Ей приснилась любовь

8

В середине июня пекло стояло несусветное. Кондиционеры, охлаждавшие воздух в том крыле госпиталя, где располагался детский центр, уже давно, как говорится, еле дышали. Эту часть здания вот-вот должны начать перестраивать, поэтому средств на ремонт не выделяли. Окна были широко распахнуты, и во всех комнатах крутились вентиляторы. Так как Мари работала в центре уже четыре недели, она не могла не заметить, что с каждым днем в помещении становится все жарче и жарче. К августу здесь станет просто невозможно дышать. Сконструированные с расчетом на кондиционеры, окна пропускали недостаточно воздуха.

– Завтра утром отправимся на прогулку к реке Миссисипи, – пообещала девушка детям. – Мы будем гулять по набережной, а там гораздо прохладней. Потом купим молока и пончиков, сядем где-нибудь в тенек и устроим пир.

Ободренные такими щедрыми обещаниями, дети старались быть послушными. Мари радовалась, что сможет повести детей на прогулку из этого душного здания. Помимо того, что кондиционеры неисправны, комнаты в нем были слишком темными и маленькими, и, как считала Мари, в них недостаточно мебели и оборудования. Но обслуживающий персонал старался сделать все, чтобы детям здесь было хорошо.

– Мари?

Девушка улыбнулась белокурой женщине, заведующей центром. Целых двадцать пять лет Делия Ирвин руководила школой медсестер, расположенной неподалеку от госпиталя. Когда она собиралась уже уходить в отставку, администрация попросила ее взять на себя реализацию программы детского центра. Делия подписала договор на год. В декабре она должна будет передать кому-нибудь бразды правления, если центр просуществует до того времени. Правда, в этом никто не был уверен, потому что все попытки изыскать для него средства пока что не давали никаких результатов.

– Мари, Сельма нездорова. Я не хочу, чтобы в таком состоянии она занималась малышами. Нам только эпидемии не хватает в такую жару. Не могла бы ты побыть там до конца дня. Я и Элен возьмем на себя четырехлеток.

Мари обняла маленькую девочку, сидевшую у нее на коленях, потом шутливо шлепнула ее и встала. Элен, стройная обаятельная женщина, всегда готовая подменить любого, вошла в комнату и тут же вовлекла детей в игру.

– Надеюсь, ты не будешь против, – сказала Делия, вытирая со лба капли пота, – правда, Элен, когда брала малышей в последний раз, к концу дня готова была уволиться.

– Я с удовольствием поработаю там, – уверила ее Мари. – Ведь я так редко бываю с ними.

– Посмотрим, что ты скажешь вечером.

На каждого воспитателя приходилось в малышовой группе по шесть детишек. Мари и остальные служащие хотели бы, чтобы их было не более четырех, но сейчас, из-за недостатка финансов, это считалось невозможным. Сельма, женщина, которая обычно занималась малышами, напоминала воистину этакого мини-Геркулеса с запасом выносливости, которого хватило бы на трех человек. Хотя Мари с каждым днем чувствовала себя все более окрепшей, к середине дня, как правило, была совершенно измотана.

– Разве они всегда так кричат?

Мари подняла глаза на Джиса, который стоял в дверях, обозревая орущих малышей.

Она только что перепеленала их всех и теперь кормила одновременно двух малюток, сидя на расстеленном на полу одеяле и засовывая бутылки с сосками в крошечные ротики. Она знала, что у Бертона назначен на сегодня разговор с доктором Томпсоном, но не ожидала, что он зайдет к ней. Глядя на его мускулистое тело, она словно бы получила заряд энергии.

– Естественный отбор, – сообщила она ему. – Все, что я успеваю, – это ухаживать только за теми, кто громче других заявляет о себе. Это ужасно.

Джизус пересек комнату, взял на руки плачущего младенца из кроватки и начал что-то бормотать ему на ухо, пока тот не успокоился. На секунду в комнате воцарилась тишина. Один малыш заснул, а двое других в манеже перестали хныкать, как только затих младенец на руках психолога.

– Спасибо, мой волшебник, – пошутила Мари. – Ты всегда являешься, когда я нуждаюсь в тебе.

