Где начинаются мечты

Глава 5

Леди Холли вышла из экипажа, с помощью лакея легко ступив на землю. Закери смотрел на нее и ощущал в груди нечто странное, что-то вроде победной песни. Наконец-то она здесь. Он упивался ее видом. Она была превосходно одета, ее маленькие руки обтягивали перчатки, темно-каштановые волосы, виднеющиеся из-под шляпки с узкими полями и вуалькой, были гладкими и блестящими. Закери страшно захотелось разрушить это совершенство, запустить пальцы в ее волосы и расстегнуть строгий ряд пуговиц у ворота.

«Опять коричневое платье», – подумал Закери, и морщинка залегла у него между бровей. Признак все еще продолжающегося траура. «Неглубокий траур» – так называют подобные туалеты. Это вызвало у него легкое раздражение. Он никогда не встречал женщины, которая так долго пребывала бы в горе. Его матушка, без сомнения, любившая его отца, весьма охотно по прошествие года сняла темное платье, и Закери даже в голову не пришло упрекнуть ее. Женщина не должна хоронить все свои желания и порывы вместе с мужем, как бы ни было принято притворяться, что это именно так.

Безудержно преданные вдовы вызывали большое восхищение, ставились на пьедестал как пример для подражания прочим представительницам женского пола. Но Закери подозревал, что леди Холли носила траур так долго не потому, что это модно, и не для того, чтобы вызвать восхищение. Она искренне горевала о своем муже. «Интересно, – думал Закери, – что за человек мог вызвать такую страстную привязанность?» Конечно, лорд Джордж Тейлор был аристократом. Принадлежал к тому же кругу, что и Холли, был хорошо воспитан и благороден. В общем, совершенно не походил на него самого, мрачно решил Закери.

Тем временем по приставной лесенке из кареты спустились горничная и девочка, и Закери принялся рассматривать ребенка. На губах его появилась улыбка. Роза была миниатюрной копией своей матери, с таким же красивым личиком, с длинными каштановыми локонами, схваченными на макушке голубым бантом. Вид у нее был слегка взволнованный, она что-то сжимала в руках – что-то сверкающее, как драгоценные камни, – и внимательно смотрела на великолепный дом и все прочее, что ей попадалось на глаза.

Закери решил, что лучше остаться в доме и принять леди Холли в гостиной или хотя бы в вестибюле, но не выходить ей навстречу. Какого черта, затем мрачно подумал он и спустился по ступенькам, ожидая, что леди Холли сейчас даст ему понять, что он совершил ошибочный шаг.

Он подошел, когда Холли давала указания лакею, выгружавшему сундуки и чемоданы. Когда она взглянула на Закери, ее губы дрогнули в улыбке:

– Доброе утро, мистер Бронсон.

Он поклонился и окинул ее испытующим взглядом. Лицо у нее было напряженное и бледное, словно она не спала несколько ночей, и Закери сразу понял, что семейство Тейлоров, должно быть, порядком помучило ее.

– Так плохо? – спросил он тихо. – Они, наверное, убеждали вас, что я – дьявол во плоти?

– Они предпочли бы, чтобы я работала у дьявола, – ответила она, и оба рассмеялись.

– Постараюсь не испортить вас, миледи.

Холли коснулась кончиками пальцев хрупкого плечика девочки и подтолкнула ее вперед. Материнскую гордость, прозвучавшую в ее голосе, нельзя было спутать ни с чем.

– Это моя дочь Роза.

Закери поклонился, а малышка в ответ сделала безукоризненный реверанс. Потом поинтересовалась, не отводя взгляда от его лица:

– Вы мистер Бронсон? Мы приехали учить вас хорошим манерам.

Закери усмехнулся и посмотрел на Холли:

– Когда мы заключали договор, я и не знал, что вас будет двое.

Роза осторожно протянула руку к затянутой в перчатку материнской руке.

– Это здесь мы будем жить, мама? А где будет моя комната?

Закери присел на корточки и улыбнулся:

– Полагаю, для вас уже приготовлена комната прямо рядом с комнатой вашей матушки. – Взгляд его упал на блестящие предметы в руках Розы. – Что это такое, мисс Роза?

– Моя нитка с пуговицами. – Девочка чуть разжала руку, и несколько пуговиц упали на землю. На ее ладошке лежали нанизанные на нитку рисунчатые пуговицы с гравированными цветами, фруктами или бабочками, пуговицы, сделанные из черного формованного стекла, а также покрытые яркой эмалью. – Вот это моя ароматная пуговица, – гордо сообщила Роза, показывая на большой обтянутый бархатом экспонат своей коллекции. Девочка поднесла ее к носу и вдохнула. – Мама душит ее своими духами, чтобы от нее хорошо пахло.

Роза протянула свое сокровище Закери, тот опустил голову и ощутил слабый цветочный аромат, который узнал мгновенно.

– Да, – тихо сказал он, взглянув на вспыхнувшее лицо Холли, – от нее пахнет так же, как от вашей мамы.

– Роза, – вмешалась явно обеспокоенная Холли, – пойдем, леди не беседуют на дороге…

– А вот таких пуговиц у меня нет, – сказала Роза, обращаясь к Закери. Она пропустила мимо ушей слова матери, потому что не сводила глаз с крупной пуговицы из чистого золота, украшающей его фрак.

Проследив, в каком направлении указывал изящный детский пальчик, Закери увидел, что на его верхней пуговице выгравирована миниатюрная охотничья сценка. Раньше он никогда не рассматривал собственную одежду и не замечал этого.

– Окажите мне честь и добавьте ее к вашей коллекции, мисс Роза, – произнес он, сунул руку во фрак и вынул маленький серебряный складной нож. Он ловко перерезал нитку, на которой пуговица держалась, и протянул ее взволнованной девчушке.

– Ах, благодарю вас, мистер Бронсон! – воскликнула Роза. – Благодарю вас! – И она торопливо принялась надевать пуговицу на свою нитку, прежде чем ее мать успела возразить.

