Это случилось в полночь

Глава 18

Из дневника Захарии Лэнгтри:

«Как бы я хотел вернуть моей любимой дневник, который она потеряла. Она хотела поделиться своими чувствами с нашими детьми и внуками. Но по-видимому, ее кольцо и дневник утеряны навсегда, и она не сможет передать их тем женщинам, которые унаследуют ее кровь. Нам хватит и того, что мы обладаем друг другом. Я примирил свою гордость и честь, и в этом немалая заслуга моей жены. Мы прошли такой долгий путь, и, хотя Клеопатра верит, что проклятие Обадаи и легенда, связанная с монетами, придавали нам силы, я думаю, что это делала наша любовь. Воистину она – мое сердце».

Микаэла сидела у двери, ведущей в комнату его матери, и смотрела на Харрисона. Он был одет безупречно, на нем был серый дорогой костюм. Ничто не напоминало о том свирепом бойце, который дрался с Галлахером всего лишь неделю назад. Харрисон выглядел абсолютно спокойным, а Микаэла страшно переживала из-за его предстоящей встречи с матерью. Ночью, когда он держал ее в объятиях, тени прошлого не покидали их обоих. Микаэла уже жила однажды с чужим человеком, и теперь, даже когда Харрисон был рядом с ней, она боялась, что прошлое отнимет его. Он с головой окунулся в работу, лишь выкроив время для поездки в лечебницу, и красота сентябрьской листвы так и осталась незамеченной.

Он не хотел, чтобы его синяки испугали Джулию; в сообщениях о состоянии ее здоровья говорилось, что ее самочувствие неважное и даже по пустякам она легко расстраивается. Несмотря на ворчание Харрисона, Микаэла искусно загримировала его исчезающие синяки косметикой.

Харрисон держал ее за руку, сравнивая эти изящные пальчики и узкую ладонь со своими широкими грубыми ладонями и сильными пальцами.

– Прекрасно, мужик пользуется косметикой, – ворчал он, но прижимался к ее свободной руке, которой Микаэла гладила его волнистые волосы, доходившие до воротника рубашки.

Микаэла поднесла его руку к губам, целуя ее и плотно прижимая к своему подбородку. Харрисон посмотрел на нее и покачал головой, высвободив руку.

– Не надо меня жалеть, я в этом не нуждаюсь.

– Я и не думала, – ответила Микаэла, не желая портить Харрисону настроение. Сейчас она была охвачена ужасом и всячески пыталась обрести силу духа, потому что этот Харрисон совсем не походил на человека, который ночью так страстно хотел ее.

– Не было никакой необходимости брать с собой камеру. Это вовсе не счастливое воссоединение. – Он окинул взглядом ее темно-синий жакет и белую блузку, практичные, подходящие по цвету свободные брюки. – Ты забыла свой медальон.

– Я подумала, что это может расстроить ее.

– Я хочу, чтобы ты надела его. Вообще-то тебе бы следовало остаться дома. Тебе не стоит проходить через все это. Еще неизвестно, что она может наговорить.

Харрисон говорил резко, и Микаэла кивнула. Их нервы были напряжены, и она хотела, чтобы у него хватило сил пережить эту боль. Он с силой провел рукой по лицу, словно предстоящая встреча была слишком тяжела для него.

– Я хочу, чтобы ты подарил мне серьги, Харрисон, – сказала Микаэла, чтобы отвлечь его. Он стоял перед опасным зверем с одним ножом в руках; он сумел пережить прошлое и боролся за то, чтобы все наладить, а теперь он испытывал страх перед этой встречей. Микаэле хотелось помочь ему, ну хоть немного.

Харрисон повернулся к ней.

– Что?

– Подарки. Мне хочется подарков, – сказала Микаэла, вытягивая его из мрака. – И мне нужно, чтобы ты помог мне прополоть мои грядки. И потом не за горами зима, и надо перекопать наш старый сад.

Впервые на лице Харрисона появилось подобие улыбки.

– Зануда.

– И кстати, как насчет уроков латиноамериканских танцев? Мне нужен партнер. Я видела, как ты танцевал вокруг Галлахера, как будто ты Мохаммед Али… легко, как…

Харрисон наклонился и прикоснулся к ее губам.

– Ну хорошо, хорошо.

– И вообще, фотография – это искусство. Ты подарил мне камеру, и мне нужна обнаженная модель…

Харрисон моргнул и выпрямился.

– Черта с два. Достаточно и того, что ты меня раскрасила, как какого-то…

– И тебе это так идет, – проворковала Микаэла и увидела, как Харрисон покраснел.