Она смотрела, как он покачивается, убаюкивая малыша. Мари нашла его, как и всегда, удивительно привлекательным. Она была уверена, что никогда он не станет для нее другим.

А вот их отношения изменились. От этой нежной ночи, которую она провела в его объятиях, не осталось и следа. После того как девушка определилась на работу, они стали реже видеться. Несмотря на его протесты, она убедила миссис Дюкло разрешить ей перебраться в однокомнатную квартиру, располагавшуюся на том же этаже, комнату, которая ранее использовалась как склад мебели, не пригодной для использования в других квартирах. Однако для Мари, которая сама могла теперь вносить скромную плату за жилье, она стала символом начала ее независимой жизни.

Девушка целиком жила настоящим. Она не думала о прошлом, хотя мучительные проблески воспоминаний все еще изредка являлись к ней во время занятий с Джанет. Она не думала и о будущем. Мари жила день за днем, радуясь всему, что имеет сейчас, и отказавшись от сожалений о том, что ей было недоступно. Ее день был заполнен хлопотами, и, если иногда ей не хватало объятий Джиса, она принимала это как должное.

Сегодня, наблюдая за тем, как он пестует малыша, такой большой, сильный и нежный, Мари постаралась заглушить тоску, терзавшую ее сердце из-за того, что ей хотелось большего в их взаимоотношениях.

– Ты делаешь это, как опытный отец, – заметила она.

Джизус склонился над кроваткой, осторожно положил успокоившегося малыша и накрыл его ножки одеялом. Вернув другому ребенку в манеже зубное кольцо, которое тот бессознательно бросил, он присел рядом с Мари, забрал у нее плачущего ребенка и принялся кормить из соски.

– Я всегда был убежден, что эта роль подойдет мне. – На мгновение мужественные черты его лица смягчились. Прежде чем девушка успела ответить, он продолжил: – Дели сказала, что ты сегодня спасла ей жизнь.

– Мне нравится эта работа. Хотелось бы только, чтобы кто-нибудь помогал мне. Нельзя допускать, чтобы эти маленькие беззащитные создания плакали.

Устроив очередного малыша поудобнее на руках, Мари продолжала кормить его. Она представляла собой воплощение материнства, этакую мадонну с младенцем, правда, в голубых джинсах и муаровой кофте. Дни, проведенные вместе с детьми на воздухе, придали ее коже теплый, золотистый оттенок, разбрызгав на носу крошечные веснушки. Волосы у Мари отросли, оставаясь такими же вьющимися и густыми. Джизусу казалось, что с каждым днем она становится все более прекрасной.

Подняв глаза, девушка заметила, что Джис внимательно рассматривает ее. Она слегка улыбнулась ему.

– У меня что, нос испачкан краской?

– Веснушки.

– Так всегда бывает на солнце. Мой папа всегда говорил…… – Она остановилась, широко раскрыв голубые глаза, пораженная. – Дорогой! Мой папа всегда говорил, что летом я похожа на щенка долматина! – Ее лицо расплылось в неудержимой улыбке, глаза подозрительно заблестели. – Мне кажется, я отчетливо слышу, как он говорит это.

Джизус обрадовался не менее ее. Все чаще и чаще проблески воспоминаний проникали через завесу забвения, которая отгораживала Мари от прошлого. Скоро она сможет вспомнить все.

– Твой папа был тебе очень дорог, – предположил он. – Это не первое воспоминание, связанное с ним.

Она кивнула, соглашаясь.

– Ты прав. Если бы только я могла вспомнить его лицо.

– Или его имя. – Джис улыбнулся.

Она решила переменить тему.

– Завтра мы ведем детей на прогулку к реке. Хочешь прийти помочь?

– Завтра мой первый рабочий день.

– На месяц раньше? – Счастливая улыбка появилась на лице Мари. – Вот здорово! Почему?

– Персонала не хватает. И доктор Фогрел подал в отставку.

– Это хорошие новости. – За время работы в центре Мари только дважды сталкивалась с этим коротышкой-психиатром. Этих двух раз было более чем достаточно.

– Это хорошие новости и для госпиталя, хотя я не вижу ничего хорошего для других. Ведь он собирается занять место ведущего психиатра в маленькой частной клинике где-то на Западе. Но он ушел, и доктор Томпсон согласился восстановить меня в должности.

