Год любви

1

Еще мгновение – и она увидит Оксфорд.

Поезд, сделав долгий плавный поворот, прогрохотал по арке маленького виадука. Элен в нетерпении приникла к окну.

И вот он показался впереди! Косые лучи осеннего предвечернего солнца золотили шпили и башенки, сияли на круглых куполах. Залитые светом камни казались мягкими и теплыми, словно мед. Так оно было вот уже почти четыреста лет.

Это видение длилось секунды. Затем поезд дернулся и, загрохотав, поехал мимо покрытых копотью зданий и рекламных щитов. Но стоило Элен прикрыть глаза, как она вновь увидела это, и пронзившее ее воспоминание было столь же мучительно, как и притягательно. Да, она любит эти места по-прежнему, но сама Элен теперь другая. Теперь ее дом там, где она нужна, а не здесь, под золотисто-медовыми шпилями. Однако мать настояла – с серым от напряжения лицом – на ее возвращении. И Грэхем, внезапно и вынужденно повзрослевший тринадцатилетний мальчуган, сказал Элен, что если она сейчас бросит учебу, мамино сердце не выдержит. Поэтому Элен вновь собрала свои скудные пожитки, упаковала дешевые чемоданы, положила в них обернутые в бумагу учебники и пухлые конспекты и поехала назад.

Элен открыла глаза, не в состоянии вынести собственных мыслей.

Поезд, ворчливо свистя, въехал на станцию, двери с грохотом стали открываться. Элен встала. Два иностранных туриста, не отягощенные никаким другим багажом, кроме дорогих фотоаппаратов, помогли ей вынести чемоданы. Оглушающий треск перекрыл голос кондуктора, объявившего название станции.

«Оксфорд. Оксфорд. Это Оксфорд».

Туристы улыбнулись друг другу, довольные тем, что добрались до места. И прежде чем покинуть Элен, откланялись.

«Где еще возможно такое?» – подумала Элен.

Даже воздух был здесь особенным, ни с чем его не спутаешь. Влажный, напоенный речными запахами и стелющимися туманами, которые не могло рассеять неяркое осеннее солнце. На дороге, за вокзалом, лежали мокрые золотисто-желтые листья, со следами велосипедных шин.

Элен взяла сколько смогла коробок и чемоданов и отправилась на поиски такси. Для нее это было непривычной роскошью, и она робко попросила шофера:

– Фоллиз-Хаус, пожалуйста.

Тяжелая дубовая дверь была прошита железными болтами. Куча высохших желто-коричневых листьев, наваленная у порога, создавала впечатление заброшенности дома.

Элен перестала дергать за неподатливое железное кольцо, подвешенное вместо дверной ручки, и отошла от порога, чтобы заглянуть в узкие окошки, прорезанные в высокой стене. Но в глухой черноте за окном не видно было даже занавесок. Машины, проезжая совсем рядом, на мосту, казалось, были в милях от дома. Шум бегущих потоков воды наполнял воздух, река стремительно неслась меж замшелых арок старого моста.

Элен взглянула вниз на груду своих вещей, небрежно сваленных шофером такси на дорожке. Решительно поджав губы, она принялась изо всех сил колотить по двери.

– Есть… кто-нибудь… дома? – кричала она, стучась в дверь.

Потом вдруг послышались шаги – совсем близко – и что-то заскрежетало: дверь плавно открылась.

– Дома всегда кто-то есть. Обычно я, – ответила толстуха.

Элен помнила ее седые растрепанные волосы, колышущееся бесформенное тело и маленькие настороженные глазки на бледном тестообразном лице. Но она забыла прекрасную улыбку, озарявшую лицо и скрывавшую его некрасивость.

– Простите, что я вас потревожила, мисс Поул, – пробормотала Элен. – Но дверь никак не открывалась.

И добавила, боясь, что хозяйка могла ее забыть:

– Я – Элен Браун, помните?

– Зови меня Розой, детка. Я же тебе это говорила в прошлом семестре, когда ты пришла попросить у меня комнату. Ты больше не забывай мою просьбу, хорошо? Так… а от входной двери тебе нужен ключ.

Стандартный плоский ключ раскачивался на грязноватом шнурке из оранжевой шерсти.

Роза вставила его в замочную скважину и показала, как работает защелка.

– Как видишь, это просто. Роза поплыла к лестнице.

– Боюсь, тебе тут некому помочь с багажом, – заявила она. – Джерри никогда не бывает на месте в нужный момент, а я слишком слаба.

Толстуха улыбнулась еще шире, повернулась и исчезла в темноте так же быстро, как и появилась.

Элен перебралась через кучку палой листвы и переступила порог Фоллиз-Хауса.

В холле было сумрачно и пахло стряпней, однако даже это не лишало его великолепия. Он был квадратный, с отделанными деревом стенами и высоким сводчатым потолком, напоминавшим об эпохе короля Якова. Некрашеная деревянная лестница с массивными перилами вела вверх на галерею. В лучах заходящего осеннего солнца все здесь выглядело таинственным и даже неприветливым. Однако Элен чувствовала, что дом притягивает ее к себе, как и прежде. Она впервые пришла к Розе в поисках комнаты солнечным июньским утром.

– Я обычно так не поступаю, – напрямик сказала ей Роза. – Обычно я селю здесь знакомых или тех, о ком мне хоть что-то известно. Для меня важна репутация человека или то, из какой он семьи. Либо одно, либо другое. Но у вас такое милое личико… да и Франсис Пейдж не понадобится в следующем семестре комната после всех этих неприятностей.

– Я знаю, – робко произнесла Элен. – Мы с Франсис учимся в одном колледже. Это она мне рассказала, что у вас может быть свободная комната.

– Ах, вот как! – воскликнула Роза, более пристально разглядывая Элен. – Что же ты сразу не сказала, что ты – подруга Франсис?

И тут же все было улажено.

И вот теперь, после долгого печального лета, Элен вновь здесь. Обычно она приезжала в Оксфорд с родителями, которые привозили ее в небольшом автомобиле.

Элен печально повела головой. На сей раз она приехала одна и одиноко стояла в обволакивающей тишине этого странного дома. Но вскоре тишину снова прорезал рокот реки, протекавшей за домом под мостом. Эти звуки подействовали на девушку успокаивающе. Элен решительно, вещь за вещью, перенесла свои коробки и чемоданы через порог в холл. Занеся последнюю вещь, она закрыла ногой дверь и, отринув себя от затухающего снаружи желтого света, понесла первую партию багажа наверх к своей комнате.

Дом был квадратным, и галерея на втором этаже шла вдоль всех четырех сторон. На каждую сторону вели свои двери, но Элен направилась к лестнице, ведущей на третий этаж.

«Комнаты для прислуги», – подумала она с легкой улыбкой, когда, тяжело дыша, добралась до маленького коридорчика с неровным настилом из широких дубовых половиц, на которых лежало еще больше пыли, чем внизу. На невысокой дубовой двери не было карточки с именем, но все равно это была ее комната. Элен толкнула дверь и с облегчением уронила свою ношу на потертый ковер.

Комната была самой крохотной из тех, что Роза сдавала студентам. Но для Элен это не имело значения. Ее волновал вид, открывающийся из окна. Комнатка была угловой, и в ней уже явственно ощущался холод наступающей промозглой оксфордской зимы. Но зато окна выходили на две стороны, их квадратики были прорезаны в красных кирпичных стенах, выложенных еще во времена короля Якова. Под каждым окном в нише стоял уютный диванчик с мягким сиденьем.

Элен забралась с коленками на один из диванчиков и сквозь запотевшее от ее же дыхания стекло принялась разглядывать Оксфорд. К северу, впереди, виднелись площадь Карфакс… старинная башня и перекресток, считавшийся центром города. Дальше располагался Корнмаркет с его знаменитыми магазинами и обувными лавками. А затем начинались величественные здания Северного Оксфорда.

Элен обернулась к другому окну. На востоке располагалось сердце Оксфорда. Вид этих башен, шпилей и куполов был ей хорошо знаком, но у нее все равно замерло от восторга сердце.

«А ведь это отчасти и мое», – подумала Элен, глядя на Магдален-Тауэр, угадывая за ней невидимые, но прекрасно запомнившиеся ей очертания церквей, а затем переводя взгляд на величественную Том-Тауэр, перед колледжем Крайст-Черч.

«Это мое», – прошептала сама себе Элен и поняла, что она рада своему возвращению.

Рада несмотря на убийственную печаль, воцарившуюся в тесных комнатушках ее родительского дома. Отчасти и поэтому.

Пока Элен стояла на кушетке и наблюдала за людским потоком, сновавшим взад и вперед по мосту Фолли, по Сент-Олдейт и мимо колледжа Крайст-Черч, у главного входа в Том-Тауэр появилась мужская фигура.

Это был молодой человек в мягком твидовом пиджаке, бриджах и высоких начищенных сапогах. Он немного постоял, разглядывая с легким удивлением прохожих, велосипедистов и мотоциклистов. Затем передернул плечами, удивление на его лице сменилось выражением кротости и смирения, и молодой человек пошел по направлению к мосту. Прохожие оглядывались на него, но он не обращал на них внимания. Он только ускорил шаг, поднял голову, чтобы полней ощущать запах прелой листвы и дыма, смешанного с выхлопными газами, и улыбнулся с рассеянно-довольным видом. Ветер откинул назад его светлые волосы, открыв узкое, загорелое лицо, на котором сияла лучезарная улыбка, и от этого молодой человек стал привлекать еще больше внимания.

Элен со своего наблюдательного пункта проследила за тем, как Оливер Мортимор обогнул Крайст-Черч и пошел по Сент-Олдейт. Он был из тех оксфордцев, кого Элен очень рано, почти сразу же после приезда, выделила из общей толпы. Она ожидала встречи с такими людьми и была бы разочарована, не встретив их. Элен знала, что Оливер не то граф, не то герцог… или кто-то еще в этом роде. Об этом ей, затаив дыхание, сообщили благоговеющие перед ним подруги. Еще она знала, что он водит спортивный автомобиль, отличается изысканными манерами и имеет потрясающих друзей… Да многое из этого Элен видела собственными глазами! Оливер Мортимор был в Оксфорде примечательной личностью, даже Элен была о нем наслышана, хотя он вращался совсем в иных кругах, никак не нарушая размеренного ритма ее жизни: библиотека, аудитории, занятия дома…

Элен безмятежно улыбнулась и, глядя невидящим взором на улицу, погрузилась в свои мысли. Затем спохватилась, что у нее еще куча дел, соскочила с диванчика и устремилась за очередными чемоданами.

Но едва она достигла последней ступеньки широкой лестницы, как входная дверь распахнулась. В дом ворвались вихри палой листвы, влажный речной запах и… Оливер Мортимор! В потемках он споткнулся об убогие пожитки Элен, потерял равновесие и неуклюже шлепнулся на пол. Оливер тихо выругался:

– Господи, что это тут? Распродажа поганого старья, что ли?

Элен кинулась навстречу ему, сокрушенно приговаривая:

– Простите! Это мои вещи. Как глупо, что я их тут бросила…

Стоило ему взглянуть на нее и он перестал хмуриться.

– О, простите за резкость! Я вас не заметил. Главное, что ноги целы, а то ведь завтра первая игра…

Элен вежливо кивнула, явно не понимая, о чем он говорит. Оливер встал и улыбнулся ей. Она заметила длинную грязную полосу на сверкающем высоком сапоге и еле удержалась от искушения, бросившись на колени, стереть грязь, запятнавшую столь безукоризненно начищенный сапог. Вблизи Оливер Мортимор оказался не только самым красивым, но и самым обаятельным мужчиной из всех, с кем Элен приходилось сталкиваться. Он держался так уверенно, чувствовалось, что он испытывает какую-то животную радость от самого факта своего существования… У Элен мурашки забегали по коже, и ее потянуло к этому человеку. Ей стало жарко, она утратила ощущение собственного тела. Оливер подал ей руку. Он был выше Элен на шесть дюймов, но ей показалось, что разница в росте вдвое больше.

– Я Оливер Мортимор, – беспечно произнес он. – А кто вы и почему я вас не знаю?

– Я знаю, кто вы, – откликнулась Элен. – И ничего удивительного, что вы меня не знаете. С чего бы вам меня знать?.. Мое имя Элен Браун.

– А что вы делаете в Фоллиз-Хаусе, мисс Браун? Ощущая на себе его взгляд, Элен шагнула вперед, чтобы поднять одну из коробок.

– Я въезжаю сюда и собираюсь прожить тут год. Оливер посмотрел на нее с нескрываемым любопытством.

– В самом деле? Но вы не похожи на вращающихся в светском обществе хищниц, которых собирает вокруг себя Роза.

Ответ был столь очевиден, что Элен рассмеялась вместе с Оливером.

– По-моему, нет. Франсис Пейдж предложила мне занять ее комнату. Мы вообще-то подруги, – живо объяснила она.

Оливер удивленно поднял брови, но вежливо воздержался от комментариев по поводу столь странной дружбы.

– Ах, бедняжка Франсис! Самой баловаться «травкой», конечно, не возбраняется, но торговать – это ужасная глупость! Однако, с другой стороны, если у девушки большие запросы и пусто в кошельке, как у Фран, то приходится выкручиваться, чтобы сводить концы с концами!

Элен отвела глаза. Ей не нравилось, что о взбалмошной, аристократичной глупышке Франсис говорили так небрежно. За время, что они прожили в соседних комнатах общежития, Франсис проявила себя как добрая подруга. Ее не посадили – хотя могли бы – в тюрьму за то, что она по глупости – так считала Элен – якшалась с мелкими торговцами наркотиками. Но из Оксфорда выгнали, и Элен по ней скучала.

Оливер подсчитал лежавший в холле багаж.

– Чемоданов – три… коробок картонных разного рода, перевязанных веревочкой, четыре. Вы сама с этим не управитесь. Куда же запропастился проклятый Джерри?

Он поднял ближайшую коробку.

– Ого! Чем же она набита? Камнями, что ли?

Элен прикоснулась к его рукаву.

– Тут, в основном, книги. Не беспокойтесь. Роза сказала, чтобы я справлялась сама, и я к этому готова.

– Старая ленивая квашня! – Оливер уже поднимался по лестнице. – Где ваша комната?

– На верхнем этаже, – Элен ничего не оставалось, как тоже подхватить вещи и последовать за ним.

Оливер усмехнулся.

– Ох уж эта старушка Роза! Куда она вас запихнула! А что за счастливцы снимают тут самые фешенебельные комнаты?

– Понятия не имею. Наверно, один из них Джерри?

– Боже упаси! Нет, конечно! Джерри – сводный брат Розы. Называет себя писателем, а на самом деле он развратник и пьяница. Джерри говорит, что раз Роза моя дальняя родственница, то и он тоже, но что-то в это не верится. Вы еще успеете на него налюбоваться, он тот еще подарок!

Они добрались до комнаты Элен, и Оливер толкнул плечом дверь. Он скинул свою ношу и направился к окну.

– Чудесный вид! Ого, отсюда почти видны мои окна… там, в Доме.

Оливер расправил плечи под плотно облегающим твидом, разминая их после утомительного подъема с вещами по лестнице. Затем обернулся к Элен.

– Вы не придете ко мне на чай? Завтра… нет, погодите… в пятницу! Согласны?

Прежде чем ответить, Элен долго смотрела на его загорелое улыбающееся лицо. Но отказать не смогла.

К ее изумлению, Оливер наклонился и поцеловал ее в уголок рта.

– Веселей! – нежно промолвил он. – Вам надо почаще улыбаться. Вы не представляете, как это вам идет.

В дверях он, не глядя на Элен, помахал рукой, и девушка услышала, как его каблуки застучали по ступенькам лестницы.

Какое-то мгновение она оцепенело стояла посередине комнаты, рассеянно трогая уголок рта кончиком пальца. В обитателях Фоллиз-Хауса был шик, Элен это знала. Летом она порой забавлялась, размышляя в одиночестве: надо же было поселиться там ей… ей, в которой вовсе не было шика!.. И вот теперь не успела она пробыть здесь и часа, как уже удостоилась приглашения на чай и поцелуя Оливера, который был для нее все равно что существом с другой планеты!.. Элен откинулась на кровать и громко расхохоталась. А потом изобразила смешок, который Оливер вполне бы одобрил. Конечно, глупо придавать значение нечаянной встрече и уж тем более воспринимать ее как предзнаменование на весь учебный год, но Элен только и думала об этом. Она была уверена, что нечаянная встреча – добрый знак.

Хлоя Кэмпбелл обратила внимание на промелькнувший дорожный знак. «Оксфорд – 15 миль». Черт побери, почти приехала! Легкая нервная дрожь пронзила позвоночник, Хлоя даже не сразу сообразила, что с ней происходит… Ладно, нечего тут пугаться! Абсолютно нечего! Хлоя нажала на педаль газа и вывела свой великолепный черный маленький «рено гордини» на полосу обгона. Взглянув в зеркало, она увидела, что семейные фургоны остались позади, и расслабила руки, крепко сжимавшие руль.

«Прекрасная машинка, – подумала она. – Спасибо, Колин! Спасибо, но все равно прощай! Подумать только, со скольким мне пришлось распроститься!»

Хлоя, дорогая, а ты не шутишь?

Вопрос был обращен собственному отражению, ненадолго показавшемуся в зеркале. Огромные зеленые глаза с мягкими ресницами, как обычно, аккуратно подкрашены. Волосы цвета темной меди, блестя, ниспадают на уши с бриллиантовыми сережками. Все как всегда… Но где же то остальное, что позволяло ей привычно узнавать себя?

Хлоя в который раз принялась перебирать в памяти случившееся. С тех пор как она покинула Лондон. Хлоя делала это очень часто.

Ну, во-первых, у нее теперь нет работы. Она бросила до смешного высокооплачиваемую работу в шикарном рекламном агентстве. Хотя кроме зарплаты ничего хорошего там не было. Хлое наскучило искать идеальные линии для идеальной домохозяйки, которая колдует в своей великолепной кухне над пакетиком изумительного супа. Как, впрочем, надоело и многое другое.

Любовника теперь у нее тоже нет. Все имеющиеся в наличии осточертели, а мечтать о новом было утомительно. А во всем виноват Лео Доней, черт бы его побрал! Все случилось, конечно, из-за него! Лео был бизнесменом и настоящим англичанином, до мозга костей. Он торговал чем-то на Мэдисон Авеню. Но вскоре крупная совместная компания перевела его снова в Лондон, где он оказался в постели Хлои. Именно Лео сказал ей, когда они лежали обнявшись после долгого вечера, проведенного в постели:

– Тебе не стоит ко всему относиться как к соревнованию. Ты слишком много умничаешь. В этом твоя беда.

– Что? Ерунда! – Хлоя села на постели, и простыня упала с ее шелковых плеч. – Да у меня вдвое больше ума, чем у любой библиотечной крысы с высшим образованием, которые устраиваются секретаршами и печатают мои письма, и отвечают на мои телефонные звонки. В восемнадцать лет я решила жить полной жизнью, а не плесневеть в какой-нибудь пыльной библиотеке.

– Прекрасно, – невозмутимо ответил Лео. – Но насколько я понимаю, ты говорила об образованных девицах, а не обо мне. Что же касается тебя, то тебе уже двадцать восемь. И может быть, хватит «полнокровной жизни», пора бы утихомириться? Испытай себя, свои способности. Тебе это доставит удовольствие.

Лео, естественно, окончил Баллиол и был первым в выпуске.

– Мне это не нужно, – прошептала Хлоя, уткнувшись в его жесткие черные волосы. – Мне нужен ты… Опять!

Его рука снова уверенно скользнула по ее животу и нежным бедрам. В неистовстве наслаждения Хлоя забыла слова Лео, но позже они припомнились ей. Она вспоминала их всякий раз, когда ее охватывало такое привычное чувство скуки. И вспомнила в очередной раз, осознав, что ее вовсе уже не занимает борьба за дальнейшее благополучие в жизни. Все у нее шло как по накатанному, и она уже вовсе ни о чем не думала. Хлоя даже начала опасаться, что и ее влюбленность в Лео – это лишь попытка заполнить пустоту, бездну, зияющую в самой середке ее жизни.

На следующий день она отложила в сторону текст с рекламой очередной модели бюстгальтера и написала письмо ректору Оксфорда. Хлоя выбрала Оксфорд просто потому, что наткнулась на посвященную ему статью в журнале.

«Ладно, – подумала Хлоя. – Хотя, конечно же, мне ответят отказом».

Однако на письмо ее удивительно быстро последовал совсем иной ответ, и Хлоя встретилась с суровой дамой, ректором Оксфорда, в ее заставленной книгами приемной. Затем, наспех прочитав кое-какие книги, Хлоя написала сочинение о романистах викторианской эпохи и о поэтах-романтиках. Ей снова устроили собеседование. Хлоя в шутку говорила друзьям, что, похоже, она проходит конкурс на место президента какой-нибудь крупной компании, а не просит зачислить ее без стипендии в женский колледж.

Наконец ректор изрекла:

– Мисс Кэмпбелл, мы в колледже проводим особую политику: мы стараемся принимать достаточно взрослых людей и тех, кого называют «белыми воронами». Вы, конечно, гораздо старше остальных студентов и вам придется потрудиться, нагоняя их в учебе. Но мы полагаем, вы принесете пользу колледжу, даже если не станете первой ученицей. Как вы смотрите на то, чтобы начать занятия с октября?

Хлоя затеяла всю эту историю с Оксфордом просто так, чтобы подразнить Лео. Ей хотелось доказать ему, что она способна пройти по конкурсу, но что ей на это наплевать и она, не долго думая, откажется потом от места в колледже. Но потом ей вдруг понравилось готовиться к вступительным экзаменам, она с удовольствием спешила домой и, вместо того чтобы ходить на коктейли и званые обеды с друзьями из агентства, доставала из портфеля сборники поэзии. И постепенно Оксфорд, о котором она думала сперва отстраненно и холодно, стал ей казаться полной противоположностью опостылевшему Лондону.

Но все же в последний момент Хлоя была потрясена, услышав свой собственный голос:

– Благодарю вас, доктор Хейл. Я сделаю все, что в моих силах. И с радостью приступлю в октябре к занятиям.

Теперь Лео вернулся в Манхэттен, или отправился к своей великосветской супруге в Ист-Хэмптон, или был еще где-нибудь. А Хлоя Кэмпбелл тормозила перед въездом в Оксфорд; в ее машине лежала груда дорогих, но не слишком новехоньких на вид кожаных чемоданов, кипы неначатых, пустых тетрадей и новых учебников. Сама же Хлоя волновалась, словно чувствительная девочка-подросток, направляющаяся в новую школу. Было уже поздно. Хлоя благополучно проехала по запруженным автомобилями улицам и вызывающе припарковала «рено», заехав передними колесами на пешеходную дорожку моста Фолли. В старинном доме горело только одно окно.

Хлоя поплотнее запахнула мохнатый волчий полушубок и осторожно спустилась по скользким каменным ступенькам. Волосы ее блестели так же ярко, как огни маяка в холодной зимней мгле. Не успела она подойти к двери, в которую днем столько стучалась Элен, как дверь открылась, и на улицу высунулся Джерри Поул. Серый свитер его был замызган, морщинистое лицо небрито, но в облике еще сохранилось былое обаяние ушедшей романтической юности. Джерри ухмыльнулся, глядя на Хлою, и в ее глазах вспыхнула ответная искорка интереса.

– Я так понимаю, вы одна из Розиных новых квартиранток, да? И притом очень хорошенькая. Джерри Поул, лучший мужчина этих мест…

– О, это хорошо, – быстро нашлась Хлоя и указала рукой на машину, оставленную на мосту. – Может быть, тогда вы помогли бы мне с вещами? А то сюда вниз не подъехать.

– С удовольствием, – Джерри опять улыбнулся, при этом вокруг его блекло-голубых глаз собрались симпатичные морщинки вокруг и показались плохие зубы.

Хлоя вошла в Фоллиз-Хаус, неся в руках только сумочку и портативную пишущую машинку. Джерри же услужливо сновал взад и вперед с кожаными чемоданами, а затем аккуратно сложил их в комнате Хлои, расположенной на первом этаже. В продолговатых окнах было черным-черно, но маленькие бра на обшитых досками стенах приветливо горели, освещая массивную мебель. Хлоя одобрительно оглядела все вокруг. Стены были выкрашены в бледный сине-зеленый цвет – такого оттенка бывают птичьи яйца, – а занавески и потертые персидские ковры, наоборот, были теплых тонов: алого и вишневого. Она поставила машинку на непокрытый скатертью стол и включила настольную лампу под зеленым абажуром с мягким уютным светом.

«Здесь, – с удовлетворением подумала Хлоя, – вполне можно будет работать. Книги… Мир, покой и никакой борьбы. Может быть, ее безумная идея, в конце концов, не столь и безумна?..» Однако шорох за спиной Хлои напомнил ей о том, что Джерри до сих пор толчется в дверях. Она одарила его лучезарной улыбкой, намереваясь с ним распроститься.

– Большое спасибо! Надеюсь, мы еще увидимся. Вы ведь тоже тут живете, да?

– О да, конечно, – Джерри с надеждой потирал сухие руки. – Вообще-то я, честно говоря, не отказался бы сейчас выпить после всей этой беготни с вещами. Вы не присоединитесь ко мне? У меня немножко припасено…

Но в этот момент на лестнице, а потом и на галерее раздалось шарканье домашних шлепанцев, и через несколько секунд тучная фигура Розы загородила дверной проем. Роза кивком отослала своего сводного брата прочь, и он удивительно быстро ей повиновался.

– Ладно, как-нибудь в другой раз, – промямлил он, подмигнув Хлое, и исчез.

Роза села в ногах кровати и положила на раздвинутые колени свои пухлые руки. Женщины улыбнулись.

– Все еще сомневаетесь в своем решении, да? – спросила Роза.

Хлоя сняла шубейку и рассеянно погладила ладонью мех.

– Да, на сто процентов я не уверена, – призналась она. – И даже на пятьдесят. Порой мне кажется, что это безумие: три года штудировать здесь Джорджа Элиота и еле сводить концы с концами, живя на стипендию. Хотя Фоллиз-Хаус мне очень нравится, – дружелюбно добавила она.

Роза басисто хохотнула, и ее маленькие глазки сверкнули на бриллианты в ушах Хлои, на неброскую, но плотную золотую цепочку на шее и на платье цвета ржавчины из мягкой, тонкой замши.

– Только не говорите мне, что такие девушки, как вы, живут на стипендию, – пробормотала она. – А вообще-то вам здесь понравится, помяните мое слово. Прежде всего вы тут встретите самых разных людей. Совсем других, чем в Лондоне.

– Я надеюсь! – живо откликнулась Хлоя.

– Вот, посмотрите на меня, – продолжала Роза, – у меня есть только этот дом, и все! Но этого вполне достаточно, чтобы я без страха смотрела в завтрашний день, – она подмигнула Хлое и на мгновение стала удивительно похожа на своего сводного брата. – Пока я безошибочно подбираю себе квартирантов, у меня здесь, в этих четырех стенах, будет все, что мне нужно. И это счастье, потому что куда бы я могла сунуться с моими внешними данными, с такой фигурой и физиономией?

Белые руки запорхали возле уродливой, мясистой туши. Хлое ничего больше не оставалось, кроме как перевести разговор на другую тему, задав хозяйке дома вопрос:

– А кто еще здесь живет? Ну, с тех пор, как съехала сестра Колина Пейджа?

Лицо Розы просветлело.

– О, в этом семестре тут все новенькие. Конечно же, вы, дорогая. Потом крошка Элен, вы с ней встретитесь с минуты на минуту… если, правда, мой юный кузен, большой охотник до женщин, не увлек ее с собой. А к концу недели тут появится очаровашка по имени Пэнси. Какое прелестное имя,[1] да? Так что вас будет трое. Мне кажется, это очень интересное сочетание, – Роза сплела пальцы на своем толстом животе и радостно кивнула Хлое.

Она вдруг напомнила Хлое благодушного режиссера кукольного театра, оглядывающего своих прелестных тростевых кукол в предвкушении начала представления. Однако эта мысль не столько насторожила, сколько позабавила Хлою. В самом деле, почему бы Розе не интересоваться жизнью своих постоялиц?

Хозяйка с усилием поднялась на ноги и побрела к двери.

– Элен! – крикнула она куда-то в темноту. – Элен, дорогая! Спустись к нам и познакомься с новой подружкой.

Хлоя сама не знала, как должна была выглядеть незнакомка, тоже входившая в Розину «семью», но уж во всяком случае иначе, чем девушка, которая послушно появилась в дверях через пару минут.

– Это Элен Браун. А это Хлоя Кэмпбелл, – непринужденно произнесла Роза. – Ну, а я пошла. Если вам что-нибудь понадобится… так, ерунда какая-нибудь, обращайтесь ко мне. А если что-то более серьезное, для чего требуются какие-то усилия, пожалуйста, просите Джерри.

– Привет! – сказала Хлоя девушке, стоявшей на пороге.

Элен была миниатюрной, хрупкой и слишком худой, в вытянутом вороте ее ярко-синего джемпера виднелись ключицы. В этой серой вельветовой юбчонке ее можно было принять за пятнадцатилетнюю школьницу, но что-то в манере держаться подсказало Хлое, что Элен старше, ей лет двадцать или чуть больше. Бледность и нежность ее кожи оттеняли густые и короткие черные кудряшки, а под большими серыми глазами на скуластом лице чернели синяки.

– Привет, – настороженно ответила Элен.

В комнате, на ее взгляд, было нечто экзотическое. Дорогие духи, замша или же яркие краски и изящный интерьер, отсутствовавший наверху, в комнате Элен, были тут ни при чем. Экзотика была в самой девушке, которая своими вкрадчивыми повадками напоминала красно-коричневого тигра, напряженно застывшего на персидском ковре. Но как только Хлоя улыбнулась Элен, это ощущение прошло. Хлоя стала самой обыкновенной, доброжелательной и любопытной женщиной. Она схватила Элен за руку и усадила в кресло.

– Ради бога, посиди тут и поболтай со мной, пока я разложу веши. Это мой первый день в Оксфорде, а ты моя первая настоящая знакомая. Ты тут тоже новенькая, да?

Элен энергично тряхнула кудряшками.

– Нет. Я на последнем курсе. Но я раньше жила в общежитии. И здесь я чувствую себя непривычно. Сегодня вообще какой-то странный день.

Хлоя рылась в своем чемодане. Потом вытащила зеленую бутылку с золотой наклейкой и торжествующе подняла ее.

– Выпьешь со мной? Оно не очень холодное, но все равно сойдет.

Элен посмотрела на пузырьки, искрившиеся в двух бокалах, и, подняв свой бокал, повернулась к Хлое. Необыкновенные события этого дня никак не кончались, и в глубине души Элен хотела, чтобы так было и дальше.

– Добро пожаловать в Оксфорд, – приветствовала она свою новую знакомую.

– И в Фоллиз-Хаус! – ярко-зеленые глаза Хлои засияли, глядя на Элен поверх бокала, и девушки выпили шампанского.

Пока Хлоя распаковывала вещи, они успели под шумок прикончить всю бутылку. Элен сидела, свернувшись калачиком, в кресле и, поджав под себя озябшие ноги, слушала болтовню своей соседки. От шампанского по ее телу разливались непривычное тепло и истома, и, утопая в мягком кресле, она блаженно улыбалась, любуясь яркими красками и наслаждаясь приятными ароматами, витавшими вокруг. В Хлоиных чемоданах оказалось какое-то немыслимое количество шелковых тканей, кашемира, мягчайшей кожи, всевозможной обуви – туфель и сапог – и сумочек, обернутых пленкой.

Были там и другие, более оригинальные вещи. Огромная бабочка-однодневка, нарисованная на рисовой бумаге, беспечно вспорхнула и примостилась на стене. На зеркале в серебряной раме красовалась надпись «Смотри, но не засматривайся». Хлоя глянулась в зеркало и, состроив шутливую гримасу, поставила его на камин. В черепаховых рамочках сердечком оказались фотографии мужчин… разных мужчин. Хлоя раскладывала их вперемежку с косметичками, серебряными щетками для волос и крошечными стеклянными пузырьками.

Расхаживая взад и вперед по комнате, она болтала без умолку. Элен не знала, что Хлое сейчас больше всего на свете нужно было выговориться. Ей необходимо было решительно распроститься с Лондоном, с Лео и рекламным агентством, с Сан-Лоренцо и со всем остальным. Перспектива обучения в Оксфорде почти случайно стала вдруг реальной. Обычно самоуверенной Хлое было вдвойне неприятно, что она так нервничает и тревожится. Ее успокаивала беседа с этой тихой девушкой. Она рассказала Элен все, и на душе у нее полегчало. Объясняя свои поступки Элен, Хлоя сама смогла лучше разобраться в мотивах своего безумного решения, круто изменившего ее жизнь. Ей не нужен был оксфордский диплом, ей просто хотелось добиться некой абстрактной, но четко поставленной цели.

Когда была допита последняя капля шампанского, Хлоя разгладила кусок оберточной бумаги и постелила ее на дно последнего опустевшего чемодана. Элен, выпившая львиную долю вина, слушая болтовню новой подруги, неопределенно улыбнулась ей.

– И вот я тут, – Хлоя сделала театральный жест. – Свободна от всего, в том числе – пока что – и от знаний!

Девушки счастливо засмеялись.

– Хотя доктор Хейл, – продолжала Хлоя, – готова это исправить. И знаешь, я чувствую себя гораздо, гораздо лучше!

Она остановилась возле Элен и накрыла ладонью ее руку.

– Спасибо тебе за то, что ты меня выслушала. Ты хорошо умеешь слушать, правда?

Хлоя вдруг встала на колени и сжала в своих теплых ладонях худые руки Элен.

– Да что это я все о себе да о себе, как законченная эгоистка?! Ты тоже расскажи мне что-нибудь. Ты грустишь, да? Почему?

Элен посмотрела во встревоженные глаза Хлои, и вдруг от шампанского, от чувства одиночества и от неожиданной теплоты, которую проявила по отношению к ней едва знакомая женщина, у нее внутри словно ослабла какая-то пружина. Горькие слезы заструились по ее лицу. Хлоя тут же обняла ее, и Элен уткнулась лицом в мягкую замшу и густые темно-рыжие волосы.

– Что? Элен, что с тобой?

На секунду наступила тишина. Потом Элен ответила:

– Мой отец… Мой отец покончил с собой. Хлоины руки еще крепче сжали худенькие плечики юной девушки, но Хлоя не произносила ни слова.

– Да, – тихо сказала через мгновение Элен, словно разговаривая сама с собой. – Это случилось летом. В середине августа, когда на улице так жарко и так ослепительно сияет солнце. Папе, наверное, было очень тяжело смотреть, как в нашем доме все больше сгущается мрак. Я думаю, он сгущался довольно долго… может быть, несколько месяцев. И в конце концов все хорошее, все, что давало надежду, увяло в темноте, без света. Даже наша любовь, видимо, зачахла, раз она уже не давала отцу сил. Я, правда, даже в самые безысходные минуты верила, что наша любовь развеет папину тоску. Но, увы, он наложил на себя руки.

– Почему он это сделал? – прошептала Хлоя, стараясь говорить как можно ласковей, и почувствовала, что Элен в ответ дернулась: вероятно, пожала плечами.

