Я машинально забрался в свой автомобиль, развернулся и подъехал к тому месту, где раньше было парадное.
Сейчас, задним числом, я понимаю, что мне следовало быть умнее и предвидеть, что все не может быть так просто; следовало взять на себя ответственность. Возможно, тогда мы избежали бы катастрофы. Но у меня не было времени подвергать текст пьесы сомнению: когда я приехал, спектакль уже шел полным ходом. Мною владело одно-единственное чувство облегчения от того, что самое страшное, чего я так боялся, не случилось. Как будто побывал на приеме у врача с Харли-стрит и возвращаюсь с подаренной жизнью в кармане.
Они ждали меня под моросящим дождем. Трикси радостно повизгивала и виляла хвостиком. В сумерках лицо миссис Мортон выглядело совершенно изможденным, словно рок отметил его своей печатью. Я открыл перед ней дверцу; с минуту она колебалась — стояла, тяжело опершись на палку, и сверлила меня взглядом.
— Мы — древний род, мистер Бранвелл, — неожиданно выговорила она. — Все шесть веков мы не отличались ничем, кроме определенных норм поведения, которые бережно культивировались и передавались из поколения в поколение. Мы с поразительным упорством хранили верность этим высоким принципам. Такой род — все равно что столетний дуб, имеющий ценность сам по себе; она неотъемлема от него и не сводится к сумме ценностей отдельных его частей. Даже сейчас честь и достоинство кое-что да значат; их-то я и пыталась спасти. Прежде чем меня осудить, вспомните об этом.
Она забралась на заднее сиденье. Сара хотела сесть там же, но миссис Мортон замахала рукой, и Сара подчинилась — села рядом со мной.
Трикси свернулась калачиком возле старой хозяйки.
Я не сразу завел мотор. Помолчав немного, спросил Сару:
— Как ты обо всем догадалась?
— Генри Дэйн упомянул о затрудненном дыхании. Жаль, что ты мне раньше не сказал… А теперь поедем.
Мы отъехали от сторожки. Сара вдруг закрыла лицо руками.
— Что с тобой?
— Ничего. Просто переволновалась.
— Остановить машину?
— Нет.
— Может, поедем в Тонбридж или Слейден?
— Нет. Миссис Мортон поставила одно-единственное условие: если ей суждено явиться в полицейский участок, то не в этих местах.
Мы проехали Слейден. Сквозь расчищаемые дворниками стекла дома в свете фар казались расплывчатыми, нереальными — частью лунного пейзажа. Я скосил глаза на сжавшуюся в комок на заднем сиденье старческую фигурку. Слышала ли она наш разговор? И, главное, что она чувствует?
— Эта астма… Раньше она не болела…
— Болела, если в пору цветения — в мае, июне — оставалась в Кенте. И только. Но с тех пор постоянно мучается: должно быть, болезнь обострилась на нервной почве. Ее отец всю жизнь страдал астмой.
На ровном шоссе я прибавил скорость. Наверное, мне передалась страсть жены к быстрой езде. Сара обернулась к свекрови.
— Вам лучше?
— Скоро все пройдет.
В это мгновение я должен был бы насторожиться. Догадаться. Предотвратить…
Сара продолжила вполголоса:
— Я обратилась к Виктору. Он сказал, что в понедельник она уехала — очевидно, по дороге наведавшись к нам и взяв Трикси. Виктор предположил, что она отправилась на остров Уайт. И тут вдруг у меня мелькнула безумная догадка. Наитие. Я добралась до Ловис-Мейнора около семи. Главным было застать ее одну.
— Как же ты…
— Сначала она все отрицала. Но я хорошо ее знала. Если бы только она поняла, что мы с тобой пережили и перечувствовали… и что все висит на волоске… Оливер, мы с ней были очень привязаны друг к другу. После нашей с тобой свадьбы мы ни разу не виделись, и у меня не было возможности объяснить… До нее все доходило в искаженном виде. Понимаешь, ей чуждо зло. Да, она послала перстень — единственный поступок, продиктованный горечью и обидой, — но в этом больше всех виноват Клайв. После смерти Трейси она иногда навещала его, а он после нашей свадьбы каких только гнусных мыслей не вкладывал ей в голову! Она не подозревала о его роли в афере, а он — о том, что она посетила Ловис-Мейнор перед пожаром. Однако он почувствовал: здесь что-то нечисто — и искусно играл на этом. Она пережила трагедию. Единственный, кого я не приняла в расчет, это Виктор.
— При чем тут Виктор?
— Он всегда был ее любимцем. Она боялась, что, если правда выйдет наружу, это повредит его парламентской карьере или сведет на нет его усилия стать судьей. Она только и думала, как уберечь, защитить его. И поэтому я уже решила, что проиграла, не смогла тронуть ее сердца…
— Как же тебе удалось переломить ситуацию?
— Я слишком много знала. Все сошлось. Я пригрозила, что, если она не признается, я сама заявлю в полицию — или опубликую в газетах. Сказала, что если твоя жизнь будет покалечена, то и она тоже пострадает, и память о Трейси, и доброе имя Виктора. Не могу сказать, что я горжусь своим поведением.
Я накрыл ее руку своей ладонью.
— Я заставила ее понять, что, наоборот, чистосердечное признание в наименьшей степени сопряжено с оглаской. Пообещала, что мы сделаем все от нас зависящее. Оливер, нельзя ли не предавать эту историю огласке?
— Многое зависит от полиции. Но зачем им это нужно? Ее вряд ли привлекут к уголовной ответственности. Я тоже сделаю заявление. Не знаю, что еще можно предпринять.
