Флирт и ревность

Глава 4

Это был никакой не сюрприз. Во всяком случае, для Барни. Вот для Лэнгли это был сюрприз, и вид у него был недовольный, но он промолчал, когда Барни подсел к их столику.

Для Сайан это тоже был сюрприз, и она от злости и ярости даже стала заикаться.

— Что ты здесь делаешь? — произнесла она высоким, истерическим голосом.

— Пришел поесть, — сказал Барни.

— Почему сюда?

— Мне нравится китайская кухня. Как тесен мир, не правда ли?

Он взял меню и наклонился к Сайан:

— Что вы себе заказали?

Она увидела у него в руке записочку, которую он большим пальцем прижимал к меню, и прочитала: «Не будь дурочкой, любовь моя. Если ты мне приглянулась, я никакому другому мужчине не дам ужинать с тобой вдвоем при свечах». Свечей тут не было, на столике стояла только низкая толстая лампа с красным абажуром. Если бы Лэнгли увидел и прочел эту записку, она никогда не смогла бы оправдаться.

— Два вечера подряд ездить по ресторанам — это может плохо сказаться на твоем здоровье. Кстати, ты ужасно выглядишь, — в бешенстве сказала она.

Интересно, откуда он узнал? Наверняка не от Фионы. Он мог подслушать их разговор с Лэнгли сегодня утром, когда Лэнгли приглашал ее. Сайан многое дала бы сейчас за то, чтобы иметь возможность высказать вслух все, что об этом думает. Ей больше всего на свете хотелось, чтобы Барни остался ее поклонником только в шутку, как они и договаривались сначала. Ей стало так горько, что захотелось плакать, в глазах появились едкие слезы разочарования и обиды. Она посмотрела на Барни и еще раз сказала:

— Ужасно выглядишь.

— Я всегда так выглядел. Это Лэнгли в нашей семье красавчик.

— Зато тебе досталась вся наглость. Иди домой!

Барни пожал плечами, приподнялся из-за стола, покачнулся и снова сел.

— Ты в порядке? — спросил Лэнгли.

— Конечно. Я попрошу нашего друга, чтобы вызвал мне такси.

— Сайан, может, позволим ему остаться? — спросил Лэнгли.

Барни сам был виноват в том, что совершенно не соблюдал режим, предписанный врачами, но, если ему станет хуже, неприятности все равно лягут на плечи Эмили и Лэнгли. Было как-то совсем уж нелепо просить его пересесть за другой столик, потому что он все равно будет все время пялиться на нее, и вечер в любом случае испорчен.

— Я не знаю, зачем ты сюда заявился, — сказала она Барни. — Ты и в Лондоне не мог бы вести более бурной светской жизни.

— Полагаю, ты шутишь, — сухо ответил он.

Значит, ему уже здесь наскучило, и она даже представить себе не могла, что он может сделать в следующую минуту. Весь ужин она просидела как на пороховой бочке, но огня к ней так и не поднесли. Если бы не слишком экзотическая еда и отсутствие Эмили, можно было вообразить, что они сидят у себя на кухне. Закончив ужин, они встали все вместе.

На улице дождь злобно барабанил по мостовой.

— Я подгоню машину, подождите здесь, — сказал Лэнгли и поплелся под дождь.

Сайан смотрела, как Лэнгли идет по улице. Не глядя на Барни, она сердито спросила:

— Что это за игры такие? Зачем тебе нужно было здесь появляться?

— Тебе же нужен реализм, не правда ли? Если предполагается, что я влюбился в тебя с первого взгляда, мне еще рано сдаваться. Не беспокойся ни о чем.

Сайан кипела от возмущения, все еще глядя в спину Лэнгли.

— Все равно он победит, и в тот момент, когда он наденет кольцо тебе на руку, я признаю свое поражение и вы оба обретете во мне брата на всю жизнь.

— Не рассчитывай на смех за кадром, мой дорогой. Может быть, в нашей тихой заводи не так много интересных событий, но оставь свои приколы для своей подружки с телевидения и не пытайся развлекаться за счет местных.

— Ты удивляешь меня с каждым разом все больше и больше, — сказал Барни. — Все вокруг твердят мне, что ты мягкая, добрая девушка.

Она и была мягкой и доброй, но, глядя на свое отражение в темном окне «Ветки лотоса», она увидела такие злые глаза, что сначала узнала свое платье и только потом — лицо.

Барни вышел из машины у салона, и Сайан сказала Лэнгли:

— Пожалуйста, зайди к нам на чашечку кофе, я тебя очень прошу.

— Спасибо. — Он остановил машину перед магазином Фионы и Джорджа, и они вместе вышли. — Извини, все вышло совсем не так, как я рассчитывал.

— Я тоже рассчитывала совсем на другое. — Они улыбнулись друг другу в свете фонаря, потом прошли через боковую дверь и поднялись наверх по лестнице.

