Живой

Это был не повод прекращать дружбу с Кирой. Мы были как сестры со средней школы, когда она была единственной девочкой на биологии, которая разговаривала со мной. Она тоже была там другой единственной девочкой, которая на самом деле понимала, что происходит в классе. Мы обе хорошо учились, и ни одна из нас не стремилась к популярности. Плюс, я знала, что Кира была единственной девочкой, которая тайно была влюблена в Меррика, так же, как и я.

Мы проводили много вечеров, «занимаясь» в моей комнате, когда на самом деле мы просто ждали, когда Меррик придет домой с вечеринки или с тренировки. Бедный парень понятия не имел, что по соседству находилась пара чересчур любопытных девчонок.

— Как я вообще заговорила бы с ней, мама? Прошел почти год, а я столько раз ее игнорировала, — с сожалением заявила я. Я была разочарована тем, как я вела себя. Я потеряла лучшую подругу из-за этого. Знала, что она только хотела быть там ради меня, но я просто не могла...

Это было уже слишком.

— Просто сделай это, Грэйс, — мягко сказала мама. — Пойди навестить ее и расскажи ей, как тебе жаль, что ты не была рядом с ней, и как трудно тебе было смириться с тем, что произошло. Скажи ей, что ты любишь ее. Кира тебя простит, дорогая. Она просто ждет, что ты сделаешь первый шаг.

Мама была права. Мне нужно было собраться и взять на себя ответственность.

— Она работает в офисе твоего отца. Начала всего несколько месяцев назад. Она больше не могла выносить работу в больнице, и она хорошо знает административное дело, поэтому твой отец сразу же ее нанял.

— Спасибо, мама.

Мама наклонилась вперед и накрыла своей ладонью мою щеку.

— Ты через многое прошла, дорогая, но это не означает, что твоя жизнь кончена.

Я кивнула и улыбнулась ей.

— То же самое я вчера сказала Меррику.

— Значит, — улыбнулась она гордо, — это хороший совет.

Она сделала еще один глоток кофе и моргнула несколько раз: признак того, что она собирается задать вопрос, который, возможно, мне не понравится.

— Тебе там нравится? Он милый?

Я закатила глаза и засмеялась.

— Да, он лает, но не кусает. Он просто расстроен, и никто даже не попытался понять, что ему приходится переживать. Даже я. Злиться для него нормально.

— Да, и, вероятно, он и дальше будет злиться. Как только он привыкнет, станет лучше.

— Ты слишком хороша для него.

— Что?

— Как сиделка, ты слишком для него хороша, но также ему нужен друг. Просто... будь осторожна, — сказала она, беспокойно нахмурившись. — Не хочу, чтобы тебе снова было больно.

— Мам, он мой пациент. И поверь мне, не думаю, что он захотел бы сделать со мной что-нибудь и выйти на другой уровень отношений.

Она проворчала что-то шепотом об отражении в зеркале, затем стояла, пока собирала свою сумочку.

— Может быть, этот парень и слепой, но это не означает, что он тебя не видит.

— Это не имеет смысла.

Она закатила глаза и ополоснула пустую чашку из-под кофе в раковине.

— Я думала, что твой отец был слепым как крот, когда я впервые встретила его. Ну, технически, так оно и было, — сказала она, смеясь. У него были такие очки с очень толстыми стеклами. Я знала, в своем подсознании, что он видел через эти штуки, что хотел. Но этот мужчина не сводил с меня глаз, когда я была в комнате, — она вздохнула, и у нее был такой отсутствующий взгляд, будто она вспомнила тот самый момент, когда она была влюблена в моего отца. — Он не видел ничего, черт возьми, без тех ужасных очков. Вот как он знал, что я была та самая.

Я нахмурилась.

— Я не понимаю.

Она улыбнулась и взяла меня за плечи.

— Он сказал мне: «Элэйна, я знаю, что ты та самая, потому что когда я тебя не вижу, я все равно тебя чувствую. Я все равно тебя люблю больше, чем любил вчера, и совсем не так сильно как буду любить завтра». И, знаешь что, Грэйс?

— Что? — прошептала я.

— Я, наконец, поверила ему.

Она пристально посмотрела мне в глаза, будто ждала чего-то. Чего-то, что заставило бы меня понять.

— Он влюбился в вещи, которые были невидимы. Мне пришлось научиться это принимать, иногда дело совсем не в красоте. Дело в чьем-то сердце. У тебя самое большое сердце, Грэйс. Тот парень вон там, в доме по соседству, чувствует это.

— Откуда ты знаешь? — спросила я скептически.

— Потому что он не ждал бы у окна каждую ночь, когда ты начнешь петь.

У меня челюсть отвисла от удивления.

— Это... как...

— Мамы все знают, — сказала она, пожимая плечами, как будто я уже должна была знать об этом к настоящему моменту. Она обняла меня и крепко прижала к себе. — Я люблю тебя, Грэйс. Ты красивая, внутри и снаружи. Просто будь умной. Может быть, тот парень и выглядит сильным, но он очень хрупкий.

Я вздохнула.

— Звучит так, будто ты больше беспокоишься о том, что я причиню ему боль.

Она снова пожала плечами.

— Иди, навести Киру. Папа оставил тебе сегодня «Хонд». Вечером я принесу домой немного суши.

— ДА! — крикнула я, взмахнув кулаком.

Мама засмеялась, выходя из комнаты, а я осталась в кухне, рассуждая, пойти ли навестить Киру сейчас или пригласить ее позже на суши. Если бы я пошла сейчас, то подумала бы над мамиными словами и над мыслью о том, что Меррик когда-либо что-либо чувствовал ко мне, что не укладывалось в рамки отношений «пациент-сиделка».

Но потом, суши всегда все исправляли.

Мой телефон зазвонил, прежде чем я успела решить, на экране высветилось имя Эммы.

— Привет?

— Грэйс, привет, дорогая, как ты сегодня?

— Хорошо, Эмма. А ты как?

— О, я хорошо. Просто пытаюсь решить, мне придушить Меррика сейчас или позволить сделать это тебе в понедельник.

Я тихо засмеялась в телефон и пошла в свою комнату, чтобы закончить складывать белье.

— У него плохой день?

— Боже, да. Если слово «плохой» здесь подходящее. Он заперся в своей комнате и велел мне уходить. Я только пыталась помочь ему со шрифтом Брайля, а он расстроился.

Мне нравилась Эмма Тэтчер, но я понимала расстройство Меррика. Она могла бы быть немного более властной со своими детьми, и именно это делало ее такой удивительной. Не важно, что они сделали, она первая, кто любил их. Моя мама всегда была такой же.

Она продолжала говорить, пока я выглядывала из окна: шторы Меррика плотно закрыты.

— Интересно, у твоей матери в библиотеке было что-нибудь, что могло бы помочь. Иногда я знаю, что есть средства, которые сделают все немного легче.

— Я уверена, что мы что-нибудь найдем, а если нет, она быстро сможет привести все в порядок. Я на самом деле собираюсь в город через пару минут, так что я могу заехать и посмотреть.

— О, это было бы замечательно. Большое спасибо. Нэйтан и я обедаем с несколькими друзьями, этот обед мы откладывали много раз, и я просто хочу покончить с этим, понимаешь?

— Я понимаю, Эмма. Я дам тебе знать, что нашла, и если у меня будет шанс, я займусь им сегодня вечером.

Она вздохнула, и я услышала облечение в ее голосе.

— Большое спасибо. Ты моя спасительница.

— Нет проблем.

— Я думаю, на самом деле, он хотел бы увидеть тебя сегодня вечером хотя бы на минуту. Кажется, у тебя волшебные руки. Он никогда не взаимодействовал со мной так, как с тобой.

— Ну, это благодаря угрозе голодания, — сказала я, шутя.

Она засмеялась и, прежде чем попрощаться, подтвердила, как я была права.

Я снова бросила взгляд на окно Меррика и заметила, что теперь оно было приоткрыто. Было ли оно приоткрыто так минуту назад? Я была уверена, что он сидел там и слушал. Не хотелось бы это признавать, но у меня в животе все трепетало от того, что я знала, что ему любопытно настолько, чтобы подслушивать мой разговор по телефону.

— Тебе следует лучше относиться к своей матери.

Он вздохнул после долгого молчания.

— Она не понимает, — сказал он так тихо, что я почти не услышала его.

— Она хочет понять.

— В этом-то и проблема.

Я села на кровать и уставилась в стену перед собой. Он был прав. Иногда люди слишком усердно пытаются нас понять, когда, на самом деле, мы просто не хотим, чтобы они это делали. Боль слишком большая, и у нас нет выбора, кроме как терпеть ее. Мы не хотим нагружать кого-то еще нашими проблемами, особенно людей, которых мы больше всего любим. Нам просто нужна их тихая компания.

— Ты сожалеешь о том, что отталкиваешь ее?

— Каждую минуту, — признался он.

Я хотела обнять его, увидеть его лицо и сказать, что все будет хорошо. Я хотела, чтобы он увидел, что есть люди, которым не наплевать на него, и хотела, чтобы ему стало лучше. Что существуют люди, которые им гордились.

Но он не мог видеть.

— Иногда именно сожаление заставляет нас злиться, Меррик.

Он не говорил и не шевелился, но все еще был здесь. Обдумывал.

Я надела туфли и схватила сумочку.

— Споешь мне сегодня вечером? — спросил он.

В груди разлилось тепло, и в животе начали роем летать бабочки, от чего я улыбнулась.

— Если перестанешь вести себя как идиот с Эммой, я буду петь тебе, когда захочешь.

Он не ответил, но, на самом деле, ему и не нужно было.

— Поговорим позже, Меррик.

Я закрыла окно и вышла из комнаты, изо всех сил стараясь не оглянуться. Я должна была найти Киру и последовать своему же совету.

***

Офис моего отца всегда был в идеальном состоянии. Он был ярым сторонником чистоты, особенно, когда дело касалось его пациентов. Он волновался о каждом. Для врача нелегко помнить личные детали о своих пациентах так сразу, но папа был другим. Простые заметки о пациентах стимулировали его память, помогая воспроизвести в памяти подробности, например, имена детей или куда планировал поехать пациент в отпуск после своего последнего приема.

У Джеффа Сэмюэлсона был талант к общению, что странно, так как если верить ему и маме, он был одним из самых больших зануд, которых я знала.

В своём деле он был хорош. Любил свою работу и людей. Он даже одну субботу в месяц оставался открытым. Иногда две.

— Грэйс, я не знал, что ты сегодня заглянешь, — сияя, сказал папа, когда увидел меня в дверях.

— Я этого и не планировала, — ответила я.

Он кивнул и бросил взгляд через плечо, потом наклонился вперед и тихо заговорил.

— Кира прямо сейчас в подсобке. Я поставил Мэнди на некоторое время управлять отделом.

— Спасибо, пап.

Он подмигнул мне и улыбнулся.

Может быть, мой папа и был занудой, но он точно был красивым. Я была его дочерью, и потому несколько предвзятой, но я видела, как его провожали взглядом, когда мы были на людях вместе. Он был высоким и сильным, при этом не был слишком тучным. Его глаза были как у меня, не одного цвета, а по-особенному интересные. Его лицо всегда было гладко выбрито, и даже с редеющими волосами на макушке он выглядел моложе своих лет. Он недавно начал брить свои темно-каштановые волосы, поэтому они были мягкие. Мама сказала, что из-за этого он был похож на сексуального Брюса Уиллиса, и, кажется, женщины в городе были согласны.

Маму никогда не задевало то, что женщины восхищались моим отцом на расстоянии. Я поняла, что она чертовски гордилась, что рядом с ней такой мужчина, и она никогда не сомневалась в его любви. Впрочем, никто в городе не сомневался. Они могли смотреть, но они знали, что ее муж под запретом.

Тот факт, что он никогда никого кроме мамы не замечал, явно работал.

Я побрела мимо стола по коридору к задним офисам. Карты пациентов занимали стены одной комнаты, тогда как остальные медикаменты и инструменты стояли на полках в другой. Кира стояла посреди комнаты со всеми картами и выглядела так, будто собиралась покорить гору Эверест.

— Нужна помощь? — с дрожью в голосе спросила я. Какого черта я так нервничала, когда увидела свою лучшую подругу?

Кира вскрикнула от удивления, затем, повернувшись, отскочила в сторону, я такое только в кино видела. Ее рука подлетела к груди, а папки из ее рук полетели на пол.

— Господи Боже, Грэйс! У меня чуть сердечный приступ не случился.

Я улыбнулась и постаралась не расхохотаться при виде выражения на ее лице.

— Видимо, ты на самом деле была сосредоточена, да?

— Ну, здесь около миллиарда людей по фамилии Смит, которые приходят к твоему отцу и примерно десять из них с именем Сандра. Я пытаюсь найти нужного.

— Я могу помочь тебе.

Кира, наконец, улыбнулась, ее глаза наполнились влагой.

— Спасибо.

Ни одна из нас не двигалась, пока мы глазели друг на друга с глупыми улыбками на лицах. Я решила, что это моя ответственность — сделать первый шаг.

— Прости, Кира.

Она даже не колебалась. Она прошагала по бумагам, лежащим на полу, только чтобы подойти ко мне, и я едва поймала ее, чтобы она не упала. Ее медовые светлые волосы коснулись моего лица, когда она обняла меня. Это было самое приятное объятие, которое я когда-либо испытывало.

— Я скучала по тебе, Грэйси.

— Я тоже скучала по тебе, — я обняла ее в ответ и почувствовала жжение в носу. На меня нахлынули все воспоминания нашей дружбы. Мне хотелось вопить, что подошла так близко к тому, чтобы полностью потерять все это.

Кира отстранилась и слегка похлопала мня по плечу.

— Не смей больше так поступать со мной. Я дико беспокоилась. Иногда девушке нужен телефонный звонок.

— Прости, Кира.

— Год! — закричала она, не обращая внимания на мои слова. — За год ни одного слова от лучшей подруги. Да ты хоть представляешь, насколько неловко, когда тебя спрашивают, как поживает твоя лучшая подруга от случайных людей, а ты даже не в курсе?

— Прости.

— А потом мне пришлось слушать Лору, рассказывающую, что Джейсон просто бросил тебя и что ты заслужила это за то, что приняла его. Знаешь ли ты, как долго мне пришлось носить долбаный гипс после того, как я сломала руку, ударив ее? Долго. Это выглядело ужасно, но могло быть еще хуже. Да еще и зуд был жуткий. Я чуть с ума не сошла и сама его не отрезала, но он напоминал мне, что, в конце концов, я получила его за правое дело. Наконец-то!

