Герой

— Зачем ты это делаешь?

Он склоняется, его рот у моего уха.

— Герой убил лидера картеля. Тупоголовые придурки снаружи, — продолжает он, кивая на дверь, — хотят мести. Хотя они не видели того же, что и я. Только я знаю, кто он и на что способен. Расскажи мне правду. Даю тебе слово, что это останется нашим секретом.

— Это ты послал тех людей за мной?

— В лесу. Да. С помощью Картера, конечно же. Но они не знали ничего, только то, что должны выполнить работу.

— Зачем тебе нужна эта информация?

— Мне не нужна месть. Я не смотрю в прошлое. Вижу будущее. Оцениваю возможность. В моём мире власть дороже денег.

— Какое отношение это имеет к Герою? — спрашиваю я, почти опьянённая правдой. Учитывая информацию, полученную от Кельвина, мне доставляют наслаждение слова Гая.

В течение всего разговора он проводит ягодой клубники по изгибам моей груди.

— Я узнаю себя в Герое. У него есть миссия и цель, то, что привело его к одержимости. Но теперь я знаю, что физически он нечто большее. Парни несколько раз выстрелили в его грудь, но он всё равно не упал. Я хочу так же.

— Ты будешь использовать это не во благо.

— Хорошо, — отвечает он. — А что есть «благо»? Всю свою жизнь я боролся за выживание. Никто не делал мне ничего хорошего, даже когда я прилагал для этого усилия. Позволь мне спросить тебя, Кельвин Пэриш — добро?

— Герой — да.

— Герой — убийца.

Я сглатываю и отворачиваюсь:

— Только для тех, кто этого заслуживает.

— А кто это решает? Ты защищаешь убийцу. Того, кто пытался сломать тебя. Я вижу это в твоих глазах. Ты вернулась ко мне другой девушкой.

— Я не собиралась к тебе возвращаться. Ты ничего не знаешь о Кельвине или Герое.

Он выгибает бровь и подносит клубнику к моему лицу:

— Твоё рвение удивляет. Давай попробуем ещё раз. Три месяца назад тебя увели у меня из-под носа. Предполагаю, что всё это время ты находилась в том поместье. Что там происходило?

— Ничего.

Приторно-сладкий запах вторгается в мои ноздри, а в это время он второй рукой зарывается в мои волосы. Хватает их у корней и тянет так жёстко, что я вскрикиваю.

— Должен признать, Кейтлин, что мой член отчаянно тебя хочет. Здесь ты становишься королевским десертом. Но это не значит, что я твой любимый Герой. Отвечай на мой грёбаный вопрос, или я покажу тебе, как обычно это бывает.

Грохот в дверь заставляет меня содрогнуться всем телом.

— Pinchependejo (прим.: жалкий придурок) — ворчит Гай. — Карлос здесь. Наш секрет, помнишь?

Гай открывает дверь и блокирует вход своим телом, но мужчина на пару лет старше меня отталкивает его в сторону. Его чёрные волосы зализаны и собраны в хвост, а грудь вздымается при виде меня. Он начинает смеяться, когда замечает наручники.

— Quéonda, Гай? (прим.: Как жизнь?). Я думал, что ты не любишь играть с сувенирами?

— Она не сувенир.

Карлос подходит ко мне так близко, что я могу почувствовать едкий запах сигаретного дыма у него изо рта. Он смотрит куда угодно, только не в глаза.

— Bueno (прим.: хорошо), мне плевать, что ты будешь с ней делать, но она должна остаться одним целым, когда он сюда доберётся.

— Она будет готова.

Карлос наклоняется к моей разбитой губе.

— Что это за царапина? Этого недостаточно. Она должна выглядеть отвратительно.

— Я разберусь.

Карлос приподнимает подбородок:

— Не облажайся, Гай. Я хочу, чтобы он пожалел, что вообще посмотрел в сторону Ривьеры.

— Какое отношение к этому имею я? — задаю вопрос я.

— Заткнись, — шипит Гай.

Карлос смотрит на меня и молниеносно хватает меня за подбородок.

— Он причинил вред mi familia. Моей семье! Хочу, чтобы его голова прикатилась к моим ногам. Но сначала я должен причинить ему такую же боль. Если бы у меня получилось найти его семью, я бы сделал это и заставил их молить о пощаде, а он бы наблюдал. Но у меня есть только грёбаная белая девчонка, за которой он следует повсюду.

Я пытаюсь убрать лицо из его руки.

— Ты тратишь своё время. Ему плевать на то, что ты со мной сделаешь.

Он давится смехом:

— Думаю, ты ошибаешься. Но мы всё равно найдём тебе применение. Ты хорошо сосёшь член?

Гай скрещивает руки, не моргая.

— Не твоё собачье дело.

Карлос смотрит на Гая, а тот пожимает плечами.

— И ты позволишь ей разговаривать таким образом? Возможно, мне стоит найти кого-нибудь с яйцами, способного выполнить работу?

— Разве не я привёл её сюда?

— Не-а. Думаю, теперь я займусь ей самостоятельно.

— Я сказал, что справлюсь, — шипит Гай. — Дай мне свой ремень, придурок.

— Теперь я твой босс, гринго (прим.: в Латинской Америке презрительное название не испаноязычного (либо не португалоязычного) иностранца, особенно американца). Ты не смеешь говорить со мной в таком тоне, — Карлос расстегнул ремень, ворча что-то себе под нос. Тот выскользнул из петель, и он передал его Гаю. — Я посмотрю. Если ты не сможешь этого сделать, то потом у нас будут проблемы.

Гай приближается ко мне и разворачивает меня спиной к себе, выкручивая тем самым руки.

— Не двигайся, — произносит он, прижимая меня лицом к стене.

Он неожиданно опускает ремень на мою затянутую в джинсы задницу, заставляя закричать от шока. Я только успела почувствовать боль от первого удара, и вот он уже бьёт повторно.

— Нет, pinche gringo (прим.: долбаный гринго), — произносит Карлос. — Вот так.

Я поворачиваю голову через плечо. Карлос хватает ремень, но Гай перехватывает его руку.

— Отвали, — медленно произносит Гай. — Я начинаю злиться.

— Пошёл к чёрту! — говорит Карлос, вырывая руку.

Я напрягаюсь, когда вижу, что Гай тащит его за ворот рубашки и толкает к двери. Карлос показывает ему средний палец, но спустя мгновение я слышу, как захлопывается дверь.

— Зачем он это делает? — спрашиваю я.

— Не переживай за него. Он идиот. Без нас он и дня бы не продержался после смерти своего отца.

— Но…

— Забудь его, — шипит Гай. — У нас заканчивается время. Ты должна рассказать мне всё, что тебе известно о Герое.

— О том, что он Герой, я узнала не так давно. Клянусь. Он ничего мне не рассказывал.

Гай приближается к моей спине, а я закрываю глаза, когда он прижимается к моей попке тазовой костью.

— Он таким родился? — спрашивает он, наклоняясь к моему лицу.

— Я не знаю.

— Как он обращался с тобой?

Мои ресницы трепещут от этого странного вопроса.

— Я читала. Фотографировала.

— Он бессмертный?

— Не знаю, — отвечаю я. — Честно, не знаю.

— Открой рот, — я не отвечаю, поэтому его пальцы проходятся по моей челюсти и сжимают, заставляя открыть рот и резко вдохнуть. Он проводит ягодой клубники по моей верхней губе, а потом размещает её между зубами. — Не кусай, — он дёргает мою ширинку и проникает пальцами в трусики. Находит вход, глубоко вдыхает и стонет над моим ухом. Я хочу посмотреть, запротестовать, но ароматная слюна в моём рту отвлекает. — Три месяца, — хрипло произносит он, а его пальцы дразнят мой вход. — Ты сосала у него? — от грубости его вопроса по щекам разливается пламя. — Он прикасался к тебе? Трахал тебя?

Вместо ответа я всхлипываю.

— Даже после проведённого там времени, — продолжает он, — у тебя нет другой информации?

Я качаю головой.

Гай разворачивает меня и садится на корточки, дёргая вниз мои джинсы. Тянет дальше, и они скользят по моей заднице к середине бёдер. Я ударяю его коленями в грудь, но он успевает поймать их своей крепкой рукой, избегая падения. Зубами оттягивает мои трусики и отпускает их с громким звуком. Его дыхание обжигает мою кожу, когда он целует меня через ткань, а его упругий язык двигается всё ниже и ниже.

Он поднимает глаза на меня, а его грудь быстро поднимается и опускается.

— Мне продолжать, или ты скажешь мне всё, что знаешь?

Он не дожидается ответа и стягивает трусики вниз к джинсам. Его руки скользят между моих бёдер. Двумя большими пальцами он раздвигает мои складки, и я сглатываю и тяжело дышу через нос.

— Así me gusta (прим.: мне так нравится), — мурчит он. — На месте Кельвина я бы никогда не выпустил это из поля зрения.

Я чувствую что-то прохладное на своей коже и инстинктивно смотрю вниз. Слюна из моего рта капает на пол, когда я вижу, что Гай проводит клубникой вдоль моего входа. Я дрожу, пытаясь не сжать зубы. Он проникает в меня ягодой, а потом поднимает на меня глаза и откусывает кусочек.

Мой мозг пытается сфокусироваться на его действиях, но я могу думать лишь о его открытом рте и пальцах, скользящих между моих ног. Будет ли Кельвину безразлично, если кто-нибудь другой прикоснётся ко мне? Достаточная ли это причина, чтобы выдать его секрет? Глаза Гая горят от желания получить информацию, и я прекрасно это понимаю.

Он кладёт средний палец в рот и посасывает его. Смотрит на меня так, как не смотрел никто, словно мне нужно поклоняться, а потом принести в жертву. Он вводит в меня палец и сгибает его, массируя мои стенки. Я хватаю воздух и смотрю в потолок, почти давясь слюной.

— Для такой невинной девочки ты порочно влажная, — говорит он.

Он трахает меня пальцем в ровном ритме, прижимая ладонь к моей киске и постепенно вводя весь палец. Я борюсь с теплом, пульсирующим во мне, и напрягаю руки в наручниках. Вся заинтересованность покидает его лицо, а брови взлетают вверх, словно ему становится больно. Большой палец описывает круги вокруг моего клитора, заставляя мои бёдра дёргаться. Я закрываю глаза и думаю о Кельвине, мысленно рисую его лицо, и моя борьба ослабевает, а тело сдаётся. Рука Гая внезапно исчезает, оставляя мои внутренности сжиматься вокруг пустоты. Он встаёт и прикасается скользким пальцем к моей нижней губе. Я отрывисто дышу, а Гай размазывает мою влагу по губам и ведёт пальцем вверх по щеке до тех пор, пока тот не становится сухим.

— Могу поспорить, ты потрясающе трахаешься, — произносит он. — В твоих глазах заметна вина, но вид твоих розовеющих щёк вызывает у меня стояк.

Моё сердце останавливается после слова «трахаешься». Эта часть меня принадлежит Кельвину. Он единственный, кого я хочу. Гай поднимает обе руки, капитулируя.

— Скажи мне, невинная и упрямая Кэт. Что делает его Героем?

Мой протест едва ли можно услышать из-за ноющей челюсти и онемевшего языка. Гай снова ласкает меня рукой. Его прикосновение обманчиво лёгкое, однако моё тело реагирует и почти приближается к краю.

— Я начинаю думать, что тебе это нравится.

Я активно качаю головой, даже несмотря на мою влажную, пульсирующую киску.

— Почему ты защищаешь его? — спрашивает он. — Ты его любишь?

Я даже не успеваю ответить, а он уже поднимает ремень с пола. Затем снова поворачивает меня и бьёт по заднице. Это настолько неожиданно, что заставляет меня сжать зубы, разделяя клубнику пополам.

— Оу, плохая девочка, — произносит он, ухмыляясь, когда я выплёвываю половинку ягоды.