Лэнгли был здесь раньше только один раз, теперь он огляделся вокруг и сказал, что комната очень милая.

Сайан налила кофе, извинившись за то, что он растворимый. Наконец они одни.

— Ты говорила Барни, куда мы идем? — спросил Лэнгли.

— Ну конечно нет. Хотя, даже если бы и сказала — я все равно не поверила бы, что он туда явится.

— А я бы поверил. Он считает тебя привлекательной. — Вид у него стал беспокойным. — Ты ведь тоже не испытываешь к нему отвращения, правда?

Сегодня она испытала именно это.

— Моя привлекательность для него состоит в том, что я под рукой и что я не замужем, — улыбнулась Сайан. — Но я же не идиотка, я же не стану принимать всерьез то, что говорит Барни.

— И не надо. Не делай этого. — Лэнгли взял ее за руку. — Для Барни жизнь всегда казалась шуткой. Он всегда был таким. Знаю, что это просто привычка, но я до сих пор чувствую себя в ответе за него, и я не вынес бы, если бы он тебя обидел.

— Я не обиделась. — Она наклонилась к нему и с жаром произнесла: — Мне кажется, он забавный, вот и все. Каждый, кто думает только о себе, может быть беззаботным, и в этом есть свой шарм, но меня это не привлекает.

Так что конец вечера оказался очень милым. Они выпили кофе и еще поговорили о выставке картин Лэнгли. Он рассказал ей об отце, и она в который уже раз пожалела, что ей не довелось с ним познакомиться, потому что наверняка он был прекраснейшим человеком, таким же, как Лэнгли, и Эмили ей говорила то же самое.

Сайан рассказала ему про тетушку Мэри, и теперь они уже не могли снова стать просто коллегами по работе. Конечно, они с самого начала были друзьями, но сегодня они стали роднее и ближе друг другу, и, когда Лэнгли пора было уходить, он обнял ее и сказал:

— Сайан, ты такая необыкновенная.

Он поцеловал ее, и она подумала с абсолютной уверенностью, что он ждал ее с того момента, как она появилась на свет. Что ее жизнь была дана ей только для того, чтобы встретить его, и ничего лучше и правильнее этого не могло быть…

На следующее утро она проснулась под стук пишущей машинки и резко села в кровати, в мозгу закружились панические мысли. Она снова проспала, и теперь уже не на несколько минут. Сайан схватила домашний халат, лежавший рядом с диваном, и высунула голову за занавеску.

— Который час? — спросила она.

— Без четверти десять, — ответил Барни. — Кстати, сегодня воскресенье.

Ну конечно, сегодня же воскресенье! Сегодня днем они с Лэнгли идут в город.

— Ах! — сказала она. — Прости, что я помешала твоей работе. — Потом она вспомнила еще кое-что. — Ах нет, никаких извинений — ты же испортил мне вчера вечером свидание!

— Разве? — Голос его звучал удивленно. — А я думал, что, наоборот, помог. Разве Лэнгли не попросил тебя выйти за него замуж, когда вы пришли вчера сюда?

— Нет, конечно. Не в первое же свидание!

— Отлично. Скажи ему, что я сделал тебе предложение, посмотрим, что получится.

— Ха! И он еще говорит о реализме. Кто же в это поверит? Лэнгли же первый и не поверит, он тебя слишком хорошо знает.

— Думаешь?

— О да, он тебя знает просто как облупленного. — Сайан сказала с ноткой обвинения: — Ты ведь считаешь, что жизнь только шутка, верно? Ты ничего не принимаешь всерьез.

— А она и есть шутка, — отозвался Барни. — То состояние, в котором сейчас находится мир, может быть только шуткой.

Она сама была счастлива, и мир ей казался не таким уж плохим. Она взмолилась:

— Ну пожалуйста, не встревай больше, не мешай нам, прошу тебя.

Он постучал еще немного на машинке.

— Ладно, можешь действовать сама.

— Хорошо, — сказала она. — Очень хорошо.

Он продолжал стучать, склонив голову. У Лэнгли были каштановые волосы. Когда он целовал ее прошлой ночью, она пробежалась по ним пальцами — они были мягкие. У Барни волосы были темные, почти черные, густые и жесткие.

Сайан ушла к себе в комнату, занавеска упала за ее спиной, и она подумала, как замечательно, что сегодня воскресенье.

По воскресеньям Сайан обедала с Фионой и Джорджем, помогала по хозяйству или убиралась вместе с ними на тех этажах, где были магазин и мастерская, пока Фиона возилась на кухне. Сейчас она спустилась на кухню, где Фиона и Джордж завтракали и читали газеты. Сайан выпила с ними чаю, съела пару тостов, и Фиона, с наслаждением греясь в солнечном свете, который струился через окно кухни, сказала:

— Сегодня будет слишком жарко для горячего обеда. Может, откроем консервированную курицу и настругаем немного салата?

— То, что нужно, — сказала Сайан.

