Это случилось в полночь

Глава 7

Из дневника Захарии Лэнгтри:

«Я был очень удивлен и даже почти напуган, увидев, как моя возлюбленная с закрытыми глазами, крепко прижимая фамильную монету к груди, стоит у могилы бедного Обадаи, замерев, словно в молитвенном трансе. Полуночный ветер развевал ее черные волосы. В этот момент Клеопатра совсем не походила на ту изящную женщину в голубом шелке, которая пила чай с местными дамами, правда, поверх шелкового платья было надето ожерелье из когтей убитого мной гризли, наверное, таким образом она пыталась выразить мне свое уважение. Безусловно, мне следовало подсказать ей не носить это украшение, но я не знал, что она это делает, пока до меня не начали доходить сплетни местных дам, которые были для Клеопатры как удар хлыста».

– Уходи. Вечер получился великолепный, и ты не испортишь мне праздник. – Микаэла напряглась. Ее раздражало то, что любое движение, любой жест Харрисона действовали на нее как электрический ток, прожигающий чувства. В помещении, заполненном людьми, среди гула голосов и негромких звуков музыки, среди сотен различных запахов и ощущений, ее тело и ее чувства реагировали только на одного человека.

Одетый в дорогой черный костюм Харрисон даже не дотрагивался до Микаэлы, но как только она увидела его, волны тепла пробежали по ее спине, а дыхание буквально остановилось. Темно-каштановые волосы Харрисона блестели глубокими, аккуратно причесанными волнами, напряженные скулы были гладко выбриты, стальные глаза, остановившиеся на Микаэле, слегка сузились. У нее снова перехватило дыхание, и, чтобы не упасть, Микаэла судорожно ухватилась за дверной косяк. От Харрисона пахло не только мылом и лосьоном для бритья, от него пахло мужчиной – ни одна женщина не могла остаться равнодушной к этому запаху…

«У него так все гладко и прикрыто, – подумала Микаэла, – все под покровами, которые ждут, чтобы их сорвали». И слишком велик был соблазн сорвать с него этот защитный панцирь, заглянуть в его серо-стальные глаза, которые вдруг засверкают ледяным блеском, если его застичь врасплох.

Микаэла расправила плечи. Она жила с человеком и не знала его, не чувствовала этого укола близости. А когда рядом находился Харрисон, она тут же ощущала, как его присутствие, согревая, просачивается во все ее поры. И с осознанием этой незащищенности перед бывшим «мальчишкой-занудой» было не так легко смириться. Харрисон не имел права выглядеть так восхитительно: белоснежная рубашка оттеняла его смуглую кожу, сшитый на заказ костюм подчеркивал ширину плеч и длину сильных ног. Микаэла знала, что у Харрисона несколько таких, безупречно сшитых троек серого и темно-синего цвета. И была не готова увидеть Харрисона в эффектном черном смокинге.

Когда он был рядом, казалось, что ее чувства начинают нагреваться, бурлить и плавиться, волоски на затылке поднимались, как от озноба, а на коже ощущалось покалывание сотен иголок. Микаэла не забыла, как легко он поднял ее на туалетный столик, каким упругим было его тело. Не могло быть никаких сомнений в этом чувственном резком подталкивании, его теплая рука открыто и крепко лежала на ее бедре. Ни один мужчина никогда так не прикасался к ней, будто намереваясь навсегда удержать ее, словно ничто на свете не могло этому помешать. Эта первобытная дикость, эта неконтролируемая внутренняя страсть Харрисона распаляла ее собственные, глубоко запрятанные желания, и это изумляло ее. Потребность схватить его, впиться губами в его губы не давала Микаэле покоя бессонными ночами в течение всей последней недели.

Микаэла мимолетно улыбнулась Виктории де Рено, которая была во всем своем блеске и великолепии и явно пребывала в сильном возбуждении от общения с самыми властными и богатыми людьми «Кейн корпорейшн». Микаэла знала толк в корпоративных вечеринках и умела их проводить, и она не понимала Харрисона. Он, конечно, не относится к разряду мужчин, которые любят играть в эти игры, и все же…

Прохладными пальцами, только что державшими фужер с вином, он легко коснулся тонких позвонков ее шеи.

Его низкий голос окутал Микаэлу, передвинув гудение толпы куда-то далеко на задний план.

– Все еще сердишься на меня?

Харрисон легонько подул на завиток ее волос, выскользнувший из тугого узла, и Микаэла поежилась, стараясь освободиться от прикосновения. Оценив эту несколько нервную реакцию, Харрисон понял, что небезразличен ей. Сейчас Микаэла попытается нанести ему удар и поставить на место.

Словно читая мысли Харрисона, Микаэла постаралась укрепить свои позиции:

– Тебе обязательно надо было настоять, чтобы все оставляли свою обувь у порога?

– Рурк, Джейкоб, Калли и я так долго трудились над этим полом, что к нему просто нельзя относиться пренебрежительно. Расслабься. Все это не имеет значения, даже то, что остальная часть дома еще и не отделана. Тканые вещи и керамика Фейт придают всему уникальный облик и позволяют продемонстрировать ее работы. Она получит поддержку для своего художественного центра. Эта комната просто набита деньгами, которые хотят покровительствовать искусству. Добавь сюда несколько персонажей из наших «джунглей», и картинка будет просто шикарной. Совсем неплохо, Микаэла. Кстати, ты хорошо выглядишь.

Более чем, подумал Харрисон. Ему пришлось постараться скрыть свою первую реакцию, когда она появилась пораньше, торопясь вместе с Силки и Джоном расставить пластиковые подносы с холодными закусками. Простое бирюзовое платье, развевавшееся при каждом движении, создавало иллюзию полного единения ткани и женщины, глубокое декольте обещало ее груди сладкие поцелуи. Тоненькие лямочки были созданы для того, чтобы их можно было скинуть с плеч, а поразительное ожерелье из когтей свирепого медведя и тяжелый медальон Лэнгтри резко контрастировали с ее утонченным, но шикарным одеянием.

– Решила всех сразить? – спросил Харрисон, отгоняя желание подхватить Микаэлу на руки и унести в ночь.

