Жажда жизни

Глава первая

Бывало ли у вас ощущение, что вы знаете, почему вы там, где есть, но не уверены, то ли это место, где вы должны быть?

Именно так я себя чувствую, сидя в приемной моего нового психотерапевта, доктора Индии Харрис.

Ну, я говорю «нового», потому что это наша первая встреча.

Как я, черт побери, дошел до такого? Когда я стал вот этой версией самого себя? Мужчиной, нуждающимся во встрече с психотерапевтом.

Безусловно, я знаю ответ на этот вопрос.

В день аварии. В день, когда я почти умер.

То есть, технически, я умер, но доктора умудрились меня воскресить.

Досадно.

Иногда я думаю, что гораздо лучше было бы, если бы они не смогли этого сделать. Сейчас я и наполовину не тот мужчина, которым когда-то был. Лишь слабая и жалкая версия себя, неспособная забраться в обычную машину, что уж говорить о гоночной.

Я не могу водить. А без этого я — никто.

И теперь мне нужно встретиться с проклятым психотерапевтом в последней, отчаянной попытке вернуться в машину.

Итак, я здесь, чтобы увидеться с доктором Харрис, потому что она, похоже, одна из лучших.

Она исправит меня.

Часть меня даже заинтригована, возможно ли это вообще, ведь я знаю, насколько на самом деле я в раздрае. И чтобы вернуть прежнего Леандро Сильву, она должна сотворить настоящее гребаное чудо.

Мир же задается вопросом, какого черта приключилось с Леандро.

Я здесь по собственному выбору? Нет.

Меня заставила команда. Ладно, «заставила» звучит жестко. Они не тащили меня сюда силком с ударами и криками. Я связан контрактом, так что сейчас мне платят за ничегонеделание.

Я сижу на попе ровно, напиваюсь и трахаю женщин.

Я не зарабатываю свои деньги.

На последней встрече мне в недвусмысленных выражениях было сказано, что если я не вытащу свою голову из задницы и не вернусь к гонкам, то контракт не будет продлен.

В этом есть смысл. Кто захочет тратить миллионы фунтов на пилота, не участвующего в гонках?

Мама была бы счастлива, если бы я никогда не возвращался на трассу.

Но коллеги и друзья считают, что пришло время мне справиться со своими проблемами.

В частности, один из друзей — человек, которого еще год назад я бы и не подумал так называть — Каррик Райан. В прошлом мой соперник, сейчас же, на удивление, ближайший друг.

После аварии он и его девушка, ныне жена, Энди, навещали меня в больнице в Бразилии.

Каждый раз, когда они приезжали в Бразилию к ее маме, или чтобы Каррик принял участие в гонках, что бывало достаточно регулярно, они приходили навестить меня.

Затем мы с Карриком начали общаться по телефону.

Когда я понял, что он не придурок, каким я его считал, мы стали друзьями.

Доктор Харрис — психотерапевт Энди. Она и порекомендовала мне доктора. Энди встречается с ней, чтобы справиться со своими страхами, связанными с гонками Каррика, возникшими из-за смерти ее отца на гоночной трассе, когда она была ребенком. Он умер прямо на ее глазах. И это сломило ее.

Энди и Каррик убеждают меня, что доктор Харрис будет способна помочь мне.

Потому моя задница и покоится в кресле в комнате ожидания.

В нетерпении я бросаю взгляд на часы, пальцами стуча по стулу.

Мой прием должен был начаться пять минут назад.

Ненавижу ждать.

Жду еще пять минут и иду отсюда.

Взгляд переместился на журнал на столе. Из-под глянца о моде выглядывало спортивное издание. Наклонившись вперед, я вытаскиваю его и сразу же жалею об этом.

На обложке моя фотография, а заголовок гласит: «Так выглядит обратная сторона Формулы-1».

Мило.

Теперь я обратная сторона Формулы-1. Приятно знать.

