Формула неверности

Глава первая

Репортер — молодой улыбчивый мужчина — брал интервью у руководителя группы МЧС, только что сошедшей с трапа самолета. Российские спасатели вернулись с Ближнего Востока, из зоны, где недавно шли военные действия.

— Трудно пришлось, — рассказывал крепкий загорелый мужчина, рубя воздух мощной ладонью. — И завалы расчищали, и людей из-под обломков вытаскивали…

— А потери у вас были? — вклинился репортер, видно командир соскучился по общению, а тележурналисту отвели в «Вестях» совсем мало времени.

— Слава Богу, обошлось, — ответил руководитель. — Благодаря исключительно высокому профессионализму наших ребят.

Однако… Ничего себе ребята! Может, для него и ребята, а так — здоровенные, крепкие мужики. Загорелые, как и отец-командир. Телевизионная камера прошлась по лицам бойцов-чрезвычайщиков…

Таня уткнулась взглядом в экран, жадно ища знакомое лицо. Почему она решила, что именно с этой группой должен был вернуться Мишка?

…Однако, увы, не обошлось без травм. Так, при разборке завалов пострадавшего от ядерной ракеты дома был ранен один из командиров подразделения…

Камера потянулась куда-то за спину командира, где двое эмчеэсников тащили носилки с кем-то из бойцов. Таня подумала, что могли бы показать крупным планом его лицо, но, видимо, товарищи по какой-то причине запротестовали.

— …Обрушилась балка перекрытия и раздробила ногу. Чтобы парень не стал инвалидом, потребуется все мастерство наших хирургов. Хотя в службу спасения он вряд ли вернется…

«Не повезло человеку, — в унисон с ним подумала Таня, — никаких боевых действий, и, пожалуйста, раздроблена нога».

— Черчилль! — позвала она.

Щенок бульдога, уже достаточно крупный, чтобы испугать кого-то, кто захотел бы нарушить ее уединение, процокал когтями по паркету, потом прошелестел по паласу и наконец подошел, чтобы положить голову ей на колени.

И тут же обслюнявил ей трико. Таня, забыв, что сама позвала его, недовольно оттолкнула собаку.

Черчилля ей подарили новые знакомые — она, как начальник отдела государственного кадрового агентства, нашла для главы семьи хорошую работу — менеджера проекта в фирме «Климатические системы».

С первой же зарплаты он принес домой в четыре раза больше того, что ему платили на прошлой работе.

— Беру взятки борзыми щенками, — смеясь, рассказывала Татьяна своей подруге Соне, на чьем месте она сейчас работала, поскольку Соня сидела в декретном отпуске по случаю рождения третьего ребенка. Теперь это уже был не только Сонин ребенок — девочка, названная в честь Тани, — но и как бы немного ее. Недавно Таня стала крестной матерью. Своей крохотной тезки.

— Бульдог — это не борзая, — оправдывала ее Соня, — про бульдогов ни в законе, ни в литературе ничего не известно, может, ими брать и не запрещено.

— Успокаиваешь, — нарочито грустила Таня.

Она непроизвольно вздохнула. Прошло три месяца с тех пор, как Михаил уехал со своими коллегами из службы спасения Министерства по чрезвычайным ситуациям на Ближний Восток, и уже через пару недель Таня всякий раз бросалась к телевизору, услышав в новостях сообщение о какой-нибудь группе, вернувшейся из очередного опасного района. И в очередной раз ее ожидания оказывались тщетными.

Прежде она не представляла себе, как медленно течет время для людей одиноких. Вернулась с работы, а дома — никого. День за днем.

Внезапно прозвучавший в тишине пустой квартиры телефонный звонок испугал Таню. Она едва не выронила чашку с бульоном — согласно этикетке, «Быстросуп с шампиньонами», — такой у нее был сегодня ужин.

Не потому, что у нее не было денег на что-то более существенное. Просто надо хоть изредка есть горячее, а готовить для одной себя было неохота.

— Ждешь? — спросил в трубке незнакомый мужской голос.

— Кого? — искренне удивилась она.

— Карп возвращается, не слышала?

Карп! Так зовут Михаила Карпенко — ее бывшего мужа — друзья. Но почему вообще она должна отвечать на подобные вопросы чужих людей? Лучше уж — вопросом на вопрос, испытанный метод.

— Кто вы такой?

— Один знакомый, которому Карп поручил тебя опекать.

Чего только эти мужчины не придумают!

— Интересно же вы меня опекали, что я об этом даже не догадывалась.

— Тебе и не надо было догадываться.

— А мы с вами на ты?