– Мистер Бронсон, – взволнованно начала Холли, – джентльмен не должен доставать оружие в п-присутствии дам и детей…

– Это не оружие. – Он осторожно сунул нож обратно в карман и выпрямился. – Это инструмент.

– Тем не менее… – Холли прервала фразу, увидев, чем занята ее дочь. – Роза, сию же минуту верни мистеру Бронсону эту пуговицу. Она слишком дорогая для твоей коллекции.

– Но он мне ее подарил, – возразила Роза; ее маленькие пальчики трудились, пока пуговица не оказалась нанизана на нитку.

– Роза, я настаиваю…

– Пусть оставит ее себе. – Бронсон усмехнулся, глядя на всполошившуюся Холли. – Это всего лишь пуговица, миледи.

– Но она из чистого золота, и потом, это часть комплекта…

– Пойдемте со мной, – прервал он ее, предлагая ей руку. – Матушка и сестра ждут в доме.

Холли нахмурилась.

– Мистер Бронсон, – начала она решительно, – я очень старалась, чтобы мой ребенок не вырос избалованным или испорченным. Поэтому…

– Вам это удалось, – отозвался он, поднимаясь с ней по парадной лестнице, в то время как горничная шла сзади с Розой. – У вас восхитительная дочь.

– Благодарю вас. Но мне вовсе не хочется, чтобы Роза перенимала ваш экстравагантный стиль жизни. Мои указания должны выполняться ею беспрекословно. Недопустимо, чтобы она стала игнорировать дисциплину и порядок, к которым привыкла в доме Тейлоров.

– Разумеется, – немедленно согласился он, пытаясь всем своим видом выказать смирение.

Волнение Холли отнюдь не улеглось, когда она вошла в дом и снова увидела всю эту бьющую в глаза роскошь. Боже мой, внезапно забеспокоилась она, как же здесь можно жить обычным людям? Она оглянулась на Мод, которая разинув рот смотрела на массивные золоченые колонны, украшавшие вестибюль, и свисающие с потолка огромные люстры.

– Мама, послушай! – воскликнула Роза и начала тихонько попискивать. И звук этот, множась, разнесся по всему вестибюлю. – Здесь эхо!

– Тише, Роза. – Холли взглянула на мистера Бронсона, который, кажется, прятал улыбку, глядя на шалости ее дочери.

Появилась очень грузная женщина лет за сорок и представилась как экономка, миссис Берни. Мод с ошеломленным видом последовала за ней по широченной лестнице на второй этаж, где ей предстояло присматривать за тем, как будут распаковывать вещи.

Проходя по анфиладе парадных комнат, Холли держала Розу за руку. Наконец они вошли в гостиную, декорированную панелями из зеленого бархата и золотой ткани и обставленную французской мебелью, инкрустированной золотыми листьями. Их ждали две женщины, которые при их появлении немедленно встали. Младшая, высокая, поразительно привлекательная девушка с массой непослушных черных кудрей, заколотых на макушке, вышла вперед.

– Добро пожаловать, леди Холланд! – проговорила она, широко улыбаясь, но при этом окидывая Холли настороженным взглядом.

– Моя сестра Элизабет, – представил Бронсон.

– Я своим ушам не поверила, когда Зак сказал, что вы будете здесь жить! – воскликнула девушка. – Вы очень храбрая, если вы беретесь за нас. Мы постараемся не стать для вас слишком тяжелым испытанием.

– Этого не случится, – ответила Холли, сразу проникнувшись симпатией к сестре Бронсона. – Я только надеюсь помочь вам и, если понадобится, дать кое-какие советы.

– О, нам понадобится множество советов, – заверила ее Элизабет, смеясь.

Между Бронсоном и его сестрой определенно наблюдалось сходство, у них были одинаковые черные волосы, сверкающие темные глаза и лукавые улыбки. От обоих исходило ощущение с трудом сдерживаемой силы, как если бы их деятельный ум и замечательное физическое здоровье не позволяли им пребывать в ленивой расслабленности больше чем несколько минут.

«Элизабет будет нетрудно завести поклонников, – подумала Холли. – Но ей потребуется человек незаурядный, поскольку сочетание богатства ее брата и присущей ей силы духа – смесь весьма пугающая».

Элизабет усмехнулась, словно прочитав мысли Холли.

– Закери хочется, чтобы я обучилась всяким манерам, только для того, чтобы пристроить меня замуж за какого-нибудь надутого аристократишку! – резко бросила она. – Но я должна вас предупредить – мои представления об удачном замужестве сильно отличаются от представлений брата.

– Я кое-что знаю об этом, – ровным голосом сказала Холли, – и полностью готова стать на вашу сторону, мисс Бронсон.

Девушка радостно засмеялась.

– Ах, миледи, вы мне нравитесь! – воскликнула она и перевела взгляд на девочку, терпеливо стоявшую рядом с Холли. – Ну а вы, наверное, Роза. – Голос ее стал мягче. – Вы, по-моему, самая хорошенькая девчушка из всех, что я видела.

– Вы тоже хорошенькая, как цыганка, – прощебетала Роза.

– Роза, – с упреком обратилась к дочери Холли, испугавшись, что Элизабет обидится, но та только рассмеялась.

– Какая вы миленькая! – восхитилась она, наклоняясь к девочке.

Пока Роза показывала ей диковинки из своей пуговичной коллекции, Холли перевела взгляд на женщину постарше, у которой был такой вид, будто она с удовольствием забилась бы куда-нибудь в угол. Мать Бронсона, подумала Холли, и сердце переполнилось сочувствием.

Очевидно миссис Пола Бронсон когда-то была красавицей, но годы труда и тревог сделали свое дело. Руки ее были грубыми и красными от физической работы, а лицо слишком морщинистое для ее возраста. Завитки волос, сколотых на затылке, некогда были черными, как гагат, но теперь в них повсюду пестрела седина. Но все равно лицо ее привлекало. И особенно глаза – страстные, бархатисто-коричневые. Страшно смутившись, она все же пробормотала какое-то приветствие.

