Жестокий роман

Глава 15

– Знаешь, говорят, мужская рубашка на женском теле как флаг на завоеванной крепости, – заявляю я чуть слышно, с едва уловимым придыханием.

Вроде обычная, избитая фраза, но даже эта банальность оказывает магический эффект.

Вижу по огню, который вспыхивает в пугающей бездне черных глаз. Марат рад бы схватить меня за волосы, вздернуть повыше, но слишком уж ему нравится мой вид. На коленях. У его ног. В позе покорности.

Он замирает. Дышит тяжело. Сжимает кулаки. Но не двигается. Просто наблюдает.

Я совсем не похожа на сломленную или завоеванную, однако послушно преклоняюсь. И это гремучее противоречие заводит похлеще любого афродизиака.

– Мне же лучше в одежде, – продолжаю тихо, нервно облизываю губы. – Разве ты не согласен?

Ниже пояса его брюк четко обозначается огромный бугор. Мое дыхание учащается. Помимо воли.

– Я люблю красивое белье, в нем женское тело выглядит эстетично, – ступаю дальше, за край допустимого. – Ты мог бы выбрать что-то на свой вкус. И если не понравится, всегда успеешь разодрать на клочки.

Выпрямляю спину, отчего грудь чуть подпрыгивает вверх и соски выделяются сквозь ткань рубашки.

– Мне идет красный цвет, – развиваю тему до предела. – Только представь…

Марат прикладывает большой палец к моим устам, приказывая заткнуться. Прикрыв веки, втягиваю его в рот. Нежно обсасываю, облизываю языком, согреваю внутри и ласкаю.

Бугор на брюках растет, ткань чуть по швам не трещит.

Главное, не перегнуть с покорностью. Иначе моему палачу станет скучно. Грань тончайшая. Он и так может взять все, что пожелает. Трудно удивить того, кто целиком и полностью владеет тобой.

Я должна зацепить его. Пронять до нутра. Вытравить мысли о других женщинах. Должна стать его наваждением. Болезнью.

Я должна поработить собственного хозяина. Иначе отсюда не выбраться. Ловушка захлопнется и погребет жертву под градом камней.

– Хочешь накормить меня? – спрашиваю, выпуская его палец изо рта. – Я очень сильно проголодалась.

Его ладонь обхватывает мое горло. Не сдавливает. Просто держит. Пальцы поглаживают кожу. Очень медленно.

– В холодильнике много мяса, – продолжаю невозмутимо. – Замира сказала, что ты всегда сам его готовишь.

– Ведьма, – бросает отрывисто.

Рывком поднимает меня на ноги. Практически шею сворачивает.

Сжимает пальцы, заставляя хрипеть, цепляться за широкое запястье, царапать ногтями мощную руку.

– Чем тверже член, тем мягче мозг, – заявляет Марат. – Угадал? Думаешь, не знаю, что творится в твоей голове? Не понимаю эти гребаные уловки?

Задыхаюсь от боли. Не могу вдохнуть.

– Ты не первая баба, которая так выделывается передо мной, – припечатывает холодом. – И уж точно не последняя.

Он отпускает мое горло, позволяя судорожно вдохнуть, и тут же сдавливает грудь, выбивая кислород из легких. Сминает через ткань рубашки, заставляет закричать.

– Если бы не твои торчащие соски, я бы и секунды этот концерт не терпел.

Он дергает полы рубашки в разные стороны. Пуговицы летят на пол.

– Чтоб я больше ни клочка одежды на тебе не видел.

Сдирает ткань.

– Иначе что? – спрашиваю еле слышно.

– Иначе заставлю орать по-настоящему.

Его губы растягиваются в ледяной усмешке.

– А теперь пойдем, – выдает хрипло, подталкивает к выходу.

– Куда?

– Ты же голодна, – хмыкает. – Буду жарить.

Марат не уточняет. Что именно? Мясо или меня?

***

На улице уже темно. Скупой свет фонарей не дает ничего толком разглядеть. Наверное, это сделано намеренно. Выбран особый режим освещения, самый минимальный, приглушенный. Успеваю заметить вдалеке несколько фигур, однако они практически сразу растворяются в пространстве, спешат скрыться, точно следуют негласному приказу.

Значит, и охрана тут есть. Сколько человек? По крайней мере, пять или семь. И пусть сейчас они держатся на расстоянии, будет трудно обойти подобное оцепление. А за деревьями наверняка есть забор. Высокий и глухой. Может даже колючая проволока. Под электрическим напряжением.

Отчаяние затапливает изнутри. Мне не выбраться. Не спастись.

Нет. Хватит. Рано сдаваться.