Мари поднялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.

– Ты ведь знаешь, как мне это приятно.

– А ты не хочешь доказать это, пожертвовав для меня завтрашним вечерним отдыхом и согласившись поужинать со мной?

Ей понравилось то, как он пригласил ее.

– Может быть, мне следует для подстраховки слегка отдохнуть перед этим?

– Давай договоримся на семь часов, если это тебе удобно. – Он прикоснулся рукой к ее волосам, осторожно отведя локоны со лба, и встал.

Мари взяла на руки одного из ползунков.

– Спасибо, дорогой. Завтра вечером увидимся. – Теперь два малыша, что ползали на полу, поглощали все ее внимание.

Джизус видел, какое наслаждение испытывает она, возясь с ними. В ее обращении с детьми просматривался явный опыт, который не мог быть случайным. Он как-то упомянул об этом обстоятельстве в разговоре с Чаком, но тот только пожал плечами.

– Возможно, она работала в каком-нибудь детском центре до того, как стала проституткой. А может быть, просто у них была большая семья. Мне это мало что может дать, слишком незначительно, чтобы мы могли воспользоваться этой информацией.

Все больше и больше Джизус убеждался в том, что Мари никогда не подрабатывала телом на улицах, и он пытался убедить в этом Чака.

– Ты к ней необъективен, Джис. – Чак произнес это строгим командным тоном. – Я же вижу, как ты на нее смотришь. Однажды утром ты проснешься, и все предстанет перед тобой в реальном свете, и тогда тебе будет очень тяжело.

Чак Лоуч оказался прав. Джизус проснулся однажды утром и при ярком солнечном свете ясно осознал происходящее. Он действительно любит Мари. Это не было слепой страстью или физическим влечением. Это была любовь, которую он не испытывал ни к бывшей жене, ни к какому-либо иному существу на свете. Он окончательно перестал принимать во внимание мнение Чака относительно ее истории, и все же в одном тот оказался прав. Жить дальше, неся в себе это чувство, оказалось на редкость трудно. Ничего не изменилось – только его чувство. Девушка оставалась все той же, а ее загадка неразгаданной.

– Это замечательно. Спасибо, что ты привел меня сюда.

Джизус и Мари сидели за маленьким столиком в ресторане на берегу прекрасного озера, расположенного между Батон-Ружем и Новым Орлеаном. Солнце только что село, и небо было окрашено в золотисто-розовые тона. Чайка пролетела над их головами, а внизу, прямо под ними, троица уток лениво чертила круги по воде.

– Я не смог найти здесь белого оштукатуренного дома и катера с роскошной каютой из твоих воспоминаний. Тебе придется удовольствоваться только водой и случайными лодками, хотя для них, пожалуй, сейчас уже слишком поздно.

Мари протянула руку через столик и пожала ладонь любимого мужчины.

– Неважно, вспомню я что-нибудь или нет, мне очень приятно быть здесь, с тобой.

– Расскажи, как вы сходили с детьми на прогулку к Миссисипи, – попросил Бертон.

Мари стала рассказывать, пытаясь передать ему восторженные детские ощущения, ни на минуту не забывая о том, что ее ладонь лежит под его рукой. С той ночи, месяц назад, когда они почти отдались друг другу, их отношения свелись к торопливым дружеским объятиям и целомудренным поцелуям. Теперь тепло его рук медленно разжигало в ней огонь желания.

– Каждый малыш принес с собой что-то из фруктов или овощей на обед, – рассказывала она. – В результате мы оказались нагруженными спаржей, авокадо, виноградом, персиками, помидорами, перцем, а один карапуз взял себе сахарный тростник. Это был роскошный обед.

Она изредка поглядывала на Джиса, пытаясь решить, стоит ли упомянуть об одном событии, произошедшем во время прогулки. Когда она вела по набережной вереницу детей, другой конец которой замыкала Элен, то, подняв глаза, неожиданно столкнулась взглядом с каким-то мужчиной, который смотрел на нее в упор. Он остановился в дверях одного из баров через дорогу от набережной, выходящей к рынку. Когда они подошли ближе, он отступил в тень, как бы не желая, чтобы его увидели. Пройдя мимо, девушка оглянулась, удивляясь его пристальному вниманию.

