Фабрика грез

Глава 31

Том Голдман вошел в свой кабинет с тяжелым сердцем.

Никто на это не обратил внимания — он уселся за свой стол ровно в половине восьмого, как обычно. Как всегда, хорошо одет. В это утро он был в черном костюме, в рубашке в тонкую полоску и в сине-голубом галстуке, и никто из охранников или секретарш не заметил ничего нового или особенного в его поведении. Голдман уже несколько месяцев пребывал в подавленном настроении. Сегодня ему предстоял еще один жаркий день в «Артемис». Бизнес, как обычно.

«Но только не для меня», — устало подумал Голдман, включив компьютер. Случайно нажал не на ту клавишу и .попал в другой файл. Отель «Виктрикс». Он печально улыбнулся. Ничего не мог он с этим поделать. Не мог не думать об Элеонор Маршалл, о волшебной ночи с ней и обо всех ночах, которые они могли бы провести вместе, о напрасно потраченном времени. О глупом выборе, который сделал сам. Может, для постороннего человека ситуация могла бы показаться элегантно-забавной, но для него она — неутихающая боль.

Горькое сожаление и тоска разрывали душу, сердце ныло от чувства безнадежности, от сознания того, что теперь уже слишком поздно. Джордан, эта потрясающая маленькая секс-бомба, на которой он так глупо женился, надеясь прибавить себе шика, превратилась в камень на шее. С ней невозможно говорить ни о работе, ни об искусстве, ни о музыке, спорте или политике. Абсолютно ни о чем, что его интересовало. Единственная подходящая тема для жены — как взобраться вверх по общественной лестнице! А ее болтовню на каком-то неуклюжем деревянном языке он даже не всегда понимал: «сопредседатель Молодежной лиги», «секретарь общественного подкомитета по пособиям», «ассистент вице-президента по членству».

Именно это мир Джордан — она устраивает дорогие обеды ради дел, в которых ни черта не понимает. Она встречается там с кучкой чересчур дорого одетых, чрезмерно украшенных драгоценностями скучных жен Беверли-Хиллз, которые в той или иной степени ненавидят друг друга.

— Но, дорогая, ведь это совершенно не важно, разве не так? — спросил Том жену в прошлую пятницу, когда она требовала пойти на какой-то прием, посвященный защите китов. Или еще черт знает чего. Он устал. Он хотел остаться дома, забраться в горячую ванну и просто полюбоваться на звезды.

— Я не понимаю, — ответила Джордан и по-детски выпятила губки, от чего ему сделалось просто противно.

Том попробовал объяснить еще раз:

— Но это ведь совсем не важное мероприятие, Джордан.

— Ну как ты можешь такое говорить? — Лицо Джордан превратилось в маску ужаса. — Неужели ты не знаешь, что там будет председательствовать Сьюзи Меткалф? А она очень важная персона, Том. Джон женился на ней только в прошлом году. Это ее первый большой вечер! Конечно, это важно. Она ждет меня. Я должна быть непременно.

— А что случится, если мы не пойдем?

— Как это не пойдем? Не говори глупостей, Том. — Джордан топнула ногой, обутой в туфельку от Шанель. — Если мы там не покажемся, Сьюзи и все другие девушки из «Метрополис студиос» не придут на мой аукцион, и тогда мы не соберем денег для борьбы против наркомании в ноябре.

— Бог простит, — сказал Голдман с сарказмом, но пошел наверх одеваться.

И это была моя ошибка, признался себе Том. Я женился на кукле. На хорошенькой игрушке-блондинке, от которой, я думал, я никогда не устану. Я считал, что смогу общаться с друзьями. Но очень трудно на самом верху карьерной лестницы иметь настоящих друзей. И я слишком занят, чтобы проводить с ними время. Необходимо говорить с женой, ведь только она всегда рядом. А у нас с Джордан — только секс. Был… И вот теперь…

Том пытался думать о чем-то другом. Но из головы не шел вечер с Элеонор. Два человека просто проводили его вместе. Но что это был за вечер, и какая потом была ночь…

Самый невероятный секс в его жизни. Такой, о котором он читал, когда оргазм — нечто большее, чем просто физическое облегчение. Когда теряешь разум, когда чувствуешь, как разрывается твое сердце, переворачивается сама душа. Он чуть не рыдал и когда все кончилось. Не было ни капли смущения. Он хотел держать Элеонор в объятиях, ласкать и медленно засыпать подле нее. Он испытал с ней самое сладостное, самое чистое счастье. Полное удовлетворение.