— Подожди! Ты врезала сестре Джейсона? Когда это было? — спросила я, пытаясь перекричать ее эмоциональную речь.

— Это было где-то месяц назад... знаешь... и он вернулся весь такой самодовольный, потом переехал Бог знает куда. Надеюсь, он в аду, — она сделала глубокий вздох и встретилась с моим потрясенным взглядом. — Лора всем рассказывала, что ты притворилась беременной, чтобы его удержать, и что он чувствовал себя плохо, потому что ушел, поэтому он остался с тобой. Затем, вдруг ты и вправду оказалась беременной. Говорили, что ты ему изменила.

— ЧТО?

— Я знаю! Я выбила ей зуб, затем вырвала клок ее противных волос. Если бы Джош не оторвал меня от нее, она бы из моих рук ела.

У меня голова шла кругом от того, что Лора разнесла такую ложь обо мне. Я думала, мы подруги. Она высокомерная сучка, но когда Джейсон и я начали встречаться, она всегда была со мной такой милой. Мы провели много вечеров вместе, обсуждая не только кучу наших секретов. Ее предательство причинять боль. Сильную.

— Никто ей не поверил, Грэйс. Особенно когда ты провела большую часть своей жизни в этом дурацком городе и была милой со всеми. Никто не поверил, что ты способна на что-то подобное. Даже Лора, но она пыталась прикрыть то дерьмо, которое натворил ее брат.

Кира успокоилась и снова меня обняла, прежде чем я смогла произнести хоть слово.

— Не волнуйся, с моей рукой все в порядке, и доктор был неплохим парнем. Все закончилось тем, что Джош пошел со мной на последний прием к врачу, чтобы убедиться, что он на меня не нападет.

Я засмеялась, наши плечи тряслись, так как мы все еще обнимались. Затем Кира начала смеяться и вдруг никто из нас не мог остановиться.

— Я бы дорого заплатила, чтобы увидеть, как ты ей врезаешь, — выдохнула я сквозь смех.

Она закрыла лицо руками, но ей не удалось скрыть румянец, заливший ее щеки.

— Джош думал, что это была самая классная вещь, которую он когда-либо видел.

— Правильно думал, — начала я. — Кстати, как он?

— Удивительный. Изумительный. Сексуальный. Мой, — она закусила нижнюю губу, моргая серыми глазами. — Думаю, он собирается сделать мне предложение.

— Серьезно? — почти крикнула я.

Она кивнула, и я еще раз ее обняла.

— Боже мой, Кира. Мне так жаль насчет всего этого. Я все забросила, думая, что так будет легче. Я просто не могла выносить это.

Она отстранилась и обхватила мое лицо руками.

— Это потому, что у тебя не было меня. Со мной ты можешь все вынести, могу тебя заверить.

Мы обе плакали. Слезами счастья, слезами сожаления. Это не имело значения, потому что у меня снова была подруга.

Прошло несколько минут, прежде чем мы наконец-то взяли себя в руки.

— А теперь помоги мне убрать здесь все, пока твой отец не вышвырнул мою задницу отсюда за беспорядок в картах. Не знаю, почему он просто не ведет электронные карты, как все.

Я тихо засмеялась и помогла ей собрать бумаги, все еще разбросанные по полу.

— Он не хочет, чтобы что-то потерялось. В этих картах у него есть заметки, которые он делал несколько лет назад, и он думает, что все они исказятся при сканировании.

— Верно. Твой отец удивительный. Ты знаешь, что он просто сделал операцию восьмилетнему ребенку, что, вероятно, спасло малышу зрение? Это решилось в самый последний момент. Он был здесь, осматривал пациентов, и вдруг выскочил из офиса и помчался в больницу, на бегу позвонил родителям ребенка. Сказал им, что точно знает, что с ним не так.

Я гордо улыбнулась.

— Это мой отец.

— В этом весь твой отец, — согласилась она.

Как только мы убрали все карты на место, я помогла ей найти ту, что она искала, пока мы болтали обо всем и ни о чем. Она спросила о прошлом годе, и я рассказала ей правду. Событий было немного. Я работала, едва ела, едва спала. Она бросала на меня сердитый взгляд, поджимая губы и злобно глядя на меня. Тот самый взгляд, который всегда говорил мне, что она собирается надрать мне задницу.

— С этим покончено, Кира. Пришла мама и вбила в меня немного здравого смысла. Мне не лучше, но я счастливее. Я знаю, что то, что я сделала, было проявление скорби. Оттолкнула всех и не заботилась о себе. Я знаю, я слишком далеко зашла. Больше это не повторится.

— Хорошо, — сказала она, скрестив руки на груди. Я последовала за ней, когда она направилась назад к приемной.

Мэнди приветствовала меня улыбкой и обняла, потом вернулась к своей работе. Служащие, которые работали на моего отца, всегда были искренними и добрыми. Ни разу ни один из них не сказал ничего негативного о своей работе или о людях, с которыми они работали. Я думаю, это одна из тех причин, почему мой отец был так успешен. Его работники там были счастливы.

— Итак, расскажи мне, что происходит между тобой и Джошем.

Кира выглядела так, будто ее лицо сейчас треснет от широкой улыбки.

— Около трех месяцев назад мы стали жить вместе.

— Правда? Это здорово. И как тебе?

Она покраснела и отвернулась к компьютеру.

— Потрясающе!

— Давай, Кира. Мне нужны подробности.

Она огляделась вокруг, чтобы убедиться, что никто из пациентов не слышит нас, затем наклонилась ко мне и прошептала:

— Секс даже лучше, теперь нам не приходится ждать каждую ночь, чтобы увидеть друг друга. Я просыпаюсь утром из-за оргазма, который он мне доставляет, и засыпаю ночью, потому что он меня вымотал.

Я хихикала вместе с ней, когда она рассказывала мне подробности того, как они в конечном итоге стали жить вместе. Хоть мы и долго не общались, казалось, много времени не прошло. Между нами всегда так было.

Джош Колсон и Кира Брайтон встречались с тех пор, как закончили школу. Они оказались вместе в одном университете и сразу же нашли общий язык. С тех пор они были неразлучны, и если бы дело было не в загруженном расписании, они оба продолжили бы учиться и работать вместе, они уже были бы женаты. Джош в итоге стал получать полную футбольную стипендию в Вашингтоне в середине первого курса в университете. Пару лет они жили отдельно, ухитряясь поддерживать отношения на расстоянии, полных сомнений разговоров по скайпу и странных выходных на природе. Когда Джош разорвал список контроля доступа, его футбольной карьере официально пришел конец, но он на самом деле не особо об этом жалел. Они хотели быть вместе, и он всегда хотел стать фельдшером. У них обоих были мечты, и они медленно продвигались их воплощению.

— А Джош знает, что ты хочешь свадьбу за рубежом? — спросила я.

— Да, ему нравится эта идея. То есть, мы об этом мало говорили, но когда я упомянула ему об этом в прошлом году, он посчитал это замечательной идеей. Он сказал, раз мы оба закончили школу, ничто нам теперь не помешает. Я думаю, папа действительно напугал Джоша, когда сказал, что повесит его, если я не закончу школу. Джош, по всей видимости, не хотел рисковать, но все нормально. Мы оба действительно счастливы, — сияя, сказала она.

— Я счастлива за тебя, Кира. Вы оба заслуживаете хорошей жизни.

— Как и ты, Грэйс.

Я улыбнулась и кивнула.

— У меня все будет. Просто это займет какое-то время.

Следующий час мы провели, валяя дурака среди пациентов, пока папа, наконец, не вошел через главный вход и не заставил нас обеих пойти домой.

— Если мне придется выслушивать очередную порцию хихиканья, пока я свечу кому-нибудь в глаз, я могу сойти с ума, — сказал он, пытаясь быть серьезным. Улыбка на его лице его выдала.

— Простите, доктор С. Это все ваша дочь, — сказала Кира, подставляя меня.

Кажется, папа был счастлив этому.

— Ну, в таком случае, позовите маму и устройте что-то вроде девичника. Вам это явно необходимо.

Кира и я начали хихикать еще до того, как ушли. Папа только покачал головой, махнув на прощание рукой. Мы остановились у машины Киры и решили оставить папе мою, чтобы он смог добраться домой. Я написала маме сообщение, она должна уйти из библиотеки через десять минут, и сказала ей, чтобы она принесла суши, чтобы хватило бы на нас троих. Кира привезла нас в дом моих родителей, и мы устроились со стаканами вина, затем появилась мама, ее руки наполняли пакеты, полные суши.

— Я умираю от голода, — сказала она, когда мы начали открывать коробки. — Я была так занята чтением детям сегодня днем, что забыла перекусить после завтрака.

— Вот черт! — вскрикнула я. — Я должна была сходить в библиотеку и посмотреть, найдется ли там что-нибудь, чем можно было бы помочь Меррику с брайлевским шрифтом. У вас есть что-нибудь подобное?

Мама постучала по подбородку тонким пальцем, ноготь которого был покрыт ярко красным лаком. Она всегда была такая собранная.

— Уверена, что да. И твой отец тоже, возможно, знает некоторых людей, которые могут помочь.

— Меррик? — спросила Кира.

— Меррик Тэтчер. Сосед.

— Аааа, точно. Я знала, что он был ранен, но я только смутно припоминаю, как кто-то говорил мне, что он потерял зрение. Почему ты ему помогаешь?

— Я его сиделка, — пожала я плечами.

У Киры рот открылся от удивления, и кусок суши, который свисал с палочки, упал на тарелку.

— Серьезно?

— Да. Он в инвалидной коляске, пока не заживут его ноги, и до прошлой недели его левая рука была в гипсе, но ему все еще нужна хоть какая-то помощь, пока он не привыкнет.

Кира и мама обменялись взглядами и... улыбнулись?

— Что?

Кира сделала глоток вина, прежде чем осторожно поставить стакан на стол и наклониться вперед. Она смотрела мне прямо в глаза, сосредоточенно нахмурив брови. Я начала теребить пальцами палочки для еды от ее долгого пристального взгляда.

— Ты сиделка Меррика Тэтчера. Тебе приходится прикасаться к этому прекрасному мужскому экземпляру почти каждый день, черт, вероятно, ты видела его голым, и ты не посчитала важным рассказать мне об этом? — голос Киры становился громче и громче с каждым словом, и я не могла остановить смех, который рвался наружу.

— Она считает, что это смешно, Алэйна. Это смешно?

Мама начала смеяться вместе со мной.

— Боже мой, я и забыла, что вы обе когда-то жутко были влюблены в него.

Кира проворчала что-то насчет того, что она была влюблена в него сильнее, чем я, затем покачала головой и вернулась к теме разговора.

— Об этом ты должна была сказать мне в первую очередь после извинений, — требовательно сказала она.

— Правда? Мне нужно было войти и сказать: «Прости, что была ужасной подругой, Кира, но мне пришлось смотреть на голого Меррика Тэтчера, и я думаю, нам снова следует стать друзьями».

— Да! — крикнула она. — На самом деле, может быть, тебе и не нужно было извиняться. Это не имело бы значения после слов «Меррик Тэтчер» и «голый» в одном предложении.

Она скрестила руки и отвела от меня взгляд, как будто была сердита и даже не хотела смотреть на меня.

— Кира, я даже не вижу его абсолютно голым. Я помогаю ему с душем, но никогда не ничего не вижу.

— Почему? — требовательно спросила она.

— Потому что я накрываю его полотенцем. Ему не нужно, чтобы я смотрела на его... нет, ты знаешь, когда мне нужно помочь ему как медсестра.

Она выглядела разочарованной, но быстро решила, что я права.

— Расскажешь, какой он сейчас? Я имею в виду, прошло столько лет, и он никогда по-настоящему не разговаривал с нами. Мне всегда было интересно, он, и правда был, полным придурком или, на самом деле, был веселым и милым парнем, как все говорили.

Я минуту подумала над своим ответом и решила сказать ей правду.

— Сейчас он злой. Он многое пережил, и ему все время больно. Любой бы злился. Хотя есть моменты, когда я вижу прежнего Меррика. Того, кого все обожали. Он на самом деле может быть веселым, но большую часть времени он просто напряжен. Хотя он хороший человек. Он пожертвовал собой ради своей страны, ради нас. Одно уже это обстоятельство делает его удивительным.

Мои щеки залил румянец, а в животе трепетало, когда я говорила о Меррике. Я начала запихивать суши в рот, чтобы не видеть реакцию Киры и мамы.

— Что у него повреждено? — спросила Кира минуту спустя.

Я вздохнула и сделала еще один глоток вина, бросив взгляд на маму, которая выглядела такой же сгорающей от любопытства, как и Кира. Я по-настоящему не говорила с ней о его ранах, так как я правда не имела права делиться с ней этой информацией, потому что я была его сиделкой.

— Он обжегся. Сломал ногу в нескольких местах. Его левая рука была просто месивом, я думаю, так как у него было несколько операций на ней. Если не вдаваться в подробности, думаю, что левая сторона его тела ближе всего была к взрыву.

Казалось, Кира чувствовала, что я не могла сказать больше о Меррике, чем сказала, не нарушая его частную жизнь. То, что я рассказала, уже было известно о нем во всем городе. Тот, кто не видел его, на самом деле не знал бы всего остального.

— Ему восстановят зрение?

Я покачала головой.

— Насколько мне известно, нет, но сейчас он не особенно уступчив, судя по тому, как проходят визиты врача. Я думаю, единственная причина, по которой он легко согласился пойти на последний прием, это потому, что он хотел избавиться от гипса.

— Могу представить, — сказала Кира, отпивая глоток вина. — Хуже не бывает.

— Твой отец сказал, что он наблюдал за его состоянием, — вступила в общий разговор мама, снова меня удивив. — Он разговаривал с Мерриком вскоре после его возвращения домой, и хотя Меррик не думал, что это к чему-то приведет, твой отец все еще звонит столько, сколько может.

— Я и понятия не имела, — выдохнула я.

Мама кивнула:

— Наши семьи на протяжении нескольких лет были соседями, Грэйс. Эмма и я стали хорошими подругами. Джефф и Нейтан тоже. Меррик всегда был милым мальчиком, и у него было слишком много возможностей. До сих пор есть. Его время в вооруженных силах только добавило их.