– Если ты расскажешь Джейкобу или Рурку, я этого не переживу.

– Так ты согласен посещать эти уроки танцев вместе со мной? – поддразнивала она, и в это время послышалось движение в комнате Джулии. Харрисон напрягся, на лице появилось выражение невозмутимого спокойствия.

Дверь открылась, и медсестра выкатила в коридор коляску, в которой сидела маленькая хрупкая женщина. Сестра кивнула Харрисону, чтобы он следовал за ней. Маленькая женщина с седыми волосами, испуганными голубыми глазами и слишком бледным худым лицом сжимала в руках кипу газет, словно это была Библия. Медсестра сказала успокаивающе:

– Нет, Джулия, сейчас еще слишком рано принимать лекарство. Ну не надо, успокойтесь. Сегодня такая прекрасная погода. Для ваших гостей мы одели вас в розовое платье, у вас такая красивая шаль. Вы встретитесь с ними в патио, где сможете полюбоваться на волны, которые вам так нравятся.

– Они захотят поговорить о финансах? – Страх звучал в пронзительном голосе Джулии. – Это мой поверенный?

Когда коляска выехала на залитый солнечным светом дворик, Харрисон встал. В своих дотошных изысканиях он и здесь все выяснил.

– Поверенный! Как бы не так! Этот парень так хорошо запустил свою лапу в ее деньги, что…

Микаэла взяла Харрисона за руку.

– Ты этим займешься. Пойдем к твоей матери.

Прибой океана бил по прибрежным скалам, медсестра тихо сидела рядом с Джулией, положив на колени свое вязанье. В глазах Джулии пробудился ужас, когда она увидела…

– Это ведь он. Человек, который причинил мне зло. Джулия прижала газеты к худой груди, и медсестра покачала головой, произнеся прежним монотонным голосом:

– Джулия, это ваш сын. Возможно, он похож на кого-то, но он ваш сын. Его зовут Харрисон.

Микаэла почувствовала, как Харрисон напрягся.

– Здравствуй, мама, – произнес он так же монотонно. Несколько слезинок пролилось из глаз Джулии, когда она смотрела на него.

– Ты выглядишь по-другому. Возможно, ты – это не он.

Микаэла схватилась руками за горло. Харрисон внешне был похож на своего отца, однако в нем была доброта, беззащитность, но и огромная сила.

Харрисон медленно сел, и Джулия перевела свой полный ужаса взгляд на Микаэлу.

– Я видела тебя. Ты – индианка, ты Клеопатра. Но почему у тебя голубые глаза? Да ведь это глаза Фейт Лэнгтри!

Харрисон сделал резкий вдох и потянул Микаэлу за руку, усаживая ее.

– Это Микаэла Лэнгтри. Она приехала навестить тебя.

Джулия сжалась в своем кресле и закрыла газетами лицо.

– Я не хочу ее видеть. Пусть она уйдет.

Микаэла кивнула и отошла на небольшое расстояние, а Харрисон наклонился и стал что-то тихо говорить Джулии. Микаэла могла лишь догадываться, чего ему стоило не повышать голос, когда все его чувства были смешанными и такими мучительными. Наконец Джулия показала ему газеты, и в течение следующего получаса они с Харрисоном обсуждали финансовые сводки.

Вдруг Джулия пронзительно вскрикнула:

– Да, это я украла ребенка Лэнгтри! Харрисон-старший дал его Фейт Лэнгтри, но на самом деле это был мой ребенок. Я не могла на нее больше смотреть, потому что она была похожа на маленького мальчика.

Когда Джулия начала петь, суровое лицо Харрисона побледнело, и он измученно посмотрел на Микаэлу.

Джулия вдыхала соленый воздух, шум волн, бьющихся о камни, раздавался у подножия скалы. Сильный ветер прижимал длинный белый халат к ее тощему телу, и темные волны перед ней простирались в бесконечность.

Она больше не могла выносить боль, а когда она сегодня увидела сына, прошлое вновь открылось ей… она помнила все очень живо… Ей удалось оставить записку, которую ему наверняка передадут. После всей боли, которую она ему причинила, она написала, с трудом заставляя себя вспоминать буквы: «Я люблю тебя. Мама».

Подробное деловое письмо, которое она написала и адресовала сыну, было уже в почтовом ящике. В нем перечислялись все счета, даже те, которые были неизвестны ее поверенному. Она хотела, чтобы Харрисон получил то, что еще осталось, а поверенному, укравшему так много, следовало устроить тщательную аудиторскую проверку. Ее сын сообразит, что нужно делать, – она устроила ему проверку с теми финансовыми сводками и расспросила о банке.