Джордж согласился по поводу жары. Он сказал, что, пожалуй, уберется в магазине и мастерской попозже, и Сайан предложила:

— Если решите, что я могу вам чем-нибудь помочь, просто крикните мне. Пойду попробую что-нибудь слепить.

Она надела старый рабочий халат, закатала рукава и взяла старый ящик из-под каких-то товаров, чтобы использовать его как подставку. Она слышала из-за занавески стук машинки, но через какое-то время перестала его замечать. Она не могла бы сказать, когда это случилось, но в какой-то момент работа захватила ее, как будто что-то внутри безжизненной глины пыталось вырваться наружу. Теперь ей уже становилось нелегко — она переживала, злилась, когда что-то не получалось. Дело не шло, она никак не могла добиться той формы, которую задумала, но не оставляла работу, и, когда вошла Фиона с чашкой кофе, она стояла на полу на коленях, безнадежно глядя на свое творение, и ничего не слышала вокруг, пока Фиона не спросила:

— Бог мой, что это такое?

— Легко тебе спрашивать, — сказала Сайан. — Видимо, можно не интересоваться, нравится тебе или нет.

— По-моему, не очень. — Фиона вздрогнула, как от холода.

Сайан поблагодарила ее за кофе. Теперь она снова слышала стук машинки.

— Я только что отнесла Барни чашку, — сообщила Фиона. — Он тоже посмотрел на меня, как будто я из другого мира.

Обедала Сайан у себя в комнате. Фиона принесла еду наверх и сказала:

— Уже половина третьего, я догадалась, что ты еще работаешь. — Она бросила еще один взгляд на работу Сайан. — Не могу сказать, что теперь мне больше нравится. От него мне становится как-то одиноко.

— Почему?

— Не знаю даже. Это человек, женщина. Но она мне почему-то напоминает скалу, которую я видела в детстве. Там вокруг больше ничего не было, только эта скала, и она была так высоко, и я думала, как тяжело ей, наверное, держать все небо.

Время летело незаметно. Сайан не могла поверить своим ушам, когда вдруг в дверь постучал Лэнгли и спросил, можно ли ему войти. Она накинула на фигуру мокрую тряпку, открыла дверь, вышла в коридор и сказала:

— Прости, у меня часы остановились. — Лучше нагло солгать, чем признаться, что она была поглощена куском глины и совсем забыла про него. — Ты мог бы пока пойти поболтать с Барни, по-моему, он еще здесь. Или с Джорджем и с Фионой. Я буду готова через десять минут.

Лэнгли заглянул в складскую комнату, и Барни посмотрел на него с отнюдь не приветливым выражением, так что он спустился по лестнице и нашел Джорджа. Сайан успела помыться и переодеться в похвально короткий срок и от спешки выглядела ничуть не хуже, даже разрумянилась. Она еще раз пространно извинилась, и Лэнгли сказал, что за десять минут она сотворила чудо.

Они попрощались с Джорджем и Фионой, выехали из деревни и поехали еще дальше в глушь, по лесным дорогам, через фермы, по горбатым мостикам. В домике с соломенной крышей они выпили чаю с горячими ячменными лепешками и домашним сливовым вареньем. В одной деревушке они остановились и осмотрели дом, где родился знаменитый поэт. Сайан слышала про него, но не смогла бы вспомнить ни строчки из его стихов, даже если бы от этого зависела ее жизнь. А Лэнгли помнил. Он знал их довольно много и по дороге домой читал ей стихи. Он хорошо чувствовал музыку слова, у него был красивый, хорошо поставленный голос, и она слушала его с наслаждением. Любимой темой этого поэта была природа, и все картины Лэнгли тоже были посвящены деревенскому ландшафту, так что Сайан не удивилась, когда он сказал ей, что этот поэт всегда служил ему своего рода вдохновителем. Она подумала: интересно, а он знает, что Барни черпает вдохновение у Нелл Гвин? Потом она решила, что, наверное, знает, и промолчала. Неуместное упоминание этого имени могло испортить все настроение этого романтического дня.

Они вернулись к себе в деревню около семи часов вечера, и Сайан отказалась заходить в салон, сказав, что ей нужно кое-что сделать дома. Она попрощалась с Лэнгли и закрыла за собой дверь своей комнаты с таким чувством, будто за ней прятался ее тайный любовник. Она заглянула за занавеску, с радостью увидела, что Барни уже ушел, и остаток вечера провела за работой. Это была пустая трата времени, но, в конце концов, это было ее собственное время.

В течение следующих двух дней Барни держал слово. Он ни во что не вмешивался. Целыми днями он работал и никого не беспокоил. Перед тем как уйти из дома, он завтракал, дожидался, пока Сайан придет в салон, потом шел в комнату Нелли и работал там приблизительно до того времени, когда закрывался салон.

