Фамильные ценности

Глава 31

Дверь в репетиционную комнату оказалась заперта.

В растерянности Зоя побродила по балкону, стараясь потише скрипеть половицами. Заглянула в оба окна. Музыкальные отходы, не оживлённые присутствием человека, выглядели беспомощно. Лишь синтезатор, словно узнав её, приветливо блеснул открытой клавиатурой.

Зоя присела на ступеньки, вдруг обессилев.

Внезапно открылась дверь внизу, и из неё выглянула блондинка, похожая на куклу Барби в домашнем халате леопардовой расцветки. Зою всегда удивляло: как это людям не холодно зимой в халатах с такими вырезами?

– Зося? – спросила Барби хриплым прокуренным голосом. – А я слышу, кто-то ходит… Спускайся! Счас Гарьку разбужу.

– А вы, наверно, его жена? – догадалась Зоя.

– Не помнишь меня? – удивилась блондинка. – Я ведь тоже у Громовой училась, только курсом младше. Женя Полякова!

Зоя не помнила никаких Барби курсом младше. И если в училище принимали не моложе пятнадцати, то Жене Поляковой должно быть лет примерно… ну да, за сорок. А этой красотке – примерно двадцать… ну, пускай восемь.

– «Что такое виртуозность? Всего лишь приспособление руки к возможностям инструмента!» – вдруг проговорила Женя своим низким голосом, но при этом совершенно громовским тоном.

Зоя расхохоталась и тут же узнала её. Значит, та самая тощая, бледненькая девочка, которую вечно принимали за «педпрактику»!

– Вспомнила? Ну, заходи! Кофейку выпьешь? Давай сюда пальто… Гарик! Зося пришла!

А вот по голосу ей можно было, пожалуй, дать и все шестьдесят…

Крошечная прихожая переходила в малюсенькую кухню. Здесь было тесно, почти не повернуться. Зато всё блестело и весело переливалось: маленький холодильник с дверцей, увешанной разноцветными магнитами, серебристая мойка, зелёный электрочайник с прозрачным боком и победно сияющая мясорубка, тоже электрическая. Пахло здесь кофе и почему-то – лимоном.

О, как страстно захотелось Зое иметь точь-в-точь такую же тесную и весёлую кухоньку!

– Они вчера день рождения Фёдора отмечали, – сообщила Барби-Женя, водружая на стол ярко-красную кружку «Нескафе». – Я звоню, а Гарька уже хорош – «Празднуем, говорит, именины этого… как его? Ну, этого… забыл… контрабаса, в общем!» А они с Федькой когда-то в цирке работали, в оркестре…

На этом месте в кухню втиснулся заспанный Флух и приветственно воздел руку.

– Монинг! Ябедничаешь? – беззлобно укорил он жену и обратился к Зое. – А ты чего так рано? Я ж сказал – часов в двенадцать!

– Так уже без пятнадцати! – Зоя сунула ему под нос часы.

– Да? Ну, пацаны вообще редко когда вовремя приходят. Бывает, и с трёх репетируем… Витёк ещё ничего, а Борюня когда и до вечера может проспать. Творческие («творфефкие») натуры!..

Зоя слушала с затаённой тоской. Как он легко сказал – «репетируем»! И на сколько километров впереди неё были эти «творфефкие» натуры!

А ей только предстоял вступительный экзамен. Ей, на пятом десятке – начинать с того места, на котором остановилась когда-то в училище!

Пожалте теперь и вы, Зоя Никитична, провериться на фальшь.

Не разучились ли слышать чистые ноты? А кстати, и попадать в них? А как насчёт держать ритм? Или, как это у них называется, – квадрат?

– Слушай, ты вот говорил, что свинг… – она порылась в сумке, вынула блокнот. – Вот… основной рисунок свинга – триоль, да? Четвертная – восьмая?

Флух плюхнулся на стул и закатил глаза.

– Жека, ты такое видела? Зофька, я с тебя валяюсь… Отличница, блин! Заочница! Алгебра с гармонией! Да свинг – это вообще не ритм. Солнце моё! Свинг – это… кайф! Запиши, запиши… Это как плывёшь, так с оттяжкой: па-а-ам-па-па-а-па-па-а-па… Сочетание личной свободы – и общего пульса. Поймала один раз – и держи!

– Квадрат? – догадалась Зоя.

– А что ж ещё? Ни за кем не иди, никому не поддавайся. Держи квадрат – и всё!

– А вот такое у вас было… Ритмичное… Тум-тум, ту-ту-тум… типа народное… это что, тоже джаз?

– Родная моя! А ты что ж думала: джаз – это свинг и диксиленд, как в золотых пятидесятых? Училка ты наша!

– Хорош пудрить человеку мозги! Толком говори, – неожиданно прикрикнула на мужа Жека, и тот так же неожиданно сменил тон на примирительный:

– Понимаешь, Зофь, сейчас нам можно практически всё! Хочешь – вводи любые элементы. Мелодии, там, ритмы – чего душа желает! Самба, румба, русские частушки, да хоть какая-нибудь македонская полиритмия… От нас требуется одно – джазовая аранжировка. Квадрат, соло, импровиз – это обязательно. Чувствовать ансамбль… Ну, это ты и так умеешь.

