Жизнь — жестянка (СИ)

Глава 4

Приблизительно до часу ночи делаю все, чтобы наконец заснуть. Принимаю ванну, считаю овец, потом баранов, потом козлов. Этих в моей жизни в последнее время как-то особенно много. Но, видимо, все-таки все равно недостаточно для того, чтобы я могла спокойно спать.

Встаю, натягиваю джинсы и футболку и, стараясь не шуметь, иду вниз. С вполне конкретной целью — хочу выпить. Должна же быть в доме молодого мужика хоть какая-то выпивка? Должна. Но ее нет. Тихонько ругаюсь. И вдруг в ответ слышу такой же тихий смех. Коршунов. Эта сволочь стоит в дверном проеме и как обычно улыбается этак высокомерно-иронически. И ведь, небось, давно стоит.

— Золото и брильянты я в другом месте держу. Как впрочем и компрометирующие меня документы и фотографии. Или ты не их искала?

— Да иди ты!

— Так что за поиски в ночи?

— Выпить хочу.

Хмыкает недоверчиво.

— Что, правда что ли?

— Нет, шучу я так!

— Тогда ты шаришь не здесь.

Он толкает какую-то дверь. За ней оказывается что-то вроде библиотеки или кабинета. Здесь тоже есть камин и удобное кресло возле. А отдельный шкафчик буквально забит разнокалиберными бутылками. Есть даже специальный винный холодильник. Видимо хозяин любит выпить бокальчик-другой, сидя с книгой у огня. Кстати, и книг здесь изрядно. Оцениваю критическим взглядом. Приличная библиотека. Тысячи на три томов точно тянет. Правда Коршунова с книгой я себе представляю с трудом. Хотя, что я о нем на самом деле знаю?

Речь у него, несмотря на обилие сленговых словечек, правильная, мысли формулирует четко, все ударения на своих местах… Короче говоря, речь образованного человека из соответствующей семьи. Для меня это многое значит. И о многом говорит. Сама, покрутившись на телевидении с десяток лет, нахватала в свою речь прорву всякой дряни — «на телике» матом не ругаются, там на нем говорят. Но одно дело мат, сказанный с душой и к месту, и совсем другое — «звонить», «ихний» и прочие слова-маркеры, которые для меня сразу определяют бекграунд того или иного человека. У Коршунова с этим все в порядке. Нелады с другим… Вздыхаю. И угораздило ж меня так в него…

А ведь была уверена — мой предыдущий жизненный опыт навсегда отвратил меня от людей, которые способны причинить боль другим. Мне бы теперь от Коршуна бежать, как от прокаженного, а я… Я стараюсь убедить себя, что на самом деле он не такой. Что на самом деле человек просто сорвался тогда, что всему виной нервы, а с нервами у меня особые счеты…

Выбираю почти полную бутылку виски и тащу ее на кухню. Теперь мне нужна минералка. Желательно из холодильника. Виски на самом деле терпеть не могу. Потому и запиваю. Спросите — зачем же я тогда вообще пью эту гадость? Опьянение нравится. Коньяк давит, водка дурит, а виски почему-то веселит. А мне сейчас ох как нужно хоть чуть-чуть, хоть взаймы, но развеселиться…

Готовлюсь переправить добычу в свою комнату, но Коршунов не дает.

— Ты что ж это собралась надраться в гордом одиночестве? Женский алкоголизм не лечится, знаешь?

— Зато менее распространен, чем мужской.

— И все равно пить в одиночку — не лучшая идея.

— Другой нет. И потом я так привыкла.

— Отвыкай.

Решительно отбирает у меня бутылки и несет их на низкий столик перед камином.

— Закусывать будем?

— Закуска градус крадет.

— Балда.

Мне его приготовления не нравятся. А он деловит, как пчелка. На столике появляются стаканы, лед в вазочке для особо тонких ценителей, ловко нарезанная колбаса на тарелочке и толстый золотистый лаваш. Я внезапно понимаю, что зверски хочу есть и набрасываюсь на хлеб. Он смеется.

— Мы ж вроде напиться, а не наесться договаривались?

— И ничего я не собираюсь с тобой напиваться. Заснуть просто не могу. Выпью вот стаканчик и на боковую.

— Ага. Ври больше.