В студии Сайан помогала натягивать обшивку на шесть стульев из столового гарнитура, а Лэнгли был целиком занят «Денистонским утесом». Она строила планы насчет выставки работ Лэнгли и была очень рада, что никто больше не упоминает про ее выставку. Она не говорила Лэнгли, что каждый вечер проводит больше времени, чем, может быть, следовало бы, за своим глиняным изваянием, и не думала, что Барни обмолвился об этом Лэнгли. Она вообще почти не встречалась с Барни и не разговаривала с ним до утра среды, когда, проходя мимо кухни, он напомнил:

— Не забудь посмотреть сегодня вечером телевизор.

— А, Натали, — сказала она. — Обязательно.

— А что, что Натали? — спросил Лэнгли.

Барни к этому времени уже ушел. В последнее время он всерьез принялся за работу, и Эмили даже позвонила по этому поводу старому доктору Мюррею и попросила его зайти к ним и сделать Барни внушение. Однако доктор так громко захохотал, что Эмили пришлось отвести трубку подальше от уха. «Кто, я? — говорил он. — Я не мог удержать его в постели, когда ему было семь лет. А какая на меня надежда теперь, когда прошло двадцать лет?»

— Так что там насчет Натали? — повторил Лэнгли, и Эмили перестала мыть посуду, чтобы ничего не пропустить.

— Это та девушка, которая звонила ему в первый день, актриса. Сегодня ее будут показывать по телевизору, часов в восемь вечера.

Но у Лэнгли на этот вечер была назначена встреча с одним специалистом по антикварному серебру. Он был огорчен — ему хотелось увидеть Натали.

— Впрочем, — сказал он Сайан, — так много знакомых Барни появляются на телевидении и в газетах почти каждую неделю, что кого-нибудь мы обязательно увидим.

Сайан собиралась посмотреть фильм вместе с Фионой и Джорджем. Неожиданно к ней присоединился Барни.

Фиона придала этому маленькому событию оттенок праздника — она приготовила рис со специями и открыла бутылку красного вина.

Самый первый кадр начинался с крупного плана Натали, и Фиона вздохнула:

— Почему жизнь так несправедлива?

Натали Вендер была прекрасна: красивая лепка лица, превосходная кожа, огромные, с поволокой, глаза смотрели на зрителя сквозь пелену падавших вперед, развевающихся волос. Мужчина может утонуть в таких глазах, подумала Сайан. Она где-то читала эту фразу, и не раз, но ей раньше не доводилось видеть иллюстрацию этих слов. Фильм был довольно пустым, но действие шло быстро, и сюжет оказался интересным. Натали играла свою роль с каким-то неуловимым колдовским очарованием, так что, когда фильм закончился, Джордж и Фиона единогласно одобрили его. Сайан тоже. Она добавила свои похвалы в общий хор восторженных дифирамбов, и Барни сказал, что он все это передаст Натали и той наверняка будет приятно услышать, что все считают ее потрясающей.

— Хочешь, я тебе помогу? — спросила Сайан, кивнув на пустые тарелки, и Фиона сморщила нос:

— Мне даже не хочется сейчас ими заниматься, их же мало. Потом помою.

Сайан встала:

— Тогда, если вы не возражаете, я пойду. Спасибо за ужин и за фильм, и, пожалуйста, Барни, передай Натали, как нам всем понравилось.

— Передам, — сказал он.

У себя в комнате Сайан посмотрела в зеркало и подумала, каково это — иметь такую внешность, как у Натали. Что ж, она об этом никогда не узнает, и под впечатлением от красоты актрисы, которое еще было живо в ее памяти, ее собственное лицо показалось ей таким заурядным, что она чуть было не разбила зеркало. Вместо этого она просто повернулась к нему спиной. Сначала она собиралась поработать над своей поделкой, но теперь решила написать письмо мадам Элен, чтобы сообщить, как хорошо у нее все здесь складывается. Она поискала взглядом кошелек, в котором у нее лежала целая упаковка марок. Но кошелек был в сумочке, и теперь она вспомнила, что оставила ее внизу, возле канапе Фионы. Она пошла за ней и только вышла на лестничную площадку, как услышала голос Барни.

Он сидел на ступеньке к ней спиной и разговаривал по телефону. Конечно, Сайан могла бы пройти мимо, однако в этот момент он сказал: «Скучаю без тебя? Натали, милая, ты даже представить себе не можешь, как сильно», — так что топать теперь вниз по лестнице и пропихиваться мимо него было сейчас почти так же бестактно, как если бы он держал Натали Вендер в своих объятиях. Сайан попятилась и как можно тише зашла в свою комнату. Голос у Барни был ласковый и томный: «А потом мы с тобой вместе вернемся». На этих словах она закрыла дверь.

Значит, он собирается возвращаться в Лондон. Отлично, подумала Сайан, здесь ему все равно не место, он же прирожденный подрыватель устоев. Отлично! Главное, чтобы Эмили и Лэнгли не слишком расстроились из-за этого, потому что они будут волноваться за его здоровье.