Это была любовь.

Голдман резко встал и принялся ходить по кабинету в полном отчаянии.

«Но почему я должен думать об этом именно сегодня? — с горечью спрашивал он себя. — Сегодня, когда я должен увидеть ее. Сегодня, когда я должен объявить ей, что она уволена».

Холодный ветер пробирал до костей, Джой Дюваль дрожал, плотнее кутаясь в ворсистое пальто из верблюжьей шерсти, когда входил в вестибюль элегантного кирпичного здания на Восточной Семьдесят четвертой улице. Еще один неласковый осенний день на Манхэттене. Не та погода, чтобы таскаться по улицам. Но Джой не жаловался. Это было весьма доходное утро.

— Мистер Дюваль? — спросила девушка за стойкой.

Джой кивнул.

— Миссис Франсен ждет вас, сэр. Можете подняться в лифте на четвертый этаж, а я позвоню и дам знать, что вы здесь.

Джой снова кивнул. С кейсом в руке он вошел в лифт, нажал кнопку и окинул оценивающим взглядом кабину, с мягким шипением поехавшую вверх. Все медные и мраморные детали были до блеска отполированы. Миссис Дэвид Франсен сумела достичь высот в этом мире, подумал Джой.

Как и большинство ее старых коллег. В особенности одна.

Лифт остановился на четвертом этаже, и Дюваль вышел в длинный коридор, устланный ковром из дорогой на вид шерсти. Беловато-голубые стены были увешаны картинами, изображающими сцены скачек и охоты на лис. Обстановка здесь была больше похожа на английскую, чем в Букингемском дворце. Дверь миссис Франсен была одной из двух на этаже. На ней красовалась скромная пластинка с надписью: «Миссис Дэвид Франсен». Джой удивился. Откуда Бабетт Делорз могла знать о таких тонкостях обычаев чужого класса? Очевидно, научилась.

Интересно, как ей удалось совершить такой бросок из прошлого, подумалось ему.

Он нажал на звонок, прислушиваясь к мягкому музыкальному звуку, раздавшемуся внутри квартиры.

Дверь медленно открылась. Молодая женщина, типичная нью-йоркская жена, стояла перед ним, одетая в красивый темно-зеленый костюм, с тонким изумрудным ожерельем на шее. Ей можно было дать двадцать семь или двадцать восемь, и она выглядела очень привлекательно.

Густые аккуратно подстриженные рыжие волосы, яркие голубые глаза, длинные стройные ноги. Вся ее внешность кричала о деньгах и комфорте — от мягкой ткани костюма до огромного темно-синего сапфира на обручальном кольце. Но молодая женщина смотрела на него с ненавистью, и страх, исходивший от нее, был таким сильным, что он почувствовал его запах.

— Мадемуазель Делорз? — спросил он.

— Меня зовут Барбара Франсен, — прошипела она. — Что вы хотите?

Дюваль поднял свой кейс.

— Информацию, мисс. Больше ничего. Могу я войти?

Молча она придержала дверь. Дюваль вошел в очень красивую гостиную. Она была обставлена мебелью мягкого кремового и бежевого цветов, из окон открывался прекрасный вид на город. Мебель была старинная, красного дерева; он заметил китайскую вазу на камине и переговорное устройство. Его взгляд упал на стаканы баккара — цена каждого равнялась его месячной зарплате еще год назад, когда он был вынужден выпрашивать сверхурочную работу. В частном бизнесе дела пошли иначе. И он встал на ноги. Он всегда знал цену вещам и знал, как меняют деньги личную жизнь. Ты должен быть человеком, который сам сделал свою судьбу, чтобы по-настоящему ценить благополучие и достаток. Этому он научился. Поэтому Джой так хорошо делал свою работу. Поэтому он был уверен, что миссис Дэвид Франсен откроет свой красиво накрашенный рот и запоет, как канарейка. Потому что в этом поднебесном мире нет причины — и Дюваль себя с этим поздравил, — которая заставит леди добровольно расстаться со своим хрусталем баккара и вернуться на улицу. Она стояла посреди персидского ковра, нервно сцепив пальцы, и ничего не говорила.

— Могу я сесть, мадам? — спросил Джой, кивнув на эбонитовые стулья с черными высокими спинками, окружавшие кофейный столик с орнаментом, покрытый стеклом.