Я размышляла над этой информацией остаток ужина, пока мы болтали о свадьбах и обручальных кольцах и истории о том, как папа сделал предложение маме. Я в жизни так не смеялась, и было приятно, наконец, почувствовать, что я могу смотреть вперед. У меня был кусочек моей прошлой жизни, но она была лучше прежней. Она была в настоящем, и она была необходима.

Я только надеялась, что Меррик однажды сможет найти такое спокойствие. Даже если это будет означать абсолютное начало новой жизни.

— Итак, что ты собираешься делать четвертого июля? — спросила Кира, когда я провожала ее к машине пару часов спустя.

— Я не знаю. Это уже в эту пятницу, так?

— Угу. Джош на вызове, поэтому на самом деле мы особо не планируем, но мы подумали пойти в школу посмотреть на фейерверк. Я знаю, ты и твои родители обычно смотрите отсюда, так как здесь так близко, но если ты хочешь пойти с нами...

— Возможно, — сказала я, пожав плечами. — Я не знаю, полностью ли я готова общаться с таким количеством людей. Слишком много вопросов.

— Я понимаю. Правда. Но не закрывайся слишком сильно. Так будет только хуже.

Я кивнула, зная, что она права. Это было легче сказать, чем сделать.

После короткого объятия Кира забралась в машину и, высунув голову из окна, послала мне озорную улыбку.

— Или, может быть, ты будешь слишком занята с Мерриком.

Я закатила глаза и помахала ей на прощание, когда она выезжала с подъездной дорожки. Когда я повернулась, чтобы пойти к крыльцу, я бросила взгляд на соседский дом.

О четвертом июле мне даже в голову не пришло за последние пару недель, так как я работала с Мерриком. Я не могла представить, что он будет отмечать праздник, так как почти не выходил из дома. Это был еще один пункт в списке вопросов, которые мне нужно было задать Эмме.

Возможно, он и не хотел праздновать, но я буду уверена, что он не один.

Глава 6

Меррик

Раньше я любил День Независимости.

Парады, еду, игры в софтбол. Даже людей.

Это было празднование с одной единственной целью: просто быть свободным. Чествование жертв, принесенных во имя этой свободы.

Теперь же это как еще один день в аду.

Только от мысли, что вокруг меня столько людей, моя кожа покрывается мурашками. Запахи, звуки... все это было для меня слишком. Я мог чувствовать все через окно моей комнаты. Вкус и запах дыма, исходящий от грилей на каждом заднем дворе, смех и радость в каждом голосе. Это была перезагрузка чувств для человека, неспособного видеть, что происходит.

Мама потратила целую неделю, умоляя меня хотя бы подумать, чтобы присоединиться к ним на ярмарочных площадях по окончании парада. Я умолял ее просто оставить меня в покое. Потратил целую неделю, пытаясь доказать, что я в порядке. Что все в порядке.

— Только этот год, мам. Просто дай мне этот год. Я пока не могу этого сделать.

Она колебалась, но кто бы отказал слепому в этой единственной просьбе.

— Хорошо, сынок. Мы будем у фейерверков.

— Не беспокойся. Я буду в порядке. Ты можешь заглядывать ко мне в течение дня, но все, что я собираюсь делать, — это немного отдохнуть.

Это, конечно, вызвало несколько вопросов о том, почему я не спал и почему я был таким упрямым. Митч и Мика не успокаивались, пока отец, наконец, не занял твердую позицию и не велел всем перестать относиться ко мне как к ребенку.

Я хотел обнять его и упасть к его ногам за этот жест. Я просто хотел проспать все это.

Грэйс намеревалась согласиться с моей матерью, что мне не следует оставаться одному в такой важный праздник. Хотя она не упрекала меня за это, у нее для этого была вся неделя. Я думаю, она просто немного понимала меня.

День прошел без происшествий. Мама справлялась обо мне каждый час по телефону и заезжала ко мне каждый второй час, чтобы убедиться, что я все еще жив и энергичен.

Я не переставал просить ее не беспокоиться. Со мной все будет в порядке.

Потом я вспомнил, что в Моргане фейерверки можно будет услышать повсюду.

Я не говорю о маленьких, которые все дети и их матери зажигают на улицах. От тех у меня мышцы напрягались, но я мог справиться с ними. Я говорю о тех, которые заставляют маленькие фейерверки выглядеть как вспыхивающие бомбы.

Я сидел у окна в своей комнате, как и всегда, ожидая, когда мной овладеет сон, после того как мама снова запихнула мне в глотку пару пилюль. Это был самый первый громкий шум, от которого все мои внутренности попытались прогрызть себе выход.

Я не был в порядке.

БУМ! ХЛОП! БУМ! БУМ! ХЛОП!

Все это произошло так быстро. Сработал инстинкт, так же, как и огромная доза адреналина. Я оказался на земле, прежде чем снова накатило. Боль в ноге и руке была сильной, но она не шла в сравнение с той болью, которая, как я знал, вот-вот должна была прийти.

Голоса и крики смешались с взрывами. Крики я не мог разобрать. И вдруг я снова оказался в том гребаном грузовике, уповая на Бога, чтобы этот вечер не оказался вечером, когда мы все умрем страшной смертью.

Треск огней и свист пуль заполнил мой слух. Я накрыл голову, благополучно избежав еще три взрыва, прежде чем мое тело включило автопилот.

Убежище. Найти убежище.

Я не знал, куда идти, где я вообще был. Мне только нужно было найти убежище.

Я налетел на стену, заползая на упавшую коляску, когда искал безопасное место, где я мог бы отсидеться. Вместо холодного металла кресла я почувствовал песок между пальцами. Вместо теплого легкого ветерка летнего вечера я почувствовал кровь, стекающую мне на глаза.

Я не видел ничего перед собой, когда тянулся за пистолетом, которого там не было.

Картинки всплывали у меня в голове, и каждый удар посылал мое сердце нестись галопом. Я зажмуривал глаза, ожидая удара.

Он надвигался. Он всегда появлялся.

Моего слуха достиг приглушенный голос. Затем меня окружило что-то теплое и мягкое. Что-то, что пахло не как песок и кровь, которые я, без сомнения, мог узнать, накрыло мою кожу. Оно крепко меня держало. Накрывая мою голову и защищая мое тело от неизбежного удара от того, чем в нас стреляли.

Гудящий звук заполнил тишину между каждым взрывом и хлопком. Они продолжались, но мелодия медленно начала заглушать треск в моих ушах. Я открыл глаза, но ничего не увидел.

Я либо умирал, либо спал. В любом случае в реальности меня больше не было.

— Ты здесь, Меррик. Со мной. Именно здесь, а не где-то. Это фейерверки. И ничего больше, — сказал голос, дрожащий, как дрожало мое тело. — Ты здесь и ты в безопасности. Я смогу защитить тебя.

Ангел, не иначе. Это должно было случиться.

Я обвил ее руками, чувствуя потребность защитить ее от того, что бы там ни приближалось, но я слишком далеко зашел. Я не мог никого защитить, если не мог видеть. Я уронил голову ей на грудь и снова зажмурился, спасаясь в холодном поту. Все это время, пока раздавались взрывы, она, вцепившись в меня, напевала песню.

Когда наконец-то наступила тишина, все мои чувства, казалось, отстранялись от воспоминаний. Я не чувствовал огня или запаха горящей плоти, только сладкий, знакомый запах. Я не чувствовал песка и крови, только мягкость по щеке. Я не слышал ничего, кроме этого сладкого голоса, который я знал слишком хорошо.

Грэйс.

Дышать стало легче, но боль в моем теле с каждым вдохом только усиливалась.

— Ты вернулся? — прошептала Грэйс.

Впервые за долгое время мне по-настоящему этого захотелось. Мне захотелось быть дома вместо того, чтобы расплачиваться где-то там. Мне хотелось, чтобы это закончилось, вместо того, чтобы снова и снова переживать каждый момент.

— Я вернулся, — сказал я скрипучим голосом.

Надолго ли?

***

Прошло три недели, а я все еще не поблагодарил Грэйс за то, что она сделала тем вечером.

Как поблагодарить человека за, выражаясь фигурально, спасение чьей-то жизни? Никак.

Вот и я не могу.

Следующие несколько недель мы ходили на цыпочках друг вокруг друга. Общение было натянутым, но все-таки было. Ничего личного или назидательного. Грэйс не произнесла ни слова о том, что случилось, и я не мог поднять эту тему, не чувствуя себя слабым. Мы оба делали вид, что ничего такого никогда не происходило.

Она не рассказала маме. По крайней мере, в этом я был уверен. В противном случае моя мама была бы хныкающим воплощением вины за то, что ее самой там не было. Еще одна вещь, за которую я должен был быть ей благодарен.

Именно тогда, когда я открыл рот в сотый раз, пытаясь сказать что-то — хоть что-нибудь — она, наконец, сжалилась надо мной.

— Отпусти это, Меррик, — заявила она.

Воспоминание о ее руках, обхвативших меня, защищающих меня, когда она не должна была это делать, заставило меня спросить:

— Почему?

Она ничего не ответила, но, на самом деле, ей и не нужно было.

Грэйс снова спасла меня.

Не впускать ее в свою голову становилось все труднее и труднее. Она была такой мягкой и теплой и пахла так чертовски вкусно. Мне хотелось протянуть руку и прикоснуться к ней, когда я знал, что она была так близко, но я так и не сделал этого. Ее спокойного прикосновения должно было быть достаточно, пока.

Мне становилось лучше, когда я садился и вылезал из коляски. Грэйс помогла мне найти более удобный способ, который уменьшал стресс на мои ноги и позволял больше использовать силу верхней части тела. С левой рукой без гипса все еще было не очень легко, но немного удобнее иметь еще одну конечность, даже если она еще слабая. Съёмный фиксатор, который прописал мне носить доктор Хопкинс, был занозой в заднице, но, по крайней мере, я мог его снять и почесать нежную кожу под ним.

Ощущение шрамов, ползущих по коже моей руки и кисти, было постоянным напоминанием о боли, которую я терпел, вытаскивая Райана из того горящего грузовика. Я чувствовал боль, но, в то время, это было неважно. Все, что имело значение, это необходимость оттащить моего друга подальше от опасности.

Райан выжил, и теперь, благодаря этой искалеченной руке, держал на руках свою маленькую девочку. Я гордился собой, но она все еще болела. В тот день я слишком много потерял, и хотя Райан был важен для меня, у остальных тоже были семьи и дети.

Просто еще одно болезненное напоминание, которое мне следовало принять в тот день. Не их.

Не нужно себя недооценивать.

Слова Грэйс, несомненно, возымели на меня эффект. Все говорили мне прекратить себя ненавидеть. Дело было в том, что ненависть к себе совсем не требовала усилий. Было проще верить в свою неадекватность, но она была права. Я недооценивал себя с самого начала, и хотя все еще хотел идти легким путем, я начал думать, что ненависть к себе была самой слабой частью меня. А не мое разбитое тело.

Грейс постоянно говорила о своей подруге Кире и ее без пяти минут женихе, Джоше Колсоне. Я когда-то знал Джоша, но мы никогда не были друзьями. На самом деле, я плохо помнил Киру.

Для Грэйс это было неудивительно.

— Мы оба продолжали прятать головы в песок и никого из нас никогда не приглашали на безумные вечеринки, на которые ты ходил.

— Серьезно?

— Серьезно. Мы никогда не подходили тем детям, поэтому предпочитали держаться вместе. Хотя я не думаю, что мы на самом деле что-то упустили.

— Ты и не упустила, — сообщил я ей. — Те вечеринки были не чем иным, как детскими попытками найти способ напиться. Спустя некоторое время это устаревает.

— Тогда почему ты ходил к ним?

— Потому что мои друзья ходили. Потому что они ждали, что я пойду. В основном эти вечеринки были веселыми, но впоследствии не стоили потраченного времени.

С минуту она молчала, потом спросила:

— Ты знал с самого начала, что собираешься пойти в вооруженные силы?

Я не был готов к этому вопросу, и еще меньше я бы готов к ответу. Мое решение стать военным, на самом деле, не было загадкой для меня. С самого начала я знал, что мне не нужны были деньги на обучение, и меня никогда не интересовала экстремальная подготовка, через которую мы все проходим. Просто что-то внутри меня хотело быть частью чего-то важного. Частью чего-то невероятного. Часть меня также хотела дисциплины и ответственности. Жизнь всегда была такой легкой для ребенка с прямой дорожкой, протоптанной перед ним. С друзьями и девушками, которые хотели его. Я хотел чего-то непредсказуемого, чего-то сложного.

Я всегда гордился, что служу своей стране. Первый день, когда я прибыл в часть, был наполнен ощущением, как будто я вернулся домой. Там я ощущал себя «своим» и знал, то смогу принести пользу.

Те первоначальные причины быстро изменились. Дело было больше не в вызове или в цели, дело было в человеке рядом со мной и в том, кто рядом с ним. Дело было в моих братьях по оружию. Дело было в том, чтобы их защитить и за них сражаться, потому что они сражались за меня.

Грэйс не слышала об этих причинах, потому что я ей не рассказывал. Я не мог подобрать слова, чтобы объяснить их ей, и даже если бы я смог, она не поняла бы. Поэтому, как невнимательный придурок, каким все меня считали, я просто пожал плечами и укатил назад в свою комнату. В убежище, которое больше не было убежищем.

Она не спрашивала снова, и в итоге мы держались подальше от этой темы.

Мне не было стыдно или страшно говорить об этом. Просто трудно описать что-то подобное. Трудно объяснить кому-то, что где-то там ты уже принял свою смерть. Что о тебе речь больше не идет.

Возможно, однажды я расскажу ей. Возможно, однажды она просто узнает, потому что она знала меня. Или, возможно, однажды причины изменятся, и я не буду чувствовать столько сожаления.

Дни проходили словно в тумане. Довольно скоро июль подошел к концу, и внутри меня поселился жар августа. И все-таки не то, чтобы я не хотел находиться где-то там. Это были дни, когда Грэйс сидела на заднем крыльце, нежась на солнце.

— Ты почувствовал бы себя лучше, если бы ощутил на своем лице немного солнца. Это приятно, — сказала она.

Я соблазнился, но знал, что все равно буду в темноте, пока на своем лице я буду чувствовать тепло солнца... это было, как снова и снова погружаться в ночной кошмар. Я не мог рисковать. Особенно когда хотел, чтобы все оставили меня в покое.

