Жизнь и смерть

Глава четырнадцатая Победа духа

Вынужден признать, Эдит — просто отличный водитель… когда сохраняет разумную скорость. Как и многое другое, вождение, похоже, не требовало от нее усилий. Она держала руль одной рукой, потому что второй завладел я, и почти не уделяла внимания дороге, но пикап ехал точно посередине полосы. Иногда Эдит поглядывала на заходящее солнце, от которого ее кожа слегка переливалась рубиновыми отблесками. Иногда — на меня, и тогда смотрела либо мне в глаза, либо на наши сплетенные руки.

Она поймала радиостанцию, передающую музыку в стиле ретро, и подпевала песне, которую я никогда не слышал. Голос Эдит, такой же совершенный, как и все остальное в ней, парил на октаву выше инструментального сопровождения, безошибочно выводя каждую ноту мелодии.

— Тебе нравится музыка пятидесятых? — поинтересовался я.

— В пятидесятые музыка была хороша. Гораздо лучше, чем в шестидесятые или семидесятые! Бррр… — она изящно передернула плечами. — Музыку восьмидесятых можно назвать сносной.

— Ты собираешься сказать мне, сколько тебе лет?

Мне казалось, что этот вопрос способен испортить ее приподнятое настроение, но Эдит лишь улыбнулась:

— Неужели это так важно?

— Нет, но мне бы хотелось знать о тебе все.

— Интересно, расстроит ли это тебя, — тихо пробормотала она. И уставилась на солнце. Молчание длилось не меньше минуты.

— А ты попробуй, — наконец предложил я.

Она посмотрела мне в глаза, на какое-то время явно забыв о дороге. Похоже, увиденное воодушевило Эдит. Она подставила лицо последним кроваво-красным лучам заходящего солнца и вздохнула.

— Я родилась в Чикаго в 1901 году, — замолчав, она искоса взглянула на меня. Тщательно следя за выражением лица, чтобы скрыть удивление, я терпеливо ждал продолжения. Эдит слабо улыбнулась и договорила: — Карин нашла меня в больнице летом 1918 года. Мне было семнадцать, и я умирала от испанки.

Она услышала, как я ахнул, и снова посмотрела мне в глаза.

— Я не так уж хорошо помню это. Дело было давно, а человеческие воспоминания блекнут, — она ненадолго погрузилась в размышления, но продолжила раньше, чем я успел ее поторопить: — Но в памяти четко отпечаталось то, что я чувствовала, когда Карин спасала меня. Такое невозможно просто взять и забыть.

— А твои родители?

— К тому времени они уже умерли от этой болезни. Я осталась одна. Поэтому Карин выбрала меня. В хаосе эпидемии никто не заметил бы, что я пропала.

— Как она… спасла тебя?

Прошло несколько секунд, прежде чем Эдит снова заговорила — похоже, очень тщательно подбирая слова:

— Было сложно. Немногие из нас обладают достаточной выдержкой, чтобы сделать это. Но Карин всегда была самой гуманной и сострадающей из всех нас… не думаю, что в истории можно найти кого-то равного ей, — Эдит ненадолго замолчала. — Что касается меня, мне было просто очень, очень больно.

Она стиснула зубы, а я понял, что продолжения не будет, и решил отложить этот разговор на потом. Мое любопытство касательно этой темы вряд ли можно считать праздным. Ее необходимо обдумать с разных сторон, многие из которых только начинали приходить мне в голову.

От размышлений меня оторвал мягкий голос Эдит:

— Карин поступила так из-за одиночества. Это обычно основная причина. Я стала первым членом ее семьи, но вскоре она нашла Эниста. Он упал со скалы, и его сразу отвезли в больничный морг, хотя сердце у него каким-то чудом еще билось.

— Значит, нужно быть на грани смерти, чтобы…

— Нет, просто такова Карин. Она никогда не сделала бы этого с тем, у кого есть выбор. Любая альтернатива, — в голосе Эдит, как всегда, когда она говорила о своей приемной матери, звучало искреннее уважение. — Но, по ее словам, легче, — продолжала она, — если сердце слабое, — Эдит уставилась на потемневшее полотно дороги, и я понял, что этот вопрос снова закрыт.

— А Элинор и Роял?

— Следующим в нашей семье появился Роял. Карин надеялась, что он станет для меня тем, кем для нее стал Энист, правда, я долго об этом не догадывалась — Карин всегда была осторожна в своих мыслях рядом со мной, — Эдит закатила глаза. — Но Роял так и остался для меня не более чем братом. А всего лишь через два года он нашел Элинор. Он охотился — мы жили тогда в Аппалачах — и наткнулся на медведя, который почти прикончил ее. Роял нес ее к Карин более ста миль, побоявшись, что сам не справится. Я только сейчас начала понимать, насколько трудно далось ему то путешествие, — она многозначительно посмотрела на меня и, подняв наши все еще соединенные руки, потерлась щекой о тыльную сторону моей кисти.

— Но он сумел.

— Да. Что-то в ее лице придало ему сил для борьбы. С тех пор они вместе. Иногда живут отдельно от нас как семейная пара. Но чем более молодыми мы притворяемся, тем дольше можем оставаться на одном месте. Форкс идеально подходит нам во многих отношениях, поэтому мы все поступили в школу, — рассмеялась она. — Наверное, через несколько лет нам придется быть гостями на их свадьбе. Снова.

— А Арчи и Джесамина?

— Арчи и Джесамина — два уникальных создания. Они оба развили сознательность, как мы это называем, без чьей-либо помощи. Джесамина раньше была частью другой… семьи, совсем не похожей на нашу. Их образ жизни угнетал ее, и тогда она начала странствовать одна. И Арчи нашел ее. Как и у меня, у него тоже есть дар.

— В самом деле? — восторженно прервал я Эдит. — Но ты говорила, что единственная в своей семье слышишь чужие мысли.

— Это так. А ему открыто кое-что другое. Он видит события: те, которые могут произойти, те, которые приближаются. Но все это очень субъективно. Будущее не высечено из камня. Оно изменчиво.

После этих слов Эдит стиснула зубы и метнула взгляд на меня, но отвела его так быстро, что я даже не был уверен, не померещилось ли мне это.

— И что же он видит?