– Монета на счастье. Ожерелье – потому что мне нравится носить его. Думаю, Захарии и Клеопатре понравилось бы, что это обогащает атмосферу и делает художественный центр матери более наглядным. Сегодня я ощущаю себя на подъеме. Я люблю успех. – Микаэла умело поправила галстук и, расправив воротник сорочки, закончила, похлопав Харрисона по плечу: – Надеюсь, ты мне ничего не испортишь. Будешь улыбаться, и смеяться и поддерживать светские беседы. И не просто показывать зубы, как ты это обычно делаешь, а попытайся искренне, от души повеселиться. Ты ведь умеешь смеяться, правда?

Ее запах дразнил, но Харрисону все же удалось улыбнуться абсолютно искренней улыбкой. Он насладился реакцией Микаэлы, наблюдая, как она пытается справиться с жаром, который пронизывал их обоих.

– Ты специально подошла ко мне, покачивая бедрами?

Ответ вылетел, как ракета, разогретая теплом ее тела:

– А ты специально заставил меня снять шпильки?

Харрисон внимательно окинул взглядом изящный силуэт простого, но почти касающегося пола платья, глубокий вырез и плавные линии ткани, мягко охватывающей бедра.

– Тебе неприятно смотреть на меня или ты не можешь стоять слишком близко оттого, что боишься, что я замечу твое возбуждение?

– Перестань подталкивать меня, – сказала Микаэла, отстраняясь. Краска залила ее щеки, рука нервно пригладила блестящий узел волос, который Харрисону так хотелось распустить…

Вечер был в самом разгаре. Харрисон стоял у окна и внимательно изучал толпу. Фейт и Джейкоб стояли рядом, держась за руки, рассматривая картины Микаэлы. Рурк пытался отвязаться от охотницы за новостями из Сиэтла, которая, только что познакомившись с настоящим ковбоем, непременно хотела пообщаться с ним. Микаэла подбирала гостей очень тщательно, здесь были преуспевающие банкиры и представители власти, и она очаровывала их, переходя от группы к группе и великолепно справляясь со своей ролью хозяйки вечера. Увлеченные Микаэлой, они соглашались участвовать в общественных программах и размещать дорогостоящую рекламу. Конечно же, свою роль играло и солидное списание налогов, но не меньшую – обаяние и привлекательность Микаэлы. Служащие одного из филиалов проявили достаточный интерес к ее приглашению, чтобы оставить свои комфортабельные дома и отправиться в провинциальный Вайоминг.

Взгляд Харрисона остановился на человеке, который только что поднял свой бокал и обратился к Микаэле с тостом. Аарон Галлахер сильно отличался от других присутствующих на этом вечере, которые хотели лишь извлечь какую-то выгоду или добиться списания налогов. Он не был похож на членов клана Виктории, которых привлекало общественное влияние. Харрисон сразу же увидел его хищный взгляд, жестокость и хитрость, скрытые под маской доброжелательности. Галлахеру нужна была сама Микаэла. Взглядом он неотступно следовал за ней, когда та двигалась в толпе и ее очаровательный смех слышался в монотонном гуле голосов.

Истинное, почти неприкрытое вожделение – вот что распознал Харрисон. Он знал, как тело Микаэлы действует на него. Он помнил, как эта женщина пробуждала желание взять ее, обладать ею, заниматься любовью до тех пор, пока у нее не исчезнет даже намек на мысль о том, чтобы уйти от него.

Но Галлахеру – его телохранители остались ждать снаружи в длинном лимузине – нужно было нечто большее, чем секс. Похоже, его очень заинтересовала монета Лэнгтри, а вопросы, которые он задавал, хотя и были тщательно замаскированы, преследовали определенную цель. Что же ему в действительности было нужно?

Харрисон подался вперед, когда Галлахер, непринужденно разговаривая с Микаэлой, словно невзначай провел рукой по висевшей на ее груди монете. Почувствовав на себе взгляд хозяина дома, наполненный инстинктивным желанием защитить Микаэлу, Галлахер посмотрел на Харрисона, их взгляды встретились, и сквозь внешний лоск тут же проступил боец, оценивающий другого мужчину, определяющий степень его опасности и мощи. Харрисон, даже не попытавшись улыбнуться, поднял бокал, приветствуя гостя. Губы Галлахера скривились в притворной улыбке, которая ясно давала понять, что он пришел сюда не для того, чтобы просто побывать на вечеринке.

Джейкоб подошел к Харрисону:

– Галлахер крутой мужик. На фоне остальных он здорово выделяется.

– Большинство инвесторов выросли среди денег, некоторые сделали себя сами. Но Галлахер прошел трудный путь, и это ощущается. У Микаэлы есть список гостей с краткими справками о приглашенных, там говорится, что он из Сан-Франциско. Он увидел рекламный клип и позвонил Микаэле. Предложил инвестировать средства в наш художественный проект, но захотел приехать сюда и посмотреть, чем мы занимаемся.

Харрисон говорил слишком тихо, пытаясь прояснить для себя, в чем же истинная причина приезда Галлахера.

Джейкоб пристально вглядывался в лицо молодого человека. Харрисон с интересом мужчины, который умеет ценить женщин, скользил взглядом по фигуре пухленькой блондинки, которая шла по комнате, покачивая бедрами. Затем он перевел взгляд на Микаэлу, наблюдая за тем, как она общается с гостями, переходя от одной группы к другой. Таким же взглядом Джейкоб провожал Фейт. Она была одета в простое черное платье, на шее поблескивала нитка жемчуга – его подарок. Голубые глаза жены поймали взгляд Джейкоба, и хотя теперь желание и страсть не вспыхивали с прежней лихорадочной силой, они, как и раньше, кипели в их сердцах.

В толпе Джейкоб нашел взглядом свою дочь, удивляясь, как ему удалось породить такую красоту и ум, хотя чему он удивляется, достаточно взглянуть на мать, подумал он с грустной улыбкой. Когда Микаэла повернулась и встретилась взглядом с Харрисоном, медленный огонь обжигающего напряжения рванулся через всю комнату от его дочери к человеку, которого он уважал. Микаэла быстро отвела взгляд, ее рука слегка дрожала, когда она подняла ее, чтобы поправить гладкий блестящий узел волос на затылке. Стоя в тени, Джейкоб улыбнулся. Однако парень заставил ее задуматься, ну что ж, разумно с его стороны, а когда дело сладится… Пара из них получится неплохая, но нелегко им будет вот так же было и у самого Джейкоба, когда много лет назад он завоевывал свою невесту. Лэнгтри не были образцом мягкости и сговорчивости, но когда приходила настоящая любовь, они узнавали ее и ценили.

