала. Она знала, что у нас с ней одинаковая группа крови, и уговорила врача подделать медицинскую документацию.

– Робертсона?

– Да. Он старый друг семьи. Кроме того, ему принадлежит чуть не половина акций больницы и клиники «Бейвью». Алекс и Марла пообещали сделать благотворительный вклад на нужды больницы в обмен на его сотрудничество.

Кайли устало опустилась на свою любимую кушетку. На этой кушетке сидела Марла в тот роковой вечер.

«– У меня к тебе предложение, – объявила Марла еще в дверях.

На ней была широкополая шляпа и темные очки, закрывающие пол-лица. Не снимая пальто и шляпы, она проскользнула в комнату. Тесная квартирка Кайли, должно быть, показалась ей жалкой, но Марла оставила свое мнение при себе.

– Предложение? – переспросила удивленная Кайли.

– Да.

Марла сдернула шляпу, и волосы ее – того же медно-рыжего цвета, что и у Кайли, – рассыпались по плечам. Сощуренными зелеными глазами она пристально, оценивающе разглядывала сестру.

– Знаю, ты всегда считала, что папа поступил с тобой несправедливо. Думаю, это можно исправить.

– Откуда вдруг такое великодушие? – скептически поинтересовалась Кайли.

– Великодушие? – презрительно фыркнула Марла. – Это не для меня! Дело в том, что мне нужна твоя помощь».

Кто бы мог подумать? Принцесса является к Золушке и просит о помощи! В первый миг у Кайли возникло искушение послать эту богатенькую стерву ко всем чертям. Но любопытство взяло верх над гордостью.

– И она изложила этот свой безумный план, – рассказывала Кайли. – Я должна была забеременеть от ее мужа, выносить для нее сына, родить и отдать ей. – Господи, как ужасно звучали эти жестокие, бездушные слова! – Мне предстояло на все время беременности куда-нибудь исчезнуть. Она собиралась изображать беременность с помощью подушечек, вроде тех, какими пользуются актрисы в телесериалах, играя беременных – сперва поменьше, затем побольше. Потом, во время родов, мы с ней должны были поменяться местами.

– А если бы родилась девочка? – с нескрываемым скепсисом заметил Ник.

– Тут мы с ней разошлись. Она хотела, чтобы я в таком случае сделала аборт и начала все сначала. Я настояла на том, что сохраню ребенка. – Кайли подняла измученные глаза. – Поверь: я тогда не хотела ребенка. – Голос ее упал до шепота. – И еще – я так ненавидела Марлу, так мечтала хоть в чем-то взять над ней верх, унизить ее, что отказалась от искусственного осеменения.

С ужасом и презрением к себе она вспоминала, как торговалась с сестрой и ставила ей условия.

– Понятно. – Лицо Ника окаменело, словно высеченное из гранита. – Ты переспала с ее мужем и продала ей ребенка.

– Так и было.

Слезы переполняли ее глаза, стояли в горле, мешали говорить. Душу терзали стыд и чувство вины. Как могла она быть такой холодной, злобной, бессердечной стервой?

– Я наконец-то почувствовала, что взяла верх над Марлой.

– Тем, что легла в постель с ее мужем?

– И сделала то, что ей было не дано. Мне кажется даже, что Алекс тоже этого хотел. Когда он... ну, когда он целовал меня, я чувствовала в нем какую-то подавленную ярость. Словно он тоже мстил Марле. У каждого из нас была своя вендетта. По крайней мере, так мне тогда казалось.

Кайли вспомнились ночи, проведенные в постели Алекса. Вспомнилось и чувство, что обуревало ее тогда, – холодное, злобное торжество. Наконец-то она победила!

– И ты забеременела, – безжизненным голосом произнес Ник.

– Да. Через два месяца. – Она сморгнула слезы. – Нам повезло, и у Конрада Эмхерста появился внук.

– Черт побери! – Плотно сжав губы, Ник подошел к окну, невидящим взором уставился в туманную даль. – И ты пошла на такое...

– Поначалу у меня не было сомнений. Но потом, когда я почувствовала, как он шевелится... словом, чем дольше длилась беременность, тем отчетливее я понимала, что не смогу через это пройти. Не смогу бросить своего ребенка. Предать его так же, как отец предал меня, и... – Она усмехнулась с горькой иронией. – Как ни странно это звучит, только в миг рождения Джеймса я поняла, что есть на свете вещи важнее денег.

– Послушай, Кайли, или Марла, или как тебя там зовут! Хватит разыгрывать передо мной кающуюся грешницу! Я давно отучился верить в раскаяние! Сколько они обещали тебе отвалить после смерти старика?

Кайли содрогнулась, словно от удара. Ник пересек комнату и навис над ней. Лицо его потемнело от гнева и презрения.

– Говори, милая, не стесняйся. Сколько стоит внук Конрада Эмхерста?

Закрыв глаза и крепко прижав к себе Джеймса, она прошептала:

– Миллион. Я согласилась сделать это за миллион.

– Господи Иисусе!

– Но...

– Только не говори, что вдруг в тебе проснулись материнские чувства и ты решила отказаться от денег, – прошипел Ник, и Кайли захотелось умереть.

Внизу, в холле, стукнула дверь.

– Нет, – покачала она головой. – Я не стану тебе лгать. Я повысила цену.

– Черт побери!

– До трех миллионов.

– Ну и женщина! – пробормотал он.

Кайли знала, что выхода нет. Собственными руками она разрушила ту крошечную надежду на счастье, что у нее еще оставалась.

– Что же было дальше? Они согласились?