Гай бьёт меня повторно. Кровь отливает от лица, и я чувствую пламя на коже. Металл ударяется о бетон, и он вновь позади меня, массирует ягодицы ладонью. Второй рукой поворачивает мою голову к плечу и ловит меня в ловушку поцелуем, после которого точно останутся синяки. Я инстинктивно отворачиваюсь, боль от раны обжигает, но его пальцы впиваются в мои щёки, удерживая на месте.

Гай обвивает меня рукой и проникает пальцами внутрь. Они ищут, дразнят, дарят удовольствие с тем же напором, что и его губы. Я вдыхаю, а его стоны проникают в меня. Но я представляю лицо Кельвина, а укус боли в губе возвращает меня в реальность. Пальцы, находящиеся внутри меня, подводят к оргазму, его язык так глубоко в моём рту, что тяжело дышать, и его горячая грудь прижата к моей спине.

Он тяжело выдыхает и прислоняется лбом к стене передо мной. На мгновение убирает руку и поднимает мои джинсы, оставляя их расстёгнутыми. Гай поворачивает меня к себе лицом и расстёгивает наручники, мои руки безжизненно повисают вдоль тела. Кожу покалывает и саднит, когда возобновляется кровоток, но руки по-прежнему бесполезны, как и тогда, когда они были над головой. Я стою в шоке от происходящего, а он смотрит на меня. У него светлые глаза, но дьявольский оттенок в его улыбке напоминает мне о моменте, когда мы впервые заговорили.

— Ты опьяняющая и очень отвлекающая девушка. Сломлена, но не разрушена, — он смотрит на окно над моей головой, а потом снова на меня. — Для меня важна только одна цель, и это получение ответов, но тебе удаётся загнать меня в тупик. Очень плохо, потому что наше время истекло.

— Время истекло? Почему?

— Герою сказали, где ты.

— Пожалуйста, — произношу я. — Не делай этого. Он не тот, кем ты его считаешь. От него зависят жизни многих людей. Что… Что, если он бессмертный? Он мог всех вас убить.

— Ты права. Он мог, — Гай смотрит на меня с сожалением, именно так смотрел бы любимый человек перед тем, как разбил тебе сердце.

— Герой получит своё приватное шоу. Его дорогая девочка, стоящая на четвереньках для всех нас.

— Что? — я отступаю на шаг к стене. — Почему? Зачем ты делаешь это со мной?

— Дело не в тебе. Для них ты могла быть кем угодно. Дело в том, кем ты являешься для него.

— Я не та, кем ты меня считаешь, — говорю я, умоляя. — Он даже не считает меня важным человеком.

— Ты не знаешь то, что видел я. В течение двух недель я выслеживал Героя, пытаясь найти что-нибудь для Карлоса. Ты знала, что он останавливался у твоей квартиры каждую ночь, проверяя её? Знала, что он каждую ночь проводил тебя домой после работы? Ему не все равно, chiquita (прим.: малышка). В противном случае я бы не тратил на тебя своё время.

— В этом нет моей вины. Я не сделала ничего плохого.

— Они не хотят убивать его. Просто они нуждаются в том, чтобы доставить ему те же страдания. И грустно то, что для этого именно ты появляешься на сцене.

Я резко падаю назад, моя голова начинает кружиться.

— Что такое? Не уверена, что твой Герой спасёт тебя? Я думал, для тебя он был рыцарем в сияющих доспехах.

Мои плечи опускаются от обрушившейся на меня тяжести. Я не знаю ответа на этот вопрос. И больше не могу сказать с той же уверенностью, что чувствую себя в безопасности рядом с Героем.

— Наконец-то ты выглядишь испуганной. И тебе действительно стоит бояться, — он улыбается. — Но я могу спасти тебя, Кейтлин. И забрать тебя с собой. Скажи мне то, что знаешь. Откуда у него эта сила, как ему удаётся выживать после выстрелов? Если он не бессмертный, то что может его убить? И тогда всё прекратится. Даю тебе слово.

Дверь трещит от того, что кто-то начинает стучать по ней.

— Vamos, Гай (прим.: давай).

— Последний шанс, — говорит он.

Что бы картель ни сделал с информацией, от этого будут зависеть жизни многих, а в первую очередь жизнь Кельвина. Мне наплевать. Я уже многим пожертвовала. И хочу заставить себя рассказать, выдать все секреты Кельвина и тем самым отомстить ему, но продолжаю непоколебимо молчать.

Кто-то открывает дверь.

— Yavoy (прим.: иду), — кричит Гай и впечатывает кулак в стену. — Блядь. Значит, я не могу тебе помочь. Не знаю, почему ты скрываешь его секреты, — он делает паузу, оглядываясь через плечо, — но есть вероятность того, что тебя убьют.

Я громко сглатываю. Прежде чем повернуться, он притягивает моё лицо к своему и целует в щёку, а потом уходит не оглядываясь.

ГЛАВА 46.

Кельвин.

До этого момента руки отлично мне служили. Они моё оружие. Моя кожа — это щит, моя сила — линия моей жизни, а Кейтлин — моя мотивация. Не знаю, существует ли более сильная мотивация, чем она. Я осознаю, сколькими вещами готов пожертвовать ради неё.

Мы приезжаем в Ист-Сайд за рекордно короткое время. Я не знаю, чего ожидать, и сколько людей картеля будет здесь. Звонок поступил вскоре после того, как наши источники в городе были осведомлены о ситуации. Я вырвал телефон у Нормана, пытаясь расслышать Кейтлин на заднем фоне, но трубку уже положили.

МакКормик едва ли может заменить Картера. Я нанял его своим водителем несколько лет назад, но возможность предательства Картера усугубила трещину недоверия, которое поглощает меня. Внимательно наблюдаю за ним в течение всей дороги. Для него прозвучал только один приказ: увезти Кейтлин в безопасное место со мной или без меня.

Большой сорняк обвивает мои ботинки, и грязь хрустит под подошвами, когда я приближаюсь к крысиной дыре, о которой мне сообщили. Я всё ещё полностью оснащён, хоть и не уверен, понадобится ли мне это. Часть меня надеется, что, увидев меня в таком образе, вера Кейтлин в Героя оживёт.

Перед постройкой замечаю несколько человек, некоторые из них мне знакомы, а другие нет. Их связывают татуировки. Чтобы послать им сообщение, я хватаю ближайшего ко мне члена картеля и толкаю в грязь. Мой ботинок врезается в его рёбра, заставляя перевернуться на спину.

— Отведи меня к Ривьере.

Лишь один из них не отступает назад, а бросает сигарету на землю и тушит её ногой.

— Сюда.

Я распрямляю плечи и следую за ним внутрь, сканируя глазами пространство вокруг себя. Тело напоминает туго связанный, напряжённый комок, я оказываюсь в комнате с семью мужчинами. Словно по приказу они направляют на меня пистолеты. Карлос Ривьера стоит в центре, его руки скрещены на груди, а подбородок вздёрнут вверх.

— Где она? — спрашиваю я.

— Она в безопасности, — отвечает он. — Сыграешь по правилам, и она сможет уйти сразу после того, как мы с ней закончим.

— Отпусти её сейчас, и, возможно, убивая тебя, я буду милосердным, — делаю шаг вперёд, и хор щелчков взведённых курков окружает меня.

— Espera. Жди, — говорит Карлос, поднимая руку вверх. — Эта добыча принадлежит мне, — он выхватывает пистолет из рук ближайшего к нему мужчины, но вместо ожидаемого выстрела кричит: — Приведите её.

Один из мужчин стучит в боковую дверь, и кто-то выталкивает оттуда Кейтлин. Руки сковали наручниками спереди, рот заткнут кляпом, а одежда, в которой она покинула поместье, испачкана грязью. Но только один вид её расстёгнутых джинсов ослепляет меня яростью. Мысль о том, что Карлос прикасался к ней, горит во мне адским пламенем, зажигая кровь. При виде меня её глаза расширяются, и она начинает плакать.

Голова Ривьеры дёргается в сторону парня, которого он отправил за ней, и раздаётся едва слышный вопрос:

— Qué pasó — dónde está el gringo? (прим.: Что случилось? Где гринго?)

Парень пожимает плечами:

— No sé. Se fue. (прим.: Не знаю. Он ушёл.)

— Ушёл? — спрашивает Карлос. — Грёбаный ублюдок! — он дёргает Кейтлин за руку и прижимает пистолет к её виску, а его глаза мечутся между стенами и мной. — Мы будем трахать её, а ты посмотришь. Надеюсь, ты многому её научил, потому что, только если она хороша, мы оставим ей жизнь. Если нет — девчонка умрёт. А потом мы убьём тебя.

Ресницы Кейтлин блестят от свежих слез, а глаза полузакрыты, потому что она сдалась.

— Это больше её не касается. У тебя есть я, поэтому отпусти её.

— Не указывай мне, блядь, что делать, — он тянет Кейтлин назад за волосы. — Опускайся, — произносит он, толкая её на колени.

Мои ноги скользят по полу, но я останавливаюсь, потому что Карлос подносит пистолет к её щеке.

— Или ты смотришь, как она отсасывает мне и моим ребятам, или я пускаю пулю ей в голову прямо сейчас, — не сводя с меня глаз, он добавляет. — Развяжите её.

Мужчина, стоящий рядом с ней, опускает пистолет, чтобы убрать кляп. Плечи Кейтлин содрогаются, когда Карлос ведёт дулом пистолета по её щеке.

— Хватит, — произношу я, но едва ли слышу свой голос из-за бешеного стука сердца, отдающегося в моих ушах.

Карлос дёргает её голову назад, смотрит на неё и шипит:

— Открой свой рот, сука.

Она сглатывает и избегает моего взгляда. Моя кожа настолько горячая, что может обжечь каждого, кто к ней прикоснётся. Карлос отдаёт пистолет и расстёгивает свои штаны. Её лицо напрягается, но я всё ещё вижу гримасу отвращения на нём.

— Можешь взять всё, что захочешь. Я пойду туда, куда скажешь, — произношу я. — Только остановись.

— Кельвин, — шепчет Кейтлин.

— Ты слышала это? — спрашивает её Карлос напряжённым низким голосом. — Герой собирается обменять свою жизнь на твою. Хочет пожертвовать ради тебя всем городом, оставив его без защиты. Ты знала о его одержимости?

Эта незнакомая беспомощность нервирует меня настолько, что я едва ли могу это выдержать и знаю, что взорвусь, если он не отпустит Кейтлин в течение нескольких секунд. Она наконец-то смотрит на меня, и былое сопротивление исчезает. На его месте появляется что-то дикое — я уже видел подобное в тот момент, когда она резала себе вены. Ей больше нечего терять. Она посылает мне информацию о том, что собирается бороться.

Моя нога тяжело опускается на бетон, я делаю первый шаг, поднимая облако пыли. Когда Карлос отводит взгляд, Кейтлин бросается на его бедро. Я мчусь вперёд, пока он что-то выкрикивает и бросает её на пол, дёргая за волосы.

На меня нападают его люди, но мои глаза приклеены к Карлосу. Я уклоняюсь от пули, хватая его, но крики Кейтлин выбивают почву из-под ног. Двое мужчин тащат её из комнаты, прижимая нож к щеке. Лезвие покрыто её кровью. Я вскакиваю на ноги, игнорируя пламя от выстрела в мою лодыжку. Мужчина бросает нож и убегает, но, когда я поднимаю его, кто-то запрыгивает на меня сзади. Оборачиваюсь, хватаю его и швыряю через всю комнату.

Раздаются ещё выстрелы, мои мышцы напрягаются, но в меня ничего не попадает. Карлос убегает, но я резко бросаюсь к нему, ловлю сзади за рубашку и швыряю. Он ударяется о стену, а я сжимаю рукой его шею.

— Что ты такое? — хрипит он.

— Я хищник, — отвечаю я неестественно глубоким голосом. — Нахожу цель и убиваю. Напрасно ты решил, что я Герой. Меня невозможно превзойти. Никому не удастся сбежать от меня. И никому от меня не спрятаться, — я вонзаю нож в его грудь, резко вынимаю его и тут же бросаю. Из него вырывается нечеловеческий хрип. — Теперь ты знаешь мой секрет, — говорю я. — Меня нельзя победить. И никто не прикоснётся к тому, что принадлежит мне.