– История весьма банальна, – сказала Элен, и в ее голосе зазвучала горечь. – Он потерял работу. Не особо престижную… нет, он был обыкновенным менеджером в средней промышленной компании. Папа всегда был спокойным человеком – сереньким, как здесь принято выражаться, – и спокойно выполнял свои обязанности. Он возвращался домой вечером на электричке, подстригал лужайку, слушал радио, делал все, что полагается делать хорошему мужу и отцу, но главное, он выполнял свою скромную работу. Он любил ее… хотя нет, наверное, правильнее сказать, что она была ему нужна. Ведь когда ее у него отняли, он сломался. С ним поступили жестоко: просто взяли и выгнали на улицу, выдав какое-то крошечное пособие. Но это не такая уж необычная история. Я думаю, папа с самого начала осознавал, что другой работы ему уже не найти. Он был не такой человек, который может повернуться на сто восемьдесят градусов и начать заново строить свою жизнь. Он был слишком кротким, ошеломленным и удрученным жизнью. Так что папа просто почувствовал себя опозоренным и отверженным. У нас не было денег. У отца не было никаких перспектив, он ничего не мог сделать ни для нас, ни для кого-то еще. Поэтому он отступил в темноту, оставил нас и замкнулся в молчании. А потом пошел в гараж, заперся там и включил автомобильный мотор. Он лег на клетчатый коврик, который обычно лежал у нас на заднем сидении… Представляешь, он даже тогда был в галстуке!

– А что же твоя мать? – спросила Хлоя.

– Она любила его. Для нее это было страшным ударом. Маме очень плохо одной, – Элен потерла лицо ладонью и, словно только заметив, что Хлоя до сих пор обнимает ее, слегка отстранилась. Хлоя отпустила девушку, ее обеспокоили нездоровая бледность Элен, усталый вид и синяки под глазами.

– А ты как? – спросила она. Элен пожала плечами.

– У нас, конечно, сейчас денежные затруднения. Мама дает уроки, и есть маленькая пенсия. Но мой брат совсем еще ребенок, ему нужно столько всего покупать! Потом огромные выплаты по закладной, да еще нам троим нужно одеваться и есть, и оплачивать счета за свет, воду и тому подобное… Нужно столько денег, а взять их неоткуда!..

Голос Элен уныло стих. Когда же она заговорила вновь, тревога, всколыхнувшаяся в ее душе, согнала со щек румянец, появившийся было после нескольких бокалов шампанского.

– Мне не следовало приезжать сюда. Не следовало возвращаться. Правильнее было бы найти работу, чем-нибудь заняться. Чем угодно, лишь бы это приносило побольше денег! Я могу присылать им немножко, выкраивая из стипендии, но… – Элен опять передернула плечами и совсем понурилась, – но этого недостаточно.

– Однако и твоя мама, и брат настаивали, чтобы ты сюда вернулась? Они сказали, что ты огорчишь их и своего отца, если не вернешься?

Элен невесело усмехнулась.

– Верно. А ты как догадалась?

Хлоя засмеялась.

– Потому что так поступил бы всякий здравомыслящий человек. Ведь это важно, правда? Ты, наверное, очень способная.

Элен была слишком прямодушна, чтобы попытаться разыгрывать скромницу.

– Да, я довольно способная. Если мне повезет, я смогу получить на выпускном экзамене «отлично». Пока папа был жив, я мечтала остаться тут и заняться исследовательской работой. Но теперь мне, конечно, придется искать себе более денежное занятие. Однако для меня было бы очень тяжело остаться вообще без диплома.

Глядя на озабоченную Элен, Хлоя вдруг ощутила неудобство своего привилегированного положения. Ее нельзя было назвать богачкой, но рано и быстро сделав карьеру, она никогда себе ни в чем не отказывала. Путешествия, новые книги, модная одежда, роскошная квартира – все то, что Элен даже не снилось, было неотъемлемой частью Хлоиной жизни. Хлоя подумала, что и места в Оксфорде она добилась, желая доказать своему любовнику, на что она способна. По сравнению с переживаниями Элен и с теми жертвами, которые приносила ее семья, это казалось ужасно легкомысленным и пустяковым. Хлоя раздраженно тряхнула головой и повернулась к Элен, которая продолжала говорить. Ее лицо немного просветлело и оживилось.

– Как странно после всего, что было, вновь очутиться здесь. И вдобавок в этом необыкновенном доме…

– Необыкновенном? – усмехнулась Хлоя.

– …Не успела я тут пробыть и получаса, как появился Оливер Мортимор, который поцеловал меня и пригласил прийти в пятницу к нему на чай.

– А кто такой Оливер Мортимор?

Улыбка преобразила ее лицо, и серые глаза лукаво засияли, а синяки куда-то подевались. Элен не понимала, с чего это она разоткровенничалась с Хлоей, но она чувствовала себя совершенно естественно.

– О, это яркая звезда на местном небосклоне.

Оливер – богатый, знатный, очень забавный и самый красивый молодой человек, которого ты когда-либо видела в своей жизни.

– Звучит очень заманчиво, – сказала Хлоя, – но разве столь полное совершенство может предаваться такому прозаическому занятию, как чаепитие?

До Розы, которая шла внизу по темному коридору, донесся их смех, и на ее широком лице промелькнула довольная улыбка.

– А теперь я сижу тут, пью шампанское и разговариваю с тобой так, словно знаю тебя сто лет, – продолжала Элен. – Разве не странно? И мне кажется, мой дом остался далеко-далеко, а это несправедливо.

Лицо Элен вновь опять погрустнело.

– Послушай меня, Элен, – твердо сказала Хлоя. – Будет очень неправильно, если ты начнешь горевать и терзаться угрызениями совести, тогда от твоего приезда сюда не будет никакого толку. А жертва, которую принесла твоя семья, окажется бесполезной. Ты не можешь забыть про смерть твоего отца – да и как можно забыть? – а раз так, то и не пытайся это сделать. Но ты можешь найти в себе силы и справиться с неприятностями, с которыми он справиться не сумел… – Хлоя осеклась и прикусила губу. Она покраснела, встретившись взглядом с Элен, которая смотрела на нее в упор. – Не знаю, почему я читаю тут тебе проповеди, – смущенно пробормотала Хлоя, – у меня ведь такое чувство, что мне самой нужно многому поучиться!

На несколько секунд наступила пауза, потом Элен нарушила молчание.

– Да нет, ты права. Спасибо тебе, Хлоя. Значит, в пятницу я иду на чай к Оливеру! – беспечно воскликнула она. – И постараюсь предстать перед ним в самом выгодном свете. Ты мне… как ты думаешь, ты можешь мне дать поносить какой-нибудь красивый наряд?

На лице Хлои отразилось облегчение, и она ласково ответила:

– С удовольствием. А теперь давай «обмоем» наш с тобой договор в ресторане. Умираю с голоду. Ты мне покажешь, где здесь прилично кормят, а я тебя угощу. О'кей?

– Замечательно.

Девушки вышли из Фоллиз-Хауса и поднялись по холодным, скользким ступенькам на мост. Сев в «рено», Хлоя решительно завела мотор и взглянула на сидевшую к ней профилем Элен.

– Ну что же, Оксфорд! Принимай гостей! – пробормотала она, смотря вдаль, на скованный морозцем город.

В пятницу вечером Элен тихонько проскользнула в массивные деревянные ворота колледжа Крайст-Черч и подошла к стеклянной будке привратника, казавшейся непропорционально маленькой в сравнении с великолепной, огромной башней Вренз-Тауэр.

– Извините, пожалуйста, где здесь комната Оливера Мортимора? – спросила девушка, вспомнив, что Оливер не сказал ей, где его искать. Вероятно, он полагал, что это всем известно.

– На Кентерберийском Дворе, мисс, – откликнулся привратник, указав Элен, куда надо идти, сообщив номер комнаты и на каком она этаже.

Придерживаясь направления, указанного привратником, Элен вышла на залитый солнцем Двор Тома. Нервничая, но не желая признаться себе в том, что самое обыкновенное чаепитие ее пугает, девушка приостановилась: ей хотелось немного полюбоваться открывшимся видом. Огромная недостроенная резиденция кардинала Вулси, казалось, вбирала в себя и усиливала солнечный свет. Золотистые лучи послеполуденного осеннего солнца отражались от еще более яркого золотистого камня, от темных, словно налитых свинцом, окон и от поверхности воды в фонтане. Площадь была пустой и огромной, однако благодаря гармоничности пропорций казалась уютной. Единственными звуками, приобретавшими в царившей вокруг тишине особую звонкость, были негромкий плеск воды, струившейся по статуе Меркурия, и жужжание кинокамер невдалеке в руках группы японских туристов. Впереди виднелся фонтан в кольце гладких зеленых газонов, по краям которых росли лилии. Мимо Элен торопливо прошли студентки в черных форменных платьях с развевающимися юбками, и она подумала, что здесь все сохраняется почти неизменным с шестнадцатого столетия, если, конечно же, не принимать в расчет иностранных туристов.

Затем послышался оживленный гомон, из-под арки высыпала толпа людей, и тут же из окна на верхнем этаже вырвались громкие звуки музыки. Элен очнулась и побрела навстречу неизвестности, ожидавшей ее в комнате Оливера.

Кентерберийский Двор она отыскала без труда. И хотя он был моложе Двора Тома на двести лет, Кентерберийский Двор показался Элен, очарованной его классическими пропорциями, столь же древним и великолепным. Она все же больше привыкла к своему колледжу, самая старинная часть которого относилась к девятнадцатому веку, в нем не было архитектурной стройности ансамбля, но при взгляде на разностильные, довольно хорошо сохранившиеся надворные строения очевидно становилось, что здесь это не важно.

Комната Оливера располагалась на первом этаже главного здания. Элен прочитала имена обитателей, написанные белой краской на дощечке, которая была прибита у лестницы: «М-р Г.Р.С. Сайкс», «Лорд Оливер Мортимор», «М-р А.Х. Пеннингтон». Поднявшись по каменным ступенькам, Элен увидела, что внешняя дверь жилища Оливера открыта, и легонько постучалась во внутреннюю дверь.

– Входите! – крикнули ей.

Элен расправила плечи, обтянутые ярко-алым вязаным мини-платьем, которое одолжила ей Хлоя, посмотрела мельком на свои, пожалуй, слишком оголенные ноги и вошла в комнату.

Сначала ей показалось, что там слишком много народу и в комнате одни только женщины. Было очень накурено, гости постоянно хохотали и громко болтали.

– …И все это за одни каникулы, дорогая! Не только Лондон, но еще и Ватикан…

– …Так что я ему велела проваливать. Нет, ей-богу, он вел себя, как свинья…

– …В конце концов мама его купила. Он был такой забавный…

Похоже, здесь все друг друга прекрасно знали. Первым желанием Элен было повернуться и убежать, но тут она заметила Оливера: он наполнял чей-то бокал. Ни чайных чашек, ни намазанных маслом тостов не видно было нигде. Ковер был заставлен бокалами и пепельницами.

– Привет! – Оливер вырос рядом с ней и снова поразил ее своим ростом.

Он снова поцеловал ее в губы, и на сей раз этот беглый поцелуй не вызвал у нее особого удивления, но подействовал не меньше, чем первый. Оливер взял Элен за руку и помог пробраться по комнате, перешагивая через тела и вытянутые ноги сплетничавших гостей.

– Ты сегодня очень хорошенькая, – мимоходом обронил он. – Красный цвет тебе идет почти так же, как улыбка.

Блондинка с угрюмым лицом вскинула голову и поглядела на проходящую мимо Элен. В углу на диване уже сидели две девушки. Оливер усадил Элен между ними, и они после некоторой заминки подвинулись, чтобы она могла сесть посвободней.

– Ты, наверное, знаешь Фиону? Нет? А Флору? Ну что же, тогда познакомьтесь. Это Элен, а это… это ее бокал.

Оливер протянул Элен выпивку, подмигнул и отошел в сторону.

Девицы удивленно уставились на Элен. Они вежливо, но настойчиво принялись задавать ей вопросы, пытаясь выяснить, кто она такая и к какому кругу принадлежит. Элен с некоторым удовольствием дала им понять, что она не принадлежит ни к какому кругу, но едва она это сделала, как девицы возобновили свой прежний разговор и начали оживленно болтать, наклонившись вперед и не обращая на Элен внимания. Элен откинулась на спинку дивана и обвела взглядом комнату.

Ей было уже понятно, что здесь собрались не только девушки. Трое или четверо парней примерно в таких же джинсах и свитерах, как у Оливера, обхаживали самых модных и накрашенных девиц. На этом фоне резко выделялся смуглый, уверенный в себе мужчина с орлиным носом и длинными руками, которыми он энергично жестикулировал во время беседы. Он казался старше всех остальных и был одет иначе: в свободный светлый пиджак и брюки очень красивого покроя, с защипами спереди. Очевидно, мужчина заметил, что Элен смотрит на него с другого конца комнаты: он резко умолк и на секунду встретился с ней глазами. А затем поднял брови и посмотрел заговорщически и удивительно дружелюбно. Элен сразу догадалась, что он здесь чужой, как и она, но чувствует себя в десять раз непринужденней. А через минуту он подошел к ней, сидевшей в унылом заточении между Флорой и Фионой.

– Там, у окошка, больше места, – сказал он, широко улыбнувшись. – Меня зовут Том Харт.

Он уверенно усадил ее на мягкий диванчик, где их было почти не видно за мягко спадающими занавесками.

– А вы кто? – спросил он, закуривая сигарету. Элен покачала головой, глядя на протянутую ей пачку.

«Выговор у него американский, – подумала она. – Интересно, что он здесь делает?»

– Я Элен Браун, – сказала она и, чтобы не повторять беседы с Флорой и Фионой, поспешила добавить: – Я не встречалась с Оливером ни в Лондоне, ни в Глочестершире. И я не подруга Аннабель… уж не знаю, кто она такая, и не вожу дружбу ни с кем из этих людей, – маленький, но волевой подбородок Элен дрогнул, указывая на болтливую толпу гостей, и Том снова ухмыльнулся. – Я однажды встретила Оливера в Фоллиз-Хаусе – я там живу, – и он пригласил меня прийти к нему на чай. Бог знает почему… и вот я здесь.

Элен подняла бокал, кивнула Тому и отпила большой глоток холодного белого вина.

– Понятно, – спокойно откликнулся Том. – Но я думаю, раз уж вы попали сюда, нужно как следует насладиться прекрасным эльзасским вином, которым угощает нас Оливер. Нол![2] – воскликнул он, и Оливер поспешил подойти к ним и наполнить бокалы.

– Ты за ней хорошенько ухаживай, – невозмутимо велел он Тому, заметив за занавеской Элен. – Она мне будет нужна, когда все эти крикуны разойдутся.

Том не обратил на него внимания.

– Фоллиз-Хаус? – спросил он. – Это там, где жила Франсис?

Элен кивнула, а Том на мгновение посуровел.

– Мне ее не хватает, – сказал он. – Бедняжка ужасно невезучая и очень беспомощная.

Тут Элен стало ясно, что они с Томом подружатся.

– Гм, – Том уже гораздо серьезней посмотрел на Элен. – А вы играете в любительских спектаклях?

Том повернул лицо Элен к свету и посмотрел в ее серые глаза чуть пристальней, чем позволяли приличия.

– Играю ли я в спектаклях? – Элен часто-часто заморгала и поняла, что краснеет. – Нет, что вы?! У меня ничего бы не получилось. Я слишком скованная.

– Жалко. Я здесь ставлю спектакль «Как вам это понравится». Я подумал, может, вы захотите попробоваться на роль?

– Нет, спасибо, – Элен содрогнулась при одной мысли об этом. – Но я могу прийти и посмотреть, как вы работаете. Вас такой вариант устроит?

Элен подумала, что теперь настала ее очередь задавать вопросы.

– Вы ведь американец, да? Вы учитесь в Оксфорде?

Тома Харта позабавила эта мысль.

– Нет, черт побери! Ну, то есть я не обыкновенный студент. Я театральный режиссер и собираюсь провести примерно год в здешнем театре. Конечно, всего лишь как ассистент режиссера… мне постоянно об этом напоминают. Мой отец вращается в театральных кругах Нью-Йорка. Он импресарио.

Лицо Тома слегка омрачилось каким-то неприятным воспоминанием и он продолжал:

– Мне нужно было на какое-то время уехать, чтобы понять, чем я на самом деле хочу заниматься. И я приехал сюда. Теперь в мои планы входит, в частности, поставить здесь со студентами Шекспира. Кстати сказать, в этой блестящей новаторской постановке Оливер будет играть Орландо.

Том самоуверенно махнул рукой, как бы отгоняя прочь все сомнения Элен.

– Вы будете поражены. Он потрясающе двигается и удивительно тонко чувствует стихи. Вы, наверное, думаете, что он – обыкновенный шалопай-аристократ, которого интересуют только лошади да собаки, но это не так.

Элен перевела взгляд с Оливера, который возвышался над толпой своих приятелей, на Тома. Ее удивило то, как американец глядел на Оливера – завороженно, с невольным восхищением.

– Да и потом, – торопливо добавил собеседник Элен, заметив, что она за ним наблюдает, – Орландо тоже не большой мыслитель. Нет, самая главная роль у Розалинды, а мне никак не удается найти подходящую девушку. Я надеялся, что встречу кого-нибудь среди великосветских подруг Нола, но они все ужасно старые. Посмотрите на них! Им по двадцать, а опыта у них как у сорокалетних женщин. А мне нужно существо чистое, наивное и в то же время обладающее природным умом и уже начинающее взрослеть… в этом есть нечто очень сексапильное. В общем, девушка, немного похожая на вас. Но не совсем такая, как вы, – с подкупающей искренностью закончил он.

– Слава богу! – улыбнулась Элен.

Оливер уже провожал гостей. На пороге все суматошно прощались, чмокали хозяина в щеку, а когда Оливер вернулся в комнату, Элен увидела, как угрюмая блондинка торопливо вскочила и подхватила его под руку. На ее лице появилось собственническое выражение, и у Элен промелькнула мысль: ну, конечно, у него непременно должна быть девушка! Легкое, задорное волнение, охватывавшее ее весь этот вечер, моментально исчезло. Блондинка притянула к себе голову Оливера, поцеловала его в ухо, а затем оттолкнула, но не сильно.

Том поднялся и засунул руки глубоко в карманы.

– Мне пора, – сказал он Элен. – Вы уверены, что не хотите прийти на просмотр?

Элен покачала головой.

– Уверена. У меня не получится. И вообще я слишком занята. Мне нужно работать.

Том посмотрел на нее.

– Господи! Но нельзя же все время работать. Это ужасно скучно.

Элен почувствовала раздражение. У нее возникло ощущение, что этот смуглый, волевой мужчина ее к чему-то подталкивает, а ей это было не по нраву.

– Знаете, я скучный человек, – уклончиво ответила она.

Том сохранял серьезность, но за серьезностью явно скрывалась ирония, готовая в любую минуту прорваться наружу.

– И все же я в этом сомневаюсь, – мягко сказал он. – Но я просто так предложил: мало ли что? Мы еще увидимся.

Уходя, он небрежно махнул рукой, прощаясь таким образом и с Элен, и с Оливером.

Элен поняла, что она из последних задержавшихся гостей. Блондиночка снова подскочила к Оливеру и обратила к нему свое хорошенькое, но раздосадованное личико.

– Оливер! – воскликнула она высоким, чистым голоском. – Я так рада встретить тут всех наших. Но, – она даже не попыталась понизить голос, – скажи мне на милость, кто эта серенькая мышка в красном платье?

Лицо Оливера не утратило добродушия, однако он высвободил свою руку.

– Не будь дурой, Вик. Я не знаю никакой мышки. Где твое пальто?

– Не беспокойся, дорогой, – нежно проворковала Вик.

Она послала ему воздушный поцелуй, грациозно подлетела к двери и захлопнула ее за собой.

Элен наконец-то осталась с Оливером наедине. Он пробрался сквозь батареи бутылок и стаканов на полу и протянул ей руки.

– У тебя такое печальное личико, – сказал он. – Тебе что, не понравилась моя вечеринка?

Его руки показались ей огромными и очень теплыми.

– Мне понравился Том Харт, – осторожно произнесла Элен. – А за грустный вид извини. Просто я всегда такая.

У нее и в мыслях не было рассказывать что-нибудь Оливеру. Элен до сих пор поражалась, как это она открыла душу Хлое. Однако Элен хватало ума понять, что в Оливере ее очаровывала именно непохожесть его мира на тот, в котором жила она. И она догадывалась, что как бы он к ней ни относился, его не привлекут рассказы о нищете и убогости ее жизни.

Элен почувствовала угрызения совести, ей показалось, что она предает своих родных. Но она решительно отмела эту мысль. Как ей сказала Хлоя? «Найди в себе силы и справься с трудностями». Что же, она именно так и поступит!

– Придется мне попробовать тебя развеселить, – лукаво улыбнулся Оливер. – Вот. Выпей еще. Это всегда помогает.

Он налил в ее бокал легкого вина и присел рядом с Элен на диванчик у окна. Вытянув ноги в полинялых джинсах, он прижался лбом к стеклу и застыл, пристально глядя в Кентерберийский Двор. После недолгого молчания – глаза Элен в это время скользили по его четко очерченному лицу, на котором, в уголке глаза, билась крошечная жилка, – Оливер сказал:

– Как тихо! Только свет и тени… Ни болтовни, ни шума, ни суеты. Тебе не хочется удержать такие мгновения? Запечатлеть, сделать так, чтобы эти странные мгновения, когда все так хорошо, застыли навечно. Ведь они бывают так редко.

«Даже в твоей жизни?» – хотела спросить Элен.

Может быть, не так уж и удивительно, что Том выбрал его на роль Орландо? У Оливера было лицо романтического героя, а теперь в нем еще и засквозила такая неуверенность, что Элен вообразила, будто он гоняется за какой-то призрачной мечтой, любит обольщаться.

– Минуты, когда хочется все остановить и сказать: да, пусть будет так! Ты это имеешь в виду? – спросила Элен. – Со мной такое случается нечасто. Иногда.

«Например, сейчас», – чуть было не добавила она.

– Как потрясающе, что мы сидим тут с тобой и разговариваем о таких вещах.

Оливер оторвался от окна, словно решив, что этот момент все же не стоит запечатлевать навечно.

– Ну, и что мы будем с тобой делать? Может, выпьем еще?

Он потряс бутылкой, но Элен качнула головой, отказываясь, и тогда Оливер налил вина только себе и залпом осушил бокал.

– М-м-м, – пробормотал Оливер и взял руку Элен, которую она держала на коленях. Он провел указательным пальцем по ее ладони и ногтям, затем отвернулся от Элен и, оглядев комнату, спросил: – Может быть, ляжем в постель?

Элен показалось, что эти слова повисли в воздухе, отдаваясь гулким эхом, и разделили их с Оливером.

Элен не была девственницей, но за все время, что длился ее единственный робкий роман, она ни разу не попадала в подобную ситуацию. К своему удивлению, хотелось сказать так же небрежно, как сказал Оливер: «Давай ляжем». Но даже самой себе она не смела признаться в своих сокровенных желаниях. Вместо той, тайной Элен, ответила обычная, практичная и осторожная девушка, которая всегда семь раз отмеряла прежде, чем отрезать.

– Нет, – сказала она, словно обдумывая предложение Оливера. – Еще не время.

– Еще не время? – в голубых глазах Оливера вспыхнуло раздражение. Он смотрел на Элен в упор, но, казалось, совсем не замечал. – Что ты хочешь этим сказать?

– Люди, – спокойно ответила Элен, – обычно не ложатся в постель сразу же после знакомства, это неприлично.

Ее удивила его быстрая язвительная ухмылка.

– Неприлично? А сколько прилично ждать? Сколько дней? Сколько раз нужно водить девушку в ресторан? Господи, я ненавижу ожидание! А еще больше ненавижу приличия. Это все пролетарские идеи, неужели тебе никто этого не говорил?

Элен стало вдруг страшно больно. Она спрыгнула с дивана и заметила, что Оливер пристально смотрит на ее ноги, еле прикрытые коротеньким алым платьицем. Элен зарделась еще больше, и резкий ответ, который она уже заготовила, выскочил у нее из головы. Оливер тоже встал, ухмыляясь, и обнял ее за плечи. Его кубы коснулись ее шеи, прикрытой черными кудряшками.

– Ну, наконец-то хоть одно теплое местечко, – подразнил Оливер девушку. – В этом платье ты кажешься такой огненной, а кожа у тебя холодная, как мрамор. Забавная ты девчонка.

Он повернул Элен лицом к себе и, решительно поцеловав, улыбнулся, чувствуя, что она упрямо сжимает губы.

– Не волнуйся. Если ты хочешь, чтобы все было прилично, пусть будет по-твоему, давай будем пока паиньками.

В его голосе прозвучало лукавое добродушие, и для Элен все сразу переменилось. Значит, он ее все-таки понял! Она угадала: он действительно тонкий человек!.. Элен на миг замерла в его объятиях… ей так хотелось, чтобы все было иначе!.. Ах, если бы она сказала «да»!.. Если бы она была другим человеком…

Флора или Фиона наверняка ответили бы «да» и смогли бы на какое-то время удержать Оливера. А от нее он сейчас уходил, отстраняясь, словно от блондинки Вик. ОЛИВЕР!..

– Пойдем, – ласково сказал Оливер. – Я отведу тебя в Фоллиз. Я с удовольствием зайду на полчасика повидаться со старушкой Розой перед репетицией.

Элен молча кивнула. Когда они вместе с Оливером пересекали площадь, старинный колокол Большой Том прозвонил шесть раз. Протяжные звуки гулко отдавались в ушах и подействовали на Элен удручающе, словно погребальный звон. Однако когда они свернули на Сент-Олдейт, Оливер взял Элен за руку, и ей сразу же стало полегче. Он тихо насвистывал, все время повторяя одну и ту же музыкальную фразу, как будто пытался выманить из своего подсознания остальную часть забытого мотива. Элен шла с ним в ногу, почти вися у него на руке. Оливер был в ветхой лётной куртке коричневого цвета с подкладкой из овечьего меха, ее рука покоилась в тепле – в глубоком кармане его крутки. Элен вспоминала вопрос, который он ей задал, глядя в окно, и думала, что нынешние мгновения она хотела бы запечатлеть навечно. Если бы она только могла удержать его рядом… вот так, как сейчас!

Когда они дошли до моста, Оливер галантно свел ее по крутым ступенькам и, пройдя вместе с Элен по дому, в котором царила тишина, остановился перед дверью в ее комнату. Его глаза ярко сияли в темноте, в них светилось лукавство.

– Я вернусь, – предупредил он, – вернусь довольно скоро и проверю, будешь ли ты паинькой. Боже, до чего ж это старомодно!

– Ладно, – так же весело откликнулась Элен. – Я буду ждать.

Оливер прощально взмахнул рукой и ушел. Элен постояла, прислушиваясь, пока его шаги не стихли в глубине дома. До нее донеслись звуки радиомузыки, затем скрип закрывающейся двери… И снова наступила тишина. Элен увидела свою холодную, пустую комнату и вовсе не обрадовалась тому, что снова здесь. Она тихонько спустилась по ступенькам этажом ниже и оказалась на просторной галерее.

– Войдите! – откликнулся на стук Элен мелодичный голос Хлои.

Она сидела, свернувшись калачиком, в кресле, под абажуром. В камине горел красноватый огонь, и волосы Хлои при этом двойным освещении блестели еще ярче. Хлоя с преувеличенной радостью и облегчением закрыла книгу и улыбнулась Элен.

– Ну, и как все прошло?

До чего легко ей все рассказывать! Элен театрально поднесла руки к сердцу и шагнула на свет.

– Чудесно и ужасно! Он хотел со мной переспать, а я отказалась. О боже мой, Хлоя, что же мне делать? – это была шутка, но лишь наполовину.

Что-то таинственное заполнило холодную пустоту в душе Элен, и она теперь не желала с этим расставаться.

Хлоя слегка приподняла брови.

– Ах, поганец! – лукаво усмехнулась она. – Ты совершенно правильно дала ему от ворот поворот. Не беспокойся, милая, он еще появится.

– Надеюсь, что да, – тихо прошептала Элен. – Я очень, очень хочу, чтобы он еще появился.

Она была слишком поглощена своими мыслями и не заметила, с какой тревогой взглянула на нее Хлоя.

Просидев час с Розой в ее кухне, где царил вечный кавардак, Оливер беспокойно вскочил. Он допил остаток темно-коричневого хереса, налитого в стакан, и скорчил гримасу. Роза бесстрастно продолжала шить, не глядя на него.

– Пока ты не ушел, – негромко произнесла она, – объясни, пожалуйста, что ты сделал с малюткой, поселившейся у меня на верхнем этаже?

Оливер, не ответив, надел куртку, повернулся к дверям, но затем, словно спохватившись, послал Розе воздушный поцелуй.

– Ровным счетом ничего, дорогая Роза! Все ее сокровища, как ты, наверно, догадалась, под замком. Тоска зеленая! Ладно, au revoir,[3] а то я опоздаю на репетицию.

Оставшись одна в кухне, Роза едва заметно улыбнулась и снова принялась за шитье.

Оливер вышел в туман, влажной завесой окутывавший город. На мосту угадывались очертания большого автомобиля; поднявшись по ступенькам и очутившись на мостовой, Оливер увидел, что перед ним белый «роллс-ройс». Человек в фуражке доставал тяжелый чемодан. Трое других людей стояли, сбившись в кучку, и в оранжевом свете уличных фонарей капельки сгустившегося тумана посверкивали бусинками на их волосах и одежде. Мужчина, высокий и тучный, был в дорогом пальто. Одна из женщин с обожанием прижималась к нему, держа его под руку.

Однако внимание Оливера привлекла другая особа.

Вид у нее был очень юный. Ангельски невинное лицо, обрамленное белоснежным мехом, казалось высеченным из мрамора, настолько оно было невозмутимо-прекрасно. Оливер замер как вкопанный. Это лицо мгновенно врезалось в его память. Он знал, что никогда раньше не видел его, однако оно было ему знакомо, знакомо даже слегка удивленное выражение, притаившееся в глубине огромных глаз. Девушка тоже взглянула на него, губы ее слегка приоткрылись, капельки росы, дрожавшие на ворсинках меха, ярко вспыхнули, когда на них попал свет фонаря, и стали похожи на бриллианты.

Тучный мужчина раздраженно хмыкнул, и Оливер прекратил разглядывать девушку.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – вежливо поинтересовался он.

Мужчина указал пальцем в сторону массивного темного особняка.

– Это Фоллиз-Хаус?

– Совершенно верно.

– Господи, да вы только взгляните на эти ступеньки! – у него был выговор жителя Атлантического побережья, однако в нем безошибочно угадывались отголоски ист-эндского лондонского диалекта. – Хоббс, как вы думаете, вам удастся благополучно снести вниз все наше барахло?

Шофер перегнулся через парапет.

– Да, мистер Уоррен, надеюсь, удастся.

Вторая женщина еще теснее прижалась к мужчине.

– О, Мейсфилд! Тут так сыро… Моя прическа…

Ее спутник без лишних слов открыл дверь автомобиля и усадил женщину в «роллс-ройс». Хоббс наклонился и снова поднял чемодан. Девушка стояла, не шевелясь, и глядела на Оливера. Туман, казалось, поглощал все звуки, и люди двигались в какой-то жуткой, сверхъестественной тишине.

– Я могу вам помочь? – опять спросил Оливер.

Но мужчина, мельком взглянув на него, буркнул:

– Спасибо, не надо.

Девушка в белом опустила голову и пошла за своим отцом вниз по ступенькам. Хоббс снова нагнулся к чемодану и неуклюже затопал вслед за ними. Сидевшая в лимузине женщина смотрела прямо перед собой и приглаживала волосы.

Оливер пошел дальше, он направлялся по улице Сент-Олдейт к колледжу Крайст-Черч. По дороге он вновь принялся насвистывать все тот же забытый мотив. Теперь он знал, кто эти люди. Мужчину звали Мейсфилд Уоррен. А девушка в белом была Пэнси, его дочь. Ее широко распахнутые, удивленные глаза были ему знакомы по фотографиям, сотни раз мелькавшим на страницах светской хроники. Пэнси Уоррен отличалась не только изумительной красотой, она была еще и наследницей своего отца, чьих миллионов уже никто не мог сосчитать.

Когда Оливер проходил под Башней Тома, он неожиданно вспомнил забытый мотив.

2

В следующий раз Оливер зашел за Элен в воскресенье утром. По воскресеньям в Оксфорде всегда звонят колокола, а в то утро они звонили еще громче и мелодичнее, чем обычно. В первые дни после начала занятий все время лили дожди, а теперь небо прояснело. Листья уже облетели с деревьев, и оттого колокольный перезвон приобрел хрустальную чистоту.

Элен собиралась позаниматься в библиотеке, из окон которой открывался вид на лужайки и башни.

«Сегодня воскресенье, – сказала она себе, складывая книги. – Ты должна ради мамы и Грэхема трудиться как можно упорней, но не вечно же твоя жизнь будет такой скучной!»

Элен вышла из дверей Фоллиз-Хауса и тут же увидела Оливера. Он стоял, опершись о парапет моста, и глядел на нее. Оливер не шелохнулся, наблюдая, как Элен поднимается по ступенькам и подходит к нему, чувствуя себя ужасно неуклюжей в тяжелом пальто, с кипой книг. Но едва она поравнялась с ним, он улыбнулся. Элен была поражена тем, как улыбка преобразила его лицо, и оно вдруг перестало казаться современной копией парадных портретов его знаменитых предков, а моментально приобрело индивидуальность, сделалось неповторимым. Оливер шагнул вперед, загородив ей дорогу.

– Сегодня никакой работы! – твердо сказал он. – Разве ты не знаешь, что сегодня воскресенье! – Оливер взял у нее по одной все книжки. – Лучше пошли со мной.

Он не уговаривал, а просто сказал ей, что она должна сделать.

– Мы можем поехать, куда захочешь. Весь мир у твоих ног.

Элен покорно отдала ему книги, она была не в состоянии воспротивиться и убедить его, что ей нужно работать.

– Ох, уж эти мне книги! – весело воскликнул Оливер. – В прошлом семестре меня определили в группу к преподавателю, которого зовут Стефан Спарринг. Он попытался заставить меня ходить на какие-то унылые семинары, где собирались озабоченные девушки из колледжей, о которых я и слыхом не слыхивал…

– Такие, как я? – Элен невольно рассмеялась.

– Нет. Совсем не такие. Ты же не ходишь на семинары и не принимаешь марксистскую интерпретацию «Зияющих высот»?

– Отчего же? Постоянно хожу. Ты, наверное, не знаешь, но Стефан Спарринг пользуется очень большим авторитетом.

– Тогда прекрати немедленно!

Оливер встал перед Элен и, приподняв ей подбородок, заставил посмотреть ему в глаза. Он поглядел на девушку с шутливой серьезностью, а затем усмехнулся и убрал руку.

А ей захотелось воскликнуть: «Сделай это еще раз!»

– От таких семинаров один только вред! – продолжал Оливер. – Надо же, кто у вас пользуется авторитетом?! Харт, между прочим, выяснил, что Спарринг входит в какой-то «совет старейшин», надзирающий за постановкой нашего спектакля. Вот зануда!

Так уничижительно отозвался Оливер о звезде английского факультета.

«До чего же он, – подумала Элен, следуя за ним, – самоуверен».

Оливер небрежно бросил книги девушки на заднее сиденье своей открытой машины. Она стояла у бровки тротуара и показалась Элен слишком низкой и вызывающе блестящей. Элен частенько видела Оливера в этой машине. Но сейчас она сказала:

– Какая замечательная машина! Что это за марка? Оливер распахнул перед ней дверь, помог сесть на кожаное сиденье, а затем впрыгнул на свое место, даже не открывая двери.

– Это «ягуар», – с удовольствием ответил он, поглаживая ореховую кожу сидений, – «ягуар ХК-150». Очень старая и редкая модель.

Мотор хрипло взревел, и Оливер просиял.

– За ней ухаживает один человечек с Ботли-Роуд. Он обожает копаться в старинных машинах. Представляешь, какое везенье? А у меня – ну, никакого интереса ко всяким там шестерням и смазкам. Мне хочется только ездить на ней, и чем быстрее – тем лучше! Так что у нас троих – включая машину – прекрасные взаимоотношения.