Теперь Барни нужна была Натали, он скучал без нее, и она была ему нужна, но надолго ли? Такой человек, как Лэнгли, если испытывает в ком-то нужду, так уж на всю жизнь, а Барни на самом деле ни в ком не нуждается. Во всяком случае, надолго. Раньше она никогда не сталкивалась с таким патологическим случаем полной самодостаточности. Он всегда знает, чего хочет, и всегда добивается своего. Однако Натали, возможно, ничуть не уступает ему, во всяком случае, Сайан на это надеялась.

Она дала им достаточно много времени, чтобы закончить разговор, спустилась по лестнице и зашла в гостиную.

— Я оставила у вас свою сумочку, — объяснила она.

— Я рассказала Барни про ту штуку, которую ты лепишь, — сказала Фиона.

— Хочу посмотреть, — заявил он.

Сайан пожала плечами:

— Она там. Не стесняйся, заходи.

Барни пошел за ней. Он посмотрел на изваяние, и Сайан сказала:

— Я думала, что это женщина, а Фиона говорит, что это скала, которую она видела в детстве.

— Она уже закончена?

— Да. — Больше говорить было нечего, и она спросила: — А как твой сценарий?

— Идет потихоньку.

— Натали приезжает сюда? — Это вырвалось совершенно нечаянно. Она пояснила: — Я вышла из комнаты, когда ты говорил по телефону, и случайно услышала. — Это было не преступление, она же не хотела их подслушивать. — А когда она приезжает?

— В субботу, на выходные, — ответил Барни.

— Для вас обоих это будет приятно.

— Да. — Он улыбнулся, но, скорее всего, не Сайан, а Натали. — Я могу тебе помочь — сделаю для тебя обжиг этой фигуры. У нас за салоном есть печь для обжига, ты, наверное, сама знаешь, но ее уже давно не используют.

— Мне как-то не хотелось спрашивать об этом у Лэнгли, — сказала Сайан.

Барни рассмеялся:

— Ты права, он был бы недоволен. Вон Фиона тоже уже недовольна твоим творением.

— Эмили тоже собиралась смотреть Натали по телевизору, — сказала Сайан. — Она, наверное, придет в восторг, когда узнает, что Натали приезжает на выходные.

Эмили была не просто в восторге, она была даже слегка в ужасе. Она не привыкла принимать таких роскошных гостей, и чем больше Барни убеждал ее, что Натали не нужно ничего особенного, что Эмили справится одной левой, тем беспокойнее и суетливее она становилась. Взять хотя бы еду. Эмили была убеждена, что Натали соблюдает редчайшую диету, и возилась с поваренной книгой, пока Лэнгли не вспылил:

— Эмили, да эта девчонка просто неизвестная актриса, каких пруд пруди. Да она, может, рада до смерти будет, если ее просто досыта накормят.

Но Эмили на это не поддалась. Она была абсолютно уверена в том, что Натали Вендер ест регулярно и при этом дорого, а они просто успокаивают ее, притворяясь, что это не так.

Сайан никому не сказала о том, что Барни собирается возвращаться в Лондон вместе с Натали. Сообщить эту новость семье надлежало ему самому, а не ей, но, когда в четверг в салон заглянул доктор Мюррей, она об этом вспомнила.

Он позвонил в звоночек у входной двери, когда они обедали, Сайан пошла посмотреть, что это за назойливый посетитель, и вернулась вместе с доктором. Это был высокий сутулый человек, с неожиданно глубоким низким голосом для его узкой груди. Он был к тому же другом семьи, знавшим Барни и Лэнгли с самого рождения.

Неожиданно для себя Сайан спросила:

— Вы ведь не считаете, что в таком состоянии Барни может возвращаться в Лондон?

Доктор Мюррей посмотрел на нее так, будто она сказала что-то совсем несообразное:

— Разумеется, нет, ни в коем случае. Об этом просто не может быть речи! — Не зная, конечно, в точности тот образ жизни, который вел обычно Барни в Лондоне, доктор Мюррей знал тем не менее самого Барни и понимал, что его никакими силами нельзя заставить подчиниться медицинским требованиям. Он довольно сурово посмотрел на Лэнгли: — Постарайтесь удержать его здесь как можно дольше. Полгода, как минимум.

Когда доктор ушел, Эмили доверительно сообщила Сайан, что это все было наказанием за то, что с Барни никогда ничего страшного не приключалось. Но раз уж пришлось оказаться в руках врачей, то надо их во всем слушаться. Эмили любила обоих братьев, но видела, что жизнь гораздо более тяжелым гнетом ложится на плечи Лэнгли. Она сказала:

— Вот увидишь, через полгода ты ни за что не скажешь, что Барни вообще попадал в эту аварию, а у бедного Лэнгли спина искалечена на всю жизнь.