Его рот двигается в немой мольбе, а глаза округляются, когда я вдавливаю кулак в открытую рану. Оборачиваю ладонь вокруг его бьющегося сердца и вырываю его. Проходит несколько секунд, и он падает.

Оборачиваюсь и нахожу ещё одно обездвиженное тело возле Кейтлин. Её бледное, как пепел, лицо заливают потоки немых слез, а она смотрит на человека, которого только что застрелила. Её скованные наручниками руки напряжены и дрожат. Она по-прежнему держит пистолет перед собой.

— Кейтлин.

Она вздрагивает и направляет его на меня. Человеческая жизнь капля за каплей стекает по моему кулаку, а наши взгляды встречаются на несколько медленных секунд.

— Что теперь? — шепчет она.

— Хочу забрать тебя в поместье.

— Я не вернусь туда.

— У тебя нет выбора.

Брызги крови, в том числе и её, размазаны по её щеке. Я хочу слизать всю кровь, очистив это прекрасное лицо, а после удержать навсегда, чтобы у меня была возможность её защитить. Желание быть радом с ней вызывает томление. Кейтлин замирает, когда я пересекаю комнату. Подхожу к ней вплотную, дуло пистолета упирается в мой резиновый костюм прямо напротив сердца.

— Сделай это, — произношу я.

— Это не поможет. Ты сам говорил, что никому не удастся сбежать. Никто не спрячется. Тебя нельзя превзойти.

— Возможно, чтобы убить меня, достаточно всего одной пули.

Я нахожу глубину её глаз: голубых как небеса, серых словно облака. И чувствую, как её указательный палец двигается к курку. Внезапно её руки разжимаются, и в этот же момент пистолет падает на пол. Она сгибается так, будто её тошнит, и резко опускается вниз, прижимая голову к коленям.

В комнату заходят другие члены картеля. Они смотрят на мёртвые тела, а потом на нас с Кейтлин. Я бросаю кровавое сердце на пол. Проходит совсем немного времени, прежде чем я убиваю их всех.

ГЛАВА 47.

Кельвин.

— Попробуй.

Всё тело Кейтлин напрягается, когда она оглядывается на меня через плечо. Наполовину недоеденный сэндвич и стакан молока ждут её на кухонном столе. Немного за полночь, но Норман уже несколько часов назад привёл её наверх и проводил до душа.

— Давай, — говорю я.

Она неуверенно тянется и касается чёрной дверной ручки. Даже оттуда, где я стою, слышно, как участилось её сердцебиение в тот момент, когда она поворачивает её. Она тянет за ручку, и дверь открывается, но Кейтлин снова оглядывается на меня.

Я захожу на кухню.

— Ты не моя пленница. Я привёл тебя сюда для того, чтобы у тебя была возможность вылечить раны.

— Вылечить? Разве это возможно… После всего? Я укусила мужчину за ногу. А потом… — она колеблется, — убила кого-то. Человека.

— Ты выжила.

— Я даже не думала об этом, — произносит она. — Сделала это без раздумий. В одну секунду он надвигался на меня, а в следующую уже лежал на полу. Я целилась ему в сердце.

— Это не то, чего я бы хотел для тебя, но уже ничего не изменишь. Ты сделала то, что должна была.

Её плечи опускаются, и она смотрит в ночь.

— Я даже не знала, что мне делать за пределами поместья. Ты всё равно мог меня найти.

— Да.

— Но ты не хочешь.

— Ты хочешь, чтобы я хотел этого? — мои ноги сами несут меня, останавливаясь прямо перед ней, и я смотрю на её макушку. — Ты могла остаться.

Она вскидывает голову вверх. На повязке на её щеке появляются складочки.

— Останься, но только если сама хочешь этого, — произношу я. — Потому что я хочу этого.

Я разрываю наш зрительный контакт, чтобы снять свой свитер и отдать ей. Жду, пока она поймёт мой намёк и наденет его. Молча обнимаю её.

— Идём.

В этот час воздух на улице прохладный. Я веду её к лабиринту из розовых кустов в сад, и нашу дорогу освещает только луна.

— Мои родители купили эту землю ещё до моего рождения. Отец помог отстроить дом. Мама занялась интерьером и садом. Розы были её любимыми цветами. Даже когда они переехали в Фендейл, то продолжали ухаживать за домом, потому что были уверены, что в один прекрасный день вернутся сюда. После их смерти я унаследовал достаточно денег, чтобы начать собственный бизнес. И выбрал телевидение, потому что это могло дать мне некий контроль из-за моего персонажа. Я знал, что будет необходимо поддерживать обе личности. Мне не нужно всё это, — говорю я, разворачиваясь к дому, — но это даёт мне уединение и безопасность, которые действительно необходимы.

— Ты скучаешь по своим родителям? — спрашивает она.

— Да. Я хотел бы, чтобы они увидели, что их создание увидело жизнь.

— Как думаешь, они гордились бы тобой?

— Не знаю. Оглядываясь на свой путь, я думаю, что где-то потерял тот смысл, который они в это вкладывали.

— Что они хотели?

— Сделать мир лучше, начав с города, который любили. Не знаю, кем я должен был стать. Ответом, полагаю. За смерть моей бабушки, и пока мир не станет лучше.

— Как это, быть героем?

Я смотрю на неё сверху.

— Не знаю. Не думаю о себе таким образом.

— Зачем ты делаешь это, Кельвин? На самом деле?

— Я не могу описать словами то, что чувствую, когда спасаю жизнь. Как не могу описать и ощущения, когда отнимаю её. Ничего не сравнится с такого рода силой. Первоначально я делал это для своих родителей, но потом уже не мог остановиться. Мне бы пришлось бросить миллионы людей. Но и… Ещё я заботился о городе. Это не единственная вещь, о которой я заботился.

Выражение её лица смягчается.

— Не единственная?

— Что ты хочешь услышать? — спрашиваю я. — Что я забочусь о тебе? Блядь, сегодня я убил ради тебя. И поставил всё на карту.

— Я не просила тебя делать этого. Никогда ничего из этого не просила.

— Нет, не просила. Но получила это. Я не могу объяснить, почему именно ты, и откуда во мне чувство, что ты моя. Если бы ты почувствовала зло, которое я видел в этих людях… — сглатываю сквозь стиснутые зубы, — ты бы поняла. Я хочу защитить тебя от этого, потому что из-за меня у тебя никого нет. И потому что…

— И что?

Я вздыхаю и качаю головой.

— Забудь.

Спустя несколько мгновений молчаливой прогулки она спрашивает:

— Какими они были, твои родители?

— Я рассказывал тебе. Необычайно умными и сердечными.

— Но какими ещё?

— Они никогда не останавливались ни перед чем. И ни перед кем.

Кейтлин прикусывает нижнюю губу:

— Не думаешь, что они, возможно, требовали слишком многого от шестнадцатилетнего парня?

— Нет, — отвечаю я. — Они преподнесли мне подарок.

— А что случится, если ты прекратишь?

— Прекращу что?

— Инъекции.

— Не знаю. Зачем мне это делать?

Она останавливается и разворачивается ко мне.

— Ты сказал, что таким тебя делает препарат К-36. Таким… Не знаю. Агрессивным. Жестоким.

— Они усиливают мои человеческие потребности. Но и всё плохое — любая тьма во мне — также становится хуже. Инъекции делают меня сильнее и способнее.

— Ты мог бы прекратить их, если бы захотел?

— Да, но у меня нет для этого причин.

Отпускаю её руку, Кейтлин смотрит вниз.

— Я ошибалась по поводу Героя? — спрашивает она.

— А что ты думала?

— Что он был хорошим. Он Герой потому, что не может быть кем-то ещё.

Она все ещё мой птенчик — хрупкий цветок в моих руках. Я злился на неё и многократно ломал её.

— Ты не ошибалась.

— А насчёт тебя я ошибаюсь, Кельвин?

— Нет.

— Как такое возможно? Как ты можешь быть двумя противоположными людьми? — она касается моего подбородка. — Из-за этого ты такой.

— Что?

— К-36. Это наркотик.

Я медленно моргаю, глядя на неё, и поднимаю брови.

— Наркотик?

— Это то, чем являются твои инъекции. Наркотиком. Ты ловишь кайф, как и любой другой наркоман.

— Они делают меня лучше, — шиплю я. — Без этого «наркотика» я ничто. Лишь преступник, как и они. Этот «наркотик» — то, что спасло тебя сегодня. Они должны делать меня сильным, чтобы я мог защитить тебя и то, что необходимо защищать.

— Хорошо, — отвечает она. — Я даже не знаю, почему так переживаю.

Она разворачивается, но я хватаю её руку и тащу назад.

— Мы не закончили. Не уходи от меня.

— Вот Кельвин, которого я знаю.

— Что это должно означать?

— Я не знаю того второго парня — ту версию тебя, которая держит меня за руку и говорит правду. Того, кто спасает мир. Но этот человек, — произносит она, глядя на мою руку, сжимающую её. — Тот, кого я знаю.

— Ты думаешь, что не знаешь меня, когда я надеваю маску? Это чушь, — моя хватка слабеет, и я делаю глубокий вдох. — Послушай, Кейтлин, правда несладкая. Она запутанная. Но это не меняет того, через что мы прошли. Однажды вечером ты сказала, — я делаю паузу, ступая на запрещённую территорию, — что любишь меня. Это было сказано всерьёз?

— Да, — не раздумывая отвечает она.

Что бы ни бежало по моим венам, я не узнаю это. Кажется, я улыбаюсь, но не уверен, оттого ли это, что ничто другое не делало меня счастливым уже очень долго время. Однако она добавляет:

— Но теперь это не так.

ГЛАВА 48.

Кейтлин.

Мышцы болят, пульсирующая голова находится в туманной дымке. Комната окутана мраком, но когда я открываю глаза, то понимаю, где нахожусь. Узнаю её, даже несмотря на то, что ничего не вижу. По звукам. Запахам. Но не думаю, что только это имеет значение, потому что если бы я даже была глухой, слепой и немой, то всё равно узнала бы эту комнату по ощущениям. Я опять нахожусь в поместье в своей кровати. Мысли заполняют мой мозг и сердце, и я засыпаю вновь.

Когда просыпаюсь в следующий раз, комната утопает в солнечном свете. Меня необъяснимо раздражает то, что никто не зашторил окно, поэтому сейчас на меня обрушивается реальность ситуации. Я с трудом поднимаюсь и спускаюсь на кухню в поисках еды.

Я не удивлена, что меня приветствуют аппетитные запахи, но для меня становится неожиданностью то, что Кельвин сидит во главе стола и читает газету.

— Какой сегодня день? — спрашиваю я, изучая его серую футболку и угольно-чёрные пижамные штаны в клетку.

Он поднимает взгляд:

— Пятница. Как ты себя чувствуешь?

Хватаю ломтик бекона и опускаюсь на своё обычное место на противоположной стороне стола.

— Разве ты не должен быть на работе? — спрашиваю я и продолжаю жевать.

— Я ждал, пока ты встанешь.

— Зачем? — бурчу я. — Я буду здесь, когда ты вернёшься домой.

— Беру небольшой отпуск.

Я заканчиваю с яйцами всмятку, лежащими на моей тарелке, и пытаюсь избежать его зелёных глаз, хотя они полностью сосредоточены на мне.

— Ты можешь… Ну… Сделать это? Или ты будешь… Заниматься делами Героя?

Он складывает газету и прижимает её рукой.

— Не переживай за меня. Просто сосредоточься на выздоровлении.

— Я не переживаю. Просто поддерживаю разговор.

— Принято к сведению. Ты ответишь на мой вопрос?

— Какой?

— Как ты себя чувствуешь? Ты спала в течение почти всего вчерашнего дня и половины сегодняшнего утра.

Пожимаю плечами.

— Немного напряжённой.

— Ты через многое прошла, — произносит он, откашливаясь. — Мы даже не говорили об этом. Мне жаль, что ты увидела то, что увидела.