Марат закатывает рукава и разводит костер, устраивает мангал. А я слежу за его движениями, как под гипнозом. Сижу на сырой траве, поджав под себя ноги. Абсолютно голая. Но холода совсем не ощущаю. Наоборот. Бросает в жар.

Я пытаюсь придумать новый план. Как нагнуть этого урода. Как его продавить. Как задурить ему голову. Как войти в плоть и в кровь, стать единственной слабостью.

Я хочу, чтобы он превратился в моего раба, склонил свою упрямую башку. Но пока на коленях опять оказываюсь лишь я.

– Чего затихла? – спрашивает Марат, бросает кусок мяса на решетку.

– Думаю над новыми уловками, – отвечаю ровно.

– Валяй, – заявляет он насмешливо. – Удиви меня.

– Я просто не привыкла ходить без одежды. Хотела прикрыться. Неужели это так плохо?

– Твоя единственная задача – обрабатывать мой член, – холодно говорит Марат. – Для этого одежда не нужна.

Он становится все грубее. Дурной знак.

– Будешь встречать меня в чем мать родила, – продолжает без эмоций. – Я сам выберу, в каком порядке иметь твои дырки.

Невольно дергаюсь. Обнимаю себя руками в тщетной попытке защититься.

– Грудь не закрывай, – резко произносит Марат. – Хочу видеть твои соски.

Подчиняюсь, превозмогая дрожь.

– Не думала, что тебе так сильно нравится унижать женщин.

– Ты не женщина, – обрывает с кривой усмешкой. – Жертва.

– Это ничего не меняет.

– Это меняет все.

Он переворачивает кусок мяса, а я гадаю, как подобраться к главному вопросу, к тому, что грызет и волнует сильнее всего.

– Дай мне позвонить матери, – заявляю прямо, как есть. – Пожалуйста. Я же буду при тебе говорить. Ничего лишнего не скажу.

– Нет, – следует короткий ответ.

– Прошу, – повторяю с нажимом. – У нее больное сердце. Она места себе не находит. Я хоть пару слов…

– Ты оглохла?! – рявкает он. – Нет.

– Я не стану лишний раз ее волновать, не начну намекать на правду, никак не…

– Забудь об этом.

– Марат.

– Никогда.

– Она моя мать.

Молчит. Не тратит слова попусту. Одним выражением лица четко дает понять: разговор окончен.

Ладно. Я отступаю. Но не сдаюсь.

– Жрать хочешь? – спрашивает с усмешкой. – Лови.

Подхватывает готовый кусок мяса и швыряет в сторону. В траву. Вздрагиваю, как от удара под дых.

Он хочет, чтобы я… Что?! Ела с земли? Как животное? Как его послушная собачонка?

Подавляю вспышку ярости.

– Ты позволишь мне позвонить матери? – совершаю очередную попытку. – Тогда я сделаю все, что прикажешь.

– Нет, – отрезает мрачно. – Но это будет твоя единственная еда на ближайшие дни.

Тошнота сражается с голодом. В желудке мучительно тянет. Я должна оставаться сильной. Я должна бороться. Я…

Устала.

Делаю попытку подняться.

– Ползи на коленях, – повелевает Марат. – Привыкай к своему месту.

В голову ударяет ярость, дикая и кипучая, безумная. Но я прячу вспышку гнева изо всех сил. Стиснув челюсти, послушно ползу.

Неужели я реально собираюсь…

Да, черт раздери! Мне нужны силы. Мне нужна нормальная еда. Надо было быть умнее, поесть раньше, до его прихода. Но прежде кусок в горло не лез. Сама виновата. Дура.

Протягиваю руку.

– Зубами, – говорит Марат.

Я опираюсь ладонями на землю перед собой, смотрю на монстра исподлобья.

Значит, мои концерты ему не по вкусу. Отлично. Пусть насладится еще одним.

Выгибаюсь. Грязно. Призывно. Порочно. Демонстрирую природную растяжку. Касаюсь грудью травы, а зад задираю как можно выше. И вгрызаюсь в мясо. Извиваюсь, выписываю бедрами абсолютно дикие круги. Взвиваюсь всем телом при каждом укусе. Точно отдаюсь незримому любовнику.

Я никогда не ела только зубами, без помощи рук. И уж точно я никогда не ела так. Выгибаясь как последняя шлюха.

Ярость настолько пленяет разум, что напрочь забываю о безопасности. Трезвею от безумного буйства эмоций, лишь когда, покончив с мясом, взираю на Марата.

Он уже голый по пояс, стягивает брюки вместе с трусами, сбрасывает обувь. Блики пламени причудливо отражаются на смуглой коже, переливаются всеми оттенками ада, играют и горят на перекатывающихся мускулах.