Грэйс держала окна открытыми, а я не спорил. Она хотела света, она могла иметь его. Это подходило нам обоим.

Я начал следующий, более интенсивный уровень терапии для руки. Это оказалось еще большей головной болью, как я и ожидал. Неподвижность пальцев не позволяла делать что-то без боли, и каждый раз, когда я пытался что-то схватить, это было, как начать с нуля. Я едва мог поднести вилку ко рту без дрожи.

Я устал от ограничений, которые у меня все еще были, и я терпеть не мог того, что неспособен был пользоваться своим телом. После всей работы, которую я проделал, чтобы позаботиться о нем, чтобы превратить его в оружие, которое я собирался использовать, когда захочу, для меня было сложно принять, что оно никогда не будет прежним.

И все же я продолжал пытаться. Уже выяснили, что я козел, так почему бы не добавить ее и упрямство ко всему этому?

Грэйс помогала мне с терапией и основными вещами, которые все еще было сложно делать, не причинив себе боли. Она тоже продолжала пытаться кормить меня обезболивающими, которые больше не заглушали боль. С каждым шагом я боролся с ней, а ей приходилось иметь дело с моим продолжительным упрямством, но она делала это без труда. Любой другой к этому времени уже съездил бы мне по лицу, но не Грэйс. Ее терпение было почти завидным.

Самым сложным было привыкнуть к слепоте. Грэйс выполняла приказания моей матери и нашла для меня лучший способ выучить шрифт Брайля. Это было трудно и неприятно. Моими толстыми пальцами было тяжело сосредоточиться на одной линии за раз, но я делал успехи, даже если они были незначительными. Я должен был благодарить за это Грэйс, но она настаивала, чтобы я благодарил мою маму.

Что я и сделал.

В последнее время я не заработал бы звания сына года, и мама не заслужила такого отношения, которое она получила от меня за последние несколько месяцев. Отец выворачивал меня наизнанку столько раз, что я не мог посчитать, но мама всегда осталась спокойной.

Я ее не заслужил.

Я сказал ей об этом, и в результате она по-своему устроила мне головомойку. Думаю, она очень злится, когда ее дети не понимают, как она их любит.

Грэйс также организовала для меня шкаф. Толстые вешалки для свитеров и курток, вешалки поменьше для футболок. Она использовала ту же технику, которую она использовала в душе, терпеливо направляя мой процесс нахождения одежды.

— Прикосновение — твой друг, Меррик, — сказала она, сжимая мою огромную руку в своей крошечной. Ее кожа была такой нежной, что я с трудом мог сдержаться и не погладить своим большим пальцем по тыльной стороне ее руки, просто чтобы почувствовать ее.

Прикосновение было моим другом, но прикосновение к Грэйс было бы смертельно для меня. В своей попытке заглушить любые мысли о сексе с ней я едва понимал, что она мне говорила. Я бы не сказал, что они возникли из ниоткуда, но они определенно были неожиданны.

— Пусть твои пальцы найдут детали, которые дадут тебе информацию, которая тебе нужна, чтобы знать. Ощущение вешалки, ощущение рубашки. Запомни их.

Следующий час она провела, просматривая мои рубашки и рассказывая мне, как они выглядели, когда я проводил руками по материи. К тому времени, когда мы закончили, я мог определить две из моих любимых рубашек без ее помощи, и я мог различить несколько своих свитеров.

Не поймите меня неправильно. Было несколько раз, когда я чувствовал, что ничто не поможет мне, но Грэйс всегда доказывала, что я неправ. Ей хорошо удавалось находить новые способы достучаться до меня, и у меня лучше получалось уменьшить ругательства и недовольных восклицаний.

Я даже перестал ворчать, когда мама начинала нянчиться со мной, напоминая себе, что, отталкивая ее, я только оттолкну Грэйс. Она — моя мать и заслуживает мое уважение и любовь.

Но я не мог потерять Грэйс. Не сейчас. Когда ее голос был единственной вещью, которая помогала мне засыпать по ночам.

Я не знаю, пела ли она только для меня или это было то, что она всегда делала. Я точно не помню, чтобы слышал ее, когда мы были маленькими, но тогда было много вещей, которые я упустил из виду. Так или иначе, это был мир, который я ощущал, когда она пела — или даже говорила — что заставляло меня еще больше отчаянно нуждаться в ней.

Мы вместе ужинали в пятницу вечером. Я слушал, как Грэйс говорила о моем приеме на следующий день, о том, что ждать от нового терапевта, к которому меня отправили. Я не хотел проходить через бесконечные расписания врачебных приёмов, но Грэйс велела мне перестать вести себя как ребенок и разобраться с этим. Обещание суметь наконец взять что-нибудь своей левой рукой, не чувствуя себя при этом сосунком, удержало меня от дальнейших споров.

Я переборщил с упражнениями на этой неделе и едва мог пошевелить рукой, когда просыпался каждое утро. Грэйс стала прятать мячик, который мне дали, чтобы я усиливал свою хватку. Небольшая раздражительность только еще больше проявлялась, когда подходило время для терапии. Сегодня вечером она сделала исключение.

Грэйс начала готовить чаще, и мама была благодарна ей за помощь. Она хорошо готовила и частенько позволяла мне помогать, чтобы я мог чувствовать, что вношу свою лепту в собственную заботу о себе. Иногда я снова ощущал себя ребенком. Я бы никогда не смог сам хорошо готовить, но это не было проблемой. Больше не было. Проблема была в том, что я больше не хотел быть один.

Мама явно видела это и начинала говорить о Грэйс при каждом удобном случае. Когда Мика заезжал в начале недели и спросил о ней, я не сомневался, что мама вмешалась. Моя семья хотела, чтобы я был счастлив, но они просто не понимали, что такой, как я, не мог быть с такой, как Грэйс. Больше не мог.

Она заслуживала кого-то лучше. Кого-то нормального.

В первую очередь, совсем не помогало то, что ей платили за то, чтобы она проводила время со мной.

— Как тебе спагетти? — спросила Грейс, прерывая мои невеселые мысли.

— Вкусные, — ответил я, поднимая вилку здоровой рукой и съедая ещё кусочек. Она задела меня плечом, и я выпустил мячик из больной руки. Он шлепнулся в мою тарелку, и я почувствовал, как соус забрызгал мою рубашку.

— А, черт! — проворчал я и, не долго думая, бросил вилку, с грохотом отправив ее на пол. Я покачал головой и попытался оттолкнуться от стола, но рука Грэйс на моем плече остановила меня.

— Ничего не было испорчено, Меррик. Просто на твоей пасте осталось совсем немного соуса, — бодро сказала она, убирая мячик из моей тарелки. Я слышал, как она передвигалась по кухне и открыла ящик, затем вложила мне в руку другую вилку.

Бегущая вода и звук ее напева заставили меня навострить уши. Я предположил, что она мыла мячик, но я не спросил и не шевелился. Когда она снова села рядом со мной и передала мне его, гнев, который чувствовал минуту назад, исчез.

Все в жизни случается к лучшему для нас, и пусть даже если бы случалось со мной чаще, чем совсем бы не происходило, Грэйс доказала бы, что это ерунда. Это можно почистить, вымести и забыть со временем.

Да, гнев исчез, но отчаяние все еще оставалось. Я хотел видеть, как она мне улыбается и говорит, что все будет хорошо. Я хотел видеть терпение в ее глазах бесконечное терпение ко мне.

Но я не мог.

Я даже не знал, как она выглядит, и, наконец, до меня дошло, что я никогда не спрашивал.

— Грэйс?

— Да?

Я откашлялся и, медленно сделав глоток воды, осторожно к ней повернулся.

— Какого цвета твои волосы?

Она явно не ожидала этого вопроса. Доказательством этому было ее потрясенное молчание.

— Грэйс?

— О, Боже, я даже не подумала рассказать тебе, как я выгляжу, — сказала она с улыбкой в голосе.

— Я никогда и не спрашивал, — подчеркнул я.

Она заерзала на стуле и отодвинула тарелку, звук заставил меня забеспокоиться. Затем я почувствовал прикосновение к моей рубашке спереди: она вытирала соус.

Боже, если бы она знала, как это на меня действовало.

— Ммм, каштановые.

— Какого оттенка?

— Разве каштановый оттенок не один?

Я покачал головой и закатил глаза.

— Оттенков каштанового много. Светло-каштановый, темно-каштановый, рыжеватый, золотистый.

— Темно каштановые. Темнее твоих, — быстро сказала она.

— Какой длины?

— Чуть ниже лопаток.

Я кивнул и, подняв руку, показал на мои глаза.

— А какого цвета у тебя глаза?

Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

— Они на самом деле не однородного оттенка. Орехового цвета, я думаю.

Мне нужно было больше. Мне нужно было видеть ее у себя голове, запомнить, как она выглядела. Я знал, я видел ее все те годы назад. Я должен был видеть ее.

— Опиши мне их.

Она сухо засмеялась.

— Что? Как?

Я продолжал смотреть вперед и пожал плечами.

— Иди и посмотри в зеркало, если необходимо, но мне нужно, чтобы ты описала их для меня.

— Зачем?

— Пожалуйста.

Я не знаю, почему не смог просто принять ее простой ответ. Я мог представить пару карих глаз, обрамленных длинными черными ресницами. Я мог видеть их в своей голове так ясно, что это могли быть ее глаза, которые я на самом деле представлял. Но мне нужно было быть уверенным. Мне нужно было представить их точно такими, какими они были. В тот момент ничто больше не удовлетворило бы меня.

Грэйс поднялась со стула и направилась в коридор. Я съел еще немного спагетти, пока ждал и пытался успокоить свои нервы. Мне не следовало расспрашивать свою сиделку, как она выглядит, потому что это только усугубляло мое положение. У меня уже были к Грэйс чувства, которые я не совсем понимал. Чувства, которые я не имел права иметь к ней. Большую часть нашей жизни мы были соседями, и не один раз я видел ее в полном смысле слова. Я был невнимательной скотиной.

Сейчас?

Все было по-другому.

Грэйс вернулась минуту спустя, села на свой стул и снова коснулась моей руки. Я почувствовал, что хватка на мячике для упражнений снова немого ослабла, я был ошеломлен от чувства ее близости ко мне. В этот раз я удержал себя в руках.

— Они золотисто-карие ближе к зрачку, затем они меняют цвет на серо-голубой. Внешний край скорее зелено-голубой. И везде немного коричневых пятнышек.

Другими словами, это были глаза, в которых я мог бы утонуть, если бы я мог, черт возьми, видеть их.

— Ты высокая? — спросил я, чувствуя, что ее образ формируется у меня в голове. — Вообще-то я мог бы определить, но коляска...

— Примерно пять футов три дюйма. Совсем не такая уж и высокая.

Достаточно высокая, чтобы идеально уместиться у меня на груди, и если бы я стоял, макушка ее головы, вероятно, как раз доставала бы до моего подбородка.

— А твой нос?

Она тихим голосом засмеялась. Я мог представить, что она качает головой, но другого способа выяснить, как она выглядела, не было. Вместо того, чтобы поспорить об этом, она, казалось, согласилась ответить на все мои странные вопросы.

— Я даже не знаю, как его описать.

Я пожал плечами.

— Он маленький и узкий? Прямой? Крючком?

— Он прямой. Думаю, что скорее маленький. Мне всегда казалось, что он немного заострен. Весь покрыт веснушками.

Мои губы сложились в улыбку. Вот подробности, которые мне нужно было услышать.

— Твои уши?

Я услышал, как она зашевелилась на стуле, и предположил, что она дотронулась до своих ушей. Я сжал руки в кулаки, чтобы подавить сильное желание коснуться их самому.

— Это просто уши. Не слишком большие, не слишком маленькие. Мне нравится носить свисающие серьги. Мочки нормального размера? — она произнесла это как вопрос, и я почувствовал, как ее рука снова прикоснулась к моей, когда она пожала плечами.

— Ты уверена насчет этого?

Она вздохнула, прежде чем сказать:

— Да, уверена.

Других вопросов, которые я мог бы задать, не выглядя при этом как проныра, не было. Полные ли у тебя губы? Есть ли у тебя ямочки, когда ты улыбаешься? Твоя шея тонкая и нежная? И я не стану даже начинать задавать вопросы о том, что я хотел бы знать об остальном ее теле.

— Что-нибудь еще?

Я прокашлялся и отъехал от стола. Существовал еще только один способ для меня увидеть ее, но я не хотел ставить ее в неловкое положение.

— Хм, нет. Ничего, что будет...

Я почувствовал, как ее рука легла на мою, останавливая меня, чтобы я не уехал, не сбежал от нее, прежде чем я скажу что-нибудь глупое.

— Я знаю, ты не помнишь меня до этого, но я... — она осеклась, ее пальцы сдавили мне кожу.

Боже, если бы я мог прикоснуться к ней, мне не нужно было бы задавать вопросы. Я бы смог чувствовать каждый нежный изгиб и контур, и кроме этого мне не нужно было бы больше ничего. Если бы я только мог прикоснуться к ней.

— Я никогда не была одной из тех девушек, рядом с которыми ты оказывался слишком часто.

Я нахмурился и подался вперед в ожидании объяснения. Я понятия не имел, о чем она говорила. Конечно, она не была одной из тех девушек. Она была настоящей и милой, полной сочувствия и умной. Те, другие девушки были просто фальшивками. Красота была только снаружи.

— Я никогда не была по-настоящему красивой. По крайней мере, не той красотой, которую видели бы все. Я была типа неуклюжей и занудной, но круглее в тех местах, где другие девушки были плоскими. И до сих пор я такая. Это важно?

Я помедлил, прежде чем кивнул своему пониманию, улыбаясь, когда я представил ее себе.

— Так, значит, ты говоришь, что выглядишь как настоящая женщина, а не предмет мебели?

Она открыла рот от изумления и убрала руку с моей руки.

— Я этого не сказала.

Я ждал, когда она продолжит. Скажет хоть что-нибудь, что дало бы мне более четкое представление о ней. Она продолжала молчать. Мне начало казаться, что воздух вокруг меня стал слишком плотным, чтобы им дышать.

Грэйс откашлялась и поерзала на стуле. Я хотел знать, что она сейчас делала со своими руками. Она сцепляла их вместе? Клала их на колени? Взъерошивала ими волосы? Смотрела ли она на меня или старалась избегать этого?