– Может, когда-то умела… Подожди, а вот ещё… В конце обычно замедление и тремоло, так? Слушай, а ещё какая-то такая фразочка, вы её между делом наигрываете: вверху триоли, а в басу как бы шаги: до, ми, соль, ля, си, ля, соль, ми… В смысле не си, а си бемоль.

– Фа, ля, до, ре, ми, ре, до, ля… В смысле ми бемоль! – поддержала Жека. – Это ж буги-вуги, Зось!

– Ой, точно! А я думаю: ну, знакомое же что-то, – Зоя постучала себя по лбу. И поинтересовалась: – А ты, Жень, почему сама с Гариком не играешь?

– Я играла. Лет примерно пятнадцать… – она переглянулась с мужем и как-то вдруг утратила сходство с Барби. – А потом – тендовагинит, воспаление мышечных волоконцев. Переиграла, короче!

Она подняла руки, и широкие рукава упали к локтям. Руки были тонкие, смуглые, без всяких признаков болезни. Флух взял левую и спрятал в своих.

– Жека на шопеновском концерте играла седьмой вальс, – сообщил он. – Через год после тебя. Громова его не всем давала!

Зоя отлично знала, что не всем… Теперь они перенеслись в прошлое втроём и видели как бы одно и то же, но по-разному. Каждый со своего собственного ракурса.

– Я в неё на генеральной репетиции влюбился, – сказал Флух. – Громова никого из зала уже не выгоняла, чтоб исполнители привыкали. А у Жеки один пассаж не выходил. То есть это Громовой казалось, что не выходил, а по-моему, отлично получалось. Я в неё тогда и влюбился.

– Сколько народу этот седьмой вальс покосил! – заметила Женя без улыбки. И Зоя поняла, что она думает не только о далёком прошлом. – Да… А я ещё лет пять лечилась, надеялась, по врачам бегала, по массажам – всё без толку. Проф-не-при-год-ность… Наиграть что-то могу, а работать – не получается. Тебе кофе добавить?

– Нет-нет, спасибо, – заторопилась Зоя. – Я порепетировать хотела. И даже лучше, что одна. Всё-таки новый инструмент…

Теперь ей не терпелось уйти и очутиться в репетиционной, наедине с синтезатором.

– Я тебя умоляю! – опять скривился Флух. – Ещё скажи, что ты с синтезатором не управишься! Кнопка – темп, кнопка – тембр… тоже мне высшая математика!

– Подожди… Сегодня какое число? – вдруг вскрикнула Женя и повернулась к мужу. – Ты кого вообще ждёшь в такой день?!

Флух звучно шлёпнул себя по лбу.

– Мать честная! Тридцатое! Зоська, завтра ж Новый год, ты в курсе? Всё! Беги, солнышко, домой и забудь про репетиции. В новом году наверстаешь! А хочешь, приходи с нами встречать! Ты уже почти всех знаешь…

– Спасибо, Гарик, но… ты бы дал мне лучше ключ! Если можно…

Флух в очередной раз закатил глаза. Однако Жека выдвинула какой-то ящичек в столе и, пошарив там, протянула Зое ключ и деловито предупредила:

– Как зайдёшь, первым делом включи обогреватель. Там у нас не топится, холод собачий! Переноска на полу под кушеткой. А замёрзнешь – спускайся погреться!

На ступеньках Зою ни с того ни с сего прошибла слеза. Может, опять сказалось эмоциональное напряжение последних дней. А может, никто сто лет не говорил ей: «Замёрзнешь – спускайся погреться!»

Она остановилась на балкончике, глубоко вздохнула, посмотрела на свои руки. Третий и четвёртый пальцы по-прежнему чуть кривились навстречу друг другу. Зато никаких мышечных воспалений не наблюдалось. Ведь Марина Львовна приучила её расслаблять руки… При этой мысли она опять собралась было всхлипнуть, но взяла себя в руки.

Замок открылся легко, обогреватель щёлкнул и подмигнул ей красным глазком, а синтезатор блеснул клавишами, словно белыми зубами в улыбке.

– Имей в виду, виртуозность – всего лишь приспособление руки к возможностям инструмента! – тихонько сообщила ему Зоя и принялась тереть ладони и разминать пальцы.

– Зофька! Подожди! А самое главное! – донеслось до неё снизу, и увесистые шаги Флуха затопали по лестнице.

Она повернулась к двери. Но Флух приоткрыл её только наполовину:

– Не мешаю, не мешаю! Творческий процесс и всё такое… Я только по материальному вопросу… вот. Здесь твой аванс и квартальная премия!

Он дотянулся до подоконника и шлёпнул на краешек тоненькую пачку купюр.

– А… за что ещё и премия? – удивилась Зоя.

– За смелость, конечно! – серьёзно объяснил он.

Кивнул, будто поклонился. И тихонько прикрыл за собой дверь.

Голубовато-зелёные тысячные бумажки расходились узеньким веером, и поверх рисунка на каждой шла пунктиром блестящая серебристая полоска.

Зоя строго посмотрела на них.

Не хватало ещё в конце концов всё-таки разреветься!