— Не знаю, как вы, а я на ты. Сегодня я сдаю смену. Так что прощай, детка!

— И все-таки я вас не знаю!

— Вот и хорошо, значит, обошлась своими силами. Обошлась? В каком смысле — смогла разрушить все, что имела, без посторонней помощи?

Огромный коттедж на два хозяина, и Таня — одна на все его половины. То есть во второй живет подруга сестры. Как раз сейчас она в санатории.

Таня села в кресло и прикрыла глаза. В тишине, нарушаемой лишь вздохами отвергнутого хозяйкой Черчилля, за закрытыми веками стали оживать картины минувшего.

Татьяна с Мишкой сидели в ресторане, вдвоем за столиком. Почему-то в этом огромном зале столики были только четырехместные. Мишке пришлось заплатить официантке, чтобы к ним никого не подсаживала. Теперь вот сидели одни и не сводили глаз друг с друга.

Хорошо хоть, посадили их в самом конце зала, возле окна, и при желании можно было представить себе, что они одни не только в ресторане, но и вообще на планете. Мысленно щелкнули в голове переключателем, и исчезли посторонние звуки, чужие лица…

Это отключение так им удалось, что официантка, стоявшая перед ними, уже дважды тщетно вопрошала:

— Горячее нести?

Клиенты не обращали на нее внимания. Влюбленные. Их сразу видно.

Официантке было немного обидно. Она обслуживает вот таких, еще совсем зеленых, бегает перед ними с подносами, а они смотрят сквозь нее, точно не видят… Да и в самом деле не видят. Только друг от друга глаз отвести не могут.

Парень — ему на вид двадцать с небольшим, но уже чувствуется, самостоятельный, и денег на ресторан не у родителей выпросил, заработал, в этом официантка тоже, слава Богу, научилась разбираться — прямо млеет от сидящей рядом девчонки. Та помоложе будет. Лет девятнадцати.

«Восемнадцати», — поправила бы Таня, если бы могла подслушать мысли официантки.

Глаза у Мишки хмельные, но вовсе не от алкоголя, они-то и не выпили ничего. От любви хмельные…

Их потянуло друг к другу с первой минуты. С того самого дня, когда Таня проспала — сестра Маша, с которой они вместе жили, ушла совсем рано, разбудила ее, наказав:

— Смотри снова не засни!

И Таня, конечно, заснула, а когда, что называется, продрала глаза, до начала первой пары в институте оставалось всего полчаса. Она уже не успевала ни поесть, ни накраситься, только сумку с учебниками схватила. Одна надежда была на такси, ради чего пришлось тронуть свой неприкосновенный запас.

Она выскочила из дома и стала голосовать. Тогда-то Мишка ее и подобрал. Остановился рядом в своем зеленом старом-престаром «мерседесе».

Тогда это была редкость. Теперь, понятное дело, иномарок в городе пруд пруди, а два десятка лет назад и отечественных машин на всех желающих не хватало, а уж на «мерседес» смотрели как на диковину.

Обычно к частникам Таня не садилась — Маша запрещала. Рассказывала ей всякие страшные истории про девчонок, которых завозили куда-то бандиты-водители, но в тот день Тане было не до осторожности. Опаздывать на занятия она не хотела.

Тогда-то на призывный взмах ее руки перед ней остановилось это зеленое чудо.

Таня упала на кожаное сиденье и выдохнула:

— Пожалуйста, быстрее, я на занятия опаздываю.

— Проспала? — понимающе улыбнулся молодой голубоглазый водитель.

— Проспала, — призналась она.

— Не волнуйтесь дамочка, доставим в лучшем виде, — с нарочито холуйскими нотками заверил он.

Таня расхохоталась на его «дамочка». Как большинство ее сверстниц, она легко смеялась.

Водитель не обманул ее, быстро домчал до института, так что на занятия она не опоздала… Но денег брать с нее не стал, потребовал в качестве оплаты за проезд назвать свое имя…

Почему-то в последнее время все чаще Таня вспоминает Мишку и эту сцену в ресторане. В тот вечер окружающие словно сговорились докучать влюбленным. И эта назойливая официантка, которая под шумок, пока они были такие вот размягченные, хотела слупить с них побольше. Небось закажи они кофе или минеральной воды, только бы возле своего столика ее и видели! Она небось все просчитала: и то, что им обоим вовсе не до еды и что Мишка не станет жлобиться, а будет заказывать все, что она предложит, чтобы потом это все на столе и оставить.

Хуже всего, что досаждать им повадился мужчина из-за соседнего столика.

Первый раз он подошел и спросил не у Тани, у Мишки:

— Разрешите пригласить вашу даму.

