Ей приснилась любовь

11

Мари почувствовала, как напряглись руки Бертона, обнимавшие ее, когда наконец он осознал смысл слов.

– Натали Рэйми?

– Я попала сюда из Палм-Бич… и, думаю, не так уж давно. – Она выпрямилась. – Я дочь покойного Найджела Рэйми, убитого человеком, которого я знаю под именем Джон Морель.

В ее голосе Джис уловил слезы.

– Успокойся, дорогая. Не обязательно рассказывать все сейчас.

Они слышали, как Чак разговаривал с только что прибывшим полицейским. Джизус ласково гладил ее волосы, продолжая удивляться услышанному.

Натали Рэйми. Он пробовал про себя произнести это имя. Оно удивительно подходило ей.

– Папа называл меня Тали, когда я была еще совсем маленькой. Моей маме это имя очень не нравилось. Она считала, что все должно быть по правилам. И маленьких девочек нужно называть теми именами, которые были им даны при рождении. После ее смерти я не разрешала папе называть себя иначе, кроме как Натали. – Она дрожала, и, Джизус, успокаивая, стал гладить ее по спине.

– Джис! Ну как она? – Рядом с ними стоял Чак.

– Она вспоминает. – Он пытался глазами дать понять Лоучу, чтобы он оставил их вдвоем, но тот, казалось ничего не понимал.

– Мари?

– Чак. – Мари отодвинулась от Бертона и обратилась к человеку, который спас жизнь ее любимому. – Ты застрелил Пэрли Харбисона.

– Да.

– Это был ужасный человек.

– Мне необходимо, чтобы ты написала заявление, дорогая.

Джизуса удивило такое проявление нежности. В устах Чака это было знаком высочайшего уважения.

– Я могу все рассказать.

– Мари вспомнила свое настоящее имя, – объяснил Бертон, – и откуда она родом.

Чак кивнул.

Она повторила теперь уже более уверенно:

– Я Натали Рэйми родом из Палм-Бич, во Флориде.

Джизус снова обернулся к Мари, собираясь обнять ее, когда в глаза ему бросилось растерянное выражение на лице Чака. Он выглядел так, словно бы присутствовал при воскрешении из мертвых.

– Черт побери!

– Что случилось, Чак? – Джис совершенно не понимал, что же тут происходит.

– Ты что, газет не читаешь? – Чак склонился к Мари. – Ты уверена, дорогая? Ты ничего не путаешь?

Она слегка улыбнулась.

– Уверена больше, чем когда бы то ни было. Ты думаешь, я не знаю собственного имени?

С сочувствием глядя на Мари, Лоуч горько рассмеялся:

– Как же ты попала сюда, Натали Рэйми?

– Я не знаю всех подробностей, потому что некоторое время была изолирована от окружающего мира. – Мари устало опустилась на руки Бертона. – Я расскажу все, что знаю. Только, если возможно, чуточку попозже? Мне необходимо какое-то время, чтобы прийти в себя.

Чак поднялся.

– Джис. Попробуй увести ее отсюда, пока не налетели журналисты. Они организуют шабаш, если узнают, кто она такая на самом деле.

Джизус чувствовал себя таким же растерянным, какой была все эти месяцы Мари. Он понимал также, что сейчас не время требовать от нее каких-либо объяснений.

– Я пока отвезу ее обратно к Дигену.

– Буду ждать вас обоих в участке к пяти часам, если она к тому времени оправится. Мне нужно будет сделать несколько звонков, чтобы получить подтверждение ее версии.

Бертон помог девушке подняться на ноги. Она улыбнулась на последние слова Чака.

– Ты все еще не доверяешь мне, да?

Чак посмотрел на нее и осторожно погладил по щеке.

– А как же? Воскрешение из мертвых – это больше по части Джизуса, чем по моей. – Он повернулся к Джису. – Доставь ее домой, и пусть она хоть немного придет в себя.

Бертон помог девушке забраться в фургон и усадил ее поудобней.

– Отдыхай, дорогая. Все, что ты хочешь сказать, узнаем потом.

Она ответила ему усталой улыбкой.

– Мари?