— Я — это я, — спокойно сказала она.

— Ты красивая, — слова вылетели из моих уст без подсказки, но внутри меня не было ничего, что захотело бы забрать слова назад.

Она самоуничижительно засмеялась, и мне снова стало интересно, что она делала со своими руками.

— Может быть, я и слепой, Грэйс. Но, все же, некоторые вещи я вижу.

Молчание.

Я понятия не имел, что делал, но черт меня побери, если я мог остановиться. Последние несколько недель были просто пыткой. Ошеломляющее страдание, мне хотелось, чтобы оно закончилось и длилось вечно. В каком-то смысле это был мир. Быть с ней, заменившей все остальное. Я не хотел от этого отказываться.

Но, по ее словам, я — это я.

— Я устал. Думаю, пойду спать, — пробормотал я. Моя левая рука заболела, когда я схватился за холодный металл колеса. Я повернул коляску и на ощупь объехал стол. До моего слуха донесся звук движения Грэйс, когда она начала собирать тарелки, которые все еще стояли на столе. Я покачал головой и выругался про себя. Я не хотел, чтобы она убирала за мной беспорядок, но я все равно бы был бесполезен.

— Я приду в понедельник, Меррик. Доброй ночи.

Доброй ночи?

Доброй ночь была бы, проведи я ее за разговорами с ней и слушая ее рассказы о ее подруге и ее родителях. Слушая ее рассказы о ее любви к музыке и рассказывая ей о вещах, которые я любил... о вещах, которые я привык любить.

Еще было совсем не поздно. На самом деле, я был уверен, что не было даже шести часов к тому моменту, как Грэйс закончила убираться на кухне. Сигнал ее телефона заставил меня прислушаться, приглушенный звук ее голоса почти так же успокаивал, как ее пение.

Я сидел в темноте и слушал с минуту, но мои чувства усилились, когда я услышал панику в ее голосе. Шаги быстро приближались, когда она направилась в мою комнату, и я развернул коляску, когда услышал ее у двери.

— Что не так?

Она сделала глубокий вдох, и ее шаги приблизились. Своей маленькой рукой она схватила меня за руку и вложила мне в ладонь сотовый телефон, загнув мои пальцы вокруг него.

— Это твой отец. Ему нужно с тобой поговорить.

Я поднес телефон к уху и прежде, чем сказал хотя бы слово, услышал суету на заднем фоне.

— Папа?

— Меррик, это твой брат. Митч попал в аварию и прямо сейчас он направляется в больницу.

«Митч?»

«Мой младший брат попал в аварию».

«В какую аварию?»

«Сильно ли он ранен?»

«Был ли с ним кто-нибудь еще?»

В голове роились бесконечные вопросы, но только один из них выделялся среди других. Перед моими бесполезными глазами возникла картинка, и я снова увидел их. Моих друзей, огонь.

Я слышал, как плакала мама, а отец пытался ее успокоить. Я закрыл глаза и сделал вид, будто это было причиной, по которой я мог избавиться от этой картинки. Я перестал бы все это видеть. Все внутри меня перемешалось, я крепко сжал телефон. Скрип пластика под давлением был единственным звуком, который позволял мне не терять связь с реальностью.

— Он...

— Он жив, и, кажется, Мика считает, что он будет в порядке, но у него есть пара довольно серьезных ранений.

— С остальными все в порядке?

— Да, они в порядке. Он был один, и другой водитель жив, но только потому, что он примерно в пять раз превысил допустимый уровень алкоголя в крови. Еще нет и шести, а парень уже был пьян.

Эта информация разозлила меня. Я мог справиться с гневом. Я мог сосредоточиться на гневе.

— Где ты? Можешь приехать и забрать меня?

— Мы уже в пути. Будем через две минуты.

Я бессильно опустил руку, все еще держа маленький телефон, но громкий стук, который я слышал, означал, что моя хватка ослабла. Я не помню, как, но вдруг оказалось, что я стою и протягиваю руку к стене, которая, я клянусь, была рядом. Мое дыхание было порывистым, а боль в ноге казалась такой, будто на ней было десятитонный булыжник.

Мне было плевать. Мне нужно было добраться до моего брата.

Мне нужно было добраться до этого сукина сына, который врезался в его машину, и мне нужно было заставить его заплатить за свою попытку забрать у меня кого-нибудь еще, забрать кого-нибудь у моей семьи.

— Меррик?

Голос Грэйс пробивался сквозь шум в моих ушах. Она обвила руками меня за талию, возвращая мой разум в мое тело.

— Меррик, что ты делаешь? Сядь обратно.

— Мне нужно ехать, — я удержал равновесие на здоровой ноге, и она поддержала меня, поддев плечом мой бок.

— Я знаю, и мы довезем тебя до твоего брата, но причинив себе вред, туда быстрее не доберешься. Ну же, давай посадим тебя снова в коляску, и я помогу тебе сесть в машину, хорошо?

Одной рукой она держала меня за живот, в то время как другая осталась обвивать мою спину. Она повернула меня, и сила воли, наконец, покинула меня. Головокружение вывело меня из равновесия, и мы вдвоем сильно свалились, я в свою коляску, а Грэйс практически мне на колени. На автомате я потянулся к ней руками и удержал ее от падения на пол. Она выругалась и сохранила равновесие, потом проверила мою больную ногу и убедилась, что иммобилайзер не сильно сместился. Боль была сильной, но почти запоздалой, и я не мог контролировать свое дыхание. Возникло такое ощущение, будто мое лицо было покрыто паутиной, в то время как шея едва могла удержать голову.

— Дыши, Меррик. Мне нужно, чтобы ты постарался успокоиться и смог сделать глубокий вдох.

Потирая мне плечи, она стояла передо мной, касаясь телом моего колена. Мне хотелось притянуть ее к себе и прижаться к ней. Я понятия не имел, почему так реагировал. Избавиться от паники было невозможно. Закрыл глаза... Бесполезно. Картинки все равно возвращались. Мой брат ранен и без сознания, весь в крови, совсем разбитый внутри искореженной машины. Машина вдруг превратилась в «Хаммер», затем в бронетранспортёр, и его тело медленно исчезало из моего поля зрения, когда огонь охватил все. Раскалённый добела плавящийся металл корежился сам по себе. Я чувствовал, как горела моя плоть, и чувствовал запах крови, дыма, пороха.

— Меррик!

Кто-то стукнул по одной стороне лица, пара холодных рук схватила меня за голову. Паутина начала исчезать, жжение в руке и в боку прекратилось, но я дрожал. Знакомый холодный пот прошиб все тело. Боль в ноге все еще была, но весь мой разум сосредоточился только на ощущении дыхания Грэйс на моем лице, когда она говорила со мной.

— Я же здесь, Меррик, и ты здесь со мной. Не где-то там, а здесь. Вернись ко мне, — требовала она, только ее голос звучал не как голос Грэйс, который угрожал уморить меня голодом, если я не приму душ. Она казалась напуганной. — Вернись, Меррик. Ты здесь, со мной. Не где-то там, а здесь.

Она повторяла молитву снова и снова, пока мое тело не перестало трястись и дыхание, наконец, не замедлилось. Ее пальцы дрожали, когда она схватила мое лицо и убрала волосы с глаз. Я ее пугал.

Напоминание о том, что она сделала для меня всего несколько недель назад, напоминание, что у меня все еще были проблемы... это заставляло меня потребовать, чтобы она ушла, прежде чем я сделаю что-то, что причинит вред нам обоим.

Но я нутром чувствовал, что никогда бы не причинил ей вреда.

— Грэйс, все хорошо. Тебе не нужно бояться.

Она вздохнула с облегчением, слегка наклоняя мою голову руками. Достаточно, чтобы знать, что я смотрел прямо в ее уникальные орехового цвета глаза, которые она мне описывала. Я мог бы увидеть коричневые пятнышки, о которых она упоминала, и все бы отдал, чтобы суметь посчитать их.

— Теперь, когда ты со мной, я больше тебя не боюсь, — утверждала она. — Давай, большой мальчик. Посадим тебя в машину. Прямо сейчас ты нужен своему младшему брату.

Грэйс Сэмюэлсон не знала этого, черт возьми, в тот момент даже я этого не знал, но это был тот самый момент, когда мое сердце безвозвратно само посвятило себя ей.

Глава 7

Грэйс

Следующую пару ночей я плохо спала.

Я провела много часов, беспокоясь о Меррике и его реакции на аварию Митча. Это было, как будто шок превратился в пережитое мной. Я была в ужасе, что не смогла вытащить его из этого, как сделала в ночь фейерверков.

Митч оказался сильно ранен и какое-то время был без сознания, но врачи были уверены, что он будет в порядке. Слава Богу. Я представить не могла, что случилось бы, если бы ситуация оказалась хуже.

Митч ехал забрать свою девушку на вечер, когда пьяный водитель врезался в бок его автомобиля на перекрёстке. От столкновения его кружило до тех пор, пока машина не врезалась в бетонную плотину ирригационной системы водоотведения или как она там называется. Так или иначе, у его автомобиля не было ни единого шанса. Другой водитель ехал в грузовом автомобиле, а Митч — в своей маленькой «Королле».

Эмма позвонила мне в субботу днем и рассказала подробности случившегося. Я спросила ее, нужна ли ей моя помощь.

— Не думаю, дорогая, — со слезами в голосе сказала она. — Меррик в больнице и отказывается покидать ее, пока Митч не очнется. Именно его голова является причиной большинства беспокойства. Буду держать тебя в курсе.

Эмма была расстроена и обессилена, и мне очень хотелось бы, чтобы был какой-нибудь способ взять на себя часть ее груза. Она постоянно волновалась за Меррика, а теперь, когда Митч в больнице... ну, я могла представить, что ее нервы были совершенно расшатаны.

Мне стоило огромных усилий, чтобы не звонить ей каждый час и не справляться о них. Особенно о Меррике.

Когда я вывезла его из дома встретиться с моими родителями на подъездной дорожке, это был официально первый раз, когда я сама посадила его в коляску. Я даже не думаю, что он помнит эту короткую поездку. В мыслях он был далеко отсюда, и как только оказался в машине с коляской, сложенной в кузове, он выглядел так, будто нес на этих плечах тысячи фунтов.

К утру воскресенья я беспокоилась о Меррике больше, чем когда-либо. Его брат был в порядке, но сам он был не в порядке, по словам Эммы.

Кира и Джош уговорили меня на барбекю у них дома, чтобы отвлечь от этого. Это не особо помогло, так как желание смотреть на телефон было сильнее, чем когда-либо.

— Так есть какие-нибудь новости от Эммы сегодня? — спросила Кира, сливая огромную кастрюлю вареного картофеля.

— Да. Митч очнулся, но ему придется остаться в больнице еще на несколько дней, — ответила я, продолжая резать клубнику.

— Меня все еще раздражает, что какой-то придурок уже был пьян в шесть часов вечера. Джош сказал, что машина Митча была так искорёжена, что он даже не знал, как им удалось так легко вытащить бедного парня.

Джош в тот день не был на вызове, но другие парамедики подробно описали ему сцену. Видимо, это было совсем ужасно.

— Как насчет Меррика? Как он справляется? — спросила Кира.

— Он все еще в больнице. Эмма сказала, что уговорила его поехать с отцом домой и немного отдохнуть и принять душ вчера вечером. Еще она сказала, что он пытался сопротивляться, и она чуть не позвонила мне.

Кира отвернулась от картошки и подняла бровь.

— А это помогло бы?

Я покачала головой и пожала плечами.

— Сомневаюсь, но, кажется, она верит, что Меррику становится лучше, когда я рядом. Она сказала, что увидела разницу. Думаю, он только начал привыкать, и ему немного легче справляться со своим положением.

Кира уставилась на меня, скрестив руки на груди. Я продолжала резать клубнику, пока больше нечего было резать, но я не встречалась с ней взглядом. После минутной паузы она вздохнула и повернулась к картошке.

— Завтра собираешься пойти к нему домой?

— Насколько я знаю, да.

Она кивнула, продолжая стоять ко мне спиной.

У меня опустились плечи, когда я вздохнула, зная, что она ждала, когда я спрошу.

— В чем дело, Кира?

Она закончила с картофелем и поставила блюдо на стол рядом со всеми фруктам. Когда подруга села напротив меня, я знала, что она начнет говорить то, что мне, возможно, слушать не захочется, но это была Кира. Она всегда была честной и очень редко что-то утаивала, когда речь заходила о важных вещах.

— Что с тобой сделал Джейсон, Грэйс?

У меня в груди сжалось и в горле начал образовываться ком.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он, черт возьми, сделал с моей лучшей подругой? Раньше ты была более уверенной в себе, хотя ты никогда не считала себя красивой — а ты ведь красивая, кстати. Ты замечательная, Грэйс. За такие волосы, как у тебя, я бы все отдала, и за такие изгибы любой бы отдал все. Ты умная и отзывчивая, и ты самый чертовски милый человек, которого я когда-либо знала. Когда ты стала встречаться с Джейсоном, я думала, что, возможно, ты все это осознаешь, но этого так и не произошло. А сейчас? Похоже, что той девочки больше нет.

Я посмотрела на миску клубники и попыталась не реагировать на ее слова. Она была права. Она всегда была права.

— Я просто хочу знать, что он сделал, чтобы заставить тебя чувствовать себя невзрачной, потому что я бы отдала все, чтобы убедить тебя в обратном, — добавила она.

Я сжала зубы и дышала сквозь боль, которая хотела выбраться из меня. Джейсон забрал всю уверенность, которая у меня была. Это стало образом жизни — всегда пытаться быть лучше, чем я была. Та женщина, которой я могла бы быть, исчезла, когда я забеременела. Я знала, что единственная причина, по которой Джейсон вообще когда-либо приходил увидеть меня, была из-за ребенка, но я также знала, что была не единственной женщиной, к кому он приходил.

Меня было недостаточно. Ребенка было недостаточно. Вот что разрывало мое сердце на куски.

— Мне просто нужно немного времени, Кира, — спокойно заявила я, мой голос задрожал на слове «времени». Времени тоже было недостаточно.

Еще нет.

— Ладно, Грэйс. Просто знай, что я рядом с тобой. Я рядом, чтобы выслушать, если ты вообще захочешь поговорить об этом, но я не буду на тебя давить. Даже если захочу, я не буду.

— Спасибо.

Она встала и обошла стол, затем заключила меня в объятия.