Она знала, что так положено, но все равно этому удивилась. Наверное, потому что прежде никогда не была в ресторане вдвоем с мужчиной. Почему спрашивают не у нее? А если она танцевать не хочет, что ж ей, с Мишкиного разрешения все-таки идти?

— Дама не танцует, — сказал ему Мишка.

Но настырный мужик опять стал приглашать ее танцевать и не понимал — или не хотел понимать, — что он им мешает.

— «Ты, Зин, на грубость нарываешься», — сказал ему Мишка словами из песни Высоцкого.

— Это шутка, да? — нахмурился тот.

— Ты лучше ширинку застегни!

Мужик побагровел и испарился, но почти тотчас появился снова и прошипел:

— Выйдем поговорим!

Недаром приставал, недаром лез, выказывая свой гонор. С ним же за столиком сидели еще трое парней, и Таня могла бы поклясться, что именно они все подзуживали его, чтобы он надоедал молодой паре, нарочно не давал им покоя. Скандал провоцировал.

Они своего добились. И скандал состоялся, но, конечно, Таня вспоминала этот вечер не только потому. После ресторана они поехали к Мишке домой — у него уже была однокомнатная квартира, и в ту ночь Таня стала женщиной. Мишка был у нее первым…

Был. Почти шесть лет прошло с тех пор, как она развелась со своим первым мужем, чтобы через месяц выйти за другого. Леонида Каретникова, инженера-строителя, который тоже совсем недавно развелся с женой и жил в небольшом вагончике на территории большого земельного участка, где в качестве прораба строил дом одному новому русскому.

Из семьи он ушел, вернее, уехал на своем «форде», по выражению сестры Маши, был гол как сокол, но он в первый же день сказал Тане:

— Не волнуйся, мы все наживем!

И она нисколько не усомнилась в его словах. По какой причине Леонид развелся с семьей, она не знала — он не любил разговоров на эту тему — и не слишком о том переживала. Все равно даже с его слов она бы не составила верной картины разрыва, потому что во всяком раздоре нужно выслушивать обе стороны, а только для этого с бывшей женой Лени она встречаться не хотела.

Началось все три месяца назад. Тогда за окном сияло ясное летнее утро. Первого месяца лета. Таню разбудила какая-то птица. Она самозабвенно распевала на ветке прямо у раскрытого окна их с Леонидом спальни. Таня скосила глаз — мужа рядом уже не было, и даже место, на котором он спал, уже остыло.

— Я одна, в холодной постели, — нарочито грустно сказала Таня и засмеялась.

Видимо, частенько она была слишком легкомысленна, жизнь свою принимала как окончательно сложившуюся раз и навсегда, потому, когда в очередной раз благополучие либо взрывалось изнутри, либо этому помогал кто-то снаружи, она воспринимала случившееся как крушение всех своих надежд. А тогда…

Муж Леня вставал рано и с утра начинал звонить рабочим, поставщикам и кому-то там еще, ругался нецензурно. Разве что понижал голос да прикрывал двери в спальню и в комнату к падчерице.

Новый русский платил ему за работу тысячу долларов в месяц, и, наверное, столько же Леня прирабатывал, участвуя во всевозможных сделках со стройматериалами.

Послушал бы кто ее мысли! Законопослушная гражданка подозревала своего супруга в аферах, и это ее не пугало. Не отвращало. Денег, которые Ленька давал Тане на хозяйственные расходы, ей хватало, а остальное ее не касалось.

Правда, она никогда не знала, сколько денег у мужа в кармане, а воспитание не позволяло ей по этим самым карманам лазить. Она была уверена, что получала от него даже не половину заработанного им, гораздо меньше, но если деньги у нее почему-либо кончались раньше очередного «вливания», Леонид давал еще. Никогда не спрашивал, куда она их дела.

Жили они в коттедже, на Таниной половине, и она считала, что пяти комнат им вполне достаточно.

Но однажды Леонид сказал, что скоро у них появится другое жилье, куда лучше, чем это.

Таня тогда не обратила внимания на его слова, но через несколько месяцев муж повез ее на другой конец города, где на окраине строились частные дома людей с довольно высокими доходами, и показал на одно из недостроенных зданий:

— Посмотри, как тебе этот домишко?

«Домишко» впечатлял, и потому Таня сказала вполне искренне:

— Нравится.

— Скоро ты сможешь стать его хозяйкой, — самодовольно пообещал Леня.

— Но ведь у нас есть дом, — растерянно проговорила она.

— Это ТВОЙ дом, — подчеркнул он.

— Раз ты МОЙ муж, значит, и дом тоже ТВОЙ! Впрочем, он был слишком благодушно настроен, чтобы препираться с ней.