Элен смотрела на него завороженно. Ей впервые встретился человек, настолько довольный жизнью и уверенный в своих силах. И куда подевалась погруженность в себя, задумчивость, пленившая ее в тот вечер, когда Оливер сидел у окна и глядел на темный Кентерберийский Двор, и Элен показалось, что он идеальный романтический герой?!

Машина неслась по широким, обсаженным деревьями улицам Северного Оксфорда, на тротуарах которого кружились золотые листья. Редкие прохожие проскальзывали мимо, кое-где хозяева выгуливали собак, резвившихся в кучах опавших листьев.

– Куда мы едем? – спросила Элен.

– А куда ты хочешь? – откликнулся Оливер. – У тебя есть какие-нибудь пожелания?

– Нет.

– Ну, тогда предоставь выбор мне. Сначала мы пообедаем. После встретимся с одним человеком, мне с ним надо поговорить о собаке.

Элен больше не задавала вопросов. Она откинулась на спинку сиденья, и ветер унес с собой все, кроме ощущения чуда, возникшего у нее этим утром.

Она прикрыла глаза и увидела пляшущие пятна, светлые и темные – блики солнечных лучей в тенистых деревьях. Когда же она их открыла, то увидела перед собой длинный черный капот машины, оставляемые позади окраины города и Оливера рядом. Он вел машину очень небрежно: одна рука на руле, другая на полированном деревянном набалдашнике переключателя скоростей. Они неслись, плавно лавируя между автомобилями на весьма перегруженной трассе, а затем вдруг очутились за городом. Элен почувствовала, как ее вдавливает в сиденье: машина резко рванулась вперед. На ее лицо все чаще набегали тени, ветер трепал волосы.

Оливер искоса взглянул на нее. Знай Элен его получше, она, вероятно, распознала бы эту еле заметную, тайную усмешку: он поздравлял себя с тем, что все идет гладко, как по маслу. Когда Элен снова посмотрела на Оливера, усмешка уже исчезла, и он небрежно спросил:

– Тебе не холодно? Там, сзади, лежит моя куртка. Если хочешь, можешь укрыть ею ноги.

Эта была та самая коричневая лётная куртка, которую он надел тогда вечером. Элен инстинктивно запахнула свое поношенное шерстяное пальто.

– Нет, все хорошо. Спасибо.

Машина неслась вперед. Они уже были в Котсвулдсе, миновали несколько деревушек, где дома были построены из золотистого, словно медового камня, проехали мимо готовых к зиме охристо-коричневых полей.

– Какой чудесный сегодня день, – Оливер откинулся на спинку сиденья и крепко сжал руками руль. – Правда же прокатиться куда лучше, чем корпеть над этой дребеденью в библиотеке, увядая во цвете лет?

Оливер кивком указал на книги, брошенные сзади.

«Гораздо лучше!» – мысленно произнесла Элен, решительно заставляя умолкнуть робкий голос совести и уже едва слышный шепоток, предупреждавший, что ничего хорошего из всего этого не выйдет. Рядом с Оливером Мортимором она не чувствовала себя спокойно, в безопасности. Но с другой стороны, чем же так хороша безопасность? Элен уселась еще удобнее и загляделась на стремительно проносившуюся под низким капотом «ягуара» дорогу. Она мельком подумала о Хлое. Элен была уверена, что для Хлои безопасность далеко не самое главное. Может быть, и для нее это не столь уж важно? Элен не могла объяснить, почему она так увлеклась лордом Оливером Мортимором. С непривычки она была ужасно польщена и взволнована его вниманием. И теперь намеревалась – что бы ни произошло между ними – наслаждаться близостью Оливера. От такого безрассудства у Элен даже дух захватило. Она так редко делала что-нибудь необдуманно! Однако Оливер просто не давал ей времени подумать. Он свалился как снег на голову, и Элен готова была принять это. Так же, как и он.

Элен хватало здравомыслия, чтобы понять: она ничего не добьется, если будет корчить из себя неизвестно что, надеясь заинтересовать Оливера.

Довольно уже и того, что он в ней увидел при знакомстве, подумала Элен и решительно вздернула подбородок.

Но ей страстно хотелось, чтобы Оливер в ней не разочаровался… Глаза Элен вновь устремились на юношу, небрежно развалившегося за рулем. Да, он, конечно, невероятно красив, но не только это притягивало ее, как магнитом. Элен привлекали его непринужденность, раскованность и самоуверенность – качества, которыми она ни в коей мере не обладала. Ей казалось, что он излучает тепло, и она хотела погреться у этого очага. И было еще другое… Элен считала, что распознала в нем тонкую чувствительную натуру под всем этим светским шиком, и он стал для нее вдвойне привлекательным. И немножко загадочным.

«Осторожней!» – предупреждал Элен слабый здравомыслящий внутренний голос.

Но другой, более сильный, возражал:

«Я всегда веду себя осторожно. Теперь же я просто хочу посмотреть, что произойдет. И если это ненастоящее чувство – ну и пусть! Пусть даже это продлится один-единственный день!»

«Ягуар» сбавил скорость. Они съехали с магистрали на дорогу, которая вела к маленькой уютной деревушке. Дома лепились вокруг неправильного зеленого треугольника и церкви с невысокой, приземистой колокольней, скрывавшейся за аллеей тисовых деревьев. На одной из вершин треугольника располагался кабачок. Над его низкой дверью красовалась вывеска с изображением шелковицы.

Оливер выключил зажигание, и на его лице опять заиграла ослепительная улыбка.

– Вот где мы с тобой перекусим.

И опять он не дал ей возможности возразить, захоти даже она это сделать. Элен покорно позволила Оливеру повести ее по зеленой лужайке к двери под шелковицей. Он легонько обнимал ее за плечи. В кабачке пылал камин и стояли дубовые стулья с высокими спинками.

– Ты всегда так мерзнешь, – усмехнулся, глядя на Элен сверху вниз, Оливер. – Давай-ка сядем поближе к огню.

Его рука снова на миг прикоснулась к ее шее, прикрытой растрепавшимися черными кудрями.

– Доброе утро, лорд Оливер, – приветствовал юношу мужчина из-за стойки бара. – Доброе утро, мисс.

Элен поняла, что здесь Оливер чувствует себя, как дома.

– Привет, Билл. Что будем пить, Элен?

Элен быстро взглянула на бар и выбрала интуитивно.

– Херес, пожалуйста. Со льдом.

– Вполне безопасно, но немножко скучно, – подразнил ее Оливер. – Я лично собираюсь выпить шампанского, и, по-моему, тебе следовало бы ко мне присоединяться.

Напитки подали сразу же: Оливеру в серебряном кубке, а ей в высоком, узком бокале.

«Забавно, – подумала Элен. – Второй раз за неделю! А ведь раньше я почти никогда не пила настоящего шампанского. Как же все удивительно!»

Она подняла бокал и слегка насмешливо взглянула на Оливера. В его глазах вспыхнул огонек.

– Ты очень хорошенькая, – сказал он Элен. – Почему ты пытаешься это скрыть?

– Я не пытаюсь, – тут же насторожилась Элен. – И потом внешность это еще не все.

– Интересно, – рассмеялся Оливер, – а что же еще имеет значение? Ну, расскажи мне… на примере Элен Браун, пожалуйста. У меня не было возможности побеседовать с тобой во время чаепития. А потом нас с тобой занесло куда-то совсем не туда.

Оливер отпил большой глоток шампанского и выжидающе смотрел на девушку.

– Гм… на твоей вечеринке… – Элен попыталась таким самым безопасным путем уйти от его вопроса. – Скажи, все эти люди – твои друзья?

Оливер пожал плечами, ему явно было неинтересно об этом говорить.

– Нет, в основном, это не друзья, а так… знакомые. Кроме Тома Харта. Он совсем другой, это страшный человек!

Элен припомнила смуглое, напряженное лицо, резко выделявшееся на фоне бело-розовых физиономий английских аристократов, и слегка усмехнулась. Он-то ей показался гораздо менее страшным, чем светские знакомые Оливера.

– Но ты сменила тему, – укоризненно произнес Оливер. – Неужели ты не любишь говорить о себе? Все женщины, которых я знаю, это обожают.

Он откинулся на спинку стула и, сцепив руки за головой, ждал, пока Элен заговорит.

Но Элен молчала. Как она могла говорить с этим обходительным, светским молодым человеком о том, что ее волновало? Она знала инстинктивно, что Оливер будет ошарашен и, возможно, смущен, если она расскажет ему о своих проблемах. У нее не было никакого желания говорить с ним об отце и даже о матери с братом в их холодном, едва отапливаемом доме. А что волновало ее меньше, то показалось бы ему вовсе скучным. Она не надеялась, что лорда Оливера Мортимора позабавит рассказ о ее рабочих буднях и редких развлечениях, которые она подчас себе позволяла. Элен покраснела под его пристальным взглядом, но все-таки решила, что изменять своим привычкам не следует.

– Нет, – холодно сказала Элен. – Я предпочитаю не распространяться о себе.

Оливер смотрел по-прежнему дружелюбно, но в глазах его появилось любопытство. Она неожиданно улыбнулась ему.

– Но разве это не отличает меня выгодно от всех знакомых тебе женщин?

Оливер пожал плечами.

– В общем-то отличает.

Он кивнул бармену, что хочет еще шампанского.

Поскольку по ее вине разговор угас, Элен обратилась к нейтральной теме, пытаясь восполнить наступившую паузу.

– А где ты живешь? Ну, когда не занимаешься в Оксфорде.

Оливер нахмурился и заглянул в кубок.

– Совсем недалеко отсюда. Во всяком случае, мое семейство тут проживает… Слава богу, я не старший сын и не должен особенно вникать в семейные дела.

Элен могла только гадать, какие «семейные дела» он имел в виду. Ей представился некий образ феодального семейства с главой вроде баронского великолепия отца Оливера. Интересно, кто он? Герцог? Виконт?

– А ты где живешь?

Элен назвала свой родной город, на лице Оливера не отразилось ровным счетом ничего.

– А… – протянул он. – И как там, хорошо?

– Да не очень-то. Но не всем же жить в Глочестершире. Мне не следовало этого говорить, – спохватилась Элен, но Оливер только ослепительно улыбнулся.

– Да, – согласился он, словно она высказала некое предположение. – Не могут. А жаль.

Сидя в углу и наслаждаясь теплом, разлившимся по ее телу благодаря шампанскому и огню, потрескивавшему в камине, Элен сознавала, что Оливер дальше от нее, чем она могла предположить вначале. Казалось, они выходцы с разных планет. И тем не менее эта мысль не угнетала ее, а, наоборот, возбуждала. Элен исподтишка наблюдала за Оливером. Он рассеянно вертел в руках серебряный кубок, стараясь поймать отблески огня в камине. Его мягкие светлые волосы при этом освещении порыжели, а щеки слегка порозовели. Горделивые черты, напоминавшие Элен изображения мраморных рыцарей, высеченных на могильных камнях, смягчились, и Оливер больше походил на себя самого, а не на отпрыска благородного семейства.

«Я хочу его!»

Слова эти вдруг возникли в сознании Элен и на мгновение шокировали ее.

«Его ты хочешь?» – спросила она себя.

«Быть причастной, – ответила ей другая, тайная Элен. – Хоть немножко быть причастной к нему, такому экстравагантному и блестящему и… довольно опасному человеку. Я надеюсь перенять у него то, чего у меня никогда не было: уверенность и веру в свои силы. А деньги и всякие привилегии меня интересуют лишь постольку, поскольку они помогут человеку обрести эти качества. Я хочу его! – подумала она, – но не больно-то стараюсь добиться желаемого. Если бы я была Флорой или Фионой, я бы хихикала и сплетничала. Он, наверно, решил бы, что я дура, но уж во всяком случае, я не сидела бы молча».

И тут ей как раз пришел на выручку официант в модном черном пиджаке.

– Ваш столик накрыт, лорд Оливер.

– Прекрасно. Ты готова, Элен?

Небрежно державшийся Оливер иногда демонстрировал великолепные манеры, что по нынешним временам казалось старомодным. Он поддержал под локоть Элен, хотя ей нужно было спуститься только на одну ступеньку, чтобы попасть в обеденный зал. Оливер жестом дал понять появившемуся официанту, что справится сам, и предложил Элен стул, усадил ее, а затем, встряхнув плотную салфетку из белого льна, положил на ее колени.

– Ну, как тебе здесь? – Оливер, усевшийся на другом конце стола, покрытого жесткой белой скатертью, обвел рукой маленький обеденный зал. Элен посмотрела по сторонам. В коридоре горел яркий свет, но здесь его поглощали темные стены и массивная дубовая мебель. Небольшие лампы, стоявшие на столиках, отбрасывали круги света, но в основном зал был погружен в темноту. Здесь была только дюжина столиков. Посетители в массе своей выглядели гораздо старше Оливера и Элен. Это были тучные мужчины с серебристыми усами и тонкоголосые женщины в костюмах хорошего пошива.

– Я никогда не была в клубах для джентльменов, – сказала Элен, – но мне кажется, это похоже на тамошний обеденный зал.

Удивленный Оливер рассмеялся.

– Ты недалека от истины. Только здесь еда в миллион раз лучше. И хотя это всего лишь деревенский паб, здесь, надо сказать, потрясающие погреба.

«Он имеет в виду вино», – напомнила себе Элен, в представлении которой возникли было таинственные, затянутые паутиной подвалы, прямо под ее ногами.

Оливер кивнул неподвижно застывшему официанту, и тот моментально и трепетно принес бутылку, обернутую белой салфеткой. Оливер отведал красного вина, налитого на полдюйма в его бокал, сосредоточенно нахмурился… Потом еще раз одобрительно кивнул официанту, веля ему наполнить бокал Элен. Она заинтригованно наблюдала за этой сценой, после чего взяла бокал и, подражая Оливеру, понюхала вино. Оно пахло очень приятно, аромат был густой и дурманящий, совсем непохожий на запах вин, которые она когда-либо пробовала. А отпив один-единственный глоток, Элен убедилась, что была права: это вино особенное.

– Это бургундское, – объяснил Оливер. – Жеври-Шамбертен, Кло Сен-Жак. Не самое изысканное, но лучшего почти нигде не найти.

Оливер поднял бокал к свету, внимательно посмотрел на него, а потом опорожнил, выпив все до капли.

– Да-а… – наконец выдохнул он, и Элен поняла, что она забыта.

Через мгновение Оливер поднял на нее глаза и пришел в себя.

– Сюда приезжают, чтобы полакомиться дичью, – сказал он. – Мы закажем куропатку, о'кей?

Элен кивнула. Она не стала бы возражать, даже если бы он предложил ей пингвина.

Но вообще-то еда пришлась ей не по вкусу. Мясо имело какой-то резкий привкус и казалось не очень свежим. Элен съела, сколько смогла, и потом сидела и только смотрела на Оливера. Он в ответ принялся развлекать Элен. Она поняла, что, когда Оливер хотел, он мог быть очаровательным собеседником. Он смешил ее, рассказывая всякие потешные случаи, приключавшиеся с ним из-за его беспечности, и больше не задавал неловких вопросов, принуждавших Элен к самозащите. Похоже, Оливер жил только вечеринками, уик-эндами в городе – так он называл Лондон – и аристократическими клубами. А еще – для Элен это было совсем уж непостижимо – он страстно любил собак и лошадей.

– А ты разве не занимаешься? – спросила Элен.

– Нисколечки! – он так лукаво улыбнулся, что и она не сумела сдержать улыбки. – Я, конечно же, на экзамене получу «трояк». Как мой отец. И его отец, кстати сказать. А мой братец даже не потрудился закончить Оксфорд. Какое это имеет значение? – он весело усмехнулся. – Хочешь еще вина?

Примерно посередине обеда Оливер в очередной раз осушил бокал, отставил в сторону пустую бутылку и велел официанту принести следующую.

– Еще одну? – Элен невольно повысила голос.

– Конечно, – Оливер был слегка удивлен. – Во всяком случае, для меня давно миновали те дни, когда я выпивал за обедом только одну бутылку вина.

Он выпил почти все бургундское, однако не забывая доливать вина Элен, едва лишь она отпивала глоточек.

После куропатки подали в маленьких фарфоровых чашечках густые, вкусные сливки, взбитые с вином и сахаром. А затем бренди, бокал которого приятно согревал Элен ладонь.

Когда обед был закончен, один из незаметных официантов принес счет. Элен хотела отвести взгляд, но любопытство победило, и она посмотрела, как Оливер небрежным росчерком пера подписывает счет. Там значилась точно такая же сумма, на которую Элен предстояло прожить до конца семестра.

Они вышли на улицу, где светило закатное солнце; глаза Оливера затуманились, он говорил чуть более решительно, чем обычно, однако ничто другое не указывало на то, как много он выпил.

Он снова распахнул перед ней дверцу «ягуара», приглашая садиться.

– А ты сможешь вести машину? – спросила Элен, отдавая себе отчет в бессмысленности подобного вопроса.

– Конечно! – он снова обнял ее за плечи и, приподняв ей пальцем подбородок, заглянул в глаза. – Не волнуйся так! – сказал Оливер. – Не надо всего бояться.

Его рука утонула в копне ее черных кудряшек, и Элен почувствовала, как большой палец Оливера легонько погладил ее шею. От Оливера пахло кожей, шерстью и – едва уловимо – темно-красным бургундским вином… Они секунду постояли молча. Элен с ужасом и надеждой ждала. Затем Оливер тихонько рассмеялся.

– Ты с виду такая робкая. Но на самом деле это не так, правда же? Какую дверку мне надо открыть, чтобы выпустить на свободу другую Элен?

Другую Элен… У нее прервалось дыхание, так ее потрясла его неожиданная проницательность. С тех пор как он поцеловал ее в пустой комнате Фоллиз-Хауса, в ее душе боролись две Элен, и она не знала, какая из них настоящая. Что же ей ответить Оливеру?

Но он не ждал ответа. Он просто сжал ее руку и усадил в машину.

– Поехали. У нас еще есть дела.

Оливер вынул из-за спинки сиденья свою кожаную куртку и укрыл Элен. Она с наслаждением уткнулась носом в овечий мех подкладки.

– А куда мы едем?

– Я же тебе сказал. Поговорить с одним человеком насчет собаки.

Машина рванулась вперед. Оливер ехал еще быстрее, чем раньше, но – как казалось Элен – так же мастерски. Он прекрасно знал дорогу.

Солнце уже опустилось за деревья, тени сгущались в изгороди кустов, вдоль узкой дороги. Примерно милю Оливер и Элен ехали вдоль забора, который вроде бы огораживал парк, затем Оливер резко повернул руль, и машина юзом въехала в ворота, державшиеся на двух каменных высоких столбах. Они проехали домишко, где, очевидно, обитал сторож, за задернутыми занавесками уютно горел свет. Рядом со сторожкой проходила тропинка, над которой нависали ветви могучих дубов. Они проехали по тропинке, и вскоре Элен разглядела впереди на пригорке темный, большой замок с зубчатыми стенами.

Лицо сидевшего рядом с Элен Оливера было бесстрастно.

По одну сторону от замка располагались другие строения, гораздо меньших размеров. Оливер решительно направился туда. Через секунду они очутились на мощеном дворе, рычанье автомобильного мотора эхом отдавалось от стен, окружавших двор.

Оливер выпрыгнул из машины, и тут же одна из дверей здания, где располагались конюшни, распахнулась. На камни мостовой упал луч желтого света.

– Добрый вечер, милорд, – поздоровался вышедший к ним навстречу невысокий человек.

Беззубый, дочерна загорелый, он был одет в молескиновые брюки и такую старую куртку, что она давным-давно стала белесой.

– Привет, Джаспер! – улыбнулся Оливер. – Ну, где они?

– В последнем сарае, милорд.

– Пойдем, ты на них тоже посмотришь, Элен… Да, кстати, это Джаспер Трипп. Джаспер, познакомься. Мисс Браун.

– Добрый вечер, мисс, – сказал человек и заковылял к двери последнего сарая.

Недоумевающая Элен пошла за ними.

В сарае пахло мякиной, парафином – от обогревателя – и теплым молоком. В большом ящике возле обогревателя лежала гончая, возле которой копошились пятнистые коричневые и черные щенки. Оливер остановился над ними и, приговаривая, словно ласковая мамаша, начал перебирать всех щенков по очереди и разглядывать их. Голая, покрытая только паутиной лампочка, свисавшая с потолка, отбрасывала жесткий свет, а лицо Оливера, наоборот, стало вдруг мягким. Когда он принялся вертеть щенят, с опытным видом проводя пальцем по их спинам и лапам, Элен заметила, что руки у него точь-в-точь как на портретах восемнадцатого века – изящные, с длинными, чувствительными пальцами. Наконец он кивнул и улыбнулся Джасперу.

– Три первоклассных, и еще парочка тоже ничего. Правда?

Джаспер прошамкал беззубым ртом:

– Ага. Я тоже так говорю. Она на сей раз постаралась, наша старушка.

Теперь они говорили на равных.

Ласково уложив последнего щенка в уютный ящик, Оливер резко отпрянул. Его черты опять посуровели, в них появилась обычная властность.

– Дадим им еще несколько недель, а потом отберем тех, кто нам подойдет для охоты.

– Вы правы, милорд.

«Они снова, – подумала Элен, – хозяин и слуга».

– Ну, а теперь давай-ка выпьем, а потом я повезу мисс Браун дальше. Там, в деннике, хранится бутылка.

Они пошли к двери, из которой появился Джаспер. В помещении было душно, везде висели седла, уздечки, лежали свернутые попоны, гребни и скребницы, а также стояли какие-то загадочные бутылки и кувшины. Оливер порылся в старинном металлическом сейфе, покрашенном зеленой краской. Потом торжествующе извлек оттуда бутылку виски и три стопочки. Элен покачала головой, отказываясь, а Оливер с Джаспером выпили как следует.

Старик осушил свою стопку, пробормотав:

– Значит, пьем за них.

Оливер тоже выпил, а затем встал и собрался уходить.

Джаспер посмотрел на него.

– Вы возьмете в четверг Кавалера или Пирата? Оливер застегивал молнию на лётной куртке. Затем схватил руку Элен и крепко сжал ее.

– Никого не возьму. У меня на этой неделе много работы, – Оливер заметил изумленное выражение на лице Джаспера и в восторге расхохотался. – Да нет, это репетиции! Ты разве не знал. Я участвую в спектакле.

– Я уверен, что вы станете настоящей звездой, мой господин, – сухо сказал Джаспер и снял с крючка седло. Было ясно, что он презирает любые занятия, вытесняющие охоту из жизни его хозяина. Когда Оливер с Элен садились обратно в машину, юноша все еще смеялся. Элен больше не могла сдерживать свое любопытство.

– Что это за место? Чей это дом? Кто такой Джаспер?

Уже почти совсем стемнело, и она с трудом могла разглядеть лицо Оливера. Но все же заметила, что он на секунду заколебался, держа руку на ключе зажигания. А затем, после секундного колебания, оглянулся через плечо на огромное здание. Мотор машины взревел и ожил.

– Джаспер – мой давний союзник, – сказал ей Оливер. – Он немножко конюх, немножко лесник, охраняющий дичь от браконьеров, а главное – кладезь полезных знаний. Когда мне было года три, он научил меня ездить верхом. Нелл – собака, которую ты видела, – так же его, как и моя, и он заботится о щенках. В этом году я избран председателем клуба собаководов, которые разводят гончих, и мне нужно отобрать лучших щенков из помета.

В голосе Оливера зазвучала гордость.

«Он совсем из другого мира, – подумала Элен. – Я очень часто даже не понимаю, о чем он говорит».

А затем, словно только что вспомнив о вопросе девушки, Оливер тихонько добавил:

– А дом… ну, тут живут мои родители. Машина рванулась вперед так стремительно, что Элен отбросило назад, к спинке сиденья. Она устроилась поудобнее, готовясь к возвращению в Оксфорд, но Оливер немного отъехал от дома, свернул на другую дорогу и поехал по окутанному сумраком парку. От земли уже поднимался влажный туман, Оливер остановился у домика, в котором вполне мог обитать садовник. С трех сторон домик был обсажен деревьями, в окнах было темно.

Элен пошла с Оливером по палой листве к двери и вошла в дом. Когда зажегся свет, они оба сощурились и посмотрели друг на друга.

– Вот мы и дома, – сказал Оливер.

Войдя в дом, Элен сразу же очутилась в квадратной комнате с низким потолком. Обставленная старой мебелью, когда-то стоявшей в гостиной, и кое-какими вещами, перекочевавшими сюда из детской, она выглядела довольно убого. Однако от нее явно веяло гостеприимством. Элен с облегчением вздохнула, увидев выцветшую ситцевую обивку мебели, сложенные вместе и не очень-то гармонировавшие друг с другом паласы и голые стены, выкрашенные бежевой краской. Впервые за целый день, проведенный с Оливером, она почувствовала себя более или менее уютно.

– Располагайся тут, а я пока разожгу огонь, – Оливер встал на колени перед камином. – Или сделай милость, приготовь-ка чайку.

Кухня находилась в глубине дома. Элен, мурлыча себе под нос какой-то мотив, порылась в шкафах и обнаружила красные фаянсовые чашки с толстыми стенками и скромный коричневый чайник для заварки. Внеся поднос в комнату, она увидела, что Оливер лежит у камина, подложив под голову диванные подушки. Он наблюдал, как она ставит поднос на пол и поворачивается к нему, ловя его взгляд… Оливер похлопал по лежавшей рядом подушке, приглашая Элен присоединиться к нему, но она не обратила внимания. Разлив чай по красным чашкам, Элен протянула одну из них Оливеру. А затем обхватила тонкими пальчиками свою чашку. Ободренная тем, что в этой маленькой комнатке так все уютно, по-домашнему, Элен спросила Оливера:

– Почему ты называешь это домом? Ведь твои родители живут не здесь, а там…

– Я много лет подряд убегал сюда. Когда был моложе, убегал от родителей. А теперь, попадая в эти края – хотя такое случается нечасто – я убегаю от туристов.

– От туристов?

– Угу. Замок открыт для посещения публики. Туристов тут целые орды. Мы переселились в одно крыло. Словно пассажиры тонущего корабля.

– А как называется это место? – снова поинтересовалась девушка.

– Монткалм.

Ну, конечно же! Значит, отец Оливера – граф Монткалмский! А этот светловолосый юноша, улыбающийся ей в отблесках пламени, которое пляшет в камине, отпрыск семейства, чья история восходит к Плантагенетам…

– А ты разве не знала? – спросил ее Оливер.

– Нет, – пристыженно сказала Элен. – А может, знала, но забыла.

– Какая прелесть! – Оливер в восторге рассмеялся, и Элен тоже расхохоталась вслед за ним. – Иди сюда. Садись.

Элен подошла. Ее голова устроилась на уютной впадинке его плеча, а он зарылся подбородком в ее волосы. Огонь, горевший прямо перед ними, шипел и плевался. Элен закрыла глаза, не думая ни о чем, а лишь прислушиваясь к дыханию своему и Оливера, и полностью отдалась во власть непосредственных ощущений. Одной щекой она касалась грубого свитера Оливера, другую горячил огонь, пылавший в камине. Она почувствовала, как он коснулся губами ее волос.

– Тебе удобно?

– Угу.

Оливер ласково погладил ее по щеке. Элен инстинктивно потянулась к нему. Согревшись и расслабившись, она разомлела.

Оливер медленно наклонил голову и поцеловал ее в губы. Отвечая на его поцелуй и сама поражаясь тому, с какой жадностью ее губы припадают к его губам, она услышала, что ее внутренний голос холодно произнес:

«Ты знаешь, что после этого тебе будет заказана дорога назад?

Ты еще можешь остановиться.

Ты пока еще можешь спастись.

Нет, я не хочу спасаться! Не хочу его потерять! Меня не волнует, что произойдет потом. Важно то, что происходит сейчас. Главное – эта комната, камин, шершавые паласы. И Оливер…»

Его рука уже лежала у нее на груди, а поцелуи стали настойчивей. Словно самоубийца, отталкивающий спасательный пояс, Элен закрыла глаза, отрешилась от внешнего мира и погрузилась в океан чувств.

– Ты с виду такая хрупкая, – прошептал Оливер, – но ведь ты внутренне сильная, да?

Он поднял ее с подушек и помог снять свитер. Элен, не отрываясь, смотрела на его руки, скульптурные и настойчивые, снимавшие с нее остальную одежду. Обычно кожа Элен была кремово-белой, но теперь, в жарко натопленной комнате, да еще в отблесках пламени, порозовела. Оливер провел пальцами по ее ключицам, по маленьким холмикам грудей, по гладкой коже, туго обтягивающей ребра, и резко схватил Элен за талию. Почувствовав, что он притягивает ее к себе, она вытянула вперед руки: ей хотелось потрогать его тело под одеждой.

И вот они уже стояли на коленях друг перед другом, и на их обнаженных телах плясали красные отблески огня.

– Иди ко мне, – сказал Оливер, и Элен в ответ издала долгий, протяжный вздох. Пальцы Элен дотронулись до тела Оливера, который молча ждал…

Мечтательная истома, охватывавшая их совсем недавно, вмиг исчезла. Элен пронзило острое желание, такое острое, что она даже вскрикнула. Ее пальцы сомкнулись у него на затылке, вцепились ему в волосы, а голова откидывалась все дальше назад по мере того, как губы Оливера скользили по ее шее, приближаясь к отвердевшим соскам. Его руки ощупывали ее тело, становясь все настойчивей, а она раскрывалась под его прикосновениями, словно цветок.

– Оливер! – пробормотала Элен. – Оливер!

Она впервые назвала его по имени, но ей показалось, что она звала его так всегда. Глаза ее закрылись, дыхание стало частым и прерывистым.

Все еще стоя на коленях, Оливер без труда приподнял Элен и посадил на себя верхом. Он проник в нее сразу, и она испытала такое пьянящее наслаждение, что громко закричала. Обхватив его ногами, она ревниво пыталась удержать его внутри. Их движения были сначала медленными, а затем все более безудержными и неистовыми.

Элен почувствовала, как откуда-то из глубин ее существа подкатывает волна высшего наслаждения, и в этот же момент из горла Оливера вырвался первый негромкий вскрик. Спина Элен напряженно выгнулась, он вошел в нее еще глубже. Пальцы Элен сжались и разомкнулись, а по ее венам, пульсируя, пробежала горячая волна, смывающая все на своем пути… все, кроме мужчины, с которым Элен сливалась в объятиях… А затем прилив медленно отхлынул, и это было восхитительно прекрасно.

Время возвращалось. Элен подняла голову, покоившуюся на плече Оливера, посмотрела на него и увидела, что лицо у него такое же ласковое и нежное, как было тогда, когда он склонялся над крошечными щенятами. Его светлые волосы намокли от пота и прилипли к голове, а ресницы потемнели и казались маленькими острыми шпажками. В эту минуту Оливер выглядел почти беззащитным. Элен убрала волосы, закрывавшие его лицо, и прижалась к нему щекой.

Огонь, тлевший рядом, съежился.

Через какое-то время Оливер повернулся и томно улыбнулся Элен.

– Значит, вот где была дверца.

– Дверца? – изумленно переспросила Элен.

– Ну да, дверца, ведущая к той, другой Элен, – Оливер тихонько рассмеялся. – Ты меня просто поразила. Сколько пыла под этой холодной оболочкой!

Элен зарделась, и умиротворение, которое она только что ощущала, сменилось неуверенностью. Неужели она что-то сделала неправильно? Она так мало знала о том, как следует вести себя в постели, что вполне могла совершить какую-нибудь ошибку. Элен положилась на свои инстинкты и думала, что Оливер поступил точно так же. Но теперь она поняла, что, вероятно, заблуждалась. Все получилось так сумбурно, и, наверное, ее неистовство ему не понравилось.

Как же надо было себя вести? Элен чувствовала, что он был в прошлый раз удивлен ее отказом, а теперь, после того, как она столь страстно отдалась ему, удивление Оливера только возросло.

– Я что-то сделала не так, да? – напрямик спросила она.

– Не так? – его глаза ярко сияли. – Нет, что ты! Ты была прелестна. Просто ты совсем непохожа на других девушек. И на то, что я ожидал, тоже.

«Да, я не такая, как Флора или Фиона, – подумала Элен. – И на Вик я не похожа, и сама это понимаю. Но чего же он ожидал?»

Ей хотелось расспросить его, хотелось, чтобы он заговорил, но все слова куда-то подевались. Вместо этого она вдруг застеснялась своей наготы и потянулась к груде беспорядочно набросанной одежды, лежавшей неподалеку. Элен быстро натянула измявшуюся юбку, отчетливо сознавая, что все ее движения неловкие, неуклюжие. Посмотрев на Оливера, она увидела, что он отвернулся и глядит на огонь. Он, казалось, совершенно не замечал своего тела, и Элен внезапно раскаялась в том, что поспешила стыдливо одеться.

К горлу непонятно почему подступили рыдания…

«Что со мной творится?» – с горечью спрашивала она себя.

Оливер лежал спокойно, не шевелясь. Его тело было покрыто ровным, темным загаром. Элен понимала, что такой загар приобретают либо на далеких экзотических пляжах, либо на очень дорогих, фешенебельных курортах, куда ездят люди, не отягощенные глупыми предрассудками. Вид у него был очень здоровый: плоский живот, развитые, атлетические мускулы. Рядом с ним Элен казалась себе костлявой и страшно непластичной, чахлой, словно растеньице, которому не хватает солнца. Она слишком долго питалась чем попало, и так часто недосыпала…

Неотрывно глядя на огонь, Оливер протянул руку и схватил Элен за запястье.

– Перестань суетиться! – приказал он. – Ложись и полежи спокойно.

Он подвинулся, и Элен покорно легла на диванные подушки.

Оливер по-прежнему сжимал ее запястье и, словно желая подтвердить ее мысли, пробормотал:

– Такая худенькая и хрупкая… Чуть-чуть нажмешь – и сломается… Бедняжка Элен! Тебе нужно подкормиться.

И он снова рассмеялся от столь неожиданной идеи.

Во время наступившей паузы Элен постаралась взять себя в руки.

«А чего еще можно было ожидать? – спрашивала она себя. – Или желать? Ты разделила с ним минуты страсти, и в эти мгновения он был твой! И отнять их у тебя не сможет никто. Какой же смысл теперь мечтать, чтобы время повернулось вспять и все получилось бы по-другому? Или чтобы этого вообще не было? Ты хотела ему отдаться, потому что больше ничего предложить не могла. И он пока что рядом с тобой. Его пальцы сжимают твое запястье. Так бери, что дают, и оставь свои убеждения при себе».

Подступившие было слезы отхлынули, и на лице Элен вновь появилась решимость.

Оливер сел и достал из корзины полено. Когда он его бросил в огонь, засверкали яркие искры и вырвался яростный язык пламени, а потом огонь снова стал ровным.

Отпустив руку Элен, Оливер наклонился в сторону и порылся в своем кармане. Когда же он вновь откинулся на подушки, Элен увидела, что он держит ключи с брелком, а среди ключей поблескивает, болтаясь на брелке, какой-то маленький серебряный карандашик. Оливер торопливо развинтил его, и оказалось, что это никакой не карандаш, а пустой цилиндрик. Оливер снова полез в карманы и вынул маленькое зеркальце в серебряной оправе. И наконец достал из бумажника новенькую, хрустящую бумажку достоинством в один фунт.

– Терпеть не могу воображал, которые используют для этого пятидесятифунтовые банкноты, – сказал он.

Элен смотрела на него, совершенно не понимая, что происходит.

– Понюхаешь? – небрежно спросил он.

– А что это?

– Кокаин, – ответил он, тщательно выговаривая это слово. – Что же еще это может быть?

– Нет! – воскликнула Элен, не в силах сдержаться.

Она вдруг явственно вспомнила, как Франсис Пейдж увезли в автомобиле без всяких опознавательных надписей хорошенькая молодая женщина в полицейской форме и морщинистый пожилой мужчина, оба совершенно непохожие на работников отдела по борьбе с наркотиками, которых показывают в телесериалах.