— Он увидел Джесамину и понял, что она ищет его, прежде, чем она сама это осознала. Увидел Карин и нашу семью и вместе с Джесаминой пришел, чтобы найти нас. Особенно он чувствителен к нелюдям. Например, всегда знает о приближении другой группы нам подобных. И предвидит любую угрозу, которую они могут собой представлять.

— Существует много… вам подобных? — я был удивлен. Сколько таких, как они, бродит среди нас, людей, пока мы находимся в полном неведении?

Мой разум зацепился за одно из произнесенных ею слов. Угроза. Впервые Эдит намекнула мне, что ее мир может быть опасен не только для человека. Это так встревожило меня, что я готов был задать новый вопрос, но, опередив меня, она уже отвечала на предыдущий:

— Нет, не так уж много. Однако большинство из них предпочитают не задерживаться на одном месте. Только такие, как мы, отказавшиеся от охоты на вас, смертных, — лукавый взгляд в мою сторону, — могут довольно долго жить среди людей. Мы нашли всего одну такую же семью, как наша, в маленькой деревушке на Аляске. И на некоторое время поселились рядом с ними, но нас оказалось так много, что мы стали слишком заметными. Все, кто живет… по-другому, стремятся сплотиться.

— А остальные?

— В большинстве своем кочевники. Временами мы тоже так жили. Это наскучивает, как и все остальное. Но периодически мы сталкиваемся с другими, так как большинство из нас предпочитает север.

— Почему?

Мы уже припарковались возле моего дома, и Эдит выключила двигатель пикапа. После его рева тишина показалась особенно глубокой. Вокруг было очень темно: даже луны не видно. Свет на крыльце не горел, и я понял, что отца еще нет дома.

— Ты сегодня вообще открывал глаза? — поддразнила она меня. — Думаешь, я смогла бы ходить по улице в солнечную погоду, не став при этом причиной множества ДТП?

Я не ответил, но подумал, что Эдит вполне способна устроить на дороге огромную пробку даже без всей этой пиротехники.

— У нас были основания выбрать Олимпийский полуостров, одно из самых пасмурных мест в мире. Приятно иметь возможность выходить из дому днем. Ты даже не представляешь, до какой степени можно устать от ночного образа жизни за восемьдесят с лишним лет.

— Так вот откуда берут начало все эти легенды?

— Возможно.

— А Арчи тоже пришел из другой семьи, как и Джесамина?

— Нет, и как раз в этом заключена тайна. Арчи ничего не помнит из своей человеческой жизни. И не знает, кто его обратил. Просто однажды он очнулся совсем один. Тот, кто создал его, ушел, и никто из нас не понимает, почему или как это могло случиться. Если бы у Арчи не было его дара, если бы он не увидел Джесамину и Карин и не знал, что однажды станет одним из нас, то, наверное, совсем одичал бы.

Нужно было о многом поразмыслить, а вопросов оставалось еще больше. Но тут у меня забурчало в животе. Я даже не заметил, что проголодался, настолько был заинтригован. А теперь осознал, что умираю с голоду.

— Прости, из-за меня ты вовремя не поужинал.

— Все в порядке, правда.

— Я не так часто провожу время с теми, кто нуждается в пище. Вот и забыла.

— Хочу побыть с тобой, — в темноте сказать это было гораздо проще, особенно зная, что голос может подвести меня, выдать мою безнадежную привязанность к Эдит.

— Можно мне войти? — спросила она.

— А ты хочешь? — я не мог представить себе эту богиню сидящей на отцовском потертом кухонном стуле.

— Да, если не возражаешь.

— Нисколько, — я улыбнулся.

Я выбрался из пикапа, а она уже была рядом. Потом порхнула вперед и исчезла. В доме зажегся свет.

Эдит встретила меня у двери. Было так странно видеть ее у нас дома, среди скучных материальных атрибутов моей обыденной жизни. Мне вспомнилась игра «Лишний предмет», в которую мы с мамой играли, когда мне было четыре или пять. «Один из этих предметов отличается от остальных».

— Неужели я не запер дверь? — поинтересовался я.

— Нет, я взяла ключ из-под карниза.

Я подумал, что никогда не пользовался этим ключом в ее присутствии. А потом вспомнил, как она нашла ключи от моей машины, и пожал плечами.

— Ты ведь голоден, да? — и Эдит повела меня за собой на кухню так, будто бывала здесь миллион раз. Включив свет, она села на тот самый стул, на котором я пытался ее представить. Кухня больше не казалась такой уж обшарпанной. Хотя, может быть я просто не мог отвести глаз от Эдит и поэтому не смотрел ни на что другое. Я застыл на мгновение, пытаясь осознать ее присутствие здесь, среди этой обыденности.

— Съешь что-нибудь, Бо.

Кивнув, я повернулся чтобы пошарить в холодильнике. Там нашлась оставшаяся со вчерашнего ужина лазанья. Я положил кусок на тарелку, потом, передумав, добавил все, что оставалось на противне, и поставил в микроволновку. Пока она разогревала пищу, наполняя кухню запахами помидоров и орегано, я вымыл противень. В животе снова забурчало.

— Хмм, — сказала Эдит.

— Что такое?

— В будущем мне придется выполнять свои обязанности получше.

Я засмеялся:

— Что ты можешь делать еще лучше, чем сейчас?

— Хотя бы помнить, что ты человек. Я должна была, не знаю, взять с собой корзинку для пикника или что-то в этом роде.

Микроволновка просигналила, я вынул тарелку и торопливо поставил ее, когда она обожгла мне руку.

— Не беспокойся об этом.

Взяв вилку, я начал есть. Я действительно проголодался. Первый кусок ошпарил мне рот, но я продолжал жевать.

— Это вкусно? — спросила она.

Я проглотил:

— Не уверен. Кажется, я только что напрочь сжег себе вкусовые рецепторы. Вчера было вкусно.

Похоже, я ее не убедил.

— А ты когда-нибудь скучаешь по еде? По мороженому? Арахисовому маслу?

Она покачала головой:

— Я почти не помню еду. Даже не могу тебе сказать, что больше всего любила. Теперь она пахнет… несъедобно.

— Наверное, это печально.

— Это не такая уж огромная жертва, — грустно сказала она, словно вспоминая об иных жертвах, которые и в самом деле были огромными.

С помощью кухонного полотенца я переставил горячую тарелку на стол — чтобы иметь возможность сесть рядом с Эдит.