— Не злись. Саша не сегодня завтра замуж выйдет. Вот пусть коттедж ей и останется!

Александра была дочерью Тани от первого брака, и ей было приятно, что муж беспокоится о будущем девушки.

Она отчего-то сразу не спросила Леонида, что значит его «скоро». А если бы спросила, ей было бы от этого легче?

Прошло полгода, потом год, а о недостроенном доме муж больше не заговаривал. Словно и не показывал его Тане. Может, ей все это приснилось?

Наверное, чтобы убедиться в обратном, она и решилась осторожно спросить его:

— Леня, а что с тем домом, о котором ты мне говорил?

— С каким домом? — вроде не понял он.

— Ну с тем, к которому ты год назад меня возил.

— Ах с этим… Его больше нет. Не бери в голову! Как пришел, так и ушел.

— Не понимаю, что такое могло случиться?

— А тебе и не надо понимать. Нет его больше, и дело с концом! Тех денег, что я приношу, тебе на жизнь хватает?

В его голосе явственно прозвучало раздражение.

— Хватает, — растерянно протянула она.

— Вот и ладушки!

Как ни крути, а Татьяна мямля. Другая женщина все вызнала бы, из души вынула, а она не нашлась даже, что сказать на его «ладушки». Ведь это означало ни много ни мало как: не лезь не в свои дела!

Таинственное возникновение, а потом исчезновение дома, впрочем, быстро забылось. В конце концов, Леонид и вправду зарабатывал вполне достаточно. Таня могла бы и не работать, но сидеть одной дома в четырех стенах она не хотела.

— Не могу я бездельничать, — говорила она супругу. Тот все не мог взять в толк: другие женщины мечтают сидеть дома и ничего не делать, а Татьяне подавай непременно кабалу.

Он согласился, но поставил одно условие:

— Работать будешь только в женском коллективе.

— Но я ведь инженер-механик, у меня специальность такая…

— Значит, меняй специальность!

И пришлось ей идти работать в маленький частный магазин продавцом женского белья. Только и радости, что день-деньской созерцать трусы да бюстгальтеры! Правда, фирменные, ничего не скажешь.

— Это такая нудьга, — жаловалась она мужу. — Все-таки торговля не моя стихия.

— Не хочешь в магазине работать, сиди дома. Найди себе какое-нибудь хобби. Хочешь, я куплю тебе тренажер?

Так обычно отвечал Леня на ее сетования, только предложение покупки менялось: рояль, качели, компьютер…

Таня, потянувшись, опустила ноги на пол. Надо идти готовить завтрак. В последний год своего второго замужества она стала думать о Мишке даже в такой вот ранней утренней дреме. Тут уж Леонид ей не мешал, даже если в это время спал рядом. К счастью, он не знал, что она просто лежит с закрытыми глазами. И не пытался проникнуть в ее мысли.

Когда Леонид был дома, он старался никуда Таню от себя не отпускать. Он хотел, чтобы она принадлежала ему вся, полностью, до каждой клеточки, и ее время тоже — до каждой минуточки. Не то чтобы он так уж преданно ее любил, просто Леонид Каретников был по сути собственником, как и большинство мужчин. Только чувство это у его оказалось явно гипертрофированным.

— Мое должно быть моим. И при мне.

Мишка, первый муж, любил Таню куда сильнее, если такое чувство, как любовь, вообще поддается сравнению, но его любовь не ощущалась ею как бремя. Скорее, наоборот, его любовь придавала ей легкости, особого вкуса к жизни.

Леня же ее подавлял. Он словно раскидывал по всему дому свою паутину и, как паук, сидел, ждал, не дернется ли какая паутинка. Тогда он тотчас выбегал на это дерганье.

— Ты куда собралась?

— За хлебом хочу сходить.

— Пошли Александру.

— У нее сессия.

— Ничего, пусть пройдется, свежим воздухом подышит. А то от долгого сидения взаперти цвет лица портится.

Как будто у Тани он не портился. Уж больше ее взаперти, наверное, ни одна женщина не сидела. Но она покорно возвращалась и посылала за хлебом дочь.

Хорошо хоть, Леонид не шпыняет девчонку за мелкие слабости: что та любит поспать, есть на ходу, читать до глубокой ночи. Тут он был на редкость демократичен. А может быть, равнодушен?

Если Таня пыталась, например, будить Александру, он ее отговаривал:

— Пусть спит, дело молодое. Замуж выйдет, муж долго спать не даст!

