Фамильные ценности

После этого колдунья на некоторое время утихомирилась, уйдя в какие-то свои мысли и комкая концы платка. Роковые её брови то сходились, то приподнимались, живя на лице как бы собственной нарисованной жизнью. Зое же как раз хватило времени собраться с духом на следующий логичный вопрос:

– А какие это, вы говорите… именья?

– Фиса говорила – в Орловской губернии вроде… – буркнула она, – документы вот, говорю, надо искать, чтоб точно…

И вдруг, посмотрев на Зоино лицо, она закричала негодующе:

– Да она же дворянка потомственная, баба Фиса ваша! Настоящего дворянского роду! Урождённая княжна Кальянова, вот она кто была по-настоящему! О чём же я тебе толкую два часа?

И, схватив кожаный блокнот, быстро перелистала его и сунула остолбеневшей Зое.

– Вот, читай! Сама читай, вслух! Для тебя написано.

Странно: на ощупь этот блокнот показался Зое как будто тёплым. А почерк был точно бабы-Анфисин: чёткий и ровный, напоминающий печатный шрифт, почти без наклона. На почте, когда-то хвалилась, ей давали заполнять важные документы…

– «Съестные трактиры и кухмистерские заведения с тысяча восемьсот двадцать первого года…»

Прочтя это, Зоя остановилась в изумлении.

– Читай-читай! – поторопила хозяйка.

– «…переименованы ресторациями. В Китай-городе их только шесть. Все торгующие в рядах купцы, сидельцы, приказные служители, приезжие и бездомовые люди ежедневно там находят обед и ужин из сытных русских блюд, скоромных и постных. Нередко и знатные люди, в их числе князья Барятинские, двое Семёновых, Кальянов и все Горчаковы…» – Зоя ещё раз остановилась, прокашлялась, перевела дух и продолжала: – «…Кальянов и все Горчаковы, дабы разлакомить свой вкус, приправами французскими притуплённый, заказывают тут прихотливые столы с осетровою ботвиньею, дорогими стерлядями, сдобными кулебяками и наварными щами».

На этом запись заканчивалась.

По окончании чтения потребовалось ещё некоторое время, чтобы у Зои созрел вопрос:

– Откуда же такие… м-м… сведения?

– Из энциклопедии это, ей библиотекарша давала! Вот, вот, в уголку, видишь – «Энциклопедия дворянской культуры, стр. 85»? Не домой, конечно, ей давали, а в читальном зале переписывать. В правлении-то всё скрывают! А дома она кому ни скажет – все сразу: умом тронулась бабка! Она всё к вам в город рвалася поехать, да какое там уж ехать… На тебя вот только и надеялася. Сперва письмо тебе написать хотела. Да я её отговорила: а ну как в чужие руки попадёт, смеяться будут или скроют из зависти… Я-то тогда уж видела, что ей недолго осталося, Фисочке! – тут Катерина Ивановна промокнула глаза уголком платка. – И вот она мне перед смертью завещала тебе передать. Зоечка, говорит, у нас и умная, и образованная, и душа у ней благородная, – на этих словах последовала короткая пауза со вздохом, и в знак сомнения нарисованные брови возвышены до упора, – вся, говорит, в нашу кальяновскую породу!

И она недоверчиво посмотрела на Зою.

Однако Зое нечем было подтвердить бабы-Фисину правоту. И кроме того, её тоже мучили сомнения… Может, эта диковинная сцена – всё-таки шутка? Розыгрыш?

Катерина Ивановна, кряхтя, уселась за стол и принялась втолковывать, близко наклонившись к Зое:

– Матери её знаешь, какая фамилия была? Девичья? – и, не дождавшись ответа, с досадой всплеснула руками. – Родичка называешься… Да Кальянова же! Это по мужу она Фомина стала, в девятьсот тринадцатом году. И ещё там в блокноте под переплётом фотография есть – в Петербурге дворец работы ученика Растрелли! Кальяновское имение. У-у-у! Колонны всякие, клумбы, аллеи – красотища невиданная! Ну, потом посмотришь… Никто из ваших не знал, конечно. Нельзя ж говорить было! Старшие-то Кальяновы, кто уцелел, ещё в двадцатом году на последнем пароходе из Одессы отчалили! Говорят, письма писали тёте Татьяне вашей, Фисиной двоюродной, так её с этими письмами и посадили в тридцать восьмом… Да ты и Татьяну не помнишь, что ли?

– Почему… Тётю Таню помню, да, – пробормотала Зоя. – У нас фотография была, и мама рассказывала. У неё ещё коса такая длинная… Десять лет ей дали, а она от сердца почти сразу умерла – после войны уже узнали… Но про письма никакие я не слышала!

– Так и никто ж не слышал! – пожала Катерина Ивановна острыми плечами под платком. – Фиса-то не сумасшедшая, чтоб языком молоть! Говорю же: она только под самый конец решилася справки навести, да и то не успела! Только до энциклопедии и добралася! А ваши-то хороши: нет чтобы помочь старой женщине – они скорей над ней издеваться!

В ушах у Зои стоял тихий, но равномерный гул в низком регистре. Хотелось закрыть…

Кажется, ясновидящая что-то уразумела. И приступила к заключительной части речи:

– Ну, вроде всё я тебе передала, всё рассказала, Фисочкину душу успокоила… А уж дальше дело за тобой – сама хлопочи, доискивайся, какие там у вас права, имущество и прочие привилегии! Бояться теперь нечего, время другое: уже и дворянские собрания, и клубы какие-то образовалися! И не сомневайся, – тут она опять понизила голос и напустила таинственности, – чего баба Катерина сказала – то дело верное! И хоть я и не вижу, чтоб ты в кальяновскую породу удалася, но зато удачливая! А жить тебе не меньше как до восьмидесяти семи годов. Только насчёт машины помни – не твоё это предназначение…

Напоследок Зоя ещё раз оглядела комнату.

Кривоватые, полосками побеленные стены. Шаткие разномастные стулья вокруг стола. Жалкое пристанище одинокой старухи…

Она нашарила в кармане бумажный полтинник.

– Спасибо вам за всё… Конфеток вот купите себе.

– Не положено бы… Ну, в память Фисочки, подружки моей, – пробормотала Катерина Ивановна.

На пороге Зоя остановилась. Гул в ушах смолк, и в голове прояснилось.

– Этого не может быть, – отчеканила она, глядя прямо в глаза старухе. – Вот что вы тут рассказали… Быть не может! Баба Анфиса простая была, обыкновенная, как все! Безо всяких там дворянских штучек! В детдоме воспитывалась – все знают! Это, может, воображение у неё, фантазия какая-то… мало ли!

– Простая, говоришь? Обыкновенная?! – Катерина Ивановна упёрла руки в боки и выпрямилась, сверкнув глазами. – Да что бы ты, девчонка, в простоте понимала! Фисочка жизнь свою спасала. И твою, может, тоже! И матери твоей! А скажи тогда правду – так вас бы, может, и на свете не было! Эх ты-ы… родичка! Внучка!

Обратный путь не запомнился. Смутно мелькнули перед глазами то железные, то деревянные калитки, заборы и лавочки.

Пришла в себя она уже у самой Надиной, бывшей бабы-Анфисиной двери. И, взявшись обеими руками за голову, пробормотала:

– Баба Анфиса! Во что ж это ты меня втравила, а?..