Джизус прошел в спальню, которая так о многом напоминала ему, собираясь разбудить Мари, чтобы отправиться с ней в участок. Она лежала на кровати, подложив руки под голову и глядя в потолок.

– Я не сплю. – Она улыбнулась ему. – Теперь наконец-то я окончательно проснулась.

Джис осторожно присел на кровать на некотором расстоянии от нее.

– Ты себя достаточно хорошо чувствуешь, чтобы отправиться в полицию?

– Да. – Девушка повернула голову и посмотрела на него. – Я чувствую, что нам необходимо перед этим поговорить.

– Ты хочешь рассказать мне что-то важное сейчас?

– Нет. – Она села на кровати и протянула руку, чтобы положить ему ладонь на плечо. – Джис, люби меня, сейчас, прежде чем мы поедем туда.

С тех пор, как ее память вернулась, Бертон избегал по отношению к ней всякого проявления интимности. Даже теперь он уклонился от малейшего прикосновения. Но нежные пальцы, скользнувшие по его руке, заставили его тело ныть от нового желания.

– Не думаю, что это самая хорошая мысль, Мари.

– Посмотри на меня. – Он не шевельнулся. Тогда она придвинулась к нему вплотную и, обхватив его голову руками, повернула к себе. – Между нами ничего не изменилось. Я тебя по-прежнему люблю. Только тебя.

– Дорогая. – Он взял ее пальцы в руки и бесконечно долго смотрел на них, держа перед собой. – Ты, должно быть, испытываешь страшное замешательство. Ты только что оправилась от травмы, которую мало кто смог бы перенести.

– Перестань! – Она выдернула руки из его ладоней и положила ему на плечи. – Я не нуждаюсь больше в защите. Я нуждаюсь в любви. В твоей любви. Ты веришь мне?

Джизус молчал.

– Веришь?

– Верю. Но тебе необходимо время, чтобы заново переосмыслить свою жизнь.

– Мне не надо ничего переосмысливать. Мне нужен ты. – Она уронила руки и попыталась отодвинуться от него.

Джизус вздохнул и крепко обнял ее за талию, пресекая попытку ее поспешного бегства.

– Мари, я уверен, что у тебя был другой мужчина до меня. Что же будет с ним?

Мари видела, как Джис борется с собой, стараясь быть объективным. Ей хотелось приласкать его и объяснить, что ему незачем так мучиться. Больше того, ей хотелось быть с ним абсолютно честной. Он должен знать правду. Скоро он узнает все. А пока она расскажет ему о Кевине.

– Я обручена с человеком по имени Кевин Пайк.

– Понятно.

Она почувствовала, как напряглась его ладонь, лежавшая на ее талии. Потом он убрал ее. Его лицо ничего не выражало.

– Кевин работал с моим отцом. Отец был очень состоятельным человеком, а Кевин помогал ему управлять делами. – Она подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. – Чтобы понять все, тебе следует знать обстоятельства моей жизни. Я росла среди очень ограниченного круга лиц. Частная школа. Небольшой женский колледж. Я была очень застенчивой и, хотя часто встречалась с молодыми людьми, в действительности очень мало что знала о мужчинах. В конце концов я получила степень бакалавра педагогики….

– Понятно.

Мари слегка улыбнулась.

– А потом я преподавала в платной школе для одаренных детей. Я жила в собственном доме, общалась только в кругу знакомых отца. Папа замечательный человек, но очень старомоден. Я была для него все равно что свет в окошке. В старые времена он бы непременно подобрал мне жениха и велел бы выйти замуж, а в наше просвещенное время он лишь подобрал кандидатуру. Потом только манипулировал нами, пока я и Кевин не обручились.

– Но сейчас же двадцатый век. Если бы ты захотела, могла быть и менее послушной.

– А я и не хотела. Кевин был…… есть, – поправила она себя, – приятный, умный молодой человек. Я убедила себя, что он будет мне идеальным мужем.

Лицо Джизуса по-прежнему ничего не выражало.

– Как долго вы были помолвлены?

– Гораздо дольше, чем, по мнению Кевина и моего отца, было необходимо. Я никак не могла заставить себя назначить день свадьбы.