— Если вам так удобнее, — сказала она не слишком вежливо и добавила:

— Я не знаю, чего вы хотите. Если денег, я не могу слишком много снять со счета Дэвида, чтобы он не заметил. У меня самой очень мало, я имею в виду — собственных…

— Сомневаюсь, — спокойно перебил ее Дюваль. Он не хотел, чтобы она впала в истерику и выкинула что-нибудь экстраординарное. — Как я вам уже сказал, миссис Франсен, дело не в шантаже. Мы вами абсолютно не интересуемся, мадам. А только тем, что вы можете рассказать нам.

Он положил кейс на блестящую стеклянную поверхность столика и, щелкнув замками, открыл. Внутри лежали листы с вопросами, на которые он должен был получить ответы, разъезжая по всему миру. Парижская хозяйка. Любимая жена шейха, которую надежно прятали в шикарном каирском пентхаузе в течение десяти лет. Обедневший полицейский из Канзас-Сити, который уже не был таким бедным. Ушедший на пенсию социальный работник — та же история.

Судебная стенографистка. Несколько экс-моделей — все они сейчас, кстати, жены благополучных, влиятельных мужчин.

Весьма занимательная компания, но из деталей надо создать ясную картину, верно сложив все части. Джой Дюваль уже сумел найти три части головоломки — больше, чем другие агенты. А мадемуазель Делорз должна стать четвертой.

Он улыбнулся, вынув черно-белые фотографии, выбрал нужную и подал ей. Если он правильно понял еще в штаб-квартире, то вознаграждение за эту дамочку будет самое большое за всю его карьеру.

— Вы узнаете эту женщину?

Она посмотрела на него и кивнула:

— Да.

— И вы имели с ней какие-то дела в Париже восемь лет назад?

Ответ был таким тихим, он едва его расслышал.

— Да. — Женщина кусала губы, слезы скопились в уголках глаз.

— Не волнуйтесь, миссис Франсен, моя фирма действует очень осторожно, — сказал ей ласково Дюваль. — Я только задам вам несколько вопросов, на которые вы мне ответите. И все, я ухожу из вашей жизни. Вы никогда меня не увидите и никогда обо мне не услышите. Понятно?

— Понятно, — сказала она нервно, но с благодарностью.

Дюваль вынул из кармана пиджака шелковый носовой 1 платок и подал ей с улыбкой.

— Все будет просто замечательно, миссис Франсен. — Потом по-французски добавил:

— Мы никогда больше не будем к вам приставать, ни с чем.

Восемь часов утра. Том Голдман сидел в кресле, осунувшийся, охваченный горем; его мучили сомнения.

Может, пойти к ней? Обычно он так всегда и делал по утрам. Но сегодня — мудро ли? Наверное, ему лучше вызвать ее. Ведь это же не официально. Это просто предупреждение…

В отчаянии он провел рукой по волосам. Не хочу я этого делать, думал он. Но должен. Это надо сделать или сейчас, или позднее А потом будет только хуже. Он просто не мог допустить, чтобы она пришла на производственное совещание неподготовленной и столкнулась лицом к лицу с Джейком Келлером, который пункт за пунктом начнет уничтожать ее работу по фильму «Увидеть свет» перед лицом всех остальных Элеонор нужно время для подготовки хорошей отходной речи. Которая позволила бы ей уйти с достоинством. Келлер, конечно, возненавидит его за это. Ну и пошел он к черту.

Я предупрежу ее, решил Голдман. Я обязан это сделать.

Нехотя он снял трубку и набрал номер Элеонор Маршалл.

Элеонор пришла на работу в шесть утра. Адреналин кипел в венах. Она перехватила свое отражение в стеклянной двери кабинета секретарши и заметила, что, несмотря на недосыпание, выглядит лучше, чем когда-либо. Волосы красивого цвета, здоровые на вид, макияж смелый и современный. Когда в последний раз она заботилась о косметике? Элеонор усмехнулась, глаза ее возбужденно сверкали.

После разговора с Алексом так и должно быть, подумала она. Элеонор включила компьютер и начала печатать список пунктов, который продиктовал ей Розен. Она подсоединила принтер, нашла файлы с работой по фильму «Увидеть свет», принялась просматривать.