Сайан закусила губу, чтобы не улыбнуться. Она знала, о чем говорит Эмили: мальчиком Лэнгли упал с лошади. Когда он очень уставал или перенапрягался, его спина до сих пор болела и он начинал прихрамывать — совсем чуть-чуть, почти незаметно.

Приезд Натали Вендер в субботу был праздником для всей деревни. Все уже знали, что она приезжает, и, когда красная спортивная машина остановилась около салона, эта весть вихрем пронеслась по деревне. В среду Эмили успела рассказать всем своим друзьям и знакомым, что подругу Барни будут показывать по телевизору, и все телеприемники в радиусе пяти миль были настроены на Натали. Теперь она была здесь во плоти, и всем хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на нее.

Барни стал ждать ее приезда задолго до назначенного срока, как показалось Сайан. В то утро он не пошел в лавку, где обычно работал; после завтрака вернулся в студию и бродил там без дела, глядя, как Сайан перетягивает обивку на стульях, а также критически рассматривая «Денистонский утес». Потом он нашел набор китайских шашек викторианской эпохи, расставил их и начал играть сам с собой.

Лэнгли опустил кисть и сказал, что, пожалуй, на сегодня оставит «Денистонский утес», и Сайан не винила его. Лэнгли не мог писать, когда Барни находился рядом. Хотя он молча играл в шашки, все равно в его присутствии было что-то нарушающее покой. Казалось, что он в любой момент может посмеяться или сказать что-нибудь под руку.

Каждый раз, когда звенел звонок или входил очередной посетитель, все сразу думали, что, может быть, это Натали. Каждый раз Барни вскакивал, пока Сайан не сказала ему:

— Может, тебе лучше открыть дверь и сесть так, чтобы ты видел всех входящих? Из-за тебя я все время сбиваюсь.

— Очень разумное предложение, — усмехнулся Барни.

Он взял доску с шашками и устроился так, чтобы видеть весь магазин.

Когда же красная машина на самом деле подъехала, Сайан как раз провожала покупателя и говорила обычные слова о том, что надеется еще увидеть его в их магазине.

Телекамеры не солгали. Натали Вендер была красавицей. Даже без чудес телевизионного грима и освещения было видно, что она не утратит своей красоты еще по крайней мере лет двадцать. На ней было темно-синее платье без рукавов, темно-синие туфли-лодочки, и вид у нее был такой, словно она только что сошла со страниц глянцевого журнала.

Натали побежала навстречу Барни. Он обнял ее здоровой рукой и сказал:

— Слава небесам, ты здесь. Это была самая длинная неделя в моей жизни.

— А кто виноват? — спросила она. — Из-за кого эта неделя стала самой длинной? — Она отступила на шаг и рассмотрела его. — Тебе уже лучше?

— Теперь да.

— Мне тоже, — сказала она. — Намного, намного лучше.

Наконец Барни заметил Сайан и представил девушек друг другу.

Натали улыбнулась; у нее была приятная, мечтательная улыбка.

— Он хорошо себя вел? — спросила она у Сайан. — Слушался врачей? — Не дожидаясь ответа, она снова посмотрела на Барни.

— Пойдем, я тебя познакомлю с братом, — сказал он.

Натали осталась довольна Лэнгли. Она пришла в восторг от «Денистонского утеса» и в восхищение от коня-качалки.

— Мне всегда хотелось иметь такую игрушку, — сказала она. — Всегда.

Все это было похоже на небольшую пьесу, сыгранную, впрочем, очень мило, с Натали Вендер в главной роли; Сайан была удивлена, обнаружив в своем характере такую желчную струнку, потому что у нее не было никаких оснований для ревности. Натали совершенно очаровала Лэнгли, так же как она, видимо, очаровывала каждого, кто мог называться мужчиной, однако при этом ее собственные взгляды были устремлены исключительно на Барни. Она не спускала с него глаз, когда гладила по гриве деревянного коня и когда говорила Лэнгли, что находит его картину превосходной.

Когда Барни сказал: «А теперь иди поздоровайся с Эмили», она сразу же оставила Лэнгли, почти на середине фразы, и тут же отправилась очаровывать Эмили.

«Однако, — подумала Сайан, — я сегодня утром что-то в очень вредном настроении! Вместо того чтобы злиться на нее из-за того, что она так восхитительно хороша, я должна благодарить небо за то, что она нацелена на завоевание Барни, а не Лэнгли».

Обед, который приготовила Эмили, имел огромный успех. Сегодня они обедали в столовой, а не на кухне, Эмили вытащила все столовое серебро, как будто они принимали особу королевской крови, так что даже Барни рассмеялся и сказал:

— Не подумай только, что мы так обедаем каждый день.

— Все так красиво, очень, очень красиво, — ответила Натали.

От этих слов Эмили просто растаяла. Натали хвалила каждое ее блюдо и просила дать ей рецепт. «Клянусь небом, она хорошо готовит, — думала Сайан, — скорее всего, даже очень хорошо. И мой бисквит «Виктория» не идет ни в какое сравнение с ее кулинарными талантами».