– Почему?

Мари подняла руку и осторожно погладила Джиса по щеке. Он даже не пошевелился.

– Я считала, что между людьми должно быть нечто большее. Мне было хорошо с Кевином. Он оберегал меня и заботился обо мне. Но любви между нами не было. В конце концов я сказала ему об этом, и он почувствовал огромное облегчение, что меня останавливает только этот «пустяк».

– Можешь не продолжать. – Голос выдавал Джизуса больше, чем выражение лица. Девушка чувствовала, как он подавлен.

– Думаю, я должна. Это не может быть тебе безразлично. – Она продолжала гладить его по лицу. – Мы только однажды занимались с ним любовью. Кевин убедил меня, что я должна сгореть от страсти, едва только ему удастся заманить меня в постель. Результат получился обратным. В конце концов я запретила ему даже дотрагиваться до меня.

– Вы расторгли помолвку?

Мари отрицательно покачала головой.

– Нет. Я думала, проблема во мне, а не в Кевине. Его, казалось, не беспокоила моя фригидность. Он все еще упорно желал жениться на мне, а я думала, что никогда не встречу другого такого человека, столь спокойного и понимающего.

– Итак, ты помолвлена до сих пор.

Мари дернула плечом.

– Меня не было в Палм-Бич семь месяцев. Возможно, Пайк уже женился. Насколько я его знаю,… я думаю, что он так и сделал. Я надеюсь.

– Ты говоришь, как всегда, сгоряча. Но Мари, а что ты почувствуешь, когда увидишь его снова? – Джизус хотел подняться. – Ты сейчас не в том состоянии, чтобы принять окончательное решение.

– Я не хочу принимать никаких решений. Мне уже давно все ясно. – Она ухватила его за руку и потянула к себе. – Люби меня, любимый. Неужели прошлая ночь ничего не значит для тебя? Ты можешь так просто забыть все, что было между нами?

Он не смог ничего возразить. Рационально мыслящий психолог куда-то вдруг исчез, уступив место страстному мужчине, который любил эту женщину больше всего на свете. Каждой частичкой своего естества они стремились слиться друг с другом, желая только чувственных наслаждений. Он держал ее губы в плену, пока его руки быстро расправлялись с джинсами и блузкой. Мари раздевала Джиса сама, восхищаясь прекрасным сложением его тела. Она взяла инициативу на себя, доказывая любимому мужчине губами и руками, что он на самом деле означает для нее. Отыскивая его самые чувственные зоны, она овладела им так, как до нее никто и никогда не делал. Мари любила самозабвенно. Джис, забыв обо всем на свете, наслаждался телом Мари. Когда они достигли кульминации чувств, Мари оказалась наверху и медленным уверенным движением бедер ввела его в себя полностью, чтобы он мог ощутить ее всю без остатка. Приговоренный к сладкой агонии, Джизус зачарованно смотрел, как Мари, стоя на коленях, движется над ним. Бушующий в нем огонь сливался с ее образом: он видел запрокинутую назад голову, глаза, закрытые от экстаза любви. Эта женщина отдавала ему всю себя без остатка.

Ее грудь наполняла его ладони, его плоть глубоко проникала в ее тело. Каждый толчок, каждое колебание вызывало новые сумасшедшие ощущения.

– Мари, – простонал наконец он.

Торжествующе она двинулась еще один, последний раз, перенося их туда, где могут оказаться настоящие любовники. Мари обмякла и упала ему на грудь, и он удерживал ее, зарывшись лицом в волосы.

– А все остальное не важно, любимый. Скажи мне, что все остальное абсолютно не имеет никакого значения.

– Я всегда буду любить тебя.

– Ну вот теперь и все остальное абсолютно не важно.

Бертон не стал возражать, он только поцеловал Мари. Ему оставалось лишь надеяться, что она была права.

Они на десять минут опоздали к указанному сроку в полицейский участок. Дигена также пригласили прийти, поскольку он принимал активное участие в поисках преследователя Мари. С разрешения Чака психолог Джанет Кертис тоже присутствовала здесь. В машине, по дороге к участку, Мари молчала, погруженная в воспоминания.