— А по каким-нибудь другим сторонам человеческой жизни скучаешь?

Она на секунду задумалась:

— Не то чтобы скучаю, потому что для этого нужно было бы сохранить какие-то яркие воспоминания, а как я уже сказала, человеческая жизнь стирается из памяти. Но кое-что мне, вероятно, хотелось бы испытать. Пожалуй, можно сказать, что это вызывает у меня зависть.

— Например?

— Например, сон. Бесконечное бодрствование иногда утомляет. Думаю, мне понравилось бы временное забвение. Это кажется интересным.

Думая над этим, я съел еще несколько кусков:

— Такое впечатление, что это нелегко. И чем же ты занимаешься всю ночь?

Она помедлила, потом поджала губы:

— Ты имеешь в виду в общем?

Я удивился, поняв, что ей, похоже, не хочется отвечать на этот вопрос. Может, он получился недостаточно конкретным?

— Нет, не обязательно в общем. Скажем, что ты собираешься делать сегодня, после того, как уйдешь?

Это был неправильный вопрос. Я почувствовал, что моя эйфория постепенно спадает. Эдит должна будет уйти. И не имело значения, насколько коротким будет расставание, — я боялся его.

Кажется, ей тоже не понравился вопрос, и сначала я подумал, что по той же причине. Но потом Эдит бросила на меня быстрый взгляд и отвела глаза, будто ей было неловко.

— Что?

Она состроила гримаску:

— Ты хочешь услышать приятную ложь или правду — возможно, тревожную?

— Правду, — быстро сказал я, хоть и не был полностью в этом уверен.

Эдит вздохнула:

— Когда ты и твой отец уснете, я вернусь сюда. В последнее время это стало частью моего распорядка дня.

Я моргнул. Потом еще раз.

— Ты приходишь сюда?

— Почти каждую ночь.

— Почему?

— Интересно наблюдать, как ты спишь, — непринужденно сказала она. — Ты разговариваешь.

Мой рот открылся, а шея и лицо покраснели. Конечно мне известно, что я разговариваю во сне — мама поддразнивала меня по этому поводу. Но я не думал, что и здесь придется беспокоиться об этом.

Эдит с опаской наблюдала за моей реакцией, глядя на меня из-под ресниц.

— Ты очень сердишься на меня?

Сердился ли я? Не знаю. Но угроза унижения была очень реальной. И вообще, откуда Эдит слушала мое сонное бормотание? Через окно? Непонятно.

— Как ты… Где ты… Что я…? — мне не удавалось закончить ни одну из мыслей.

Эдит приложила ладонь к моей щеке. Прилившая кровь казалась обжигающе горячей по сравнению с ее прохладной рукой.

— Не расстраивайся. У меня не было дурных намерений. Уверяю тебя, я очень хорошо контролировала себя. И если бы мне показалось, что это опасно, я немедленно ушла бы. Я просто… хотела быть рядом с тобой.

— Я… это не то, что меня беспокоит.

— А что же тебя беспокоит?

— Что именно я говорил?

Эдит улыбнулась:

— Ты скучаешь по маме. Когда идет дождь, его звук вызывает у тебя тревогу. Ты много говорил о доме, но в последнее время это стало реже. Однажды ты сказал: «Слишком зелено», — она тихо рассмеялась в явной надежде на то, что не обидела меня снова.

— Что-то еще? — требовательно спросил я.

Она поняла, к чему я веду.

— Ты действительно произносил мое имя, — призналась она.

Я вздохнул, смиряясь:

— Часто?

— Смотря что ты понимаешь под «часто».

— О нет, — простонал я.

Словно это было для нее легко и естественно, она обхватила меня за плечи и положила голову мне на грудь. Я не раздумывая ответил на объятие. Чтобы удержать Эдит на месте.

— Не стесняйся, — прошептала она. — Помнишь, ты уже упоминал о том, что я тебе снюсь?

— Это другое. Я говорил сознательно.

— Если бы я могла видеть сны, они были бы о тебе. И я этого не стыжусь.

Я погладил ее по голове. Если на то пошло, я и в самом деле был не против, поскольку всё равно не ожидал от Эдит следования нормальным человеческим правилам. Достаточно и тех, что она сама установила для себя.

— Мне не стыдно, — прошептал я.

Она напевала без слов, как будто мурлыкала. Ее щека лежала на моем сердце.

Потом мы оба услышали шуршание шин по подъездной дорожке и увидели в окнах свет фар. Вздрогнув, я опустил руки, а Эдит отстранилась.

— Хочешь, чтобы твой отец узнал, что я здесь? — спросила она.

Я попытался быстро это обдумать.

— Хм…

— Тогда в другой раз…

И я остался один.

— Эдит? — шепнул я.

И услышал лишь тихий смешок, после чего наступила тишина.

Отец повернул ключ в замочной скважине.

— Бо? — позвал он. Я вспомнил, что раньше находил это забавным: кто еще тут может быть? Теперь вдруг оказалось, что его вопрос не совсем лишен смысла.

— Я здесь.

Не слишком ли взволнованный у меня голос? Я откусил еще лазаньи, чтобы можно было жевать, когда Чарли войдет. После дня, проведенного с Эдит, его шаги показались слишком громкими.

— Ты взял всю лазанью? — спросил он, заглядывая мне в тарелку.

— Ой, прости. Вот, возьми у меня.

— Не беспокойся, Бо. Я сделаю себе бутерброд.

— Прости, — снова пробормотал я.

Чарли шумно сновал по кухне, собирая все, что ему нужно. Я поедал свою огромную порцию лазаньи на предельной скорости, доступной для человека, не желающего подавиться насмерть. И думал о том, что Эдит сказала: «Ты хочешь, чтобы твой отец узнал, что я здесь?» А это не то же самое что: «Ты хочешь, чтобы твой отец узнал, что я была здесь?», в прошедшем времени. Так означают ли ее слова, что на самом деле она не ушла? Я надеялся на это.

С бутербродом в руке Чарли сел на стул напротив меня. Было трудно представить, что Эдит сидела там же всего пару минут назад. Чарли был здесь на месте. Воспоминание же о ней было похоже на сон, который, вероятно, не мог быть реальным.

— Как прошел день? Ты сделал все, что хотел?