Галлахер не отрываясь смотрел на Микаэлу, и Джейкобу не нравилось, что этот человек находится рядом с его дочерью и даже осмеливается класть руку на ее обнаженное плечо.

– Общественные телевизионные программы и рекламные ролики его не особенно интересуют, да и интернатура будущих журналистов тоже. И мне совсем не нравится, что он глазеет на мою дочь и мою жену. В нем есть что-то странное, он напоминает охотника, который выслеживает добычу и играет с ней, прежде чем убить. Он хочет слишком много знать о нашей семье. И о твоей, Харрисон.

Рурк подкинул оливку и поймал ее зубами.

– Его люди занимаются сборкой автоматики?

Харрисон потер сломанный нос. Галлахер вел какую-то игру, но играл он грубо. Все внимание было сосредоточено на семье Лэнгтри, особенно на Микаэле. Безусловно, он будет добиваться ее и того, что ему нужно. Харрисон намеревался не допустить этого.

«Великолепно, – мысленно сказал себе Аарон, когда его лимузин, шурша шинами, плавно двинулся по неровной дороге, ведущей от ранчо Кейна. – Эту женщину нужно приручить, и надо сделать это так, чтобы ей было интересно. Она носит в качестве медальона одну из монет, и могу поспорить, что у остальных членов семьи тоже есть свои монеты. Хорошо, что эта Силки так доверчива, благодаря ей я узнал все, что мне хотелось. Она сказала, что и Джейкоб, и Рурк носят свои монеты и что она сама их видела. Итак, одну монету я купил, еще одну удалось выманить у безумной миссис Кейн, прибавим к этому монету Микаэлы, монеты ее родственников – и ситуация у меня под контролем… Этот Кейн, похоже, человек недоверчивый, но мне случалось иметь с такими дело. Он согласится взять деньги и…»

– Рикко, ты зачем тормозишь?

– Большая лошадь, босс, стоит прямо на дороге. И всадник, похоже, настроен решительно.

Аарон вышел из машины, в этот момент Кейн спрыгнул с лошади.

– Вечеринка получилась прекрасной, – сказал Аарон и подумал о том, что, возможно, он неправильно оценил этого игрока, не исключено, что этот парень делит с Микаэлой постель. Что ж, это меняет дело.

В лунном свете было хорошо видно, что рукава его рубашки закатаны до локтя, узел галстука ослаблен, а воротник расстегнут, сейчас Харрисон совсем не походил на крупного финансиста. Жестко очерченные, рельефные черты липа делали его похожим на человека, не привыкшего идти на компромиссы. Он смотрел, слегка прищурившись, словно оценивая соперника, и на мгновение кровь уличного драчуна закипела в жилах Аарона, вызвав желание доказать, что он еще хозяин положения. Но он мог и подождать. Он хотел насладиться этой игрой и проверить правдивость истории, рассказанной Джулией Кейн, – истории о похищении ребенка, сводной сестры Кейна-младшего.

– Давайте сразу к делу, – заявил Харрисон. – Вы ведь здесь не для того, чтобы заниматься благотворительностью?

Галлахср бросил свою сигару на влажную землю Вайоминга и нахмурился, когда увидел, что окурок попал в кучу лошадиного навоза. Его раздражали эта провинция и местный деревенщина, который пытался здесь править. Харрисон Кейн не был легким противником, и Аарона позабавила мысль о том, что неплохо было бы с ним сразиться. Он получил настоящее удовольствие, измолотив своего последнего платного спарринг-партнера. Кейна ожидает то же самое, если он не поостережется.

– Я сделал довольно существенный вклад.

– Вам переведут обратно всю сумму.

Взгляд Аарона моментально стал жестким – дни, когда на него могли смотреть сверху вниз, давно закончились.

– Расслабься, парень. Ты сам не понимаешь, что говоришь.

Харрисон взглянул на двух мужчин, которые приближались к нему.

– Вам пора ехать.

Аарону хотелось избить этого парня, растоптать его шик и самоуверенность и заставить просить пощады.

– А как на это посмотрит твоя подружка? Она безумно радовалась моему вкладу в общественный фонд.

Харрисон оставался невозмутимым, ничто не выдавало его чувств, но кровь в нем закипела от ярости. Люди, подобные Галлахеру, использовали женщин для достижения своих целей, для них не существовало ничего святого.

– Она разумная женщина.

– А что, в постели она так же хороша? Можешь не отвечать, я это сам проверю. Знаешь, Кейн, я мог бы тебя уничтожить. Ты ведь вложил в этот проект большие деньги. Для тебя было бы лучше играть на моей стороне, если ты понимаешь, что я имею в виду. История твоей семьи далеко не безупречна, и будет совсем не сложно рассорить тебя с твоими щепетильными инвесторами. Легче легкого.

Аарон быстро сел в машину и, закрыв дверцу, приоткрыл тонированное стекло.

– Звони в любое время, Кейн. Без обид. Ты такой же, как и я. Тебе нравится – ты берешь. Ты вытащил себя из этого дерьма не в белых перчатках. Мы с тобой играем по одним правилам.

Когда лимузин Галлахера растворился в ночи, Харрисон вскочил на своего неоседланного коня.

– Однажды я знал такого, как ты. И мне он совсем не нравился. Но я достаточно похож на него, чтобы раскусить тебя – тебе нужно нечто большее, чем списание налогов.

В доме Харрисона Микаэла прощалась с последними гостями. Она поцеловала Силки и Джона и обняла вздрогнувшего от неожиданности Дуайта. Широкая улыбка осветила ее лицо, когда Джон обнял Харрисона, который, несколько смутившись, выдавил из себя подобие улыбки. Закрыв дверь, Микаэла повернулась к Харрисону. Ее глаза сияли.

– У нас получилось, получилось!