Чак провел их в кабинет начальника полиции, возможно, единственное тихое место в этом приземистом, длинном здании. Там уже находились сам начальник полиции и еще два человека в штатском, которые были представлены вошедшими только по именам. Никаких объяснений по поводу их присутствия дано не было. Джанет прибыла последней. Она дружески обняла Мари, потом Джизуса и устроилась на стуле возле стены.

Чак предложил Мари расположиться поудобнее и осведомился, не хочет ли она чего-нибудь прохладительного. Она отказалась, и было видно, что ведет себя она очень скованно.

– Мари, ты нервничаешь?

Джизус сидел рядом и при этих словах Чака положил руку на ее ладонь.

Мари кивнула.

– Не так просто все рассказать. – Она посмотрела на Бертона. – Я не смогла бы повторить эту историю еще раз. Теперь ты понимаешь?

– Конечно. – Он ободряюще сжал и отпустил ее руку. История девушки была той заповедной зоной, где он не мог ей ничем помочь. Джизус понимал, что его прикосновение будет только помехой. Мари должна была отстраниться от всего, чтобы полностью погрузиться в воспоминания.

– Начинай, когда будешь готова, я сейчас включу магнитофон. – Голос Чака звучал спокойно. Все ждали.

Мари закрыла глаза.

– Меня зовут Натали Рэйми. Мне двадцать пять лет. – Она остановилась, и слабая улыбка тронула ее губы. – Недавно исполнилось. День рождения был пятнадцатого мая. Я – единственная дочь Найджела Рэйми, убитого человеком по имени Джон Морель.

Бертон увидел, как двое в штатском переглянулись и обменялись какими-то знаками.

Мари открыла глаза.

– Я не знаю, насколько подробно следует рассказывать о предшествующих событиях? О своем похищении расскажу подробнее.

Чак и те двое быстро посовещались. Джизус не мог скрыть изумления:

– Похищении?

– Успокойся, Джис. Пусть она говорит то, что ей хочется. Мари, не могла бы ты кратко описать всю свою жизнь? Хотя бы основные факты. – Чак ободряюще улыбнулся ей.

Мари снова закрыла глаза.

– Я выросла в Палм-Бич. Мы жили в имении, расположенном на берегу моря, в белом оштукатуренном доме испанского стиля. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Я училась в школе для привилегированных девочек при американской академии, а потом в Роллинз-колледже. – Она слегка улыбнулась. – У меня был немец-гувернер по имени Хельмут Фокс. А еще у меня было множество длиннохвостых попугаев. Они просто сводили с ума моего отца. Как-то я научила одного из них говорить фразу: «Найд – хулиган» – и позволила ему свободно летать среди гостей, приглашенных отцом на коктейль. Мне было тогда лет одиннадцать.

– Хорошо, Мари. Я понимаю, что это будет невесело, но мы хотели бы услышать о похищении.

Секунду она молчала, собираясь с силами.

– С раннего детства возможность похищения была фактом, о котором мне напоминали всегда. Дом наш охранялся, а шофер, очень милый человек, который отвозил меня в школу и обратно, всегда имел при себе оружие. Если вы выросли в Палм-Бич, то с детства привыкаете не забывать об опасности, связанной со своим общественным положением. В полиции там даже есть специальная «красная кнопка», используемая при случаях попытки похищения: тогда разводятся три главных моста и отряды патрульных машин перекрывают все дороги, ведущие на побережье.

Став взрослой, я стала бунтовать, когда ограничивали мою свободу. Особенно я бунтовала тогда, когда папа нанял для меня личного телохранителя. Уступая его заботам, я согласилась научиться стрелять из пистолета и обещала всегда носить его при себе, если выходила вечером из дома одна.

Мой папа услышал как-то об одном человеке, Джоне Мореле. – На секунду она остановилась и с трудом проглотила ком в горле. – Он жил на западном побережье Палм-Бич и специализировался на обучении молодых девушек стрельбе из пистолета в целях самозащиты. Отец собрал сведения о нем. Это был бывший полицейский и, насколько папа выяснил, добропорядочный член общины. Тогда папа не знал всего.

Мари открыла глаза.