Он стоял, прислонившись спиной к стене, надвинув кепку низко на глаза и оставив для обозрения только густую рыжую бороду, покрывавшую почти все лицо. Он казался ничуть не более зловещим, чем любой другой человек, уделявший много времени спиртному. Но Мари внезапно охватил ужас. Ее тело покрылось холодным потом, а ноги стали словно ватные. Ей пришлось проявить неимоверную выдержку, чтобы продолжать идти вперед. Каждый шаг давался с трудом.

Немного спустя она, как во сне, оглянулась снова, чтобы взглянуть на него еще раз. Человек исчез.

Почти целый час после этого она не могла унять сердцебиение и одолеть слабость в ногах. Она пыталась переключиться на детей, развлечь себя их радостным смехом, но холод у нее в груди не исчезал. Только опыт преодоления последствий прежних кошмаров позволил ей наконец вернуться в нормальное состояние.

И теперь Мари колебалась, раздумывая, стоит ли рассказывать Бертону о своих переживаниях. Она вспомнила, как он реагировал, когда за день до бегства из больницы она пыталась убедить его, что тот человек покушался на ее жизнь. Что он подумает сейчас о состоянии ее психики? Джизус держал ее руку в своей и говорил с ней тихим нежным голосом, от которого все внутри у нее трепетало. Если она сейчас не нарушит начинавшую возникать атмосферу интимности сообщением о своем невротическом поведении, вечер может быть многообещающим.

– Ты о чем-то задумалась?

Мари улыбнулась, окончательно убедившись, что приняла правильное решение.

– Я пыталась припомнить, не было ли там еще чего-нибудь интересного, о чем стоило бы рассказать. Нет, мне кажется, больше ничего.

Джизус поднес ее ладонь к своим губам и стал целовать каждый палец. Девушка закрыла глаза. Она не открывала их даже тогда, когда Джис отпустил ее руку. Мари продолжала сидеть так же, вдыхая терпкий запах морских продуктов и пытаясь продлить ощущение его губ на кончиках своих пальцев. Когда она наконец взглянула на него, глаза любимого светились теплотой.

Была уже ночь, когда они рука об руку брели вдоль берега озера, наблюдая за волнами, которые плескались об уходившие в воду ступеньки набережной.

– Мне нравится этот город, – сказала Мари. – Но все, что я вижу, кажется мне совсем незнакомым.

Они вступили под крону ветвистого дуба. Свет луны не проникал сюда, и здесь было совсем темно. Рука Джиса крепче сжала ее руку. Она знала, что если сейчас приблизится к нему, он поцелует ее. Но месяц назад Мари решила, что больше никогда не будет провоцировать его. Джизус должен решить все сам. Он должен был доверять ей, чтобы не сомневаться в чистоте ее намерений.

– Посмотри на меня. – Джис взял ее за подбородок и заставил приподнять голову. Он склонился над ней так, что они едва не соприкасались носами. – Ничего не изменилось. Мы все еще не знаем, кто ты и как отреагируешь на свое прошлое, узнав правду. И все же все в моей жизни стало иным. До встречи с тобой мне казалось, что у меня есть все, что мне необходимо. За те несколько месяцев, что знаю тебя, я обнаружил, как ошибался. – Он склонился еще ниже и накрыл ее губы своими, и тут Мари ответила ему со всем пылом, который накопился в ней за долгий месяц, проведенный без его ласки.

Несколько минут они стояли словно бы слившись воедино и прикосновениями изучали друг друга, как любовники, встретившиеся после долгой разлуки.

– Я все так же сильно желаю тебя, – глухо прошептал Джис Мари на ухо.

– Я очень, очень рада, – ответила она, крепче обняв его за талию.

Смех Джизуса прозвучал надсадно и чем-то напомнил стон.

– Целый месяц я пытался убедить себя, что это не так.

– Столько времени ты мучил себя, отказываясь от того, что тебе так необходимо. Я не желаю, чтобы ты страдал. Я хочу отдавать, а не брать.