Все еще думая об Аароне Галлахере и его истинных намерениях, Харрисон расстегнул рубашку. Ладонью растер волосатую грудь. Сегодня он достаточно наулыбался людям, которых не знал и не очень-то хотел знать. Сколько мог, он терпел все эти светские разговоры. Он наблюдал за Микаэлой, которая, как ему казалось, находилась слишком близко к этим мужчинам, размышлял, не разочаровал ли он Фейт…

Легкий поцелуй Микаэлы вывел Харрисона из раздумий. Он нахмурился:

– Гм-м…

Микаэла схватила его за руку и, словно маленькая девочка, закружилась вокруг. Потом, остановившись, сняла медвежье ожерелье и набросила Харрисону на шею.

– Отличный вечер. Нам удалось заинтересовать обозревателей, инвесторов и рекламодателей, теперь у нас больше рекламы, больше инвесторов. Такой успех на первом же этапе!

Микаэла вновь и вновь кружилась вокруг Харрисона, ошеломляя мягкими движениями груди под бирюзовой тканью платья.

– У тебя что, совсем ничего нет под платьем? – спросил Харрисон с недоумением.

– Абсолютно ничего. Ткань слишком тонкая, из-за нижнего белья могут появиться складки.

– Микаэла…

Руки Харрисона обняли женщину, которая, кружась, буквально налетела на него. И Галлахер, и студия, и корпорация – все это стало вдруг совершенно неважным. На ликующем лице Микаэлы появилось выражение легкого любопытства, и Харрисон явственно ощутил тепло и пульсацию ее тела. Лишь раз она легко провела рукой по его волосам, и Харрисон весь был окутан дразнящим запахом ее тела. Ее нежный и убаюкивающий взгляд скользнул по лицу, замерев на губах, и мир вокруг вдруг закружился, накаляясь.

Дыхание Микаэлы участилось, и она начала торопливо ласкать его, пальцы Харрисона охватили ее ягодицы, и Микаэла прильнула к нему, так что ее грудь оказалась плотно прижатой к его груди. Со стоном, отбросив в сторону всю свою сдержанность, Харрисон полностью погрузился во вкус и ощущение тела Микаэлы, он запустил пальцы в ее волосы, чтобы распустить их черные волны. Нежно погладив ее лицо, Харрисон прильнул к таким желанным губам.

Ни один мужчина не требовал от Микаэлы, чтобы она добивалась его, чтобы ее желание было столь же сильным. До сих пор никто не обнимал ее так, словно ничто на свете не может разорвать эти объятия. И хотя эти неуступчивые губы делали не то, чего хотела она, их ласки раскаляли, унося еще не разгаданную частичку ее самой.

Микаэла глубоко вздохнула, откинув голову назад, и еще сильнее, со всей страстью и нежностью прижалась к Харрисону своим упругим телом. Ее губы жадно искали его рот, по телу разливалось мучительное тепло, заставлявшее бедра плотнее сдвигаться. Микаэле не хватало дыхания, рассудок отключился, и она отдалась наслаждению, а Харрисон неторопливо касался ее лица, губ, стремясь передать ей все свои чувства.

– Ты хочешь этого? – хрипло спросил он и закрыл ее рот своими губами. Его язык стал искать вход. Харрисон запрокинул голову Микаэлы и прижал ее тело к своему с такой силой, словно ничто не могло разорвать этих объятий. Микаэла затряслась, желая большего, желая ощущать его полностью и чувствовать его жесткость внутри себя, в ее крови гремел гром, под веками пробегали вспышки молний. Харрисон потребовал – и она уступила; она попросила – и он ответил, задышав прерывисто, ощущая ее каждой клеточкой своего тела, каждым дюймом своей разгоряченной кожи. Тело Микаэлы, падавшее в бездну, требовало большего, оно раскалялось, испытывая страсть, и, наконец, внутри ее словно загудели туго натянутые струны.

– Харрисон…

Он провел большим пальцем по ее щеке, и поцелуй стал более мягким, более соблазняющим, раскрытые губы Харрисона двигались по подбородку Микаэлы, по ее носу, ресницам…

– Ты хочешь меня, дорогая? – спросил Харрисон, когда его губы коснулись ее губ, чувственных и слегка припухших. – Это будет так легко, правда? Переспать со старым добрым Харрисоном, когда ты на гребне успеха. Слегка покувыркаться, чтобы снять напряжение.

На самом краю пропасти Микаэла замерла, остановившись на тоненькой кромке сжигающего желания – отчаянной потребности ощутить свое тело слившимся с его мускулистой плотью. Сейчас Харрисон крепко держал ее лицо, следя за ее медленно раскрывающимися глазами. В чувственном жару и смятении Микаэла сконцентрировалась на этих холодных серо-стальных глазах, этом жестком, резко очерченном лице.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю о том, – Харрисон нежно коснулся ее губ, – что не хочу, чтобы меня использовали для случайного секса, не хочу удовлетворять потребность, которая у тебя может возникнуть, а может и не возникнуть в какой-то момент.

Микаэла смотрела непонимающим взглядом.

– Мне нужно большее, Микаэла, – пояснил Харрисон.

Микаэла попыталась вырваться, но он удержал ее, крепко прижав к себе. Желая ударить Харрисона, Микаэла рванулась, но его рука крепко держала ее волосы; разъяренная Микаэла не могла даже укусить Кейна. Он был единственным мужчиной, который мог одновременно и соблазнять и бесить ее.

– Я старомоден, любимая. И мы будем играть в эту игру по моим правилам.

Микаэла и сама избегала легкого флирта; Дольф был ее первой и единственной любовью, но Харрисону совсем ни к чему знать об этом. И он не должен знать о том, что благодаря ему потускнели и стали казаться неважными отношения с человеком, за которого Микаэла собиралась выйти замуж. Целовать Харрисона для нее было все равно что идти навстречу мощному торнадо. Она и представить не могла, чем все это закончится. Харрисон хочет слишком многого и, пожалуй, слишком тщательно все продумывает.

– Я предпочитаю сама выбирать своих любовников.

– Именно это ты только что и сделала.

В пустой комнате, где в беспорядке стояли бокалы, большие плоские блюда с закусками и валялись смятые салфетки, жесткие слова прозвучали как приговор.

