— Да, — сказала она. — Ты должен знать. Лука, ты когда-либо возвращался в Каренну?
— Нет, — сказал он, подумав.
— Я тоже, до недавнего времени. Я была там несколько недель назад и узнала кое-что еще, о чем солгал мой отец.
Бекки снова умолкла. Внезапно она спросила себя, разумно ли поступает.
— Продолжай, — сказал он.
— Я всегда думала, что дочь умерла некрещеной, без имени. Папа никогда не говорил мне, что все иначе.
— О чем ты?
— Она — там, на кладбище. Ее крестил священник больницы.
— Но почему ты не знала?
— Врачи поместили ее в кувез. Как только она родилась, а я осталась с медсестрами. Там был священник, который пришел к другому ребенку.
Все думали, что наша маленькая девочка проживет только несколько минут, так что священник крестил ее тут же, на случай, если не успеет позже.
— И врачи никому не сказали?
— Они сказали папе. Я думаю, они решили, что он скажет мне, но он не сделал этого. Она была похоронена в освященной земле. Священник умер в прошлом году, но я говорила с новым. Он нашел запись о нашей дочери. Очевидно, старый священник собирался устроить небольшие похороны и сообщил отцу, когда они состоятся. В общем, на похоронах нашей дочери… — Бекки била дрожь, не было никого.
— Даже твоего отца?
— Он сделал вид, что ее никогда не существовало. Он хотел, чтобы я забыла о ней. Отец пытался уничтожить ее, уничтожить нас. Он даже сказал священнику, что ее имя — Ребекка Солвей.
— Что?
— Это имя на ее могиле, — с гневом продолжала она. — Ребекка Солвей. Но она там, Лука. Она не исчезала в пустоту. Он не смог уничтожить нашу дочь.
Лука в исступлении вскочил и заходил по комнате. Он мотал головой, как животное от сильной боли, и Бекки поняла, что никогда еще не видела такого опустошенного лица.
Наконец он остановился и резко ударил кулаком в стену. Раздался оглушительный звук, Лука бил в стену снова и снова. Старый дом, сделанный из прочного камня, противостоял ему. Или это была его судьба, которую не могли смягчить ни гнев, ни страдание.
— Боже! — повторял он. — Боже! Боже!
Разрываясь от жалости к нему, Бекки крепко обняла его. Он все еще бил кулаком в стену, но свободной рукой схватился за Ребекку так сильно, что она почувствовала боль.
— Лука, Лука, пожалуйста…
Она не была уверена, что он слышит ее. Он казался потерянным в своем страдании.
Наконец он устал и бессильно уронил голову, все еще дрожа от душевной боли. Ребекка стояла, прислонившись головой к его спине, и плакала.
Она могла вынести собственную боль, но его боль разрывала ее на части.
Он повернулся к Бекки и прижал ее к свой груди.
— Держи меня, — хрипло сказал он. — Или я сойду с ума. Держи меня, Бекки, держи меня.
Он почти упал на нее. Вся мощная физическая сила, казалось, покинула Луку, осталась только Бекки, спасающая его.
И Ребекка держала его в своих объятиях. Лука погрузился в то же состояние, в каком Бекки пребывала после смерти дочери. И в этот момент она решила, что не оставит его никогда.
Опираясь на нее, Лука вернулся к стулу и почти упал на него. Его взгляд остановился, словно он заглянул внутрь себя и увидел только опустошение.
Его правая рука была разбита о стену. Бекки мягко взяла ее, ощущая, как легкое прикосновение заставило его вздрогнуть. Она стала промывать рану водой. На ее глаза наворачивались слезы от того, что он сделал с собой, страдая.
Бекки опустилась на колено около него так, чтобы ей было удобно промывать кровоточащую рану. Он уставился на свою руку, словно спрашивал, как это случилось.
— На что это похоже? — спросил он наконец.
— Что, любимый? — Слова сами собой вырвались из уст Ребекки.
— Ее могила, как она выглядит?
— Небольшая могила, очень простая, с именем и датой ее рождения и смерти.
— И никто из родных не был на ее похоронах, пробормотал он. — Бедная маленькая девочка.
Спящая глубоко в темноте, в полном одиночестве.
Он качал головой, в который раз пытаясь освободиться от страданий.
— Я была рада, когда узнала, — сказала Ребекка. Она умерла крещеной, и ее надлежаще похоронили.
Я думала, ты будешь доволен.
— Я доволен, — быстро сказал он. — Если бы я знал, то часто навещал бы нашу дочь. Она не была бы одна.