– Миледи, – улыбнулась она, – у моего сына есть манера… заставлять людей делать то, чего им делать не хочется. Я надеюсь, что вы здесь не против собственного желания?

– Матушка, – проговорил Закери, и глаза его весело блеснули, – можно подумать, будто я притащил леди Холланд сюда на цепи. И я никогда не заставляю никого делать то, что ему не хочется. Я всегда предоставляю людям возможность выбирать.

Бросив на Бронсона скептический взгляд, Холли подошла к его матери.

– Миссис Бронсон, – приветливо сказала она, – уверяю вас, мне очень хотелось оказаться здесь. Мне доставляет огромное удовольствие возможность быть кому-то полезной. Последние три года я была в трауре и… – Она смолкла, пытаясь отыскать нужные слова, но тут вмешалась Роза со своим, как ей показалось, важным замечанием:

– Мой папа не приедет сюда, потому что теперь он на небесах. Правда, мама?

Вдруг все замолчали. Холли взглянула на Закери Бронсона и увидела, что лицо его совершенно ничего не выражает.

– Да, милочка, – тихо ответила она дочери.

Упоминание о Джордже словно накрыло облаком все происходящее, и Холли пыталась найти слова, чтобы сгладить возникшую неловкость. Но чем дольше продолжалось молчание, тем труднее становилось его нарушить. Внезапно придя в отчаяние, Холли подумала, что, будь Джордж жив, она ни за что не оказалась бы в таком положении, не была бы вынуждена жить в чужом доме и наниматься на службу к такому человеку, как Закери Бронсон.

Молчание нарушила Элизабет:

– Роза, позвольте мне проводить вас наверх в вашу комнату. Знаете, мой брат купил для вас целую лавку игрушек! И куклы, и книжки, и большущий кукольный дом – вы в жизни такого не видели.

Малышка, восторженно взвизгнув, сразу же пошла за ней, а Холли устремила на Закери Бронсона неодобрительный взгляд.

– Целая лавка игрушек?

– Ничего подобного, – тут же возразил Бронсон, – Элизабет склонна все преувеличивать. Разве не так, матушка?

– Ну, – нерешительно начала миссис Бронсон, – на самом деле…

– Я полагаю, леди Холланд не откажется пройтись по дому, пока распаковывают ее вещи, – поспешно перебил ее Бронсон. – Не хотите ли сопровождать ее?

Придя в сильнейшее смущение, миссис Бронсон пробормотала нечто невразумительное и исчезла, оставив Холли в гостиной наедине с Бронсоном.

Под все еще неодобрительным взглядом Холли Закери сунул руки в карманы.

– Что плохого в лишней паре игрушек? – спросил он наконец очень рассудительным голосом. – Комната ее была почти такой же веселой, как тюремная камера. Я решил, что кукла и несколько книжек сделают это помещение приятнее…

– Во-первых, – прервала его Холли, – я сомневаюсь, что в этом доме найдется комната, которой подошло бы сравнение с тюремной камерой. Во-вторых… я не желаю, чтобы мою дочь портили, задаривали и прививали ей склонность к излишествам.

– Прекрасно, – нахмурился он, – тогда мы избавимся от этих чертовых игрушек.

– Прошу вас не выражаться в моем присутствии, – сказала Холли и вздохнула. – Как можно убрать эти игрушки, если Роза уже видела их? Вы, похоже не очень-то разбираетесь в детях, да?

– Да, – согласился он. – Только в том, как их подкупать.

Холли покачала головой; недовольство боролось в ней с невесть откуда взявшейся веселостью.

– Нет никакой необходимости подкупать ни Розу, ни меня, кстати. Я дала вам слово, что не нарушу нашего договора. И пожалуйста, не стучите так ногой… это дурная манера.

Нетерпеливое постукивание тут же прекратилось, и Бронсон бросил на нее мрачный иронический взгляд.

– Есть в моих манерах что-нибудь еще, что вам хотелось бы изменить?

– Думаю, что да. – Взгляды их встретились, и Холли заколебалась. Это было очень странно – делать замечания такому человеку. Такому сильному и уверенному в себе, как Бронсон. Но ведь он нанял ее именно с этой целью, и она должна выполнять свою задачу. – Нельзя стоять, сунув руки в карманы, – это дурной тон.

– Почему? – спросил он, тут же вынув руки из карманов. Она задумчиво наморщила лоб.

– Наверное, потому, что можно подумать, будто вы что-то прячете.

– Может, и прячу.

Она подошла к нему; он не сводил с нее внимательного взгляда.

– Меня учили уделять особенно много внимания правильной манере держать себя, – продолжала Холли. – Леди и джентльмены должны быть сдержанными и не демонстрировать свое состояние. Постарайтесь никогда не пожимать плечами и не переминаться с ноги на ногу. Сведите ваши жесты к минимуму.

– Вот почему аристократы всегда окостенелые, точно трупы, – пробормотал Бронсон.

Подавив улыбку, Холли серьезно посмотрела на него.

– Пожалуйста, поклонитесь мне, – скомандовала она. – Когда вы приветствовали нас у дома, я, кажется, заметила кое-что…

Бронсон бросил взгляд на дверь, желая убедиться, что за ними никто не наблюдает.

– Почему бы нам не начать уроки завтра? Я уверен, вам хочется распаковать вещи и привыкнуть к новому месту…

– Нет ничего лучше настоящего времени, – заверила она его. – Прошу вас, поклонитесь.

Он подчинился, бормоча что-то себе под нос.

– Вот, – мягко сказала Холли, – вот опять.

– Что опять?

– Когда вы кланяетесь, нужно смотреть на того, кому предназначен поклон, – нельзя отводить глаза, даже на миг. Кажется мелочь, но это очень важно. Только слуги и люди из низших классов кланяются, опустив глаза. Если этого не знать, можно попасть в неловкое положение.