Пальцы летали над клавиатурой, она хотела успеть. Элеонор не думала о кофе — она и так на взводе. Ага, теперь посмотрим электронную почту, сказала она себе, набирая код и команды Список писем из памяти, даты и темы появились на экране. Молча Элеонор возблагодарила Билла Бартона, специалиста по системам «Артемис», за то, что заставил ее пройти компьютерный курс. Она хотела отказаться — у кого на это есть время? — но Билл твердо стоял на своем Он сказал ей, что руководитель должен показать пример другим сотрудникам. Поэтому Элеонор позволила ему запереть ее на пару дней, чтобы он показал ей основы.

— Теперь, принцесса, тебе не придется полагаться на помощников, — сказал ей Билл Бартон.

Элеонор покачала головой. Эти ребята с техническими мозгами жили в собственном мире. Но он заявил. «Ты будешь целовать мне задницу за это, Маршалл. Я тебе точно говорю».

Надо послать ему цветы, подумала Элеонор благодарно, нажимая коды Джейка Келлера и давая команду машине найти и напечатать расхождения, которые обнаружатся в сравнении с первоначальными записями.

У меня есть коды Келлера. У него моих нет, торжествовала Элеонор. Так что читай это и рыдай, сукин сын. Я пока еще здесь президент. И что бы ты себе ни воображал, так и останется.

У нее на столе зазвонил телефон. Элеонор взяла трубку левой рукой, правой продолжая нажимать на клавиши. Глаза были прикованы к экрану. Боже, невероятно. И за всем этим стоит Джейк Келлер… Доказательства разворачиваются перед ее глазами и выстреливают из цветного принтера по четыре страницы в минуту. Губы Элеонор сжались.

— Маршалл, — сказала она.

— Элеонор, это Том.

— Привет, Том. Ты не можешь подождать? Я как раз на середине одного дела.

— Нет, я должен увидеть тебя немедленно.

Голос звучал настойчиво, и Элеонор сказала:

— Буду через пять минут — .

Потом она вынула из сумочки золотую пудреницу, посмотрелась в зеркальце, добавила немного помады на губы, а принтер тем временем выплюнул последние листки Она собрала их все и сложила в кейс, закрыла его. Потом взяла список, подготовленный по указаниям Алекса Розена, побрызгала на шею «Шанелью № 5». Элеонор пребывала сегодня в прекрасном настроении.

Разве не смешно? Она сражалась за свою должность, за то, чтобы не рухнула ее карьера, и через пару часов ей лететь на Сейшелы. Ей надо волноваться за работу, а она нисколько не волновалась. Она чувствовала себя превосходно.

И уверенно.

Входя в кабинет Голдмана, Элеонор ощутила некоторые угрызения совести от радостного возбуждения, которое испытывала. Она собиралась расправиться с Джейком Келлером. Покончить с его карьерой. И не только в «Артемис», но и в любом другом месте. И если Тому это не понравится, то очень плохо. Она приперла Джейка Келлера к стенке и понимала это. Может, это не слишком по-женски — испытывать восторг от перспективы мщения? Но черт побери, ее это все равно не остановит.

— Элеонор, входи, — сказал Том Голдман, поднимаясь и приветствуя ее. Он неловко переминался с ноги на ногу, чувствуя себя неуютно. — Как Пол?

— Да спит, — пренебрежительно ответила она, удивляясь себе. Какой смысл сейчас в этих личных разговорах?

Том никогда раньше не тратил время на предварительный обмен любезностями.

— Выглядишь ты прекрасно, — сказал Голдман искренне, оглядывая ее костюм от Донны Каран и яркую губную помаду. — Замужем ты расцвела.

Элеонор подошла к столу Голдмана, взяла стул и, уверенно поставив его, села.

— Да не так чтобы… Но при чем тут это, Том? Ты сказал, что хочешь меня видеть.

Он тяжело опустился в кресло.

— Мне очень не хочется говорить об этом, Элеонор, поверь. Но я должен. Мы работаем вместе столько лет. Так долго, что я обязан тебя предупредить. — Голдман тяжело вздохнул, ненавидя себя за то, что сейчас скажет. — Джейк Келлер собирается все твои решения по производству фильма разбомбить. Он хочет поднять вопрос о выборе съемочных площадок, о наборе актеров. Обо всем, что связано с фильмом «Увидеть свет». И для контраста предъявить записи, которые ты в свое время заставила его сделать по всем .спорным вопросам. У нас будут проблемы с этим фильмом, Элеонор. Если сейчас пойдут слухи, наши акции рухнут.