Микаэла сделала резкий вдох, почувствовав тот едва уловимый запах, который исходил только от Харрисона. Она взглянула на ожерелье из медвежьих когтей, висевшее у него на груди. Сейчас оно удивительно подходило к его облику: дикому, суровому, истинно мужскому и первобытно сильному, этот мужчина мог бороться за нее и мог удержать ее. Она была не готова к его нежному поцелую, к тому, как его руки сомкнулись на ее спине. Харрисон крепко, словно на всю жизнь, прижал ее к своему телу.

– Имей в виду, – прошептала Микаэла, в то время как его руки гладили ее спину, скользили по бедрам и слегка прихватывали ягодицы, – со мной не так-то легко.

Харрисон усмехнулся, глядя на нее сверху вниз, в то время как она не очень уверенно пыталась высвободиться.

– Скажи мне что-нибудь новенькое, дорогая.

Микаэла не достанется ему так легко. Тряхнув головой, она высвободилась из рук Харрисона.

– Нет уж, дай мне сказать, – проговорила она.

Харрисон отошел к письменному столу и как ни в чем не бывало начал просматривать бумаги, медвежье ожерелье на его голой груди выглядело вызывающе свирепым. Микаэла бросилась к Харрисону и сорвала с него трофей Захарии. В этот момент она меньше всего хотела, чтобы у Кейна оставалась какая-то частичка ее жизни.

– Будь благоразумна, – сказал Харрисон невозмутимо. И взглянул на Микаэлу с таким спокойным видом, будто не он целовал ее несколько мгновений назад, будто никогда не сжимал ее в крепких объятиях и не прижимал к себе, желая слиться в одно целое. – Ты измучена, и я тоже. Сейчас не лучшее время для споров. Увидимся утром. Мы сравним записи о потенциальных спонсорах, и, кстати, я собираюсь вернуть Аарону Галлахеру его взнос.

– Что?! Я часами висела на телефоне, добираясь до его чековой книжки. Я добилась этого взноса!

– Люди, подобные ему, всегда хотят что-нибудь получить за свои деньги. Тебя, например, или монету, которую ты носишь как медальон.

Пальцы Микаэлы дрожали, когда она взяла бокал и налила вина. Она вспомнила, как Аарон заинтересовался ее медальоном и расспрашивал об истории монеты. Ему бы хотелось иметь что-то на память об этом вечере, сказал он, пытаясь исподволь определить стоимость медальона. Естественно, Микаэла отказала, Галлахер рассмеялся и сказал, что все понимает.

– Его просто интересуют история и предания нашей семьи.

Харрисон поднял брови.

– Он хочет затащить тебя в постель, Микаэла, кроме того, ему нужно что-то еще.

– Не думаю. Он сказал, что ищет подходящий способ списания налогов. И я ему верю.

Харрисон снова потер свою обнаженную грудь, и чувственный порыв заставил тело Микаэлы напрячься.

– Поцелуемся на прощание? – спросил он тихо. – Или ты боишься?

Харрисон хотел бы, чтобы его сердце не колотилось так сильно, хотел бы, чтобы бурлящая кровь успокоилась, хотел бы, чтобы вернулись обычная логика и хладнокровие – чувства, которым он отдавал предпочтение. Одно прикосновение к Микаэле вывело бы его из равновесия, и все барьеры были бы сметены. Но от нее ему нужно было больше, чем просто одна безумная ночь. Ему нужна была та женщина, которая скрывалась в ней, – храбрая, заботливая, нежная, искренняя, способная на сильное чувство и страстно преданная своей семье. Он знал Микаэлу многие годы, но впервые видел ее неуверенной, растерявшейся от непонимания самой себя и оттого, что она не знала, насколько нужна ему. Дразнящее, нежное тепло ее тела вызывало внизу живота мучительную боль. Харрисону стоило огромных усилий оттащить себя от края, притвориться поглощенным сложенными на столе бумагами; его рука, державшая один из документов, заметно подрагивала от клокочущего внутри возбуждения. Харрисон растер руками лицо. Он слишком устал, чтобы мыслить ясно. В последние дни он мало спал, много работал в банке и на станции, продолжая руководить корпорацией, – на это ушли все силы и вся энергия. Ко всему этому добавилось напряжение сегодняшнего вечера. Как только Микаэла и вся семья Лэнгтри узнают – если только это произойдет, – что его отец… А пока он должен один на один оставаться со своей совестью и памятью о том, что его мать и отец стали причиной горя в семье Лэнгтри.

– Спокойной ночи, Харрисон. Развлеки себя уборкой, – холодно сказала Микаэла, выходя из комнаты, в ее низком, слегка охрипшем голосе звучало еле сдерживаемое негодование.

Но он уже стремительно двинулся в кухню, к двери черного входа. Микаэла посмотрела на ожерелье, поборов желание последовать за Харрисоном. Со двора раздались сильные удары топора, – Кейн сражался со своими демонами. Микаэла отбросила ожерелье в сторону и пошла за Харрисоном в ночь.

– Ты не он. Ты не крал, не обманывал, не пускал по ветру чужие деньги. Ты не в ответе за то, что совершил твой отец.

Его тело блестело от пота, сильные мускулы перекатывались под блестящей в лунном свете кожей, топор поднимался и опускался все чаще. Щепки разлетались в стороны, подобно тому как разлетались чувства Харрисона, когда ему было пятнадцать, и когда ему было восемнадцать, и когда он обнаружил тело отца, совершившего самоубийство. Микаэла хочет защитить его, как хотела тогда. Она хотела вернуть его из прошлого, отвлечь его, дать ему…

Она быстро направилась к залитым светом маргариткам и, собрав букет, протянула цветы ему, держась на приличном расстоянии от летящих в стороны щепок.

– Харрисон…

Он внезапно швырнул топор в стену старого сарая, острое лезвие глубоко вонзилось в доски.

– Я мог стать таким же, как он. Даже хуже.

– Нет, ты никогда не мог бы стать похожим на него. Ему нравилось использовать людей, причинять им боль, ломать их.

Харрисон тяжело задышал, делая глубокие вдохи, его покрытая капельками пота грудь поднималась и опускалась, кулаки судорожно сжались. Его вид уязвимого, полного сомнений человека, испытывающего непонятные ей мучения, причинил ей боль.

– Я мог потерпеть неудачу. Эта маленькая телестудия вышла на рынок, эта маленькая…

Букет маргариток полетел ему в лицо. Какое-то мгновение он, казалось, не замечал их; желая отвлечь его, Микаэла взяла один цветок и заправила ему за ухо, через секунду за другим ухом появился второй.