Оливер покачал головой.

– Да это безопасно, если, конечно, иметь голову на плечах! А ощущения потрясающие!

Он снова протянул ей зеркальце с таким видом, будто это была коробка шоколадных конфет.

– Нет, спасибо.

Оливер опять покачал головой, как бы говоря: «Твое дело», а потом свернул хрустящую бумажку в трубочку и засунул ее в узкий цилиндрик. Резкий вдох попеременно каждой ноздрей – и белый порошок, лежавший на зеркальце, исчез.

На сей раз они любили друг друга томно и мечтательно. Все их движения казались Элен отстраненными, словно она их видела на экране в замедленном темпе, однако ничего сладостней и представить себе было невозможно. Весь мир свелся для нее к маленькому островку света, отбрасываемого пламенем, и ее бледному, полупрозрачному телу, лежащему в объятиях загорелого Оливера. Все остальное не имело значения.

Элен впервые жила только настоящим, впервые позволила этим ощущениям захватит ее целиком, и они захлестнули ее с головой. Наконец Оливер погрузился в сон, лежа у нее на груди. Элен немного полежала, глядя поверх его пышных светлых волос на серый пепел в потухшем камине, а потом тоже закрыла глаза и, словно еще раз сдаваясь на милость победителя, заснула вместе с Оливером.

Было очень поздно, когда черный «ягуар» подъехал к ступенькам, которые вели вниз к дому.

Оливер выключил мотор и взглянул искоса на Элен. Уткнувшись подбородком в воротник его куртки, которой он ее укутал, девушка была, похоже, погружена в свои мысли.

– Ну, вот, – сказал он, чтобы она встрепенулась. – Я же обещал, что доставлю тебя целой и невредимой.

Элен подняла на него глаза, лицо ее казалось в оранжевом свете уличных фонарей каким-то бесцветным. Его выражение слегка смутило Оливера.

– Ты не жалеешь? Ну, о том, что произошло сегодня?

Он вообще-то ничего такого не имел в виду, а в основном говорил о потерянном рабочем дне, но Элен поняла его по-другому.

– Нет, я не жалею. Я, пожалуй, ошеломлена. И растеряна… Но при этом счастлива, – Элен улыбнулась Оливеру и дотронулась своей маленькой, холодной ручкой до его руки, лежавшей на переключателе передач. – А ты жалеешь?

Ее вопрос привел Оливера в замешательство, но когда он ответил, в его голосе по-прежнему звучала беспечность:

– С какой стати? Жалеть надо только о том, что вышло плохо. А сегодня вечером все было неплохо. Совсем неплохо.

После маленькой заминки Элен опять заговорила:

– Ты вернешься? Скоро?

– Конечно. Я все время захожу сюда. Роза любит, когда я захожу.

Элен кивнула, соглашаясь и с этим. Оливер нагнулся, чтобы подобрать книги за сиденьями. Протягивая их Элен, он взглянул на обложки.

– Боже, как серьезно! – голос его звучал шутливо. – Неужели ты все время работаешь?

– Нет, – тихонько ответила Элен. – Сегодня я, например, не работала, правда же?

И опять воцарилось недолгое молчание. Потом она взяла у Оливера книги.

– Уже поздно, – сказала она, напоминая это скорее себе, а не Оливеру.

– Угу. А Харт объявил, что с завтрашнего утра мы всерьез принимаемся за пьесу. У меня такое ощущение, что из него вышел бы отличный надсмотрщик над рабами.

Оливер весело засмеялся, вылез из машины и открыл дверцу перед Элен. Когда он помог ей выйти из «ягуара», они оказались лицом друг к другу, свет фонарей казался каким-то мертвенно-тусклым… Поглядев сверху вниз на бледное лицо Элен, обрамленное черными кудрями, Оливер заметил в ее больших глазах, устремленных на него, новое, незнакомое выражение. Почему-то ему не захотелось разбираться, что это такое и откуда взялось. Он беспечно чмокнул Элен в щеку и повернул ее лицом к ступенькам.

– Счастливо добраться домой, – сказал Оливер.

– Доброй ночи! – она прикоснулась на миг к обшлагу его пиджака и ушла.

Оливер перегнулся через парапет, глядя ей вслед, и еще раз подумал, что она с виду такая эфемерная. Он вспомнил, какой невесомой она показалась ему, когда он подхватил ее на руки… невесомой, словно крохотная пташка… И опять удивился силе ее страсти, так странно контрастировавшей с этим хрупким тельцем.

Оливер нахмурился и резко повернулся к машине.

Но перед тем как отъехать, он поднял глаза на темный старый дом. В трех продолговатых окнах на первом этаже горел свет. Оливер знал, что это окна Пэнси Уоррен. Морщинка на его лбу разгладилась, и, направляясь в своем «ягуаре» к колледжу Крайст-Черч, Оливер весело насвистывал.

Элен медленно прошла по темному дому в свою комнату. Когда она пожелала Оливеру доброй ночи, ей захотелось схватить его и никогда больше не отпускать от себя. Услышав, как его машина отъезжает, она внутренне похолодела: ей показалось, что она теряет Оливера. Но затем Элен расправила плечи и попыталась посмеяться над своими чувствами.

«Ничего, – успокоила она себя, – он же скоро вернется. Он сам тебе это сказал. Может быть, даже завтра. А если не завтра, то послезавтра».

3

Стефан Спарринг сложил втрое «Таймс» – он всегда так делал – и прислонил к кофейнику. В столовой было тихо, неяркие лучи осеннего солнца плясали на великолепной викторианской мебели, которую они с Беатрис коллекционировали годы назад, но потом вдруг из кухни донеслись голоса ссорящихся ребятишек. Порой раздавался и голос Беатрис, которая выступала в роли судьи и разнимала постоянно враждовавших детей.

Стефан медленно размешивал кофе. С тех пор, как они поженились, он отвоевал себе право на утреннее уединение («Папа должен спокойно позавтракать, дорогие, ему нужно подумать») и всегда упорно его отстаивал.

«Это ведь такая малость!» – считал Стефан.

Через несколько минут Беатрис с детьми сядет в машину и повезет их в школу, а он поедет на другой в Оксфорд. День, трудовой день, уже начался.

Ну, а пока у него есть этот оазис – тишина, покой и свежая газета. Но буквы упрямо расплывались перед его глазами. Проклятье! Очки для чтения остались наверху, и это ужасно раздражало Стефана. Ему казалось, что раз он не может обходиться без очков, значит, он превратился в старую развалину. Стефан раздраженно отбросил газету, взял чашку и, подойдя к окну во всю стену, выглянул на улицу. Сады, окружавшие старый каменный дом, смотрелись очень нарядно, потому что осень расцветила их яркими красками. По траве пробежала юркая белочка.

«Ну нет, тридцать девять лет – это еще не старость!» – успокоил себя Стефан.

Опять наступил октябрь. Вот уже двадцать лет подряд в это время все для него оживало после долгих месяцев летнего затишья. Неужели уже двадцать лет? Неужели он так долго проработал в Оксфорде? Стефан криво усмехнулся, подумав, что через год его уже можно будет назвать мужчиной средних лет. Ну, что ж, еще есть время…

«Для чего?» – хотел было спросить себя он, но предпочел не делать этого.

Стефан с удивлением поймал себя на том, что выйдя в отделанный белой и черной керамической плиткой коридор за портфелем, он мурлычет себе под нос какой-то мотивчик. Поглядевшись в большое настенное зеркало в позолоченной раме, висевшее в холле, он приободрился еще больше. Стефан никогда не принадлежал к числу тех оксфордских преподавателей, что ходят в грязных вельветовых штанах и стоптанных башмаках. Сегодня он надел серый костюм из мягкого твида и ярко-синюю рубашку без галстука. Вид у него был щеголеватый, Стефан выглядел моложе своих лет, даже несмотря на предательскую седину в шелковистых волосах. Довольный, он вернулся на кухню, чтобы попрощаться с женой.

Беатрис поглядела на него, закладывая за уши растрепавшиеся пряди черных волос. Сколько ее помнил Стефан, она всегда так делала и до сих пор в этот момент становилась похожа на школьницу.

– Пока, дорогая! – пробормотал Стефан. – Желаю приятно провести день. Я вернусь довольно поздно – у нас сегодня факультетское собрание.

Они машинально поцеловались, не глядя друг на друга. Проходя мимо своего младшего сына, Стефан потрепал его по плечу, но Джо отвернулся.

«Он на что-то дуется», – вспомнил Стефан, но никак не мог сообразить на что именно.

Через пять минут он уже сидел в машине и был готов в очередной раз проехать десять миль до Оксфорда по дороге, которую он знал, как свои пять пальцев.

Беатрис с некоторым сожалением смотрела, как он уезжает. Пятнадцать лет брака – это долгий, очень долгий срок, но все же ее мужу порой удавалось заставить ее затаить дыхание и пожелать, чтобы он не уезжал. Она знала его куда лучше, чем знал себя он сам, и это знание не оставляло места для иллюзий, но все равно Беатрис по-прежнему любила и желала Стефана.

Однако, напомнила она себе, те дни, когда они с виноватым видом уклонялись от всех своих обязанностей, лишь бы остаться дома и побыть вдвоем, давно миновали.

Беатрис опять хотела дотронуться до волос, но вспомнила, что пальцы ее испачканы джемом, который не доел Стефан. Она медленно вытерла их о фартук, не отрывая взгляда от ворот, сквозь которые проехал Стефан. Беатрис, как всегда, испытывала смешанные чувства в этот момент: ее бесила такая тесная зависимость от мужа, и в то же время она была довольна, что они все-таки до сих пор вместе, несмотря ни на какие трудности.

– Мама! Где моя спортивная майка? – донесся с порога требовательный голос Элоизы.

Беатрис благодарно вздохнула, отгоняя неприятные мысли, и принялась повторять, что же ей нужно успеть сделать за день: привести в порядок футбольную форму, после школы отвезти детей на урок верховой езды, приготовить для Себастьяна три вещи, начинающиеся с буквы «д».

Наступил новый день…

Стефан тихонько напевал, направляясь в переполненный лекционный зал. Это зрелище было для него давно знакомым, однако до сих пор трогало его. Десятки юных лиц, чистые тетради и новые издания его собственных «Комментариев». Вид аудитории радовал его. Стефан совершенно не готовился к лекции, но это не имело никакого значения. Он столько раз читал вводную лекцию по своему любимому предмету, что знал ее буквально наизусть. Положив ненужную стопку бумаги на стол, Стефан с улыбкой оглядел собравшихся.

– Ну, что ж, – негромко произнес он, словно разговаривая с кем-то одним из повернувшихся к нему студентов, – сегодня я побеседую с вами о любви. О любви романтической, плотской, реальной любви, какую мы видим в самой великой комедии Шекспира.

По залу пробежал шепоток, студенты сняли колпачки с ручек и начали старательно записывать каждое слово Стефана.

Только Хлоя Кэмпбелл не шелохнулась.

Вместо этого она подперла руками подбородок и внимательно посмотрела на Стефана.

«Ему лет сорок на вид, – подумала она, – но он совершенно не похож на сутулого академика, которого я себе представила, прочитав список лекций».

Доктор Спарринг был стройным, невысоким, но несомненно привлекательным мужчиной. Волосы, правда, длинноваты, но хорошо подстрижены. Его нельзя было назвать идеально красивым, но глаза поражали своей голубизной. А губы, полные и изящно очерченные, казались мягкими, как у девушки. Голос его тоже ей понравился. За обычными профессорскими интонациями Хлоя угадала еще что-то…

«Может быть, Стефан Спарринг – выходец из Йоркшира? – гадала она. – Или из Джорди?»

Через пятьдесят пять минут Стефан начал постепенно подбираться к финалу своей вводной лекции. Хлоя увидела, что студенты вокруг нее с удовлетворением прячут в новенькие папки конспекты с подчеркнутыми заголовками и множеством разных пунктов и подпунктов. Она понимала, что доктор Спарринг прекрасный преподаватель, однако не записала ни слова. Ее гораздо больше он интересовал как мужчина.

Когда Стефан вышел из лекционного зала, щегольски перекинув через плечо свою черную мантию и радостно предвкушая, как он попьет кофейку и дочитает «Таймс», он увидел, что его ожидают три человека. Оливер Мортимор стоял, лениво привалившись к стене, в весьма характерной для него позе, и глазел на проходивших мимо девушек. Рядом с ним замер сосредоточенный Том Харт. Третьей оказалась девушка. На лекции Стефан обратил внимание на ее густые темно-рыжие волосы, а теперь его поразили ее зеленые глаза, уверенный вид и открытая, вызывающая усмешка. Он понятия не имел, кто она такая, и ломал голову, гадая, откуда она появилась.

Стефан нерешительно повернулся к Оливеру и Тому.

– Ну как? Все еще не нашли Розалинду? – довольно равнодушно поинтересовался он.

Стефан отвечал на факультете за студенческие постановки и обычно с удовольствием включался в этот процесс. Ему нравился горячий энтузиазм студентов, а еще больше он любил хорошеньких девушек, которые толпами приходили на просмотр в надежде стать актрисами и с которыми ему приходилось общаться. Однако постановка «Как вам это понравится», которую задумал Том Харт, не обещала особо приятных минут. Начать с того, что Спарринг считал выбор Оливера Мортимора на роль Орландо полнейшим абсурдом. Парень абсолютно ничего не знал о Шекспире, и его это совершенно не волновало. Стефан подозревал, что Оливер согласился на эту роль из чистого любопытства, смешанного с желанием позабавиться.

«Оливер только и делал в своей жизни, что забавлялся», – с неудовольствием думал Стефан.

Оливер олицетворял собой все то, что Стефан, работая в Оксфорде, презирал целых двадцать лет: унаследованные привилегии, слишком большое богатство и непререкаемую веру в то, что жизнь дарует своим самым блестящим и прекрасным созданиям право бездельничать, только есть, пить, ездить верхом на лошадях и валяться в постели. Стефан, у которого подобных привилегий не было и в помине, не желал тратить свое время на таких шалопаев, как Оливер. Ну, и потом, сам Том Харт тоже раздражал Стефана. Хотя и по другим, менее явным причинам. Само его присутствие в Оксфорде и заморский бродвейский шик были загадочны. Он не вписывается в известные Стефану схемы, и поэтому Стефан его слегка опасался. Сейчас Стефан безо всякого энтузиазма ждал, что ему скажут эти двое парней.

Том не колебался. Он быстро проговорил, держась очень доверительно, что тоже раздражало Стефана.

– Сегодня в двенадцать придет пара девиц, чтобы попробоваться на роль Розалинды. Вы сможете подойти к двенадцати?

Со стороны Тома было чистой любезностью пригласить Стефана. По крайней мере, с точки зрения Тома. Стефан не хотел, чтобы Оливер получил роль, ну, да бог с ним, что с этим поделаешь?

Стефан нахмурился и поглядел на часы. То, что Том Харт неизменно адресовался к нему как к равному, Стефану тоже было не по вкусу. Однако он не собирался сдаваться и, стушевавшись, уходить в тень, а ведь именно этого добивался Харт.

– Если я смогу, то зайду к вам, – сказал Стефан. – Но вы меня долго не ждите.

– Ну, конечно! – в ответе сквозила явная ирония.

«Самодовольный мерзавец!» – подумал Стефан и, решительно отвернувшись от молодых людей, посмотрел на рыжеволосую девушку, которая до сих пор стояла неподалеку.

– Доктор Спарринг! – девушка протянула ему руку. – Я Хлоя Кэмпбелл. Я только хотела сказать, что мне очень понравилась ваша лекция. И задать вам несколько вопросов.

У девушки была чистая, нежная кожа, какая бывает у людей с рыжими волосами, и это удивительно сочеталось с ее черными бровями и ресницами. А еще у нее был большой пухлый рот, словно созданный для смеха и для других, еще более приятных занятий.

– Спрашивайте, – улыбнулся ей Стефан. Он посмотрел по сторонам и с удовольствием убедился, что Том с Оливером ушли. – А еще лучше давайте я угощу вас кофе, и вы зададите мне ваши вопросы.

Стефан прикоснулся к ее локтю и повел Хлою в столовую для преподавателей.

– Сюда, – пробормотал он.

Хлоя уселась в глубокое кожаное кресло и оглядела тихую полутемную комнату. В одном конце ее располагался камин, в другом стоял длинный белый стол, накрытый белой скатертью, на котором лежали подносы с фарфоровой посудой и серебряные столовые приборы. Вкусно пахло ароматным кофе.

«Это уже другое дело», – подумала Хлоя.

Она призналась себе в том, что первые дни, проведенные в Оксфорде, были довольно серенькими. Нет, конечно, Хлоя не надеялась, что ее сейчас же позовут на какие-нибудь торжественные приемы, где она будет восседать в старинных залах, есть с позолоченных тарелок и слушать, как перекидываются остротами крупнейшие мыслители в мире. Но она совсем не ожидала увидеть тут столько буднично одетых людей, очередей и невкусной еды, которую студенты безрадостно поглощали в дешевых забегаловках. В доме стояла гулкая тишина, и Хлоя чувствовала себя там очень одиноко. До нее дошли слухи о том, что третья обитательница дома, какая-то Пэнси, привезла немыслимое количество багажа, однако она моментально уехала – очевидно, на затяжной уик-энд. Правда, в доме жила еще Элен, и Хлоя с удовольствием с ней пообщалась бы, но Элен спозаранку исчезла, прихватив с собой кипу книг, такую огромную, что даже жутко становилось. Хлоя могла только судачить с толстой, вечно хихикавшей Розой в ее кухне, напоминавшей жилище ведьмы. Исключительно гордость удерживала сейчас Хлою от побега в Лондон и признания своего поражения.

Но то, что открылось ей теперь, резко отличалось от увиденного раньше. Вид этого тихого помещения и нескольких фигур в черных мантиях превзошел все ожидания Хлои. А рядом сидел сам Стефан! Он наклонялся вперед, наливая ей кофе, и его глаза вблизи казались еще голубее, чем там, в лекционном зале.

– Сливки? Сахар? – спросил он и протянул ей большую чашку. Хлоя довольно усмехнулась, заметив нарисованную на стенке чашки эмблему университета.

– Итак? – несколько иронично усмехнулся Стефан, и Хлоя заерзала в кресле, на мгновение позабыв про все свои заманчивые планы.

– Гм…

Теперь они оба расхохотались.

«Нет, он ужасно милый, – подумала Хлоя. – Такого обаятельного мужчины я не встречала… Бог знает сколько лет, целую вечность!»

– Доктор Спарринг… – начала было она, но Стефан поспешно подался вперед и – всего на секунду – прикоснулся пальцами к ее запястью.

– Стефан, – поправил он Хлою. – Даже мои студенты зовут меня Стефаном.

– Что ж, я тоже студентка, – с некоторым сожалением произнесла Хлоя. – Правда, как тут выражаются, очень зрелая. Кстати, об этом я, в частности, и хотела с вами поговорить. Видите ли, я тут совсем новый человек. Я довольно мало читала. И много, очень много лет, если разобраться, занималась совсем не тем… Вы не посоветуете мне, с чего начать? Скажите, что мне следует прочитать в первую очередь? Мне не нужны списки литературы, я хочу узнать, что действительно важно. А то я чувствую себя хуже других. Но я не привыкла к этому, – простодушно добавила Хлоя.

Она хотела заинтересовать Стефана, но в результате с ее уст сорвалось признание, очень даже похожее на правду.

«Он решит, что ты наивная дура», – с раздражением упрекнула себя Хлоя.

– Вы чувствуете себя хуже других? – Стефан откинулся на спинку стула и рассмеялся. – Да что вы, Хлоя! Вы посмотрите на себя! Разве вас можно сравнить с этими молокососами? – Он указал на окно, откуда видны были ступеньки, по которым сновали во время перерыва десятки студентов. – Если даже не брать во внимание ваших явных преимуществ – о которых вы и сами знаете – в вашу пользу говорит то, что вы старше этих детей. Не намного… – Стефан снова улыбнулся и на сей раз поглядел Хлое в глаза, – но у вас была возможность пожить реальной жизнью. Взрослой жизнь. А стало быть, вы себя знаете лучше, чем они. И лучше понимаете людей и мотивы их поступков. Разве я не прав? Хлоя медленно кивнула.

– Да, но…

– Послушайте! Ну, как можно сказать, что более важно и что менее в нашей с вами области – в литературоведении?

«В нашей с вами области!.. – Хлоя внезапно загордилась. – Значит, я действительно сижу здесь и беседую с этим умным человеком, у которого при этом самые манящие губы в мире. Больше того, он не начал болтать со мной о пустяках и не давит на меня, заставляя работать по его указке. Я рада, что попала сюда. Здесь мне хорошо»

– Важно то, что исходит от вас, – продолжал Стефан. – Ваши собственные идеи, возникшие на основе вашего опыта. Это лучше, чем читать и сто раз пережевывать все критические статьи, написанные о книгах, которые мы будем изучать. И здесь у вас явное преимущество. Ведь литература рассказывает о людях, – тихо добавил он. – О мужчинах. О женщинах. Об их любви и трагедиях. Да?

«Да», – подумала Хлоя. А вслух произнесла:

– Вы говорили на лекции..

Но Стефан перебил ее.

– На лекции, на лекции… Я преподаватель. Мне нужно излагать материал определенным образом, за это мне платят деньги. Но как человек, как мужчина я вполне могу с этим не соглашаться. Я же не просто преподаватель. Хотя студенты склонны забывать об этом.

«Я не забуду, – подумала Хлоя – Обещаю»

– Знаете, – глаза Стефана скользнули по ее лицу и остановились на губах Хлои, – я вам завидую. Вы все бросили, приехали сюда и начали новую жизнь. Постарайтесь извлечь из этого как можно больше радости, хорошо?

Он что, говорит с намеком?.. Они пристально посмотрели друг на друга, Хлоя прошептала:

– Хорошо, я постараюсь.

Наступила долгая пауза. Наконец Хлоя нарушила молчание. Она потянулась к серебряному кофейнику.

– Хотите еще кофе?

Стефан слегка вздрогнул. Для них обоих это послужило сигналом того, что нужно приостановиться. Хлоя всегда считала, половина удовольствия заключается в ожидании этого удовольствия, и ей не хотелось, чтобы их отношения со Стефаном Спаррингом – как бы они ни сложились – развивались слишком быстро. Она была в восторге, поняв, что и Стефан думает точно так же.

– Благодарю, – сказал он совсем другим, учтивым тоном. – И все же, что привело вас сюда? Жажда знаний или что-то более настоятельное?

Хлоя подумала, что с легкостью может все ему рассказать, он умеет слушать. Она выдала ему отредактированную версию событий, побудивших ее приехать в Оксфорд, причем постаралась, чтобы это выглядело как можно забавней. И вкратце живописала свое существование в лондонском рекламном агентстве. Стефан смеялся вместе с ней, любуясь ее оживленным лицом. Он и утром-то вышел из дому в приподнятом настроении, а сейчас оно стало еще лучше. Наконец он заставил себя взглянуть на часы.

– О господи! Меня пригласили в двенадцать на просмотр! Я должен идти!

– К юному Аполлону и его менеджеру?

Стефан рассмеялся.

– Верно. А я и забыл, что вы тоже там были.

– Кто они такие?

– Высокий блондин – это лорд Оливер Мортимор.

Хлоя вспомнила гордый, красивый профиль Оливера и его величественную осанку, вспомнила, как он стоял и смотрел на проходивших мимо людей.

«Словно весь мир существует только для его удовольствия, – подумала Хлоя, и у нее защемило сердце, когда она представила себе Элен. Глаза Элен слишком ярко сияли, а ее смущенная радость при упоминании об Оливере была слишком заметна. Хлоя вздохнула. – Они не ровня – Элен и Оливер, – но страдать от этого будет только Элен. Хотя… может быть, ничего такого и не будет?»

– Вы его знаете? – спросил Стефан.

– Нет. Но его знает моя подруга. А кто такой второй парень, похожий на менеджера?

– Между прочим, вы недалеки от истины. Это Том Харт, сын Грега Харта, когда-нибудь он унаследует всю театральную империю Нью-Йорка.

– А что он делает здесь? – заинтересовалась Хлоя. Харты были известными людьми.

– Бог его знает. Во всяком случае это не имеет отношения к учебе в университете. Он получил место ассистента режиссера в Оксфордском театре и пыжится, изображая великого мастера. Он, по-моему, слишком много о себе мнит. Не успел приехать в Оксфорд, как уже связался с Мортимором младшим и теперь берет его на роль Орландо. Нет, друг другу они вполне подходят – два сапога пара, оба ужасно самодовольные. А я отвечаю за то, чтобы они не выпустили вместо спектакля какого-нибудь безобразия, – Стефан скорчил озорную гримасу и стал похож на мальчишку. – Вот мне и приходится время от времени за ними надзирать.

– Послушайте, а может, вы составите мне компанию? – неожиданно предложил Стефан. – Если у вас нет других дел… Вдруг это окажется для вас интересным? Харт ведь пытается найти Розалинду.

– Отчего бы и нет? – Хлое хотелось убедиться, правильное ли впечатление у нее сложилось от Оливера, да и потом она была счастлива, что проведет еще часок вместе со Стефаном Спаррингом.

Стефан снова легонько прикоснулся к ее локтю, показывая ей, куда надо идти, они спустились по лестнице и вышли на солнце, которое светило ярко, но совсем не грело. Когда они свернули по направлению к театру, Стефан стянул через голову мантию и, свернув ее, сунул себе под мышку. Хлоя положила руки в карманы, с наслаждением чувствуя, как холодный воздух обдувает лицо, и любуясь игрой светотени на каменных стенах. Они прошли по внутреннему дворику большой библиотеки, и Хлоя непроизвольно замедлила шаг, глядя на старинное здание.

– М-да, – проговорил шедший рядом с ней Стефан. – Я миллион раз ходил здесь и все равно могу останавливаться как вкопанный. Конечно, смотря когда… и смотря кто мой спутник или спутница…

Они немного постояли молча, потом Хлоя опустила глаза и заметила знакомую хрупкую фигурку. Элен стояла в проеме большой арки, сквозь которую можно было попасть на Броад-стрит, ее силуэт отчетливо вырисовывался на фоне витиеватого орнамента чугунных ворот. Она держала в руке слишком тяжелую для нее кипу книжек и тщетно пыталась поправить сползавшую с плеча перегруженную сумку.

Хлоя помахала ей и крикнула:

– Элен! Иди сюда!

Элен замерла, и через несколько мгновений они поравнялись с ней. Хлоя со Стефаном Спаррингом… Элен не могла сдержать улыбки. Как это похоже на Хлою: она тут же начала беседовать tete-a-tete[4] с самым привлекательным мужчиной на факультете, по которому сохло столько девиц. Элен и сама подозревала, что Стефан далеко не такой сухарь, каким пытается казаться, но она прекрасно понимала и то, что он умеет пускать пыль в глаза толпам женщин, окружавших его.

– Я собираюсь обедать, – поспешно сообщила она, не желая им мешать. – Если прийти в столовую пораньше, то не придется долго ждать, а я хочу еще поработать…

– Привет, Элен! – небрежно произнес Стефан. – Мы с вами не виделись с прошлого семестра, так ведь? Ну, как каникулы?

Элен прикусила губу, но это был не тот вопрос, на который непременно нужно было отвечать. Стефан склонил голову набок и прочитал заглавия книг, которые она держала под мышкой.

– Гм… это хорошо. А вот эту читать не следует, – он легко вошел в прежнюю роль преподавателя.

Хлоя порывисто схватила Элен за руку.

– Послушай, мы идем в театр. Хотим поприсутствовать на просмотре: там будут подбирать партнершу для твоего друга Оливера. Пошли с нами! Стефан, правда будет отлично, если Элен составит нам компанию?

– Да, конечно, – без энтузиазма откликнулся Стефан.

Он с гораздо большим удовольствием побыл бы еще немного наедине с этой живой, темпераментной девушкой, и его мало привлекала перспектива оказаться в толпе студентов.

– Правда? – бледные щеки Элен порозовели. – Я буду очень рада пойти с вами. Знаете, Том Харт даже приглашал меня, и мне интересно посмотреть, что у них там делается.

Но покраснела она не из-за этого. Дело в том, что Оливер тоже пригласил ее на репетицию, и случилось это на прошлой неделе, однажды утром.

Он решительно вошел в библиотеку, где Элен сидела, погрузившись в чтение; по залу пронесся шелест: все повернулись и глазели на Оливера. Наконец и Элен подняла глаза. Оливер склонился над ней и, вынув из ее пальцев ручку, поцеловал их. Девушка, сидевшая рядом с Элен, громко ахнула.

– Пойдем, ты будешь моей Розалиндой, – сказал он.

Оливер даже не пытался понизить голос, и его было прекрасно слышно в самом дальнем углу читального зала. Однако никто на него не цыкнул, чтобы он говорил потише.

– Я не умею играть, – пробормотала Элен. Оливер поднял брови.

– И прекрасно! Никогда не пытайся со мной играть, я это все равно пойму.

Он поцеловал Элен так нежно и трепетно, словно они были одни в целом мире. И даже здесь, на людях, Элен бросило в сладостную дрожь от его прикосновений.

– Нет, – задумчиво протянул Оливер. – Ты не притворяешься.

Элен собрала свои конспекты и, точно пьяная, вышла, пошатываясь, из библиотеки.

Оливер шел за ней, щедро расточая ослепительные улыбки студентам, сидевшим в читальном зале.

– Оливер! – прошептала, сотрясаясь от хохота, Элен. – Ну, зачем ты так? Что подумают все эти люди?

В узкое окошко была видна ярко-зеленая лужайка, напоминавшая изумруд в старинном перстне. Оливер привлек Элен к оконной нише и прижал к гладким камням.

– А нам наплевать, что они подумают, – сказал он. – Правда же?

Элен посмотрела на его загорелое лицо, на ровные зубы, за которыми мелькал язык.

– Правда, – кивнула она и в этот момент почти что поверила Оливеру. – Нас это совершенно не волнует.

Оливер расстегнул ей воротник.

– Сперва ледяная, а потом жарче самого огня, – пробормотал он. – Знаешь, я вообще-то пришел тебя попросить, чтобы ты посидела с нами на репетиции. Почитала за Розалинду и помогла бы мне сосредоточиться. Но теперь мне совершенно неохота идти на репетицию. Пошли ко мне. Прямо сейчас!

– Я не могу…

– О нет, Элен, можешь…

Они оба рассмеялись, потому что она повторила вслед за ним и сама пришла в восторг от того, как это просто:

– О да, могу…

Он взял ее за руку, они сбежали по винтовой лестнице, промчались по мощеной дорожке, пересекли маленькую площадь и вышли на залитый ярким солнечным светом Кентерберийский Двор. Оливер захлопнул за собой и Элен дубовую дверь и запер ее.

– Видишь? – спросил он. – Это очень легко.

– Да, – кивнула Элен.

У нее все вылетало из головы, когда он был рядом. Она была потрясена своей страстностью и пораженно глядела на свои руки, протянутые к нему.

– Никогда не говори, что не можешь, – пробормотал Оливер, целуя ее в губы, а затем медленно обвел языком вокруг ее груди. – У нас мало времени.

У Элен тревожно похолодело внутри. Она резко вскинула на Оливера глаза, но его лица не было видно.

– Почему? – спросила Элен, чувствуя, что она, как дура, чего-то недопонимает. – Разве не мы распоряжаемся своим временем?

Она хотела заглянуть Оливеру в глаза, но он по-прежнему стоял, опустив голову. У Элен промелькнула мысль, что его плечи как-то странно напряжены.

– Для нас существует только то, что сейчас, в настоящий момент, – сказал он. – Попытайся понять это. Я не хочу причинить тебе боль.

– Ты и не причинишь, – уверила его Элен.

Но едва он открыл внутри нее потайной шлюз, она поняла, что он, конечно же, может причинить ей боль. Но в этот момент ей было наплевать…

– Я люблю тебя, – сказала она потом, сказала тихо, не рассчитывая, что он услышит.

Но Оливер пошевелился и открыл глаза. Он пристально посмотрел на Элен, и лишь затем на лице его промелькнула улыбка.

– Это очень безрассудно, – сказал он, и Элен не сумела определить, насколько он серьезен.

– Может, пойдем поедим? – предложил Оливер. – Нам явно надо подкрепиться, мы же потеряли столько энергии. Я думаю, неплохо бы поесть устриц. Как ты считаешь?

Момент был упущен. Элен покорно протянула Оливеру руки, и он помог ей встать на ноги. Оливер так одобрительно смотрел на нее, когда она одевалась, что Элен позабыла смущение, она постепенно привыкала к Оливеру и чувствовала себя с ним уже более спокойно.

Черный «ягуар» был припаркован на стоянке с надписью «Для деканата».

Когда Элен уселась на низкое сиденье, Оливер наклонился к ней так, что их глаза оказались на одном уровне.

– Ты мне нравишься. Мне хорошо с тобой, – сказал он.

И словно сам удивившись своему признанию, поспешно уселся в машину, и она понеслась вперед, рассекая холодный воздух.

«Даже если это все, на что он способен, – думала Элен, – я все равно должна быть довольна. Ведь раньше-то у меня и этого не было».

Элен невидящим взором глядела на Хлою и Стефана, которые шли чуть впереди нее и были поглощены беседой. Через несколько мгновений она вновь увидит Оливера… Ее охватило радостное и в то же время тоскливое предчувствие, и она вдруг в ужасе почувствовала, что у нее подгибаются колени. Когда они приблизились к театру, Хлоя и Стефан приостановились, поджидая Элен, и она, не разбирая дороги, поспешила нагнать их.

Бесстрастные огни освещали потертые красные плюшевые сиденья и залысины на малиновом ковре, лежавшем на полу. В первых рядах партера сидело три или четыре человека, темная голова Тома Харта сразу была заметна. Элен оглядела зал и лишь потом заметила Оливера. Он сидел на краю сцены, прямо посередине и, свесив ноги, внимательно читал пьесу в мягкой обложке.

Стефан направился к студентам по центральному проходу между рядами кресел.

– Так, – бодро проговорил он. – Не будем терять времени.

Он сел в третьем ряду, Хлоя и Элен уселись рядом с ним.

Оливер поднял глаза. Когда он увидел Элен, на его лице промелькнуло изумление, а потом он радостно помахал ей рукой. Скорчив гримасу, Оливер посмотрел на пьесу и снова углубился в чтение.

Элен позабыла обо всем на свете. Она не ответила на приветственный кивок Тома Харта и не заметила раздражения, которое явно вызывали друг у друга Том и Стефан.

– Надеюсь, вы на меня не в обиде из-за того, что я привел к вам парочку зрителей? – небрежно спросил Стефан.

– В общем-то нет, – ответил Том. – Ладно, я прошу минуту внимания. Мы сегодня попробуем немножко почитать из второй сцены третьего действия. Розалинда и Орландо. Вы готовы?

Хлоя с интересом разглядывала режиссера. Он был прирожденным лидером: скупые жесты, властные манеры… Его смуглое, ироничное и приятное лицо вызвало у нее любопытство, но не притяжение.

«Очень самонадеянный молодой человек, – подумала Хлоя, глядя, как он указывает, где надо стоять Оливеру, а где толстушке, приготовившейся читать за Розалинду. – Но в уме ему не откажешь».

Сам Том уселся в заднем ряду партера.

– Ну, вы готовы? – спросил он, и чтение началось.

– Я заговорю с ним, притворившись дерзким лакеем, и подурачу его…

– Говори громче, Анна. Мы надеемся, что на спектакле у нас окажется занят не только первый ряд, – Том говорил холодно, деловито.

Сцена началась снова.

Элен завороженно следила за происходящим. Вообще-то это была сцена для Розалинды, но Орландо смотрелся в ней более выигрышно.

