Я, не моргая, смотрела на Мари. Для любого, кто знал не так много, вид одинокого упыря, вошедшего сюда, вообще не должен был быть пугающим.
Но я знала, что Мари может вызвать стену Остатков даже раньше, чем я успею прошептать: «О, дерьмо». Могла ли я поднять свою собственную армию этих существ достаточно быстро, чтобы противостоять ее нападению? Или же мне стоит сосредоточить энергию на попытке управлять теми, что она уже подняла, если до того дойдет? Я верила, что Мари дала мне свою силу, чтобы окольным путем суметь помочь мне победить Аполлиона, но вдруг все это время она была на его стороне? Было ли все, что я о ней думала, неправильным?
— Зачем ты пришла сюда? — прошипела ей Веритас.
Я подняла руку, игнорируя недоверчивый взгляд, который Хранительница Закона кинула на меня, когда я заставила ее замолчать.
— Величественная, так хорошо, что ты пришла, — сказала я голосом намного более спокойным, чем я себя чувствовала. — Я надеюсь, ты нашла это место, потому что тебе рассказали твои призрачные друзья, а не потому, что ты опоздала на ненавистнический митинг.
Ее темно-карие глаза встретили мои. Лицо ее абсолютно ничего не выражало. Она пошла вперед, и ее пристальный взгляд заскользил по кладбищу, охватывая тела павших упырей. Те, кто еще были живы и всего несколько минут назад сжимались от страха, теперь начали продвигаться к ней.
— Аполлион мертв? — спросила Мари без малейшего намека в своем масляно-гладком голосе на то, что она об этом думала.
— Весьма, — ответила я, прежде чем успела заговорить Веритас. — Большинство его старших лейтенантов тоже мертвы.
Теперь Мари стояла впереди всех оставшихся упырей, и только несколько дюжин подножий надгробных камней отделяли ее от Мастеров вампиров.
— И ваши планы относительно оставшихся?
Я снова посмотрела ей за спину, ожидая, что в любую секунду появится кипящая масса Остатков. У нас не было шанса формально обсудить между собой, что мы сделаем со сдавшимися упырями, но я не стала ждать, чтобы посоветоваться с кем-либо, прежде чем ответить:
— Мы отпустим их.
— У тебя нет никакой власти принимать такие решения, — рявкнула Веритас.
— Какая жалость, — прорезал воздух голос Мари, и тот сладкий южный выговор исчез, сменившись отзывающимся эхом тенором мертвых. — Если бы то, что сказала Кэт, было правдой, у меня не было бы причин нападать на вас, чтобы защитить своих людей. Я хочу мир. Не вынуждайте меня вести войну.
Веритас уставилась на Мари, и ее симпатичные, обманчиво молодые черты лица стали жестче. Я лишь надеялась, что она сталкивалась с Мари в прошлом и знала, что новый, будто призрачный, голос королевы вуду предупреждал, что она собирается спустить на нас все возможные виды боли. В противном случае у меня не было времени убеждать Веритас в свирепости Остатков. Времени мне хватило бы, только чтобы попытаться поднять своих собственных, иначе все это превратится в кровопролитие, на сей раз с жертвами по большей части на нашей стороне. Мари сжимали перед собой руки в обманчиво обычном жесте, но я знала, что острый кончик ее кольца прижат к плоти.
Только сила Менчереса могла быть достаточно быстрой, чтобы помешать ей пролить свою кровь для вызова Остатков. Несмотря на то, что уголком глаза я увидела, как приблизился Менчерес — к моему облегчению Дениз и Кира тоже были с ним — я не посмела посмотреть на него из страха, что любой жест заставит Мари действовать. К тому же, если он заморозит ее, ему придется ее убить. Она никогда не позволит такой дерзости сойти нам с рук, особенно при свидетелях. А если мы уничтожим Аполлиона, его лейтенантов и Мари Лавуа в одну ночь, мы тем самым собственноручно начнем войну.