– Эй, у тебя есть я, и на меня ты можешь положиться.

– Маргаритки… букет, – пробормотал Харрисон, подняв руку и нащупывая цветок за ухом.

– Девушки когда-нибудь дарили тебе цветы?

Теперь стало ясно, что ей удалось отвлечь его и полностью овладеть его вниманием, взгляд Харрисона сосредоточился на Микаэле.

– Нет. Никогда.

Она попыталась преодолеть горячее напряжение, знакомую дрожь, пробегающую по телу, которое чувствовало его близость каждой своей клеточкой.

– Уверена, что ты дарил много цветов.

Харрисон покачал головой, затем аккуратно выбрал одну маргаритку и аккуратно вложил в ложбинку на груди Микаэлы, а затем наклонился и поцеловал то место, где нашел приют цветок.

– Нет.

Микаэла совсем не могла дышать, сердце безумно колотилось, в коленях ощущалась слабость.

– У тебя было…

– Нет. – Харрисон выпрямился и внимательно посмотрел на Микаэлу. – Не было времени и денег. В колледже я жил вместе с одной девушкой. Для нас обоих это скорее был вопрос удобства, чем любовной связи. Мне она нравилась. Хорошо готовила. Она влюбилась… не в меня. Конец истории.

Микаэла подумала о связях, которые у него были, но подробностей знать не хотелось. Представлять, что Харрисон занимается любовью с другой женщиной, было неприятно.

– Ты мог бы не рассказывать мне об этом.

Харрисон взял цветы и, оторвав стебли, украсил ими волосы Микаэлы, затем поправил ее прическу и провел рукой по горячей щеке.

– Я хотел, чтобы ты знала. Я не так легко отдаю себя. Как, впрочем, и ты. Я чувствую, как ты горишь, Микаэла, я чувствую, как ты таешь. Ты очень чувственная, очень женственная.

Интимная нежность была так несвойственна тому Харрисону, которого знала Микаэла.

– Скажи мне, почему ты как-то по-особенному смотришь на мою мать? Что произошло между вами?

– Ты не упускаешь возможности надавить, да, Микаэла?

Палец Харрисона скользнул под лямку платья на плече, медленно отводя в сторону тонкую полоску ткани. Харрисон прикоснулся губами к плечу, а затем провел по нему языком. Легкая дрожь стала ответом на ласку.

– Мне нравится чувствовать тебя. Ощущать так близко всю нежность и теплоту.

– Нет…

Харрисон потянул в сторону вторую бретельку. Плотно облегающее платье медленно стало соскальзывать вниз. Пристально глядя на Микаэлу – одно ее слово, и он остановится, – Харрисон положил ладонь на ее грудь, ощущая под тонкой тканью набухшие соски.

– Что ты сейчас чувствуешь, Микаэла? Почему твое сердечко бьется, как попавший в ловушку кролик? Боишься того, что может произойти между нами?

– Харрисон… – Микаэла беспомощно перехватила его запястья.

Его пальцы блуждали по ее груди, едва укрытой тонкой тканью. Затем Харрисон медленно потянул платье вниз.

Микаэла почти задохнулась, когда оно спустилось до талии, оставив ее полуобнаженной под этим горящим серебряным взглядом, который скользил по ее телу, опускаясь все ниже. Тело отозвалось чувственным ознобом, сейчас Микаэла не была уверена ни в Харрисоне, ни в себе, желая ощущать его рядом с собой, внутри себя…

Харрисон погладил ее по щеке.

– Ты слишком напряжена, Микаэла. Пожалуйста, расслабься.

– Замолчи и поцелуй меня, – наконец прошептала она, уступая желанию, кипевшему внутри, и обвила руками плечи Харрисона. Прикосновение к его покрытой волосами груди обожгло ее, Микаэла торопливо нашла рот Харрисона и, запустив руки в его волосы, с силой притянула голову к себе, без остатка отдаваясь поцелую.

Дрожащие руки Харрисона ласкали каждый изгиб ее тела, прошлись по талии, смяли ткань, прикрывающую бедра. Когда желание большего стало нестерпимым, Микаэла беспокойно задвигалась. Харрисон нежно охватил одной рукой ее грудь, а другой прижал ее бедра к своим.

Его тело затряслось, и Микаэла ощутила на своей щеке частое и глубокое дыхание. Харрисон слегка наклонился и еще плотнее прижался к Микаэле, обе его руки скользнули вниз, и Харрисон, легко приподняв Микаэлу, прижал ее к своим бедрам.

Забыв обо всем, она крепко обняла его, чувствуя себя в сильных руках в полной безопасности.

Сам же Харрисон совсем не был в безопасности. Вцепившись в его волосы, Микаэла запрокинула голову и взглянула в его затуманенные страстью глаза. Наверное, так он выглядел, когда занимался любовью: резкие черты лица были напряжены; веки прикрыты, зубы крепко сжаты, а приоткрытые губы распухли от поцелуев.

– Я не знаю, как со всем этим справиться, но…

Его голова склонилась, и он положил лицо на грудь Микаэлы, отведя медальон Лэнгтри, чтобы ничто не мешало ощущать ее плоть. Нежный, сексуальный тембр его голоса выражал удовольствие и открытие. Микаэла вся дрожала, дойдя до высшей точки опасного и нестерпимого желания.

– Я чувствую, как ты горишь… вся.

– Я думаю, что будет лучше, если ты отпустишь меня.

– Когда я буду готов. Так приятно чувствовать тебя, очень приятно, – пробормотал Харрисон, и легкая улыбка скользнула по его губам.

Микаэла не ожидала увидеть эту неотразимую, шаловливую усмешку и была захвачена ее магией.

– Ты не можешь стоять и держать меня всю ночь. Нет, не смотри.

Харрисон закрыл глаза, в то время как его руки продолжали ласкать ягодицы Микаэлы.

– Ну хорошо. Я буду чувствовать. Его пальцы продвигались все дальше.

– Отпусти меня, – с трудом прошептала Микаэла, вся дрожа.