Я застываю. Цепенею, пораженная и завороженная этим зрелищем.

То, как он выглядит. Как двигается. Гибкий. И жесткий. Необузданный. Неукротимый. Дикий. Прирожденный убийца. Хищник. Жадное до крови животное.

Я вытираю рот тыльной стороной ладони. Шумно сглатываю. Сердце обрывается в пропасть, в зияющую бездну.

Марат надвигается на меня, раскатывая презерватив по толстенному стволу возбужденного члена.

Даже не пробую сбежать. Некуда. Незачем.

Он догонит в секунду.

– Легко же тебя зацепить, – бросаю севшим от волнения голосом, совершаю отчаянную попытку отвлечь от расправы. – Стоит пальцем поманить и…

Марат опускается на колени, прижимается ко мне сзади, нарочито мягко и медленно проникает в лоно, заполняет до предела. А после сводит с ума порочными толчками.

Самец покрывает самку. Грязно. Разнузданно. Как в обществе древних людей. Дикарей. Варваров. Неандертальцев. Или кто там был до всех них?

Мысли путаются. Ощущения поглощают.

Сырая земля не так уж холодна. Почва горит под нашими сплетенными телами. Лед обращается в пламя.

Горячее мускулистое тело вбивается в мое.

Мои рефлексы обостряются. До предела. Воспаляются. Воспламеняются. Отсюда уже не выбраться в безопасное место.

Его кожа клеймит мою. А запах горелого мяса, столь неосторожно позабытого на мангале, щекочет ноздри, создавая неповторимый антураж самой реальной на свете преисподней. Лично Сатана берет меня. На ночь. И это устремляется в бесконечность. Сильнее. Еще. До колких и сладостных судорог.

Дрожь вдоль позвоночника.

Пальцы сминают траву, впиваются прямо в зыбкий грунт. Спина выгибается дугой. Бедра оживают, отвечая на очередной сокрушительный толчок.

Это просто инстинкт.

Просто инстинкт.

– Кто кого? – резко спрашивает Марат, играючи смыкает зубы вокруг горла и сквозь рык небрежно бросает: – Зацепил.

Я улыбаюсь. Теряю рассудок окончательно и бесповоротно. Выдыхаю:

– Ты.

А после, помедлив, прибавляю:

– На коленях.

Запредельная дерзость.

И все же…

Разве это не правда?

Чтобы трахнуть меня, ему приходится встать на колени. Снизойти до моего уровня. Опуститься рядом со своей рабыней.

Я точно пьяная. Или под кайфом. От этого одержимого местью мужчины. От передозировки бурными эмоциями. От неутоленного голода.

Сейчас он накажет меня. Убьет. Забьет. Затрахает. Разорвет голыми руками. Мокрого места не оставит. Раскатает по земле.

Сейчас он…

Марат замирает. Потом переворачивает на спину грубым рывком. Не покидает тело полностью. Держит под собой. Не позволяет соскользнуть с раскаленного члена.

– Повтори, – выдает хрипло.

Кажется, не верит собственным ушам.

– Ты на коленях, – заявляю я.

В черных глазах нет и тени гнева. Нет злобы. Нет даже намека на ненависть. Только удивление. Безбрежное.

Я пользуюсь случаем. Совершаю новый отчаянный шаг. Обнимаю его бедра, обвиваю своими ногами, упираюсь пятками в крепкие ягодицы.

Я ступаю так далеко, что даже страшно. Страшно сорваться. Рухнуть в пропасть.

Кровь стынет.

Цепенею в ожидании ответного хода.

– Сука, – хрипло произносит Марат. – Ну ты и сука.

А потом накрывает губами мою грудь. Неожиданно ласково. И это так не сочетается с его мрачным тоном, с ним самим, что у меня напрочь уносит крышу.

Он не терзает. Не мучает. Не подвергает жестокой экзекуции. Обводит соски языком. Медленно, жарко, опаляя горячим дыханием. Простейшим движением берет без остатка. Порабощает еще хуже, чем своей ранящей жестокостью.

Он ласкает меня. Впервые. Даже не верится, что по-настоящему. Нежно касается. Едва дотрагивается.

Однако напор нарастает.

Жесткий толчок. Глубже. Внутрь.

И очередная ласка.

От этого контраста меня прошибает озноб.

Ему нравится? Когда проявляю характер?

Еще толчок. Еще. Жестче. А губы так нежны. Щемящее чувство зарождается в судорожно вздымающейся груди.

Я почти теряю сознание. Застываю у самого края. Обретаю надежду. Хрупкую. Чуть уловимую.