Бронсон кивнул, он отнесся к этому серьезно, как ей того хотелось. Он снова поклонился, на этот раз не сводя с нее глаз. Внезапно у Холли перехватило дыхание, и она почувствовала, что никак не может отвести взгляда… такие уж его глаза были насмешливые и темные.

– Так лучше, – с трудом выдавила она. – До вечера я постараюсь составить список того, что мы должны изучить: манера держаться, правила поведения на улице и в доме, как войти в гостиную, как вести разговор, бальный этикет и… Вы умеете танцевать, мистер Бронсон?

– Не особенно.

– Тогда придется начать немедленно. Я знаю одного превосходного учителя танцев; он покажет вам фигуры кадрили и вальса…

– Нет, – быстро возразил Бронсон. – Черт меня побери, если я стану учиться танцевать у какого-то хлыща. Наймите его для Элизабет, если хотите. Она разбирается в танцах не лучше, чем я.

– Тогда кто же будет учить вас? – спросила Холли.

– Вы.

Она покачала головой и протестующе рассмеялась:

– Мистер Бронсон, я не специалист в этой области.

– Вы же умеете танцевать?

– Существует огромная разница между умением что-то делать и умением научить этому кого-то еще. Следует пригласить опытного учителя танцев…

– Я хочу, чтобы это были вы, – упрямо повторил он. – Я плачу вам огромные деньги, леди Холланд, и ожидаю, что они окупятся. Все, что я узнаю в ближайшее время, я узнаю от вас.

– Прекрасно. Сделаю все возможное, мистер Бронсон. Но не вините меня, если, придя в один прекрасный день на бал, вы не сумеете проделать все фигуры кадрили.

Бронсон улыбнулся:

– Вы недооцениваете свои возможности, миледи. Я в жизни еще не встречал человека, который так умело занимался бы моим воспитанием. Кроме моей матери, конечно. – И он жестом предложил Холли опереться на свою руку. – Пойдемте со мной в галерею – я хочу показать вам моего да Винчи.

– Что? – встрепенулась она. – У вас нет да Винчи, мистер Бронсон. По крайней мере на прошлой неделе у вас его не было, и никто не в состоянии… – Она осеклась, увидев блеск в его глазах. – Вы приобрели картину да Винчи? – слабым голосом спросила она. – Как… где…

– В Национальной галерее, – ответил он, подводя ее к библиотеке. – Пришлось продать кое-что из моей коллекции и пообещать выстроить им здание для собрания римской скульптуры. По сути, картина все равно не моя – я заплатил королевскую сумму, чтобы уговорить их одолжить мне ее на пять лет. Жаль, вас не было во время этих переговоров. Иметь дело с банкирами и лондонскими бизнесменами довольно трудно, но оказалось, что директора музеев – самые жадные ублюдки из всех…

– Мистер Бронсон, что за выражения! – с упреком перебила его Холли. – Так какую картину вы приобрели?

– Мадонну с младенцем. Мне сказали, что это превосходный образчик какой-то итальянской живописной техники в смысле света и тени…

– Кьяроскуро?

– Да, именно.

– Боже мой, – сказала потрясенная Холли, – у вас есть картина да Винчи! Интересно, существует ли что-нибудь, что было бы вам не по карману?

В его поведении было нечто такое – оттенок хвастливости, мальчишеский восторг, – что неожиданно тронуло ее. Закери Бронсон был безжалостным дельцом, человеком, которого, без сомнения, боялись очень и очень многие. Но при этом в его тщетном стремлении попасть в общество Холли чувствовала некую уязвимость. Будучи человеком разумным, он приобрел все необходимые атрибуты – дом и земли, чистокровных лошадей и картины, хорошо сшитую одежду, – но его главная цель оставалась все так же далеко.

– К несчастью, есть все же кое-что, чего я не могу купить, – заметил Бронсон, словно прочтя ее мысли. Холли вопросительно посмотрела на него.

– Чего же вы хотите больше всего?

– Быть джентльменом, конечно.

– Я так не думаю, – пробормотала она. – На самом деле вы не хотите быть джентльменом, мистер Бронсон. Вы хотите только выглядеть им.

Бронсон остановился и повернулся к ней; брови его иронически-насмешливо выгнулись.

Холли опомнилась, осознав, что она сказала.

– Простите меня, – поспешно бросила она. – Не понимаю, почему я…

– Вы правы. Если бы я действительно был джентльменом, а не просто старался подражать таковым, я никогда не добился бы успеха в делах. У настоящих джентльменов не хватает ума – или силы воли, – чтобы делать деньги.

– Я в это не верю.

– Вот как? Назовите хотя бы одного настоящего джентльмена из ваших знакомых, который мог бы постоять за себя в деловом отношении.

Холли задумалась, мысленно просматривая список тех, кто был известен своей финансовой хваткой. Но те, которых действительно можно было назвать удачливыми предпринимателями, утратили безупречность, позволявшую когда-то считать их истинными джентльменами. Видимо, стремление к умножению богатств очень портит человека. Нельзя проплыть по бурному морю, чтобы при этом тебя не потрепало.

Видя, что она молчит, Бронсон самодовольно улыбнулся:

– Вот именно.

Нахмурившись, Холли шла рядом: взять его под руку она отказалась.

– Увеличение своего достояния не должно быть важнейшей целью человеческой жизни, мистер Бронсон.

– Почему же нет?

– Любовь, семья, дружба… вот что имеет значение. А все это, конечно же, нельзя купить.

– Вы, наверное, удивитесь, но можно, – сказал он, и она не смогла не рассмеяться его цинизму.

– Я только надеюсь, что когда-нибудь, мистер Бронсон, вы встретитесь с кем-то или с чем-то, за что вы с радостью отдадите все свое состояние. И еще я надеюсь, что буду свидетелем этого.

– Может, и будете, – пробурчал он и повел ее по очередному длинному сверкающему коридору.

Обычно по утрам Холли с радостью открывала глаза, чтобы взглянуть на дочь, прыгающую к ней на кровать с пожеланиями доброго утра и поцелуями, но сегодня ей очень хотелось поспать еще. Сонно бормоча что-то, она глубже зарывалась в подушки, пока Роза скакала вокруг.