— Кэт не имеет власти принимать такие решения, — повторила Веритас. Кости, стоящий около меня, напрягся, а я мысленно приготовилась начинать встречную защиту против орды призрачных убийц. — Но, тем не менее, она права, — закончила Веритас.
Я еле сдержала громкий возглас облегчения. Часть напряженности, проникающей от Кости в мои эмоции, тоже спала, несмотря на то, что его поза ни на капельку не расслабилась.
— Они сделают нас рабами, — горько выкрикнул один из упырей, к которому присоединился хор мрачного согласия.
— Нет, не сделают, — сказала Мари, сумев каким-то образом прозвучать и резко и успокаивающе одновременно. — Мир не означает, что вампиры будут управлять нами. Они не достаточно сильны, чтобы сделать это. Пока я живу, нация упырей всегда будет равна вампирам по силе.
Я не видела движение пальцев Мари, но почувствовала удар силы в воздухе еще до того, как Остатки появились позади нее, походя на прозрачную версию армии ада. Они колебались из стороны в сторону, а их энергия словно ледяные волны омывала мою кожу. Мои пулевые ранения давно затянулись, потому какая-то часть меня взревела, что я должна сейчас же пустить себе кровь, если у меня есть хоть какая-нибудь надежда удержать их. Но Мари не послала Остатки, ни на кого из нас. Она заставила их сложиться позади в нее в стену, возвысившуюся над деревьями и протянувшуюся до дальней стороны кладбища, причем их было раз в пять больше, чем тогда, когда я поднимала их с Владом. Если бы это было соревнование по мерению членами, беспомощно подумала я, я была бы Пи Ви[16], а она Джоном Холмсом[17].
— Да здравствует наша королева! — закричал один из упырей, которого почти сразу же поддержали другие крики «Да здравствует!» Еще больше упырей повторили приветствие, пока все они чуть ли не задрожали от своей пронзительной преданности.
Мари в знак признательности склонила голову, а затем стена Остатков разрушилась, исчезая под землей. На сей раз, я видела щелчок ее пальца, вызвавший кровь, так необходимую ей, чтобы отослать смертоносные видения назад в их могилы.
Я отвернулась от Мари, чтобы взглянуть на Кости. Он цинично покачал головой, что вполне отражало мои собственные мысли. Избавившись от Аполлиона и его главных прихвостней, мы очистили Мари путь стать королевой не только Нового Орлеана, но и всей нации упырей, судя по этой реакции. Если бы она уничтожила Аполлиона сама, она, скорее всего, ослабила бы свой род, вызвав гражданскую войну, в которой его сторонники боролись бы с теми, кто поддерживал ее. Но теперь, когда он мертв, для своих людей она стала спасительницей и защитницей.
Да здравствует, как же.
Я встретила ее взгляд цвета лесного ореха, замечая в нем удовлетворение, и постучала по уголку рта в немом предупреждении. Пусть Мари и была теперь королевой пожирателей плоти, но у нас с ней была тайна, которая могла низвергнуть ее. Ее люди не стали бы приветствовать ее с таким обожанием, если бы знали, что она поделилась своей силой с вампиром, дав мне тем самым орудие, необходимое для того, чтобы уничтожить Аполлиона. И если бы она попыталась использовать свое новое положение в качестве трамплина к войне против вампирского мира, ей пришлось бы сражаться с помощью своих духов с каждым призраком, которого смогла бы использовать я благодаря позаимствованным у нее способностям и помощи моего друга Фабиана.
Но когда Мари вежливо, не враждебно кивнула мне, я почувствовала приступ надежды. Мари, можно было назвать какой угодно, но опрометчивой и глупой она не была, потому все это она понимала. С невероятными силами множества Мастеров вампиров и той, что я переняла у Мари, со знанием, которое я теперь имела о призраках и жизненно важной роли, которую они могли сыграть в сражении, два наших вида были теперь снова вполне равны, даже со способностями Мари.