Мягкий свет озарил душу Бекки. Лука был итальянцем, а у итальянцев особое отношение к смерти. Могила ребенка посещается семьей регулярно, с цветами и подарками ко дню рождения, потому что даже умерший ребенок — член семьи.
Для Луки было немыслимо, что к его дочери никто не приходил в течение пятнадцати лет.
— Она все еще там, ждет, — сказала Ребекка. Возможно, настало время, чтобы ее родители посетили ее вместе.
Он не мог говорить. Только кивнул.
— Но тебе нужно сначала показать свою руку доктору.
Лука сделал нетерпеливое движение.
— Пустяки.
— Я только промыла рану водой, но вдруг будет заражение. К тому же ты мог сломать ее.
— Ерунда, травмы обходят меня стороной.
— Ну разумеется, — сказала она мягко. — Теперь пойдем, тебе надо лечь.
Помедлив секунду, он кивнул и позволил ей отвести себя к кровати и помочь раздеться.
На следующий день рука распухла, но Лука сказал, что не будет тратить время на доктора.
Его поведение было лихорадочным, словно ничто теперь не имело значения, кроме поездки в Каренну.
— Мы не можем поехать в фургоне, — заметила Ребекка. — Где твоя машина?
— В гараже в деревне, у мужчины, который дал мне фургон.
— Ты должен показать мне, как водить фургон.
— Я сам поведу.
Но он оставил эту идею после первой мили, и Бекки повела дребезжащую машину сама.
— Поверни там налево, — велел он, как только они оказались в деревне. — Бекки, я сказал — налево.
— Позже. — Она уже сворачивала к приемной хирурга.
— Я сказал, что все в порядке, — простонал он.
— Прекрасно, пусть доктор сам скажет мне об этом.
Но доктор не сказал ничего оптимистичного.
Это был пожилой человек с современными взглядами, который оснастил свою операционную большим количеством хорошего оборудования, включая небольшой рентген. Потребовалось совсем мало времени, чтобы установить, что Лука сломал две кости и раздробил третью, и ненамного больше, чтобы наложить гипс.
— Хорошо, что вы прибыли прямо ко мне, синьор, — сказал доктор. — Иначе ваша рука так и осталась бы покалеченной. Вы мудрый человек. — Он посмотрел на них оценивающе. — Или вы удачно женились?
— Да, — признал Лука.
— Возьмите болеутоляющие, и две таблетки помогут вам заснуть ночью. Я надеюсь, что вы не планируете заниматься сегодня тяжелой работой.
— Нет, — быстро сказала Ребекка. — Мы думали о поездке, но теперь отложим ее до завтра.
Лука лишь кивал. Он выглядел изможденным и даже согласился остаться в приемном покое доктора, пока Бекки возвращала фургон и забирала его машину.
Было сумрачно, когда они вернулись домой. Бекки немедленно начала топить печь и готовить еду.
Лука ел плохо.
— Ложись спать, — мягко сказала она. — Будет лучше, если ты ляжешь на кровати, а я на матраце.
Но он отрицательно покачал головой, и она не стала протестовать. Лука принял ее помощь, когда Бекки раздела его и отвела в комнату, как мать больного ребенка. Он коснулся ее руки.
— Спасибо за все.
Она сжала ему руку, поцеловала его и поспешила уйти.
Они выехали рано утром, поглощая милю за милей на пути в Каренну. Машина плавно скользила по дороге.
Лука сменил джинсы и свитер на классический костюм и снова превратился в человека, которого она встретила месяцы назад. В их доме он был совсем другим, его лицо выглядело худым и измученным, словно он постарел на несколько лет в тот вечер.
В начале поездки она коснулась его руки, и он улыбнулся ей, но затем снова ушел в себя.
Они достигли Каренны днем и отправились прямо в церковь. Город вырос с тех пор, как они были здесь в последний раз вместе, улицы были переполнены, и они застряли в пробке.
— Ты помнишь больницу? — спросила она, указывая на здание через окно.
— Да, я помню.
Они повернули за угол. Увидели строителей, ремонтирующих задний двор. Вскоре здание исчезло из поля зрения.
Через несколько минут они достигли небольшой церкви, где когда-то планировали пожениться. Припарковав машину, Ребекка поглядела на Луку, пытаясь понять, что он думает и чувствует.
Но по его лицу не удалось ничего прочесть, и она была немного разочарована. До этих пор она чувствовала, что они все делают вместе. Теперь казалось, что Лука отдалился от нее еще больше, чем она подозревала. Он был настолько погружен в себя, что просто не подпускал Ребекку к своей душе.
— Она здесь? — спросил Лука, когда они вошли на кладбище. — Ты можешь показать мне, где она лежит?