…Таня варила манную кашу — Леня, как ни странно, очень ее любил. Поэтому, выйдя из ванной, он поцеловал жену с благодарностью — угодила! — и уселся за стол.

— Черт знает что такое! — отдав должное каше, через некоторое время уже возмущался он. — Полковники лазают по заборам, как помойные коты!

Таню покоробило это выражение, но она ничего на его замечание не ответила. Проживи больше пяти лет с человеком, который злословит по поводу всего человечества и каждого индивида в отдельности, поневоле перестанешь обращать внимание на подобные мелочи. Если, конечно, раздражение направлено не на тебя! Возможность злословить по поводу полковников, надо полагать, ему особенно приятна.

У нее нет знакомых военных, а также и продавцов, электромонтеров, сантехников, соседей — вообще никого, кто носит брюки по признаку пола. Все мужчины страны, не говоря уже о зарубежье, без ведома мужа Леонида не могли бы подойти к Тане ближе чем на сто метров без риска вызвать его ревнивую ярость.

Так он ее и охранял — Аргус, Цербер, цепной пес в одном лице.

Таня догадывалась, почему муж Леонид так злился. Ее сестра Маша — женщина разведенная и могла позволить себе вести жизнь свободную, на взгляд Леньки, разгульную. Постоянный дурной пример для его жены. Так объясняла себе его злость Таня.

А главное, он никак не мог этому помешать. Ни посадить Марию под замок, как Таню, ни прогнать прочь всех ее знакомых и ухажеров. К тому же Ленька роста невысокого, отчего он втайне комплексовал, а к Маше ходили военные, как на подбор, высокие и стройные, молодцеватые в своих мундирах, поневоле разозлишься.

Сестры жили в коттедже на два хозяина, который построил для своих дочерей Всеволод Иванович Вревский, в прошлом известный в городе адвокат.

В прошлом, потому что ни его, ни мамы, ни младшего брата Бори давно нет в живых. Они погибли в автомобильной катастрофе, когда возвращались из дома отдыха в Сочи, где до того три недели жили по семейной путевке.

У коттеджа общий двор, и Таня подозревала, что ее муж нарочно запер калитку, чтобы хоть кто-то из задержавшихся гостей не мог покинуть их усадьбу иначе как через забор. Если, конечно, не мог по какой-то причине попросить о ключе Машу. Такая вот мелкая месть.

Вчера у военных был какой-то праздник, и из соседней части к Марии пожаловали гости. Тот, который полковник, встречался с Машиной подругой Светой, тоже женщиной разведенной.

Если можно было бы озвучить Ленины мысли и пропустить их через динамик, на целый квартал бы стоял крик: «Развели бардак!» По Таниному мнению, они сам был не прочь оказаться в компании двух таких симпатичных разведенных женщин…

В каждой половине коттеджа по пять жилых комнат, а единственный сын Маши, Танин племянник Николай, служил сейчас на Северном флоте, в Мурманске.

Пять комнат — это нечто! Раздолье для влюбленных пар.

Но утром полковнику нужно было пораньше идти на службу, и скорее всего решил не беспокоить Машу. Ушел, как говорится, по-английски, не прощаясь с хозяйкой, а калитка на запоре…

Почему Леонид не оставил ключ на гвоздике у калитки, где тот всегда висел, а прихватил с собой в дом? Начни у него спрашивать, скажет, прихватил машинально. Интересно, знала ли сестра о происках Леонида?

На днях Таня подметила плотоядный взгляд, который Леонид бросил на Машу. Между сестрами разница в четыре года, но Мария следила за собой, вела жизнь светскую, хозяйством не обремененную, у плиты не стояла, как Таня. Она пользовалась всяческими полуфабрикатами. Покупные пельмени, суп из них же, замороженные бифштексы, которые надо всего лишь бросить на сковородку — и через несколько минут готовы.

Вот и выглядит Маша если и не моложе своей младшей сестры, то привлекательнее, это уж точно!

Если честно, то Таня лишь оправдывала собственную лень: ей не хотелось ухаживать за собой. А сестра выглядела хорошо вовсе не из-за того, что не готовила. Под настроение она могла на плите такое изобразить, что Тане оставалось только завидовать.

Что ж удивительного, если Леня на нее посматривал. Красивая женщина. Желанная для любого нормального мужчины.

Татьяне вообще не было оправдания. Она совсем не убивалась на домашней работе. Особенно если учесть, что и Александра участвовала во всех хозяйственных делах, а муж Леонид купил жене стиральную машину-автомат, кухонный комбайн, пылесос — все, что может облегчить жизнь хозяйки.

Значит, у Тани не было стимула, чтобы следить за своим внешним видом? Но об этом она старалась не думать.