Студии конец. — Он посмотрел на нее и отвел взгляд. — Келлер говорит, у него есть детальный план завершения фильма при минимальных расходах. Но цена, которую он за это требует, — твое увольнение, о котором я должен объявить публично. Он хочет услышать это на сегодняшнем совещании.

Голдман остановился перевести дыхание. А почему он все это вот так излагает? Предполагалось, он должен сказать: Я намерен сделать это на сегодняшнем совещании. Мне очень жаль, но у меня нет другого выхода. А он сидит и подыскивает слова помягче, предупреждая Элеонор Маршалл о грозящем увольнении.

Ведь это его обязанность.

Другого пути нет. Во всем этом нет ничего личного. Так?

Элеонор посмотрела на него, и в ее сверкающих глазах он увидел спокойствие — ни тени паники. Он почувствовал, как его сердце сжалось от любви. Элеонор была сейчас такой же храброй, как и тогда, когда он впервые встретил ее пятнадцать лет назад. Он смотрел в те же самые глаза.

Теплые, яркие. Как в постели в Нью-Йорке, — полные всепоглощающей любви и страстного желания.

А сейчас он должен смотреть в глаза этой женщины, которая была его другом и партнером пятнадцать лет, и сказать ей, что она уволена.

— И что? Ты собираешься это сделать, Том? — спросила она спокойно.

На секунду Элеонор Маршалл задержала дыхание. Вот оно. Он собирался предать ее. Ради бизнеса. Ради своего места. Она понимала, что Алекс Розен может спасти ее карьеру, но он не сможет спасти ее любовь к Тому Голдману.

Когда она мысленно произнесла эти слова, с любовью было покончено.

Том Голдман посмотрел на Элеонор Маршалл и вдруг, против всякой логики, почувствовал, что огромный груз свалился с его плеч. Он не может этого сделать. Вот и все.

— Нет, — сказал он. — Нет. Я не собираюсь. Я не могу это сделать, детка. Правда, я не в состоянии помочь тебе.

Правление «Артемис» все равно выкинет тебя в мгновение ока, ноя не буду указывать тебе на дверь. Я первый подам в отставку. — Он пожал плечами. — В конце концов, в чем дело? Мы пришли вместе, и мы уйдем вместе.

Элеонор посмотрела на него, и необыкновенная волна любви захлестнула ее. Боже мой, подумала она. Если бы я помедлила еще хотя бы день, было бы слишком поздно.

Голдман не так понял ее молчание и ощутил укол боли и сострадания.

— Слушай, я на самом деле знаю, как тебе тяжело. Если хочешь от меня чего-то, скажи. Я сделаю все.

Элеонор покачала головой и улыбнулась.

— Том, извини, я думала о другом. — Она откашлялась, взяла лежавший перед ней список Алекса Розена и спокойно продолжила:

— А теперь дай-ка я тебе расскажу, что происходит на самом деле. Мой адвокат первым же самолетом вылетает из Нью-Йорка. Он будет здесь к ленчу. Так что ты сможешь все это просмотреть вместе с ним. Но я подумала сначала ввести тебя в курс дела. Во-первых, мой контракт как президента «Артемис» утверждает, что никто не может меня уволить без моего согласия до тех пор, пока компания не продана. Я предъявлю обвинения «Артемис» за то, что он передает мой фильм Джейку Келлеру и таким образом смещает меня. Суд согласится с моими претензия — . ми. Они вынуждены будут расторгнуть контракт, Том, а я намерена начать судебное дело против студии сегодня же.

И объявлю это на пресс-конференции.

— Элеонор…

Она подняла руку.

— Я еще не закончила. Меня нельзя уволить, пока я не получу три письменных предупреждения. А я ни одного не получала. Кроме того, меня должны вызвать на правление в Нью-Йорк. Этого тоже не произошло. И снова, если «Артемис» нарушит эти условия, я могу подать в суд. И еще — мне гарантировано право увидеть мой первый проект доведенным до конца и выпущенным в прокат. — Она спокойно улыбнулась. — Если помнишь, Том, ты сам посоветовал мне внести этот пункт в контракт. Видишь, они не могут поступить со мной так, как с Мартином Вебером. И Алекс Розен, мой адвокат, настаивает на этом пункте. Он говорит, что, если «Артемис» попытается нарушить его, мы можем выставить их на миллионы. Более того, это очень свяжет будущих владельцев студии… если они захотят продать студию, конечно. — Элеонор похлопала длинными наманикюренными пальцами по листочку со списком Розена. — Том, это будет сенсационное судебное разбирательство. Я придам делу феминистскую окраску. Нация сможет увидеть, как Голливуд относится к женщинам — ко всем женщинам.