– Мама, – позвала малышка, залезая к ней под одеяло, – мама, проснись! Солнце встало, и погода очень хорошая. Мне хочется поиграть в саду. И сходить на конюшню. У мистера Бронсона очень много лошадей, ты знаешь?

Именно это мгновение и выбрала Мод, чтобы войти в комнату.

– У мистера Бронсона много всего, – послышалось ироническое замечание горничной, и Холли наконец оторвала голову от подушки.

Мод деловито налила горячую воду в таз, стоящий на умывальнике с мраморной крышкой, и достала щетку и расческу Холли в серебряной оправе, а также прочие туалетные принадлежности.

– Доброе утро, Мод, – сказала Холли, охваченная необъяснимой радостью. – Хорошо ли вы спали?

– Да, и наша Роза тоже хорошо. Я подозреваю, что она доигралась с этими игрушками прямо до изнеможения. Как вы себя чувствуете, миледи?

– Я чудно отдохнула.

После нескольких ночей, когда она металась и вертелась на кровати и просыпалась на рассвете в сомнениях, Холли наконец удалось выспаться. Она считала, что вполне естественно расслабиться теперь, когда они уже находятся под крышей мистера Бронсона и возможности передумать нет. Им предоставили красивые апартаменты, просторные и светлые, выдержанные в розовых и бежевых тонах и украшенные блестящими белыми панелями. На окнах плескалось пенистое брюссельское кружево, а французские кресла были обиты гобеленами. Кровать украшала резьба в виде витых раковин, такая же, как на огромном платяном шкафу, разместившемся на другом конце комнаты.

Холли понравилось, что комната Розы была расположена рядом с ее спальней, а не на верхнем этаже, где обычно обитают дети. Детская была обставлена мебелью вишневого дерева, на полках стояли книжки с прекрасными иллюстрациями, на стол красного дерева был водружен самый большой кукольный дом, который когда-либо видела Холли. Каждая его деталь была на удивление совершенна, начиная с обюссонских ковров на полу и кончая деревянными окороками размером с ноготь, свешивающимися с кукольного кухонного потолка.

– Мне приснился замечательный сон, – сказала Холли, зевая и протирая глаза. – Я гуляла по саду, полному красных роз… они были такие большие, с бархатистыми лепестками и совсем реальные, я даже ощущала их запах… А самое замечательное, что я могла нарвать столько роз, сколько мне захочется, и у них не было шипов.

– Красные розы? – Мод взглянула на нее с любопытством. – Говорят, если увидишь во сне красные розы – значит, скоро повезет в любви.

Холли бросила на нее испуганный взгляд, потом печально улыбнулась:

– Это у меня уже было. – Взглянув на дитя, свернувшееся у матери под бочком, она поцеловала Розину темно-кудрую головку. – Вся моя любовь отдана тебе и твоему папе, – прошептала она.

– А ты можешь любить папу, если он на небесах? – спросила Роза, обняв куклу, которую принесла с собой.

– Конечно, могу. Вот мы, например, любим друг друга, даже когда мы не вместе, правда?

– Да, мама. – Роза задорно улыбнулась и протянула ей игрушку. – Посмотри – это одна из моих новых кукол. Она моя любимица.

Холли рассматривала куклу и восхищенно качала головой. Ее лицо, ручки, ножки были из фарфора, а из-под шапочки настоящих волос поблескивали изящно нарисованные глаза. Кукла была одета в роскошное шелковое платье, украшенное пуговками, бантами и рюшами, а на ножках были нарисованы маленькие красные башмачки.

– Какая красивая! – восхитилась Холли. – Как ее зовут?

– Мисс Крампет. Холли засмеялась.

– У меня такое ощущение, что вы с мисс Крампет будете часто устраивать чаепития.

Роза обняла куклу и посмотрела на Холли поверх ее маленькой головки.

– А можно нам пригласить на чай мистера Бронсона, мама?

Улыбка Холли погасла.

– Не думаю, что это возможно, Роза. Мистер Бронсон очень занятой человек.

– Жалко.

– Этот мистер Бронсон – человек странный, – начала Мод, которая принесла из гардероба белую накидку, отделанную рюшами, и подала ее Холли. – Я сегодня утром поболтала кое с кем из прислуги – мне самой пришлось идти за горячей водой, потому как здесь, похоже, никто никогда не приходит, сколько ни звони, – так вот, у них нашлось что порассказать о хозяине.

– Например? – спросила Холли как можно равнодушнее.

Жестом подозвав к себе Розу, Мод надела на девочку чистую белую рубашечку, панталончики и плотные чулочки.

– Говорят, хозяин он неплохой – здесь никто ни в чем не нуждается. Но дом поставлен – хуже некуда. Экономка и вся прислуга в курсе, что мистер Бронсон понятия не имеет о том, как ведется дом у настоящих благородных господ.

– И они пользуются его неосведомленностью, – заключила Холли, неодобрительно покачав головой. Она тут же решила, что даже если не добьется здесь ничего большего, то по крайней мере постарается чему-нибудь научить слуг. Закери Бронсон, разумеется, заслуживает, чтобы работающие у него люди добросовестно выполняли свои обязанности.

Но следующие слова Мод разом разрушили всю ее симпатию к своему работодателю. Набросив на голову Розы белое платье с оборками и убедившись, что ушки у девочки закрыты, горничная продолжала:

– Говорят, миледи, что мистер Бронсон совсем буйный. Он иногда устраивает тут вечеринки с выпивкой, игрой в карты и девками в каждом углу, и гости все очень дурного пошиба. Один раз после такой вечеринки даже пришлось убрать ковры и мебель из некоторых комнат…

– Мод! – Роз нетерпеливо извивалась под белыми оборками.