Он пьет виски чистым, но со льдом. По крайней мере поначалу. Все, пока трезвые, всякие там традиции в питие соблюдают. Потом, набравшись, и текилу пьют безо всяких там лаймов и соли. Чистоганом. Кстати, это прекрасный показатель — как только начали просто разливать и заглатывать, пора заканчивать — набрались. Пьем не чокаясь. Пьянею сразу. Ничего удивительного — на голодный-то желудок. А Коршун только и знает, что подливает.

— Ты алкоголик?

— Нет. А ты?

— И я нет.

— Тогда пей и не выделывайся.

— Железная логика. А за что пьем?

— Поминаем.

Желание пить сразу пропадает. И как-то вроде мгновенное отрезвление наступает… Гляжу затравлено.

— Тебе будет полезно знать, что загубила ты отличного парня. Пей давай!

Пью. И он пьет. Так, как будто неприятную работу делает. Только если меня развозит окончательно, то его, похоже, вообще не берет, хотя выпил он значительно больше моего. Финал пьянки практически не помню. Вроде я плакала и извинялась, как могла. Пыталась что-то объяснить и снова плакала. У пьяных баб слезы всегда где-то близко и льются по поводу и без…

Утро лучше бы не наступало. В голову словно из пушки крупнокалиберной в упор выстрелили. А ведь я ею сегодня собиралась работать! Чертов Коршунов!

А вот и он в дверях. Бодрый до отвращения. Словно и не пил вовсе.

— Если ты меня вчера хотел убить, то тебе это удалось.

— Не умеешь пить, не берись.

— Иди к черту!

Какое все-таки чудесное утро!

Вскоре на смену Коршунову прибывает Стрельников. Похоже, они решили караулить меня по очереди. Этот добрее. Приносит водички и какие-то шипучие таблетки. И даже почти не ухмыляется, когда я категорически отказываюсь похмеляться. К вечеру, когда мне наконец-то становится полегче, подтягивается Кондратьев, а следом за ним и Коршун. Теперь вся семья в сборе.

Может не заводить собаку? Эти трое и сами того гляди кусаться начнут. А уж рычат так, что любо-дорого. Причем, как ни странно, не на меня, а друг на друга. Как видно затеянное ими расследование буксует. Пока они ругаются, узнаю кое-что полезное.

Моего приятеля с пластиковой взрывчаткой, который так профессионально позаботился о том, чтобы я отправилась на тот свет самым кратчайшим путем, засекли. У основательно подготовленного к жизни Стрельникова весь фасад дома его туристической конторы — в камерах. Причем в отличие от обычных, которые висят на виду, призванные одним своим видом отпугивать всяких злоумышленников, у Егора они как раз хорошо замаскированы. Потому и записывают другой раз весьма интересные вещи. Так и бандит с пластидом на них оказался.

Смотрю. Человек как человек. Ни рогов ни копыт. Даже симпатичный.

В полиции за фотки поблагодарили. Обещали объявить в розыск. Но мы-то знаем, как это у них обычно получается…

Кондратьев оборачивается ко мне.

— А ты кончай пить. Завтра тебе на допрос. Следователь — тот, что дело Андрюхи ведет, а теперь и покушение на тебя, в бой так и рвется. Дотумкали они все-таки одно с другим увязать. Хорошо еще про ваши с Коршуном гонки по пересеченной местности никто не знает. Хотел он дернуть тебя сегодня, да я попросил отложить малясь…

Вот так вот — взял и попросил… Какие интересные у меня приятели! Одному платят за то, чтобы он самые дикие версии строил, другой с «оборотнями в погонах» накоротке и о чем хочешь попросить их может. Опять-таки не ясна пока роль Коршунова. Кстати об этом типе. Вчера, пока пила с ним — только и делала, что занималась безостановочным самобичеванием, а он только знай нос воротил. А с утра протрезвела и разозлилась.

Если сероглазый Андрей Коршунову так дорог, где ж он был, когда парень на заскорузлой клееночке один-одинешенек валялся? Дела у них, понимаешь, имелись, разруливать их самая пора была! А мужик тем временем…

Мысли эти так и крутятся в голове, а потому, как только Коршун в очередной раз принимается наезжать на меня, бью ими наотмашь. Коршунов начинает вставать с кресла. Я выпрыгиваю из своего еще резвее. При этом тут же обегаю его так, чтобы этот здоровенный кожаный монстр в стиле хай-тек оказался между мной и разъяренным мужиком. Продолжаю задираться — терять-то мне нечего.