— Ммм, вообще-то нет. На улице было слишком хорошо, чтобы оставаться дома. Рыба клевала?

— Ага. Ей тоже нравятся погожие дни.

Я соскреб остатки лазаньи, набил полный рот и начал жевать.

— Есть планы на вечер? — внезапно спросил Чарли.

Я покачал головой — возможно, слишком выразительно.

— Ты какой-то взвинченный, — заметил он.

И надо же ему было проявить наблюдательность именно сейчас.

Я проглотил.

— Правда?

— Сегодня суббота, — размышлял он.

Я не ответил.

— Значит, ты пропускаешь танцы…

— Как и собирался, — заметил я.

Он кивнул:

— Ну да, танцы. Понимаю. Но, может быть, на следующей неделе… ты мог бы пригласить эту девушку Ньютон на обед или что-то еще. Выбраться из дома. Пообщаться.

— Я говорил тебе, она встречается с моим другом.

Чарли нахмурился:

— Ну, в море много другой рыбы.

— Не при твоих темпах лова.

Он рассмеялся:

— Делаю все, что могу. Так ты сегодня никуда не собираешься? — еще раз поинтересовался он.

— Некуда, — ответил я. — К тому же я устал. Снова лягу спать пораньше.

Я встал и отнес тарелку в раковину.

— Угу, — сказал он, задумчиво жуя. — Ни одна из девушек в этом городе не в твоем вкусе, а?

Пожав плечами, я начал мыть тарелку.

Я чувствовал на себе взгляд Чарли, и изо всех сил старался не краснеть. Не уверен, что у меня получалось.

— Не будь слишком придирчив к нашему городку, — сказал он. — Я знаю, что выбор здесь не так велик, как в большом городе…

— Здесь большой выбор, пап. Не беспокойся за меня.

— Ладно, ладно. Так или иначе, это не мое дело, — это прозвучало удрученно.

Я вздохнул:

— Ну, я закончил. Увидимся утром.

— Спокойной ночи, Бо.

Поднимаясь по лестнице, я старался еле волочить ноги, как будто безумно устал. Интересно, купился ли он, ведь актер из меня никудышный. Вообще-то, я не соврал. Я действительно никуда не собирался сегодня вечером.

Хлопнув дверью спальни достаточно сильно, чтобы внизу было слышно, я как можно тише подбежал к окну, открыл его и высунулся в темноту. Ничего было не разглядеть, кроме теней, отбрасываемых верхушками деревьев.

— Эдит? — шепнул я, чувствуя себя полным идиотом.

— Да? — ответил мне сзади тихий смеющийся голос.

Я так быстро развернулся, что скинул со стола книгу, и она с глухим стуком упала на пол.

Эдит лежала поперек моей кровати, закинув руки за голову и скрестив лодыжки, с широкой улыбкой на лице и ямочками на щеках. В темноте ее кожа казалась голубовато-перламутровой.

— Ох! — выдохнул я, потянувшись к столу, чтобы опереться на него для поддержки.

— Прости.

— Секунду, только сердце перезапущу.

Двигаясь медленно, как делала, когда старалась вести себя по-человечески или не напугать меня, Эдит села, свесив ноги с кровати, и похлопала по покрывалу рядом с собой.

Я неуверенно подошел и присел рядом с ней. Она накрыла мою руку ладонью.

— Как твое сердце?

— Это ты мне скажи — уверен, ты слышишь его лучше, чем я.

Она тихо засмеялась.

Мы немного посидели в тишине, слушая, как успокаивается мое сердцебиение. В голове крутились мысли об Эдит в моей комнате… и подозрительных вопросах отца… и моем дыхании, отдающем лазаньей.

— Можно я отлучусь на минутку по человеческим делам?

— Конечно.

Встав, я взглянул на нее, всю такую безупречную, сидящую на краю моей кровати, и подумал, что, возможно, мне всё это просто мерещится.

— Ты ведь будешь здесь, когда я вернусь?

— Даже пальцем не шевельну, — пообещала она и снова превратилась в неподвижную статую.

Я прихватил из ящика комода пижаму и, торопливо выйдя из комнаты, с силой захлопнул за собой дверь ванной, чтобы Чарли знал, что она занята.

Зубы я почистил дважды, затем умылся и переоделся. Обычно я сплю просто в дырявых трениках и старой футболке — из маминого любимого заведения, где готовят барбекю, поэтому на ней был изображен улыбающийся поросенок между двух булочек. Жаль, что у меня нет ничего менее… моего. Но я, в общем-то, не ожидал гостей, и к тому же всё равно глупо было переживать из-за этого. Если Эдит бывала тут по ночам, то уже и так знала, в чем я сплю. Напоследок еще раз почистил зубы.

На выходе из ванной я снова получил сердечный мини-приступ, чуть не налетев на Чарли, стоявшего на лестничной площадке.

— Ха! — выпалил я.

— Ох, прости, Бо, не хотел тебя пугать.

— Все нормально, — я глубоко вздохнул.

Оглядев мой наряд, он удивленно хмыкнул.

— Тоже идешь спать? — поинтересовался я.

— Да, пожалуй. Завтра снова рано вставать.

— Ладно. Спокойной ночи.

— Ага.

Радуясь, что с того места, где стоял Чарли, нельзя увидеть мою кровать, я вернулся к себе в комнату и крепко закрыл за собой дверь.

Эдит не сдвинулась ни на миллиметр. Я улыбнулся, и ее губы дрогнули; она расслабилась, вдруг вновь превратившись в человека. Ну или почти. Я уселся рядом с ней, и она развернулась ко мне лицом, подобрав под себя ноги и скрестив их.

— Не уверена насчет своего отношения к этой футболке, — она говорила очень тихо, и я ни капли не беспокоился, что Чарли нас услышит.

— Я могу переодеться.

Она закатила глаза:

— Дело не в том, что ты ее носишь, а в самом факте ее существования, — Эдит провела пальцами по улыбающемуся поросенку, отчего мой пульс ускорился, но она вежливо проигнорировала это. — Стоит ли ему так радоваться тому, что он станет пищей?

Я не удержался и широко улыбнулся:

— Ну, нам же неизвестны его аргументы, не так ли? Возможно, у него есть причина для улыбки.

Эдит посмотрела на меня так, словно сомневалась в моем психическом здоровье.