— Я люблю тебя, Грэйс. Ты удивительная, и я надеюсь, что однажды ты увидишь это в себе, потому что все остальные видят. Даже человек, который не может видеть.

Джош вошел в кухню и минуту помедлил, прежде чем подойти к нам, затем заключил нас обеих в объятия.

— Я не знал, что это было время для групповых обнимашек. Тебе следовало меня позвать. Я в этом хорош, — шутливо сказал он.

Кира и я начали хихикать, пока Джош держал нас в объятиях, как в прямом, так и в переносном смысле. Когда мы, наконец, разомкнули объятия, у меня лицо болело от улыбки.

— Спасибо, Джош. Кире очень повезло, что у нее есть ты, ты ведь знаешь это?

Он покачал головой и рукой обнял Киру за талию, затем притянул ближе к себе. Запечатлев влажный поцелуй на ее щеке, он сказал:

— Нее. Это мне повезло. Ей все время приходится мириться с моей ворчливой задницей, и она делает это с улыбкой.

— Ты не сварливый, — возразила Кира.

Он озорно улыбнулся.

— Не тогда, когда ты меня бросишь.

Щеки Киры покраснели, и взгляд ее глаз стал отстраненным. Я не могла не захихикать от радости за свою лучшую подругу. Она была счастлива и заслужила каждое мгновение чистой радости, которую она могла при малейшей возможности выжать из жизни. Джош был хорошим человеком и отдал бы ей целый мир. Я просто надеялась, что он скоро попросит ее выйти за него или я вмешаюсь.

Кира любила его и ждала бы терпеливо, но любой мог увидеть, что она беспокоилась, когда официально начнется их совместная жизнь.

— Где Гэри и Майкл? — спросила Кира, шлепнув Джоша по руке, когда он лез в дымящуюся паром кастрюлю с картофельным пюре.

— Расставляют стулья на заднем дворе, — ответил Джош, снова целуя ее в щеку, а затем шлепая по заднице.

Кира практически умоляла меня прийти и пообщаться, так как семья Джоша была там, а не потому, что ей нужна была моя поддержка. Вечеринка без Колсона была вовсе не вечеринкой. Плюс: братья Джоша все были жутко милыми. Минус: все они были женаты.

Незадолго до того, как мужчины вошли в кухню через заднюю дверь, запах приготовленного мяса затопил мои чувства.

Смешно, что первой моей мыслью было, а если бы Меррик любил барбекю.

Гэри, Майкл и Джош выглядели как тройняшки. У всех троих были одинаково короткие прически из белокурых волос, у всех были пронзительные голубые глаза. Все они были довольно высокие, но я была уверена, сравнивая их с Мерриком, что все они не могли тягаться с ним в росте. Несмотря на это, Гэри, Майкл и Джош Колсоны слыли в городе сердцеедами и были абсолютно нарасхват.

Братья были близки, пока росли. Ближе, чем обычные братья и сестры, и это было видно во всем без исключения. Они доставляли друг другу проблемы при каждом удобном случае, но все же они бы под пули пошли друг за друга. Кухня казалась такой маленькой с тремя мужчинами, заполнившими пространство. Но вскоре Кире пришлось вытолкать их, пока они что-нибудь не уронили. Все, что мне оставалось, это смеяться.

Я помогла Кире вынести остальную еду, и барбекю пошел полным ходом.

Мы провели день, болтая и смеясь с будущими золовками Киры. То есть, если бы Джош поторопился с предложением.

Кристи, жена Гэри, была беременна их первым ребенком. Она была, что называется, сногсшибательной блондинкой. Беременность ничего не изменила. Ее зеленые глаза сверкали, когда бы Гэри ни смотрел в ее сторону, и ее волнение по поводу ребенка было заразительным. Она разрешила мне положить руку на ее раздувшийся живот, и я почувствовала, как малыш толкается. Было сложно держать эмоции при себе, но радость, исходящая от Кристи, не оставляла места для грусти.

Все они знали мою ситуацию, но никто из них не давил на меня, чтобы я говорила об этом. Наоборот, Кристи, лучезарно улыбаясь, спросила меня о моих родителях, о которых я была счастлива рассказать.

Джен — жена Майкла. Она выделялась своими почти черными волосами и темно-карими глазами. Она возвышалась над всеми нами своими пятью футами семью дюймами, и если бы я не знала лучше, то могла бы поклясться, что она сошла со страниц каталога «Виктория Сикрет». Пара поженилась всего пару месяцев назад. Они еще не прошли этап новобрачных и не могли перестать держаться за руки каждый раз, когда они были рядом друг с другом. Пару раз я замечала руку Майкла на попе его жены, пока он шептал ей что-то на ухо, что заставляло ее краснеть от смущения и выглядеть немного легкомысленной.

Мне не следовало чувствовать себя лишней, но я и не чувствовала. Колсоны были хорошо известны в городе, я росла с ними, и поэтому мне легко быть в их числе. Мы говорили о глупостях, которые совершали, когда были детьми. Они делились историями о Джоше и его футбольной карьере. Джош не казался разочарованным тем, что его карьера внезапно прервалась, и каждый раз, когда в этих историях речь заходила о Кире, он одаривал ее взглядом, который заставлял ее снова и снова заливаться румянцем от смущения.

Как только все поели, мужчины добровольно вызвались убрать посуду, пока мы вчетвером, женщины, сидели на стульях и наслаждались этим зрелищем. Скоро мы закончили обсуждать, который из братьев Колсон самый горячий. Кира держалась за Джоша, но другие женщины не могли точно решить, кто именно, и это снова и снова заставляло нас смеяться.

— Нам нужно делать это почаще, — со вздохом сказала Кристи, наблюдая, как ее муж убирает со стола тарелки с едой.

— Я согласна, — присоединилась Джен. — Почему бы нам не сделать это официальным? В последнее воскресенье каждого месяца давайте устраивать барбекю. Мы можем меняться домами.

— Отличная идея, — воскликнула Кира.

— Что ты думаешь, Грэйс? — спросила Кристи.

Я улыбнулась, наблюдая, как она потирает свой живот.

— Мне бы это понравилось. До тех пор, пока вы, ребята, согласны таскать меня за собой.

Кира захлопала и схватила мою руку.

— Конечно! На другое я и не рассчитывала.

Мы все согласились собраться в последнее воскресенье каждого месяца и единственный способ избежать это — если мы будем при смерти. Джош присоединился к нашей группе минутой позже и согласился, что это было бы здорово. Кристи и Джен дали мне свои номера телефонов, и мы пообещали вскоре собраться на девичник.

Это так мило, когда есть чего ждать с нетерпением. Сколько времени прошло с тех пор, как я могла просто расслабиться и позволить себе хорошо провести время.

Воздух становился прохладным, так как приближался вечер, и все разошлись. Джош проводил меня до моей машины, поскольку я была последней, кто остался, и Кира уже запрыгнула в душ. Она весь день готовила и не могла больше выносить запах еды, пропитавший ее волосы.

— Спасибо за то, что пришла, Грэйс. Я знаю, Кира по тебе очень скучала, и я рад, что вы двое во всем разобрались.

— Я тоже, — ответила я с улыбкой и открыла дверь.

— Можно попросить тебя об одолжении?

Я подняла на него взгляд, заметив, что впервые в жизни Джош Колсон выглядел нервным. Он засунул руки в карманы и бросил взгляд на дом, потом посмотрел на меня умоляющим выражением лица.

— Конечно. В чём дело?

Он прочистил горло и снова быстро взглянул на дом.

— Я собираюсь выбрать кольцо, и мне нужна помощь. Ты лучше всех знаешь Киру. Я хочу сделать ей сюрприз, поэтому на самом деле не хочу спрашивать ее, что она хочет. У меня есть идея, но я не хочу ошибиться.

Он говорил так быстро, что я практически пропускала мимо ушей, что он говорил.

Я положила руку ему на плечо.

— Расслабься, Джош. Я не сомневаюсь, что ты выберешь идеальное кольцо для нее, но я помогу тебе. Просто позвони мне и дай знать, когда. На неделе я работаю в режиме удлиненного рабочего дня, но я могу уйти, если буду тебе нужна.

Он кивнул с улыбкой до ушей и, притянув меня, по-дружески обнял.

— Спасибо, Грэйс. Ты удивительная, ты знаешь это?

Я тихо засмеялась и высвободилась из объятий.

— Мне говорили это пару раз.

— Это правда. Меррик — счастливчик

У меня глаза расширились от потрясения:

— О, мы не вместе, я просто...

— Я знаю, но это не означает, что ничего не произойдет. Я все время вижу Эмму в больнице. Она рассказала мне, что Меррику стало гораздо лучше, с тех пор как ты здесь. Я видел, каким он был, когда только вернулся. Должен сказать, я не думал, что кому-нибудь удастся до него достучаться.

— Я тоже до него не достучалась, Джош.

— Нет, достучалась. Может быть, ты просто не замечаешь этого, но все остальные замечают.

Я стояла в оглушительной тишине, пока он не попрощался и не вернулся в дом. К тому времени, как я выехала с подъездной дорожки, я дышала почти учащённо. На следующий день я должна была увидеться с Мерриком, и я уже чувствовала притяжение между нами, хотя знала, что, по большей части, оно было односторонним. Хотя теперь я знала, что все остальные заметили: у меня сдавали нервы.

Той ночью я тоже почти не спала. Знание, что Меррик больше не в нескольких футах от меня, заставляло мое сознание витать гораздо чаще, чем когда-либо раньше. Мне было интересно, думал ли он обо мне так же, как я думала о нем.

После нашего разговора в пятницу я знала, что наша дружба становилась чем-то... большим. На самом деле, у меня было такое чувство, что быть его сиделкой больше не было единственным мотивом, чтобы быть здесь.

Его вопросы о том, как я выгляжу, застали меня врасплох, и было немного стыдно, что я не смогла описать себя для него подробно. Он расстраивался, когда я отвечала, ему нужно было больше деталей. Его сжатые в кулаки руки заставили меня заинтересоваться, думает ли он о том же, о чем и я; смог бы он прикоснуться ко мне, смог бы он увидеть меня по-своему.

От этой мысли в животе запорхали бабочки. Меррик был сильным человеком. Его тело было в тонусе и в хорошей физической форме, даже если бы он не мог очень хорошо ориентироваться. Он продолжал делать упражнения, которые не имели ничего общего с его терапией, и я могла гарантировать, что в тот момент, когда он вылечится, он будет тренироваться интенсивно, чтобы вернуться туда, где он был до того, как получил ранение. Его пальцы могли бы раздавить мою руку, если бы захотел, но они могли быть такими невероятно нежными. От наблюдения за тем, как эти пальцы на ощупь изучали предметы вокруг, у меня появлялось головокружение. Если бы эти пальцы когда-нибудь исследовали меня...

Я откинула с себя одеяло и стала обмахивать горячую кожу в темноте. Мое влечение к Меррику Тэтчеру становилось только сильнее. Я благодарила Бога, что он не видел влияние, которое оказывал на меня изо дня в день.

Это было не только потому, что Меррик был привлекательным. Так он извинялся, когда знал, что облажался. Так он думал о том, что хотел сказать, когда что-то объяснял или отвечал на вопрос. Таким образом, я ловила каждое слово, слетавшее с его уст.

Я чувствовала, что с Меррком я могу быть сама собой, и он не будет меня осуждать. Конечно, он был резким, когда он расстраивался, и иногда он немного пугал своей интенсивностью, но никогда не оскорблял меня за то, что я просто была собой.

Его шрамы выглядели болезненными, но они не лишали его привлекательности. Они дополняли ее. Как бы глупо это ни звучало, я не представляла Меррика без них. Они рассказывали историю его жизни и о том, что он пережил, и даже если бы мне хотелось суметь избавить его от этого болезненного опыта, они сделали его человеком, которым он является сегодня.

Человеком, который теперь был более целым, чем все эти предыдущие годы.

***

Понедельник наступил и прошел. Меррик почти не разговаривал, я знала, что он беспокоился о своем брате, и это не позволяло мне давить на него. После комплекса упражнений я оставляла его наедине с собой на некоторое время то здесь, то там, пока я просто пыталась заняться чем-нибудь.

Мы пообедали молча, и он, извинившись, ушел в свою комнату заниматься изучением шрифта Брайля. Программа, которую прописала для него моя мама, была удивительной, и позволяла ему поводить время одному, изучая ее. Я слышала глупый голос, переводивший то, что он читал, и мне было интересно, считал ли он его таким же раздражающим, как я.

Я улыбнулась себе и в очередной раз оставила его в покое. Мои опасения по поводу предыдущих комментариев Джоша улетучились. Размышления о том, что он сказал, никому не помогли бы, поэтому я дала себе обещание. Я просто не буду об этом думать.

Меррик продолжал молчать в течение всего дня. Эмма приехала раньше, чем обычно, поэтому я ушла примерно в пять после неловкого прощания.

Я беспокоилась о нем, но ничего не могла сказать или сделать. Через это он должен был пройти сам. Вероятно, разговоры ускорили бы это, но Меррик был не особо разговорчив.

Мама как раз заезжала на подъездную дорожку, когда я открыла дверь моего дома.

— Хочешь поехать в кино, Грэйс? — спросила она, выбравшись из машины.

— Конечно. На какой фильм?

Она пожала плечами и сказала:

— На что-нибудь романтическое. Мне хочется чего-то слащаво-романтического, а раз у твоего отца срочная операция, он будет дома только через несколько часов.

Мы переоделись в более удобную одежду, и мама повезла нас в город. Следующую пару часов мы провели, жуя попкорн и плача, когда герои в фильме наконец-то поняли, что с самого начала были влюблены.

Мы остановились, чтобы купить мороженое и прихватили немного еды для папы, который позвонил и сообщил, что скоро будет дома. Было хорошо провести немого времени с мамой. Никаких вопросов, никаких тревог.

К тому времени, когда мы вернулись домой, я была готова пойти спать, а мама, казалось, была готова пойти повеселиться.

— У тебя все в порядке, Грэйс?

Я положила еду папы в холодильник и снова повернулась к ней, увидев выражение любопытства на ее лице.

— Я в порядке. Просто устала. Почти не спала все выходные.

— Как дела у Митча?

— Он идет на поправку. Думаю, через пару дней его выпишут. Я предложила помочь с лечением дома, но так как он живет с Эммой и Нейтаном, она сказала, что сможет справиться с этим.