— Ты вырвал сердце из груди человека.

— Тебя это пугает?

Я провожу вилкой по тарелке. Сарказм так и пляшет на моём языке. Хотя тот факт, что я хочу сказать ему правду, вызывает желание воткнуть вилку себе в бедро. Почему у меня не получается ненавидеть его, хотя я должна? Почему за всё, через что он провёл меня, я не застрелила его, когда у меня был шанс?

— Я боялась того, что они могли навредить тебе, — в итоге отвечаю я. — Там было большое количество людей. С ними всё в порядке?

Мы смотрим друг на друга через стол, и он произносит:

— Подойди сюда, — я качаю головой. — Дерзкая, как и всегда.

— Требовательный, как и всегда.

— Подойди сюда, Кейтлин.

Мне становится любопытно, а необъяснимая тяга к нему заставляет двигаться вперёд. Он отодвигает свой стул, и я сажусь к нему на колени таким образом, что наши глаза остаются на одном уровне. Кельвин проводит пальцем по ране на моей губе с неожиданной нежностью.

— Ты ранена.

Я закрываю глаза. Его запах окутывает меня, напоминая все те неприятности, которые могут случиться в тот момент, когда он находится рядом. Мышцы его бёдер тверды подо мной, а его руки источают нежность.

— Он прикасался к тебе?

Зловещая ухмылка Гая Фаулера возникает в моей голове.

— Нет.

Он пальцами сжимает мой подбородок, и я открываю глаза, чтобы встретить его пристальный взгляд. И почти не узнаю его нечеловечески низкий голос, когда он произносит:

— Я убил их ради тебя.

Качаю головой.

— Не ради меня.

Кельвин медленно моргает:

— Ради тебя. Я держал сердце Ривьеры в своих руках. Ты хочешь знать правду? Вот она: я наслаждался каждой минутой этого. Потому что являюсь монстром. А теперь ты боишься?

Не имеет смысла чувствовать к нему что-то, за исключением страха и ненависти. Возможно, я могла бы любить его, а может, и любила, но разве сейчас это можно продолжать делать? Мой мозг больше не может заполнять пробелы между тем мужчиной, которым он был, тем, который есть сейчас, и тем, кем я хочу, чтобы он стал.

Я настолько сбита с толку, что прижимаюсь к нему губами. Мы так и сидим, вдыхая и выдыхая, пока я не открываю рот. Он делает то же самое, возвращая поцелуй и проникая в мой рот изголодавшимся языком.

Не разрывая поцелуй, я закидываю ногу и сажусь на него.

— Подожди, — произносит он, отстраняясь и потирая глаза напряжёнными пальцами.

Я игнорирую его и продолжаю целовать, но уже мягче. Двигаю бёдрами в поисках его твёрдости. Руки Кельвина быстро двигаются по моей спине под халатом, собирая ткань складками на моих лопатках.

Ощущение его кожи на моей пробуждает во мне желание. Он снова отстраняется, успокаивая дыхание.

— Тебе больно? — спрашивает он, осматривая мою губу.

— Мне нравится, как она болит, — произношу я, снова притягивая его к себе за футболку.

— Я не думаю, что это хорошая…

— Замолчи, — перебиваю я, слезаю с него и встаю на ноги. — Ты хочешь причинить мне боль, но переживаешь из-за этой разбитой губы?

— Я не хочу причинять тебе боль, — отвечает он. Злость плещется в его словах. — И никогда не хотел. Я безумно хочу тебя, Кейтлин, но думаю, что нам не стоит спешить. Нужно начать всё заново.

— О Боже, — произношу я, смеясь и указывая на нас. — Мы никогда не сможем начать всё с начала.

— Я имею в виду только то, что сейчас секс не поможет.

— Боже, — произношу я, прикрывая лицо. — Просто остановись. Ты всё только усугубляешь.

— Поговори со мной. Скажи мне, что может быть хуже.

Я смотрю поверх рук и, прежде чем могу остановить себя, снова сажусь к нему на колени, сжимая его эрекцию через ткань.

— Ты пережила многое, — произносит он. — Тебе нужно выговориться.

— Мне нужен ты, — отвечаю я, целуя его в щеку. Оттягиваю в сторону свои трусики и скольжу по его длине. — Давай же, Кельвин, — я дразню его, а руками скольжу в его волосы. — Знаю, что ты хочешь этого.

Он громко сглатывает, и я не двигаюсь. Моё дыхание щекочет его щёку, пальцы сжимают его пряди, бёдра подрагивают над ним. Грудь Кельвина опадает вниз с каждым выдохом, но мы оба остаёмся неподвижными.

— Посмотри на меня, — просит он.

Хочу это сделать, но ни в коем случаем не дам ему возможности насладиться моей болью. Знаю, что в этот волнующий момент на моём лице отражаются замешательство, боль и неприкрытое ничем желание.

— Я монстр, — шепчет он, посылая волну дрожи по моему позвоночнику. — Но отдаю тебе контроль. Больше не хочу у тебя ничего забирать.

— Нет, хочешь, — отвечаю я. — Это всё, что ты знаешь. Возьми его, Кельвин.

Он качает головой.

Я собираю всю силу воли, которую только могу, и наклоняюсь к нему настолько близко, чтобы моё горячее желание опалило его ухо:

— Трахни меня, как маленькую шлюху, которой я и являюсь. Сделай это жёстко. Я знаю, что именно ты хочешь: преподать мне урок. Докажи, что ты владеешь мной, покажи все способы, которыми я тебе принадлежу.

Кельвин выбивает из-под нас стул, и мы оба оказываемся на полу. Я падаю на бок, но он хватает меня за бёдра и тянет назад. Царапаюсь ногтями, пытаясь ухватиться за что-нибудь, и встаю на колени. Его пальцы раскрывают меня, подготавливая для него. Он проталкивает головку внутрь, открывая меня ещё шире и дразня так, что от этих ощущений я впиваюсь ногтями в пол.

— Так ты этого хочешь? — спрашивает он, насмехаясь надо мной между короткими толчками. — Чтобы тебя трахнули как сучку?

— Да, — стону я.

— Чего ты ещё хочешь?

— Сделай меня снова настоящей, — произношу я. — Заставь меня почувствовать это.

Он слегка шлёпает меня по заднице.

— Сильнее, — шиплю я сквозь стиснутые зубы.

Он рукой впивается в изгиб на талии и тянет меня назад, полностью заполняя меня.

— В моих снах твоя киска была мокрой от слюны, и я трахал тебя кулаком, а твои губы были опухшими и красными от того, что ты сосала мой член? — он лениво входит в меня, словно пробует впервые. — Ты бы позволила мне делать все эти вещи с собой?

— Да, — отвечаю я. — У тебя может быть всё. Это то, кто мы. Ты — враг, Господин. Я — твоя раба, — мои слова достигают желаемого эффекта, потому что его бёдра начинают быстрее вколачиваться в меня, а член становится более скользким и необузданным с каждым следующим ударом. — Именно так и должно быть, — стону я. — Я заслуживаю этого.

Его ладонь обжигает мою задницу ещё одним собственническим шлепком. Я с трудом дышу от боли из-за каждых следующих ударов, которые словно проходят через меня. Толкаюсь назад на него и вытягиваю руки перед собой, пытаясь взять его как можно глубже и умоляя своим телом о большем. Он отвечает мне, наматывая мои волосы на кулак и дёргая за них ритмично толчкам.

— Скажи мне, что ты всегда будешь моей.

— Всегда, — я громко выкрикиваю свою ложь.

Его тело накрывает моё, прижимая. Он удерживает мои плечи, вколачиваясь всё сильнее с каждым движением бёдер.

— Лизни пол, — произносит он. Мой язык касается половицы, а его пальцы впиваются в мою кожу. — Я так сильно хочу наполнить тебя, воробушек. Кончи для меня, чтобы я тоже мог закончить.

Вздёргиваю попку вверх, подчиняясь его возбуждённому требованию, и он имеет меня так, что я содрогаюсь и превращаюсь в дрожащие и гудящие электрические потоки. Кельвин стонет надо мной. Его тепло вырывается и проходит сквозь меня, клеймя изнутри и впитываясь в мои внутренности.

Обе его руки отпускают мои плечи, поэтому он возвышается над моим телом. Медленно толкается, смягчаясь во влажности своей спермы и моих соков.

— Кейтлин…

Я качаю головой, лёжа на полу. Глаза закрыты, а пальцы впиваются в ладони.

— Это то, чего я хотела.

Он выходит из меня, и я переворачиваюсь на спину. Пояс его пижамных штанов спущен на бёдра. Я уже начинаю чувствовать последствия потери контроля. Губа и щека пульсируют, плечи онемели, грудь чувствительна.

Я знаю, что он наблюдает за мной, поэтому встаю на ноги, но не могу заставить себя посмотреть на него. Тяну вниз край своего халата и произношу:

— Думаю, мне просто… Нужно побыть в одиночестве.

До того, как он успевает ответить, я поднимаюсь наверх по ступенькам в свою темницу из подушек.

ГЛАВА 49.

Кельвин.

Только щелчок двери спальни Кейтлин отрывает меня от места на полу, где она только что лежала. Ярость поднимается во мне из-за того, что я позволил ей подвести меня к краю. Я хотел быть лучше. Но я до сих пор являюсь её персональным источником страха, создателем демонов внутри неё и тенью, блокирующей любой свет. Потеря мной контроля подтверждает то, что я не могу быть ничем другим для неё. Люблю ли я её? Не знаю, как ещё назвать чувство, которое сбивает меня с толку.

Раньше, чем приходит осознание от происходящего, с горящим лицом я пробиваю стену кулаком и переворачиваю стол. Еда, бокалы и тарелки с грохотом летят на пол. Нахер всё это. Нахер моих родителей за то, что дали мне такую жизнь. Нахер Кейтлин за то, что не смогла защитить себя от меня. Нахер меня за то, что не могу стать достаточно хорошим.

***

Нервозность для меня в новинку. По истечении нескольких минут, на протяжении которых я просто смотрел на дверь комнаты Кейтлин, глубоко вдыхаю и дважды стучу. Она заставляет ждать.

— Входи, — отвечает она.

Комната залита оранжевым дневным светом. Кейтлин в кровати под одеялом, свернулась калачиком на боку. Её тяжёлые веки и покрасневшие глаза говорят мне о том, что она спала. Кейтлин смотрит на меня с ожидаемым выражением лица, поэтому я откашливаюсь и закрываю за собой дверь.

— Ты здесь уже давно, — произношу я, осторожно садясь на край кровати. — Решил прийти и проверить.

Она пожимает плечами:

— Я думала.

— Всё это время?

— Ещё я вздремнула по-кошачьи.

— Вздремнула по-кошачьи? — повторяю я.

Она приподнимает брови и улыбается:

— Никогда не слышал про сон по-кошачьи? — я качаю головой. — Это как обычный, только короче.

— Ясно. Сон для киски.

— Нет, — отвечает она, улыбаясь шире. — Просто сон. Никаких кисок.

— А есть такая вещь, как «сон для киски»?

Она хохочет и прячет лицо под одеялом.

— Буду первым и скажу, что это великолепная идея, — произношу я.

Она выглядывает из-под одеяла, и по глазам я вижу, что Кейтлин улыбается.

— Уверена, так и есть.

Забираю одеяло из её рук и накрываю её голое плечо.

— Поинтересуюсь чисто из любопытства, а по-кошачьи обычно спят голышом? — я пробегаю пальцами по её коже, наблюдая, как после прикосновений остаются мурашки.

— Иногда, — отвечает она.

— А сейчас? Ты разрешаешь проверить?

— Тебе нужно разрешение?

— Нет. Хотя мне бы это понравилось.

Она сглатывает и кивает, поэтому я скольжу под одеяло и обхватываю её мягкую грудь рукой. Кейтлин стонет, когда я сжимаю её.

— Всего лишь одно прикосновение, и я становлюсь твёрдым. Никто другой не может сделать со мной того, что делаешь ты.