Теперь Джулия хотела быть вместе со своим мужем. Она никогда не переставала любить его, любовь лишь переродилась во что-то злое и страшное в ее душе. Фейт Лэнгтри сказала, что прощает ее, но разве может женщина?..

Дочь Фейт Лэнгтри тоже сильная, и они с Харрисоном любят друг друга. У Лэнгтри в крови – давать любовь и бороться за нее.

Джулия вытерла слезы, бегущие по щекам. Она должна была защитить своего сына, а она этого не сделала. У нее был ребенок, и она его оставила. И вот он уже взрослый хороший человек.

– Миссис Кейн, – позвала Джулию медсестра. Джулия безмятежно улыбнулась и бросилась в ночь.

– Я иду к тебе, – прошептала она ветру, волнам и острым камням.

Харрисон сидел за своим столом, перед ним лежали плоды многолетней деятельности Джулии Кейн. У нее была блестящая финансовая интуиция, и она оставила подробную информацию, касающуюся всех счетов. Джулия была права: поверенный мошенничал с ее счетами. Харрисон открыл небольшой конверт и прочитал записку: «Я люблю тебя. Мама».

По телевизору шла запись передачи, которую вела Микаэла. Программа была посвящена пионерам этих мест, рассказ перемежался интервью с их потомками.

Харрисон потер ноющую грудь. Была середина октября, падали листья, и со дня на день в горах должен был пойти снег. Микаэла не давила на него, но она заслуживает кого-то более достойного, а не мужчины, который погружен в размышления и заботы и который не может заснуть ночью. Она такая женщина, которая создана иметь детей, а он боится того, что у него в крови – мрак и способность причинить боль. Он так мало может дать…

Харрисон нахмурился и поймал скрученные носки, которые попали ему прямо в голову.

– Тебе просто нужно время, – с жаром проговорила Микаэла. – Ты излечиваешься, и это единственное, что имеет значение.

– Ну что ж, тогда я потрачу на это время, – ответил он. – Но ты ошибаешься. Ты, и только ты, имеешь значение. Для меня важно отдать тебе всего себя, целиком, а не отдавать по частям, время от времени. И я пытаюсь этого добиться.

– Понятно, – отозвалась Микаэла сухо, чувствуя, как по ней рикошетом ударила боль. – И этого ты пытаешься добиться без меня?

– Ты… чудо. Посмотри на себя… стоишь тут в одной моей футболке. Как я могу настроиться на романтический лад? Взгляни на это с другой стороны – я, похоже, старомоден. Мне нужны традиционные отношения. Я хочу научиться обращаться с женщиной, на которой собираюсь жениться. Стать привлекательным. Я хочу, чтобы от этих отношений ты получила все, в том числе и свидания, и подарки, и что еще там, черт побери, положено.

– Где же твоя логика? Мы так много пережили вместе…

– Вот именно. Мы перепрыгнули от номера один к номеру три и пропустили номер два. А я хочу, чтобы у тебя был номер два. Неужели ты думаешь, мне не хочется дать тебе всего того, что Джейкоб дал твоей матери? Того, что Рурк дал своей жене? – Харрисон встал и медленно подошел к Микаэле. – Я должен двигаться шаг за шагом. Это важно для меня. И я прошу тебя понять. – Он взял ее за подбородок. – Ты сейчас слишком спокойная, уходишь от любых споров, а ведь ты всегда налетала на меня, все высказывала откровенно. И именно откровенность в отношениях с тобой мне нужна. Мне становится чертовски плохо, когда ты вдруг настораживаешься, замыкаешься, а я боюсь потревожить твой живой творческий ум. Не раз ты заводила разговор насчет прогноза погоды, доказывала необходимость местной сводки на канале «Кейн». Ты добиваешься своего, дорогая, и это не те отношения, которых я бы хотел.

– Ты все усложняешь, Харрисон. Впрочем, для тебя это обычно, – прошептала Микаэла.

– Дело в том, любимая, что не ты управляешь этими отношениями. Это делаем мы оба. Ты не можешь себе простить ту ночь, а ведь пора. Я не могу просыпаться по ночам и слышать, как ты плачешь во сне. Делай то, что должна. Это важно, – сказал Харрисон, обнимая Микаэлу.

Он не понимает, решила Микаэла той ночью в своем маленьком доме, одна, без Харрисона. У него такой суровый, отрешенный вид, и он решительно настроен поставить на прошлом жирную точку.