– Подайте мне, пожалуйста, стакан воды. – Джис увидел, что девушка в этот момент изо всех сил борется со слезами.

Чак достал воду из холодильника и молча подал ей.

– Спасибо. – Она отпила и продолжила рассказ: – Я стала заниматься на стрельбище, чтобы угодить отцу. В последний вечер занятий попросила отца прийти и посмотреть, как я стреляю. Думала, что это сможет развеять все его страхи. Я научилась очень хорошо обращаться с пистолетом. Джон говорил, что я его самая блестящая ученица. Отец обещал присутствовать, если сможет. Когда я пришла в тир, никто уже не упражнялся, что показалось мне странным, но я не придала этому особого значения. Я ждала отца, но он не появился. Морель сказал, что необходимо продолжать урок. Я стала стрелять, а Джон хвалил меня за все, что я делала. Мне показалось, что он нервничает, но и на это я обратила мало внимания, потому что очень старалась отличиться.

Ее взгляд был отрешенным, но при этих словах она взглянула на Чака.

– Я никогда не думала, что мне придется стрелять в человека, хотя попадать в мишень мне нравилось.

– Понимаю. – Чак кивнул, чтобы она продолжала.

– Джон сказал мне, что в задней комнате у него заготовлено для меня свидетельство. Я гордилась своими достижениями и хотела, чтобы отец хотя бы увидел официальную бумагу, раз уж он не смог прийти. Я последовала за Морелем в эту комнату. Он предложил мне расписаться, а когда я склонилась над столом, ударил меня по голове.

Она судорожно вздохнула.

– Но удар только оглушил меня. У меня тогда были очень длинные волосы, и они были собраны в узел. Это, думаю, смягчило удар. Я упала, и Джон связал мне руки. Я пыталась сопротивляться, и тогда он снова ударил. Но я все-таки не потеряла сознания. Я стала кричать.

Прежде чем он заткнул мне рот и связал руки, в комнату ворвался отец. Он бросился на Мореля и стал драться с ним.

Мари положила голову на руки. Джизус до боли захотел прикоснуться к ней и утешить.

– Джон выстрелил в отца. Потом еще раз. Папа упал. Он был очень бледным, и из раны на голове струилась кровь. Я пыталась добраться до него, но Морель опять ударил меня, и я потеряла сознание.

Джизус видел, как плечи Мари вздрагивают от рыданий. Он хотел успокоить ее, но Чак взглядом остановил его. Бертон сдержался, всей душой желая, чтобы все как можно скорее закончилось и он смог бы наконец взять Мари на руки и унести отсюда.

В конце концов она успокоилась настолько, что смогла продолжить рассказ.

– Когда я очнулась, то почувствовала страшную боль. Все тело было истерзано, и я не могла даже пошевелиться. Позже я обнаружила, что находилась в багажнике машины, но тогда не знала об этом. Какое-то время мне казалось, что меня заживо погребли. Я едва могла дышать. Я теряла сознание, приходила в себя и снова его теряла.

– Черт!

– Джизус, пожалуйста, держи себя в руках, – строго приказал Чак. – Продолжай, Мари.

– Наконец я очнулась в комнате какого-то мотеля. Там были Джон и какая-то женщина. Она растирала мне руки и ноги, чтобы восстановить кровообращение. Во рту у меня был кляп, мне сказали, что если я не буду пытаться бежать, то меня на некоторое время оставят несвязанной. Мое тело страшно ныло, и я не могла пошевелиться, даже если бы и захотела. Позже женщина отвела меня в ванную, но есть и пить мне не давали. Думаю, они боялись, что, если вынут кляп, я закричу.

– У тебя есть какие-нибудь соображения о том, где ты была? Можешь ты вспомнить что-нибудь об этой комнате? – обратился к Мари один из мужчин в штатском.

Девушка покачала головой.