«Том Харт прав, – подумала Элен. – Оливер чувствует текст». Оливер сохранял на сцене все свое изящество и уверенные повадки. Небрежность и полуирония, с которыми он обычно разговаривал, тоже прекрасно подходили для этой роли. У девушки, стоявшей напротив Оливера, был приятный, мелодичный голосок, но рядом с Оливером она казалась деревянной.

Хлоя наклонилась к Элен.

– Если они будут в камзолах и чулках, – прошептала она, – то зрителям не понравится: у девушки слишком толстые ноги.

– Спасибо! – громко произнес Том. – Теперь давайте посмотрим эту сцену с Белиндой.

Еще одна претендентка на роль Розалинды вскарабкалась на подмостки. Эта девушка было повыше ростом, постройнее, да и двигалась она хорошо. Но все равно как только герои Шекспира вступили в изящный словесный поединок, Орландо и только Орландо привлекал все внимание зрителей. Он был такой яркой фигурой, что казалось, будто его сейчас освещают не тусклые лампы – как и всех прочих, кто присутствовал на репетиции, – а яркие софиты.

Стефан ерзал в кресле и нетерпеливо поглядывал на часы.

– Сколько можно искать идеальную Розалинду? – пробормотал он.

Том Харт уже чуть менее уверенно подошел к сцене.

– Спасибо, – отрывисто бросил он. – Стефан, мне хотелось бы с вами поговорить о…

Внезапно его прервал чистый голосок, раздавшийся из глубины зала.

– Скажите, здесь происходит просмотр?

Все повернулись и посмотрели на вошедшую.

Элен повернулась самой последней, услышав тихий дружный вздох.

Девушка стояла на фоне красной бархатной шторы, прикрывавшей запасной выход. Пока она не заговорила снова, у всех было такое впечатление, будто столь прекрасное создание не может оказаться живым человеком из плоти и крови. Эта девушка напоминала прелестную статую, высеченную из мрамора. Но едва она пошевелилась, и, улыбаясь, задала очередной вопрос, ее лицо опять оживилось, и на нем заиграл румянец.

– Здесь подбирают артистов для участия в «Как вам это понравится»?

Ей так никто и не ответил. Девушка пошла между рядами к сцене. У нее были пепельные волосы, модно подстриженные и красиво обрамлявшие ее изящное лицо. Широко поставленные темно-синие глаза оглядели по очереди всех собравшихся, и девушка снова улыбнулась, на сей раз лукаво и слегка вызывающе. Она была юной, лет девятнадцати, не старше, но явно уже успела привыкнуть к тому, какое впечатление производит на людей ее внешность.

– Что это за чудесное видение? – шепотом спросила Хлоя у Стефана.

– Понятия не имею. Но я не уйду отсюда, пока не выясню, – он подмигнул Хлое, и ей стало хорошо при мысли о том, что между ними уже возникло взаимопонимание.

Первым пришел в себя Том.

– Да, у нас здесь просмотр. А вы хотели бы попробовать свои силы?

Девушка повернула к нему свое сияющее лицо.

– А можно? Понимаете, я не хочу навязываться. Давайте я сперва объясню… Меня зовут Пэнси Уоррен, я только что поселилась в Фоллиз-Хаусе. Хозяйка, Роза Поул, сказала мне, что вы ищете Розалинду. Я бы хотела попробовать. Я немножко играла в школе, а потом в Швейцарии, но… – Пэнси передернула плечами, давая понять, что это ерунда.

– О'кей, – голос Тома опять зазвучал бодро.

Он протянул Пэнси свой экземпляр пьесы и помог ей взобраться на сцену. Оливер подал Пэнси руку, и они с Томом вдвоем поставили ее на подмостки, словно хрупкую фарфоровую вещицу, которой нет цены.

Элен вжалась в кресло.

«Я бы никогда не смогла, – подумала она, – войти вот так в зал, где меня никто не знает и не ждет и попросить, чтобы мне разрешили участвовать в просмотре. Но ведь, с другой стороны, я и не такая красавица…»

Ее лицо слегка омрачилось, когда она посмотрела на артистов, приготовившихся произносить знакомые строчки.

Пэнси была в свободном джемпере с отложным воротником – свитер скрадывал ее стройную фигурку с маленьким бюстом, – в джинсах и мягких замшевых сапожках чуть выше щиколотки. Этот наряд, да еще шапка слегка взлохмаченных волос делали ее очень похожей на девушку, переодетую юношей, что и полагалось по тексту.

«Любовь – чистое безумие, – читала Пэнси, – и, право, заслуживает чулана и плетей не меньше, чем буйный сумасшедший».

Голос у нее был негромким, но удивительно звучным.

Тому не пришлось просить ее говорить погромче.

Она тоже великолепна, сказала себе Элен, великолепна, как и Оливер. Ей все равно, кто на нее смотрит и что думает. Она может быть самой собой, потому что уверена в своей правоте. Как и Оливеру, ей это дается без труда.

Элен была поглощена наблюдением за Пэнси и больше ничего не замечала, но Хлоя заметила и кое-что другое. Между Орландо и этой Розалиндой пробежала искра, которой не было раньше. Оливер вдруг посерьезнел, теперь это был юноша, влюбленный в саму любовь, и его игра стала убедительной. До этого она смотрелась просто мило.

А Розалинда, которую играла Пэнси, пока что потешалась над влюбленным юношей, но было понятно, что ее тоже тянет к нему.

И это было сыграно правильно.

«Охотно, от всего сердца, добрый юноша!» – тихо сказал Оливер.

«Нет, вы должны звать меня Розалиндой!» – в интонации Пэнси идеально сочетались юмор и пылкая страсть.

«Они уже хотят друг друга, – подумала Хлоя. – А такие люди, как эти двое, всегда добиваются, чего хотят». Хлоя бросила быстрый взгляд на завороженную Элен и вздохнула, пожалев бедняжку.

Публика невольно разразилась аплодисментами, и Оливер с Пэнси, зардевшись, подошли к краю сцены, вид у них был довольный.

– Правда, здорово? Правда, Оливер хорошо сыграл? – повернулась к Хлое сияющая Элен.

– Очень хорошо, – лаконично ответила Хлоя. – Если только режиссер не окажется слеп, как летучая мышь, мы можем себя поздравить с тем, что Фоллиз-Хаус подарил миру Розалинду. Какое у тебя мнение о нашей соседке?

Они посмотрели на стройную фигурку с серебристо-пепельными волосами, стоявшую на сцене между Томом и Оливером.

– Как удивительно, что мы живем в одном доме с таким созданием! Но она милая, как тебе кажется? – Элен нарочно говорила равнодушным тоном.

– Гм… – Хлоя подумала, что Пэнси действительно очень мило выглядит, но Элен от этой милоты не будет ничего хорошего.

Просмотр явно был завершен. Две разочарованные Розалинды незаметно удалились, и Том начал гасить свет. Элен нерешительно встала: ей страстно хотелось подойти к Оливеру, но стеснялась сделать первый шаг.

Сзади раздался голос Стефана Спарринга. Он тихонько прошептал Хлое:

– Еще есть время, чтобы перекусить. Вы составите мне компанию?

Элен тактично поспешила подхватить свои вещи. Она не хотела, чтобы Хлоя из вежливости оказалась вынуждена пригласить ее.

– До свидания, – твердо сказала Элен. Оливер и Пэнси еще стояли на краю сцены. Когда они наконец заговорили, ни один из них не упомянул о той, первой встрече в тумане на мосту Фолли. Они предпочли, чтобы воспоминание об этом осталось их общей тайной.

– Ты хорошо играла, – сказал Оливер. – Отличная вышла сцена.

Пэнси посмотрела на него в упор своими ясными глазами.

– Спасибо. Ты вообще-то тоже ничего играл. Очень даже ничего.

Когда Пэнси смеялась, ее красота как бы отходила на второй план, а на первый выступала ее неукротимая энергия. И это было такое прелестное сочетание, перед которым никто не мог устоять.

– У нас с тобой хорошо получится, – продолжала девушка. – Если, конечно, твой друг-режиссер даст мне эту роль.

– О, я думаю, он наверняка даст. А если он не сделает тебя моей Розалиндой, ему придется искать другого Орландо.

Оливер спрыгнул со сцены и, протянув Пэнси руки, помог ей спуститься на пол. Том тут же к ним присоединился.

Элен увидела, что они поглощены друг другом и позабыли про нее.

Она почти побежала к выходу, но затем нерешительно замерла, стоя в пустом фойе. Ей хотелось увидеть Оливера. Она просто не могла вернуться к своим книжкам, не перемолвившись с ним ни словечком. Но разве она может подойти к ним и вмешаться в их разговор?

Элен все еще мялась в фойе, когда туда вышли эти трое. Они сразу же ее заметили.

– Ну, привет еще раз! – небрежно промолвил Оливер с таким видом, словно они в последний раз встречались где-нибудь на автобусной остановке или в очереди в кинотеатр. – Ну, как тебе понравилось?

– Все хорошо, – пролепетала Элен. – У вас обоих… очень хорошо получилось.

И это все?

Но что еще, более строго напомнила себе Элен, она может ему сказать в присутствии этих людей?

– Ты тоже участвуешь в спектакле? – доброжелательно спросила ее Пэнси.

Вблизи ее глаза переливались дюжиной различных оттенков синего цвета. От Пэнси исходил запах, навеявший Элен воспоминания о садах в разгар лета.

– Нет, но мы еще не раз увидимся. Я тоже живу в Фоллиз-Хаусе.

– Правда? Это чудесно! Он такой странный, да? А женщина, которая там всем заправляет… Роза… что ты о ней думаешь?

– Осторожней, – предупредила ее Элен. – Роза – родственница Оливера.

Оливер пожал плечами, разговор, принявший такой оборот, его явно не интересовал.

– Она очень дальняя родственница, за которую я не несу никакой ответственности.

Том тоже проявил нетерпение.

– Ради бога, пойдем поедим. Пошли с нами, Элен. Вы уверены, что никак не можете участвовать в спектакле? Может быть, вы будете помогать за кулисами?..

– Я подумаю, – рассеянно откликнулась Элен. Она не отрываясь смотрела на Оливера, желая, чтобы он повторил приглашение Тома, но он ничего не сказал.

«Пожалуйста! – мысленно молила она. – Это же я! Разве ты не помнишь дней, которые мы провели вместе? Разве ничего между нами не было?»

Но потом другая, холодная и рассудочная Элен, напомнила ей: «Не унижайся! Он это ненавидит».

Но когда они повернулись к выходу, Пэнси взяла Элен за руку.

– Пожалуйста, поедем с нами. Надо же нам познакомиться поближе, мы ведь живем в одном доме!

Элен пошла. Она все еще не могла расстаться с Оливером.

В пиццерии, располагавшейся по соседству с театром, было многолюдно, от плиты поднимался пар. Оливер с отвращением попятился, но Том прошел мимо стоявших в очереди студентов и уселся за столик.

– Нет-нет, это мой столик, – сказал он протестующим ребятам, которые было облюбовали его.

– Здорово! – одобрительно пробормотал Оливер, когда их компания расселась по местам.

Подали пиццу. Оливер скривился.

– Ну, зачем нам есть всякую гадость?

Элен вспомнила, как они роскошно обедали, и тайком улыбнулась. Она чуть было не спросила Оливера: а как же другие люди это едят?

Том, которого еда интересовала лишь постольку, поскольку придавала ему энергии, резко возразил:

– Мы не пировать сюда пришли, а поговорить про наши дела.

Разговор сосредоточился на постановке пьесы. Они пили дешевое красное вино, при виде которого Оливер тоже скорчил гримасу.

Том поднял бокал и обратился к Пэнси.

– За тебя, – сказал он. – Ты не совсем идеальная Розалинда, но все же справишься с ролью.

– Что значит «не идеальная»? Да я стану настоящей сенсацией театральной жизни, подожди немножко, и ты увидишь!

Элен спокойно сидела, слушая и глядя по сторонам. Оливер и Том явно не замечали никого вокруг кроме своей новой Розалинды. А Пэнси оживленно болтала, сидя между ними, весело смеялась и поворачивала свое прелестное лицо то к одному, то к другому молодому человеку.

«С ней всегда так, – подумала Элен. – Она всегда будет в центре внимания. Неудивительно, что она может ворваться в зал, считая, что ее непременно должны прослушать. И не только прослушать, но и дать ей роль».

От взгляда Элен не укрылось то, что небрежная стрижка Пэнси явно сделана у очень дорогого парикмахера, что загар на ее лице держится круглый год, а на маленьких наручных часиках блестят бриллианты.

Наверное, ей никто ни в чем не отказывает.

Вообще-то Элен не была завистливым человеком, но сейчас почувствовала прилив зависти.

Оливер небрежно развалился на стуле, но глаза его смотрели внимательно, он не отрывал взгляда от Пэнси. Он позабыл про Элен, а она, как и раньше, ощущала его присутствие каждой клеточкой, была как наэлектризованная. Они сидела за маленьким столиком, где вчетвером было тесновато, и у Элен мурашки пробегали по коже, когда она ощущала близость его длинных, расставленных под столом ног. При взгляде на его пальцы, обхватившие винный бокал, кровь приливала к щекам Элен, а его голос – Элен даже не разбирала слов, а слышала только сам голос – казалось, заглушал все шумы. Еще вчера сидеть так близко от него было бы для нее счастьем. Но вторжение этой самоуверенной красотки все изменило. Элен смотрела то на Пэнси, то на Оливера, который совершенно утратил свою раскованность. Элен охватило недоброе предчувствие.

Она поковыряла вилкой еду, которую ей совсем не хотелось есть… все мысли куда-то вдруг подевались, осталось только леденящее душу чувство грозной опасности… Элен не замечала даже двух своих сокурсниц, которые смотрели, вытаращив глаза, на спокойную, серьезную Элен, неожиданно очутившуюся в столь блестящем обществе. Элен очень удивилась бы, скажи ей кто-нибудь, что она хорошо вписывается в премилую картинку: две белокурые головы, склонившиеся к двум темноволосым.

Наконец Пэнси посмотрела на свои маленькие золотые часики.

– О господи, сколько времени! Мне уже пять минут назад нужно было прийти на консультацию!

В ее устах это слово прозвучало как-то архаически и немного смешно. Однако при всем том Пэнси не шелохнулась. Наоборот, она налила себе еще вина и, лучезарно улыбаясь, поглядела на своих товарищей.

– Но я все-таки надеюсь, он меня подождет. Я ведь не настоящая студентка, а лишь прохожу одногодичный курс истории. Чтобы ублажить папочку, больше ни для чего. Он хотел, чтобы я поехала в Оксфорд и познакомилась там с нужными людьми. С будущими королями Бродвея. С разными там лордами… Ну, и с ужасно учеными женщинами.

Пэнси великодушно включила в свой список Элен, и у той потеплело на душе от доброжелательности красивой девушки.

– Поскольку мне нужно что-то делать, пока я тут торчу, а я ни в обычной истории, ни в истории искусств ничего не смыслю, то мне все равно, что изучать. Папа сказал, что учиться машинописи или кулинарному делу «непрестижно», и Ким его поддержала. Ким – это моя мачеха. Она третья по счету. Ей уже двадцать семь, а ведет она себя так, словно ей всего семь. Вы должны с ней познакомиться, это что-то невообразимое!

– Почему? – с интересом спросил Том. – Она что, бьет тебя и одевает в лохмотья, как и полагается настоящей мачехе? Даже несмотря на то, что она слишком молода для того, чтобы быть мачехой?

Пэнси весело рассмеялась.

– Вовсе нет, она не злая. Я не очень-то интересуюсь нарядами, но Ким без конца таскает меня по магазинам, на примерки и демонстрации мод. И она такая томная… ей даже коктейль сделать лень, не то, что меня побить! Но если вы думаете, что я дурочка, то вам следует познакомиться с Ким…

– Мы вовсе не считаем тебя дурочкой, – спокойно возразил Том.

– Ты очень милый. Но не беспокойся, у меня хватит природного ума, чтобы справиться с ролью Розалинды. Я его, без сомнения, унаследовала от отца. О, господи, как он разозлится, если я даже на первый урок не пойду! Но я вообще-то не знаю, куда мне нужно идти!

Пэнси порылась в маленькой итальянской сумочке из мягкой кожи, висевшей на спинке стула, и вытащила листочек.

– Вы не знаете, где музей Эшмолен?

Оливер, который словно завороженный глядел на нее, внезапно вскрикнул.

– Я иду как раз туда. Так что я покажу тебе дорогу.

Он галантно, совсем, как вчера, общаясь с Элен, помог Пэнси выйти из-за стола, отодвинул ее стул. Пэнси взяла его под руку, нисколько не сомневаясь в своем праве на мужское покровительство и защиту.

– Ладно, пока.

– Оливер!.. – Элен сама не знала, о чем она хотела его спросить.

Он слегка повернулся к ней, и ей показалось, что лицо его вдруг помягчело.

– Я к тебе скоро зайду, – сказал он, – увидимся в Фоллиз-Хаусе.

Они с Пэнси так быстро ушли, что Элен не сразу сообразила: она смотрит в пустое пространство, где только что стояли эти двое.

«Я к тебе скоро зайду»… Что же, ей придется довольствоваться этим.

Сидевший напротив нее Том тоже смотрел в пустоту. Они не сразу встретились глазами и поняли, что остались одни…

– Ну что ж… – криво усмехнулся Том. – Допьем вино, что ли?

Элен протянула ему свой бокал. Том Харт ей сразу понравился и – главное – он был другом Оливера. С Томом хотя бы можно поговорить об Оливере.

– Я никогда еще не встречала такого человека, – тихо сказала Элен.

– Такого, как Оливер? Да, в нем есть свой шик, и меня это восхищает. Ему на все наплевать, и мне кажется, это не только из-за его происхождения. Хотя и оно влияет. Вы только представьте себе, что значит жить в Монткалме. Или родиться в такой знатной семье, которая вот уже много столетий занимает столь высокое положение.

«На тебя это явно производит впечатление, – подумала Элен. – А на меня? На меня? Наверное, тоже».

Том продолжал говорить. Его темные брови соединились на переносице, а губы, обычно поджатые в насмешливой улыбке, раздвинулись шире. Он глядел вдаль.

– Для еврейского паренька вроде меня это нечто. Наше генеалогическое древо простирается всего лишь до прадедушки. Его звали Гарштейн, и когда он приехал в Нью-Йорк, у него ничего не было, кроме носильных вещей, в которых он туда явился. Он едва прокармливал жену и детей, продавая одежду. Каким-то боком его бизнес оказался связан с театральными костюмами. У моего деда к этому проявилась склонность, он начал заниматься костюмами в двадцать лет и к концу жизни стал знаменитым костюмером. А мой отец… он вообще разносторонняя личность. Грег Харт владеет сейчас пятью театрами на Бродвее и еще целой кучей по стране.

– Я думаю, это серьезней, чем просто родиться Мортимором, – мягко возразила Элен.

Том в ответ улыбнулся, и она увидела, что, несмотря на суровое лицо и упрямый рот, он добрый парень; на дне его темных, упорно скрывающих свои тайны глаз светилась доброта.

– Может быть.

– И все-таки, – спросила Элен, – что вы на самом деле ждете от Оксфорда? Ведь все это у вас есть там, в Америке.

Том взял со скатерти кусочек хлебного мякиша и скатал из него серый шарик.

– Видите ли, я попал в опалу. Под предлогом изучения английского театра меня на год отправили в ссылку. К тому времени, как я вернусь, мой отец надеется, что шум уляжется.

Заинтригованная Элен смотрела на него во все глаза. Она совершенно забылась и довольно бестактно ляпнула:

– Какой шум?

– Вас это действительно интересует?

– Конечно! За какие грехи человека могут выгнать из дому на целый год?

Том отрывисто рассмеялся.

– Да нет, ничего ужасного не произошло. Просто я скучаю по Нью-Йорку, вот и все. Вы помните постановку «Бури», которая пользовалась таким успехом в Вест-Энде в прошлом году? Там играл сэр Эдвард Грувс и Мария Ваун?

Элен кивнула, смутно припоминая, что она где-то об этом читала.

– Отец этим летом привез спектакль в Америку. Он игрался в прежнем составе: там блистали король театральных подмосток и его новая жена миссис Ваун.

Элен вспомнила и это тоже.

– Ну вот… Не знаю уж, зачем Мария вышла за своего короля, но уж во всяком случае не ради постели. Хотя она очень даже интересуется этой стороной жизни. Как и большинство из нас, если разобраться. Не успели гастроли начаться, как она стала со мной флиртовать и, конечно, я не смог устоять. Она очень красивая и волнующе сексуальная. Очень скоро мы трахались при любой возможности. В моей квартире, в ее гостиничном номере, в гримерной. За этим занятием и застал нас сэр Эдвард. Это было очень неосторожно с моей стороны. Последовала весьма драматичная сцена: угрозы, крики, истерические рыдания – в общем, весь набор. А кульминацией стало то, что сэр Эдвард ворвался в кабинет моего отца и заявил: семейству Хартов нельзя доверять, поэтому они с Марией возвращаются в Лондон и плевать ему на все с высокой башни. Грег тоже словно сорвался с цепи: в нем сильно развит корпоративный дух. Раздалось еще больше обвинений – в нарушении сыновнего долга, безнравственности, вероломстве и непорядочности. Разумеется, Эдвард не имел никакого намерения упускать свой шанс покрасоваться на Манхэттене в роли Просперо. Они договорились отправить меня в Англию. В сорок секунд все было улажено насчет моей работы, и вот я очутился здесь. Элен немного подумала.

– Вы, наверное, переживаете? Все-таки ваш отец, наверное, должен был бы занять вашу сторону… ну, хоть немножечко?

Том снова расхохотался.

– О, там было все куда сложнее! Видите ли, Грег вообще-то сам положил глаз на Марию. У него была масса романов с примадоннами, ему везет с женским полом. Он привык считать себя юным и уникальным. И тут вдруг собственный сын перебежал ему дорогу. И что будет дальше? – наверное, спросил он себя. Сын отберет у него театры. А может, и всю империю! А коли так, то надо спровадить мерзкого молокососа, отправить его куда-нибудь в Англию, например в Оксфорд… пусть поторчит там подольше, и занимается всякой ерундой вроде постановки дурацких студенческих спектаклей по классике.

– А вам обязательно нужно было ехать?

Том ответил без малейшего колебания.

– О да! Если я, конечно, намерен в конце концов унаследовать дело отца. А я очень этого хочу. Я обожаю театр.

– Но только не постановки дурацких спектаклей в Оксфорде…

Том поднял брови и метнул на Элен быстрый взгляд.

– Отчего же? Я сам напросился на постановку.

Я не то имел в виду, просто я хотел дать вам понять, что у меня есть здесь и насколько больше я мог бы иметь дома. Но в каком-то смысле для меня этот спектакль не менее важен, чем самый шикарный бродвейский мюзикл. Вот поэтому-то я так тщательно и подбирал актерскую труппу. Поэтому я так доволен, что мне удалось найти Оливера и Пэнси. Особенно Пэнси. Как только она вошла в зал, я понял: это то, что мне нужно! Она удивительная, правда?

Присущая Тому язвительность вдруг исчезла, сменившись почти мальчишеским восторгом.

– Да, – Элен не желала говорить о Пэнси Уоррен и еще раз переменила тему. – А вы? Как по-вашему, вам удастся добиться здесь головокружительного успеха? В книгах всегда так бывает.

– Ну, головокружительного вряд ли. Маловероятно. Но у меня получится довольно приличный спектакль.

Элен поняла, что это действительно так: слишком уж решительные складки появились на смуглом лице Тома. Харт привык добиваться успеха во всех своих начинаниях. Это было у него в крови.

«А ведь ты можешь быть и безжалостным, – подумала Элен. – Добрым ты, конечно, тоже бываешь, но ты не позволишь кому-нибудь встать на твоем пути. Хотя, наверно, скручивая человека в бараний рог, ты будешь его жалеть. Нет, мне не хотелось бы соперничать с тобой из-за чего бы то ни было».

Том посмотрел на нее, и его взгляд смягчился.

– И с чего это я начал изливать вам душу? Наверное, потому, что вы такая спокойная, внимательная.

Я не желаю быть лишь спокойной и внимательной!

Элен вдруг ужасно обиделась.

«Я хочу быть красивой, такой, как Пэнси и Хлоя! Хочу быть женщиной, которой мужчины любуются, а не изливают душу. Я хочу быть богатой, самоуверенной и веселой. Это несправедливо!»

Но потом ей стало стыдно.

«Тебе же так часто везло в жизни! – напомнила себе Элен. – Подумай о маме и Грэхеме. И об отце».

Том, махавший рукой официантке, повернулся к Элен и заметил, что глаза ее странно блестят – словно от проступающих слез. Он дотронулся до ее руки.

– Что с вами? Я что-то не то сказал?

Элен резко тряхнула головой.

– Нет. Просто… просто я кое-что вспомнила. Послушайте, уже поздно!

– Я знаю. Мне тоже нужно идти.

Когда подали счет, Элен сообразила, что Оливер и Пэнси по рассеянности ушли, не заплатив за себя.

– Давайте я дам половину денег? – предложила она.

– Нет-нет, что вы! – Том, не глядя, бросил на тарелку внушительную пачку банкнот и встал.

«У них к этому совершенно другое отношение, – сказала себе Элен. – Ты не должна обижаться».

Когда они дошли до Карфакса, Том торопливо попрощался и ушел. Элен посмотрела ему вслед, когда он спускался по дороге, уходившей под горку. Он был очень стильно, почти вызывающе одет и сосредоточенным выражением лица, а также решительной походкой резко выделялся в безликой джинсовой толпе.

Едва Том ушел, Элен с удивлением ощутила, что ей его не хватает, общение с ним ее взбадривало. Ланч был для нее сущим мучением, но теперь почему-то все ее мысли были прикованы к этому энергичному американцу. Он, как и Оливер, совершенно не походил на университетскую публику. Элен подумала, что он довольно страшный человек, слишком уж Том умен, это делает его невыносимым… но потом она вспомнила, что почувствовала в нем скрытую доброту и даже некоторую уязвимость: вон как он смотрел на Пэнси Уоррен!.. Элен понравилось и то, что он без обиняков рассказал ей историю своей ссылки в Оксфорд. Она понимала, что Тома Харта нелегко узнать поближе, но если уж он к кому-нибудь испытывал расположение, то мог стать надежным другом. Интересно, заметила ли это Пэнси? Нет, вряд ли… рядом с блестящим Оливером Том казался угрюмым и желчным. И потом Оливер наверняка поглотил все внимание Пэнси, и ей уже ни до кого больше не было дела.

Элен вздохнула, засунула руки в карманы пальто и пошла по Сент-Олдейт по направлению к реке и стоявшему на островке Фоллиз-Хаусу.

Ступив в коридор и захлопнув за собой массивную дубовую дверь, Элен сразу почувствовала, что в старом доме произошли какие-то перемены. Полутемный лабиринт коридора, как всегда, был пуст, но откуда-то в него просачивался свет. А затем раздались звуки – невероятно громкие звуки рок-музыки, эхом отражавшиеся от стен и каменного пола. Задрав голову, Элен увидела, что дверь, к которой вели несколько ступенек лестницы, открыта. И из нее вырывался сноп солнечного света.

Пэнси была дома.

Элен постучалась о косяк и, понимая, что в таком шуме ее все равно невозможно услышать, заглянула в комнату. Пэнси танцевала с закрытыми глазами. И слегка улыбалась счастливой заговорщической улыбкой.

– Привет! – Элен пришлось кричать.

Пэнси вздрогнула и открыла глаза.

– При-привет… Извини, пожалуйста. С тобой бывает, что тебе хочется танцевать от счастья? Погоди, я сейчас приглушу звук.

– Консультация была короткой, да? – спросила Элен, когда в комнате наступила тишина.

– Нет, он меня не дождался, представляешь? А ведь я не очень-то и опоздала, – Пэнси широко раскрыла глаза, в которых выражалось искреннее удивление. – Ну и ладно! Зато я теперь целый день свободна. Не уходи. Посиди со мной, давай поболтаем, пока я немножко рассортирую это барахло.

В отличие от Хлои, Пэнси даже не попыталась привести в порядок свою комнату. Баулы и огромный чемодан были раскрыты, все внутри перерыто: хозяйка явно копалась в вещах в поисках того, что ей понадобилось, не потрудившись распаковать багаж. Теперь Пэнси стояла в этом хаосе и с раздражением смотрела по сторонам.

– Господи, ну и кавардак! Ненавижу все это барахло! Насколько легче была бы наша жизнь, если бы нам позволили иметь всего десять вещей, не больше!

У Пэнси, как и Хлои, было невероятное количество одежды.

– Почему же? – грустно сказала Элен. – По-моему, это хорошо, когда у человека много вещей. Я люблю красивую одежду.

Пэнси посмотрела на нее и принялась рыться в другом чемодане.

– Правда? А вот это тебе нравится? Ким купила мне их, решив, что это в оксфордском стиле. Но я их никогда не надену, а тебе они очень пойдут.

Она показала Элен два шотландских свитера – один миндально-розовый, а другой голубой, поярче. У обоих были круглые отложные воротнички. Еще она протягивала Элен светло-серую юбку в складку из очень хорошей шерсти.

Воцарилось удивленное молчание.

– Что ты, я не могу! – напряженно сказала Элен.

Она была бы счастлива иметь такие прелестны вещи, но согласиться было невозможно. Не такое уж у нее стесненное материальное положение, чтобы принимать подачки Пэнси.

– Жалко, я ведь все равно их не буду носить! – Пэнси пожала плечами и запихнула вещи обратно в чемодан.

Молчание стало уже неловким.

Элен понимала, что ей нужно повернуться и уйти, но она не могла уйти, не упомянув об Оливере. Ей казалось, что это имя повисло в воздухе и только и ждет, чтобы его произнесли.

– Ты довольна своей ролью? – наконец спросила Элен.

– О да! Если от меня, конечно, не потребуется больших усилий. Но вообще-то… – Пэнси приложила к груди вечернее платье и, склонив голову набок, оглядела себя. Оно было воздушным, как у Сандры Родс, с множеством оборок и воланов. – Вообще-то в компании двух таких очаровательных молодых людей даже репетиции не покажутся слишком скучными.

Дорога была открыта, но Элен спасовала и перевела разговор немножко на другую тему.

– Том Харт – довольно экзотическая личность для Оксфорда, правда? – заметила она.

– М-м… наверное. Я бы на нем свой выбор не остановила. Он слишком угрюм и чересчур еврейского вида. Не знаю уж, можно ли это назвать экзотикой…

«Конечно, – подумала Элен, – ты только выбери – и любой будет у твоих ног. Пожалуйста, не надо выбирать Оливера!»

– Вот Оливер – это другое дело, – продолжала Пэнси. – Нехорошо с его стороны уродиться таким красавцем, да еще Мортимором, как ты считаешь? Разве девушка может устоять перед таким сочетанием?

И Пэнси рассмеялась, в восторге от себя и от перспективы, которая открывалась перед ней.

Элен почувствовала, как ее лицо медленно заливает неяркий румянец. У нее вдруг стеснило грудь, перехватило горло, а руки так и зачесались в желании влепить сияющей Пэнси пощечину. Элен сама испугалась своей неожиданной ярости. Но эта девушка могла отбить у нее Оливера, Элен теперь была в этом уверена, и ее пронзила жгучая ненависть. Она должна что-то сказать. Нельзя отказаться от него без борьбы.

Элен старалась говорить холодно и безразлично, но когда она наконец смогла вымолвить первое слово, голос у нее дрожал и прерывался.

– Да, мы с Оливером… – она осеклась, не зная, как назвать то, что было между ними.

Пэнси повернулась и с неподдельным удивлением воззрилась на Элен.

– Ты?

Элен дернулась. Посмотрев на Пэнси, она почувствовала, что безобразный румянец стал гуще, теперь он заливал не только лицо, но и шею. Это было так унизительно особенно потому, что удивление Пэнси выглядело совершенно естественным. Она явно недоумевала: что мог такой обаятельный и знатный красавец найти в серой мышке Элен?

– Да, – Элен черпала силы в гневе, который грозил задушить ее. – Со мной. А почему бы и нет?

Пэнси спасовала, ее брови соединились в ниточку над вечно меняющими цвет, словно хамелеон, голубыми глазами, а возле чувственного рта, похожего на цветок, появились обиженные морщинки.

– Извини. Просто… просто вы не выглядели и не вели себя, как два человека, которых что-то связывает.

«Которых что-то связывает…» Оливеру бы это ужасно не понравилось, поняла Элен. Она ввела Пэнси в заблуждение, та, должно быть, решила, что их на самом деле совершенно неопределенные отношения с Оливером носят серьезный характер, но идти на попятную было поздно.

– Я не хочу никому наступать на пятки, – добавила Пэнси с такой явной искренностью, что гнев Элен улетучился так же быстро, как и возник. В конце концов, Пэнси ничего уж особенно плохого пока не сделала… кроме того, что родилась на свет.

– Не бери в голову, – устало сказала она. – Ты никому не наступаешь на пятки. Никого ничто не связывает. Забудь об этом.

– О чем забыть?

Они не услышали, как Хлоя поднялась по лестнице. Теперь она стояла в дверном проеме, словно нарочно приняв очень эффектную позу. Уперев одну руку в бедро, она подняла другую к голове и собрала на затылке свои темно-рыжие волосы. Эта поза подчеркивала ее рост и стройность, и на мгновение Хлоя затмила своей красотой Пэнси.

От зоркого взора Пэнси ничто не могло укрыться.

– Привет! Ты ведь тоже была на просмотре, да?

– Пэнси, – сказала Элен, – это Хлоя Кэмпбелл, третья квартирантка Розы.

Секунду женщины внимательно разглядывали друг друга. Затем, оценивающе окинув друг друга взглядом, они заговорщически улыбнулись. Наблюдавшей за ними Элен показалось, что они входят в некий клуб для избранных, куда ей доступ навсегда закрыт. Ее вдруг стало ужасно угнетать сознание того, что она такая бесцветная и убогая.

– Так что же нужно позабыть? – снова спросила Хлоя свою подругу Элен.

– Да мы говорили об Оливере Монтиморе, – выпалила Пэнси прежде, чем Элен сообразила, что ответить. – Элен любезно предупредила меня, чтобы я на него не зарилась.

Элен очень хотелось ответить как-нибудь понебрежнее, но ничего не приходило в голову. Хлоя почувствовала напряжение и тактично постаралась его ослабить.

– В самом деле? – неопределенно откликнулась она, обводя взглядом комнату и притворяясь, что ей совершенно не интересно. В полуоткрытые окна были видны река и колледж Крайст-Черч, обои и мебель тут были точно такие же, как и у нее, только поновее, а на полу лежали новые ковры с густым ворсом. Хлоя посмотрела на двери, ведущие в соседние помещения. Одна вела в спальню, из которой виднелся вход в ванную, а вторая – в маленькую кухню.

– Да у тебя тут целая квартира, – с завистью сказала она Пэнси. – Я живу рядом, но у меня только одна комната и туалет с ванной.

– А у тебя какая комната? – спросила Пэнси у Элен, и та поняла, что ей таким образом предлагается перемирие.

Ее вовлекали в разговор, чтобы заключить перемирие в войне, которая по-настоящему и не начиналась.

Пэнси проявляет великодушие, подумала Элен. Она великодушнее меня… Хотя… Пэнси может себе это позволить.

– У меня крохотная комнатенка, квадратная келья под самой крышей, – сказала она, выдавливая из себя улыбку. – Комната для прислуги.

Хлоя и Пэнси облегченно расхохотались. Напряжение снялось.

– Как плохо… Вообще-то этот дом обнаружил мой отец, понятия не имею, каким образом. Мне кажется, жить в таком доме очень стильно. Он понимает толк в подобных вещах.

– Твой отец – Мейсфилд Уоррен? – спросила Хлоя.

– Ага.