— Да, иди за мной.
Могилка была далеко в глубине. Наконец они достигли аллеи с несколькими детскими могилами.
— Почему они здесь, а не с семьями?
Его взгляд упал на табличку «Сироты». Она видела, как он вздрогнул.
В конце аллеи они нашли крошечную могилу с табличкой «Ребекка Солвей». Табличка висела немного криво, но трава на могиле была аккуратно скошена.
Лука стал на одно колено, всматриваясь в слова на табличке. Ребекка опустилась на колени около него и видела, как он протянул свою большую руку и положил ее на траву.
— Она, должно быть, была совсем крошечная, сдавленно сказал он.
— Да. Она могла бы уместиться на твоей руке.
Лука закрыл глаза. Она чувствовала, что он дрожит. Ее сердце тоже разрывалось. Она ждала, когда он повернется к ней.
Минута шла за минутой. Лука не двигался, его глаза смотрели в одну точку. Наконец она встала и отошла от него.
Небольшая церковь была пуста. Бекки толкнула приоткрытую дверь. В тишине ее шаги звучали очень громко. Жаль, что отца Валетти здесь не оказалось. Она любила молодого священника за его искренность, доброе лицо и понимающие глаза.
Она погуляла и увидела Луку, идущего к ней.
— Спасибо, что оставила меня с ней.
Она не успела ничего ответить, увидев, как кто-то приветствует ее от ворот.
— Это отец Валетти, — радостно сказала Бекки.
Священник подошел к ним с широкой улыбкой на пухлом юном лице.
— Как хорошо, что вы приехали. — Он пожал руку Ребекки. — К сожалению, я не видел вас был в банке. Но, боюсь, я не силен в финансах.
— Я всегда думала об этом, искала удобное время. Отец Валетти, это Лука Монтезе.
— Папа маленькой девочки, — тут же сказал священник, пожимая Луке руку. — Вы были у нее?
Лука кивнул.
— Мне показалось, что она чувствует мое присутствие. Прошло столько лет. Я не знал, что она здесь.
— Но однажды вы должны были приехать, мягко сказал отец Валетти. — И она ждала вас.
— Я благодарен вам за заботу о ней. Можно мне осмотреть вашу церковь?
— Конечно. Я с удовольствием покажу ее вам.
Ребекка ушла побыть наедине с дочерью. Когда она вернулась, мужчины были увлечены беседой.
Он может говорить со священником, печально подумала она. Но не со мной.
Лука улыбнулся, увидев ее, но казался погруженным в себя, словно какая-то мысль занимала его.
— Что вы говорили о банке? — спросил он отца Валетти. — У церкви финансовые трудности?
— Будут, если я не выплачу два миллиона займа. Я пытался договориться, — сказал тот со слабой улыбкой.
— Два миллиона евро? — отозвался Лука эхом. Дела прихода так плохи?
— Не прихода. Деньги для отделения новорожденных, которое мы строим в больнице. Затраты вышли из-под контроля, и без ссуды мы, возможно, не сможем продолжить работу. Это было мое решение — спонсировать родильное отделение, но, как я говорил, у меня нет финансовых способностей. — Он уныло сдвинул брови. — Архиепископ недоволен мной.
— Вы справитесь с этим? — спросил Лука.
— При определенных условиях. Банк хочет гарантий, и я должен обойти местных бизнесменов, прося каждого из них выступить гарантом части ссуды. Они все знают, чего я хочу, и убегают, завидев меня.
— Тогда не показывайтесь им на глаза, — сказал Лука.
— Я не понимаю.
— Я позабочусь об этом.
— Вы хотите сказать, что выступите гарантом ссуды?
— Нет, вам не нужна ссуда. Я дам вам деньги.
Отец Валетти посмотрел на него с сомнением, и Лука улыбнулся ему.
— Все в порядке, у меня есть деньги. Я не подведу вас. Той суммы, которую вы назвали, будет достаточно, или потребуется больше?
— Вы можете позволить себе больше? — наивно спросил священник.
Лука вынул свой мобильный и связался с Соней.
— Сколько времени займет перечисление трех миллионов евро? — спросил он. — Ты сможешь сделать это за двадцать четыре часа? Хорошо.
Тогда пошли по этому счету.
Лука прочитал Соне цифры, которые священник быстро набросал для него на бумаге. Отключив мобильник, он с волнением в голосе сказал:
— Я хочу назвать отделение для новорожденных именем моей дочери.
— Конечно.
— Ребекка Монтезе. Не Солвей.