Микаэла проглотила комок в горле и смахнула слезы. Все произошло так быстро… ее сжигала любовь, которую она испытывала к Харрисону, – ранимая, бесстыдная и постоянная.

Она держала в руках монету, которая якобы приносит удачу владельцу, и проклинала Харрисона за то, что он прав. Она должна прийти к согласию с собой в течение этой ночи.

Дневник Клеопатры лежал, дожидаясь ее. Дрожащими руками Микаэла взяла его и начала читать.

Из дневника Клеопатры Лэнгтри:

«"Какой странный, необычный мужчина", – подумала я, когда занималась ранами этого человека. Он пристально наблюдал за мной, и глаза у него были цвета меда на солнце. Мне трудно было произнести его имя. Зовут его Захария Лэнгтри.

Позже, когда я оказалась в безвыходном положении из-за напавшего на меня мужчины, этот Захария пришел и принес пять фамильных золотых монет и отдал их за меня. Я должна выйти за него замуж, сказали мне, потому что у такой женщины, как я, должен быть хозяин, чтобы укротить ее.

И так мы поженились – мне грозила петля, и у меня не было выбора. Когда нас поженили, его губы коснулись моих. Это странное непривычное прикосновение имело вкус чего-то незнакомого мне, но оно согревало меня. И вот мы поженились. И я узнала его. Гораздо позже я узнала, какой сильный и отважный человек мой муж. Мы вели войну – мой будущий хозяин и я, и моя душа и мое сердце подсказывали мне, что он прав. И постепенно, шаг за шагом, мы открывали, что между нами было истинным. Остальное не имело значения. Он в моем сердце навсегда».

Харрисон отбросил расколотое полено, чтобы развести огонь в хижине. Микаэла поднималась верхом на лошади к нему в горы, из ноздрей Даймонды шел пар. Харрисон слегка улыбнулся и провел рукой по трехдневной щетине. Он ждал ее раньше, но ведь Микаэла непредсказуема. У его возлюбленной был вид охотника, ее глаза над толстым шерстяным шарфом, закрывавшим лицо, высматривали его.

Харрисон собрал дрова и пошел в старую хижину. Сейчас хижина была чистой и почти не обставленной, в ней пахло дровами, сложенными у печки. Большое окно, выходящее на каньон Каттер, было новым, его оказалось довольно непросто привезти в горы. Свадебный подарок Харрисона даст Микаэле возможность любоваться необыкновенным видом. Харрисон думал о ней, в этом утреннем тумане глядя на горы, которые так много для нее значили.

Эти три дня, на которые они расстались, были нелегкими, и Харрисон сражался со старыми ранами. Напрашивался один логический вывод. Если он хотел начать новую жизнь с Микаэлой, прошлое должно было умереть. Теперь, после долгих ночных схваток, он с этим примирился.

Харрисон снял пальто и повесил на крючок, потом сел и стал ждать. Когда приезжала Микаэла, можно было ожидать всего.

Ее шаги, зазвучавшие на старых ступеньках, показались Харрисону радостным маршем. Микаэла распахнула дверь и, оглядевшись, увидела его.

– Ты ошибся, мой дорогой, – решительно произнесла Микаэла, захлопнув за собой дверь.

– Как это? – спросил Харрисон, его сердце заколотилось при виде Микаэлы, он закипел и готов был сражаться.

Его любимая подошла к печи, сбросила варежки и обожгла его взглядом. Она грела руки у печи.

– Я часами наблюдала за играющими детьми. Маленькие четырехлетние дети. Я поняла, что, если дети много играют в течение дня, они, как правило, очень крепко спят ночью. Я тогда была ребенком и ничего не могла сделать. Теперь я это знаю, чувствую в душе.

Харрисон кивнул и уселся поудобнее, приготовившись насладиться бурей.

Микаэла сорвала с себя кроваво-красный шарф, и ее голубые глаза вдохнули тепло в его опустошенное сердце, которому так не хватало этой женщины.

– Кроме того, традиции для меня не так много значат. И наконец, я не могу управлять тобой и заставлять делать то, чего ты не хочешь.

– А вечеринка у меня в доме? – спросил Харрисон мягко, подталкивая Микаэлу, поскольку намеревался получить свой кусочек бури.

– Это была необходимость. Иногда тебя приходится втягивать в то, что для тебя лучше всего.

– Как, например, в отношения с тобой?

Микаэла с трудом сдержала улыбку. У нее был такой вид, словно она раскалялась, пытаясь осилить свои инстинкты; все ее чувства сейчас были открыты и совершенно искренни.