– Они снова, еще крепче, связали меня, и я уснула. Я думала, что худшее уже позади, но через некоторое время Джон снова потащил меня к машине и закрыл в багажнике. – Слезы катились по ее щекам. – Он просил у меня прощения. Забавно, не правда ли? Он даже положил мне подушку под голову. – Ее голос внезапно сорвался. – Я мало что помню об этой поездке. Она казалась мне сплошным кошмаром. Если я могла глотнуть свежего воздуха, то знала, что мы где-то остановились и багажник приоткрыли. Однажды я услышала голоса. Женщина сказала: «Она не станет этого делать», а Джон ответил: «Станет. У нее нет выбора».

Я снова очнулась в маленькой, темной комнатушке. Там было одно окно, и свет едва пробивался сквозь стекло. Джон и еще какой-то человек стояли возле моей кровати. – Она остановилась и отпила воды. – Тот человек был Пэрли Харбисон. Вошла женщина и дала мне попить. Меня сразу же вырвало, и Пэрли ударил меня. Морель пытался остановить его, но тому нравилось причинять мне боль. Ему представилась масса возможностей. – Рука, державшая чашку, за-дрожала, и Мари поставила ее на стол. – Пэрли сказал мне, что если я не буду помогать им, он убьет меня голыми руками. Они хотели сделать магнитофонную запись и послать ее отцу. Я не могла понять этого. Морель убил моего отца, но, когда я заговорила об этом, Пэрли снова ударил меня. Он сказал: «Если твой старик мертв, мы пошлем пленку твоему милому дружку. В любом случае мы сделаем запись».

– Ты согласилась?

Мари кивнула.

Чак подался вперед.

– Что в ней говорилось?

– Это Натали Рэйми. Я жива и здорова. Пожалуйста, сделай, что они просят, и со мной ничего не случится.

Двое в штатском переглянулись и кивнули друг другу.

– Что случилось потом?

– Дальнейшее видится мне как в тумане. Мне дали снотворного, кучу таблеток, и я заснула. Когда я проснулась, Джон и женщина все еще были там, потом, когда они ушли, я осталась наедине с Пэрли.

– Как долго это длилось?

Мари всю передернуло.

– Это длилось целую вечность. Вначале я едва могла разглядеть его. Он вошел в комнату вечером, поставил на кровать тарелку с едой и вынул у меня изо рта кляп. Потом Харбисон кормил меня из огромной ложки, набирая ее до краев и быстро пихая мне в рот, и смеялся, если я давилась. Потом он поднял меня и отнес в ванную. Даже там меня не оставлял одну. Он издевался надо мной, и я плакала.

Во время ее рассказа Бертон испытывал такую страшную ярость, на которую он никогда не был способен. Впервые в жизни он понял, что значит по-настоящему ненавидеть.

Мари продолжала:

– Меня постоянно мучила жажда. Мне почти не давали пить, и я была очень слаба из-за таблеток и из-за того, что меня все время держали связанной. Однажды ночью Пэрли вошел в комнату взбешенный. Он сказал, что Джон и та женщина были убиты при попытке получить выкуп за меня. Он называл меня шлюхой и сукой.

Я почти не могла сопротивляться, но пыталась. Чем больше я боролась, тем больше он озлоблялся. Наконец поняла, что он собирается сделать. – Мари остановилась и поглядела на Бертона, ища у него поддержки.

Выражение его глаз дало ей силы говорить дальше.

– Он пытался изнасиловать меня. Я знала, что, если буду продолжать сопротивляться, он убьет меня. Я оставила попытки, и это, казалось, подстегнуло его еще больше. Он бил меня снова и снова, но не мог…… не мог……

– Все в порядке, Мари. – Джизус протянул ей руку. Его больше не волновало, что своим вмешательством он может преградить поток ее воспоминаний.

Мари схватилась за его руку, как за спасательный круг.

– А потом он раздражался все больше и больше. Он много пил. И приходил в мою комнату, чтобы глумиться надо мной, называя по-всякому. Он ненавидел женщин. Потом он начал бессвязно болтать. Что есть какой-то человек, который убивает проституток, и что ему нужно за это вручить медаль. Однажды ночью он принес какую-то аляповатую одежонку и велел мне надеть ее. Он нелепо раскрасил мое лицо косметикой и повязал на шею длинный шарф. «Человек, который убивает проституток, – сказал он, – душил их вот таким шарфом». Он продолжал затягивать его на мне, пока я не стала задыхаться.