Харрисон заговорил с той протяжной чувствительностью, с ленивой непринужденностью человека, который хочет заниматься любовью неторопливо и тщательно:

– Поговорим об этом. Каковы твои условия? Что ты можешь предложить?

– Харрисон!

Его низкий стон, больше напоминавший рычание, был нетерпеливым и разочарованным, и, когда он опустил ее на землю, глаза продолжали оставаться закрытыми. Микаэла попыталась подхватить свое платье, но вместо этого быстро схватила его рубашку и, надев, застегнула. Харрисон открыл глаза как раз в тот момент, когда ее платье плавно соскользнуло на землю. Горячий, дурманящий порыв желания снова захватил Микаэлу, когда стоявший перед ней мужчина, прерывисто задышав, уставился на комочек бирюзовой ткани, упавшей к ее ногам. Медленно поднимая глаза, Харрисон взглядом ласкал ее обнаженные ноги, остановился на груди, затем неспешно снова попробовал вкус ее губ, и по коже Микаэлы пробежал электрический ток, медленным влажным жаром забившийся внизу живота. Микаэла еле держалась на ослабевших ногах.

– Я не причиню тебе боли, – наконец произнес Харрисон, грубая острота неудовлетворенного желания заполнила мягкую ночь.

– Я знаю. Ты этого не сделаешь. Кое в чем я на тебя полагаюсь.

Микаэла всегда полагалась на его мягкость и доброту, она верила, что ему удастся удержать эту мрачную тайну внутри себя и не позволить ей причинить боль другим.

– А собственно, в чем ты на меня не можешь положиться? – спросил он, как кнутом ударив этими словами по ночному воздуху, врезаясь в запах полевых цветов и древесины.

– Я не доверяю тому, что происходит между нами сейчас. Интимная близость дается мне нелегко. Да и тебе тоже. Я не перенесу новых осложнений. А у тебя определенно есть сложности. Ты колешь дрова, когда не в настроении, когда что-то, что мучает тебя, ослабляет чувство самоконтроля. Мозоли на твоих руках говорят, что бумага и ручка – далеко не единственное, с чем тебе приходится иметь дело.

– Раньше я не обращал особого внимания на то, чего хочет женщина или что она чувствует. И очень важно, что я понимаю, что доставляет тебе удовольствие и что… черт возьми, Микаэла. Ты необычная женщина. Я всегда плохо понимал женщин. Ты хрупкая и ласковая и в то же время непокорная и сильная. Ты как алмаз с разными гранями, готовыми в любой момент заискриться на солнце… Я хочу подчиняться тебе, подчинять тебя, растворяться в тебе. Неужели это так трудно понять?

Харрисон раскрыл свои ладони, словно изучая, достаточно ли они широки и сильны.

– Я не сделаю тебе больно, – повторил он. – Постараюсь не сделать. Я бы убил себя, если бы это случилось, – сказал он более решительно, словно пытаясь разобраться в себе и победить те чувства, которые бушевали в его душе.

Легкий озноб прокатился по телу Микаэлы при воспоминании о том, как нежно эти ладони ласкали ее кожу, как они касались ее груди и какие чувства она при этом испытывала. Ее никогда так не обнимали и не ласкали… Нервы Микаэлы плясали, ее ощущения кипели от желания вновь оказаться в его объятиях. Она знала, что, как только барьер рухнет, ему захочется большего, гораздо большего. Харрисон очень тщательно хранил то, чего он добивался.

Микаэла поддела платье босой ногой.

– Оно стоит безумно дорого. Я никогда не надевала его раньше. Я берегла его для… не важно для чего. Ты можешь оплатить сухую чистку и ремонт. И не вздумай сделать это здесь, в Шайло. Мне еще не хватало, чтобы все чистильщики знали… не важно. Теперь можешь открыть глаза.

Микаэла торопливо пошла в дом. На ступеньках черного входа она повернулась к Харрисону:

– Тебе не в чем винить себя. Ты не такой, как он. Ты не позволишь развалить «Кейн корпорейшн» и не подведешь своих инвесторов.

Его ответ в холоде летней ночи прозвучал довольно мрачно:

– Ты даже не представляешь, что может сделать Кейн.

– Я знаю, что можешь сделать ты.

Микаэле хотелось обнять Харрисона – он выглядел таким одиноким в лунном свете. На секунду она испугалась, поняв, что Харрисон уже похитил частичку ее души. В действительности она никогда не открывала того уголка своего сердца, где скрывалась нежность и мягкость, ведь по-настоящему она никогда никому не доверяла.

То, что после всех этих лет спарринга, проверок друг друга, на ее доверие он не ответил доверием, причинило ей боль. В основе этого доверия лежала доверительность, возникшая той ночью, когда Харрисон появился у них в доме, а из разбитого носа у него текла кровь, и вот теперь он не хотел поделиться своей зловещей тайной. Убегая от себя, убегая от него, Микаэла поспешила в дом, схватив ожерелье, и на мгновение, словно вспышка молнии, перед глазами возник дикий первобытный образ Харрисона с медвежьими когтями на шее. Она и не подозревала, что в нем таится эта невидимая сила охотника, примитивного первобытного самца, ищущего ее.

Микаэла выбежала из передней двери и вскочила в свою машину. Ее рука дрожала так сильно, что Микаэла с трудом вставила ключ в замок зажигания. И только когда она добралась домой и Джейкоб в удивлении поднял брови, она сообразила, что на ней лишь рубашка Харрисона и медальон Лэнгтри.

Калли рывком распахнул дверь, приветствуя поразительную простоту своего маленького дома. Сорок акров на границе с земельной собственностью Лэнгтри – это совсем немного, но этот крошечный участок земли принадлежит ему. Прежде у Калли никогда не было своего дома, даже когда он был ребенком. Сбросив пиджак и расстегнув рубашку, Калли освободился от непривычных оков и даже не успел заметить, как его дрожащая рука сняла с полки бутылку виски.

Он был незаконнорожденным ребенком, даже не знавшим имени отца и взявшим фамилию матери – Блэквулф, и до приезда в Шайло в его жизни не было ничего, кроме неприятностей.

Он вспомнил взгляд Галлахера – сощуренный задумчивый взгляд охотника, выискивающего свою жертву. Этот взгляд оценивал противника и предстоящую борьбу, определяя то, что ему нужно было знать, – слабые и сильные стороны тех, кто защищал то, что он хотел получить.