Я уже знаю, что обо мне говорят СМИ. Как я превратился из великого гонщика в пьяницу и шлюху.

Насчет шлюхи они не ошибаются. Ну, шлюха — слишком жестко сказано. Я не прошу плату за свои услуги. И я бы не сказал, что я пьяница. Просто люблю выпить — много.

Не стоило читать статью. Я это знаю, но садистская часть меня начала переворачивать страницы.

Найдя статью, глазами сканирую текст и обнаруживаю всё то же дерьмо.

Почему Сильва больше не участвует в гонках? Физически он здоров. Психологические проблемы? Страх перед гонками из-за аварии? Потому он пьет — топит отчаяние в алкоголе? Какая жалость — наблюдать такое драматическое падение всеобщего любимчика и некогда великого пилота.

Разочарование и ярость сдавили грудь, словно клещи.

К черту. Я не обязан видеть это дерьмо.

Даже если я не могу гоняться, это не значит, что мне это необходимо.

Мне не нужны гонки. Мне просто нужно напиваться и трахаться. Это все, что мне сейчас нужно. И всегда будет нужно.

Лжец.

Я лжец и трус. И именно потому я сижу в комнате ожидания, чтобы встретиться с психотерапевтом.

Может, мне нельзя помочь.

Я бросаю журнал на стол и поднимаюсь на ноги, готовый уйти, как двери открываются, открывая лучший образец того, во что я бы сейчас забурился.

Взглядом я пробегаюсь по подтянутым, стройным ногам, обтянутым юбкой-карандашом, которую я бы с радостью задрал, чтобы увидеть, без сомнений, изумительную киску. В юбку заправлена бледно-розовая блузка, прикрывающая пару грудей, размер которых кажется фантастическим. На ее плечах лежат шелковистые волосы цвета блонд. Волосы, в которых я бы с наслаждением запутался руками, пока трахал бы эти ярко-красные губы, получая удовольствие от зрелища размазывающейся по моему члену алой губной помады.

Член пульсирует в джинсах, более чем готовый сделать ей предложение.

— Мистер Сильва, — она делает шаг вперед. — Я доктор Харрис. Но, прошу, зовите меня Индия.

Она доктор Харрис?

Эта «задери свою юбку повыше и дай мне трахнуть тебя сейчас же» женщина — мой психотерапевт.

Просто зашибись. Я не могу трахнуть своего психотерапевта.

Я сдерживаю свой член и, когда говорю, улыбаюсь ей лучшей улыбкой, которая всегда заставляет женские трусики упасть на пол.

— А вы можете называть меня Леандро.

— Леандро. Хорошо.

Я ясно вижу, как ее щеки покраснели. Так же вспыхивают все женщины, что хотят меня трахнуть.

Прекрати. Она твой психотерапевт.

Пока еще нет. Это только мой первый сеанс, чтобы увидеть, понравимся ли мы друг другу.

Можем и не понравиться.

Кого я обманываю? Она мне определенно нравится. Ну, она будет мне нравиться до тех пор, пока я не кончу, после чего я не захочу с ней повторных встреч.

Действительно ли я хочу потерять возможность получить помощь от блестящего психотерапевта из-за прихоти трахнуться, когда могу сделать это позже с какой-нибудь другой девицей?

— Я извиняюсь, что немного опоздала на нашу встречу.

— Никаких проблем. — Я следую за ней в ее кабинет.

Обычный кабинет психотерапевта, все в нейтральных тонах и призвано успокаивать. Не то чтобы я бывал в кабинетах психотерапевтов прежде.

— Прошу, садитесь, — она указывает на удобно выглядящее кресло, сама садится в такое же, расположенное напротив, всего в нескольких футах от меня, и разделяет нас лишь кофейный столик. — Может, вы хотели бы попить, прежде чем мы начнем?

— Нет, все в порядке. Спасибо, — говорю, пока глазами изучаю ее ноги, которые она только что скрестила.