– И еще говорят, что мистер Бронсон – самый заядлый гуляка, – сообщила Мод, явно наслаждаясь выражением ужаса на лице Холли. – Ему все одно – прачка или герцогиня, он гоняется за всеми, кто в юбке. Одна горничная, Люси, говорит, что застукала его с двумя женщинами сразу. – Видя, что Холли не понимает, о чем речь, Мод шепотом уточнила:

– В постели, миледи!

– Мод, – раздался голосок Розы, – я задохнусь!

Пока Мод, освободив наконец пленницу, завязывала голубую ленту на поясе девчачьего платья, потрясенная Холли пыталась переварить услышанное. Две женщины сразу? Она никогда не предполагала, что такое возможно, и не могла вообразить, как и зачем это делать. Отвращение охватило ее. Похоже, мистер Бронсон знает толк в разврате. Как же ей повлиять на такого человека? Глупо даже пытаться сделать это! Но все же Бронсону придется изменить свои привычки. Никакого дурного общества она не потерпит. Здесь больше не будут играть в карты и наслаждаться компанией девиц легкого поведения. Если она почувствует даже намек на нечто скандальное, то вместе с Розой и Мод немедленно покинет этот дом.

– Хозяин ведь зарабатывал на жизнь боксом, правда? – спросила горничная у Холли. взяв расческу и собираясь приняться за спутанные кудряшки Розы.

Девочка вздохнула и приготовилась стойко перенести ежедневную пытку. Взгляд ее был с тоской устремлен на мисс Крампет.

– Скоро? – с надеждой спросила она, вызвав улыбку у горничной.

– Еще чуть-чуть, мисс!

– Да, я уже слышала что-то об этом, – кивнула Холли, и лоб у нее забавно сморщился.

– Это продолжалось два года или вроде того, так мне сказал лакей Джеймс, – доложила Мод. – Мистер Бронсон дрался на кулаках и приносил домой набитый кошелек каждый раз, когда его выпускали на ринг. Джеймс даже видел один раз, как мистер Бронсон дрался, задолго до того еще, как разбогател! Джеймс говорит, что в жизни не видывал такой прекрасной мужской фигуры, у него такие мускулы, что вы их не обхватите двумя руками, а шея – ровно у быка. И дрался он с прохладцей, никогда до страсти не доходил. Прямо чемпион кулака.

С каждым словом горничной Холли огорчалась все больше.

– Ах, Мод… Я, верно, сошла с ума, привезя вас сюда. Научить его этикету – вещь совершенно безнадежная.

– Я так не думаю, миледи, – последовал ответ Мод, ловко заправлявшей белокурые завитки, выбившиеся из-под ее чепчика. – Ведь в конце-то концов хозяин проделал сам всю дорогу от ринга до самого чудесного имения в Лондоне. Ясное дело, стать джентльменом – еще одна ступенька выше, вот и все.

– Но это самая высокая ступенька, – возразила Холли.

Роза взяла в руки куклу и снова подошла к постели.

– Я помогу тебе, мама. Я все расскажу мистеру Бронсону о хороших манерах.

Холли нежно улыбнулась дочке:

– Спасибо, что ты хочешь мне помочь, милочка. Но лучше, чтобы ты как можно меньше имела дела с мистером Бронсоном. Он… он не очень хороший человек.

– Ладно, мама, – послушно отозвалась Роза, скрывая разочарование.

Мод оказалась права: сколько они ни звонили, им не удалось вызвать служанку, и в итоге Холли отказалась от этой мысли.

– Пока мы будем ждать, чтобы принесли Розе завтрак, девочка умрет с голоду, – пробормотала она. – Придется поговорить с миссис Берни сегодня же утром. Вероятно, она объяснит, почему ни один из восемнадцати слуг не может подняться по лестнице.

– Это никудышные слуги, миледи, – мрачно констатировала Мод. – Все до единого. Когда я шла по вестибюлю сегодня утром, я видела служанку вот с таким животом, – она жестом обозначила беременность, – а другая целовалась со своим милым – прямо там же, а еще одна девушка спала у стола. Один лакей расхаживая с волосами, только наполовину покрытыми пудрой, а другой жаловался, что никто не выстирал его ливрейные панталоны в день стирки…

– Пожалуйста, довольно, – расстроенно попросила Холли и подняла руки, будто капитулируя. – Здесь столько всего нужно сделать, что просто не знаю, с чего начать. – Она наклонилась к девочке и крепко поцеловала ее. – Роза, милочка, возьми мисс Крампет с собой, мы спустимся вниз и попробуем отыскать там завтрак.

– Я буду завтракать с тобой? – просияла девочка.

Как большинство детей в аристократических семьях, она привыкла завтракать в детской. Садиться за стол вместе со взрослыми позволял ось только чадам соответствующего возраста, уже, как считалось, обладающим достаточным знанием хороших манер.

– Только сегодня, – уточнила Холли, расправляя огромный голубой бант на голове у дочери. – И я от всей души надеюсь, что ты подашь мистеру Бронсону хороший пример.

– Ах, непременно!

Крепко прижимая к себе мисс Крампет, Роза тут же принялась объяснять ей, насколько важно вести себя как настоящая леди.

Каким-то образом Холли удалось отыскать дорогу в комнату, откуда доносились аппетитные запахи.

Помещение с высокими окнами, выходившими в роскошный сад, выглядело очаровательно. Буфет был уставлен серебряными подносами, на которых возвышались груды блюд с закусками. Шесть маленьких круглых столиков сверкали под хрустальной люстрой.

За одним из них уже сидела Элизабет Бронсон, подносившая к губам изящную фарфоровую чашечку. Увидев вошедших Холли, Розу и Мод, она послала им лучезарную улыбку.

– Доброе утро, – весело прощебетала она. – Как, Роза, вы собираетесь завтракать вместе с нами? Вот замечательно! Надеюсь, вы сядете рядом со мной.

– А мисс Крампет тоже можно? – поинтересовалась Роза, показывая свою новую куклу.

– Мисс Крампет будет сидеть на отдельном стуле, – великодушно разрешила Элизабет, – и мы втроем обсудим, чем будем сегодня заниматься.