Сайан молчала почти весь обед. Говорили в основном Барни и Натали, хотя время от времени Лэнгли тоже вступал в разговор, а Эмили просто сидела и улыбалась. Сайан тоже улыбалась и смеялась, когда все смеялись, но она была рада, когда обед закончился и она смогла ретироваться в студию. Конечно, она не ревновала, но в присутствии Натали Вендер любая обыкновенная девушка чувствовала бы себя подавленной.

Сайан оставила Лэнгли в столовой допивать кофе, за разговором о фильме, в котором у Натали была небольшая роль. Съемки должны были начаться в ближайший вторник. Барни был здесь как рыба в воде. Он знал все имена, которые упоминала Натали, и сам занимал в этом мире не последнее место, его статус был намного, намного выше, чем у Натали.

Когда она вернулась вечером в лавку, Фиона хотела узнать все про Натали, и Сайан сказала:

— Она точно такая же, как на экране, потрясающая. Фиона рассмеялась:

— Да, в этом они все похожи — девушки Барни.

— А что, он многих сюда привозил?

— Ну, он не так часто сюда наезжал, но обычно с ним кто-нибудь был. — Фиона вставляла пробную помаду в отверстия на витрине. Она вынула еще один тюбик из ящика, поставила его в соответствующее по цвету место и добавила: — Но авария его немного приостановила, так что, я думаю, это на руку Натали, если она хочет его заарканить.

— У Натали и без этого много шансов, — сказала Сайан. — И я думаю, что планы у нее очень и очень серьезные.

Завтра Натали уедет в Лондон, и Барни вместе с ней, а сегодня вечером Сайан идет с Лэнгли в кино. Она тщательно оделась и накрасилась и была бы вполне довольна собой, если бы только не видела на каждом углу Натали Вендер. Не буквально, конечно. Сайан находилась у себя в комнате, а Натали была где-то с Барни. Но когда тебе по-настоящему хочется хорошо выглядеть и ты стараешься ради этого, то очень неприятно думать о том, что даже если бы Натали Вендер упала в сточную канаву, то все равно выглядела бы в десять раз шикарнее, чем ты.

Фильм тоже не улучшил ее настроения. Там все почему-то были несчастными, причем с начала до самого конца, а Лэнгли казался погруженным в какие-то свои думы.

Когда они вместе ужинали у нее в комнате, Сайан пыталась быть хотя бы наполовину такой веселой и забавной, как Натали, но понимала, что ей до нее далеко. Еще до похода в кино Сайан оставила куриную запеканку у Фионы в духовке, и теперь они ее ели, и было вкусно, но вечер был какой-то скучноватый. Натали и Барни никуда не пошли, решили остаться дома вдвоем, рассказал ей Лэнгли, и в этот момент Сайан пришло в голову, что Лэнгли, наверное, сейчас сидит и думает, что вот опять Барни повезло: Барни был с Натали, а он, Лэнгли, — с Сайан.

Когда Лэнгли угрюмо уставился в свою чашку с кофе, она все же спросила:

— Что-нибудь не так?

— Конечно нет, — сказал он и добавил: — Ты ведь не думаешь, что Барни действительно собирается вернуться в Лондон, а?

Пока она пыталась придумать, как бы получше ответить на этот вопрос, Лэнгли продолжил:

— Ты сказала об этом доктору Мюррею, и Натали, похоже, тоже так считает. Она так говорит о будущей неделе, будто они с Барни будут вместе.

— А что говорит сам Барни? Почему ты его не спросишь?

— Я знаю, это может показаться странным, но, если я начну с ним спорить, это будет самый верный путь к тому, чтобы он немедленно собрал вещи и уехал. Мне кажется, он до сих пор видит во мне старшего брата, который когда-то диктовал ему свои законы.

— Никогда в жизни не слышала подобной глупости, — сказала Сайан.

— Да, наверное, — вздохнул Лэнгли. — Впрочем, я думаю, все, что мы можем сделать, — это надеяться на лучшее, потому что все-таки ему пока рано уезжать, он еще не настолько оправился. Хотя тебе, наверное, это покажется глупым.

— Что правда, то правда, — выразительно согласилась она, но потом смягчилась и улыбнулась. — Не беспокойся, Натали Вендер так замечательна, что наверняка из нее выйдет еще и отличная сиделка. Если она будет все время рядом с ним, будет варить ему питательные бульоны и все такое, он поставит рекорд по скорости выздоровления.

Но Лэнгли даже не улыбнулся. Он еще раз вздохнул, еще горше. На этот раз Сайан тоже вздохнула вместе с ним и устало сказала:

— Ну, тогда я могу предложить только одно — подлить ему в кофе снотворного, а потом запереть на чердаке, пока она не уедет.