Чаша весов склонилась, когда смерть Грегора оставила преданность Мари только упырям, но, возможно, баланс заключался в том, что Мари и намеревалась сделать все это, когда заставляла меня выпить ее кровь, используя угрозу, которую я никогда не смогла бы проигнорировать: жизнь Кости. Тем вечером я могла лишь надеяться, что это уравновешивание ради мира и было ее планом… и быть готовой на случай, если это не так.
Я кивнула в той же самой почтительной манере, но по-прежнему держала палец около рта. Маленькая улыбочка вызвала морщинки на лице Мари. Потом она отвернулась. Оба наших сообщения были отправлены и получены.
— Пойдемте, — сказала Мари выжившим упырям. — Мы уйдем вместе. Вам нечего их бояться. Теперь у нас мир.
Как один, упыри последовали за Мари, когда она повернулась, чтобы выйти из кладбища тем же путем, которым пришла. Я задумалась, уловили ли они предупредительные нотки в ее ровном голосе, когда она сказала, что у нас мир. Я уловила, и еще раз почувствовала болезненный приступ надежды. Если кто-нибудь из них начнет за спиной Мари снова действовать против вампиров, он узнает, что гнев королевы вуду не менее пугающий, чем то, что сделаем с ними я или любой другой вампир.
— Она не использовала заклинания, — удивленно пробормотала Веритас.
Я бросила на нее краткий, утомленный взгляд.
— Потому что она не практикует черную магию; она и есть черная магия, — сказала я, повторяя слова, сказанные Мари в тот день.
— Мы можем ей доверять? — спросила Веритас у Менчереса настолько тихо, что я еле расслышала ее.
Он бросил вдумчивый взгляд в ту сторону, где Мари выходила из кладбища, а потом посмотрел на меня.
— Мы можем ей доверять, дабы не быть безрассудными, — ответил наконец Менчерес. — А остальное увидим.
Я посмотрела в направлении, в котором исчезла королева вуду, и пожала плечами. Время покажет истинные побуждения Мари. А до тех пор мы должны подобрать все кусочки и двигаться дальше.
Говоря о кусочках…
Я бросила взгляд на остатки сражения. Съежившиеся конечности, тела и кровь, запятнавшая землю темными клочками. Какой беспорядок.
Придется поджечь большую часть земли, где было сражение, чтобы скрыть кровь немертвых, да и на случай, если пролилась кровь Дениз. Я позвоню Тейту и попрошу, чтобы он попридержал местных полицейских, когда мы разведем огонь. Все еще странное чувство возникало от понимания, что о сцене происшествия я буду говорить с Тейтом и не услышу на другой линии голос Дона.
Даже мысли о дяде, казалось, вызвали его в моем воображении, потому что я уловила его уголком глаза: в костюме и галстуке, с безупречно расчесанными седыми волосами, подергивающим брови, как он делал всегда, когда был раздражен или задумчив. Несколько раз за прошедшие десять дней мираж моего дяди появлялся в моем периферийном видении и исчезал, как только я поворачивалась. Горе делало с людьми забавные вещи, предположила я, но не повернулась. В боку у меня по-прежнему были пули, которые следовало вытащить, а у меня самой еще и куча других неприятных вещей, которые нужно было сделать, но всего лишь на несколько секунд я хотела притвориться, что Дон все еще со мной.
— Кровавые яйца Люцифера, поверить не могу, — прошипел Кости.
И я повернулась. Как я и ожидала, дядя исчез, но я была удивлена, увидев, что Кости уставился на, то же самое место позади меня, а его рот открыт так широко, как будто… Как будто он увидел призрака.
— Нет, — выдохнула я.
Кости встретил мой взгляд, и одно лишь выражение его глаз сказало мне все.
— Сукин сын, — прошептала я, и мои эмоции закрутило быстрее, чем, в блендере, включенном на самую высокую скорость, когда неверие уступило место осознанию. Я шагнула к тому месту, куда смотрел Кости.
— Дональд Бартоломью Уильямс, — громко позвала я. — Сейчас же тащи сюда свою задницу!