Ну, конечно! Имя ее отца было практически синонимом сумасшедшего успеха. Он всего добился сам, имел безукоризненную репутацию и контролировал целую империю, куда входила нефтедобыча, выпуск газет, недвижимость и кинобизнес. Пэнси была его единственным чадом. Когда-нибудь она станет очень, очень богатой, и это превосходно дополнит ее поразительную красоту.

«Бедняжка Элен! – думала Хлоя. – Нет, ее златокудрый Аполлон не сможет устоять против такого соблазна».

А Элен стояла, уставившись на свои сжатые кулаки, и старалась вообще ни о чем не думать.

Чтобы заглушить в себе беспокойство, она повернулась к Хлое.

– Ланч прошел хорошо? – вежливо поинтересовалась она.

Хлоя рассмеялась, довольная тем, что предоставляется поговорить на эту тему.

– Превосходно! Я уже почти забыла, как восхитительно бывает встретить человека и ощутить, что тебя к нему тянет. А потом увидеть, что он испытывает то же самое чувство. И предвкушать, что из этого выйдет.

Она опустила руку, и собранные на затылке волосы упали ей на плечи. Она сразу стала много моложе, а на ее лице появилось почти детское волнение.

Ланч прошел очень удачно. Стефан Спарринг держался правильно: с одной стороны, доверительно, а с другой – сохранял дистанцию. Хлоя ненавидела, когда мужчины торопятся. Ей хотелось сперва узнать его поближе, и перед ее глазами стоял его взгляд и чуть кривая призывная улыбка.

Когда подошло время прощаться, Стефан накрыл ее руки своей ладонью.

– Вы поужинаете со мной когда-нибудь в ресторане для профессоров? Вас это позабавит.

– С удовольствием.

Она ответила этому спокойному, умному человеку так, как давно никому не отвечала. Вспомнив об этом, Хлоя снова улыбнулась.

– Будь осторожна, – предупредила ее Элен. – Стефан – ужасный сердцеед. И… ты знаешь, что он женат?

– Я знаю, что он женат, потому что он сам мне об этом сказал, – холодно ответила Хлоя.

«Элен порой бывает ужасной занудой. Умные люди так себя не ведут», – подумала она. А вслух продолжала:

– И я полагаю, что могу за себя постоять. Доктор Спарринг пусть лучше о себе беспокоится, а то как бы я его не съела. Он очень лакомый кусочек.

Все трое слегка натянуто рассмеялись, потом Пэнси спросила:

– А кто такой доктор Спарринг?

– Преподаватель английской литературы, – сказала Элен. – Он тоже присутствовал на просмотре.

– Да? – немного рассеянно откликнулась Пэнси. – Да, он мне показался интересным.

На мгновение воцарилось молчание. Затем Хлоя твердо заявила:

– Он интересует МЕНЯ!

И в наступившей тишине опять почувствовалось напряжение.

Элен взяла себя в руки. Пора было уходить. В дверях она что-то промычала на прощанье и с трудом вскарабкалась по ступенькам в свою пустую комнатушку.

Она ничего не могла поделать. Пэнси никуда не денется, и бессмысленно с ней враждовать. Можно только ждать… и прежде всего того, сдержит ли Оливер свое слово, придет ли к ней в Фоллиз-Хаус. Элен подошла к окну. Со своей верхотуры она видела крыши зданий, окружавших Кентерберийский Двор, и – так ей хотелось думать – даже окна комнаты Оливера.

Только ждать… Хотя это начинало напоминать тревожный дозор. А снизу до Элен доносились еле слышные отголоски беседы и взрывы хохота – это смеялись Хлоя и Пэнси. Дом, когда-то казавшийся Элен оплотом спокойствия, надежным, словно готический замок, теперь таил в себе смутную угрозу и намеки на еще не до конца оформившиеся таинственные союзы, в которых она была третьей лишней.

Внезапно Элен стало холодно и одиноко. Она вздрогнула. Ей так нужно было сейчас, чтобы Оливер согрел и ободрил ее, но он не приходил.

4

Элен подтянула колени к груди и положила на них подбородок. В ее комнате было холодно, а сидеть на подоконнике, прижавшись к замутненному стеклу, было еще холоднее, но Элен даже не думала о том, чтобы перебраться поближе к камину. Вместо этого она смотрела, не отрываясь, на Том-Тауэр и на гладкий каменный фасад Крайс-Черча. Стоял серый, пасмурный ноябрьский день, и злобный ветер трепал черные ветви деревьев. Элен видела внизу закутанных в зимние пальто прохожих с раскрасневшимися от холодного ветра, словно ободранными лицами.

До нее доносилось слабое журчание реки и приглушенный шум машин, но в доме царила полная тишина. Этот дом обладал свойством поглощать звуки и создавать у своих обитателей чувство, что они одни-одинешеньки на всем белом свете.

Когда-то Элен любила покой, но теперь он ее угнетал.

Работа, служившая всегда безотказным средством исцеления, теперь не помогала. Элен уже бог знает сколько дней пялилась в книги, но буквы прыгали перед ее глазами и в словах не было смысла. В результате она сдалась и прекратила заниматься. Голос совести постоянно укорял ее, но глубоко страдая от своего безделья, Элен никак не могла вернуться к письменному столу.

Она знала, что работа – это единственное оправдание ее пребывания в Оксфорде. И сознание этого причиняло ей самые ужасные муки. Раз она не работает, значит, ей нужно вернуться домой, туда, где она нужна!

Когда в последний раз они говорили по телефону, мама попыталась ради дочери скрыть свое беспокойство, но Элен все равно услышала тревогу в ее голосе. Ее мать так одинока, у них так мало денег, и искать моральной поддержки они могут только друг у друга.

Элен болезненно скривилась и прижалась лбом к холодной оконной раме.

«Что со мной происходит?» – снова спросила она себя, хотя прекрасно знала ответ.

Она совершила невозможное. Она влюбилась, влюбилась и теперь страдала от этого, но убежать от своей любви или забыть о ней не могла.

С тех пор как приехала Пэнси, Элен несколько раз встречалась с Оливером наедине, но ей всегда хотелось еще. Одним фактом своего существования он заслонял все в ее жизни. Увидев его за столом в кухне Розы, Элен забывала о том, что Роза следит за ними исподтишка. На репетициях – а она бывала на нескольких – все остальные актеры, даже Пэнси, казались лишь серыми тенями по сравнению с Оливером.

Она вдруг поняла, что ее глаза неотступно следят за каждым его движением, хотя на уровне сознания она презирала свою рабскую зависимость от Оливера.

Вроде бы приезд Пэнси ничего не изменил. Пэнси обращала на Оливера ничуть не больше внимания, чем на кого-либо другого. Она целыми днями хохотала и шутила, а все на нее глазели, все – от Оливера до Джерри Поула, который смотрел на нее, словно преданная собачонка. И независимо от Пэнси отношения Элен с Оливером были по-прежнему ни к чему не обязывающими, как в самом начале…

Но они все-таки продолжались.

Он мог положить ей руку на плечи и привлечь ее к себе, или поцеловать в затылок и собрать ее волосы на затылке, обнажив хрупкую белую шею. На секунду она, как слепая, поворачивалась к нему, а потом он опять уходил от нее.

Однажды, вскоре после просмотра, он зашел к Элен в комнату. Оливер привалился к закрытой двери, улыбнулся ей, и по блеску и какой-то отчужденности его глаз она поняла, что он опять принимал наркотики. Но у нее и в мыслях не было отказать ему, когда он потянулся к ней и усадил ее на узкую большую постель.

Элен прижалась к нему, не рассуждая, а лишь говоря себе:

«Здесь, сейчас он с тобой! Все остальное неважно».

Потом, когда он лежал в ее объятиях и Элен была согрета его теплом, она принялась внимательно разглядывать его лицо. Ей показалось, что она видит проглядывающего за чертами этого Оливера совсем другого, ласкового и нежного, ту часть его «я», которую он почему-то вынужден был скрывать, она понятия не имела почему.

Оливер задремал, а Элен продолжала лежать рядом с ним, прижавшись губами к его волосам и наслаждаясь тем, что сейчас он принадлежит ей.

Проснувшись, Оливер, похоже, прислушивался к чему-то, но в доме было тихо.

Затем он откатился в сторону, его жесты сразу стали ленивыми и уверенными, и Элен засомневалась: а существует ли вообще второй Оливер? Одевшись, он отказался выпить чаю, наспех поцеловал Элен и ушел.

Элен очень скоро научилась мириться с этим.

Он приходил и уходил, когда хотел, и пока она с благодарностью и ни о чем не спрашивая наслаждалась дарованными ей мгновениями; больше она ни о чем не просила.

А впрочем, даже если бы она и могла попросить, то не знала бы о чем.

Элен нахмурилась. До недавнего времени так все и было. Но сегодня все обстояло иначе. Она не просто впала в апатию, не видя Оливера, сегодня это было для нее мучительно. Она не видела Оливера целых четыре дня, и ужасно хотела с ним встретиться. Отчасти ей было так неуютно сегодняшним пасмурным днем, потому что ее тело тосковало по любимому.

«Как же прекрасно я раньше владела собой!» – подумала Элен.

Неужели страсть всегда такая? Такая сильная, что может вытеснить все остальное, и такая мучительная, когда она не находит ответа?

Еще ее томило тревожное предчувствие. Воздух в комнате был словно насыщен угрозой, и на мгновение Элен показалось, что и облака за окном тоже таят в себе угрозу. Но она с раздражением отмахнулась от своих фантазий. Элен, рациональная, голос которой иногда все же звучал, хоть и еле слышно, сказала ей, что она ведет себя глупо, ей нужно приняться за работу и позабыть про Оливера, пока он снова не объявится. Но Элен эмоциональная, подчинявшая теперь все своим прихотям, знала, что она неспособна так поступить.

Элен вновь погрузилась в болезненную апатию, ее снедали обида и нетерпение, и она ничего не могла с этим поделать. На нее давили тишина и одиночество, она их ощущала почти физически.

Внезапно Элен подскочила как ужаленная. Она больше не могла сидеть в своей комнате! Ей нужно было с кем-нибудь поговорить.

Элен постучалась к Хлое, но ей никто не ответил. Дверь Пэнси, расположенная в конце галереи, над лестницей, была открыта. Элен увидела кучу полиэтиленовых чехлов от пластинок, пустые чашки и разбросанную одежду и слегка улыбнулась. Пэнси всегда где-нибудь шлялась.

Опершись о резные перила, Элен посмотрела вниз. Стены, казалось, поглощали весь свет. В холле стояла оглушающая тишина. Но затем удивленная Элен расслышала тихие голоса. И почти сразу сообразила, что это радиопьеса. Должно быть, Роза слушает радио в кухне, плюхнувшись в обтрепанное кресло возле отопительного котла. Элен все еще побаивалась Розы, но сейчас ей так нужно было пообщаться хоть с каким-нибудь живым человеком, что она даже не поколебалась.

– Входи, милочка! – радостно воскликнула Роза. Она действительно восседала в кресле, положив на стул свои бесформенные, слоноподобные ножищи. – Садись, где хочешь. Вон, сними со стула эту груду.

Элен старалась не смотреть на переполненные пепельницы и грязные тарелки, загромождавшие стол. Роза была похожа на жирного паука, который благодушествует в своей крепкой, грязной паутине. Элен заходила туда редко, в основном в надежде застать у Розы Оливера. Когда это происходило, Элен не переставала поражаться: Оливер всегда выглядел скучающим и мрачным, да и кавардак его слегка раздражал.

Присев, Элен заметила Джерри, который стоял за дверью, облокотившись о кухонный стол. Он был небрит, в грязной одежде. Джерри держал в руке чашку и, уставившись в нее невидящим взглядом, поднес ее ко рту и отхлебнул большой глоток, обмочив губы. В кухне сильно пахло виски.

Элен беспокойно заерзала. Когда она сталкивалась с Джерри на галерее, один на один, он обязательно пытался ее потискать, бормоча что-то невразумительное.

– Не обращай на него внимания, – велела Роза. – У него сегодня плохой день.

Пэнси и Хлоя не раз шутили на эту тему. «Плохие дни» бывали тогда, когда Джерри напивался. А «хорошие» – когда он бывал трезв, хотя и не мог написать ни словечка, так что после одного-единственного, давно нашумевшего романа из-под пера Джерри не вышло ни строчки.

– Чай в чайнике, – сказала Роза Элен.

Потянувшись за чайником, Элен заметила налипшую на его стенку, засохшую капельку яичного желтка. Она налила в чашку темно-коричневой заварки, с трудом удержавшись от искушения протереть сперва чашку изнутри носовым платком.

– М-да, нечасто мне доводится тебя здесь видеть, дорогая. Что, поболтать захотелось?

В Розиных глазах светилась жадность, которую Элен предпочитала не замечать. Она кивнула, испытывая к Розе благодарность за ее сочувствие.

– Это все из-за работы. Мне нужно…

– Из-за работы? – усмехнулась Роза. – Нет, из-за работы так не выглядят, милочка. Это ведь из-за Оливера, да? Послушай моего совета. Давай ровно столько же, сколько получаешь взамен.

Стоявший в углу Джерри невесело хохотнул.

– Вечно этот Оливер! Везет дураку! Он имеет столько, сколько другим и не снилось, а ведет себя так, словно это и гроша ломаного не стоит, – в голосе Джерри звучала горечь и досада, однако Элен различила в нем еще и ворчливое восхищение. – Эх, будь я моложе… если бы можно было повернуть время вспять!

– Ты не будешь моложе. И ничего не повернешь вспять, – устало оборвала его Роза.

Элен посмотрела ему вслед – он побрел прочь, – а затем резко отвернулась. На миг она услышала в его голосе интонации Оливера, и сквозь искаженные черты Розиного брата проступили ясные черты возлюбленного Элен. Их родство наверняка было очень дальним, и такое сходство, даже мимолетное, было поразительным.

Роза взяла длинное, засаленное вязаное полотно и яростно заработала спицами. Заговорив вновь, она, похоже, напрочь позабыла про Оливера.

– Ты, наверное, думаешь: какой же неудачник этот бедный Джерри! Но видела бы ты его раньше. Он был красивый, талантливый… Женщины за него боролись. И он был так уверен, что станет богатым и знаменитым! Меня постоянно звали то туда, то сюда просто потому, что я была его сводной сестрой. Да, были времена…

Роза хрипло рассмеялась.

– И что же случилось?

– Все пошло насмарку! Джерри не выдержал ранней славы. Ему все слишком быстро и легко досталось, и он упустил свой шанс. А теперь безуспешно пытается наверстать упущенное.

– Грустно, – с отсутствующим видом заметила Элен.

– Грустно? Вовсе нет! Драматично – это да… – голос Розы звучал резко. – Он счастливее многих. У него хоть когда-то что-то было. Знаешь, – задумчиво добавила она, словно эта мысль только что пришла ей в голову. – Я думаю, Оливер немного похож на него.

– Нет, не похож! – теперь уже голос Элен звучал резко. – Оливер совсем другой!

Белое лицо Розы бесстрастно маячило перед ней, словно луна, вылепленная из теста.

– О, у Оливера, конечно, есть деньги. Не так уж и много, но вполне достаточно даже для такого мота, как он. У Джерри этого никогда не было. Ну, и потом есть Монткалм, герцогский титул и вся прочая аристократическая дребедень. Но отними у него все это, и ты увидишь в них обоих одно и то же – страсть к саморазрушению.

Элен вспомнила про другого, скрытого от посторонних глаз Оливера, в которого ей отчаянно хотелось верить. Может быть, его надменная холодность маскировала это? Тогда это не тенденция к саморазрушению, а способ самозащиты.

– Я уверена, что вы ошибаетесь, – сказала она Розе, стараясь говорить как можно смиренней.

На губах Розы промелькнула улыбка.

– Может быть. Скажи мне, солнышко, ты к нему очень серьезно относишься?

– Д-да… Нет… А это что, важно?

– Только для тебя, моя милая, – Роза разгладила вязанье, давая понять, что разговор окончен. – Ты пришла сюда, надеясь его увидеть, да?

– Нет, – уныло пробормотала Элен.

– Как ты видишь, его здесь нет. Он приходит сюда только, когда ему что-нибудь нужно. Он сейчас на репетиции. Если тебе хочется его увидеть, пойди и повидайся с ним. Как он поступает по отношению к тебе.

«Да, – подумала Элен. – Она права».

Роза сидела не шевелясь и молча смотрела, как Элен поворачивается и выходит из кухни. Затем медленно покачала головой и снова принялась за вязанье.

На улице оказалось еще холоднее, чем думала Элен, глядя в окно. Она задрожала от холода и поскорее пошла вперед. В голове у нее была пустота, Элен даже не представляла, что ее ждет там, куда направила ее Роза; ей было лишь понятно, что там она застанет Оливера.

Она совсем запыхалась, дойдя до склада, который давно не использовался по прямому назначению, а служил комнатой для репетиций. На стене рядом с серой дверью виднелась размытая надпись «Театр». Ни звонка, ни дверного молотка не было, но когда она толкнула дверь, та поддалась. Внутри оказался маленький холл без окон, Элен заметила тяжелую стальную дверь. Перед ней оказались каменные ступеньки, и, взбегая по ним, она по-прежнему не могла ни о чем и ни о ком думать, кроме Оливера. Поднявшись по ступенькам, Элен попала в какое-то душное, темное помещение, но затем почувствовала приток свежего воздуха. Следуя за ним, она попала на галерею, с которой видно было основное помещение бывшего склада.

В центре, на голом цементном полу, стоял ветхий стол, на котором лежало очень много бумаг. В помещении горела только настольная лампа. На стульях с деревянными сиденьями сидели лицом друг к другу Пэнси и Оливер.

Сперва Элен услышала голос Пэнси. Он был тихим, но очень звучным и проникал в самый дальний уголок склада. Пэнси читала свою реплику, а Оливер следил по тексту, ожидая своей очереди.

Элен хотела окликнуть их, но передумала. Не надо их прерывать. Пусть закончат репетировать сцену. Она прислонилась к стене и скрестила руки на груди, терпеливо наблюдая за происходящим.

Оливер и Пэнси не подозревали, что за ними следят. Пэнси снова начала монолог и остановилась, пытаясь найти новые интонации. Оливер внимательно вглядывался в ее лицо, и когда Пэнси встретилась с ним глазами, они расхохотались.

– Надо же, как ты стремишься к совершенству! – пробормотал Оливер.

– Это будет верх совершенства, – прошептала в ответ Пэнси. – Обязательно! Когда мы стоим там…

– Если ты так хочешь, то обязательно будет. Пэнси серьезно посмотрела на Оливера.

– А чего ты хочешь, Оливер?

В помещении воцарилась тишина. По спине Элен пробежали мурашки, она вдруг похолодела от ужаса.

Элен стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела, как Оливер протягивает руку к Пэнси. Рука Пэнси лежала на столе, Оливер взял ее и перебрал по очереди каждый пальчик. Затем нарисовал на ее ладони кружок.

– Тебя, – просто ответил он.

Раздался резкий стук опрокидываемого стула, и Оливер вскочил со своего места. Схватив Пэнси обеими руками, он приподнял ее и поставил на пол лицом к себе. Медленно-медленно, словно рука у нее закоченела и не двигалась, Элен поднесла ко рту сомкнутый кулак. Впившись зубами в костяшки пальцев, она пыталась заставить себя закрыть глаза, но страшная сцена никак не желала исчезать. Теперь они стояли совсем рядом, золотистая голова склонилась над серебристо-пепельной… Оливер и Пэнси по-прежнему держались за руки. Никто из них не произносил ни слова, но они напряженно смотрели друг на друга и ждали…

Затем Пэнси улыбнулась. Ошибиться тут было невозможно: в ее улыбке читался призыв и вызов. Оливер сразу отпустил ее руки. Потянувшись к лицу девушки, он отвел ее волосы назад, и в нем появилась какая-то беззащитность. Затем взял это ослепительно-прекрасное лицо в свои ладони и потянулся губами к ее губам… Секунду они застыли в неподвижности, а затем Пэнси притянула его к себе. Поцелуй был откровенным, жадным, в нем сквозила всепожирающая страсть. Тела Оливера и Пэнси слились воедино, разъединить их теперь было невозможно.

Элен захлестнула такая волна ревности, что она едва не задохнулась. Вместе с ревностью пришло еще и отвращение к самой себе.

«Я хочу, чтобы он так обнимал меня»! – властно требовало ее тело.

И в то же время она думала: «Ну, почему я скрываюсь и шпионю за ними. Я должна уйти отсюда. Хватит унижаться»!

Подумав об этом, она вдруг почувствовала, что ее онемевшие руки и ноги снова начала ей повиноваться. Отвернувшись, чтобы не видеть, как Пэнси поднимается на цыпочки, пытаясь дотянуться до лица Оливера, Элен попятилась в поисках выхода. Но в этот момент наступила на какую-то железку, и та, грохоча, откатилась в сторону.

Стоявшие на островке света Пэнси и Оливер вскинули головы.

– Кто здесь? – голос Оливера звучал сердито и резко. Хотя на галерее было темно, он почти сразу увидел ее. – Элен? О господи! Что ты там, черт побери, делаешь?

– Прости меня… прости… – неестественно-высокий голосок Элен прерывался. – Я не хотела… Я просто пришла, чтобы увидеть тебя.

Дрожа от потрясения и чувствуя, как панический ужас тисками сжимает ее грудь, Элен нащупала дверь, открыла ее и выскочила вон. Она успела увидеть лицо Пэнси, ее округлившиеся глаза и рот, выражавшие удивление и тревогу.

Выбежав на улицу, где рано стемнело и теперь стояли унылые сумерки, Элен почувствовала, что за ней кто-то бежит. У нее мелькнула дикая надежда, что это Оливер, что он сейчас ей все объяснит и все будет по-старому, но тут же чья-то другая рука схватила ее за плечо и повернула к себе. Это оказался Том.

– Подождите, – сказал он.

Его лицо еще больше потемнело, в нем читалась злоба, губы сжались в тонкую ниточку. Он быстро поглядел по сторонам и завел ее за угол здания, где они были скрыты от посторонних глаз. Прислонившись к стене, Элен почувствовала под руками известку и мелкий мох, кое-где покрывавший здание.

– У вас ужасный вид, – сказал ей Том. – Не уходите и… не делайте глупостей, о'кей? Я тоже это видел. Мы оба шпионили и получили по заслугам. Ладно… Забудьте об этом.

Элен пыталась сосредоточиться на том, что он говорит. Что он делает, зачем вмешивается в это?

– Я не глупая, – машинально ответила она.

Затем ее вдруг пронзила мысль, что Том, вероятно, испытывает по отношению к Пэнси те же самые чувства, что она по отношению к Оливеру. Ну конечно же, Том любит ее! Даже этот умный, независимый человек не устоял перед ней. Должно быть, увиденное причинило ему такую же боль, как и ей.

На мгновение в душе Элен пробудилась симпатия, она невольно потянулась к Тому. Он уже не был сердитым. Глаза его смотрели непроницаемо в вечернем полумраке, но лицо расслабилось, и у губ залегли ироничные складки. Элен подумала:

«Наверное, он находит забавным, что мы оба оказались тут лишними… Какой же он хладнокровный! И при этом великодушный, ему небезразлично, что с ней станется… Том Харт может стать очень надежным другом», – вспомнила Элен.

И почувствовала, что ей никогда в жизни не нужен был друг так, как теперь. Том стоял между ней и унылой улицей, и его грудь казалась надежным прибежищем…

Но потом Элен съежилась. Никакое это не прибежище. От его сочувствия и понимания ей все равно нет никакого проку, ведь он влюблен в Пэнси. А значит, как и Оливер, принадлежит ей. И это отгородило Тома от Элен, словно стальной стеной.

Перед глазами снова всплывала сцена, увиденная в репетиционном зале: податливое тело Пэнси изогнуто дугой, а Оливер прижимает его к себе.

Никто не сможет прогнать это видение! Ей хотелось только остаться одной и оказаться далеко, как можно дальше отсюда…

– Пойдемте ко мне домой, – ласково предложил Том. – Сделаем что-нибудь типично английское… например, выпьем чаю. А затем, может быть, и по рюмке бурбона. Если разобраться, все это очень даже смешно.

Элен покачала головой. Его насмешливость и даже доброта неожиданно начали ее раздражать. Она собрала все свои силы и шагнула мимо Тома, решительно глядя поверх его плеча.

– Нет, лучше я буду одна. Я не хочу чаю, не хочу бурбона.

Подступившие к горлу рыдания мешали ей говорить, и ее голос прозвучал резче, чем она хотела. Том немедленно уступил ей дорогу, и она побрела прочь.

Полуулыбка, с которой Том глядел на Элен, исчезла. Когда она ушла, он поднял с земли камешек и с силой бросил его, угодив в угол стены. Камешек уныло звякнул и укатился в кучу опавших листьев.

По дороге домой она старалась совершать как можно меньше движений, словно боялась расплескать свое горе на виду у прохожих.

Наконец Элен добралась до дому. Там никого не было, и стояла мертвая тишина. Поднимаясь по лестнице, она принялась считать ступеньки, пытаясь вытеснить все остальные мысли. И только открыв дверь в свою комнату, а потом заперев ее за собой, Элен почувствовала себя в безопасности.

Она рухнула на кровать и почти радостно дала волю слезам. Элен редко плакала, но сейчас она не сдерживалась. Она рыдала не только из-за Оливера… Нет, она вообще оплакивала свою жизнь. В ее голове проносились несвязанные между собой образы и обрывки фраз. Внезапно перед ней предстало лицо Оливера, освещенное пламенем камина, горевшего тогда в домике, неподалеку от Монткалмского замка. Он был тогда такой красивый и ласковый! Элен вспомнила, как ее охватил восторг от быстрой езды в его «ягуаре» и ощутила вкус шампанского во рту.

Со мной никогда ничего подобного не случалось. И никогда не случится!

Она до сих пор была взволнована тем, что видела его так близко.

Я же от него ничего не требовала!

Но она была недостаточно шикарной, чтобы надолго удержать его возле себя.

Разве это было возможно после того, как он увидел Пэнси?

И опять…

Это несправедливо!

Лежа одна в темноте, Элен плакала так, словно она больше никогда не утешится. Но потом слезы иссякли. Все так же лежа на кровати, съежившись и окоченев, Элен невидящим взором уставилась в потолок и заставила себя задуматься.

Она знала, что сама, добровольно пошла на эти муки. Ей вспомнилось, как она говорила себе: «Мне все равно, что случится. Я хочу его – все! Сейчас!» И как она замирала от восторга при этих мыслях.

Что ж, вот и случилось, вот и случилось…

Теперь Элен было понятно, что с самого начала, едва лишь Пэнси явилась на просмотр, ничего уже нельзя было избежать. Тут можно было удивляться только тому, что сцена, которую наблюдала Элен, не разыгралась гораздо раньше.

Хотя вряд ли, с горечью подумала Элен, они сдерживались из-за нее.

Элен обреченно передернула плечами.

И что теперь? Но ведь все-таки жизнь продолжается… пусть и такая безрадостная!

Внезапно она с жуткой отчетливостью увидела перед собой лицо своего отца.

«Если это самое страшное, что может с тобой произойти, – услышала негромкий, знакомый голос, по которому она так тосковала, – то ты очень счастливая девочка».

– Бедный папа! – прошептала вслух Элен. – Бедные мы все…

И вдруг ей словно удалось покинуть свою телесную оболочку, и образ Оливера, за секунда до этого заслонявший собой весь мир, уменьшился и исчез. Она посмотрела на него другими глазами и увидела незнакомого светловолосого юношу с лицом средневекового рыцаря и беспечной улыбкой избалованного ребенка.

Элен смогла отстраниться от него всего на миг, а потом боль утраты вновь захлестнула ее, но даже такая малость ей помогла. Глаза ее высохли, а взгляд, устремленный в темноту, посуровел. Она знала, что ей нужно сделать. Элен мрачно представила себе, чем ей предстоит заняться в ближайшем будущем. Во-первых, она должна вернуться к работе, которую совсем было забросила. Нужно переписать несколько лекций, наверстать упущенное. Работа подействует на нее успокаивающе, это будет болеутоляющее средство.

Может быть, ей удастся подыскать другое жилье, и тогда она больше не будет сталкиваться с Оливером и Пэнси. До лета не так уж и далеко. А там она получит диплом, найдет работу и сможет достойно позаботится о своей матери и брате.

Через несколько недель, решительно сказала себе Элен, сцена объяснения Пэнси и Оливера, терзавшая сейчас ее взор, позабудется.

И все будет так, словно Оливер Мортимор никогда не врывался в ее жизнь.

Важно только продержаться некоторое время, пока все не встанет на место.

«Я больше не буду себя жалеть, – пообещала Элен. – У меня на самом деле нет для этого оснований».

Приняв такое решение, она испытала чувство усталого облегчения.

До Элен донеслись тихие звонки телефона, стоявшего в коридоре, который вел в кухню. Наконец звонки прекратились, и после длительной паузы она услышала чьи-то шаги: в дверь Элен легонько постучались.

– Элен? – это был хрипловатый голос Хлои. – Элен, ты дома?

Элен замерла, лежа на кровати. Она не могла сейчас никого видеть, даже Хлою. Завтра – другое дело, но сейчас – нет! Хлоя немного постояла у двери и ушла.

Элен облегченно вздохнула, но буквально через мгновение вновь услышала шаги. На этот раз ей под дверь просунули записку.

«Оставьте меня в покое!» – пронеслось в голове у Элен. Наконец Хлоя ушла, и теперь Элен действительно осталась одна.

По мере приближения вечера дом начал постепенно оживать, двери открывались и закрывались, откуда-то издалека доносились музыка и смех. Мало-помалу Элен перестала обращать внимание на время, которое отбивали башенные оксфордские часы, и забылась тяжелым сном. Она понятия не имела, сколько проспала и что разбудило ее, но вдруг сна вмиг как не бывало. Элен услышала в полной тишине сперва один звук, потом другой. Она мгновенно поняла, что это такое. Вначале раздался тихий стон Оливера, который вырывался из потаенных глубин его существа в минуты наслаждения и память о котором Элен хранила, словно сокровище, и ответный крик Пэнси, отчетливый, словно звоночек в ночи. В ее комнате на первом этаже они занимались любовью!

Элен уткнулась лицом в подушку и так крепко стиснула зубы, что челюсть едва не хрустнула. Она вцепилась руками в простыню и подогнула колени, мучаясь от резкой боли. А затем еще долго лежала, подслушивая и ненавидя себя за это. Она ждала, повторятся ли крики. Но все было тихо. Она не знала, действительно ли она слышала эти звуки или они ей померещились. Во всяком случае больше никаких звуков не раздавалось.

Элен провела остаток ночи без сна. Когда совсем рассвело, она встала, морщась от резкой головной боли. Глаза ее болели, словно под веки попал песок, и так распухли, что с трудом открывались. Потянувшись за платьем, Элен заметила на ковре сложенный листочек белой бумаги и вспомнила про записку Хлои. Она раскрыла листок отекшими, непослушными пальцами.

«Звонила твоя мать, – говорилось в записке. – Позвони ей, как только сможешь. Она явно была встревожена. X.»

Элен кинулась вниз по лестнице, на ходу застегивая платье. К головной боли присоединилось еще и беспокойство.

Хотя было еще рано, мама сразу же взяла трубку.

– Элен, это ты? Почему ты не позвонила вчера вечером?

– Я… я не могла. Мама, что случилось?

– О, дорогая! Я не знаю даже, как тебе и сказать… Вчера администрация школы прислала мне уведомление. Они увольняют почасовиков. Их часы перейдут к тем, кто в штате. Элен, через неделю я останусь без работы! Вообще! Я не знаю, что делать! В этом месяце я заплатила по закладной, но…

– Подожди, мама! Дай мне подумать.

Элен откинулась назад и прислонилась головой к лакированным дощатым стенам. Пахло лаком, серый телефон-автомат казался единственным знакомым предметом в мире, который вот-вот грозил перевернуться вверх дном.

– Я приеду домой, – наконец произнесла Элен и сама удивилась тому, как твердо звучит ее голос. – Мне вообще не нужно было сюда возвращаться. Не волнуйся. Я найду работу.

– Нет, Элен! Твой отец…

Элен постаралась как можно ласковей остановить запротестовавшую мать. Она уловила в ее голосе нотку облегчения, и ей захотелось плакать…

– Я хочу домой. Мое место там. Оксфорд уже не тот, что был раньше… Послушай, ты потерпишь немножко? Если я уеду прямо сейчас, то мне придется потом возвращаться, чтобы тут уладить кое-какие дела, а мне этого не хочется.

– Да, конечно, мы потерпим. Элен, на этот месяц нам денег хватит. А в новом году я, может быть, найду постоянную работу на полставки. Но это еще не точно, еще надо дожить до Рождества и уплатить по счетам, а сейчас все так дорого…

– Не волнуйся, – повторила Элен. – Мы с тобой вдвоем справимся.

Когда они попрощались, Элен медленно положила трубку на рычаг и устало привалилась к стене.

«Это вмешалась судьба», – подумала Элен.

Ей нечего больше беспокоиться насчет Оливера. Она все равно уезжает из Оксфорда. Она представила себе панораму города, вспомнила, сколько он для нее значит… Башни и луга, окруженные реками, серые полки с книгами в библиотеках и много-много страниц, исписанных ее почерком… Теперь всему этому пришел конец.

Больше Оксфорда не будет. Как жаль, что ее последней ночью в Оксфорде стала именно эта, что именно она запомнится навсегда!

Элен печально запахнула пальто и вышла на улицу. Первым делом она пошла к своей руководительнице. Она, как обычно, была в колледже. Стены кабинета были от пола до потолка заставлены книгами, а из окна открывался вид на заливные луга. Волосы мисс Грэхем были собраны в маленький пучок, а на гладком лице лежала печать безмятежности, ведь она жила в замкнутом академическом мирке, не терзаемом житейскими треволнениями.

Элен, запинаясь, объяснила, что ей придется оставить учебу и мечты о дипломе. Ее мать и брат нуждаются в материальной поддержке, и ей нужно ехать домой.

Мисс Грэхем скрестила руки на груди и вздохнула.

– Как жаль! Вы же знаете, мы считали, что у вас есть все шансы стать первой в выпуске. Неужели ничего нельзя поделать? Если бы колледж мог оказать вам содействие… У нас есть фонды для студентов, испытывающих материальные затруднения, но помочь всей семье…

– Спасибо, но я думаю, что в этом нам вряд ли кто-то поможет.

– М-да… Но мы, конечно, будем держать для вас место. Может быть, в будущем году ваше материальное положение улучшится.

Элен вспомнила, как она впервые сидела здесь и смотрела широко раскрытыми глазами, с волнением и трепетом на происходящее в стенах великого учебного заведения, куда теперь допустили и ее. И, вспомнив все это, часто-часто заморгала, прогоняя подступившие к глазам слезы.

Она уже дошла до двери, как вдруг руководительница спросила, словно спохватившись:

– А чего вы вообще хотите добиться в жизни, Элен?

Неизвестно откуда взявшийся, совершенно неожиданный и спонтанный ответ последовал незамедлительно:

– Я бы хотела выйти замуж и родить детей.

Мисс Грэхем улыбнулась.

– Ну, для этого не нужно кончать с отличием Оксфорд.

Через минуту Элен уже возвращалась по мосту Магдалены к горе.

Почему, недоумевала она, я так ей ответила?

Неужели она лелеяла в глубине души смутную мечту о браке с Оливером и о маленьких блондинчиках, которые будут сидеть на заднем сиденье их скоростного «ягуара»?

При мысли об этом Элен невольно рассмеялась. Нет, ее мечты об Оливере никогда не заходили так далеко. Почему же тогда она дала такой крамольный ответ ученой старой деве? Ей хотелось нарушить это академическое благодушие… может быть, потому что оно теперь не имело ничего общего с ее собственной жизнью. А может, она лишь выразила этим ответом свою глубоко запрятанную тоску по надежному оплоту, которым перестала быть для нее их семья, потерпевшая крах.