Но Лэнгли не оценил остроумие и этого решения. Вскоре он поднялся, поцеловал ее на прощанье, и на этом их свидание закончилось. Она закрыла за ним боковую дверь в лавку, медленно поднялась обратно к себе, замечая, что у нее разболелась голова и что день оказался на редкость бездарным…

В это воскресное утро Сайан вместе с Фионой готовила обед, потом они обе помогли Джорджу натереть пол внизу, в лавке. Она поела вместе с Джорджем и Фионой, а потом отправилась в салон. Вчера вечером она пообещала прийти: она отклонила приглашение на ужин, но обещала непременно заглянуть, чтобы попрощаться с Натали, а заодно, возможно, и с Барни.

Она вошла в салон и прошла через торговый зал к двери, которая вела в жилые помещения. Она открывалась в квадратный вестибюль, где были лестница и несколько других дверей. Дверь на кухню была открыта, и оттуда вышла Эмили, как будто она поджидала там Сайан.

— Он тоже уезжает, — сказала Эмили. Ее лицо порозовело, она разволновалась. — Ты же знаешь, что сказал доктор. Он еще нездоров. Лэнгли хочет попросить доктора Мюррея прийти поговорить с ним.

— Я думала, что доктор Мюррей уже сказал свое слово, — произнесла Сайан. — И много его Барни слушал? Где они?

Эмили указала на дверь в гостиную:

— Она там, а он собирает вещи наверху.

— Хорошо, — сказала Сайан. — Не думаю, чтобы он меня послушался, но я все же пойду и поговорю с ним.

Она взбежала по лестнице и постучала в дверь спальни, которая, как она знала, принадлежала Барни. Он крикнул:

— Войдите!

Перед ним на кровати стоял наполовину собранный чемодан, а он сидел рядом и смотрел в него, как будто проверял его содержимое.

— Привет, — сказал он, увидев Сайан.

— Ты же знаешь, что ты не можешь ехать, — проговорила она. — Ты еще нездоров.

— Что? — Он только теперь услышал ее. Прежде чем она успела повторить, он еще раз переспросил: — Что?

— Слушай, — сказала Сайан, — не будь таким олухом. Ты знаешь, что тебе сказал доктор. Я понимаю, тебе здесь скучно, мы народ не очень веселый, а там, откуда приехала Натали, весело и чудно, там живут веселые и красивые люди, но наверняка ты можешь смириться с этим еще на какое-то время. И если твоя работа для тебя важна, то тебе просто придется потерпеть еще немного, потому что ведь именно так тебе и было сказано: что ты не можешь пока по состоянию здоровья полноценно работать, да и еще и развлекаться на полную катушку, как раньше. Понял?

— Не суй свой нос в чужие дела, дорогая, ты пока еще не член семьи.

Сайан сказала с горечью:

— Тебе ведь совершенно наплевать, что Эмили вне себя от беспокойства из-за твоего отъезда, а Лэнгли из-за этого ночей не спит!

— Это одно из моих самых ранних воспоминаний — что Лэнгли не спит из-за меня, — сказал Барни.

Она нервно зашагала по комнате туда-сюда, потому что была слишком раздражена, чтобы устоять на месте.

— Я вообще никого из них не понимаю. Почему они хотят, чтобы ты остался, почему Эмили хочет, чтобы ты был здесь, или вообще почему кто-нибудь должен этого хотеть? Как ты не можешь понять такой простой вещи, что после аварии ты уже не тот прежний здоровяк? Тебя вытащили из машины полумертвого, и, как правильно сказал доктор Мюррей, ты еще никогда в жизни не бывал в таком плохом состоянии, как сейчас.

— Я знаю, — кивнул Барни. Он все еще сидел на постели, и глаза его на иссеченном шрамами лице были мрачными. Сайан раньше никогда не видела его таким, и выражение его лица заставило ее прикусить язык и прервать поток своих горячих увещеваний. Он сказал с отстраненной иронией: — Ты могла бы не стараться произносить этот страстный монолог. Я и сам понял, что не в состоянии ехать, еще полчаса назад.

— О! — только и могла выдохнуть она.

Больше она не произнесла ни слова, и Барни тоже. Затем он встал, вытащил из чемодана галстук, и она спросила, надеясь на примирение:

— Хочешь, помогу тебе распаковаться?

— На это у меня сил пока хватит. — Он открыл ящик и засунул в него галстук. Голос у него стал хриплым и раздраженным, словно он ненавидел себя за ту слабость, которая приковала его к этому месту.

Сайан была уверена, что он на волоске от того, чтобы в сердцах треснуть здоровым кулаком по стене, и она попыталась предложить ему слабое утешение:

— Ну, ведь это ненадолго — всего на месяц или два.

— Ради бога, перестань меня успокаивать! — вспылил Барни.

— Тогда перестань…

Он резко прервал ее:

— Ты же видела Натали. Даже ты, наверное, должна понимать, что, если я долго пробуду вдали от нее, то такая девушка, как она… В общем, я могу ее потерять.