— Бедная Эмма. Иметь двух больных сыновей — это уже слишком. Я и представить бы себе не смогла, чтобы ты была так ранена. Я думаю, что сошла бы с ума, зная, что мой ребенок так сильно пострадал.

Я заметила, как она нахмурилась и покачала головой. Она пересекла комнату и притянула меня в свои объятия.

— Ты иди спать. Я подожду твоего отца. Я люблю тебя, Грэйс.

— Я тоже тебя люблю, мам.

Когда она меня отпустила, я почувствовала себя неуютно. Мое беспокойство за Меррика никогда не покидало меня, но именно беспокойство за его разум не давало мне спать по ночам. Он до сих пор переживал травму того, что случилось в Ираке и, вероятно, всегда будет переживать. Может быть, тело у него и сильное, но его разум все еще был очень хрупким.

Количество ночей, когда он просыпался с криком, кажется, становится все меньше и меньше, и я просто надеялась, что несчастный случай с Митчем не вызовет рецидив. Его младший брат считал его примером всю свою жизнь.

Не имея братьев и сестер, я не могла бы представить, каково это — потерять его или ее или почти потерять. Но Кира была мне почти как сестра, и от мысли, что я ее теряю, я начинала задыхаться.

Я умыла лицо и почистила зубы, затем села на кровать и вдруг поймала себя на том, что пялюсь в окно своей спальни. Было так странно, знать, что он был там, но свет был выключен. Я начала напевать себе под нос, раздеваясь и надевая майку и шорты для сна. Я подскочила, услышав, как на окне Меррика поднимаются жалюзи, и инстинктивно прикрыла обнаженную грудь, взвизгнув при этом.

— Прости, я тебя напугал? — спросил он.

— Да, я одевалась и..., — я тотчас же перестала разговаривать и закрыла глаза. Мои жалюзи были почти полностью закрыты, но даже если бы они были полностью подняты, Меррик не смог бы увидеть, как я одеваюсь.

— Черт! — сказал он с ноткой веселья в голосе. Я натянула майку и шорты и подошла к окну, подняла жалюзи и облокотилась о подоконник. Я напрягла глаза, чтобы увидеть в темноте его комнаты и едва могла различить контур его фигуры.

— В каком смысле «черт»? — спросила я.

— Мне бы хотелось увидеть это, — ответил он, драматично вздохнув.

Я сглотнула, получилось труднее, чем следовало бы, и открыла рот, чтобы спросить, почему. Он мне не дал и шанса.

— Как прошел вчерашний барбекю? Прости, что не спросил раньше.

Я отошла от шока и решила придержать ответ на его комментарий, чтобы взвесить его позже, когда буду лежать в кровати и думать о нем.

— У тебя много чего происходит, Меррик. Я даже не представляла себе, что ты знал, куда я ходила.

— Мне мама сказала.

Я улыбнулась.

— Ну, я даже не знала, что она знала, что я ходила.

Меррик тихо рассмеялся, и я пожалела, что не могу увидеть его редкую улыбку, которая была на его лице в тот самый момент. Я метнулась к выключателю и выключила свет, затем снова заняла свое место у окна. Хватило всего пару секунд, чтобы мои глаза привыкли к темноте, но я стала видеть его отчетливее.

Серебристый лунный свет освещал его красивое лицо, и вместо того, чтобы сидеть ко мне только правой стороной, как он всегда делал, он повернулся ко мне полностью. Я едва могла различить черты его лица, но этого было достаточно.

Он все еще улыбался.

— Так как? — спросил он.

— Было очень весело. Парни Колсон умеют принимать гостей, и с Кирой всегда весело проводить время.

— Разве оба брата Колсона не женаты?

— Да, и их жены веселые, — сказала я с лучезарной улыбкой до ушей, просто подумав о них.

Он снова улыбнулся, затем вдруг нахмурил брови.

— Так ты была там одна?

— Ты спрашиваешь меня, пришла ли я туда с кем-то?

— Да, — ответил он без колебаний.

«Любопытно».

— Я никого с собой не брала. Мне, правда, некого было взять с собой.

«Вот черт, неужели это прозвучало жалко? Зачем я это сказала?»

Черты Меррика стало лучше видно, так как лунный свет продолжал освещать его лицо. Он выглядел неуверенным в моем ответе.

— Как это возможно? — наконец, произнес он.

— Как возможно что?

— Что тебе не с кем пойти на вечер.

— Пфф, легко, — сказала я пренебрежительно. — Я слишком занята, чтобы по-настоящему с кем-то встречаться.

Он кивнул в знак согласия, и я могла поклясться, что увидела улыбку на его лице. Он точно знал, чем — или кем — я была занята.

— Ты была когда-нибудь с кем-нибудь серьезной?

Я понятия не имела, откуда это взялось, и я на самом деле не была готова к подобного рода вопросам. Обсуждать свою личную жизнь с Мерриком казалось чем-то за гранью возможного, но он сидел в нескольких футах от меня и просил меня поговорить об этом.

Должно быть, моя неловкость была постыдно очевидной, потому что Меррик покачал головой и, запустив руку в волосы, проворчал:

— Неважно.

Я думала обо всем, что Меррику пришлось вытерпеть со мной за последние несколько недель. Он не был на самом деле разговорчив, поэтому делиться секретами не было проблемой, но он доверял мне то, что человек обычно никогда никому не должен доверять. Я видела его ранимым, что явно было нелегко для человека вроде Меррика Тэтчера.

Я могла ему это дать. Он мне доверял, поэтому и я могла довериться ему.

— Раньше у меня было серьезно кое с кем. Лишь с одним человеком, — проскрипела я. — В последнее время я была слишком занята, чтобы по-настоящему подумать о ком-то еще, а Джейсон на самом деле не был тем парнем, который... ну, он заставил меня сомневаться в отношениях в целом.

Меррик кивнул, выражение замешательства затуманило его лицо. Он терпеливо ждал, давая мне возможность сказать больше, если я захочу.

Я сделала глубокий вдох, быстро отфильтровала то, что было бы уместно ему рассказать.

— Это была не очень хорошая ситуация. Он разлюбил меня, и продолжать делать его счастливым не стоило той головной боли, которую все это вызывало, — сказала я ему, надеясь, что боль, которую я чувствовала год назад, не вернется с той силой, которая могла меня оглушить. Не сейчас.

Меррик долго молчал, видимо, обдумывая то, что я только что сказала. Он с чем-то боролся, но я не могла понять, с чем. Я хотела, чтобы он сказал что-нибудь, что заставило бы меня чувствовать себя менее открытой перед ним.

— А что, если это того стоило? — спросил он, наконец.

— Прости?

— Что, если это стоило того? Что, если предстояло еще много сделать, но он придавал этому смысл?

Я представила себе Джейсона и все, через что я прошла, чтобы попытаться сделать его счастливым. Я верила, что в отношениях жертвуют обе стороны, но я единственная, кто жертвовал, пока он жил, как хотел. Если бы он был другим, если бы я была для него особенной или важной, была ли бы я с ним до сих пор?

Нет. Я бы не была с ним. То, что было между нами, не было любовью, это было обязательство. Это было не по-настоящему. Ни на минуту.

— Ответ в вопросе, не думаешь? — сказала я, пожав плечами. — Любовь... настоящая любовь... чего-то стоит.

В этот раз ждать пришлось мне. Меррик, казалось, считал мой ответ странным, если взгляд на его лице вообще о чем-то говорил.

— Как ты, хмм... — он откашлялся и почесал щеку. Щетина, с которой ему сложно было справляться, была очень сексуальная, но я бы сказала, он хотел побриться, очень хотел. Он просто не думал, что мог бы. — Как ты думаешь, ты смогла бы оказать мне услугу?

Я ухмыльнулась, потому что Меррик Тэтчер не просил о помощи, но я не собиралась жаловаться. В конце концов, он сменил тему.

— Конечно.

Он снова почесал щеку, наклонив голову вперед так, чтобы я больше не могла видеть его лицо.

— Завтра вечером мои родители придут на ужин, и они приведут кого-нибудь, и это важно. Я, ммм, я хочу убедиться, что выгляжу подобающе. Наверное.

— Хорошо?

Он вздохнул и покачал головой, как будто корил себя за то, что нервничал.

— Не думаю, что смогу побриться сам, не порезавшись или не пропустив что-нибудь. Ты думаешь, ты могла бы... Я не знаю, может быть...

Я улыбнулась, потому что Меррик снова был не особо разговорчив, но сегодня вечером он говорил много и сбивчиво. Никогда в своей жизни я не видела ничего более милого, и я поспорила бы на свой скудный сберегательный счет, что его щеки были розовыми.

Мне дико хотелось избавить его от страданий и сказать: «Да, конечно, я помогу тебе побриться», но это было гораздо приятнее.

— Черт, я совсем не умею это делать, — сказал он шепотом.

Мне пришлось шлепнуть себя по рту, чтобы сдержаться и громко не рассмеяться. Резкость его слов сильно контрастировала с его внешней уязвимостью, которая исходила от него. Мой смех вырывался сквозь пальцы, и я больше не могла его сдерживать.

— О, Меррик, ты милый, ты знаешь это?

Он поднял голову, театрально бросив на меня сердитый взгляд. Это только еще больше меня рассмешило.

— Милый? Я не милый.

— Тем не менее, это так.

— Нет, не так, — спорил он.

Я покачала головой, и смех как рукой сняло. Бедный парень и понятия не имел, каким трогательным он на самом деле был. Его типичная раздражительность никак не могла скрыть это.

— Я помогу тебе с бритьем, Меррик. Я с удовольствием тебе помогу. Даже несмотря на то, что я знаю, что ты смог бы сделать это сам.

Он вздохнул, его широкие плечи опустились от облегчения.

— Спасибо, Грэйс. Для меня это важно.

— Могу представить.

Несколько минут мы оба сидели молча. Луна все еще освещала его лицо, и я продолжала стоять, опираясь на подоконник, получая дозу его. Прохладный ветерок снаружи сдувал мои волосы назад и заставлял меня улыбаться.

Спокойствие.

Я надеялась, что Меррик чувствовал то же самое.

Прошло несколько секунд, когда он, наконец, снова заговорил.

— Какие еще песни ты знаешь? — спросил он тихо.

От его глубокого голоса по спине побежала приятная дрожь, а в животе разбушевался рой бабочек.

— Много.

— Споешь мне сегодня вечером? Пожалуйста.

Это был тот самый момент, когда я поняла, что я сделаю для него все, что угодно, если он меня так попросит.

— Да, Меррик. Я спою для тебя.

Комок в горле не давал сглотнуть, но я проигнорировала это и легла спать.

Человек под всей своей толстой кожей — кожей, покрытой шрамами — все еще был человеком. Он просто хотел спокойствия, как и все мы. Просто было немного сложно, особенно сейчас.

Я пела до тех пор, пока больше не могла держать глаза открытыми. Меррик слушал.

Глава 8

Меррик

Я верю, что в этой жизни есть всего несколько вещей, которые могут заставить человека по-настоящему нервничать. Это не настоящий страх, как страх потерять любимого или страх быть застреленным. Эти вещи совершенно другие.

Я говорю о том самом особом беспокойстве, при котором кто-то должен убедиться, что все идет хорошо. Та глубокая тревога, которая вызывает дрожащий шар, тяжелым грузом засевший у него в животе.

Во-первых, это опасение, которое чувствует человек, когда принимает решение служить своей стране в любом проявлении. Должны быть гордость и решительность, но опасение получить серьезное ранение при этом всегда присутствует. Обычно это чувство не сдерживает человека, но оно постоянно присутствует, и обычно на задании в достижении цели это заменяется приливом адреналина.

Во-вторых, это беспокойство, которое переживает человек, когда он в полном смысле слова хочет женщину. Он хочет пригласить ее на свидание, поцеловать ее или сделать ей предложение, но он не решается. Это возможность отказа, которая лежит на первом плане. Парень может сказать, что он не нервничает, возможно, он даже выглядит спокойным, но, чаще всего, он нервничает. Страх отказа может заставить человека серьезно пересмотреть свои решения.

Третье тоже касается всех мужчин. Просто оно проявляется во многих различных формах.

Встретиться лицом к лицу с человеком, который знает все ваши слабости.

Я никогда так не нервничал по поводу своей внешности и отношений, как в те моменты, когда знал, что мой командир был где-то рядом.

Капитан Ли Боуман недавно связался с моими родителями и захотел проведать меня. Они пригласили его к нам на ужин. Из-за бессонной ночи накануне и вдобавок из-за стресса от того, что Митч в больнице, не думал, что я выдержу. Капитан выразил соболезнования по поводу моего младшего брата и сказал, что он приехал бы в другой раз, но через неделю он уезжает из страны и хотел бы увидеться со мной до отъезда.

Ли Боуман был полностью вовлечен в мои тренировки и всех парней из моего подразделения. Он был уважаемым офицером с репутацией изощренно смертоносного бойца. Он был резким, когда это было нужно, но этот человек был влиятельным и обладал умением просто молчать. Он сеял семена в умах вместо того, чтобы бросаться приказами, как гранатами. Он учил уроками и наказанием, но ни один, кто был под его командованием, не испытывали к нему враждебности, неважно, что он заставлял их делать.

Он был героем и примером подражания для каждого парнишки, который когда-либо вступал в вооруженные силы и кому выпадала невероятная возможность встретиться с ним. Человек, который целую неделю заставлял меня носить с собой пятидесятифунтовый камень по имени Респект.

Респект был со мной, когда я спал, когда ел и когда тренировался. Если кто-то спрашивал, зачем я ношу его с собой, я должен был отвечать: «Чтобы заменить уважение, которого мне не хватает».

Для тех, кто не был посвящен, это не казалось наказанием, но каждый тамошний человек знал точно, как унизительно это было, и они убеждались в этом, спрашивая о Респекте при каждом удобном случае.

Стоит ли говорить, что я усвоил важный урок. Тот, что я, должно быть, забыл за последние несколько месяцев с момента нападения.

Капитан Боуман был разочарован, когда понял, что ребенок, которого он взял под свое крыло, теперь был потерян. Я жутко боялся, что потеряю его уважение, лишившись своего.

— Ты выглядишь так, будто собираешься отказаться.