Она прочищает горло, отрывая мой взгляд и направляя его выше, к ее глазам.

Потянувшись вперед, она поднимает журнал из манильской бумаги и кладет его себе на колени.

— Итак, это наш ознакомительный сеанс. Он поможет узнать о тебе немного больше и понять, какого рода помощь тебе нужна. Также благодаря этому сеансу ты узнаешь меня и увидишь, подходим ли мы друг другу, и думаешь ли ты, что я смогу тебе помочь.

Мы определенно подходим друг другу. Она голая, я в ней.

Кажется, мы бы сошлись идеально.

— Я буду делать записи, если тебе это не доставит неудобств. Некоторые психотерапевты предпочитают записывать сеансы на кассеты, но мне ближе ручка и бумага.

— Нормально. Без разницы. — Я слегка улыбаюсь ей, так что не кажусь придурком, какой я есть на самом деле.

Она отвечает на улыбку и наши взгляды встречаются.

Я прочувствовал эту улыбку вплоть до моего члена.

Она отводит взгляд в сторону, смотрит на журнал. Открывая его, она поднимает ручку со стола и держит ее напротив страницы.

— Итак, давай начнем с причины, почему ты здесь.

Сказать ей, почему я здесь.

Я здесь, потому что моя жизнь пошла под гребаный откос. Из-за одной аварии.

Не хочу перед кем-либо звучать ноющим говнюком, но знаю, что лучше признаться в своем дерьме этой женщине.

— Это была авария. — Мой голос ровный.

Она кивает и начинает записывать.

— На трассе. Я пилот, гонщик.

— Привела ли эта авария к серьезным травмам? — Ее взгляд встречается с моим. Она смотрит на меня так, словно не знает, а в ее словах явственно слышится абсолютное незнание.

Я думал, что мир знал обо мне все.

Но, может, не она.

Понимание этого немного расслабляет меня, и откуда-то берется желание рассказать этой женщине все.

Сильнейшие страхи. Сожаления. О ненависти к самому себе, которую я чувствую из-за собственной немощности.

— Да. — Я делаю глубокий вдох. — Обе ноги были сломаны. Запястья были раздроблены. Были обширные переломы ребер. Но все эти травмы были самой легкой частью. — Я злобно усмехаюсь. — Худшим были… взрывной перелом нижних позвонков и субдуральная гематома. — Я пальцем стучу по голове в месте, где находится скрытый отросшими волосами шрам. — Когда я был на операционном столе с открытой черепушкой, мое сердце перестало биться. — Делаю глубокий вдох. — Технически, я был мертв около минуты.

— И какие ощущения от осознания того, что ты умер?

Я приподнимаю плечо в полу-пожимании, словно это ничего не значит. Но это очень важно.

— Не знаю. Но я знаю, чего я не ощущаю.

— Чего же?

— Жизни. Я не чувствую себя живым. Я знаю, что это должно бы заставить меня чувствовать себя более живым, чем когда-либо. Но это не так.

— Почему?

— Потому что я не могу участвовать в гонках. Без гонок я ничто.

— Ты уверен в том, что это правда?

— Если бы не было ею, я не оказался бы здесь.

Ее глаза отрываются от меня, она смотрит на написанные ею слова.

— Ты не участвовал в гонках со дня аварии?

— Нет.

— Физически ты способен водить машину? Травмы не препятствуют этому?

— Нет, не препятствуют. Я проходил реабилитацию год, делая все возможное для того, чтобы вернуться в машину. — И теперь не могу, потому что я чертов трус.

— Итак, это не тело удерживает тебя от гонок. Твой разум.

— Я бы, блядь, не был здесь, если бы это было не так. — Я не хотел ругаться или огрызаться, но ничего не мог с собой поделать. Но также я и не извинился за это, потому что я козел.

Наши взгляды встречаются, ее взгляд тверд.

— Что насчет поездок в роли пассажира? Как тебе это?

— Справляюсь. — Едва.