– Я привык, что женщины только берут. – Он накрыл ее рот губами, руки жадно ласкали тело, как будто наверстывая упущенное.

Мари слегка отстранилась и подняла ладонь до уровня глаз. Ее большой и указательный пальцы почти смыкались.

– Месяц назад всего вот столько отделяло нас от того, чтобы отдаться друг другу, но ты не захотел этого. Какое же расстояние разделяет нас сейчас?

– Это ты должна сказать, – ответил Джис, глядя Мари в глаза.

Она сомкнула пальцы.

– Вот столько.

Его взгляд пылал страстью.

– Я хочу, чтобы мы были даже еще ближе.

Возвращение домой прошло в полном молчании. Открывая ключом дверь, Бертон не выпускал девушку из объятий. Он вспомнил ту ночь, когда почти овладел ею. Тогда он остановил себя, убежденный в том, что они своей близостью только причинят друг другу боль. Теперь он не думал об этом. Ничто не могло причинить им больше страданий, чем постоянное подавление своих чувств.

Борясь с желанием дать ей одуматься, отметая сомнения, что при данных обстоятельствах они причинят друг другу непоправимый вред, он склонился к ее уху и прошептал:

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Выбор сделан. Без лишних слов он распахнул дверь. Перед ними предстала картина дикого погрома.

Все было перевернуто вверх дном. Ящики письменного стола выдвинуты, некоторые валялись на полу. Настольные лампы, стулья и книжный шкаф опрокинуты; в столе явно рылись, бумаги разлетелись по всей комнате.

– Мари, назад, – спокойно скомандовал Джизус.

Девушка потянула его за руку, ее глаза расширились от ужаса.

– Не входи, дорогой. Давай спустимся вниз и вызовем полицию. Может быть, там все еще кто-то есть.

– Ты иди, – сказал он, слегка подталкивая ее. – Я хочу посмотреть, так ли это.

– Нет, – взмолилась она шепотом. – Пожалуйста! – Но Бертон был уже в комнате.

Повернувшись, она сбежала по ступеням вниз и стала отчаянно стучать в дверь миссис Дюкло. Когда та открыла, она рванулась к телефону и вызвала полицию, потом предупредила хозяйку дома, чтобы та ожидала прибытия патрульной машины, и бегом вернулась наверх.

– Джис? – Ее сердце бешено колотилось. – Джис?

– Все в порядке. – Из спальни появился Джизус. – Кто бы ни приготовил нам этот маленький сюрприз, он пожелал остаться неизвестным. Никого нет.

– Слава богу. – Она прошла вслед за Бертоном в спальню, которая представляла собой картину еще большего разорения. – Ты не должен ни к чему прикасаться, – предостерегла она его.

Джизус кивнул.

– Я не буду, но вряд ли это имеет какое-нибудь значение. Даже если они попытаются снять отпечатки пальцев, это может ничего не дать. Тебе известно, сколько ограблений регистрируется полицией каждый день?

– Давай подождем у меня. Что толку стоять здесь, если все равно ничего нельзя трогать? – Мари взяла его под руку, чтобы увести. – Ну, пожалуйста.

В голосе девушки Джис услышал отчаянную мольбу. Картина погрома, учиненного преступником, сильно расстроила ее, но Мари не хотела даже своим видом показывать этого. Она напомнила ей о другом преступлении, жертвой которого чуть было не стала сама.

– Хорошая мысль. Пойдем пить кофе.

Девушка с благодарностью позволила Джизусу увести себя из квартиры. Выйдя на площадку, оба неожиданно обнаружили, что нападению подверглась не только квартира Бертона.

– Моя дверь тоже взломана. – Мари постаралась, чтобы голос не выдал панического настроения, внезапно охватившего ее.

– Спускайся вниз и жди. Не возвращайся, пока я не позову тебя или пока не придет полиция. – Слова психолога прозвучали жестко.

– Пожалуйста, не входи, – попросила она.

– Да уж, лучше не геройствуй, ваше преподобие. – Голос Чака Лоуча донесся до них с лестницы одновременно со скрипом закрываемой входной двери.