Мари видела, как ее рассказ действует на Джизуса.

– Это была жуткая игра, которую он решил разыграть со мной. Но я уже мало что понимала. Когда Пэрли стал связывать меня, он был уже настолько пьян, что сделал все хуже, чем обычно.

Он вышел, а я постаралась ослабить веревки, и мне это удалось. Но стянуть шарф не смогла. Я освободилась, однако едва могла двигаться. Ноги жгло огнем, но все же я выбралась из комнаты. Мне удалось выйти из дома. Я уже брела по тротуару, когда услышала звук подъезжающей машины. Я спряталась за дерево. Машина остановилась перед домом, из нее вышел Пэрли Харбисон. Он вошел в дом, а я попыталась бежать, но была так слаба, что все время падала. Начал моросить дождь, я замерзла и все время подскальзывалась. Потом я увидела Пэрли. Он тоже увидел меня, и я побежала. Не знаю, откуда взялись силы. Я услышала сзади его тяжелое дыхание и закричала. Потом наступила темнота.

В комнате воцарилась тишина, Мари продолжала смотреть в глаза Джизусу и сжимать его руку.

– А потом появился Бертон.

– Господи, Мари. Что ты пережила! – Он притянул ее к себе и, усадив на колени, крепко обнял.

– Что вы думаете обо всем этом, джентльмены? – спросил начальник полиции.

– Ее рассказ совпадает с нашими данными. Она напоминает девушку с фотографии, но она тоньше, волосы другого цвета и нос. Нам нужна точная идентификация. Пришло время доставить сюда самого Найджела Рэйми.

Мари не прислушивалась к их разговору, но последние слова долетели до нее.

– Рэйми?

Чак подошел к Мари и присел перед ней на корточки.

– Мари. Ты готова выслушать хорошие новости?

Она неуверенно кивнула, боясь ответить вслух.

– Найджел Рэйми жив. Он не был убит тогда, он только потерял сознание.

Мари поднесла руку ко рту, она глотала слезы, струящиеся по щекам, потом взяла себя в руки.

– Я не верю, – прошептала она.

– Когда Морель отправился за выкупом, с ним была какая-то женщина. Позже полиция решила, что это была дочь Рэйми. Полиция следила за ними. Джон стал нервничать, прибавил скорость и, въехав на мост, врезался в ограждение. Машина взорвалась и рухнула в воду. И Морель и его пассажирка погибли. – Чак заметил, как Мари побледнела. – Прости.

– Но мой отец……

– Найджел Рэйми до сих пор не может пережить горе. – Один из мужчин в штатском подошел к девушке. – Мы пока не говорили ему о вас. Если вы не та, за которую себя выдаете, это лишит его последних сил.

Мари встала перед ним во весь рост.

– Кто вы такой?

– Мы из ФБР.

Мари смотрела на него в упор.

– Вы могли бы взять у меня отпечатки пальцев?

– У нас нет отпечатков пальцев Натали Рэйми.

– Нет, есть. Вы могли найти их в моем школьном альбоме. Когда я была в шестом классе, у нас было организовано учебное патрулирование, у всех взяли такие отпечатки. Я сохранила их. Попросите Эстель посмотреть на верхней полке чулана, на дне коробки с моими наградами за плавание.

– Кто такая Эстель?

– Наша домохозяйка.

Человек в штатском изменился в лице. Он схватил Мари за руку.

– Мисс Рэйми, я думаю, вечером вы сможете встретиться со своим отцом.

– А вы уверены, что…… – вмешался начальник полиции.

– Я сам видел эти награды, но не стал просматривать альбом. Эстель была в ярости, что я рылся в их чулане.

– Прошу вас, можно я позвоню ему сейчас? – Мари дрожала от волнения.

– Я думаю, что в его же интересах его следует подготовить.…

– Где тебя можно будет найти, Мари? – спросил Чак.

Она вопросительно взглянула на Джизуса.

– Мы поедем ко мне и будем ждать.

– Мисс Рэйми. Если вы достаточно хорошо себя чувствуете, мы попросили бы вас просмотреть несколько фотографий. Нам нужно опознать женщину, которая была вместе с Джоном Морелем.