— Та же степень паники, что при попытке водить?

— Нет. Немного легче. Не так плохо.

— Ты страдаешь от панических атак?

Я хмурюсь.

— Только когда пытаюсь вести машину, — бормочу тихо.

Мне нелегко признавать, что у меня есть панические атаки.

Она снова скрипит бумагой. Скрежет ручки по бумаге доводит меня до раздражения. Это и ее чертовы ноги, ее грудь, которая вздымается и опадает при каждом ее вдохе и выдохе.

Я больше не хочу говорить. Я просто хочу ее трахнуть и не думать о своих дерьмовых проблемах. Похоронить себя в ее теле так глубоко, чтобы я мог думать лишь о ней, видеть и чувствовать только ее.

— Теперь, когда ты не участвуешь в гонках, как ты проводишь свое время?

Я жестко рассмеялся.

— Вам глянцевую или реальную версию?

— Правду. Я хочу, чтобы ты всегда говорил мне только правду. Если тебе кажется, что прямо сейчас ты не можешь ею поделиться, это нормально. Но никакой лжи. Я не смогу помочь, если ты будешь лгать мне.

— Ладно. — Я выдыхаю. — Как я провожу свои дни? Сожалею о прежних днях, тоскую по жизни до аварии и забочусь о похмелье. Затем иду в бар, напиваюсь, цепляю женщину. Веду ее в отель, к ней домой, в переулок, в туалет бара, плевать куда, и трахаю ее. Абсолютно то же самое я делаю на следующий день, и через день, и в любой другой после.

Это первый раз, когда я перед кем-то обнажаю свою жизнь.

И она даже не вздрогнула. Полагаю, она должна была слышать много разного дерьма.

— Все еще думаете, что можете мне помочь? — Смотрю на нее с вызовом.

— Да. — Она одаряет меня твердым взглядом. — Ты пьешь, чтобы скрыть свои чувства. Уверена, мне не нужно говорить, что это плохая идея. Алкоголь — твоя зависимость?

— Прямо в точку, — рассмеялся я, но смех получился глухим, даже для моих ушей.

Я так давно смеялся по-настоящему, что уж и забыл эти звуки.

Она перестала скрещивать ноги. И мое внимание мгновенно перенеслось на них. У нее великолепные гребаные ноги. И на ней чулки. Интересно, есть ли под этой юбкой пояс с резинками?

— Прости, если это задевает тебя, но я так работаю. Я могу задать вопрос и заставить почувствовать дискомфорт. Тебе не нужно отвечать, но, если все же ответишь, мне это поможет оказать помощь тебе.

— Нет, я не зависим.

— Уверен?

— Уверен. Я не пьяница.

— Что ты чувствуешь, если думаешь о том, чтобы не пить снова?

Я задумался на мгновение.

— Ничего не чувствую. — Сомневаюсь, что что-то сможет заставить меня чувствовать.

— И все же, я бы рекомендовала обратиться к кому-нибудь по поводу употребления алкоголя. Я знаю чудесную группу, которая справляется с состоянием…

— Я не алкоголик, — огрызаюсь я. — У меня есть проблемы, но это не одна из них.

Она смотрит на меня с осторожностью.

— Ладно. Оставим это… пока. — Она кладет ручку на журнал, лежащий на ее коленях, и смотрит на меня.

Ее красные губы медленно размыкаются, и я могу думать только о том, как размазываю эту помаду по ее рту поцелуем.

— Наше время почти подошло к концу. Первый сеанс всегда короткий. В следующий раз у нас для разговоров будет целый час.

Я знаю, что бы я предпочел делать с ней шестьдесят минут, и это не включало в себя так уж много разговоров.

Но она лучшая, а мне нужно стать лучше.

— Есть ли у тебя что-то такое, о чем ты хотел бы поговорить, прежде чем закончится наш сеанс? Мысли или чувства, о которых мне следует знать?

Я хочу трахнуть тебя.