Девушка перегнулась через перила и увидела, как миссис Дюкло запирает дверь за двумя мужчинами. Сержант полиции и его напарник поднялись по лестнице. Миссис Дюкло осталась внизу, ее поблекшие голубые глаза округлились от волнения.

– Хорошо, что подоспел, но разве такие преступления входят в сферу твоих обязанностей? – приветствовал друга Бертон.

– Нет, специальная бригада будет здесь через несколько минут. Я случайно услышал вызов по рации и твой адрес. Я был недалеко отсюда. – Чак вытащил пистолет. – Теперь уйди с дороги и отведи девушку вниз.

Бертон крепко взял Мари под руку и, проводив ее на первый этаж, вверил заботам домохозяйки.

– Идите обе в квартиру. Я приду за вами, когда все прояснится.

Девушка вся извелась, слушая болтовню миссис Дюкло. Наконец ей стало казаться, что она сейчас расплачется от напряжения. Стук в дверь спас ее от этого.

– Вы можете подниматься. – Чак стоял в дверях, взгляд его был непроницаемым.

– Там никого нет?

– М-да….

Она хотела еще о многом спросить, но откровенная неприязнь полицейского Чака Лоуча заставила ее приберечь вопросы до той поры, пока она останется наедине с Джизусом. Она последовала за ним в холл.

– Не сделал ли это кто-нибудь из твоих прежних дружков? – Чак скептически усмехнулся.

Вопрос поставил Мари в тупик. Она вообще не ожидала, что сержант будет разговаривать с ней.

– Каких дружков?

– Ну друзей, которых, как утверждаешь, ты не помнишь.

Отчаяние сжало ей горло. Хотя Мари редко общалась с Чаком, она знала, что тот не доверяет ей. Но она не подозревала, что его недоверие может дойти до такой крайности. Она понимала, что Чак – друг Джизуса и защищает его интересы, но явное презрение, прозвучавшее в тоне сказанного, резануло ее.

– Несмотря на то что в полиции твое дело считается закрытым, – продолжал он, – я веду свое собственное расследование, потому что не хочу, чтобы Джис пострадал. Я раскрою твои секреты, и, когда это произойдет, он будет первым, кто узнает всю правду.

– Отлично. – В голосе девушки прозвучал гнев. – Это именно то, чего и я хочу. Мы оба стоим на страже его интересов.

В ответ Чак только фыркнул.

То, что Мари увидела в своей квартире, просто потрясло ее. Все было перерыто. Те скромные приобретения, которые она смогла сделать за последнее время, изломанные и искореженные, валялись на полу. Детские рисунки, принесенные ею из центра, были сорваны со стены; одеяла и покрывала – изрезаны на мелкие кусочки.

– Почему? – Она стояла посреди комнаты, со страхом и горечью обозревая картину дикого погрома. – У меня нет ничего такого, ради чего стоило бы взламывать дверь в квартиру.

Джизус подошел к ней и встал рядом.

– Они не знали этого. Может быть, именно это их и взбесило.

Прибыли еще и другие полицейские, царившая вокруг суматоха прервала их разговор. Потом все ушли, а Мари все бродила по комнате, определяя на свои места то, что можно было оставить, и складывала в кучу то, что уже никуда не годилось.

– Я все же не понимаю, – произнесла она так, как будто бы их разговор не прерывался.

– Это было случайное нападение, Мари. Тут нечего понимать. – Джизус поднимал и расставлял мебель.

– Но они ничего не унесли. Ни из твоей, ни из моей квартиры.

Это было самое странное. После того как были сняты отпечатки пальцев, Бертон попытался определить, какие вещи пропали. Воры не взяли ни единой нитки.

– Полиция считает, что грабитель ворвался сначала в твою квартиру и, ничего там не найдя, перешел к моей. Он собирался уже взять что-то, когда его спугнули.

– Это все только предположения. – Они сделали все, что возможно, чтобы комната приобрела более-менее нормальный вид. Мари осмотрелась. – Ну вот. Здесь все. Пойдем теперь уберем у тебя.

Джис положил руку на плечо девушки.

– Мы можем приступить к этому завтра. Тебе нужно как следует выспаться.

Вечер, так много суливший, завершился печально. Их мечтам сегодня не суждено было сбыться. Варварская рука грабителя разрушила их надежды на близость. Не договариваясь, они решили отложить все до подходящего момента.