— Кельвин, — шепчет она. Я сжимаю её сосок, и она прикусывает губу. — Ты можешь спуститься ниже.

Очень хочу. Но сегодняшнее утро ещё свежо в моей памяти, поэтому вопреки желаниям своего сердца я отпускаю её.

— Я пришёл не для того, чтобы трахнуть тебя. А для того, чтобы пригласить тебя кое-куда сегодня вечером.

Она натягивает одеяло на плечи.

— Оу. Куда?

— Я состою в Совете Директоров в организации, которая в первую очередь борется с бедностью в городе. Мы внедряем в Ист-Сайде программы по развитию спектра услуг для нуждающихся семей.

— Ист-Сайд в очень плохом состоянии.

— Знаю. Поверь мне, я знаю. Поэтому мы им нужны.

Она прислоняется к спинке кровати, заворачиваясь в одеяло.

— Нужен официальный наряд, — говорю я, — но у тебя большой выбор.

Она смотрит на расстояние между нами и заправляет прядь волос за ухо.

— Ты приказываешь мне сопровождать тебя?

— Что?

— Мне нужно идти?

— Нет. Я имел в виду то, что сказал. Ты больше не моя пленница.

— Почему я должна пойти?

— Потому что я хочу, чтобы ты пошла.

Волосы снова падают, когда она кивает.

— Хорошо.

Протягиваю руку и провожу пальцем по линии её челюсти.

— Мы выезжаем через два часа. Я пришлю Розу, чтобы она помогла тебе собраться.

Я благодарен за то, что она по собственной воле согласилась составить мне компанию. Кейтлин будет первым гостем, которого я приведу на приём, но не будет первой, с кем я уйду. Чем больше помощи на благотворительные цели получают во время таких приёмов, тем легче найти женщину. Сейчас это почему-то кажется неуместным, даже несмотря на то, что происходило вечность назад.

Вечером жду её внизу, подтягивая бабочку, которая меня душит. Когда она появляется на лестнице, приходит уверенность, что до этого момента я никогда не чувствовал ничего подобного. Так долго наблюдал за ней, но по-настоящему увидел её только сейчас. Она совершенна и одета без единого намёка на невинность. Взрослая, поразительная и уверенная. Её красное платье насыщенно-кровавого цвета, и то, что она выбрала его, не ускользает от моего внимания. Оно напоминает мне всё ещё бьющееся сердце Ривьеры в моей руке и то, как его жизнь по капле стекала по моим пальцам. Я вырвал это сердце для неё и сделал бы это снова, если это стало бы гарантией её безопасности.

Оголённые плечи и грудь Кейтлин умоляют прикоснуться к ним, но я убираю руки в карманы. Грудь приподнята и выглядит полной. Я хочу скользнуть по ней членом и кончить на изящную тонкую шею. Пока она спускается по ступенькам, я выдыхаю весь воздух из лёгких и пытаюсь найти ракурс, с которого не будет видно её ножку в разрезе платья или то, как поднимается её грудь. Она божественно невероятна. Я думаю о том, что ничто не остановит меня в попытках добраться до неё, пока не встречаюсь с её стальными глазами.

— Кельвин?

Я медленно моргаю:

— Да?

Она стоит в футе от меня, голова наклонена к плечу.

— Ты собираешься просто смотреть на меня, или мы уже пойдём?

— Ты выглядишь…

Её щёки слегка розовеют, пока я пытаюсь найти правильное слово. «Прекрасно» даже рядом не описывает создание передо мной с собранными тёмными волосами и подведёнными чёрным карандашом глазами.

— Ты тоже выглядишь мило, — произносит Кейтлин. Наклоняется вперёд, и я уверен, что если она коснётся меня, то мой член сейчас разорвёт брюки, но её рука тянется за чем-то на столике позади меня. — Ты забыл очки.

Я неподвижен словно камень, она делает два крохотных шага ко мне и вторгается в моё пространство свежим запахом, который, кажется, истребляет всё плохое внутри меня. Кейтлин поднимает обе руки и скользит очками по моей переносице. Она поправляет их и снова отступает назад, оставляя меня будто в облаке.

— Вот. Теперь ты готов.

Готов. Кейтлин имеет в виду то, что я снова в одежде человека, которого она в своей голове не может отнести ни к хорошему, ни к плохому. Мне до сих пор непонятно, кем она считает меня сейчас. Не уверен, что даже я знаю сам себя.

Когда мы приезжаем на приём, Кейтлин не слышит низкий свист мужчины и не видит, как он толкает своего приятеля и кивает в её направлении. Зато я слышу и вижу. Только он не знает, что её парень может сломать ему шею, не моргнув и глазом.

— Держись сегодня рядом со мной, — произношу я.

— Ты бы сказал мне, если бы я была в опасности, правда? — спрашивает она. — Пожалуйста, Кельвин, хватит держать меня в неведении.

— Опасности нет, — уверяю её я. — Но я всё равно хочу, чтобы ты держалась поблизости.

— Боишься, что я скажу что-нибудь лишнее?

— В таком случае ты не была бы приглашена. Но я бы посоветовал тебе быть осторожней. Я доверяю тебе, — её пальцы сжимаются на моём бицепсе, она кивает. — Что будешь пить? — спрашиваю я.

Она сканирует комнату от балкона на втором этаже до лепнины на потолке.

— Они даже богаче тебя.

— Очень помогает, когда дело касается благотворительности.

Кейтлин смотрит на меня, прикусывая нижнюю губу изнутри.

— Я никогда не злоупотребляла алкоголем. Можешь выбрать что-нибудь для меня?

— С радостью.

Я беру для неё бокал красного вина и начинаю вместе с ней обходить комнату, сообщая о своём присутствии. После заголовков о событиях этой недели очень важно поддерживать видимость нормальности. Герой пал несколько дней назад, поэтому я не утруждаю себя тем, чтобы поделиться с ней некоторыми новостями. Эта история взорвала газеты, и даже я не смог избежать публикации фотографий.

На вечере Кейтлин открывает для меня нового человека. Она женщина в ярко-алом платье, утончённая, сексуальная и сдержанная. Я едва ли вижу ту девушку, которую похитил несколько месяцев назад. Даже не знаю, как чувствовать себя в данном случае. В основном она спокойная, с улыбкой на лице, кивает, когда это нужно, но я замечаю, как её кулачки сжимаются и разжимаются. Во время разговора с двумя другими парами мне всё же удаётся удержать её в своей руке. Она моргает и поднимает глаза на меня, я переплетаю наши пальцы. Её рот приоткрывается, и она сжимает мою ладонь. Я хочу знать, как это будет: поцеловать её и доказать, что она моя, перед всем этими людьми.

Я отрываю от неё взгляд только после того, как слышу в разговоре упоминание имени Героя. Майор и его жена присоединились к разговору, поэтому я наклоняюсь к Кейтлин и произношу на ухо:

— Принесёшь нам ещё напитков?

Она кивает и уходит с моим бокалом.

Майор качает головой во время разговора с мужчиной, стоящим рядом со мной.

— Я знаю столько же, сколько и вы. Никто и не подозревал, что он был больше, чем самостоятельный тренированный боец или солдат, ну или что-то в этом роде. Шеф Стронг работает двадцать пять часов в сутки, пытаясь найти ответы.

— Мы были в шоке, — говорит одна из женщин. — Брайан утверждает, что это что-то внеземное, но я уверена, что это звучит абсурдно.

— В любом случае это всё не к добру, — продолжает майор. — Последнюю неделю мы получаем звонки от встревоженных жителей. Я даже не знаю, с какой силой нам приходится иметь дело. Пусть всем этим занимается ФБР.

Его жена пожимает плечами.

— А что, если однажды он пойдёт против нас? Вы можете это представить: человек, которого нельзя убить? Я действительно надеюсь, что он просто исчез и оставил нас в покое. Как ты думаешь, Кельвин?

Я медлю с ответом, кое-что привлекает моё внимание в другом конце комнаты.

— Думаю, в словах Брайана есть рациональное зерно, — отвечаю я ей. — Пришельцы найдут нас — это лишь дело времени. Прошу прощения.

Отхожу от группы и высматриваю Кейтлин, которая принимает два напитка от бармена. Человек, которого я не узнаю, постоянно ей улыбается. У меня нет привычки слушать разговоры людей в основном потому, что они не стоят внимания. Но в данном случае я внимателен как никогда, потому что он наклоняется и говорит:

— Вы выглядите знакомой, — произносит он, — но я не могу понять откуда. Я видел вас на таких приёмах ранее?

Кейтлин осматривается по сторонам так быстро, что это почти неуловимо.

— Я впервые на таком приёме. В роли гостя.

— С кем?

— С Кельвином Пэришем.

— Ага. Я не знал, что он придёт с гостьей.

— Что вы имеете в виду?

— Он никогда никого не приводит на такие приёмы, — мужчина улыбается и шепчет громче. — Он слегка напряжён, если вы не заметили.

Она улыбается и смотрит в пол, но чётко и громко отвечает, вероятно, чтобы услышал и я:

— Оу, я заметила.

— Роб, — говорит он, протягивая свою руку.

Она мгновение колеблется, а в её глазах неоспоримый страх. Я могу различить её вновь появившуюся тревогу, которая борется с врождённой вежливостью. То, что её пугает чужой человек, не удивляет меня.

— Мне лучше отнести это Кельвину.

— Оу, да ладно, поболтайте со мной минутку. Вы единственная в комнате, кому нет тридцати. Как вас зовут?

— Кейтлин.

— Приятно познакомиться, Кейтлин, — он кивает головой. — Вы кажетесь мне очень молодой для таких мероприятий. И слишком красивой.

Она хмурится, снова смотрит в пол и слегка улыбается. Замечаю, что её улыбка излучает тепло, даже если она адресована не мне. Мне начинает казаться, что я так далеко от неё, а этот мужчина так близко.

— Спасибо, — отвечает она.

Пауза в разговоре затягивается, и Кейтлин поднимает глаза, чтобы снова встретиться с ним взглядом. Он хмурит брови, изучая её. Что-то в его взгляде буквально вытаскивает меня из тени на яркий свет.

— Подождите. Думаю, что я узнал вас, — произносит он. — Не вы ли та девушка, которую похитили?

Её глаза резко распахиваются:

— Что?

— Я видел листовки в центре с вашим фото.

— Моим фото?

— Это вы? — спрашивает он. — Вы та девушка?

Я приближаюсь к ней с бешено колотящимся сердцем, едва сдерживаясь, чтобы не врезать кулаком ему в челюсть.

— Нет, — отвечает она, и я почти замираю на месте. — Это кто-то другой.

— Чёрт, с вами всё в порядке? Вы не очень хорошо выглядите, — он прикасается к её руке. Если я отреагирую так, как хочу, то привлеку к себе ненужное внимание. — Мне позвать кого-нибудь?

— Кейтлин.

Она оборачивается на мой голос и неожиданно прижимается к моей груди. Мои руки инстинктивно обвивают её дрожащие плечи.

— Есть проблемы? — спрашиваю я парня.

— Простите, нет…

— Что ты ей сказал?

— Я думал… Простите. Ничего.

— Ты явно огорчил мою девушку. Назови хотя бы одну причину, из-за которой мне не стоит вышвыривать тебя отсюда?

— Прошу прощения, мистер Пэриш. Это была ошибка.

Я склоняюсь над ней и пристально смотрю на него.

— Держись подальше. Она со мной, это понятно?

Пальцы Кейтлин впиваются в мою рубашку, а я наблюдаю, как он уходит.

— Шш, — шепчу я в её волосы. — Всё в порядке, воробушек. Я здесь.

— Листовки? — шепчет она.

— Фрида, думаю. Она единственный человек, до сих пор ищущий тебя.

— О Боже, — произносит она возле моей груди. — Бедная Фрида.

Я закатываю глаза:

— Да. Бедная Фрида.

Она всё ещё держится за меня руками, и я, блядь, люблю это. Люблю то, что в этот момент она нуждается во мне. Сейчас я её утешение. Хороший Кельвин для неё. Пользуюсь моментом и поглаживаю Кейтлин по спине, пробираясь рукой к её шее. Осторожно целую её в макушку, боясь повредить причёску.