Не только к небольшой группе достигших высокого положения. Вспомни Дон Стил, президента студии «Парамаунт», которую выставили за дверь, пока она рожала девочку? Неплохо, да? Ну что ж, они могут даже не пытаться сотворить со мной такое. Или я заставлю всех держателей акций «Артемис» пожалеть о дне, когда они родились.

Том Голдман сидел, откинувшись назад, и смотрел на нее в полном шоке. Он открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но ни звука не слетело с его губ.

Наконец он с трудом выдавил:

— А как насчет плана Джейка по фильму «Увидеть свет»?

Мы ведь должны спасти фильм, Элеонор. Иначе потеряем сто пятнадцать миллионов долларов. И нам не выжить.

— А мы и не собираемся ничего терять. Я говорила утром с Фредом Флореску. Он сказал, через месяц все будет закончено. А то, что они сняли, просто божественно.

Том, давай-ка поговорим о мистере Келлере. — Она повернулась к своему кейсу, открыла его, вынула пачку бумаг и писем, присланных по электронной почте, и передала ему через стол.

— Это что такое? — спросил заинтригованный Голдман.

— Это копии оригиналов моих записей. В них указаны места съемок на натуре и разные производственные детали, которые мы приняли и утвердили. После того как я получила отчеты помощников.

Том кивнул.

— А это копии из компьютера Джейка Келлера. Посмотри, какие он внес изменения и где. Все расхождения выделены. Обрати внимание, они на первый взгляд малозначительны: вместо одного пляжа другой, и все в таком роде. Хотя из-за этого потеряны часы работы и дорого обошлись пересъемки. Келлер переводил натурные съемки в природные заповедники, которые находятся под защитой государства. Или выбирал пляжи, где приливы начинаются так рано, что съемку приходится быстро сворачивать.

— Но как такое могло случиться, почему ты ничего не знала об этом?

Она кивнула:

— Здесь ты прав. Это моя вина. Такого больше никогда не произойдет. Я слишком доверяла ему. Мне в голову не приходило, что человек такого уровня на нашей студии может заниматься саботажем. Но Джейк попросил меня однажды подписать какие-то «маленькие изменения», которые он внес, — так он выразился. Но самым крупным изменением было предупреждение о погоде на Сейшелах.

Я посоветовала группе связаться с Гавайями и выяснить, когда лучше снимать, чтобы не попасть в сезон дождей. И Джейк вычеркнул это из моих инструкций.

— Не могу поверить, — совершенно ошарашенный, сказал Том.

— Я тоже не могла. Но вот доказательства. Если ты войдешь в его компьютер сейчас, то сам увидишь. И еще один вопрос — набор актеров. Джейк осуждает меня за то, что я притащила Роксану. А потом он пожелал даже увеличить ее роль.

— У нас много проблем с Роксаной, Элеонор. И было, и до сих пор есть, — сказал Том, чувствуя, что берет на себя миссию говорить от имени всей студии. Документы, которые он держал в руках, казалось, дымились. Боже! Как же ему ни разу не пришло в голову все это проверить?

— Да, может, вот это кое-что объяснит, — сказала Элеонор, передавая ему пачку бумаг. — Я их вынула из файла личной электронной почты Джейка Келлера. Факсы, посланные на имя Дэвида Таубера в «Меридиан-отель», где с Роксаной Феликс обсуждаются срывы съемок и говорится о том, когда для нее лучше начать работать по-настоящему.

Сразу после моего увольнения.

Том Голдман взял, просмотрел. Лицо его потемнело.

— Отмени производственное совещание, Том. Отложи на неделю. За это время я поговорю насчет Келлера с моим адвокатом.

— Очень хорошо, — тихо сказал он. — А как я это объясню?

— К сожалению, объяснение уже есть, — вздохнула Элеонор. — Флореску не просто так звонил мне сегодня. Пропали Зак Мэйсон и Меган Силвер. — Она коротко изложила Тому телефонный разговор. — Можешь сказать, что я вылетела сегодня утром, чтобы заняться спасательными работами. А в мое отсутствие ты берешь на себя мои обязанности.»

Так ведь?

— Так. — Голдман помолчал, наклонился к ней, — Элеонор, я…

— Подожди. — Она быстро улыбнулась ему. — Мы сможем поговорить, когда я вернусь.