Я взял ее за руку. Это казалось очень естественным, но в то же время мне не верилось в собственную удачу. Что я сделал, чтобы заслужить такое?

— Твой папа считает, что ты собираешься удрать, — сообщила она мне.

— Я в курсе. Якобы выгляжу взвинченным.

— А ты взвинчен?

— Пожалуй, более чем. Спасибо. За то, что осталась.

— Мне тоже этого хотелось.

Сердце забилось… не то что быстрее, но сильнее, что ли. По какой-то причине, которой мне никогда не понять, Эдит хотела быть со мной.

Двигаясь с человеческой скоростью, она распрямила ноги и перекинула их через мои. Потом снова свернулась калачиком у моей груди — видимо, в своей любимой позе: приложив ухо к сердцу, которое реагировало, пожалуй, сильнее, чем следовало. Я обнял ее и прижался губами к волосам.

— М-м-м, — протянула она.

— Это… — пробормотал я в ее волосы, — …намного легче, чем я ожидал.

— Тебе кажется, что это легко? — насколько я мог слышать, она улыбалась. Потом приподняла голову, и я почувствовал, как она, слегка касаясь носом, прокладывает прохладную дорожку вверх по моей шее.

— Ну, — сказал я, ощущая ее холодные губы у края своего подбородка, — по крайней мере, похоже, легче, чем сегодня утром.

— Хм… — ее руки скользнули по моим плечам и обхватили шею. Эдит приподнялась и коснулась губами моего уха.

— Почему… — мой голос позорно дрогнул, — как ты думаешь?

— Победа духа над плотью, — выдохнула она мне прямо в ухо, от чего по телу пробежал озноб. Она застыла и осторожно отстранилась. Ее ладонь прошлась по моей руке чуть ниже рукава футболки.

— Ты замерз, — сказала Эдит. Я почувствовал, как под ее пальцами кожа покрывается мурашками.

— Я в порядке.

Нахмурившись, она передвинулась на прежнее место. Мои руки не желали ее отпускать, и, хотя она выскользнула из объятий, ладони все равно остались на ее талии.

— Ты весь дрожишь.

— Сомневаюсь, что это из-за замерзания, — возразил я.

Секунду-другую мы всматривались друг в друга в темноте.

— Я не уверен, что именно мне разрешается делать, — признался я. — Насколько осторожным нужно быть?

Она замялась.

— Мне не легче, — наконец сказала она, отвечая на мой предыдущий вопрос. Ее рука тихонько коснулась моего предплечья, и я снова почувствовал мурашки. — Но днем, на поляне… тогда я еще не определилась. Мне очень жаль, с моей стороны было непростительно так себя вести.

— Я прощаю тебя, — пробормотал я.

— Спасибо, — Эдит улыбнулась, а затем вдруг стала серьезной, когда опустила взгляд к моей покрытой мурашками руке. — Видишь ли… Я не была уверена, достаточно ли сильна… — она взяла мою руку и прижала ее к своей щеке, по-прежнему не поднимая глаз. — И пока оставалась вероятность того, что я… сорвусь, — она вдохнула запах моего запястья, — я слишком… остро на всё реагировала. Но потом решила, что достаточно сильна, что не существует даже малейшей вероятности того, что я буду… что я когда-либо смогу…

Я никогда еще не видел, чтобы ей с таким трудом давались слова. Это было такпо-человечески.

— Что ж, выходит, сейчас нет такой вероятности?

Она наконец взглянула на меня и улыбнулась:

— Победа духа.

— Вроде бы легко, — сказал я, улыбкой давая ей понять, что всего лишь поддразниваю ее.

— Я бы не сказала, что это легко, скорее… требует титанических усилий, но осуществимо. И, кстати… отвечая на другой твой вопрос…

— Прости, — сказал я.

Она тихо рассмеялась.

— Почему ты извиняешься? — ответа явно не требовалось, и Эдит быстро продолжила, приложив палец к моим губам на случай, если бы я решил пуститься в объяснения: — Мнене легко, и поэтому, если это приемлемо для тебя, я предпочла бы, чтобы ты… следовал моему примеру, — она опустила палец. — Справедливо?

— Конечно, — сказал я быстро. — Всё, что хочешь, — как обычно, я имел это в виду в буквальном смысле.

— Если это окажется… слишком, я уверена, что смогу заставить себя уйти.

— Я позабочусь о том, чтобы не стало слишком, — нахмурившись пообещал я.

— Завтра будет сложнее, — предупредила Эдит. — За этот день я привыкла к твоему запаху и порог чувствительности к нему поразительно вырос. Если я покину тебя на какое-то время, придется начинать все заново. Хотя, наверное, не совсем с нуля.

— Не уходи вообще, — предложил я.

Ее лицо смягчилось в улыбке:

— Это мне подходит. Закуй меня в кандалы — я твоя пленница, — говоря это, она обхватила холодными пальцами моё запястье, имитируя наручник. — А теперь, если не возражаешь, могу я позаимствовать одеяло?

Мне потребовалось несколько мгновений.

— О… хм, конечно. Вот.

Свободной рукой я потянулся за ее спину, подцепил старое лоскутное одеяло, лежавшее сложенным у изножья кровати, и передал его Эдит. Она отпустила мое запястье, взяла одеяло и встряхнула его, после чего вернула мне обратно.

— Я была бы счастливее, если бы знала, что тебе комфортно.

— Мне очень комфортно.

— Пожалуйста?

Быстрым движением я набросил одеяло на плечи, словно плащ.

Она тихо усмехнулась.

— Не совсем то, что я имела в виду, — она уже стояла, накрывая одеялом мои ноги и укутывая меня в него. Прежде чем я успел осознать ее действия, Эдит снова забралась ко мне на колени и прижалась к моей груди. Одеяло образовало собой барьер между нами везде, где наша кожа могла соприкоснуться.

— Лучше? — спросила она.

— Не совсем уверен на этот счет.

— Но все же приемлемо?

— Более чем.

Она засмеялась. Я погладил ее по голове. Это казалось достаточно осторожным.

— Как странно, — сказала Эдит. — Ты читаешь о чем-то… слышишь это в мыслях других людей, видишь, как это с ними происходит… но ничто не способно подготовить тебя к чувству, которое испытаешь, когда это случится с тобой. Восторг первой любви. Это больше, чем я ожидала.