Возможно…

Элен остановилась посередине моста Магдалены и посмотрела вверх. На фоне бледного неба высилась башня Магдалены: изумительно прекрасная и неподвластная времени, она величественно возвышалась над потоком машин и мотоциклов. Это было самое любимое место Элен в Оксфорде, и при взгляде на башню она снова вспомнила, что уезжает.

Элен посмотрела в одну сторону: там река огибала аккуратные лужайки и клумбы Ботанического сада. Посмотрела в другую: там, на островке между рукавами реки, таинственно темнели деревья аллеи Эддисона. Элен торопливо перешла через дорогу и зашла в маленький двор колледжа Магдалены. Она решила в последний раз прогуляться по аллее, это будет ее прощание с Оксфордом.

Элен прошла в арку монастыря святой Магдалены, слушая, как шаги отдаются гулким эхом от стертой миллионами подошв каменной мостовой, вышла в железные ворота на свет и снова замедлила шаг, очутившись под сенью высоких деревьев. Река здесь текла медленно, и в ее зеркале под небом отражались голые ветви деревьев. Берега сейчас тоже были голыми, но Элен знала, что весной они оживут и расцветятся крокусами и нарциссами. Ну, а летом здесь будут скользить лодки, в которых будут сидеть либо шумная компания, либо молчаливые, поглощенные друг другом парочки.

Как жаль, что она больше этого не увидит, потому что уедет!

И все же прогулка по тихой аллее успокоила Элен. Это место казалось таким глухим, хотя было расположено в центре города, жившего напряженной деловой жизнью.

Элен шла медленно, с наслаждением вдыхая холодный воздух и ощущая, как крикливые голоса, раздававшиеся в ее мозгу, постепенно умолкают. Потом, попозже, она займется делами, но пока хочет насладиться покоем.

Она уже дошла до конца аллеи, слыша лишь звук собственных шагов и ничего больше, как вдруг заметила, что кто-то стоит, облокотившись о невысокую стенку, и глядит на реку. Сначала Элен не узнала его, но потом разглядела черные волосы, которые ветер откинул назад, и смуглое лицо, сосредоточенно нахмуренные брови.

Это был Том Харт.

Он поднял глаза и сразу заметил Элен, так что она уже не могла тихонько прошмыгнуть мимо.

– Ну, как вы? – без улыбки спросил Том.

– Нормально. А вы? – Элен заметила у него вокруг глаз усталые морщинки.

Том был небрит, и темная щетина подчеркивала удлиненный овал его лица. Элен внезапно осознала, что он удивительно привлекательный мужчина, хотя его красота – полная противоположность чистой, классической красоте Оливера.

Том нетерпеливо передернул плечами.

– Ну конечно, я в порядке. Все это пустяки. Если разобраться, они созданы друг для друга, – но ему не удалось обмануть Элен своей иронической усмешкой, она поняла, что он страстно желает Пэнси.

«Ему так же плохо, как и мне, – подумала Элен. – Даже еще хуже, ведь он, наверное, как и Оливер с Пэнси, привык всегда добиваться своего».

– Можно мне немного прогуляться вместе с вами? – церемонно спросил Том.

Элен не очень охотно кивнула, и они медленно пошли под сенью деревьев.

– Это мое прощание с Оксфордом. Мне придется немедленно уехать, – наконец вымолвила Элен.

– Боже мой! – изумленно воззрился на нее Том. – Неужели это из-за Оливера?

Элен рассмеялась.

– Нет. Он значит… значил для меня очень много… гораздо больше, чем мне казалось до вчерашнего дня, но из-за этого я бы не пустилась наутек, – Элен глубоко вздохнула и искоса посмотрела на Тома.

Он отвернулся от нее и глядел на реку, медленно струившую свои воды.

– Мой отец умер летом. Сейчас у нас не очень хорошо с деньгами, а сегодня мама сказала мне по телефону, что потеряла работу. Я должна вернуться домой и помочь ей. Ни одна из нас не владеет такой специальностью, за которую хорошо платят, да и работы сейчас в Мидландсе не так уж и много. Но вдвоем мы как-нибудь справимся.

Том остановился. Теперь он смотрел на нее с высоты своего роста, сдвинув к переносице темные брови.

– Мне очень жаль, – просто сказал он. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

Они стояли так, что он заслонял Элен от ветра. Том был в пальто из какой-то мягкой материи, поднятый воротник прикрывал его щеки. Рядом с ним Элен было очень тепло. На миг ей захотелось уткнуться лицом в его плечо и прошептать: «Да, пожалуйста, помоги мне».

Но вместо этого она отвернулась и быстрее пошла вперед.

– Нет. Мне никто не может помочь. Я и руководительнице только что сказала то же самое.

Они не произнесли почти ни слова, пока не очутились под аркой ворот.

– Мне сюда, – небрежно сказала Элен. – Пожалуй, нам стоит здесь проститься.

Том на секунду положил ей руку на плечо.

– До свиданья, – сказал он, глядя на нее своими темными, пронзительными глазами. – Мне жаль, что вы уезжаете. Мы могли бы стать друзьями. Ведь у нас есть кое-что общее…

Они оба рассмеялись, хотя и не очень весело. Затем Элен взмахнула рукой на прощанье и ушла.

Опять очутившись на оживленных улицах, она принялась вспоминать, что же ей еще нужно успеть до отъезда. Нужно уложить вещи, предупредить Розу, отнести книги в библиотеку, со всеми попрощаться…

Попрощаться… Отважится ли она попрощаться с Оливером? Ведь для этого надо пройти под башней Тома, пересечь Кентерберийский Двор, подняться по лестнице, постучаться в его дверь. Она очень хотела еще раз его увидеть, но сомневалась, что ей удастся найти в себе силы и отыскать его.

Но пройдя по Сент-Олдейт, она его увидела. Он был, конечно же, с Пэнси. Низкий черный «ягуар» заехал передними колесами на тротуар возле моста. Не успела Элен это разглядеть, как увидела Пэнси, которая сбегала по лестнице, прыгая через одну ступеньку. Ее белая шубка напоминала облачко, Пэнси восторженно смеялась.

Оливер кинулся за ней в погоню, и Пэнси нырнула за машину, а когда он попытался ее поймать, ловко увернулась. Потом она прыгнула на сиденье водителя и потянулась к ключам. Оливер схватил ее за руку и торжествующе улыбнулся. Они были счастливы, как дети.

«Сделай это прямо сейчас. Попрощайся и уходи», – сказала себе Элен.

Она подошла к «ягуару» и спокойно улыбнулась.

– Я хочу попрощаться. Я уезжаю из Оксфорда.

Первой улыбка сползла с лица Пэнси.

– Это не из-за…

– Я должна помочь маме. Все упирается в деньги.

– В деньги?

«Как, наверное, для них это странно», – подумала Элен.

Она невольно повернулась к Оливеру, и их глаза встретились. Он сделал ей шаг навстречу, на мгновение заслонив собой Пэнси, и слегка обнял Элен за плечи. По телу Элен пробежала знакомая дрожь, но она знала, что теперь Оливеру нужно от нее другое. Он хочет, чтобы она откланялась, мило со всем согласившись и не усложняя ему жизнь. Но Элен держалась прямо и не отвела взгляд. На загорелом лице Оливера промелькнуло что-то похожее на стыд, он убрал руку и отвернулся.

Элен вздернула подбородок и посмотрела сначала на него, потом на нее.

– Оливер! Пэнси! – беззаботно сказала она. – Я надеюсь, ваш спектакль будет иметь успех.

Спускаясь на островок, Элен услышала, как хлопнули дверцы машины и оглушительно взревел мотор. Совсем как в тот волшебный вечер, когда они с Оливером были в Монткалме… Казалось, это было давным-давно.

Элен подняла голову и посмотрела на высившийся перед ней Фоллиз-Хаус, на эту темно-красную кирпичную махину времен короля Якова, прочно стоявшую на крошечном островке посреди шумевшей реки.

«Лучше бы я не приезжала сюда, – прошептала Элен. – Хотя нет, это неправда! Мне бы хотелось здесь остаться, остаться с Оливером. Хотелось, чтобы он никуда не уезжал сейчас, тем более с Пэнси. Я хочу, чтобы он был мой! Я люблю его!»

При этом сознание безнадежности подобных мечтаний окутывало Элен словно туманом.

Ей вдруг ужасно захотелось домой. Как только она уедет из Оксфорда, ей станет легче.

«Если хорошенько постараться, – подумала Элен, – можно разделаться со всем до вечера. А потом сесть на ночной поезд и завтрашнюю ночь провести уже в своей постели дома».

Она быстро сбежала вниз по ступенькам…

Мало-помалу список неприятных дел, намеченных на этот день, подходил к концу.

Элен вообще не любила прощаться, а теперь грустное слово «прощай», казалось, навечно впечаталось в ее мозг.

В конце дня она подошла к телефону, стоявшему в темном коридоре возле кухни. Чемоданы были почти уложены, и Элен собиралась заказать такси, чтобы оно отвезло ее на вокзал. Но сперва решила позвонить в банк и попросить, чтобы ей перевели деньги со счета в Мидландский филиал. Какой смысл держать их теперь в Оксфорде?

Она продиктовала все свои данные скучающему клерку, который записывал все раздражающе медленно. Элен дышала размеренно, стараясь держать себя в руках. Она поскребла ногтем пятнышко краски, блестевшее на крышке телефона, и снова повторила номер своего лицевого счета.

– Вы хотите закрыть счет, мисс Браун?

– Совершенно верно.

– А остаток суммы?

– Перевести в мой родной город, открыть там новый счет. Вы не могли бы сказать мне точно, какая это сумма?

Вопрос был чистой формальностью. Элен, всегда испытывающая нужду в деньгах, прекрасно знала, сколько их на счете. Наконец, клерк ответил:

– Учитывая сегодняшний вклад, у вас на счете восемьсот шестьдесят два фунта семьдесят два пенса.

– Что?

– Восемьсот шестьдесят…

– Да-да, я слышала, но здесь какая-то ошибка! У меня должно быть только сто десять фунтов.

– Да, так было до сегодняшнего дня, но сегодня внесен вклад.

Элен снова затаила дыхание.

– Я не вносила никакого вклада! Тут ошибка! После еще одной долгой паузы к телефону подошел кто-то другой, судя по голосу, постарше.

– У вас есть проблемы, мисс Браун?

– Как вам сказать… Просто на мой счет кто-то по ошибке положил большую сумму денег.

– Нет, никакой ошибки тут нет. Вот у меня приходный ордер. На нем четко указаны ваше имя, адрес и номер счета. Семьсот пятьдесят фунтов были внесены вполне сознательно, пятидесятифунтовыми бумажками. Вот только подпись неразборчивая. В начале большая петля, потом прямая линия и какие-то закорючки. Вам это что-то говорит?

– Нет, – пробормотала глубоко потрясенная Элен.

– Мне тоже, – слегка раздраженно сказал голос. – Обычно клиенты жалуются, если деньги исчезают со счета, а не появляются на нем.

– Ну, тогда пусть все пока остается по-прежнему, – произнесла Элен, стараясь говорить как можно спокойнее, и повесила трубку.

Кто? Кто мог перевести на ее счет такую кучу денег? И сделать это так хладнокровно, что она ничего не заподозрила, а просто в один прекрасный момент обнаружила, что эти деньги лежат в банке.

Элен вспомнила, как у Оливера сегодня утром промелькнуло на лице смущение, вспомнила, как он боялся встретиться с ней глазами. Должно быть, это Оливер. Пытается загладить свою вину. Оливер – единственный из ее знакомых, кто мог, не долго думая, потратить сто фунтов на один-единственный ланч. Такими деньгами мог распоряжаться только Оливер.

Он хотел ей чем-то помочь, помочь ненавязчиво, и не нашел иного способа.

«Какой же он противоречивый человек!» – подумала Элен, и тут же перед ней возникло множество вопросов.

Она, конечно, должна вернуть ему деньги, но как сделать это и избежать неловкости? Черт с ним, с тактом, лишь бы потешить свою гордыню? Он явно узнал номер ее счета, причем узнал без труда, но как ей узнать то же самое, чтобы вернуть ему деньги? При мысли о том, что ей придется всучить ему эту кучу банкнот, Элен болезненно сморщилась.

Но что еще можно сделать? Подсунуть их ему под дверь? Оставить в его уютном гнездышке? Выписать чек на его имя и приложить к нему благодарственную записку? Или привязать деньги к камню и швырнуть ему в окно? Элен распирал смех. После столь тягостного дня последнее потрясение вызвало у нее истерическую реакцию.

Потом ей пришла в голову еще одна – совершенно нехарактерная для нее – мысль.

«Тебе надо выпить, – сказала она себе. – Это то, что нужно. Наверняка у Хлои найдется бутылочка и она будет рада разделить ее с тобой».

Хлоя отозвалась на стук как-то неохотно.

– Да-да?

Через минуту Элен поняла почему. Хлоя накрутила волосы на термобигуди и нанесла на лицо белую маску, которая уже застыла и стала совсем твердой. Хлоя была в пестром кимоно. Она чуть раздвинула в улыбке непослушные губы и пригласила Элен в комнату.

– Привожу себя в состояние полной боевой готовности. Сегодня мы со Стефаном идем на обед.

Элен кивнула. Она пожалела, что ее подруга так увлеклась Стефаном Спаррингом, но тут же выбросила эту мысль из головы, сказав себе, что нечего лезть в чужие дела.

Стараясь говорить как можно беспечнее, Элен сказала:

– Хорошо бы выпить чего-нибудь покрепче. Ты можешь выручить подругу?

– На тебя это совсем непохоже, – удивилась Хлоя. – Но, конечно, выпей. Хочешь джина?

Выпив рюмку, Элен действительно почувствовала себя лучше. Истерический смех прошел, руки перестали дрожать.

– Что случилось? – Хлоя спросила это небрежно, лица ее не было видно, поскольку она склонилась над своими ногтями и медленно, не спеша делала маникюр.

– У меня неприятности, – тихо произнесла Элен. – Мама потеряла работу. Денег взять неоткуда, так что я поеду домой и буду ей помогать. С Оксфордом придется расстаться. Я совершила глупость, когда приехала сюда.

Хлоя в ужасе зажмурилась. В очередной раз она почувствовала, какая пропасть разделяет их с Элен и ощутила это как укор себе.

– Но потом, – тихий голос Элен звучал все с той же интонацией, – сегодня в конце дня я обнаружила, что кто-то положил на мой счет в банке семьсот пятьдесят фунтов. Просто положил – и все, ничего не объяснил. Наверное, кто-то из тех, кому я рассказала о моих неприятностях, решил мне помочь, но не хочет, чтобы его благодарили. Или не желает нарваться на отказ.

– Но кто это?

– Очевидно, Оливер.

Первым порывом Хлои было сказать: «Нет, это наверняка не он!» Но она сдержалась. В конце концов, Элен лучше знает этого красивого, но довольно безмозглого Оливера.

– Хлоя, как мне вернуть ему деньги?

Хлоя в этот момент снимала бигуди и прежде, чем ответить, погладила пальцами длинную, блестящую прядь рыжих волос.

– А должна ли ты их возвращать? Подумай хорошенько. Кто бы это ни был, он перевел деньги вполне сознательно. Так не бывает, чтобы человек неизвестно зачем таскал такие деньги в карманах потом в порыве безрассудства отдавал их кому-нибудь, а потом раскаивался и хотел получить назад свой дар. Этот человек явно хотел тебе помочь и постарался сделать это как можно тактичнее, чтобы не смущать тебя. Разве нужно отказываться от денег? Как ты считаешь, они помогут вам выйти из трудного положения?

– Помогут ли? – Элен впервые серьезно над этим задумалась. – Господи, ну конечно! Мы сможем дожить до Нового года. А там, глядишь, мама найдет другую работу… – Элен в волнении вскочила. – Да и ведь я, пожалуй, могу не уезжать отсюда!

– Ну и прекрасно! – поддержала ее Хлоя.

– Ты думаешь, я должна их взять?

– Да, – сказала Хлоя и снова налила щедрой рукой джин в рюмку Элен, словно предлагая ей отметить это дело.

Элен усмехнулась, ее мрачное лицо вдруг просияло.

– Но я целый день так горестно со всеми прощалась. И уже упаковала вещи. Я же не могу просто так взять и снова появиться в Оксфорде, как ты считаешь?

Хлоя встала на колени перед креслом Элен, взяла ее маленькие, замерзшие руки в свои и терпеливо произнесла:

– Послушай! Те, кто тебя любят, будут рады, что ты остаешься. А до тех, кто тебя не любит, какое тебе дело? Поезжай домой на несколько дней. Повидайся с мамой, расскажи ей о том, что случилось, вы все обсудите, а потом ты приедешь. Если хочешь, я объясню кому надо, что произошло.

Элен благодарно кивнула, она понимала, что Хлоя права. Ей снова стало тепло и уютно, храбриться было уже не нужно.

Но пока Элен не готова осознать, какой смысл имеет для нее нелепо-великодушный поступок Оливера. И какую перемену в их отношениях он сулит… Однако мысль о его щедрости немного смягчила боль утраты.

– Я ведь даже с Оливером и Пэнси попрощалась, – внезапно вспомнила она и залилась смехом. – Очень холодно и чопорно. Мне это доставило некоторое удовольствие.

Хлоя метнула на нее пронзительный взгляд.

– Ты знаешь об этом?

– Это случилось совсем недавно, – Элен поспешила выгородить Оливера. – Понимаешь, он вообще-то… нельзя сказать, что он мне изменил. Он ведь мне ничего не должен, – торопливо прибавила она. – Том Харт говорит, что они созданы друг для друга. Я думаю, он прав.

Хлоя теперь наносила на лицо макияж, искусно накладывала на веки тени.

– Во всяком случае, ты заслуживаешь лучшего, – заявила Хлоя и продолжала тоном, не терпящим возражений. – Ладно. Давай сообразим, как нам надо действовать. Во сколько у тебя поезд?

Элен послушно ей сообщила.

– Прекрасно, – продолжала Хлоя. – Мне нужно встретиться со Стефаном в семь, так что я могу подбросить тебя до станции.

Через полчаса она уже была готова. Элен сказала:

– Ты чудесно выглядишь.

Хлоя была в скромном, но элегантном платье из черного шелкового крепа с длинными рукавами и воротничком-стойкой, застегивавшимся на дюжину крошечных пуговок. Оно прекрасно оттеняло ее роскошные волосы, пышными волнами обрамлявшие лицо. Единственным украшением служили маленькие бриллиантовые сережки.

– Скоро твоя очередь, – сказала Хлоя и мысленно сморщилась, коря себя за бестактность.

Она хотела сказать, что скоро настанет очередь Элен развлекаться и так же приятно проводить время, как сейчас проводит она.

Но мысли Элен уже были далеко: она представляла себе, как сядет в поезд и через некоторое время будет дома.

Хлоя высадила Элен перед зданием вокзала. Худенькая темноволосая девушка держала чемодан, который явно был для нее слишком тяжел, и решительно смотрела вперед.

Выезжая на своем автомобиле обратно на загруженную транспортом улицу, Хлоя слегка закусила губу и задумалась.

«Тебе везет. Тебе очень везет», – сказала она себе.

Потом вспомнила про Стефана, который ждал ее, и в предвкушении встречи позабыла обо всем на свете.

5

«Benedictus, benedicat».

В гулкой тишине зала старшекурсник-распорядитель дочитал на латыни молитву. Хлоя сняла руки с высокой спинки стула, стоявшего напротив нее, и Стефан усадил ее за стол. Вокруг рассаживались преподаватели в черных мантиях и их гости. Со своего места – Хлоя сидела справа от ректора, столик которого располагался на небольшом возвышении, – ей был прекрасно виден весь зал. Оглядевшись, Хлоя ощутила легкий трепет. Колледж, в котором работал Стефан, был создан давным-давно, а этот обеденный зал можно было назвать лучшим украшением всего старинного архитектурного ансамбля.

Над головами студентов-старшекурсников, сидевших за длинными столами, виднелись тонувшие в полумраке своды, мощные балки были еле заметны. В темноте мерцали золотом орнаменты рельефных украшений. Под высокими, элегантными, узорчатыми готическими окнами висели в два ряда портреты в золоченых рамах: на них были изображены все ректоры колледжа вплоть до шестнадцатого столетия. Ощущая на себе спокойные взгляды своих великих предшественников, даже непочтительные к авторитетам современные преподаватели притихли и посерьезнели. Сводчатый потолок и прочные каменные стены приглушали звуки, и казалось, гости беседуют шепотом.

Хлоя перевела взгляд на стол, стоявший перед ней; массивное дубовое покрытие было отполировано и блестело, как зеркало. На нем множество бокалов, красивые фарфоровые блюда, столовое серебро. Обслуживающий персонал в белых униформах готовился подать первое блюдо. Хлоя повернула голову и встретилась взглядом со Стефаном.

– А может, вам съесть только яичко? – он хотел мягкой насмешкой слегка развенчать это великолепие, и они с Хлоей обменялись мимолетной улыбкой.

Затем Хлоя наклонила голову и почтительно прислушалась к тому, что говорит ректор. Он казался с виду очень старым и грозным, сразу было видно, что это крупнейший специалист по античности, однако сейчас Хлоя заметила, что в его поблекших глазах светится живой интерес.

– Ну что ж, мисс Кэмпбелл, вы должны рассказать нам о работе рекламного агента.

Иными словами, подумала Хлоя, вы явились сюда, чтобы… развлекать нас.

Она решительно встряхнула и расправила толстую льняную салфетку, а потом начала рассказывать…

Разговор протекал сдержанно, в нем чувствовался этакий лоск. «Как в редких произведениях искусства», – подумала Хлоя. Когда подали суфле и жареное мясо молодого барашка, у Хлои спросили ее мнение о Пьере делла Франческа, совместном обучении девушек и юношей и о сделанной Сноудауном фотографии ректора, которая недавно появилась в цветном приложении к одному известному изданию. Все, что бы Хлоя ни сказала, выслушивалось так серьезно, словно она была великим авторитетом в этой области.

Сидевший рядом с Хлоей Стефан вел себя так же вежливо и церемонно, но когда лингвист с ястребиным профилем – он сидел прямо напротив Хлои – сказал: «Как нам повезло, что у нас есть доктор Спарринг! Он приводит с собой таких интересных гостей, они украшают наши трапезы», Стефан прошептал Хлое на ухо:

– Он имеет в виду женщин. Старый мерзавец ужасно ревнив. Смотри, как бы он не ущипнул тебя за грудь, когда мы будем подниматься по лестнице.

Хлоя напряженно уставилась в свою тарелку, стараясь подавить смешок. Она многое повидала в жизни, но все равно на нее произвел впечатление этот старинный зал и блестящая светская беседа. И потом, ей очень льстило, что Стефан сидит рядом и тихонько над всем этим потешается.

Подали одно блюдо, потом другое, они были достаточно обыкновенные, но приготовлены хорошо. Изумительным назвать можно было только вино. Стефан то и дело показывал ей жестом, что он хочет долить ей в бокал ароматного кларета, которым они запивали баранину. Лео Доней научил Хлою разбираться в винах, и она помнила, что, по его отзывам, лучшие вина ему довелось попробовать в Оксфорде.

– Пей как можно больше, – посоветовал ей Стефан. – Вряд ли нам удастся еще как следует побаловаться таким прекрасным вином. Наш казначей продал почти все ящики этого вина, чтобы заплатить за настилку новых полов в библиотеке. На собрании колледжа была по этому поводу большая буча.

Когда доели второе – старшекурсники уже давно ушли, – ректор окинул стол опытным взглядом. Все встали.

«Как странно, что не подадут пудинг», – подумала Хлоя.

Присутствующие по двое начали покидать обеденный зал и подниматься по узкой винтовой лесенке.

– И что теперь? – спросила Хлоя шепотом у Стефана.

– Подожди и увидишь, – сказал он.

Ректор остановился у небольшой деревянной двери под стрельчатой готической аркой. Сбоку от двери были набиты в ряд крючки, и преподаватели, сняв мантии, повесили их туда. Затем ректор отошел от двери.

– Пока что он, разумеется, был за главного, – сказал Стефан Хлое. – Но это преподавательская гостиная, и ректор здесь не заправляет. Его полномочия переходят к старому, ужасно занудливому Паффету – он сегодня вечером самый старший из всех присутствующих здесь преподавателей. Но не волнуйся. Я постараюсь оградить тебя от его занудства.

– Вы зайдете с нами, господин ректор? – спросил старый Паффет.

– Благодарю, господин старший преподаватель. И они вдвоем вошли в низкую дверь.

Когда дошла очередь до Хлои и она тоже перешагнула через порог, то тихо ахнула, увидев представшее перед ней зрелище. Прежде всего внимание ее привлек камин, в котором горел недавно разожженный огонь. Над камином висел портрет царственного основателя колледжа, Хлоя всегда восхищалась гораздо менее совершенной его копией, висевшей в Национальной галерее. Комната освещалась свечами, стоявшими в трех посеребренных подсвечниках, а там, куда не достигал свет яркого пламени, темнели резные дубовые стены и бархатные занавеси.

Перед камином стоял подковообразный стол. А на нем сияли и переливались радужными искрами бокалы, стеклянные сосуды и столовые приборы. Но фарфора здесь не было. Хлоя, не веря своим глазам смотрела на неярко поблескивавшее золотое блюдо. Между вазами, в которых лежали горы фруктов, орехов и крошечных пирожных, стоял графин сливовой наливки.

– По правилам, – прошептал Стефан, – я не могу сидеть здесь рядом с тобой. Я должен тебя оставить, чтобы мои коллеги тоже насладились твоим обществом. С кем ты хочешь сесть рядом?

Хлоя посмотрела по сторонам.

– Ты их лучше знаешь. Сам выбери.

Когда Хлоя подошла к ломящемуся от яств столу, она обнаружила, что ее соседями будут учтивый преподаватель экономики – он все время заученно улыбался – и какой-то юнец с копной светлых волос он был в потертом черном кожаном пиджаке.

– Это Дейв Уолкер, – сказал Стефан. – Наш местный коммунист.

– Отвали, – добродушно хмыкнул Дейв. – Теперь она моя, и я сам расскажу ей о моих политических пристрастиях. Иди побеседуй с Паффетом о строительном фонде, – он повернулся с улыбкой к Хлое, – а мы тем временем побеседуем с твоей очаровательной гостьей о жизни, любви и литературе. Стив любит надо мной подшучивать, потому что десять лет назад он был марксистом, а потом его купили, и теперь ему не по себе.

– Неужели это правда? – удивилась Хлоя. – Когда же, в какой момент на смену юному идеалисту пришел хладнокровный, скептически настроенный преподаватель?

Ей хотелось узнать Стефана ближе, гораздо ближе…

Все уселись, и Хлоя лукаво спросила:

– Как вы умудряетесь быть марксистом и при этом окружать себя такой роскошью, есть с таких блюд?

Она постучала по своей золотой тарелке, и раздался звон, это было само олицетворение богатства и привилегий.

Дейв весело рассмеялся.

– Кошмар, правда? Все лучшее они подают здесь, тайком от бедных студентов, чтобы они не узнали об этом и не разнесли вдребезги все запоры. Кстати, попробуйте десерт. Он превосходен.

Десерт действительно был превосходен, Хлое очень понравилось сочетание крема, фруктов и орехов; десерт запивали отличным белым бордо.

– Нет, – заявил Дейв полушутя-полусерьезно. – Я уверен, что добьюсь большего, если буду менять ситуацию изнутри. Надо добиться, чтобы как можно скорее каждый мог есть с золотой тарелки. Хотите наливки, мадам? Попробуйте, тогда я налью вам вне очереди. А их всех здесь это ужасно бесит. Я просто не могу отказать себе в подобном удовольствии! Мне гораздо легче отказаться от этих яств и напитков. Вот я и надеваю это, – он поправил узел на галстуке, – приезжаю на велосипеде из Коули и наслаждаюсь столь необыкновенным зрелищем, это ведь в наше время анахронизм. И не долго ему еще существовать, – мрачно прибавил он. – Не забудьте отведать пирожных. Шеф-повар – превосходный кондитер.

Затем внимание Хлои отвлек ее другой сосед. Разогревшись и разомлев от вина и наливки, Хлоя вступила в жаркий спор об экономике рекламного бизнеса.

Экономист яростно флиртовал. Когда она говорила, он пожирал глазами ее губы, время от времени наклонялся вперед, чтобы наполнить ее бокал или брал из ее рук серебряные щипцы, чтобы расколоть для Хлои орех.

– Вы очаровательны, – с серьезным видом заявил он. – И несете такой милый вздор!

– Нет, не вздор! – возмущенно воскликнула она. – Я свое дело знаю!

Экономист рассмеялся и положил ладонь на ее руку.

– Не надо о делах. Расскажите мне о себе. Сидевший на противоположном конце стола Стефан подмигнул Хлое.

Когда графин с наливкой совершил свой последний круг по столу, а стилтонский сыр и засахаренные фрукты были съедены все до крошки, Паффет встал. Его лицо было багровым и, произнося благословение на латинском языке которым всегда официально заканчивался каждый подобный вечер, он слегка пошатывался.

– Это все, да? – спросила Хлоя Стефана, когда он подошел к ней в дверях.

– Нет, конечно. Наверху всех ждут бренди, кофе и сигары. Все, наконец, начинают вести себя вольно… не знаю уж, понравится ли тебе такое зрелище. Тут все наперебой будут тебя добиваться. Я думаю, нам надо быстренько выпить кофе и удрать, пока не разгорится какой-нибудь скандал.

Он взял Хлою за руку, и они вместе пошли по лестнице.

«Этот вечер похож на чопорный танец времен королевы Елизаветы, – подумала Хлоя. – Начало такое медленное и величественное, потом темп убыстряется и, наконец, все падают с ног. Если я еще хоть немножко выпью, то точно упаду».

– Я не расслышала имени этого экономиста, – прошептала она Стефану.

– Эдгар Франс, – сказал он, и Хлоя, хихикнув, в ужасе зажала себе рот рукой. – О господи, но это ведь не тот Эдгар Франс, правда? Он же мировая знаменитость! А я читала ему лекцию по экономике.

– Я давно не видел, чтобы старина Эдгар так развлекался.

Они оба весело рассмеялись и рука об руку пошли по древним каменным ступенькам.

Последняя часть «танца» проходила в комнате с низким потолком и со слуховыми окошками, из которых были видны зубцы крыш зданий напротив. Выглянув наружу, Хлоя полюбовалась их изящными очертаниями на фоне темно-синего неба.

В этом помещении стояли глубокие кожаные диваны и кресла, горел большой камин и витал вкусный запах кофе. Все сгрудились возле подноса с напитками, щедро наливая себе бренди, кофе же пили из чашечек величиной с наперсток. Когда Стефан предложил Хлое бренди, она покачала головой.

– Нет, иначе я отсюда не выйду на своих двоих. Он принес кофе и уселся рядом с ней на диване.

Дейв Уолкер вертелся возле них, но Стефан помахал рукой: дескать, уйди, не мешай.

– Вы тут каждый вечер так едите? – спросила Хлоя Стефана.

– Конечно, нет. Ты только представь себе, что было бы с нашей бедной печенью! Это специально устроенный вечер для гостей, таких за семестр бывает всего несколько. Обычно я обедаю дома с Беатрис: съем тарелку супа и дремлю перед телевизором. Как и все остальные, – он улыбнулся Хлое, и она увидела в уголках его ярко-голубых глаз крошечные морщинки.

«Счастливая Беатрис! – подумала Хлоя. – Я бы в любое время дня… или ночи была бы готова разделить со Стефаном тарелку супа».

Она заставила себя отвести взгляд и посмотрела по сторонам. Уже не только у Паффета было багровое лицо, не только он говорил заплетающимся языком, от некоторых группок явно исходило раздражение. Хлоя внезапно осознала, что такое жить в замкнутом мирке, вечер за вечером сидеть за столом с одними и теми же людьми и чувствовать себя членами одной семьи, где у каждого своеобразный, трудный характер. Она вдруг поняла мимоходом оброненное Стефаном замечание по поводу скандалов. Но подумала и о том, что, наверное, здесь, после сытного обеда, решаются и какие-то важные проблемы колледжа. Ректор был поглощен разговором с двумя стариками. У Хлои создалось впечатление, что многие плетут в этом зале свои интриги.

– Пожалуй, это и есть реальный нервный центр колледжа, да? – спросила она Стефана, и он посмотрел на нее с восхищением.

– Неужели ты это заметила? Да. Управление колледжем осуществляется отсюда, все решается за какие-нибудь полчаса после обеда. А все эти официальные заседания, на которых нам приходится потом присутствовать, пустая трата времени.

Они спокойно посидели еще несколько минут, наблюдая за происходящим, а затем Стефан сжал ее руку.

– Я не хочу больше терять здесь время. Пойдем ко мне в общежитие, выпьем напоследок по рюмочке.

Хлоя спокойно, хладнокровно выдержала его испытующий взгляд.

– Пожалуй. Я буду рада.

Они откланялись. Ректор склонился над рукой Хлои и поцеловал ее. Дейв Уолкер, устроившийся за диваном, как за баррикадой, поднял кверху сжатый кулак и, широко улыбнувшись, отсалютовал Хлое.

С помощью Стефана, который поддерживал ее под локоть, Хлоя спустилась по ступенькам винтовой лестницы, и они вышли во двор. Воздух был холодным и чистым.

«Должно быть, уже очень поздно», – подумала Хлоя.

Белые звезды ярко сияли в зимней мгле над причудливой каменной часовней.

– Мне очень понравилось, – тихо произнесла Хлоя.

Стефан крепко держал ее за руку. Он засмеялся.

– Да, мне казалось, что тебя это позабавит. Похоже на сложную игру, да?

Стефан шел по темному коридору и, наконец, отпер какую-то дверь.

– Мое убежище, – пробормотал он.

У комнат Стефана был вполне обжитой вид. Повсюду лежали книги: на полках, на массивном столе, подоконниках и на полу. Здесь стоял мраморный бюст Шекспира с ухарски надетым на один глаз головным убором Стефана. На маленьком столике возле камина Хлоя заметила блюдо с гипсовыми яйцами. В воздухе пахло смесью трав. На стенах висели спокойные английские акварели. На другом столике красовалась большая ваза с золотистыми хризантемами. Хлоя показала пальцем, а потом и дотронулась до изогнутых, словно восковых лепестков.

– Это из нашего сада, – рассеянно откликнулся Стефан.

Его глаза неотступно следили за Хлоей, когда она ходила по комнате. Хлоя чувствовала себя совершенно свободно, брала то одно, то другое, потом ставила на место… Казалось, она хотела, чтобы в каждом уголке комнаты осталась о ней память.

– Я так рада оказаться здесь, – наконец произнесла она.

– В Оксфорде?

Хлоя улыбнулась.

– Ну, и в Оксфорде, конечно. Но вообще-то я имела в виду «здесь, в этой комнате, с тобой». Все именно так, как я себе представляла.

Стефан ответил не сразу. Хлоя стояла, глядя на огонь, ее рыжие волосы, казалось, тоже горели огнем на фоне черного шелкового платья. Хлоя подняла руку, чтобы убрать волосы с лица; когда она повернулась, бриллианты в ее ушах ярко вспыхнули, свет попал прямо Стефану в глаза.

– Я рад, что ты здесь, – прошептал он. – Иди ко мне.

Хлоя подошла, ее зеленые глаза ярко сияли. Стефан протянул к ней руки, провел по ее плечам, сжал тонкую талию. Потом медленно, осторожно расстегнул крошечные черные пуговки на манжете платья. Поднял руку Хлои и прижался губами к ее запястью, там, где под теплой кожей бился пульс. Кожа была еще шелковистее, чем платье, и от нее исходил тот же аромат.

Хлоя опустила глаза и, посмотрев на склоненную голову Стефана, заметила у него на висках седые волосы. И вдруг почувствовала, что совершенно не знает его самого и его жизни. Ей страстно захотелось это изменить, захотелось узнать о нем все, что только можно. Ей до боли захотелось им владеть, чтобы он принадлежал только ей и никому больше. Она погладила его по волосам.