Она стояла перед Харрисоном, высокая, одетая в теплый темно-красный свитер и длинные, плотно облегающие джинсы.

– У меня замерзли ноги, и все из-за тебя.

Она села и начала стягивать ботинки, потом положила ногу на колено Харрисону и приказала:

– Разотри.

Он растер ей ноги, как она велела, потом бережно снял носки.

– Сложить или скатать?

– Разве это имеет значение? Скатать.

Она задержала дыхание, когда он поднял ее ногу, чтобы поцеловать ступню.

– Чего ты от меня хочешь?

– Искренности. Той, которая есть в тебе сейчас. – Харрисон нежно, но настойчиво привлек к себе Микаэлу и усадил на свои колени. – Ты должна понимать, что ты не неудачница. Иначе ты бы не смогла запустить телеканал.

– Я знаю. Я думала об этом и о том, как я всегда доверяла тебе, ощущала себя защищенной рядом с тобой. Сейчас я и себе доверяю. Во мне больше уверенности. Я знаю, что во мне есть настоящие женские чувства… их разбудил во мне ты. – Микаэла внимательно наблюдала за Харрисоном. – Нам нет никакого смысла жить раздельно. Ты мог бы переехать ко мне.

– Или ты могла бы переехать ко мне и вообще обвенчаться в церкви, но дело ведь не в этом, правда?

– Каковы твои условия? – спросила Микаэла, поглаживая его волосы и играя ими так, как ему нравилось.

– Меня бы вполне устроило такое скромное признание, как «Я тебя люблю».

– Сначала ты.

Микаэла опустила глаза, почувствовав, как его рука неторопливо, как свою собственность, сжимает ее грудь.

– Ты первая, – сказал Харрисон, целуя ее в шею и запуская руку под ее свитер.

Не спеша он стягивал с нее одежду, пока в руках не остался лишь тоненький кружевной бюстгальтер.

– Сначала ты, – прошептала Микаэла, когда Харрисон наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Люблю, – прошептал он, прижавшись губами к ее изогнутому дугой телу, когда они лежали на старой металлической кровати, одежда в полном беспорядке валялась на полу.

– Иди ко мне… – отчаянно прошептала Микаэла и со вздохом приняла его в свое тело.

Это была не просто физическая близость, скорее, это была печь, в которой сгорало прошлое и рождалось новое, это была буря, которая смешивала несовместимое, превращая страсть и будущее в одно целое. Они встретились в глубине, закружились в вихре, ослепленные охватившей их страстью, которая завертела их в своем безудержном вихре…

Потом они лежали обессиленные, их сердца еще бешено колотились, разгоряченные тела дрожали. Микаэла слегка приподнялась, и Харрисон отвел шелковистые волосы с ее влажной щеки. Ее голубые глаза были сонными, в них отразилось тепло произошедшего.

– Я действительно люблю тебя, Харрисон.

– Я знаю.

Он наслаждался настоящим и предвкушал будущее. Его любимая уютно прижималась к нему.

Микаэла легонько подергала волосы на его груди.

– А ты разве ничего не хочешь сказать?

– Только «ой!». – Харрисон взял ее за руку, и их пальцы переплелись. – Я решил подождать более подходящего, романтического момента.

Микаэла открыла рот от удивления, ее игривое настроение тут же пропало. Она стала вырываться, и Харрисон крепко обнял ее.

– Отпусти, я встану.

– Нет. Мне это доставляет слишком большое удовольствие.

Потом, потеряв равновесие, Харрисон свалился с узкой кровати, увлекая за собой Микаэлу.

Когда они лежали на полу, она сначала усмехнулась, а он начал хохотать, как будто теперь у него было все, о чем он раньше и не мечтал.

– Ну хорошо, я люблю тебя, – наконец произнес Харрисон и увидел, как потеплел взгляд этих сказочных голубых глаз.

– Ты ведь знаешь, что говорят о Лэнгтри, не так ли? – спросила Микаэла.

– Знаю. Говорят, что, когда дикое сердце Лэнгтри попадает в плен, оно остается верным навсегда.

– Никогда не сомневайся в этом, любимый, – прошептала Микаэла и положила голову на плечо Харрисону. Он увидел ее сверкающую монету. Спи, Клеопатра. Твоя работа выполнена.

Теперь монеты Лэнгтри были собраны, и снаружи старой хижины, казалось, стих зловещий горный ветер – Клеопатра обрела покой рядом со своим мужем Захарией.