Голос Грэйс не помог моим нервам. Она была наглядным примером того второго пункта в плане беспокойства, и от этого у меня начинала образовываться язва. Вы бы подумали, что человек, который был на линии огня, видел, как большинство его друзей были убиты, и почти сгорел дотла, не очень боялся бы. Но она приводила меня в ужас. То, что я чувствовал, когда она была близко, стало наркотиком. То, от чего мне и в голову не пришло бы отказаться.

— Не-а, я в порядке, — сказал я, прочистив горло, когда мой голос «сломался». Если бы для нее уже не было очевидно, как я нервничал, то теперь она знала это.

Мы провели все утро, подготавливая дом к визиту капитана. Ну, большую часть работы сделала она, а я старался помочь, чем мог. Мама говорила ей не беспокоиться об этом, но Грэйс настаивала и сказала маме еще ненадолго остаться в больнице с Митчем, а мы позаботимся обо всем. Не думаю, что Эмма Тэтчер могла бы любить Грэйс больше, чем она уже любила.

От мысли о моем младшем брате, лежащем на больничной койке, у меня все дрожало. Я не помню, как я добрался до больницы той ночью. На самом деле, я немногое помню из того, что произошло после телефонного разговора с моим отцом. Единственное, что я с уверенностью знаю, что Грэйс была там, и она проникла в мою грудь и охраняла мое сердце. Сердце, которое, как я чувствовал, с каждым днем разбивалось все больше и больше

Избавиться от страха нелегко, но Грэйс сняла его с моих плеч, как будто смела пыль с полки. Как только мы сделали тот первый шаг — выехали из дома, избегать этого уже было моим делом. Я прошел через ад за ту пару ночей в больнице, не мог понять, будет ли мой младший брат на самом деле в порядке. Я не спал, почти не ел, и каждый звук в той холодной больничной палате уносили меня к первому дню, когда я очнулся после ранения в Германии. Я чувствовал боль, слабость от бесполезного снотворного, панику от того, что не знал, был ли я единственным, кто выжил, или нет.

Я слышал, как члены семей других пациентов приходили в палату Митча с улыбкой в голосах. Смехом. Облегчением, что с их братом, сестрой, сыном или дочерью будет все в порядке.

Что хуже всего? Я был зол из-за этого. Они и понятия не имели, как много было потеряно. Они понятия не имели о списке имен, в котором уже были их жизни.

Я не мог терпеть, когда слышал счастье других, когда так много моих братьев никогда больше не улыбнутся.

Именно мысли о Грэйс не давали мне кричать на них. Именно мысли о Грэйс не давали мне полностью лишиться этого. Она была светом в одной лишь тьме, которую я видел.

Теперь мы были в ванной, я без рубашки и с лицом, покрытым кремом для бритья, а Грэйс стояла надо мной, ожидая, когда я успокоюсь. Она видела мою борьбу, и у нее было невероятное терпение. Она никогда не давила, просто позволяла мне разобраться со своей болью.

— Меррик?

— Я в порядке, — негромко сказал я.

— Что бы ты ни говорил, я обещаю, что не порежу тебя бритвой, — она дразнила улыбкой в голосе.

— Это не проблема.

— Хорошо. Потому что я это уже делала раньше.

Мгновенная ревность стиснула грудь при мысли, что она прикасалась к другому мужчине. Мне хотелось найти этого парня и разбить его лицо в кровь.

— Кто? — я щёлкнул зубами, крепко стиснув кулаки, чтобы держать себя в руках.

— Когда я заменяла в гериатрии некоторые пациенты, за которыми я ухаживала, были мужчины (прим. Гериатрия — частный раздел геронтологии, занимающийся изучением, профилактикой и лечением болезней старческого возраста). Они хотели хорошо выглядеть для медсестер постарше, которые там работали, — сказала она с тихим смехом. — Я приходила рано и помогала им бриться, потому что им сложно было управляться с бритвой.

Я не знал, чувствовать облегчение или восхищаться ею. Это заставило меня понять, что Грэйс была не просто хорошая сиделка, она была более сочувствующей, чем я думал в начале.

Она подняла мой подбородок своими нежными пальцами и спросила:

— Ты готов?

Ощущение ее теплого дыхания на моем лице заставило меня задуматься, заботило бы ее то, что она вся будет в креме для бритья, когда я, наконец, сорвал бы с ее губ поцелуй. Я был уверен, что на вкус они будут как сахар, и все бы отдал, чтобы взглянуть на них хоть разок.

Я кивнул головой, будучи не в том состоянии, чтобы разговаривать, и почувствовал, как она наклонилась ближе. Я представил себе, как расстояние между ее бровями превратилось в морщинку от сосредоточенности, а нижнюю губу она прикусила. Первое движение бритвой было медленным и спокойным, и пальцы моих рук, лежащих на коленях, начали дрожать.

Приезд моего командира на обед больше не был проблемой. А вот неполная эрекция, которую прямо сейчас я не мог скрыть, была.

Грэйс придвинулась ближе, переместив свое тело так, что она могла гораздо легче достать до моего лица. Она оказалась практически между моих ног, неожиданно касаясь моей травмированной ноги каждый раз, когда она промывала бритву.

— Расслабься, Меррик. Я тебя не порезала. Пока, — тихо засмеялась она.

Я вдыхал ее сладкий аромат, голова кружилась от возбуждения. Она понятия не имела, что делала со мной. Все те месяцы, когда я брился при помощи маленького зеркальца, приделанное к стене в моем шкафчике, жутко раздражало. Я ни хрена не мог видеть в той штуке. Теперь я в прямом смысле слова ни хрена не мог видеть, а она была передо мной и пахла своим особым запахом, была такой же нежной, какой всегда была, и все те воспоминания не казались такими ужасными.

Потому что теперь я испытывал что-то гораздо более мучительное.

Она поместила бритву под мой нос и умело сбрила грубые волосы над губой. Что бы она сделала, если бы я просто наклонился и завладел ее ртом? Я бы полностью промахнулся и не поймал ее губы или она пошла бы мне навстречу?

Она осторожно повернула мое лицо и начала брить с другой стороны. Я не думал, что то, что она бреет мне лицо, будет настолько интимным. На самом деле, я намеревался чертовски злиться, поскольку думал, что она не знала по-настоящему, что делала. У меня был выбор: я мог попросить маму, но я не хотел, чтобы она оставляла Митча.

— Почти закончила. Тебе также нужно подстричься, — ее голос был хриплым и сексуальным, и мне пришлось сдержать стон, когда от него у меня заструилась кровь к паху. — Я могу уложить их тебе так, чтобы они не свисали тебе на лицо, но я не очень хорошо умею стричь волосы.

— Звучит неплохо, — ответил я. Боже, если бы она не закончила так быстро, я бы сделал что-нибудь глупое.

Она подняла мой подбородок и осторожно побрила мне шею. Когда ее пальцы гладили мою кожу, чтобы проверить, не пропустила ли она какие-нибудь участки, я сглотнул комок в горле и совершенно проиграл битву.

Своей травмированной и оцепеневшей рукой я нашел ее запястье, медленно отодвинул бритву от моей кожи. От ее судорожного вздоха полувозбуждение превратилось в мучительно тяжелое желание. Кожа ее запястья была как шелк под моими пальцами, крошечные кости были такими хрупкими. Меня беспокоило то, что если бы я был слишком настойчивым, я бы сделал ей больно одним лишь прикосновением.

— Меррик? — выдохнула она, ее приятное дыхание ласкало мне подбородок.

— Грэйс...

Я чувствовал ее бешено скачущий пульс под моими пальцами и притянул ее ближе, пока не почувствовал жар ее лица, находящегося так близко от моего. Я поднял другую руку к ее талии и осторожно провел по ней вверх, пока не схватил ее за затылок. Она не боролась и не возражала, и я надеялся, что ее ускоренное дыхание расскажет мне, что она чувствовала то же сильное притяжение, что и я.

Мое пересохшее горло, наконец, нашло силы, чтобы говорить, хотя это был просто шепот.

— Я бы все отдал, чтобы прямо сейчас увидеть тебя, — я притянул ее лицо ближе, кончик ее носа прикасался к моему. Звук упавшей на пол бритвы ненадолго отложился у меня в голове. — Я хочу...

— Меррик? Мы здесь, сын.

Грэйс вздрогнула от звука голоса моей матери, быстро взяла себя в руки и с трудом освободила от хватки свою шею. Внезапное осознание того, что я почти сделал, было как удар под дых. Я хотел ее больше, чем хотел в очередной раз сделать вдох, но чего хотела она?

Грэйс все еще стояла передо мной, но никто из нас не говорил.

— Меррик? Грэйс? Где вы?

Напряжение в ванной было удушающим. Я не чувствовал ударов сердца. От этого у меня голова шла кругом. Если бы я мог просто протянуть руку и найти ее, прикоснуться к ней, возможно, я смог бы объясниться. Если бы я смог объясниться... что тогда?

Грэйс сделала глубокий вдох и обошла вокруг меня, подняв бритву и положив ее на раковину.

— Пусть закончит твоя мама, — запинаясь, сказала она.

Я кивнул, отказываясь повернуться на ее голос. Это был запоминающийся момент для меня; впервые я был по-настоящему благодарен своей слепоте. Я не хотел видеть неприятие на ее лице.

— Удачи сегодня вечером, — прошептала она. Затем ее шаги удалились, и мне захотелось по чему-нибудь ударить.

Я слышал, как она и мама разговаривали друг с другом, затем звук открывающейся и закрывающейся входной двери. Несколько минут спустя мама вошла, и мое сердце дико застучало. Неужели я и правда все испортил? Вернется ли Грэйс, или я прогнал ее, что я пытался сделать в тот первый день?

— Что ты сделал? — спросила мама, в ее голосе слышалось беспокойство. Она волновалась за меня или за Грэйс?

Я закрыл глаза и покачал головой.

— Ничего. А что?

— Грэйс выглядела так, будто вот-вот расплачется. Ты ей что-нибудь сказал? Я думала, она тебе нравится.

Я повернул коляску к душу, прочь от ощущения любопытных глаз матери.

— Так и есть. В этом-то и проблема.

Должно быть, она поняла, потому что не стала давить на меня. Я открыл дверь душевой и вытащил себя из коляски. Она ударилась о кафельный край душа и начала катиться назад. Я был бы счастлив скоро избавиться от этой чертовой штуки. Но тогда на смену придут костыли, что почти так же плохо.

— Тебе нужна моя помощь?

— Нет, мам. Я справлюсь, — ответил я немного резко. Я сжался и посоветовал себе перестать быть таким придурком. — Спасибо за предложение.

Я сам сел на душевой стул, закрыв дверь. Я начал стягивать с себя трусы, ворча, когда заболела нога. Мама все еще была в ванной и, должно быть, это было просто пыткой для нее — наблюдать за моими попытками. Как только моя нога была устроена на другом стуле, я сделал глубокий вдох и попытался не думать о Грэйс.

— С чисто побритым лицом ты хорошо выглядишь, Меррик. Грэйс проделала удивительную работу.

Я резко опустил голову и вздохнул, потому что это было бессмысленно. Я провел рукой по лицу, ощущая гладкую кожу под пальцами.

— Да, это точно.

Звук закрывающейся двери ванной был единственным знаком того, что мама вышла из ванной. Я выбросил трусы из душа и снова закрыл дверь.

Скоро должен был приехать капитан Боуман. Мне нужно было взять себя в руки.

Я надеялся, что Грэйс будет поблизости, но теперь это казалось маловероятным. Она помогала мне преодолеть все предыдущие барьеры, но, возможно, я должен был сделать это сам. Независимо от того, был я готов или нет.

***

Звук громкого голоса капитана Боумана вызвал у меня приступ головокружения. То, что я глубоко дышал, с тех пор как его машина въехала на подъездную дорожку, совсем не помогало. Я надеялся, что смогу воспользоваться моментом и прийти в себя, как только буду готов, но даже при помощи другой руки, ощущая гораздо меньше боли, мне понадобилась бы вечность, чтобы закончить одеваться.

Не помогало и то, что я перестал прислушиваться к Грэйс каждые несколько секунд.

Я уронил голову на руки, запустив пальцы в волосы в сотый раз. Я никогда не замечал, насколько мягкими были волосы на ощупь, никогда даже не думал об этом, пока не потерял способность видеть. Даже моя больная рука могла чувствовать их текстуру и длину.

Грэйс была права, мне нужно было подстричь их в ближайшее время.

Я насторожился, когда услышал шаги с правой стороны, где была комната Грэйс. Вдруг головокружение прошло, и вся кровь отхлынула от головы. Я до сих пор мог чувствовать ее дыхание на моих губах и знал, что если бы я мог вернуть тот момент в ванной, я делал бы то же самое снова и снова. Только я бы не колебался.

— Ты выглядишь очень красивым, Меррик.

Воздух из моих легких вышел с облегчением, и глаза закрылись. По крайней мере, она со мной разговаривала. По крайней мере, она все еще держала окно открытым. Я не знал, что делал бы, если бы вместо лета была зима.

— Спасибо, Грэйс.

— Ты не собираешься отказываться, так ведь? Потому что я не думаю, что это сильно впечатлит твоего командира.

Я тихо засмеялся и снова взъерошил волосы. Когда я открыл глаза, смех прекратился. Спустя столько времени я все еще ожидал увидеть что-нибудь, когда я их открою. Разочарование всегда было таким сильным.

— Ты заглянешь? — спросил я, облизнув сухие губы и молясь Господу, чтобы она сказала «да».

— На ужин? С парнем, от одной мысли о котором ты выглядишь так, будто готов убежать на сломанной ноге? Ммм, надо подумать.

Я услышал в ее голосе улыбку, и было бы здорово пошутить по этому поводу. Грэйс была экспертом по сарказму, но она никогда не была грубой.

— Он не кусается, честное слово.

От ее смеха у меня по спине побежала дрожь.

— Уверена, что нет, но я все еще не понимаю, зачем я тебе там? Ты сильный парень. Ты справишься с этим, Меррик.

Если бы она только знала. Я больше не был сильным. На самом деле, большую часть времени я чувствовал себя беспомощным ребенком. Я чувствовал страх каждое утро, когда просыпался, и каждый вечер, когда засыпал. Но с ней я чувствовал себя самим собой. Чувствовал, что мог продолжать жить своей жизнью и с нетерпением ждать будущего. Затем она каждый вечер уходила домой, и напоминание, что, вероятнее всего, ее не будет в том будущем, преследовало меня.

— Неважно, у меня на сегодняшний вечер планы, — добавила она, и у меня все внутри сжалось.