– Не сразу.

Они тогда втроем сидели в «Ягуаре» Алекса. Он был поражен таким требованием, а Марла рассмеялась ей в лицо. Автомобиль проезжал мимо парка «Золотые Ворота»: в окно Кайли увидела молодую маму с малышом в коляске и вислоухим щенком на поводке. Щенок весело прыгал вокруг коляски, угрожая опутать поводком младенца и его мать, малыш смеялся и тянул ручонки к собаке и в этот миг Кайли поняла, что лжет Алексу и Марле. Никакие деньги не смогут заменить любви к крошечному созданию, растущему в ее чреве. Никакие деньги не заменят желания любить и быть любимой.

– Ты еще хуже ее! – прорычал Ник. – Еще хуже Марлы!

– Может быть, – признала она. – Но я обманывала себя до самых родов. Убеждала себя, что ребенку лучше расти в полной семье, что Алекс и Марла будут хорошими родителями, обеспечат ему такую жизнь, о которой большинство детей могут только мечтать... ну, и все в таком роде. – Она горько улыбнулась собственной наивности. – Алекс ясно дал понять, что, став Кейхиллом, мальчик ни в чем не будет нуждаться. А что могу дать сыну я? Жизнь без отца, с матерью, которая, чтобы свести концы с концами, целыми днями пропадает на работе.

Он будет расти сиротой при живой матери. Будет страдать так же, как страдала я в детстве. Вот что говорил мне Алекс.

– И что ты ответила?

– Я велела ему убираться к чертям.

Кайли невольно улыбнулась: ей вспомнилось, как исказились ужасом при этих словах лица Алекса и доктора Робертсона.

– Вот как?

– Да. Но было слишком поздно. Роды уже начались. Алекс заявил, что, если я хотя бы заикнусь о суде, он превратит мою жизнь в пытку. Сказал, что против команды адвокатов «Кейхилл Лимитед» мне не выстоять. Что они переворошат все мое прошлое, раскопают все грехи моей молодости, вывернут перед судом все мое грязное белье и докажут, как дважды два, что мне нельзя доверять воспитание ребенка. Что к тому времени Конрад уже умрет и деньги уплывут из рук. Что мой сын сам, когда вырастет, проклянет меня за то, что лишила его такого шанса. – Кайли покачала головой. – Не могу поверить, что я хоть на миг позволила ему себя убедить! Господи, чего он только не плел! Договорился даже до того, что я, мол, в каком-то высшем смысле примирюсь с отцом, подарив ему то, о чем он всегда мечтал, – внука. – По щекам ее снова потекли слезы. – И я поверила ему. Поверила, что с ним ребенок будет счастлив, что у меня еще будут другие дети.

– Но потом передумала.

– Да. – Она взглянула на него сквозь завесу слез. – Едва я увидела Джеймса, услышала его первый крик, как поняла, что ни за какие деньги не отдам его в чужие руки. Плевать мне и на Кейхиллов, и на их адвокатов! Я залезу в долги, я все сделаю, чтобы оставить сына себе!

Но Ник по-прежнему сверлил ее холодным, презрительным взглядом.

– Я не жду, что ты мне поверишь, – вздохнула она.

– Я и не верю.

– И прекрасно. Думай все, что хочешь. Но я рассказала все, как было.

Кайли опустила глаза на малыша. Он безмятежно спал, свернувшись клубочком у нее на коленях, – счастливый маленький ангел, не ведающий о том, сколько горя, сам того не желая, он принес своей матери.

– Прости меня! – прошептала она, испытывая отчаяние и жгучий стыд. – Прости!

Смахнув ладонью ненавистные слезы, она подняла глаза на Ника.

– Два человека погибли из-за меня. Из-за того, что я сделала.

Кайли получила то, что хотела. Она мечтала узнать правду – и узнала. Но правда эта была хуже смерти.

– Я не та, за кого ты меня принимал. Я не Марла Кейхилл.

Губы Ника скривились в циничной усмешке.

– Напрашивается вопрос: где же тогда она?

– Не знаю, – потирая висок, ответила Кайли. – Или нет, подожди... Прошлой ночью я слышала, как Алекс говорил с ней. Да, я уверена, это была она! И он говорил что-то о загородном доме.

Улыбка Ника была холодна, как лед.

– На ранчо?

– Не знаю.

– Зато я знаю. – Рывком он поднял ее на ноги. – Пошли!

Она хотела спросить: «А как же мы?», но не стала. Все кончено. Это она прочла по его глазам.

– Пошли.

Она вышла в прихожую и распахнула дверь.

За дверью стоял человек. Высокий худой мужчина с каштановыми волосами, усами и козлиной бородкой, в темных очках. И пистолет с глушителем в его руках был направлен ей в сердце. Кайли застыла на месте.

– Кто...

– Марла! – произнес он низким, хрипловатым голосом, который она уже слышала у себя в спальне.

«Сдохни, сука!» Вот кто произнес эти слова!

– Странно видеть тебя в таком непрезентабельном доме, – с холодной, жестокой улыбкой произнес незнакомец.

– Кто ты? – спросил Ник.

Но в следующую секунду понял, что это лицо ему знакомо. Да, они не виделись лет тридцать, и за это время оба сильно изменились – и все же сомнений не было: перед ним его двоюродный брат Монтгомери. Монти.

– Что такое, кузен? Привидение увидал? – ехидно поинтересовался Монти.

Ник прыгнул на него.

– Нет! – вскрикнула Кайли, судорожно прижав к себе малыша.

Монти нажал на курок.