— Намного больше, — пылко согласился я.

— И другие эмоции — ревность, например. Мне казалось, я отчетливо представляю себе, что это такое. Читала о ней сто тысяч раз, видела актеров, изображавших это в бесчисленных пьесах и фильмах, ежедневно слышала в мыслях окружающих — даже, бывало, чувствовала сама по мелким поводам, жалея, что обделена чем-то… Но всё равно была потрясена, — Эдит нахмурилась. — Помнишь день, когда МакКейла пригласила тебя на танцы?

Я кивнул, хотя тот день запомнился мне в основном по другой причине.

— Тогда ты снова заговорила со мной.

— Я была ошарашена вспышкой негодования, почти ярости, которую испытала тогда — сначала даже не поняв, что со мной. Не знала, что ревность может быть настолько сильной… настолько болезненной. Потом ты отказал ей, а я не знала почему. Неспособность слышать твои мысли раздражала больше, чем обычно. Была ли тут замешана другая девушка? Или это просто ради Джереми? Я знала, что в любом случае не имею права беспокоиться об этом. Я старалась не беспокоиться… И тут начала выстраиваться очередь.

Я застонал, а Эдит рассмеялась.

— Я ждала, — продолжала она, — непозволительно страстно желая услышать, что ты им скажешь, каждый раз пытаясь расшифровать выражение твоего лица. Я не могла отрицать, что вид твоей раздраженной физиономии приносит мне облегчение. Но не была уверена. Не знала, каким был бы твой ответ, если бы тебя пригласила я…

Она подняла на меня глаза.

— В ту ночь я впервые пришла сюда. Наблюдая, как ты спишь, я ломала голову, каким образом преодолеть пропасть между тем, что я считала правильным, нравственным, этичным, благородным, и тем, чего желала. Я знала, что если поведу себя как должно и буду по-прежнему игнорировать тебя или исчезну на несколько лет, пока ты не уедешь, то однажды ты встретишь подходящую девушку — человека, вроде МакКейлы. Это огорчало меня.

— И тогда, — голос Эдит упал до шепота, — во сне ты произнес мое имя. Ты говорил так четко, сначала я даже подумала, что ты проснулся. Но ты беспокойно заворочался, еще раз пробормотал мое имя и вздохнул. Чувство, которое пронзило меня в тот момент, было пугающим… ошеломляющим. И я поняла, что не в силах больше избегать тебя.

Она на мгновение затихла, вероятно, вслушиваясь в неровное биение моего сердца.

— Но ревность… это так иррационально. Вот только что, когда Чарли спросил тебя об этой надоедливой девчонке…

— Его вопрос заставил тебя ревновать? В самом деле?

— Я в этом новичок. Ты возрождаешь во мне человека, и все чувствуется острее, потому что незнакомо.

— Но честно, не понимаю, как это может тебя беспокоить, если Роял, манекенщик года, Роял, Мистер Совершенство, предназначался тебе? Я же слышал это собственными ушами. Элинор или не Элинор, но разве я могу здесь конкурировать?

Ее зубы сверкнули, а руки снова обвились вокруг моей шеи.

— Нет никакой конкуренции.

— Этого я и боюсь, — я нерешительно обнял ее и осведомился: — Так хорошо?

— Очень даже, — Эдит счастливо вздохнула. — Конечно, Роял по-своему красив, но даже если бы он не был мне как брат, и не подошел Элинор, он всё равно никогда не смог бы иметь десятой, нет, сотой доли той притягательности, которой обладаешь в моих глазах ты, — теперь она была серьезна, задумчива. — Почти девяносто лет я блуждала среди представителей своего вида… и твоего… все это время считая себя самодостаточной, не понимая, чего ищу. И не находила ничего, потому что тебя еще не было на свете.

— Это как-то несправедливо, — прошептал я в ее волосы. — Ведь мне вообще не пришлось ждать. Почему я так легко отделался?

— Ты прав. — согласилась Эдит. — Мне определенно следует усложнить тебе задачу, — она погладила меня по щеке. — Тебе всего лишь приходится рисковать жизнью каждую секунду, проведенную со мной… конечно же, это сущие пустяки. Ты всего лишь вынужден отказаться от своей природы, от человечности… чего все это стоит?

— Я не чувствую себя обделенным.

Она уткнулась лицом в мою грудь и прошептала:

— Пока нет.

— Что… — начал я, но тут ее тело вдруг застыло. Я замер, вот только она уже исчезла и мои руки обнимали воздух.

— Ложись, — прошипела она, однако из-за темноты я не понял откуда.

Бросившись на кровать, я расправил одеяло и перекатился на бок — обычно я сплю в такой позе. И услышал, как дверь приоткрылась. Чарли проверял меня. Я дышал размеренно и чересчур глубоко.

Прошла бесконечно долгая минута. Я прислушивался в ожидании, когда закроется дверь. Внезапно рядом со мной оказалась Эдит. Она взяла меня за руку и, опустив ее себе на плечи, придвинулась ближе ко мне.

— Ты ужасный актер — я бы даже сказала, что путь в эту профессию тебе заказан.

— Плакал мой десятилетний план, — пробормотал я. Мое сердце вело себя безобразно. Вероятно, она не только слышала, но и чувствовала его, когда оно колотилось о ребра с такой силой, словно готово было сломать одно из них.

Эдит мурлыкала незнакомую мне мелодию, напоминавшую колыбельную. Потом перестала.

— Убаюкать тебя пением?

— Ну да, — засмеялся я. — Можно подумать, я способен спать, когда ты здесь.

— Ты делаешь это постоянно, — напомнила она мне.

— Не когда ты здесь, — возразил я, крепче обнимая ее.

— Ты прав. В таком случае, раз ты не намерен спать, то чем хочешь заняться?

— Честно? Много чем. Но все это не имеет ничего общего с осторожностью. — Она ничего не ответила и, кажется, перестала дышать. Я быстро продолжил: — Но раз уж я обещал быть осторожным, то хотел бы… побольше узнать о тебе.

— Спрашивай о чём угодно. — Теперь я расслышал в ее голосе улыбку.

Из всех вопросов я выбрал наиболее важный.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я. — До сих пор не могу постичь, почему ты настолько упорно сопротивляешься своей… природе. Не истолкуй мои слова неправильно, я, конечно, рад, что ты так поступаешь… никогда еще не был так счастлив быть живым. Я просто не понимаю, зачем тебе вообще было себя утруждать.