Мы свернули на лондонское шоссе. Какое-то время не было слышно ничего, кроме гудения двигателя да шуршания шин. Странная поездка. Самая странная в моей жизни. Мне было тяжело, стыдно. Даже мелькнуло сомнение: да правда ли, что это — лучший выход? Но Сара знает, что делает. Она лучше меня знает миссис Мортон — возможно, боится, что та передумает… Сзади заскулила Трикси. Я бросил взгляд в зеркало заднего обзора и увидел, что миссис Мортон перебралась в другой угол.
— Сара… Твоя записка…
— Ох, прости. Наверное, я напустила туману. Но ведь у меня ни в чем не было уверенности — одни догадки. Я должна была справиться с этим в одиночку.
— А я подумал…
— Что я тебя бросила?
— Нет…
— Неужели ты никогда не перестанешь сомневаться? Разве я хоть раз дала повод?..
— Нет. Господи, нет. Я боялся… что Трейси жив.
— Ах, Оливер!
— Вот что не давало мне ни минуты покоя. Настоящий кошмар. По сравнению с этим ничто не имеет значения. Лишь бы не потерять тебя…
— Оливер, у тебя нет ни малейшего шанса меня потерять. Нет и не было, так и знай!
— Кажется, я начинаю в это верить. В первый раз за все время. Иногда бывает труднее всего поверить именно в то, что для человека важнее всего. Сара, я больше никогда не буду сомневаться в тебе. Обещаю.
Это случилось сразу после Фарнингема. Дождь перестал, дорога лежала перед нами — ровная и широкая. Мы ехали со скоростью примерно пятьдесят миль в час. Встречные машины попадались редко. Свет в окошке какого-то коттеджа заставил меня взглянуть в зеркало заднего обзора: не обгоняет ли нас какая-нибудь машина? Я не увидел миссис Мортон и повернул голову в другую сторону. И вдруг — яростный порыв ветра, испуганный визг Трикси… потом Сары… автомобиль круто занесло… открытая дверца метнулась парусом… скрежет тормозов… скрип шин об асфальт… нас бросило на кусты и какое-то дерево… мимо летели поля… наконец — страшный грохот… и тишина…
Я кое-как выбрался наружу и услышал собачий вой. Машина лежала на боку. Трава намокла. У меня мелькнуло желание лежать и не двигаться, и уж, во всяком случае, ни о чем не думать. На четвереньках я подполз к автомобилю. Внутри было темно… заливалась Трикси.
— Сара! — позвал я.
Крыло было сорвано; переднее колесо гордо взметнулось вверх. Я уцепился за него, чтобы подняться на ноги, — оно крутнулось у меня в руках. Я так же, ползком, обогнул автомобиль и, заглянув в заляпанное грязью ветровое стекло, увидел Сару. Меня чуть не вырвало.
Ее дверца оказалась внизу, поэтому я не смог до нее добраться. Сзади продолжала скулить Трикси; потом она принялась лизать лицо Сары, люк на крыше автомобиля!
Я пошарил кругом и, найдя увесистый булыжник, начал колотить им по крыше. Через несколько минут образовалась вмятина — но и только. Я совсем лишился сил, причем слабость была обусловлена не только физическим состоянием. Судьба описала круг, и я потерял Сару там же, где нашел, — в автомобиле. Мрак, боль и тщетность усилий. Вот чему — а не Трейси — было суждено разлучить нас! Слепой случай, пустота и отчание. Мое лицо было мокрым — не знаю, от слез или от пота.
Я взял другой, более острый камень и предпринял новую попытку. На этот раз мне удалось пробить металл. Я сунул в щель руку, но не смог дотянуться до защелки. Пришлось проделать в крышке люка еще одну пробоину.
Задача продолжала оставаться сложной. Защелку заело; мокрые пальцы с нее соскальзывали. Все же мне удалось ее повернуть. Крышка люка сдвинулась, и я услышал чье-то тяжелое дыхание. Я сильнее рванул крышку люка, чтобы полностью открыть его и в следующее мгновение коснулся ее волос, затем лица. Она пошевелилась. Живая!
Это вывело меня из оцепенения: мне снова было что терять! Я начал бессвязно разговаривать с ней, гладил ее лицо, старался привести ее в чувство, сердито кричал на мешавшую Трикси. Наконец я ухватил Сару под мышки. Однако мне не удалось ее вытащить. Она застонала…
Я понял: ей придавило ногу. Неподалеку послышались голоса. Я стал отчаянно звать на помощь.
Показался один из местных жителей: молодой очкарик. Он метнулся в проделанный моей машиной пролом в изгороди, подбежал и уставился на меня.
— Ну и ну! Вы в порядке?
— Моя жена… она ранена, я не могу ее вытащить. Не могли бы вы сбегать за доктором… и вызвать ”скорую помощь”? Скорее!
Сара вдруг открыла глаза.
— Привет…
— Сара, ты…
— Я в порядке, Оливер.
— У тебя что-нибудь болит?
— Нога… с ней что-то непонятное.
— Господи, милая, это я во всем виноват. Я не успел сообразить, что она задумала. Выскочила из машины, и нас занесло…
— Я знаю. Что с ней?
Я думал, молодой человек ушел, но он обошел автомобиль и посветил внутрь фонариком.
— Это приборная доска. Ее сорвало вниз. Но я думаю, мы справимся. Сейчас сбегаю за ломиком.
— Приведите врача. У вас есть телефон?
— Нет. Зато он есть у соседа. Не беспокойтесь. Я уже попросил брата этим заняться.