– Пожалуйста. Все что угодно, лишь бы покончить с этим побыстрее. – Вслед за агентом ФБР она направилась к двери.

Бенни, все это время сохранявший безмолвие, вдруг поднялся и положил руку ей на плечо.

– Ты удивительная женщина, – сказал он, склонившись, чтобы поцеловать Мари в щеку.

– А ты удивительный друг. – Она быстро обняла его и обернулась к Джанет. – Если бы не ваша помощь, я никогда бы не смогла хоть что-то припомнить.

– Ты сделала это сама, дорогая. Я только помогала тебе. Хочешь, я пойду туда вместе с тобой?

Мари кивнула, и они вышли. Вместе с начальником полиции и вторым агентом они прошли в другой кабинет, а Бенни с Чаком и Джисом остались одни.

– Ну как ты, Джизус? – сочувственно спросил Бенни. Бертон кивнул в ответ успокаивающе.

– Да, она действительно сильная женщина. – Чак чувствовал себя несколько неловко. – Ну что же, я жду.

– Чего? Чтобы я напомнил тебе, что всегда говорил: «Забудь»? Ты сегодня спас мою жизнь. Это избавит тебя от необходимости есть землю.

– А почему же ты вышел из фургона, когда увидел Харбисона? – спросил Чак, искренне удивленный таким неосмотрительным поведением друга.

– Я только думал о том, как он наставил пистолет на Мари там, в прачечной. Даже не заметил, как оказался на мостовой. Наверное, я собирался его просто удавить.

– Хорошо, что ты не избрал карьеру полицейского. Ты был бы весьма паршивым копом.

– Да, с таким импульсивным проявлением чувств я выгляжу и довольно паршивым психологом.

– Ты же человек. Возможно, теперь будешь лучше понимать своих пациентов. – Чак похлопал друга по спине.

– Все-таки я многого не понимаю в этом деле, – признался Бертон. – Почему отец Мари считал, что ей непременно нужен телохранитель? Зачем такая предосторожность?

– Ты все понял бы, если бы пожил во Флориде хоть день. Мистеру Рэйми принадлежит добрая половина штата.

– Мари говорила, что он владелец недвижимости.

– Рэйми и сейчас владеет недвижимостью. Он там настоящий король, а Мари унаследует его состояние.

Лицо Джизуса стало непроницаемо.

– Брось, Джис, – понимая состояние его души, Диген хотел ободрить его. – Это не значит, что она такая же, как твоя бывшая жена, только потому, что она богата.

– Нет, – произнес Джизус без всякого выражения. – Дина никогда не была так богата.

– Джис, ты ведь понимаешь, что я не это имею в виду. – Пытаясь переменить тему, Бенни обратился к Чаку: – У меня тоже есть вопрос. Почему Харбисон продолжал держать Мари после того, как первая попытка получить выкуп сорвалась?

– Наверное, он думал, – предположил Чак, – что, обнаружив в конце концов, что Мари жива, ее отец будет готов заплатить любую сумму и согласится на все условия. Кроме того, он был просто садист. Ему нравилось мучить ее.

Джизус тихо застонал.

– Почему тогда он оставил ее умирать на пустыре? – спросил Диген, положив руку на плечо Бертона.

Чак пожал плечами.

– Мари говорила, что он был встельку пьян. Он чуть было не убил ее той ночью. Возможно, позже он пришел за ней, но ее уже там не было. А может быть, он был уверен, что она мертва?

– А когда узнал, что она жива? Все газеты были полны сообщениями о ней.

– Он нанялся санитаром в госпиталь, в ночную смену. Наверное, надеялся, что сможет проникнуть к ней в палату.

– Он смог, – горько проговорил Джизус. – Никто, однако, ей тогда не поверил. И я тоже.

– Не будь по отношению к себе так суров. В конце концов, вытащив ее из госпиталя, ты спас ей жизнь. Иначе это превратилось бы для них в игру в кошки-мышки, и рано или поздно его попытка удалась.

– Ублюдок! – Джис кипел от негодования.

– Успокойся, Джис. Он умер. Пусть теперь горит в аду.