Эдит медленно ответила:

— Хороший вопрос, и ты не первый, кто его задает. Других — а именно подавляющее большинство представителей нашего вида, вполне довольное своей судьбой — тоже удивляет наш образ жизни. Но, видишь ли, только то, что нам… выпал такой жребий, еще не значит, что у нас нет права выбора подняться выше — выйти за рамки участи, которой никто из нас не хотел. Попытаться, насколько это возможно, сохранить человечность.

Я лежал неподвижно, испытывая своего рода благоговение. Эдит была лучше, чем я когда-либо мог бы стать.

— Ты уснул? — почти неслышно пробормотала она спустя несколько минут.

— Нет.

— Это все, что тебя интересовало?

Я закатил глаза.

— Не совсем.

— Что еще ты хочешь знать?

— Почему ты способна читать мысли — почему только ты? И Арчи, предвидящий будущее и всё такое… почему так происходит?

Я почувствовал под своей рукой, как Эдит пожала плечами.

— Мы толком не знаем. У Карин есть теория… согласно которой мы приносим с собой в следующую жизнь наши самые яркие человеческие качества, и они усиливаются — так же, как разум и органы чувств. Она считает, что я, вероятно, еще до обращения была очень восприимчива к мыслям окружающих. И что Арчи обладал прозорливостью, где бы он ни был.

— А что принесла в новую жизнь она сама и остальные?

— Карин принесла сострадание. Энист — способность страстно любить. Элинор — силу, Роял свое… упорство. Или это скорее можно назвать ослиным упрямством, — она усмехнулась. — У Джесамины очень интересный дар. В своей прошлой жизни она была весьма харизматичной и умела влиять на окружающих таким образом, чтобы они принимали ее точку зрения. Теперь ей удается управлять эмоциями тех, кто находится рядом с ней — успокоить целую комнату обозленных людей, к примеру, или, наоборот, взбодрить вялую толпу. Это очень тонкий дар.

Я обдумывал те невероятные вещи, о которых услышал, и пытался осознать полученную информацию. Эдит терпеливо ожидала, пока я размышлял.

— Так с чего же все началось? То есть Карин обратила тебя, а до этого кто-то, должно быть, обратил ее, и так далее…

— Ну а откуда произошли вы? Эволюция? Сотворение? Разве не могли мы развиваться так же, как и другие виды, среди которых есть и хищники, и жертвы? Или, если ты не веришь в самопроизвольное возникновение всего этого мира, которое мне и самой сложно принять, то неужели так трудно согласиться с предположением, что сила, породившая изящную коралловую рыбку и акулу, детеныша тюленя и кита-убийцу, вполне способна была создать и оба наших вида?

— Позволь уточнить сразу — я детеныш тюленя, не так ли?

— Верно, — Эдит рассмеялась, и пальцы ее коснулись моих губ. — Разве ты не устал? Это был довольно долгий день.

— Просто у меня осталось еще несколько миллионов вопросов.

— А у нас есть завтра, и послезавтра, и послепослезавтра…

Чувство эйфории, абсолютного блаженства, наполняло мою грудь до такой степени, что мне казалось, я могу просто лопнуть. Невозможно было представить, что где-то в мире нашелся бы наркоман, который не променял бы свое излюбленное снадобье на это чувство.

Прошло некоторое время, прежде чем я снова заговорил:

— Ты уверена, что утром не исчезнешь? В конце концов, ты ведь мифическое существо.

— Я тебя не покину, — торжественно пообещала Эдит, и меня вновь, даже сильнее, чем раньше, охватило то же самое чувство.

Когда ко мне вернулся дар речи, я сказал:

— Тогда еще один вопрос напоследок… — и тут же кровь прихлынула к моей шее. Темнота не спасала. Я был уверен, что Эдит почувствовала этот жар.

— Что такое?

— Ммм… не-а, забудь. Я передумал.

— Бо, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.

Я молчал, и она застонала.

— Я всё еще надеюсь, что со временем буду меньше раздражаться, не слыша твоих мыслей. Но становится только хуже и хуже.

— Хватает и того, что ты подслушиваешь мою болтовню во сне, — пробормотал я.

— Пожалуйста, скажи мне, — тихо попросила Эдит, и в ее бархатном голосе прозвучала та гипнотическая сила, против которой я не в силах устоять.

Но я пытался. Я молча покачал головой.

— Если ты мне не скажешь, то я решу, что это гораздо хуже, чем на самом деле, — пригрозила она.

— Мне не следовало заводить речь об этом, — сказал я и сжал зубы.

— Пожалуйста? — снова этот завораживающий голос.

Я вздохнул:

— Ты… не обидишься?

— Конечно нет.

Я набрал полную грудь воздуха:

— Ну… в общем, ясное дело, я не знаю всей правды о вампирах, — это слово вырвалось у меня случайно, я слишком сильно увлекся обдумыванием своего вопроса, а потом понял, что именно сказал, и замер.

— Да?

Ее голос звучал обыденно, будто это слово не имело никакого значения.

Я выдохнул с облегчением.

— Хорошо, то есть я знаю только о тех вещах, о которых ты мне рассказывала, и, похоже, мы очень… отличаемся. Физически. Ты выглядишь как человек… только лучше… но ты не ешь и не спишь, например. Не нуждаешься в том, что необходимо нам.

— Некоторые моменты спорны, но многое из сказанного тобой верно. И какой у тебя вопрос?

Я вдохнул поглубже:

— Прости.

— Спрашивай.

Я быстро выпалил:

— В общем, я всего лишь обычный человеческий парень, а ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, и я просто… сражен тобой, и отчасти это, естественно, выражается в том, что меня безумно влечет к тебе, чего ты, уверен, не могла не заметить, учитывая твою чрезвычайную осведомленность о моей кровеносной системе, но я понятия не имею, ощущаешь ли ты то же самое. Или же это как сон и пища, которые тебе не нужны, а мне да… хоть я и желаю их несравнимо меньше, чем желаю тебя? Ты сказала, что Элинор и Роял уезжают и живут как супружеская пара, но означает ли это для вампиров то же самое, что и для людей? И это абсолютно непозволительный вопрос, совершенно неприемлемый на первом свидании, и я прошу прощения, а ты не обязана отвечать…

Я втянул огромную порцию воздуха.