— Так и будет сделано. Весьма щедро с вашей стороны…
Лука покачал головой, прерывая священника.
— Сообщите мне, если вам что-то еще понадобится, — сказал он и вручил ему визитку. — Адрес моего офиса в Риме. По этому номеру вас соединят с моей помощницей, и она найдет меня в любое время. Ты уже готова ехать обратно? — спросил он Ребекку.
По пути домой Бекки боролась со своими чувствами. Она хотела поблагодарить его, но подумала, что у нее нет права на это. Его поступок не имел никакого отношения к ней. Лука воздавал память их дочери, но делал это в одиночку, способом, который исключал ее участие.
Теперь Ребекка поняла, как она надеялась на эту поездку. Надеялась, что поездка поможет ей понять, что происходит в запертом сердце Луки.
Но этого не случилось Дом встретил их теплотой, они сразу переключились на домашние заботы, словно в них можно было найти спасение.
Лука не разговаривал за едой, только поблагодарил ее, когда она украдкой взглянула на его лицо, которое было каменным. Раньше он всегда смотрел на нее и искал повод обратиться к ней.
Стало темно, Бекки вышла из дома принести дров для печи. За работой ее мысли текли размеренно. Теперь она знала, что ее будущее пройдет без Луки. Он выбрал свой собственный путь, который отличался от ее пути. Лука оплакивал прошлое и не нуждался в ней. С этого времени их дороги уже не пересекутся.
Хорошо, что ее любовь к нему умерла, больше он не причинит ей столько боли, сколько причинял когда-то. Сказав это себе, Бекки попробовала в это поверить.
Она только закончила собирать дрова, когда услышала крик.
Сначала она не могла сообразить, в чем дело, и просто стояла как вкопанная. Через секунду крик раздался снова. Без сомнения, он исходил из глубины дома. Бросив дрова, Бекки побежала.
Лука сидел там, где она оставила его, руки лежали на столе. Его кулаки были сжаты, но он не бил кулаком в стену на сей раз, только бился о них головой, издавая звуки измученного животного.
Медведь, пойманный в смертельную стальную западню, возможно, кричит так же.
Он кричал и кричал, а Бекки в ужасе смотрела на него. Кажется, он был не способен остановиться.
— Лука…
Он выпрямился, поднял кулаки к голове, прикрыв глаза. Ужасные завывания продолжались.
Это было невыносимо. Лука без слов говорил ей, что он на грани безумия.
— Дорогой… — прошептала она, обнимая его.
Лука тут же схватился за Ребекку и спрятал свое лицо у нее на груди. Он цеплялся за нее, словно ничто иное в мире не могло спасти его от гибели.
Бекки ужаснулась, когда, рассказав ему о дочери, увидела, как Лука пытается пробить кулаком стену. Но сейчас все было еще ужасней. Сегодня Лука разрушал самого себя страданием и просил ее помощи единственным способом, которым мог.
— Все эти годы… — задыхался он, — она была одна, а мы ничего не знали…
— Мы ничего не знали. Но теперь мы не позволим ей быть одной. Лука. Лука…
Бекки хотела сказать миллион вещей, но сейчас не могла произнести ни слова. Она могла только повторять его имя и держать его в своих объятиях, чувствуя, как содрогаются мужские плечи от рыданий, которые сдерживались пятнадцать лет.
Наконец он успокоился, устало привалившись к ней. Его все еще била дрожь, но он постепенно приходил в себя.
— Я не знаю, что случилось со мной, — хрипло сказал он. — Сначала я справлялся, а потом словно попал в ад.
— Так было и со мной. Нет никакого средства против этого.
— Это проходит? — спросил он голосом, который разрывал ей душу.
— Да. Но сначала ты чувствуешь дикую боль.
— Я не могу оставаться один.
— Ты не будешь. Я здесь. Ты не один.
Он поднял к ней свое измученное и заплаканное лицо.
— Я был один, когда ты уехала.
Бекки обхватила его лицо руками и мягко поцеловала.
— Тогда я не уеду.
Сначала он не реагировал, словно она сказала что-то фантастическое. Затем спросил:
— Ты ведь так не думаешь?
— Я не могу оставить тебя, Лука. Я люблю тебя. Я всегда любила тебя и всегда буду. Мы принадлежим друг другу.
Очень медленно он отодвинулся от нее и, положив руку на ее живот, взглядом задал вопрос, которого она так ждала и одновременно боялась.
— Да, — сказала она. — Это правда.
Очень осторожно он положил ей на живот свою голову. Он больше не дрожал, словно наконец обрел мир и покой. Когда она взяла его за руку, он последовал за ней в спальню, не протестуя.