— Нет. А вообще есть. — Я чешу нос. — Мне нужно вернуться на трассу к январю, самое крайнее к середине января, чтобы я смог подготовиться к старту Гран-при в марте.

Она кладет журнал и ручку на стол и бросает взгляд на настенный календарь, на котором значится нынешний месяц — ноябрь.

— У нас три месяца. В крайнем случае, три с половиной.

— Невозможно? — Слабая часть меня хотела, чтобы она ответила утвердительно, чтобы у моей трусости было оправдание. Я борюсь с этим.

— Нет. Мне нравятся испытания. — Ее губы сложились в мягкую улыбку, заставляя меня улыбнуться. — Но это означает интенсивное лечение. Мне нужно видеться с тобой по меньшей мере три раза в неделю. Готов к этому?

Я разгибаю пальцы, которые сжимались в кулаки.

— Готов.

— Хорошо. — Она соединяет ладони, как в хлопке, и поднимается с кресла. — Моя секретарша Сэйди свяжется с тобой завтра, чтобы занести в расписание твои приемы. Будем вносить их группами для интенсивного лечения.

— Ладно.

— Итак, увидимся через несколько дней, Леандро, и сможем начать твое возвращение на гоночную трассу.

Я следую за ней до двери, рассматривая ее качающуюся во время ходьбы попку. Она направилась к другой двери, не через которую я вошел.

— Это дверь на выход, — поясняет она. — Мои пациенты всегда выходят не через ту дверь, через которую вошли, потому что следующий уже может ожидать встречи. Большинство людей предпочитают анонимность, которую, как я понимаю, предпочел бы и ты.

Она придерживает для меня дверь открытой, предлагая выйти.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Это не может просочиться в прессу, — говорю я ей.

Она улыбается мне с другой стороны дверного проема.

— Все, что ты скажешь мне в этой комнате, не выйдет за ее пределы. Здесь ты в безопасности.

Я киваю ей.

— Хорошо. Ну, увидимся через пару дней.

Разворачиваясь, я слышу звук закрывающейся за мной двери, и сбегаю вниз по лестнице. Внизу я выхожу за дверь, которая выводит меня на улицу.

Дыша свежим, промозглым воздухом, я пробегаюсь рукой по волосам.

Затем из кармана достаю телефон и набираю номер.

Я даже не даю ему возможности заговорить. Только слышу оповещение об ответе на звонок и начинаю говорить:

— Какого черта ты не сказал мне, что она выглядит вот так? — рычу я в телефон Каррику.

— И тебе привет. И кто выглядит вот так? — В его голосе слышится насмешка.

Ублюдок.

— Ты знаешь, о ком я говорю — о докторе Харрис, мудак. — Мой член начинает твердеть от одной лишь мысли о ней.

Иисусе. Кто я такой, черт подери? Подросток, у которого встает на привлекательную женщину?

Кого я обманываю? Она не привлекательная. Она великолепная.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Перестань корчить дебила. Ты знаешь, о чем я говорю. Может, ты и подкаблучник и восхищаешься Энди, но ты узнаешь горячую цыпочку, если увидишь ее. Мог бы предупредить меня.

— Прости, но эта мысль даже не закралась мне в голову. Да, она хорошо выглядит, но не в моем вкусе. Я и подумать не мог, что ты захочешь ее трахнуть. А вообще, забудь об этом. Сейчас ты набросишься на кого угодно, так что, на самом деле, моим предупреждением было, когда я сказал, что она женщина.

— Смешно, членоголовый.

— Мне нравится, когда ты говоришь мне грязные словечки.

— Отвали.

Он громко рассмеялся.

— Если не говорить о твоем желании трахнуть доктора Харрис, как все прошло? Энди она помогла сильно.

— Да, она хороша. Мне кажется.

— Как думаешь, она может тебе помочь?

— Она сказала, что может. — Только если я раньше не трахну ее и не испорчу все к хренам собачьим.