У Галлахера был взгляд быка, увидевшего красный плащ матадора, взгляд задиры, который хочет испытать себя, и он бросил вызов Калли, когда понял, что тот раскусил его.

Не то чтобы Калли волновался о своем укрытии, он переживал из-за Лэнгтри, потому что такой человек, как Галлахер, ни за что не оставит в покое хороших людей.

Калли смотрел на янтарную жидкость: виски манило его, но, так и не открыв бутылку, Блэквулф решительно поставил ее на полку. Джейкоб Лэнгтри несколько раз оказывался свидетелем его тяжелых ночей, и Калли не хотел, снова напившись до чертиков, подвести этого доброго человека и его семью.

Калли окинул взглядом небольшой дом, который помогал ему строить Рурк. В тщательно убранном жилище было только самое необходимое, но оно принадлежало ему. Хижина Рурка, стоявшая через дорогу, была первым домом Захарии. Рурк носил свое обручальное кольцо на цепочке вместе с монетой Лэнгтри, а стены его дома все еще помнили его жену.

Калли медленно вздохнул, задумавшись о том, каково это – держать женщину в объятиях, любить ее со всей открытостью и знать, что она отвечает на твою любовь. Если он не ошибается, Харрисон скоро испытает это чувство, поскольку Микаэла Лэнгтри – это пышущий жаром уголь, и нужен лишь легкий ветерок, чтобы разгорелось пламя.

Он потянулся, разминая затекшие мышцы, – к светской болтовне и длинным разговорам на общие темы он не привык. Когда-то Калли мечтал о Микаэле, хотя понимал, что эта девушка не для него.

Прогоняя засевшую где-то у сердца глубокую и сильную боль, он растер ладонью грудь. Он прекрасно понимал, что именно представляет собой, знал, что он – не более чем хороший работник ранчо. Но теперь он уже не пил, и не ввязывался в драки в темных переулках, и не собирался опять становиться тем, кем был когда-то – человеком, перебивающимся случайными заработками, без дома, без жизни.

Лэнгтри дали ему хороший пример того, каким должен быть дом и какой должна быть семья.

Когда придет Галлахер, Калли будет нужен им… и он будет там и защитит их.

Женщина, обхватив себя за плечи костлявыми пальцами, вышагивала по камере-палате лечебницы, мурлыча колыбельную Лэнгтри. Джулии Кейн нравился парнишка Галлахер, несколько скрасивший время ее заточения. Брат Пола, Аарон, хотел поговорить с ней. В Аароне было что-то губительное и порочное, Джулия не доверяла ему, он напоминал ей другого мужчину, которого она ненавидела. Кто это был?

Каким-то образом Аарону удалось завладеть монетой, которую у нее отобрали, он принес эту монету сюда, чтобы освежить ее память. Ладно, пусть монета останется у него, он плохой человек, и монета Лэнгтри только навредит ему.

Монета жгла Джулии руку, хотя на коже не оставалось следа. Словно холодный ветер, у нее в голове вдруг зашумели голоса из прошлого. Аарон устроил, чтобы ее перевели в более удобное помещение. Он обещал проверить ее вклады, проследить, чтобы ее счета вовремя оплачивались, проконтролировать, как поверенный следит за ее средствами.

Джулия знала, что ее разум мечется между реальностью и забвением. В моменты просветления – а они становились все более редкими – она боялась снова стать тем, кем она была раньше. Кто она сейчас? Мэри Талберт? Леонора Блэк? Она бухгалтер, судебный делопроизводитель или банковский служащий?

Джулия потерла виски: роли и имена, которые она использовала, крутились у нее в голове, причиняя боль. Затем всплыло еще одно имя, и она соскользнула в образ Джулии Кейн. Джулия Кейн знала, что ее разум дает сбои, и она обрекла себя на заточение, но только после того, как нашла адвоката, который выполнял все се указания. Она тщательно выбрала лечебницу, и регистратор за дополнительную плату согласился, соблюдая полную тайну, вести ее карту под другим именем. Счета приходили всегда, и Джулия всегда платила по ним. Она щедро наполняла кошельки своих смотрителей, пока они заботились о ней и защищали ее. «Ты мне – я тебе». Под каким именем она числилась в лечебнице? Джулия Монро?

Джулия тряхнула головой. Это не имеет значения. Сестры и доктора называли ее тем именем, которое ей было удобно: Джулия Кейн. В моменты просветления ее ум был настолько блестящим, что мог защитить ее в моменты погружения во мрак, когда те наступали. Но мрак, эта засасывающая темная трясина, приходил все чаще и чаще. Вниз – вверх, вниз – вверх. Сейчас она была Джулией Кейн…

Когда-то у Джулии Кейн были деньги и невероятный талант прибыльно вкладывать их. Когда-то очень давно у нее были драгоценности и наличность, и с ними она начала новую жизнь. Джулия Кейн научилась создавать новые личности и по мере необходимости забывать о них – информация для обучения этому имелась повсюду. Когда поверенный приносил ей бумаги, Джулия быстро пробегала глазами столбцы цифр. Он имел право подписывать бумаги по вкладам, но нисколько не сомневался в ее выборе. Уже сейчас у Джулии было небольшое состояние, и уход за ней был обеспечен. Ее поверенный делал деньги каждый раз, когда она покупала акции или продавала свои инвестиции; он набивает свои карманы и поэтому будет хорошо заботиться о ней. А свою золотую монету, свой сувенир, хранившийся столько лет, она не потеряет.

С ребенком, правда, было слишком много хлопот и…

Джулия нахмурилась, пытаясь пробиться через паутину времени и воспоминаний. Где же ребенок?

«Не важно, – подумала Джулия, – ребенок Лэнгтри не имеет значения». Монета жгла ее, и она была рада избавиться от нее.

Пол Галлахер напоминал о каком-то маленьком мальчике, но память была затуманена. Хотя в комнате было тепло, Джулия поежилась. Память об этом мальчике преследовала ее, напоминая о человеке, который ей не нравился, о жестоком человеке.

Джулия тихо засмеялась, радуясь, что ей удалось причинить этому человеку зло – забрать ребенка, которым он дорожил, его незаконное семя, выношенное Фейт Лэнгтри.