В восторге оттого, что с ней обращаются как со взрослой, Роза направилась к девушке со всей быстротой, на какую были способны ее маленькие ножки. Мод спокойно принялась накладывать на тарелку завтрак для девочки, словно демонстрируя присутствующим, как должна исполнять свои обязанности вышколенная прислуга.

Холли направилась к буфету, где Закери Бронсон брал себе яйца, холодное мясо, хлеб и овощи. Хотя он был одет как джентльмен – утренний фрак угольно-серого цвета, черные панталоны и сизый жилет, – он чрезвычайно походил на пирата. От оценивающего взгляда его темных глаз у нее беспокойно екнуло сердце.

– Доброе утро, – промолвил он. – Надеюсь, вы хорошо спали?

Вспомнив скандальные россказни о его буйном поведении, Холли отвечала вежливо, но холодно:

– Очень хорошо, благодарю вас. Кажется, мы появились вовремя и можем вместе приступить к завтраку.

– Я уже приступил, – весело отозвался Бронсон. – Это моя вторая порция.

Глаза у Холли изумленно расширились, когда она увидела возвышающуюся на его тарелке гору снеди.

В этот момент вошла экономка, и Холли устремила на нее вопрошающий взгляд.

– Добрый день, миссис Берни… как видите, я привела свою дочь завтракать вниз, поскольку никто не отозвался на мои звонки. Может быть, звонок сломан?

– У нас очень большое хозяйство, миледи, – ответствовала экономка; лицо ее было бесстрастно, но губы недовольно поджались. – Горничные не могут то и дело все бросать и бежать на каждый звонок.

Подавив искушение узнать, имеют ли горничные вообще привычку реагировать на зов, Холли решила поговорить об этом с миссис Берни позже. Экономка положила на буфет серебряные приборы и удалилась.

Пока Холли наполняла свою тарелку – тост, яйцо, кусочек ветчины, – Бронсон стоял у буфета.

– Сегодня утром я ухожу по делам, – сообщил он. – Я смогу приступить к урокам после ленча, если вам угодно.

– Прекрасно, – сказала Холли. – Действительно, почему бы нам не планировать вот так каждый день? В утренние часы я буду заниматься с вашей сестрой, а с вами – днем, когда Роза спит.

– Я не всегда бываю свободен в середине дня, – заметил Бронсон.

– В такие дни мы с вами сможем встречаться по вечерам, когда я уложу Розу, – предложила Холли. Бронсон кивнул. Затем Холли протянула ему свою тарелку. – Можете отнести ее на стол, сэр. Когда для этого нет лакея, помощь даме может оказать джентльмен.

– С чего это я стану носить тарелку, если женщина прекрасно может справиться с этим сама?

– Потому что джентльмен всегда пользуется случаем услужить даме, мистер Бронсон. Он должен предпринимать все возможное ради ее удобства и спокойствия.

Он выгнул темную бровь.

– Вы, леди, сильно облегчаете себе жизнь.

– Не думаю, – ответила Холли так же сухо, как он. – Мы вынашиваем детей, ведем хозяйство, посещаем больных, надзираем за починкой, стиркой, следим за разнообразием и качеством пищи, планируем для наших мужей светские мероприятия…

Бронсон посмотрел на нее смеющимися темными глазами:

– Неужели я могу ожидать от жены всего этого? Тогда мне хочется поскорее жениться.

– Как-нибудь я расскажу вам, как следует ухаживать за дамой.

– Буду ждать с нетерпением, – тихо ответил он.

Бронсон поставил тарелки на стол, который занимали Элизабет и Роза. Прежде чем Холли успела объяснить ему, как следует помочь леди усесться, Роза с веселым любопытством посмотрела на хозяина дома и задала ему такой вопрос, от которого Холли чуть не упала в обморок.

– Мистер Бронсон, – невинно прощебетала девочка, – почему вы на вашем вечере спали с двумя женщинами?

Холли онемела. Значит, Роза слышала их разговор с Мод.

Горничная, все еще накладывавшая еду Розе, замерла, фарфоровая тарелка выскользнула у нее из рук и звякнула о буфет.

Элизабет, отправившая в этот момент кусочек тоста, подавилась, с трудом справилась с собой и закрыла малиновое лицо салфеткой. Затем посмотрела на Холли глазами, полными одновременно страха и веселости, и прошептала:

– Простите, у меня так жмет правый башмак, я лучше пойду переобуюсь.

И она упорхнула, оставив остальных в немом оцепенении.

Из всех них Бронсон единственный не проявил никакой внешней реакции, разве что скривил рот. «Он, наверное, очень, очень хорошо играет в карты», – подумала Холли.

– Бывает, что гости приходят на мои вечера очень усталыми, – спокойно объяснил Бронсон девочке. – Я просто помогал им отдыхать.

– А, понимаю, – с готовностью кивнула Роза.

Наконец Холли удалось заговорить:

– Мне кажется, Мод, моя дочь уже позавтракала.

– Слушаюсь, миледи.

И горничная в панике кинулась спасать ребенка, чтобы он не присутствовал при ужасной сцене.

– Но, мама, – запротестовала Роза, – я еще даже не…

– Можете взять завтрак с собой в детскую, – твердо произнесла Холли и села с таким видом, будто ничего не случилось. – Быстрее, Роза! Я хочу кое-что обсудить с мистером Бронсоном.

– Почему я никогда не могу поесть со взрослыми? – пожаловалась девочка, выходя из комнаты вместе с Мод.

Бронсон сел рядом с Холли, устремив настороженный взгляд на ее сердитое лицо.

– Очевидно, слуги наболтали, – констатировал он.

Холли постаралась, чтобы голос ее звучал по возможности спокойно:

– Мистер Бронсон, пока мы находимся в вашем доме, вы не будете больше «помогать дамам отдыхать» – ни одной, ни двум, ни в каком другом количестве. Я не допущу, чтобы моя дочь находилась в атмосфере разврата. Кроме того, хотя прислуга и обязана относиться к вам с уважением, будет весьма недурно, если вы заслужите это уважение своим поведением.