— И похоронили твоего друга на мои деньги, а так бы валялся в общей могиле с бомжами.

Коршунов все-таки кидается на меня. Кондратьев перехватывает его одним стремительным движеньем. Оба валятся на ковер, завязывается драка. Похожа она больше всего на возню, потому как оба не хотят бить друг друга всерьез, а просто вымещают на боках и спине приятеля свое дурное настроение. Стрельников в драке, которая происходит по сути прямо у него под креслом, участия не принимает. Сидит, качает ножкой. На физиономии презрение. Очевидно адресованное мне.

— Я вот никак не пойму ты просто дура или еще и сука?

— А что я, по-твоему, любой ценой должна беречь его чувства? А мои кто-то здесь планирует даже не то что беречь, но хотя бы учитывать?

— А они у тебя что ль есть?

Это хрипит с полу полупридушенный Кондратьевым Коршун. Майор, думая, что раз противник вступил в переговоры, то уже драться не будет, несколько ослабляет захват и тут же огребает кулаком в живот. Ну любит Коршунов это дело! Чуть что — кулаком в пузо. Но Кондрат — не я. Коршунову опять становится не до разговоров, и я переключаю свой гнев обратно на Стрельникова.

— Вы же все крутые ребята. Настоящие мужики. Каменные лица, стальные яйца. Подумаешь, какая-то то ли дура, то ли сука, то ли курица безмозглая перед носом крутится. Мы ей рассказывать ничего не будем. Зачем? Все равно ничего не поймет. Да и к чему ей вообще понимать, почему ее убить хотят? Зачем знать, за что убили того сероглазого, который вам всем вроде как друг, но никто из вас даже не явился в больницу, чтобы его вещи забрать…

Внезапно понимаю, что мужики мои замерли. Причем все трое теперь пялятся на меня с одинаковым выражением на лицах. И Стрельников из кресла, и Коршун и Кондратом с пола.

Наконец Стрельников страдальчески прикрывает глаза ладонью.

— Бля-я-я… Они у нее. Они как и ключ все это время были у нее, твою мать! Я мог бы догадаться! Я должен был понять, что та метелка крашеная в больнице мне соврала: мол, вещички вашего Андрея сожгли в крематории вместе с ним. Гнида!!! Видел же, что она нервничает…

Кондрат, стряхнув с себя руки Коршуна, который по инерции все еще продолжает держать его за грудки, встает с пола, перешагивает приятеля и делает несмелый шажок ко мне.

— Ты ведь их не выкинула, голуба-душа?

Чуть ли не бегом пересекаем улицу и оказываемся у меня дома. Вещи Андрея все в том же мешке для мусора лежат в кладовке среди прочего дорогого мне хлама. С тех самых пор, как я перевезла их сюда из Москвы, обыскав и не найдя ничего интересного. О чем и сообщаю мужикам. Они только отмахиваются.

Вываленные на пол заскорузлые от засохшей крови тряпки выглядят ужасно. Я отворачиваюсь, а когда нахожу в себе силы взглянуть вновь, вижу, как Коршунов одним движеньем выдергивает из мятых брюк ремень, как-то странно зажимает в пальцах пряжку, и она вдруг щелкнув раскрывается…

Что там такое не вижу, но лица у всех троих делаются такие! Молчат, смотрят друг на друга так, словно научились разговаривать, обмениваясь одними только мыслями. Первым вслух произносит что-то Коршунов. Но и эта фраза лично мне ничего не объясняет:

— Мне надо ехать, мужики. Вы уж тут…

Короткий взгляд в мою сторону. Если можно было бы придушить вот так на расстоянии, только силой эмоций, я бы уже валялась на полу с выпученными глазами и вывалившимся изо рта черным языком. Как всегда слишком богатое воображение подводит. Меня начинает колотить. Коршунов уходит, намотав на кулак ремень сероглазого, а Кондрат наконец-то обнимает меня. В смысле Кондратьев.