Сначала она не отвечает. И мы стоим так, но она начинает говорить.

— Ты назвал меня своей девушкой.

— Я знаю.

Наконец-то она поднимает на меня глаза, и наши взгляды пересекаются.

— Прости за сегодняшнее утро, — произносит она. — Я знаю, что ты пытался.

— Ты подтолкнула меня. Хотела, чтобы я потерял контроль.

— Даже когда я узнала о Герое, о тебе… Я чувствовала себя немой. Другой. Всё перевернулось с ног на голову.

С каждым произнесённым словом её взгляд становится тёплым и живым. Именно так она смотрела на меня в офисе, словно любила собственным странным способом. Взгляд, который я иногда замечал, но не видел ни разу после того, как она узнала правду.

Не могу сопротивляться. Она мой магнит, и у меня, как у мужчины, нет шансов. Опускаю голову, желая захватить её дрожащую и умоляющую меня нижнюю губу. Продолжая делать то, что делаю, и оставаясь собой, я всегда буду готов к этому. Но именно из-за того, кем я являюсь, она отталкивает меня.

— Не могу, — произносит она, а я стою с открытым ртом и пустыми руками. — Это не мы. Я не хочу тебя. И не люблю тебя. И что бы это ни было, я не смогу этого сделать.

ГЛАВА 50.

Кельвин.

Моё последнее обещание — отпустить Кейтлин, но то, чего она не знает, не может ей навредить. Я прислоняюсь к кирпичной стене, с нетерпением ожидая остановки чёрной машины. Кейтлин выходит из неё только с маленькой вязаной сумкой.

Норман следует за ней следом, наблюдая, как она ставит сумку на крыльцо у своей квартиры. Мимо них, ничего не подозревая, проходят люди. То, как она смотрит на Нормана, заставляет моё горло сжаться. Всё, что я получил в машине по дороге домой после приёма, — это безразличие и отсутствие какого-либо объяснения.

— Не знаю, что сказать, — обращается она к Норману. — Кажется неправильным сказать вам «спасибо» или «я буду скучать», но это действительно то, что мне хотелось бы сказать.

Он кивает, и я уверен, что у этого старого сентиментального мужчина на глазах выступают слёзы.

— Я хочу, чтобы вы знали, что если вам что-нибудь понадобится, то можете прийти ко мне.

Они обнимаются, и она целует его в щёку. Потом Норман уходит, оставляя её в одиночестве. Он не провожает её наверх, поэтому я понимаю, что моё присутствие раскрыто. Она приближается ко входу в здание и нажимает на кнопку звонка с номером своей квартиры, после чего из домофона звучит голос.

— Да, — но Кейтлин молча смотрит. — Алло?

— Фрида? — сердце пропускает удар. — Это я. Кэт.

Я понимаю, что задерживаю дыхание, но Фрида наконец-то отвечает.

— Я… Я сейчас же спущусь.

Кейтлин вздыхает и закрывает глаза. Я пытаюсь напомнить себе, что это правильный выход. Мне хочется перебежать улицу и заключить её в свои объятья, сдавить в своих руках и напомнить ей, что я не только плохое воспоминание, но и настоящий человек, которому она нужна и который больше не представляет своей жизни без неё.

Фрида вырывается из-за двери и практически сбивает Кейтлин с ног своими объятьями. Они цепляются друг за друга и уже готовы утонуть в собственных слезах.

— О Боже! — всхлипывает Фрида. — Где ты была? Что случилось?

Я оправдываю эту слежку тем, что мне нужно знать её ответ. Собственно, меня не должно волновать то, что она пойдёт в полицию и всё им расскажет. Раскроет меня как Героя. Она заслуживает торжества справедливости

— Ты не поверишь в то, что я расскажу, — говорит Кейтлин, хватая подругу за плечи.

— Это был картель? — спрашивает Фрида.

Она отвечает незамедлительно:

— Да.

— Я знала это, — в слезах отвечает Фрида. — Знала, что ты не сбежала. Я никогда не сдавалась.

— Все уже позади. Всё кончено. Он спас меня.

— Кто?

— Герой.

Фрида стоит с открытым ртом:

— Герой? Ты боялась?

— Боялась? — спрашивает Кейтлин. — Героя?

Фрида качает головой:

— Давай всё по порядку. Идём наверх. И ты всё мне расскажешь.

Это должен был быть тот момент, когда она чувствует на себе мой взгляд и оборачивается, чтобы встретиться со мной глазами, но Кейтлин следует за Фридой. Я ухожу до того, как поддаюсь соблазну услышать эту испорченную сказку.

ТРИ ГОДА СПУСТЯ.

ГЛАВА 51.

Кейтлин.

— Я разберусь, Мелинда, — произношу я. — Иди домой к своим ребятам.

— Ты уверена? — переспрашивает она.

— Я сама сегодня закрою.

Она подмигивает мне.

— Ты замечательный босс, Кэт. Увидимся в понедельник.

— До понедельника, — соглашаюсь я.

Закрываю за ней дверь. За большими, во всю стену, окнами солнце только-только село, и комната постепенно погружается во мрак. Я включаю две жёлтые лампочки, этого достаточно для того, чтобы закончить всю бумажную работу. Глаза осматривают галерею.

«Вы видите?»

Мне хочется закричать.

«Я сделала это. Я сделала это без вас. Без ваших денег или поддержки».

Разговариваю со всеми теми, кто оставил меня ни с чем, ничего для меня не сделал и отнял у меня всё. Я нахожусь в своей галерее, вижу мазки моей кисти на паркете и стенах и подписываю чеки. Я добилась этого шаг за шагом, выстраивая всё из ничего.

«Вы видите?»

Вместо гордости я испытываю чувство необъяснимого поражения. Руки наливаются тяжестью. Начинает казаться, что это чувство никогда не уйдёт, оно обременяет меня уже в течение нескольких месяцев. Словно в ответ на мои мысли начинает звонить телефон. Я тру глаза и возвращаюсь к своему столу.

— Эй, малышка, — голос Гранта меня успокаивает. — Как дела?

— На этот момент моя галерея признана лучшей.

— Вау, — произносит он, и я слышу улыбку в его голосе. — Ты звезда, — Грант улыбается, потому что гордится и любит меня со всеми моими проблемами и чувствами. Он терпеливый и милый. Боготворит моё тело, когда мы занимаемся любовью. Но это не Кельвин. — Приедешь на ужин? — спрашивает он.

— Мне нужно кое-что упаковать. Мы можем встретиться завтра?

— Знаешь, если бы ты жила здесь, то сегодня я мог бы тебя увидеть.

Я киваю, узнавая его поддразнивания.

— Ты всё время это говоришь.

— Я знаю, что ты многое пережила и переезд станет занозой в заднице, но… Как только мы это сделаем, станет легче. Не только финансово.

— Я знаю, милый. Клянусь, я думаю об этом. Так же, как и о куче других вещей.

— Ладно. Поскольку ты всё ещё размышляешь. Уже заперла дверь галереи?

— Да.

— Я переживаю, что ты там одна. Мне не нравится, что ты находишься так близко к Ист-Сайду.

— Я буду осторожной. Люблю тебя.

— И я тебя. Позвоню утром.

Кладу трубку и смотрю на телефон, а потом закрываю лицо ладонями. Делаю это каждую ночь, потому что это то время, когда я остаюсь наедине с собой. Иногда мне приходится напоминать себе о том, что я занимаюсь именно тем, что люблю. Периодически думаю о своих родителях. До сих пор мне любопытно, где сейчас Гай Фаулер, и почему он подставил лидеров картеля, зная, что Герой убьёт их всех.

Но сегодня думаю о другом. В большинстве случаев я вспоминаю о Кельвине. Не о Герое и не о моем похитителе. Просто о Кельвине.

Я мысленно воспроизвожу его взгляд, когда сказала, что не смогу сделать этого. Три года спустя воспоминание такое же отчётливое. Оно выжжено у меня в сердце, потому что я никогда не видела такого взгляда прежде. Видела злость, доминирование, грусть, возможно и сожаление в его глазах. Но в том взгляде было что-то ещё: боль, которая пришла из глубины души мужчины, которого мне не посчастливилось узнать.

Никто и никогда не узнал мою душу так, как Кельвин, несмотря на сопротивление. Ни до этого, ни после этого. Это то, о чём я думаю, когда поднимаю голову на шум и смотрю вверх. Кельвин стоит в дверях, прислонившись одним плечом к косяку, и наблюдает за мной.

Сердце начинает громко стучать в ту же самую минуту. Небольшое облегчение появляется в моём теле, в той частичке меня, которая боялась, что я больше никогда его не увижу. Думаю, это было ошибкой.

— Кейтлин.

— Кельвин? — мои локти по-прежнему опираются на стол, а руки буквально примерзают ко лбу. — Что ты здесь делаешь?

Он сканирует стены взглядом, задерживаясь на фотографиях.

— Мне нужно было увидеть это собственными глазами, — говорит он тихо. — Почему сейчас?

Слежу за его взглядом. Понадобилось немало времени, чтобы подготовить выставку, но угроза потерять всё, что я пыталась сделать в течение нескольких лет, ещё существует. Мой ад, скрытый за чёрно-белыми цветами, выставлен на ровных матовых стенах. Которые заполнены фотографиями из поместья, рядом с ними я нахожу успокоение, потому они ведут меня назад к Кельвину.

— Почему ты сидишь здесь, схватившись руками за голову, и выглядишь такой несчастной? — спрашивает Кельвин. — Ты как никто другой знаешь, что такое несчастье. И это не оно.

— Думаю, что это я должна задавать вопросы, — он скользит рукой по волосам, приглашая. — Почему ты здесь? — спрашиваю я.

— Прочитал о выставке.

— И что?

— Я видел, как ты снимала некоторые из этих снимков. Они многое значат для тебя.

— И всё?

Он вздыхает и спустя мгновение идёт через комнату.

— Скажи мне одну вещь.

Мои ладони падают на колени. Не стоит удивляться тому, что он вломился в мою галерею спустя три года и требует ответы.

— Ты счастлива? — спрашивает он.

Несколько лет назад я бы спросила у него, почему ему важно знать ответ, а ещё какое ему дело до моего счастья. Спросила бы, какое право он имеет интересоваться подобными вещами. Но всё это время я была вдали от него и скучала, и это ослабило злость, которая появилась в сердце после моего отъезда.

— Я не знаю, Кельвин. Не знаю, как быть счастливой.

— Ты по-прежнему не любишь меня?

— Это разные вещи.

Его губы дёргаются в полуулыбке.

— И что?

Вопрос повисает в тишине, а я смотрю на него. Он небрежно убирает волосы со лба, а потом прячет руки в карманы джинсов. На нём нет очков. Только тёмный пуловер с закатанными рукавами, и он просто Кельвин.

— Ты сломал меня, — отвечаю я тихим шёпотом. — И никто, кроме тебя, не сможет склеить меня обратно.

Он делает глубокий вдох.

Смущение, которое я всегда ощущала в поместье, пульсирует в моих венах и усиливается с его присутствием.

— Почему ты здесь? Мучить меня?

— Потому что люблю тебя. Я недостаточно силен, чтобы попрощаться как следует. Даже через три года эта любовь не угасла. Потому что я всегда любил тебя с тех самых пор, как ты была маленькой девочкой. Просто не знал, что мне было позволено любить тебя.

— А кто говорит, что тебе позволено это сейчас? Почему ты решил, что теперь тебе можно меня любить? После всего, через что я прошла, как мы можем быть чем-то помимо того, кем мы были в поместье?

— Я хочу освободить тебя. Позволь мне излечить то, что болит.

— Ты болишь, — произношу я, прижимая руки к сердцу. — Здесь. Ты оставил раны, а теперь хочешь излечить их? Ты похититель, который хочет меня освободить? — я задаю ему вопросы, которые не переставала задавать себе с той самой ночи, как узнала правду. — Как ты можешь быть одновременно хорошим и плохим? Как я могу любить и ненавидеть тебя? Как ты можешь быть моим спасителем и врагом? Как я могу хотеть наказать тебя и простить?