Вместо того чтобы выглядеть пристыженным или растерянным, Бронсон хмурился все сильнее и сильнее.

– Ваше дело – научить меня знанию этикета, миледи. Моя частная жизнь – это моя забота.

Взяв в руки вилку, Холли яростно ткнула ее в яичницу.

– К несчастью, нельзя отделить частную жизнь от публичной, сэр. Никто не может оставить нравственность в прихожей, как шляпу, а выходя из дому, снова надеть ее.

– Я могу.

Холли позволила себе недоверчиво улыбнуться.

– Очевидно, вам нравится так думать!

– Не пытайтесь втолковать мне, миледи, что каждое мгновение вашей частной жизни может выдержать испытующий взгляд общества. Неужели ваш нимб никогда малость не съезжал набок?

Заметив, что рука ее стиснула вилку так, точно эго по крайней мере шпага, Холли положила ее на стол.

– Что вы хотите сказать?

– Вам никогда не приходилось перепить? Проиграть все деньги, которые вам дали на булавки? Ругаться? Смеяться в церкви? Сказать что-то мерзкое о близкой подруге у нее за спиной?

– Ну, я… – Она добросовестно покопалась в памяти, чувствуя его выжидающий взгляд. – Пожалуй, нет.

– Никогда? – Бронсон, кажется, всполошился. – И вы не выходили из себя у портнихи? – спросил он, все еще надеясь найти хоть какую-нибудь червоточину.

– Ну, есть одна вещь. – Холли разгладила платье на коленях. – Я слишком люблю пирожные. Я могу съесть целую гору в один присест и никак себя не перевоспитаю.

– Пирожные, – разочарованно протянул он. – Это ваш самый большой грех?

– О, если мы говорим о слабостях характера, то у меня есть кое-какие, – успокоила она. – Я снисходительна к себе, упряма и борюсь с такой чертой, как сильное тщеславие. Но наш разговор не об этом, мистер Бронсон. Мы говорим о ваших привычках, а не о моих. Если вы хотите приобрести внешность и манеры джентльмена, вам не следует позволять низменной стороне вашей натуры управлять ее высокой, духовной частью.

– У моей натуры нет высокой стороны, леди Холланд.

– Без сомнения, удобнее и приятнее делать вид, что это так. Но человек никогда не станет хозяином своей судьбы, если не научится контролировать свои инстинкты. Когда они руководят вами, это приводит к деградации.

– Деградация, – серьезно повторил он. – Замечу со всем уважением, миледи, что ни разу не замечал каких-либо вредных последствии.

– Заметите как-нибудь. Вредно для здоровья, когда мужчина предается излишествам – будь то еда, алкоголь или… или…

– Половая жизнь? – пришел он на помощь.

– Да. Поэтому я надеюсь, что отныне вы будете практиковать умеренность во всем. Думаю, вы не замедлите обнаружить положительное влияние, которое это окажет на ваш характер.

– Я не мальчик-певчий, миледи. Я мужчина, а у мужчин есть определенные потребности. Если вы заглянете в наш контракт, то увидите, что там ничего не говорится о том, чем я занимаюсь у себя в спальне…

– В таком случае приводите ваших девиц куда-нибудь в другое место, если вам это нужно, – сказала Холли. Хотя она не повышала голоса, в нем звучали стальные нотки. – Чтобы выказать уважение вашей матери, сестре, моей дочери… и мне. Я настаиваю на соблюдении приличий и не останусь в доме, где происходят подобные вещи.

Некоторое время они с вызовом смотрели друг на друга.

– То есть я не могу переспать с женщиной в моем собственном доме? – подытожил он, словно не веря своим ушам. – В моей собственной кровати?

– Не можете, пока я живу здесь, сэр.

– Мужские потребности никак не связаны с джентльменством. Я могу назвать вам имена по крайней мере дюжины так называемых джентльменов, очень уважаемых людей, которые бывают частыми гостями в тех же борделях, что и я. Я даже могу рассказать вам о том, чем именно они там занимаются…

– Нет, благодарю вас, увольте, – поспешно оборвала его Холли, прикрыв пылающие уши руками. – Я понимаю вашу тактику, мистер Бронсон. Вы пытаетесь отвлечь меня историями о недостойном поведении других от вашего собственного поведения. Но я изложила свои условия и настаиваю на их выполнении. Если вы приведете хоть одну женщину легкого поведения в этот дом, я тут же разорву наше соглашение.

Бронсон схватил с изящной серебряной стойки кусок поджаренного хлеба и принялся намазывать на него мармелад.

– Пока вы перечисляете мне вещи, от которых я должен отказаться, – мрачно заметил он, – вы успели бы научить меня множеству полезного.

– Я обещала научить вас тому, что знаю сама. И прошу вас, не машите ложкой.

Скорчив гримасу, Бронсон положил ложку в хрустальное блюдо с вареньем.

– Обучайте меня всему, чему желаете, миледи. Только не пробуйте меня переделать.

Он был неисправимо безнравствен, но в этой его убежденной безнравственности таился определенный шарм. Холли задавалась вопросом: почему она симпатизирует этому человеку? Может быть, она слишком долго жила исключительно среди достойных людей.

– Мистер Бронсон, – сказала она, – я надеюсь, что в один прекрасный день вы поймете, что половой акт может быть чем-то гораздо большим, чем вы привыкли его считать. Это возвышенное выражение любви… объединение душ.

Бронсон тихо рассмеялся: похоже, его позабавило, что она пытается просветить его в этом отношении.

– Это обычная телесная потребность, – возразил он. – Сколько бы ни старались многочисленные музыканты, поэты и романисты изобразить это дело в другом свете. И еще – это одно из моих любимых занятий в свободное время.

– Тогда поступайте, как вам угодно, – холодно ответила она. – Но только не в этом доме.

Он послал ей улыбку, целью которой было взбесить ее еще больше:

– Так я и сделаю.