— Хм… Я назвала бы это свидание вторым.

— Ты права.

Эдит хохотнула:

— Ты спрашиваешь меня о сексе, Бо?

Мое лицо снова вспыхнуло.

— Да. Я не должен был.

Она снова рассмеялась:

— Я действительно забралась к тебе в постель, Бо. И считаю, что этот факт делает подобные вопросы вполне объяснимыми.

— Но ты всё равно не обязана отвечать.

— Я же говорила, что ты можешь спрашивать меня о чем угодно, — Эдит помедлила, а затем ее голос изменился. Стал официальным, как у читающего лекцию преподавателя. — Итак… в широком смысле — «Секс и вампиры. Основы». Все мы были людьми, Бо, и большинство человеческих страстей остались при нас — просто их затмевают более мощные желания. Но мы не всё время испытываем жажду, и, как правило, склонны образовывать… очень прочные связи. Сильные как физически, так и эмоционально. Роял и Элинор очень похожи на любую пару людей, которых влечет друг к другу, и под этим я подразумеваю, что они очень, очень действуют на нервы тем из нас, кому приходится жить с ними под одной крышей, особенно тому, кто слышит их мысли.

Я тихо рассмеялся, и она присоединилась.

— Неудобно, — пробормотал я.

— Ты даже не представляешь, — мрачно заметила она, потом вздохнула: — А теперь о частностях… «Секс и вампиры. Часть вторая: Бо и Эдит», — она снова вздохнула, на этот раз более медленно. — Не думаю… что это будет возможно для нас.

— Потому что тогда я буду слишком… близко? — догадался я.

— Это стало бы проблемой, но не это главное. Бо, ты не представляешь насколько ты… ну, хрупкий. Я не хочу оскорбить тебя как мужчину, ведь для меня хрупким является любой человек. Когда мы вместе, мне постоянно приходится контролировать каждое свое движение, чтобы не навредить тебе. Я же могу убить тебя очень легко, совершенно случайно.

Я подумал о том, как она касалась меня первые несколько раз, как осторожно тогда двигалась, как сильно, казалось, это пугало ее. Как она просила меня убрать руку, вместо того чтобы просто выдернуть из-под нее свою кисть.

Теперь Эдит положила ладонь мне на щеку.

— Если бы я заторопилась… или хоть как-то отвлеклась, то могла бы, намереваясь просто дотронуться до твоего лица, нечаянно раскроить тебе череп. Ты не понимаешь, как невероятно легко тебя сломать. Когда я с тобой, мне нельзя ни на мгновение позволить себе потерять самоконтроль.

Если бы жизнь Эдит таким же образом была в моих руках, неужели я уже убил бы ее? При этой мысли я съежился.

— Думаю, ты способен очень сильно отвлечь меня, — пробормотала она.

— Меня никогда не отвлечь от тебя.

— Могу теперь я спросить кое о чем — не исключено, что это тебя обидит?

— Твоя очередь.

— У тебя есть опыт по части «Секс и люди»?

Я был слегка удивлен тем, что мое лицо снова не стало горячим от прилива крови. Казалось естественным рассказать Эдит обо всем.

— Ни малейшего. Это все для меня впервые. Я говорил тебе, что прежде никогда не чувствовал такого к кому-либо, даже ничего похожего.

— Знаю. Просто я слышу, о чем думают другие люди. И понимаю, что любовь и вожделение не всегда идут рука об руку.

— Для меня идут.

— Это хорошо. По крайней мере, у нас есть нечто общее.

— О…

Когда она ранее говорила о том, что они «как правило, склонны образовывать очень прочные связи, как физически, так и эмоционально», я не мог не задаться вопросом, исходит ли она из собственного опыта. И с удивлением обнаружил, каким облегчением для меня было узнать, что это не так.

— Значит, ты находишь меня отвлекающим?

— Безусловно, — Эдит снова улыбалась. — Хочешь, расскажу тебе о том, что именно меня отвлекает?

— Ты не обязана.

— Сначала это были твои глаза. У тебя прекрасные глаза, Бо, они как безоблачное небо. Я провела всю свою жизнь в дождливом климате и поэтому часто скучаю по небу, но только не рядом с тобой.

— Э-э, спасибо?

Она хихикнула.

— Я в этом не одинока. Шесть из десяти твоих поклонниц тоже первым делом запали на твои глаза.

— Десяти?

— Не все они такие самоуверенные, как Тейлор и МакКейла. Хочешь весь список? У тебя есть варианты.

— Думаю, ты просто смеешься надо мной. Но в любом случае никаких других вариантов нет.

И никогда уже не будет.

— Следующими были твои руки — я очень люблю твои руки, Бо — от плеч до кистей, — Эдит провела ладонью вниз вдоль моей руки, потом вернулась обратно к плечу, и снова спустилась к кисти. — Или, возможно, вторым был подбородок… — она коснулась пальцами моего лица, как будто думала, что я не понимаю, о чем идет речь. — Не вполне уверена. Я никак не ожидала обнаружить, что нахожу тебя не только вкусным, но и красивым.

Мои лицо и шея пылали. Я знал, что это не может быть правдой, однако сейчас Эдит была вполне убедительной.

— О, и ведь я еще даже не упомянула твои волосы, — она провела ноготками по моей голове.

— Ладно, теперь я уверен, что ты насмехаешься.

— Ничего подобного. Знаешь ли ты, что у твоих волос точно такой же оттенок, как у тикового дерева, которым был выложен потолок в одном монастыре, где я однажды останавливалась в… думаю, сейчас это Камбоджа?

— Э-э, нет, не знал, пока ты не сказала, — я непроизвольно зевнул.

Она засмеялась.

— Я удовлетворила твое любопытство?

— Э-э, да.

— Тогда тебе следует поспать.

— Не уверен, что смогу.

— Хочешь, чтобы я ушла?

— Нет! — ответил я слишком громко.

Она рассмеялась, а затем начала напевать все ту же незнакомую колыбельную — голос Эдит был подобен ангельскому и ласкал мой слух.

Более уставший, чем предполагал, изнемогая от перенесенного за день психологического и эмоционального стресса, какого до сих пор никогда не испытывал, я погрузился в сон, держа в объятиях ее холодное тело.