Он тут же фокусируется на одном слове.

— Простить?

— Я прощаю тебя, — произношу я.

— За всё то, что я сделал с тобой?

— Нет. Я прощаю тебя за моих родителей.

Неразделимая боль пронзает его лицо так сильно, что он не смог бы спрятать её, даже если бы попытался.

— Как ты можешь простить меня за это?

Я встаю из-за стола и иду к нему.

— Потому что это никогда не было твоей виной, — произношу я, удерживая его взгляд. — Ты не несёшь ответственность за их смерть, за моё детство или за меня.

— Несу, — отвечает он. — Я подводил тебя снова и снова.

Касаюсь его груди ладонями.

— Это не твоя вина, — произношу я ровным голосом. — Но знаю, тебе нужно услышать то, что я тебя прощаю.

Его руки сжимают мои запястья, и он подносит ладони к своим губам, целуя их по очереди. В уголках его глаз — влага, которую я стираю.

— Ты такая замечательная, — произносит он.

— Не знаю почему, но твоя боль — это моя боль. Я как-то неуловимо связана с тобой, — на его лице появляется надежда, и я освобождаю запястья из его рук. — Но теперь у меня своя жизнь и парень, который меня любит.

— Парень, которого ты любишь?

— Я не знаю, что такое любовь. Слишком многое было отдано.

— Позволь мне снова научить тебя.

Не могу поверить, что здесь, в окружении этих фотографий из ада и чистилища, мой враг просит меня полюбить его.

Он прикасается к моему лицу так нежно, что я уверена, будто мне это кажется. Веки закрываются, когда его палец ласкает мою скулу.

— Кроме тебя мне не о ком заботиться.

— Не делай этого, — произношу я. — Не смей целовать меня.

Жар его рта у моей щеки, а его тело в миллиметрах от того, чтобы вплотную прижаться к моему. Я знаю ощущение прикосновения этого тела. Он целует мой лоб, переносицу, уголок моего рта. И мои губы раскрываются для маленьких вдохов, но в этой тишине нам нечего вдыхать, за исключением нас двоих. Он руками обвивает меня и притягивает так близко, насколько это возможно.

Я прикасаюсь к его щекам, и наши губы встречаются. Вкус Кельвина — это то, что я хотела ощутить с того самого дня, как солгала, глядя ему в глаза. Тот, по которому я изголодалась с момента моего отъезда. Мои руки чувствуют его, а губы прикасаются к его губам, но он всё равно болит во мне.

Его язык нежно облизывает мою нижнюю губу, а после проходится по кончикам моих зубов, умоляя простить. Наконец он сталкивается с моим языком, и руками я хватаюсь за шею, пытаясь притянуть его ближе, потому что хочу, чтобы мы растворились друг в друге и слились в единое целое. Его пальцы впиваются мне в спину, а эрекция — в мой живот. Кельвин-похититель исчез не полностью.

Мы пятимся назад, пока я не натыкаюсь на край своего стола. Он наклоняет голову и наблюдает за тем, как скользит руками вверх. Они грубые. Воспоминания выжжены на его ладонях, кончики пальцев щекочут меня, когда он проводит ими по моему телу. Я тяжело дышу, смотря в потолок, а его большие пальцы исследуют линию моей шеи под подбородком. Кельвин наклоняется к моему уху и шепчет. От прикосновений его рук к моему горлу из меня вырываются мягкие стоны. Он обнажает зубы возле моей челюсти.

— Ты можешь?

— Я уже сказала, что да, — отвечаю на выдохе.

Сердцебиение отдаётся в ушах и между ног. Он прикасается кончиком носа к моему.

— За всё? Ты можешь простить меня за всё?

Я вижу слова, висящие в воздухе, буквы вспыхивают передо мной, словно их кто-то поджёг. Они загораются и сразу тухнут, а комната начинает вращаться. Тонкие трещины внутри меня шевелятся и раскрываются, кровь заполняет их, окрашивая в красный цвет.

Его прикосновение исчезает.

Он вообще был здесь?

«Простить?»

Меня окружает абсолютная тишина, и, возможно, это всё мне приснилось. Но я возвращаюсь в реальность, где эти слова не более, чем видение, а всё, что слышится, — это «Нет, нет, нет, нет, нет, нет…»

— Кейтлин.

Кельвин снова здесь, а в его зелёных глазах зарождается строгость. Его черты заостряются настолько, что могут вскрыть мою кожу как осколки стекла, и это то, чего я хочу. Хочу, чтобы Кельвин порезал меня.

— Куда ты пойдёшь? — горячо шепчет он, держа моё лицо в руках.

Он смотрит в мои глаза так долго, что мне кажется, будто Кельвин считает в них серые крапинки.

— Забери меня домой, — говорю ему я.

Пять кварталов к моей квартире мы проходим в тишине. Когда мы добираемся, я беру его за руку и веду наверх, прикасаясь к нему лишь кончиками пальцев. Открываю дверь, чувствуя его близость и то, как он дышит через нос в мой затылок.

Дверь за ним захлопывается. Я не включаю свет и прохожу в спальню, зная, что он последует за мной. Лунный свет, заливающий комнату, напоминает мне поместье. Особенно то, как он превращает одеяло в океан из света и тени. Я никогда не зашториваю окна.

Останавливаюсь у изножья кровати, а он берёт мои волосы в кулак и вдыхает.

— Ты… — произносит он. — Твой запах.

Кельвин разворачивает меня и обхватывает руками мою голову.

Его поцелуй как наркотик: насыщает меня, утоляет бесконечную жажду и бездонную пустоту, снова пускает ростки надежды внутри меня. Он стягивает платье через голову, оставляя меня лишь в лифчике и трусиках. Мы падаем на кровать, и он накрывает моё тело своим. Его губы оставляют блестящие влажные круги на моих ключицах и изгибах груди. Он останавливается на ложбинке между ними и дразнит меня языком, лаская вершины. Я выгибаю спину, когда он втягивает один сосок в рот через ткань бюстгальтера. Кельвин прижимает ладонь к моему животу и ведёт вниз, проникая под кружево, которое я теперь ношу. Он хватает мою киску, будто овладевая ею, но также быстро отпускает её.

Его тело спускается вниз, пока он исследует мои бёдра. Я уже дрожу, представляя, насколько приятно будет рассыпаться под ним на тысячи маленьких кусочков. Он всегда знает, где прикоснуться ко мне.

— Что это? — выдыхает он.

Его палец проходит в дюйме от линии трусиков на тазовой кости. Мне не нужно произносить слова, но я всё равно делаю это. Он проводит по завиткам татуировки, когда я говорю:

— Ты всегда будешь… — его пальцы пропадают, вновь появляясь на внутренней части моего левого бедра и скользя по нему одним движением. — …моим супергероем.

Он останавливается. Я смотрю на потолок, зная, что Кельвин наблюдает за мной.

— О боже, — он шепчет. — И это?

Его прикосновение к маленькому аккуратному шраму под татуировкой — единственная вещь, которую я сейчас могу почувствовать.

— Это, — отвечаю я, — для того, чтобы знать, что я до сих пор жива.

— Нет, — отвечает он.

Я киваю.

— Ты защитил меня от всего, Кельвин. Но не от меня самой.

Он погружает своё лицо между моих бёдер.

— Кейтлин, — шепчет он возле моей киски.

Его нос касается моего клитора, а слова вибрируют глубоко в животе. Моё тело содрогается от тихих всхлипываний, сильный жар зарождается внизу, отчаянно желая вырваться наружу, а он шепчет:

— Мне жаль. Блядь, мне так жаль.

***

Такое чувство, что прошли часы, а не минуты, когда я приподнимаюсь на локтях. Кельвин поворачивает голову и бросает на меня взгляд, кардинально отличающийся от того, которым он обычно смотрел на меня. Я вытягиваю руку и слегка тяну его волосы, пропуская мягкие коричневые пряди сквозь пальцы. Опускаю руку на его щёку и большим пальцем касаюсь уголка его губ, вынуждая его закрыть глаза.

— Хочу этого, — произношу я.

Его глаза остаются закрытыми, когда он отвечает.

— Я не могу. Посмотри, к чему это привело. Я больше не хочу причинять тебе боль.

— Тогда зачем ты пришёл сюда?

Мои барабанные перепонки грозятся лопнуть от тишины, которая окутывает нас.

— Я не знаю, — в итоге отвечает он. — Думаю, ты нужна мне.

Мы садимся на кровати, скрещивая ноги, и смотрим друг на друга. Я тянусь к прикроватной тумбочке за косяком и зажигалкой. Даже во тьме я чувствую жар от его взгляда, однако сажусь, поджигаю его и зажимаю между губами. Делаю затяжку и задерживаю дым в себе, позволяя магии сработать. Когда я открываю рот, он хмурится в облаке дыма.

— Притупляет боль, — объясняю я. — Но ты это знаешь.

— Кейтлин, я не хочу, чтобы ты курила эту херню.

— А что ты собираешься сделать? Запретить? Приковать к кровати, чтобы я не могла этого сделать?

Он громко вдыхает и спрашивает:

— Ты хочешь, чтобы я привязал тебя к кровати?

Его грохочущий голос настолько густой, что заполняет пространство между нами, и на мгновение мне кажется, что я могу к нему прикоснуться, взять в руки и покатать между ладоней.

— Нет, — лгу я.

Правда в том, что с тех пор, как он вошёл в галерею, внутри меня снова всё начало болеть: зияющая рана, которую мне хотелось закрыть только им. Я резала свою кожу, потому что ничего не чувствовала с того момента, как покинула его. Мне становилось лучше лишь тогда, когда я наблюдала, как боль вытекает из меня вместе с кровью. Я хотела его на мне, во мне, и чтобы мы стали единым целым. Но вместо этого тишина поглощает нас. Тлеющий оранжевый огонёк моего косяка был единственным признаком жизни, когда я сделала следующую затяжку и выпустила в Кельвина большой клуб дыма.

ГЛАВА 52.

Кельвин.

Окутавшее нас облако едкое, густое и удушающее. То, что Кейтлин подавляет таким способом, нуждается в скорейшем излечении.

— Ты не готова к этому, — говорю я.

Её глаза закрываются, и она тонет глубже в этом облаке. Никогда не видел Кейтлин настолько уверенной, словно ей наплевать почти на всё. Она такая же, какой я мог видеть её из окна.

Кейтлин вздыхает и перебрасывает волосы через плечо.

— Я никогда не буду готова, — отвечает она, — но я не хочу, чтобы ты уходил.

Оставить её для того, чтобы она могла успокоиться, было бы правильным поступком. Но после произошедшего сегодня у меня не получается убедить себя в том, что без меня ей будет лучше. Я мог быть тем кусочком, которого ей так не хватало. Но также именно я являюсь той причиной, по которой у неё отсутствует этот кусочек.

Время течёт медленно, и она снова подносит оранжевый огонёк к губам. Её веки тяжелеют, и Кейтлин пристально смотрит на меня поверх косяка, втягивая дым и наблюдая за мной. Спустя мгновение она выпускает дым изо рта.

— Меня не трахали должным образом с тех самых пор, когда ты в последний раз был внутри меня.

— Господи, Кейтлин, — произношу я, вставая с кровати.

Картина её тела, распластанного на полу в столовой и принимающего каждый миллиметр меня, выжжена в моём мозгу. Я мог бы сделать это прямо сейчас: взять её так же жёстко. Но другая, новая часть меня, хочет снять каждый предмет одежды и медленно коснуться её везде и сразу так скоро, насколько это только возможно. Я не чувствовал такого самоконтроля годами.

— Куда ты уходишь? — спрашивает она, когда я начинаю пятиться.

— Я не доверяю себе.

Она кладёт косяк в пепельницу на столике и смотрит на меня. Проходит достаточно времени для того, чтобы я подумал, что она отпустит меня, но она лишь моргает.