— Пойдем…

Мы вновь пересекаем улицу и возвращаемся в дом Коршунова. Я падаю в кресло. Все тот же Кондрат (кстати, как его зовут? Звание знаю, фамилию знаю, а вот имя…) с неожиданной заботливостью подносит мне стакан воды. Глотаю… и начинаю судорожно кашлять, вытаращившись полными слез глазами перед собой. Это не вода, а водка! Сиплю:

— Хоть предупредил бы!

— Пей.

Это я вчера уже слышала и хорошо помню чем дело кончилось. Отставляю водку в сторону.

— Что там было, в этой пряжке?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Это опять Кондратьев. А Стрельников о своем.

— И как ты жива-то до сих пор с таким талантом влипать во все неприятности, какие только есть?

— Да ни во что я не влипаю! Если только во сне или в историях, которые придумываю. В первый раз вот. И сразу так… Не знаю, просто понравился мне этот парень, Андрей ваш. Как объяснить?.. Зацепил. Притягивал словно магнитом. И знать его не знала, а чувствовала, что человек хороший. И уж так мне его жалко было! Убивалась, как по самому близкому. А вы всё — сука, дрянь, из-за тебя…

Дальше уже почти шепчу:

— И кулаком в живот…

Машу рукой и отворачиваюсь.

— Это ее Коршун что ль?

Кондрат интересуется. Стрельников в ответ только морщится.

— Он. Как узнал, что ключ, из-за которого Андрюху убили, у нее был, так и сорвался.

— Дела…

Тяжелые шаги. Кондрат присаживается рядом с моим креслом на корточки, кладет руку на плечо.

— Не реви.

— Я не реву.

— Нет, ревешь. Только внутри. А это еще хуже. Андрюха и правда был отличным парнем. Его все любили. Такой вот дар у человека был. Тянулись к нему люди, как цветы к солнышку… Все рассказывали, как родной маме…

— В такой роли вы его и использовали…

Молчит. Даже руку с плеча убрал.

— Трудно с тобой. Никак не пойму — то ли шею тебе свернуть, то ли…

— Сверни.

Поднимаю голову, открывая горло его рукам и взгляду. Смотрю в упор. Встает и отходит в сторону.

— Ты пойми, идиотка, если мы тебе хоть что-то, хоть самую малость расскажем — ты точно не жилец.

— А может я вам чем-то пригожусь?..

Они размышляют! Я точно вижу, что какое-то время они на полном серьезе размышляют. Но — нет.

— Иди-ка ты девица-краса в свою комнатку и садись писать свои сценарии.

Ну да, ну да…

Иду. И даже что-то такое пишу. Мне, собственно, не так и много осталось-то. Всегда главное начать. А уж потом как-то само собой идет. По крайней мере у меня так. Кто-то ничего написать не может, пока не придумает финал. А я чаще всего, садясь за сценарий, даже не знаю, чем у меня там в принципе дело кончится. Знаю, что хорошо. Мне плохих концов и в жизни хватает, чтобы их еще в фантазиях множить. Так что к середине ночи я все наконец-таки доделываю и даже уже было собираюсь отправлять написанное продюсеру — на предварительную рецензию, но с какой-то дури в последний момент решаю еще раз пройтись по тексту на предмет опечаток. Отматываю назад, принимаюсь читать, что-то правлю…

Как вдруг экран нервно взмаргивает, и все написанные мной буковки почему-то превращаются в звездочки. Поначалу я не осознаю всю глубину постигшего меня п…ца. Нажимаю какие-то кнопочки, бестолково суечусь и добиваюсь лишь того, что компьютер мой повисает вглухую.

Это оказывается для меня той самой последней каплей, которая переполняет чашу терпения. С яростным воплем отшвыриваю поганую железяку от себя (к счастью, как потом выясняется, падает она удачно) и кидаюсь на подушку рыдать. Мой вой, видимо, будит весь дом, потому что через пять минут в дверях комнаты возникают Кондрат со Стрелком. Оба обряженные в мятые труселя — у одного в клеточку, у другого в полосочку.

Я увлеченно реву, они топчутся рядом и по-моему даже подпихивают друг друга в бок, тем самым торгуясь — кому из них первому выходить на неравный бой с одичавшей от чувств-с дамой. Этот молчаливый поединок выигрывает Стрельников, потому что первым заговаривает все-таки Кондрат.