– Где ты будешь спать? – спросила Мари. – У тебя там все перевернуто вверх дном.

– Я расчищу дорожку до кровати. Ты можешь запереться на задвижку, пока не починят замок. Миссис Дюкло уже вызвала слесаря, и он сейчас ставит надежный запор на входную дверь.

Мари кивнула.

– Со мной все будет в порядке. Я слишком устала, чтобы волноваться.

– Ну, тогда до завтра. – Джизус привлек ее к себе и поцеловал. – Постарайся побыстрей заснуть.

– Я постараюсь. – Она проводила Бертона и заперла дверь на задвижку.

Ночь, которая должна была сыграть большую роль в ее жизни, закончилась на редкость уныло. Убеждая себя в том, что впереди их ждут другие, лучшие времена, девушка выключила свет и улеглась в постель.

Мужчина, сидевший в баре на Харпер-стрит, неподалеку от дома, где жили Мари и Джизус, не был удивлен тем, что прибыли копы. Он сделал все что мог в обеих квартирах. Он слегка улыбнулся, но улыбка потонула в густой рыжей бороде, которая полностью прикрывала его рот. Бородач отхлебнул приличный глоток пива и продолжал наблюдать за ходом событий из окна бара. Было очень удобно, что девушка проживала совсем недалеко от одного из его любимых пунктов дозаправки алкоголем. Бары в городе встречались на каждом шагу, и ему не приходилось подолгу страдать от жажды. Все остальное здесь он ненавидел: ужасный климат, мерзкий район, в котором обитал, и свою работу в госпитале. Не далее как накануне он уже хотел уложить вещи и убраться отсюда, махнув рукой на девушку и на то, что было ей известно. Ведь ее рассудок, как он убедился теперь, существовал всего лишь на растительном уровне. Что могла она рассказать полиции? Ее отправили в какую-то больницу для выздоравливающих, потому что она ни на что не годилась: кроме того, копы поймали человека, который, как они полагали, совершил попытку покушения на нее.

Рыжебородый почти убедил себя, что наконец может покинуть эту дыру. Конечно, существовала кое-какая опасность того, что к ней может вернуться память и она расскажет свою историю. Если это произойдет, полиция перевернет все вверх дном, чтобы найти его. И не будет места, где он смог бы укрыться, даже если не принимать во внимание то, кем является эта девушка. Но он все же почти решился уехать.

Мужчина издал грубый утробный смешок. Это было вчера. Сегодня же все обернулось по-другому. Он чувствовал себя прекрасно. Черт побери, он отлично чувствовал себя. Он почти потерял надежду найти ее снова, а теперь она находилась всего лишь в каких-то несчастных нескольких ярдах от него. И вот уже месяц как трудилась в госпитале. Ее никуда не отправляли; она работала прямо у него под носом. Он гоготнул по поводу курьезности ситуации, не обращая внимания на неприязненные взгляды человека, сидящего в баре недалеко от него.

Он увидел ее сегодня, она сопровождала группу детей на прогулке по набережной Миссисипи. Она узнала его, но не вскрикнула и никого не позвала на помощь. Он проследил за тем, как она помогала детям садиться в автобус с эмблемой городской больницы, а затем выяснил, почему она была там и куда потом направилась. Ему не пришлось даже следить за ней. Он просто узнал ее новое имя и место жительства.

– Мари Хэйс. – Он произнес это имя вслух и снова гоготнул.

Это замечательно. Что подумал бы об этом ее отец? Его драгоценная дочь называет себя Мари Хэйс. В ее квартире он не обнаружил ни малейшего намека на то, что она хоть в какой-нибудь мере представляла себе, кто она на самом деле такая. Никаких писем, никаких воспоминаний. Он все еще находился в безопасности. Скоро он будет в еще большей безопасности, когда завершит то, что задумал.

Он снова гоготнул и допил остатки пива.

– Принесите еще, – бросил он через плечо, ни к кому конкретно не обращаясь. Ему предстояли долгие часы ожидания, но он уверен, что они не окажутся напрасными, а пока что готовился насладиться каждой секундой своего триумфа.