— Зачем ты пришёл сюда? Ещё раз трахнуть меня?

— Ты знаешь, что это не то, чего я хочу.

— Просто убирайся. До сегодняшнего дня я даже не понимала, что ждала тебя. Насколько ненормальным, по-твоему, это может быть? И теперь, когда ты здесь, у тебя получится просто взять и уйти? Специально прятался в тени, поджидая, пока я соберу себя по кусочкам?

— Это несправедливо, — произношу я, скрещивая руки на груди, пытаясь успокоиться. — Это в новинку для меня. Я пришёл сюда не для того, чтобы причинить боль.

— Чёрт возьми! Я так устала. Если ты собираешься разбить меня на кусочки, то будь грёбаным мужиком и сделай это.

— Это не…

— Сделай и убирайся!

— Не хочу ломать тебя. Я хочу излечить твои раны.

— Ты не целитель, — шипит она. — Ты всё неправильное, что со мной произошло, но я до сих пор тебя люблю. Это ты хотел услышать? Я люблю тебя, даже если это было наихудшей часть моей жизни.

Закрываю глаза ладонями.

— Я знаю, что был. Знаю.

— Заканчивай то, что начал. Сломай меня навеки. Скажи мне, что не любишь меня и что никогда не полюбишь.

Моё сердце грохочет неестественно громко. Мне одновременно хочется бросить её на кровать, ударить, трахнуть и заняться с ней любовью.

— Я не могу сказать тебе этого, — отвечаю я. — Правда заключается в том, что я люблю.

— Нет, не любишь, — цедит она сквозь зубы. — Ты хочешь контролировать меня. Это не одно и то же.

— Ты права. Я хочу контролировать тебя. Заставить тебя любить меня, владеть тобой внутри и снаружи. Но это не означает, что я не люблю тебя.

Она встаёт и идёт прямо ко мне. Две маленькие ладошки сталкиваются с моей грудью, когда она толкает меня назад.

— Ты лжец! И не любишь меня. Произнеси это. Скажи, что ты меня не любишь.

Я ловлю её за запястья.

— Не могу.

— Боже, — вскрикивает она, глядя на потолок. — Просто прикончи меня. Все эти годы я цеплялась за воспоминание о тебе, но больше не могу так. Я…

— Я не могу стереть то, что сделал! — взрываюсь я. — Тебе придётся с этим жить. Проснись же, блядь. Встреться с болью и переживи её.

— Убирайся! — визжит она, вырывая руки из моей хватки.

Я отскакиваю от неё, потому что она берёт туфлю на шпильке и бросает в меня. Она садится на кровать и рыдает, пряча лицо в ладонях, и каждое всхлипывание превращается в порез на моём чёрном сердце. Я хочу подойти к ней, но понимаю, что не могу. До тех пор, пока не буду знать, что могу остаться с ней потому, что нужен ей.

На следующий день вновь открытая рана пульсирует от необходимости чувствовать Кейтлин рядом. Она то единственное, о чём у меня получается думать. Увидев её, я почувствовал впервые за всё время после её ухода. И я никогда не перестаю переживать о ней, но сегодня тревога во мне растёт словно ещё одна конечность. Она резала себя, когда меня не было рядом, чтобы остановить её и снять боль. Я думал, что есть другой человек, способный исцелить её, и только поэтому невозмутимо вторгся в её жизнь.

Плавное скольжение, которое я ощущаю, сидя на водительском сидении, успокаивает меня, поэтому я продолжаю сидеть у квартиры Кейтлин до полуночи. Взбираюсь по пожарной лестнице и вспоминаю, как ветер поднимал белые занавески прошлой ночью.

В открытом окне лунный свет превращает её в ангела в ночи. Она окутана белой простынёй, под которой видны очертания и изгибы её обнажённого тела. Кейтлин спит одна, но даже если это не так, то уже неважно. Очень скоро её парень превратится всего лишь в осколки от взрыва наших отношений.

Я стягиваю с себя футболку и бросаю её на пол. Туда же следует обувь и всё остальное, кроме боксёров. Я такой твёрдый, что мне становится больно. Это только для неё. С того самого момента, когда я встретил маленькую девочку, чья жизнь безвозвратно изменилась, наши с ней судьбы переплелись навеки. Я прижимаюсь грудью к её спине, и от тепла Кейтлин меня отделяет лишь простынь.

Она просыпается и испуганно дёргается. Кейтлин падает на спину и направляет на меня руки, но я хватаю её запястья и прижимаю их к груди.

— Шшш, — успокаиваю я.— Это я. Кельвин.

Её сердце бешено колотится в груди, а в глазах плещется ужас.

— Кельвин, — повторяет она, быстро моргая.

— Я здесь.

— Я не имела в виду то, что сказала, — внезапно шепчет она. — Ты не наихудшая часть меня. Ты и в самом деле способен меня исцелить. И спас всех, кроме меня, — я едва слышу следующие слова из-за хрипоты в её голосе. — Ты можешь просто обнять меня?

Отпускаю её руки, и она ложится на бок и откидывается назад. Я сжимаю Кейтлин в крепких объятиях и зарываюсь лицом в её волосы. Закидываю ногу поверх её бёдер, словно там ей самое место. Жду, пока она уснёт и её дыхание успокоится.

Утром она сидит в кресле, одетая лишь в белую сатиновую рубашку и шерстяные носки, которые сползли и легли складками на ногах. Скрестив ноги в лодыжках, она смотрит в окно.

Я сажусь в ожидании того, когда она обратит на меня внимание.

— Ты и в самом деле здесь, — она рассеянно поправляет тонкую бретельку на плече. Кейтлин обратно отворачивает голову и снова смотрит в окно. — Думаю, ты всегда здесь был, — ворчит она, — наблюдал за мной и защищал, — она вздыхает. — Почему ты не сказал мне о том, что говорили тогда о Герое?

— Никто из нас ничего не мог с этим поделать.

— Некоторые называли тебя уродом. Они назначили вознаграждение за твою голову. Люди были напуганы, Кельвин. Ты не мог предотвратить этого?

— Возможно. Но пришло время оставить мой титул. Я не чей-то герой, а всего лишь делаю то, что должен делать.

Она оборачивается ко мне.

— Ты в розыске.

— Герой — да.

— Героя видели.

— Я не смог остановиться. Мне просто пришлось научиться быть более осторожным.

— Если бы я знала… — она делает паузу, и я наблюдаю, как её пальцы скользят по подлокотнику. — Возможно, мне стоило остаться.

— Я бы не позволил тебе остаться из жалости.

Она хмурится.

— Почему ты вернулся?

— Часть меня хочет, чтобы ты пережила это и продолжила свой путь с кем-то другим.

— У меня уже есть кое-кто другой.

— Он не сможет склеить тебя так, как я.

Кейтлин смотрит на меня с усталым видом.

— Я не заслуживаю тебя, но и не отпущу. Я вернулся за тем, что принадлежит мне и всегда было моим.

— Не хочу Героя. Я хочу Кельвина.

— Он у тебя есть.

Она качает головой:

— Я не смогу быть с двумя разными людьми. Это почти убило меня в первый раз, — она смотрит на свои руки, а я встаю с кровати. — Нью-Роун никогда не был твоей проблемой, — произносит она. Между её бровей пролегает складка. — То, что с тобой сделали твои родители, несправедливо, — её глаза снова ищут мои. — Они скинули мир на твои плечи и оставили его там после своей смерти. Никто не помогал тебе его нести. Мне жаль, что у тебя украли детство точно так же, как и у меня.

— Мне хотелось бы верить, что я делал это для них, однако всё не так, — произношу я. — Но из этого можно извлечь выгоду. Это укоренилось во мне.

— Что это?

— Всё это. Инстинкт убивать. Желание защищать невинных людей. Я делаю это не только потому, что обещал своим родителям. Это в моей крови.

— Ты вводишь это в свою кровь при помощи шприца. Ничего из этого не является твоей ответственностью. Ты можешь быть счастлив без этого. И заслуживаешь этого.

— О чём ты говоришь?

— Прекрати делать инъекции… Нью-Роун не твоё бремя, — её руки сплетены на груди. — Выбери меня, а не город. Выбери нас. Выбери себя.

— Я жил так большую половину своей жизни. И не знаю, как жить без этого.

— Ты просто Кельвин, — произносит она. — Я могу любить тебя только такого.

Я сглатываю и пытаюсь подобрать слова.

— Уже остановился.

— Что?

— Не могу стать человеком, которого ты заслуживаешь, будучи Героем. Но хочу быть лучшим для тебя. Поэтому решил остановиться несколько недель назад и приехать к тебе.

Она пытается улыбнуться, но её нос морщится так, словно она пытается сдержать слёзы.

— А что с Нью-Роуном?

— Он выживет без меня. Это было нелегко, но я уменьшал дозы «К-36» с каждой неделей и полностью прекратил патрулировать.

— О, Кельвин. Что говорит Норман?

Я пытаюсь выдержать её взгляд, но не могу. Мне приходится отвернуться.

— Он пытался сказать мне, что я не должен быть таким. Говорил, что если бы мои родители были живы, то они бы не позволили мне зайти так далеко. И был прав, — я делаю паузу, чтобы вдохнуть. — Вы оба были правы. Мои родители… Я никогда не сомневался в вещах, которые они от меня ожидали. И только сейчас начинаю видеть опасность того, что они создали, и как играли с человеческой жизнью. Но Норман всегда знал.

— В чём дело? — спрашивает она, когда я замолкаю.

— Норман скончался.

— Кельвин, — шепчет она.

— Не думаю, что он видел меня прежним после твоего отъезда из поместья. Ему было тяжело на это смотреть. Он не бросил меня, а вместо этого умер.

Кейтлин прижимается к моей спине и обвивает меня своими руками.

— Нужно прекратить винить себя за всё, — тихо произносит она. — Норман любил тебя. И я простила. Он видит, что ты пытаешься быть лучше, и тоже тебя прощает.

— Ты всё ещё веришь, — произношу я. — Даже когда потеряла так много.

Она потирает мой живот ладонями.

— Может быть, я была тебе послана. Возможно, это всё был Божий замысел.

Её слова посылают мурашки по моей коже. Я продукт науки, в моём мире нет места религии. Но если Бог существует, то он не позволит мне и близко подойти к драгоценным вратам. Но Кейтлин всё ещё здесь и думает, что я могу быть прощён. Накрываю её руки и обнимаю себя ими ещё крепче.

— Ты спасаешь меня, — мурлычу я, качая головой. — Это несёт в себе столько грёбаного смысла. Не считая тебя, в этом мире нет человека, который мог бы спасти меня.

Она дёргается и всхлипывает.

— Я была одинока всю свою жизнь, — шепчет она.

— Я был здесь.

— Но не так, как сейчас. Скажи мне, что не уйдёшь. Я хочу любить тебя, Кельвин. Могу ли я делать это? Ты позволишь мне? Больше не хочу жить в одиночестве.

Я так хочу, чтобы она сказала, что не может жить без меня и я единственный, кого она когда-либо хотела. Но возьму лишь то, что могу взять, а нежелание быть одиноким — это возможность кого-то любить. Хоть и люблю я её не так. Моё существование зависит от неё так же, как и мой следующий вдох. Я люблю её как нечто, необходимое для меня, как что-то, без чего не смогу жить.

Я разворачиваюсь в её объятиях и крепко прижимаю к себе, словно она изгоняет то, что живёт во мне. Не знаю, это слёзы горя или счастья, но я покорно смахиваю их.

Мои пальцы погружаются в её волосы так глубоко, насколько позволяют её запутавшиеся пряди.

— Ты не одинока, — мурлычу я. — Теперь я здесь.

Кейтлин пытается отодвинуться, но без особого сопротивления мне удаётся вновь крепко прижать её к себе. Она смотрит на мою грудь.

— С чего нам вообще стоит начать, Кельвин?

Я жду, когда её глубокие серо-голубые глаза посмотрят на меня так, словно всегда меня искали.

И улыбаюсь:

— Давай начнём с завтрака.

КОНЕЦ.