— Ксюх, да ты чего?.. Да не убивайся ты так…

Матрас рядом со мной проминается и тяжелая рука ложится мне на плечо.

— Вот увидишь, все образуется. Ты из-за чего? Из-за Андрюхи?

Я реву и только трясу головой. Кондрат мнется, видимо взглядом совещаясь со Стрельниковым.

— Из-за Коршуна? Ну хочешь мы со Стрелком его подержим, а ты тоже в пузо ему треснешь? От него не убудет, а тебе, может, полегчает…

Бешенство буквально взрывает меня изнутри. Выворачиваюсь из-под его руки и сажусь, размазывая слезы по щекам. Уже через секунду оба узнают, что я думаю про их Коршуна, про них самих и про всеобщую мужскую уверенность в том, что если где-то что-то происходит, то только из-за них или по их поводу.

— Тогда чего ты ревешь, курица безмозглая? — не выдерживает Стрельников.

Я пытаюсь пнуть его, но из сидячего положения это неудобно, да и он уже ученый — отскакивает. С большим трудом им удается наконец-то понять, что реву я не из-за Андрея, не из-за Коршунова и даже не потому, что меня пытались убить.

— Твою мать!!!

Кондрат рявкает так, что я невольно вздрагиваю и даже сидя на кровати норовлю выпрямиться, расправить плечи и втянуть живот, словно новобранец перед строгим сержантом.

— Я думал у нее жизнь кончилась — так ревет, а у нее компьютер просто заглючил.

Поясняю, что заглючивший компьютер для меня — как раз и есть конец жизни. Переписать заново весь здоровенный сценарий для меня — смерти подобно.

— Дура! — произносит Стрельников на этот раз с явным облегчением. — Где он, твой ящик?

Машу рукой в угол, в который я его перед этим отправила.

— Не разбился. Уже неплохо.

Стрельников открывает крышку ноутбука и начинает деловито стучать по клавишам. Пальцы его мелькают над клавиатурой как бабочки — даже я так быстро не умею, хотя в свое время закончила курсы и с тех пор много и регулярно практикуюсь. Я заглядываю ему через плечо и понимаю, что ничего не понимаю. Даже картинку на мониторе не узнаю. Да и как узнавать, если я ее никогда в жизни не видела — какие-то сплошные и малопонятные строчки цифр, которые сменяют друг друга с потрясающей скоростью. Периодически выплывают какие-то окна, но Стрельников разбирается с ними так быстро, что я и прочитать-то ничего не успеваю.

— Не бзди. Полечим. Утром получишь свой сценарий в лучшем виде. Все равно после того как проснулся от твоего вопля, больше уж, наверно, не засну. Поджилки до сих пор трясутся. Идиотка, блин!

— А ты, девица-краса, ложись и спи.

Это уже Кондрат. Смотрю на него и только шмыгаю носом. Стрельников деловито поддергивает трусы и выходит прочь с моим ноутбуком подмышкой. А Кондрат подталкивает меня на подушки и даже заботливо укрывает одеялком. Ну просто родная мама… Даже лучше. Меня моя никогда вот так не укладывала…

— Спи. А в следующий раз надумаешь среди ночи так орать — пять раз подумай. Выпорю, как сидорову козу. Ремнем по заднице. Поняла?

Преданно киваю. После того, как Стрельников так ловко пошурудил с моим компьютером и пообещал все исправить, я неожиданно совершенно успокаиваюсь. Странно, никогда и не думала, что он такой спец. Наверно не только за дикие версии и дурацкие идеи ему деньги платят… Кондрат у них — силовое прикрытие. Андрей был чем-то вроде опера — собирал информацию, контактировал с людьми. Стрельников — компьютерный маг и кудесник, который кроме того благодаря своей турфирме и визы куда угодно сделать может, и вообще все необходимые документики надо думать умеет… того-с… Сам Борзунов — административный ресурс и денежный мешок. А кто же у них мой сосед Серега Коршунов?.. Специалист по решению трудных вопросов, которые требуют тонкого вмешательства? Или… мозговой центр?.. Темная лошадка. Это я знаю совершенно точно.