Стефан поднял голову. Его голубые глаза были очень ясными.

– Да? – тихо спросил он.

– Да.

Он поднял руки и медленно расстегнул длинный ряд пуговок на ее воротнике. Платье соскользнуло с плеч, и на коже заплясали отблески пламени. Под комбинацией у нее ничего не было, и пальцы Стефана скользнули по се ребрам, по плоскому животу, а потом поднялись вверх и дотронулись до груди. Хлоя, не отрываясь, смотрела на его лицо. Губы ее были приоткрыты, она улыбалась. Черная шелковая ткань с шелестом упала, и она предстала пред ним обнаженная, если не считать блестящих черных чулок. Молочно-белая кожа Хлои красиво контрастировала с копной рыжих волос.

– Оставь их, – тихо скомандовал Стефан, указывая на чулки.

Хлоя с лукавым видом отступила к столу и уселась на него, скрестив длинные ноги. Вытянув руку, она нащупала тяжелую мантию Стефана, которая была сложена в несколько раз и лежала на столе. Внезапно девушка развернула мантию и просунула руки в рукава. Черная ткань наполовину скрывала ее тело. Она была похожа сейчас на школьную учительницу и одновременно на какую-нибудь поп-звезду. Когда Хлоя отвернулась от Стефана, мантия взметнулась за ее спиной, словно черное облако.

У Стефана вырвался не то смешок, не то стон.

– Очень сексуально!

Он потянулся к ней, и она не успела шаловливо вывернуться из его рук. Стефан без усилий поднял ее и положил на диван. Мантия упала, Стефан встал возле Хлои на колени и уткнулся ей лицом в грудь. Хлоя закрыла глаза, почувствовав, как его язык движется по ее коже. Она начала вслепую снимать с него одежду.

Наконец, он тоже был раздет, и они легли рядом, глядя на свои вытянутые тела; потом Стефан лег на Хлою. Его руки и губы были очень настойчивы.

Хлоя дотронулась до него, направляя его в свое лоно, и он зашептал:

– Хлоя! Хлоя! Хлоя!

Она действовала настойчиво, чутко реагировала на все, и наконец Стефан совершенно утратил над собой контроль, он откинулся назад, лежа в ее объятиях и, глядя невидящим взором, погрузил пальцы в ее разметавшиеся волосы. Довольное лицо Хлои выражало нежность, она касалась губами его щеки, чувствуя, как его борода слегка щекочет ее кожу, глядела на темную каемку ресниц. Руки Хлои погладили выпуклые мышцы спины и плечи Стефана, – убрала влажные волосы с его лица.

Долгое время не слышалось ничего, кроме шипенья и потрескиванья огня в камине. Затем Хлоя открыла глаза и заглянула в глаза Стефана.

– Еще. Пожалуйста, – попросила она, и он снова придвинулся к ней.

Она лукаво улыбнулась, он стянул с нее мантию, которой она укрылась.

– Теперь твоя очередь, – велел он, и она оказалась сверху, наклонилась вперед так, что ее волосы упали ему на глаза.

Стефан рассмеялся и приник к ней плотнее.

Внезапно лицо Хлои исказилось. Она вцепилась ему в руку, и когда ее губы соприкоснулись с его губами, на лице Хлои уже не было никакого вызова.

– Стефан!

Он обнаружил ее тайную струнку и теперь играл на ней. Он делал это без остановки, пока для Хлои не осталось в мире больше ничего, кроме его плоти, пронзающей ее плоть, и лица, которое она видела даже сквозь смеженные веки. Затем и это исчезло, и Хлоя утонула в океане своих ощущений. Не останавливаясь и двигаясь в том же ритме, Стефан перевернул Хлою так, что она опять оказалась внизу. Открыв глаза, она увидела над собой его темное лицо, рот был искривлен, она не замечала раньше такого выражения на лице Стефана. В нем была какая-то жестокость и торжество от сознания того, что он имеет над ней полную власть. Но Хлое было наплевать. Эта перемена даже возбудила ее, и она еще теснее прижалась к Стефану, ища облегчения. Однако Стефан не давал ей испытать высшее наслаждение, он все время сбивал ритм, и, наконец, Хлоя, громко застонала, впилась ногтями в его напряженную спину.

– Стефан! Пожалуйста!

На мгновение он остановился, в тот момент когда Хлоя была уже почти на верху блаженства. Мир вокруг них завис в полной тишине. Потом Стефан одним движением исторг из груди Хлои низкий стон, и она затрепетала в его объятиях. Когда сладостные волны начали мало-помалу откатываться, Хлоя прижалась к Стефану, не открывая глаз. Понемногу к ней возвращалось сознание. Что-то произошло. Когда они занимались любовью, Стефан незаметно добился того, что они поменялись ролями. Раньше Хлоя чувствовала себя главной, она задавала тон их отношениям. Ее опыт придавал ей уверенность, и она прекрасно знала, чего она хочет от Стефана Спарринга. Но теперь, заметив, какое удовольствие доставляет ему господство над ней, и узнав его как опытнейшего любовника, Хлоя уже не была так во всем уверена. Вежливый, умный преподаватель с губами, которые так и хотелось поцеловать, теперь означал для нее нечто другое, гораздо большее.

Чего же она от него хочет, в конце концов?

Хлоя вздохнула и уткнулась лицом ему в плечо, чтобы не видеть света. Не следует думать об этом… во всяком случае, не сейчас, пока он так близко…

Стефан, подставивший ей плечо вместо подушки, спокойно погрузился в сон.

Когда они снова проснулись, небо уже посерело – занимался рассвет. Стефан на мгновение нахмурился, увидев рассыпанные по его груди рыжие волосы, потом довольно улыбнулся.

– Хлоя! – прошептал он. – Пора вставать. Хлоя заморгала и сладко потянулась, будто кошка. Как бы там ни было, случившееся прекрасно.

– Уже почти утро, – сказала она и слегка забеспокоилась. – Что… что скажет Беатрис?

– Беатрис давно привыкла ко мне, – спокойно откликнулся Стефан.

Он одевался, завязывал галстук и глядел во двор, где было довольно светло. «Ясно», – подумала Хлоя.

– Я в восторге от вечера, – весело сказала она, пытаясь загладить некоторую неловкость.

Стефан обнял ее сзади и поцеловал в затылок.

– Я тоже. Мы скоро повторим это, да?

У Хлои возникло множество вопросов, но она отогнала их.

«Погоди, – предупредила себя она. – Надо подождать и посмотреть».

– Да, я с радостью.

Стефан застегнул последние две пуговки у нее на воротнике, а Хлоя нагнулась, чтобы поднять его мантию. Она встряхнула ее и попыталась разгладить, но безуспешно. Стефан наблюдал за ее попытками, приподняв одну бровь, потом они оба расхохотались. Им снова стало легко вдвоем, и они почувствовали, что новая близость для них очень приятна.

– Пошли, – сказал Стефан. – Я отвезу тебя домой, пока совсем не рассвело и все не увидели, как мы на цыпочках крадемся по двору.

Так что рано утром, на рассвете, Стефан отвез Хлою в Фоллиз-Хаус, затем развернул машину и направился к каменному особняку, где спали его жена и дети.

Целую неделю Элен и ее мать сидели по вечерам в креслах по обе стороны от газового обогревателя, стоявшего в их маленькой гостиной, и пытались подбодрить друг друга.

Элен ужасно расстроилась, увидев, как похудела ее мать. Неброские твидовые юбки висели на ней, как на вешалке, а плечи под свитером домашней вязки поникли. Волосы ее посерели, а когда Элен обняла ее и поцеловала, желая «доброй ночи», она ощутила под пальцами выпирающие кости.

– Со мной все в порядке, – уверяла ее мать. – Мы справимся. Но как чудесно, что можно с тобой поговорить, дорогая.

А Элен не могла рассказать ей, что у нее на сердце, хотя на сердце у нее было очень тяжело. Она очень быстро поняла, что храбриться и говорить о поисках работы гораздо легче, чем ее найти. Незаконченное обучение в Оксфорде по специальности «английская литература» было явным минусом. Управляющие супермаркетов и мелкие чинуши на фабриках смотрели на нее подозрительно и выбирали из дюжины претендентов кого-нибудь другого. Элен не умела печатать на машинке, и хотя она не сомневалась, что сумеет довольно быстро освоить бухгалтерский учет, никто не желал предоставить ей такой шанс. Она начинала отчаиваться и сомневаться, что ей вообще удастся найти хоть какую-то работу, пусть даже служанки.

На нее слишком удручающе действовала некрасивая обстановка офисов, голова болела от неонового освещения и сигаретного дыма.

«Вот она, реальная жизнь, – повторяла себе Элен. – Отец работал в подобных местах, и миллионы людей делают то же самое. До сих пор ты не жила в реальном мире».

Однако она тосковала по красоте и спокойствию Оксфорда. Мирная утренняя прогулка по аллее Эддисона, которую она совершила вместе с Томом, казалось, была давным-давно, в какой-то другой жизни.

Элен не осмеливалась думать об Оливере.

В конце недели, посвященной поискам работы, она нисколько не приблизилась к своей цели. Ее начало охватывать отчаяние, хотя Элен постоянно уверяла себя, что если проявлять настойчивость, то в конце концов обязательно повезет. Затем, как-то днем, матери Элен позвонили по телефону. Поговорив, миссис Браун вернулась в кухню, где Элен резала овощи для жаркого. Дочь сразу увидела, что на лице матери заиграла настоящая, непринужденная улыбка.

– Это был мистер Лей, директор школы, – сказала она. – Если я захочу, то с января он может взять меня на полставки.

– Ну и как, ты захочешь?

Они глупо улыбались друг другу, у них словно камень с души свалился.

– Да, я соблаговолю принять его предложение. Элен отложила нож и обняла маму за плечи. Это было чудесное избавление. Значит, им удастся выкрутиться! Элен почувствовала угрызения совести при мысли о своей неудаче, прилив благодарности к матери, но самое главное – восторг при мысли о том, что она возвращается в Оксфорд.

Потом мать снова нахмурилась, и морщинки возле ее глаз стали глубже.

– Но до конца января я не буду получать зарплаты. А это целых два месяца. Наверное, мне надо будет попросить аванс или снова попробовать получить кредит в банке.

Элен взяла ее руки в свои и погладила.

– В этом нет необходимости, мама. Здесь я могу тебе помочь. У меня в банке лежит семьсот пятьдесят фунтов. Завтра я тебе выпишу на них чек.

– Откуда у тебя столько денег?

Элен увидела в глаза матери беспокойство совсем иного рода, и на мгновение тщательно приготовленное объяснение выскочило у нее из головы. Но потом Элен мигом все вспомнила и солгала очень убедительно.

– В колледже есть специальный фонд помощи студентам, испытывающим финансовые затруднения, эти деньги оттуда. Я отдам их, когда устроюсь на какую-нибудь хорошую работу. В общем-то это, считай, подарок.

Элен с облегчением увидела, что мама без возражения и вопросов приняла ее историю.

– Мне кажется, ты больше, чем кто-либо другой, заслуживаешь такой помощи, – заметила она, и в ее словах, как всегда, прозвучала гордость за дочь.

Элен решительно расправила плечи, хотя на нее давил двойной груз лжи и сознания того, откуда и почему взялись эти деньги.

После ужасного лета они впервые за ужином немножко развеселились. Элен сходила в магазин и купила бутылку белого вина. Мать поджала губы при виде такой экстравагантности, но после первого же бокала порозовела и повеселела. Она приободрилась и явно была горда тем, что может обеспечить себя и своих двоих детей. Элен смотрела то на нее, то на своего круглолицего брата, почтительно взиравшего на сестру сквозь очки, и к ее горлу подкатывался комок.

После ужина, убрав со стола, Элен поднялась к брату наверх и постучала в дверь его комнаты.

– Грэхем? Можно войти?

Он читал, лежа на кровати. Элен посмотрела на обложку и увидела, что книга называется «Сердце тьмы». Ее удивило столь взрослое чтение, она усмехнулась.

– Ты уже вырос, да? А я по-прежнему представляю тебя восьмилетним мальчуганом, у которого карманы набиты фруктовой жвачкой.

– Да, – кивнул он без улыбки. – Скоро я смогу сам позаботиться о маме, ни на кого не полагаясь.

– Ну, пока тебе об этом еще рано думать, – беспечно откликнулась Элен. – У нее ведь еще есть я.

– Элен…

– Да?

– Ты теперь вернешься в Оксфорд? Мама же снова пойдет работать.

– По-твоему, я должна вернуться?

– Конечно! Но у тебя там что-то произошло, да? Что-то важное. Ты изменилась. Погрустнела.

Элен не сразу нашлась, что ответить.

– Да, это было для меня важным. Но теперь уже нет.

Грэхем нахмурился, но он был уже достаточно большой и понимал, что она не пожелает отвечать на его расспросы. Элен потрепала его по волосам, как она не раз делала, когда он был маленьким мальчиком, и ушла. Вернувшись к себе в комнату, она посмотрелась в небольшое зеркальце, пытаясь понять, что же изменилось в ее лице.

«Грэхему всего тринадцать, – подумала она. – Неужели это так явно, что даже он заметил?»

Она впервые после приезда домой дала волю мыслям об Оливере и ощутила боль утраты, словно резкий, сильный удар.

Элен поняла, что нескоро сможет его позабыть.

После недельного отсутствия Элен снова возвращалась в Оксфорд.

Как и в начале семестра, она увидела из окна поезда сияние далеких куполов. Но на этот раз они не блестели на солнце, а были затянуты завесой серого дождя. Элен не стремилась во всем искать особый смысл, но то, что она увидела, было весьма символично. По сравнению с сегодняшним, ее предыдущий приезд, так врезавшийся ей в память, был резким контрастом; казалось, он сулил ей столько хорошего…

И действительно, она узнала Оливера и мимолетное счастье, о котором она даже не догадывалась, что оно существует. Но свет померк, и остроконечные башенки теперь тонули в дождливой мгле.

«Серый цвет сейчас очень даже кстати», – с грустью подумала Элен.

Оксфорд был прежним, и она радовалась, что сможет снова вернуться к любимым занятиям. Но с утратой Оливера Оксфорд потерял для нее свое очарование. Осталась только одна искорка, которая никак не желала гаснуть. Рассудок подсказывал Элен, что она должна забыть Оливера, но она отчаянно надеялась, что он все-таки вернется, и мир снова расцветится яркими огнями.

Элен вяло попыталась найти себе другое жилье, но в середине семестра это было невозможно. И потом, Фоллиз-Хаус притягивал ее, в этой красной кирпичной громаде была для Элен своя тайна, не говоря уж о том, что этот дом сулил ей встречу с Оливером, хотя она и мечтала о ней, и страшилась ее.

Даже теперь ей очень хотелось его увидеть.

Роза не сдала комнатушку на верхнем этаже, и Элен снова туда вселилась. Она усердно принялась за работу, стремясь наверстать упущенное. Несколько дней после приезда Элен не видела никого, кроме Хлои, которая искренне ей обрадовалась. Затем однажды утром она повстречалась с Пэнси. Та подбежала к Элен и порывисто обняла ее. Элен снова ощутила аромат летнего сада.

– Я так рада, что ты вернулась! – воскликнула Пэнси. – Элен! – Она смотрела непривычно серьезно. – Элен… мы с тобой по-прежнему друзья?

Элен отступила назад и посмотрела на сияющее лицо Пэнси, на ее разлохмаченные волосы… Пэнси была в очень короткой клешеной юбке и ярких вязаных гетрах, что делало ее похожей на фигуристку, раскрасневшуюся от мороза и физических упражнений. Как можно было ей не ответить?

Элен хотела было спросить: «А почему мы должны быть друзьями?», но вместо этого спокойно сказала:

– Конечно.

Она подавила в себе желание спросить про Оливера, ей было все равно, о чем спрашивать, лишь бы узнать, как он поживает. Может, он хоть когда-нибудь вспоминает про нее?..

Пэнси снова обняла ее и, напевая, удалилась.

В конце концов Элен спросила Хлою:

– Ты его видела?

Хлоя нахмурилась, ее тревожила безнадежная влюбленность подруги.

– Не его, а их, – поправила она Элен. – Ты о нем в отдельности больше не думай, Элен. Они всегда вместе. Пэнси и Оливер…

Но серые глаза Элен даже не затуманились.

– А я и не думаю. Или нет, думаю, но совсем по-другому. Но мне бы хотелось увидеть его и поблагодарить за то, что он сделал. За деньги. Сказать, что я знаю, кто это сделал, и объяснить, как много это для меня значит. Но я не хочу делать это специально. Лучше встретиться с ним как бы невзначай.

Хлоя немножко подумала.

– Слушай, а почему бы тебе не прийти в воскресенье? Стефан Спарринг устраивает у себя дома ланч, куда приглашены все будущие участники спектакля. Ты там повидаешься с Оливером, а поскольку приглашена уйма народу, это выйдет вполне естественно. Пойдем! Мне тоже нужна поддержка.

Хлоя согласилась помогать во время спектакля за кулисами. Сперва она воспринимала это просто как самый простой способ как можно чаще видеться со Стефаном, а затем работа ее захватила. Хлоя с радостью кидалась выполнять все мелкие поручения режиссера и оказалась незаменимым работником: никто другой не мог справиться с таким количеством утомительных поручений. Наградой ей служила бодрость, которую Том словно вливал во всех, кто окружал его, ну, и конечно, возможность быть рядом со Стефаном, а потом, после репетиции, пойти с ним куда-нибудь выпить или даже ненадолго зайти к Стефану в общежитие.

– Пожалуйста, пойдем! – снова попросила Хлоя Элен, и та наконец кивнула в знак согласия.

Что ж, Элен уже не раз бывала на вечеринках у гостеприимных Спаррингов и видела, как девушки Стефана втихомолку оценивают его жену и дом. Мысль о том, что теперь в этой роли будет выступать Хлоя, пришлась ей не по душе, но она постаралась выкинуть ее из головы. Сохраняя верность подруге, Элен сказала себе, что все-таки Хлоя не совершит ничего ужасного и не разрушит семью Спаррингов.

В воскресенье утром Хлоя и Элен уехали из Фоллиз-Хауса на хорошеньком маленьком «рено» Хлои.

По дороге они молчали и чувствовали себя немножко неловко. Элен была поглощена тем, что она должна сказать Оливеру, и, постоянно повторяя про себя заранее заготовленную речь, почти не разговаривала. Хлое, наоборот, страстно хотелось поговорить о Стефане, она почти ни о чем больше не могла думать. С первой же ночи, проведенной в его комнатах, он целиком завладел ей. Чем больше она убеждалась в том, что этот светский, обходительный человек получает какое-то жестокое наслаждение, владея ей безраздельно, тем больше она к нему привязывалась и нуждалась в этом. Мысли о нем становились все навязчивее, Хлоя ощущала, что чувства переполняют ее. Выезжая за город, она ломала голову, как бы завести о нем разговор, чтобы это не вышло слишком нарочито. Но никак не могла ничего придумать, тем более, что видела неодобрение Элен и ее нежелание вмешиваться в эту историю.

В общем, она ничего не сказала и сосредоточила все внимание на дороге.

Вскоре они проехали между каменных столбов, на которых сидели такие же каменные орлы. За воротами была недлинная, вся в рытвинах, дорога, обсаженная дубами. Они подъехали по ней к невысокому, уютному серому зданию. Заглубленные окна выходили на лужайку, стены были увиты сухими стеблями вьюнков. Возле открытой двери лежал перевернутый детский велосипед, трехколесный, красного цвета. Машины были припаркованы в ряд, возле забрызганного грязью «пежо» Стефана девушки увидели пикап Тома, а в конце ряда – сверкающий нос «ягуара», принадлежащего Оливеру. Элен сразу его заметила и, идя вместе с Хлоей к дому, старалась дышать как можно спокойней и размеренней.

Хлоя постучала по стеклу входной двери, после чего девушки заглянули в холл, пол которого был выложен черно-белой керамической плиткой. Стефан стоял у подножья лестницы, облокотившись о стойку перил из красного дерева. Он разговаривал с девушками, которые должны были играть Селию и Одри. Беатрис стояла рядом, белокурый, толстый ребенок тянул ее за руку.

Супруги сразу же подошли к гостям. Стефан поцеловал обеих девушек в щеку. Он никогда так тепло не приветствовал Элен, и она тайком усмехнулась.

Беатрис держала в руках большой стеклянный кувшин.

– Хотите легкий коктейль? – спросила она.

Хотя в ее темных волосах блестела седина, а вокруг глаз был веер тонких морщинок, она выглядела моложе своего мужа. Она была стройной, почти как юная девушка, и движения ее, когда она наливала Хлое и Элен коктейль, отличались быстротой и непринужденностью.

– Пойдемте посмотрим дом. И на детишек, если захотите.

Стефан ушел вместе с Хлоей, Беатрис, похоже, не обратила на это особого внимания. Элен гадала, как много ей известно о жизни ее мужа и думает ли она о стройной девушке, которая ушла вместе с ним.

На спокойном лице Беатрис ничего не отражалось; рука, покоившаяся на голове у ребенка, была расслаблена.

– Сколько лет Себастьяну? – спросила Элен, чтобы нарушить молчание.

– Пять. Он уже становится вполне цивилизованным. А, вот и Том!

Том шел по холлу. На нем был ярко-голубой свитер, бледно-серая фланелевая рубашка и брюки, не имевшие ничего общего с линялыми штанами, которые он носил обычно. Элен он показался очень элегантным и уверенным. Том улыбнулся Беатрис и протянул руки к кувшину с коктейлем.

– Давайте я вам помогу.

«Они относятся друг к другу с симпатией, – тут же поняла Элен. – Как странно! Ведь у Стефана с Томом явно нет ничего общего».

Когда Беатрис ушла, Том налил Элен еще немножко коктейля и улыбнулся:

– Я рад, что вы снова здесь. Ну как, дома все нормально?

Элен кивнула, ей не хотелось распространяться на эту тему. И так ей предстоял нелегкий разговор с Оливером.

– А где все остальные? – спросила она просто для того, чтобы хоть о чем-то спросить, и оглядела пустынный холл.

– Смотря кого вы имеете в виду, – скрытая ирония, с которой обычно разговаривал Том, вдруг проявилась откровенно, и он расхохотался. – Пэнси и Оливер играют на улице в футбол с детьми Стефана и их друзьями. Хотите пойти туда?

– Нет. Пожалуй, нет.

«Пока нет, – подумала Элен. – Надо подождать ланча, после ланча я соберусь с духом. А если будет надо, и как следует выпью для храбрости».

– Я пойду посмотрю, не надо ли помочь Беатрис, – добавила она.

Жена Стефана в фартуке в красную и белую полоску хлопотала на светлой, солнечной кухне. Вкусно пахло жареным чесноком и мясом. Беатрис, благодарно улыбнувшись, протянула Элен свой нож, и Элен уселась за тщательно вымытый и выскобленный сосновый стол. Она принялась готовить салат. Беатрис подошла к раскаленной докрасна плите и, слегка раскрасневшись от жары, начала помешивать варево, готовившееся в тяжелом чугунке.

Из динамиков, установленных по углам кухни, доносились звуки органной фуги, солнечные лучи падали на каменный пол там, где он не был покрыт старыми ковриками.

«До чего мирная картина!» – подумала Элен.

Даже рыжий кот дремал в кресле-качалке, рядом с плитой, а на стене громко тикали часы. У черного хода стояли резиновые сапоги, на стареньком диване лежала кипа мятых воскресных газет, шитье и детские рисунки, а на дубовом шкафчике – каталоги семян.

«Какая прелестная, мирная картинка! – снова подумала Элен. – Как прекрасно жить со своим мужем и детьми в старом каменном доме, готовить еду, ухаживать за садом и приглашать друзей на воскресный ланч!»

Снаружи до нее доносились крики и время от времени взрывы хохота – это смеялись и кричали игроки в футбол.

«Я тоже хочу так жить», – пронеслось в голове у Элен.

Беатрис принесла из чулана кувшин и остановилась возле окна. На ее лицо упала тень.

Все хорошо, только со Стефаном у нее нелады. За всем этим домашним уютом скрывается страшная пустота. Какой может быть покой, когда живешь с мужчиной, который ведет себя подобно Стефану?

Элен вспомнила, что рассказывала ей Хлоя, но отогнала эти мысли. Ей показалось, что нечестно думать об этом, сидя на кухне у Беатрис. Элен положила нож, подошла к Беатрис и встала возле окошка.

Оно выходило на большую лужайку, где довольно хаотично росли фруктовые деревья. По траве бегали люди, гоняя перед собой черно-белый футбольный мяч. Охотничья собака яростно лаяла. Оливер вырвался вперед и побежал к двум яблоням, которые служили игрокам воротами. Он был на голову выше остальных и казался этаким маяком. Укутанная шарфами, Пэнси скакала и плясала в воротах, дразня его. Оливер ударил по мячу, Пэнси поймала его и покатилась вместе с ним по мокрой траве. Стоявший напротив них Джо Спарринг подпрыгнул и ободряюще закричал.

Элен искоса поглядела на Беатрис и проследила за ее взглядом.

Стефан и Хлоя стояли под голыми деревьями на краю лужайки. Они стояли на приличном расстоянии друг от друга, и именно это их и выдавало. Они слишком заботились о том, что на них смотрят, и слишком внимательно наблюдали за игрой.

Беатрис внезапно перестала выглядеть моложе своих лет. Уголки ее рта опустились вниз, морщинки возле глаз углубились. Элен захотелось увести ее от окна, или задвинуть жалюзи, или загородить окно, чтобы Беатрис не видела своего мужа рядом с Хлоей.

Но затем Беатрис чуть заметно встряхнулась. Она повернулась к Элен, и в ее лице опять заиграла молодость. Оливер снова побежал вперед по траве, и Беатрис помахала ему рукой.

– Какой красавец, правда? Неужели это не сон, а реальность?

Этот вопрос застал Элен врасплох, потому что она все еще находилась под влиянием предыдущей сцены, когда Беатрис показалась ей совершенно беззащитной.

– О да, – не раздумывая, печально ответила она. – Он вполне реален. Даже слишком.

Беатрис бросила на нее пронзительный взгляд, их глаза встретились, и в них вспыхнула зарождающаяся симпатия. Беатрис ласково дотронулась до рукава Элен, и они вместе отвернулись от окна.

– Давайте я налью вам еще коктейля, – решительно сказала Беатрис, – а потом мы разделаемся с этими проклятыми салатами и тоже пойдем развлекаться.

Игроки ворвались в столовую в тот момент, когда Элен ставила тарелки и приборы на длинный стол. Их лица порозовели от морозца, они смеялись и толкали друг друга.

– Оливер, ну ты даешь! Тебе бы профессиональным игроком стать!

– Нет, это слишком пролетарское занятие. Мне бы пришлось ходить в куртке с капюшоном и таскать на плече сумку с надписью «Адидас».

– Ах, какие чудесные запахи! Я умираю с голоду.

– Мамочка, а мне вина можно?

Элен положила на место последнюю вилку. И подняла глаза. Лицо ее горело, грудь стеснило.

Оливер был с ней в одной комнате, только на другом конце!

Когда их взгляды встретились, он улыбнулся. Дружелюбно, непринужденно.

Элен знала, что у нее нет шансов. Пэнси стояла рядом с Оливером и была похожа на серебристо-розовый экзотический цветок. И все же Элен почувствовала себя, словно в первый день знакомства с Оливером. Ей хотелось подбежать к нему и уткнуться лицом в его теплую грудь, хотелось, чтобы он снова ее обнял. Ей очень хотелось увести его от всех, чтобы он принадлежал только ей одной.

«Как глупо!» – с горечью подумала Элен.

Зря она пришла сюда. Теперь она в ловушке. Придется сидеть и смотреть на них, слушая веселую болтовню за праздничным столом. И все это для того, чтобы улучить момент и поблагодарить Оливера за щедрость!

Потом Элен вдруг пришло в голову, что вообще-то никакая это не щедрость. Он просто откупился от нее или же попытался успокоить свою совесть, дав Элен денег. Она вспомнила, что когда они повстречались на мосту Фолли, на лице Оливера промелькнуло смущение.

Какой кошмар! Надо вернуть ему деньги! Но затем Элен сообразила, что вернуть их она не может. Она отдала все деньги матери.

В комнату вошли другие гости. Элен покорно дала усадить себя на стул. Кто-то налил ей вина, кто-то протягивал блюда с закусками. Элен машинально брала ложкой еду, хотя есть ей совершенно не хотелось. Беатрис сидела на одном конце стола рядом с Оливером и Томом. Стефан расположился на другом и руководил подачей блюд.

– Можно присесть? – раздался чей-то голос. Стефан поднял глаза и увидел Пэнси, которая уже садилась на свободный стул рядом с ним. Направлявшаяся туда же Хлоя остановилась на полпути и моментально нашла себе другое место, между двумя молодыми людьми, которые воззрились на нее в восхищении.

– Пожалуйста! – откликнулся Стефан. – Я почти не имел возможности с вами поговорить.

– Аналогичный случай, – глаза Пэнси, менявшие цвет, словно хамелеоны, довольно сияли.

В разных концах стола завязалась беседа, гости налегали на вино. Элен почти ничего не ела, но не протестовала, когда в ее рюмку подливали еще вина. До чего же унылое занятие: сидеть здесь, испытывать то, что доводится ей, и притворяться, будто чувствуешь себя, как дома! Она слушала разговоры и шутки, не вникая в их смысл, и старалась не смотреть на Оливера. И зря, иначе она заметила бы, что он пристально следит за Пэнси и Стефаном, которые сидели на другом конце стола. Оливер пил больше других, и в его голубых глазах уже появился зловещий мрачный блеск.

К тому времени, как Беатрис принесла кофе, старшие дети и их друзья куда-то убежали: им наскучило общество взрослых. Остался только Себастьян, он прямо-таки прилип к Пэнси. Сидя на коленях у девушки, он играл ее сережками и хватал за волосы. Пэнси улыбалась поверх его светловолосой головенки Стефану и продолжала болтать. Она рассказывала ему смешные истории о своем папаше и его многочисленных женах, забавлявшие Стефана. Но было заметно, что на него это производит впечатление.

– Хотите кофе, Оливер? – ласково спросила Беатрис.

Оливер взял чашку, но не притронулся к ней, а потянулся к бутылке бренди, которая появилась на столе. Казалось, он намерен выпить ее в одиночку, его мрачность усугубилась.

Услышав, что Пэнси и Стефан залились звонким хохотом, Оливер подался вперед.

– А нам нельзя поучаствовать в вашем веселье? Или вы намерены монополизировать друг друга до конца дня?

– Ну, как, Пэнси? Как вы считаете? – голос Стефана звучал очень ровно.

Пэнси вскочила и, подбежав к Оливеру, обняла его сзади.

– Нолли, не будь таким букой! Ты что, разозлился?

– Если и так, то лишь от скуки.

Том с явным раздражением поставил чашку на блюдце. Беатрис встала и начала собирать пустые тарелки. Молчание нарушил Себастьян, который побежал за Пэнси и схватил ее за руку.

– Пэнси, Пэнси! Пойдемте ко мне в кабинет и порепетируем. Прямо сейчас!

Пэнси с улыбкой поглядела на сидящих за столом.

– Он так мил, что я не могу ему отказать. Пожалуйста, вы за меня не убирайте со стола, я потом вернусь и сама уберу.

Атмосфера в столовой заметно изменилась. Оливер откинулся на спинку стула и вызывающе поднял рюмку с бренди.

– Вы тоже оставьте посуду, Би, – сказал Стефан. – Вы и так уже наработались. Кто мне поможет? Хлоя?

Хлоя тут же поднялась со своего места и взяла у Беатрис поднос.

– Конечно! Ланч был превосходен, Беатрис.

– Я рада, что вам понравилось.

Через секунду Том, Элен и Оливер остались в столовой одни.

– Терпеть не могу этого самодовольного Ромео, – раздраженно воскликнул Оливер. – Кем он себя мнит?

– Кроме всего прочего, твоим хозяином, – резко ответил Том. – Почему ты не бросишь пить, ты ведь становишься таким противным, когда напиваешься?

Оливер покраснел еще больше.

– А тебе какое дело?

Том глубоко засунул руки в карманы, словно боясь, что иначе он ударит Оливера, и молча вышел из комнаты.

После долгого молчания Оливер взглянул на Элен с таким видом, будто ее присутствие его удивило. А затем хохотнул.

– Знаю-знаю. Можешь ничего не говорить. Знаешь что? Пойдем прогуляемся. А когда вернемся, все уже немного позабудется, и мне не придется долго извиняться.

Сердце Элен бешено заколотилось в груди, но она сохраняла бесстрастное выражение лица. Как бы жутко ни вел себя Оливер, похоже, ничто не в состоянии поколебать его власть над ней.

Они взяли лежавшие на перилах лестницы пальто и вышли на улицу. Дул резкий ветер, солнце, тускло светившее на розовато-сером небе, было уже почти над самым горизонтом. Несколько грачей с шумом сорвались с дубов, мимо которых проходили Элен и Оливер, и взмахнули крыльями у них над головами.

– Тебе тепло? – поинтересовался Оливер.

Элен кивнула, и они пошли по тропинке, удаляясь от дома. Оливер шел быстро, словно стремясь подальше уйти от других гостей и застолья. В следующее мгновение он засвистел, постоянно повторяя один и тот же мотив.

Элен сжала в кулаки руки, которые держала в карманах пальто. С тех пор, как они вышли из-за стола, она почти ничего не говорила, но слова клокотали у нее в груди. Элен предпринимала отчаянные попытки подобрать нужные слова. Она считала, что очень важно поблагодарить Оливера, но при этом не выдать своих чувств, которые упорно не желали меняться. А то ведь можно все испортить…

В конце концов Оливер заговорил первым.

– Ты не сердишься на меня, да? Было бы очень неприятно, если бы мы перестали относиться друг к другу с симпатией.

«С симпатией? Я не уверена, что мое чувство к тебе можно так назвать, – подумала Элен. – Я люблю тебя, сержусь на тебя и порой немножко стыжусь… Но я при этом совершенно не уверена, что ты мне нравишься».

– Нет-нет, я на тебя не сердита, – ответила она, по-прежнему отворачиваясь от Оливера и глядя на белое облачко пара, вырывающееся у нее изо рта. – Я была удивлена. Потом вздохнула с облегчением. Ну и, конечно, испытала прилив благодарности, когда поняла, что к чему.

– Прилив благодарности? – Оливер насмешливо поднял брови. – Что же, пожалуй, можно и так к этому отнестись… Так сказать, ты счастливо отделалась.

– Ну, насчет этого не знаю. Но я могу спокойно заниматься тем, чем хочу, не волноваться, а это для меня много значит. Я приехала сегодня сюда, потому что хотела тебя поблагодарить.

– Что ж, ты очень здравомыслящая девушка. Я больше не буду мучаться угрызениями совести.

Они прошли сотню ярдов молча. Но Элен все-таки ощущала какое-то беспокойство, и ей хотелось задать ему еще несколько вопросов.

– Почему ты это сделал?

Оливер раздосадованно вздохнул.

– Ради бога! Я ненавижу выяснять отношения. Неужели нельзя оставить все как есть?

«Ему так же неловко, как и мне», – поняла Элен и тут же уступила.

Она сказала то, что хотела, хотя это вышло очень неуклюже… Но ведь и Оливер ответил точно так же неуклюже! Зачем на него давить?

Оливер снова засвистел, потом перестал и указал рукой на поле.

– Вон, посмотри. Мы выпустили лису. Видишь, вон она бежит?

Элен посмотрела, куда указывал его палец, и увидела рыжий силуэт, юркнувший в маленькую рощицу.

– Я никогда раньше не видела лисицу, – сказала она Оливеру, и он недоверчиво рассмеялся.

– Разве ты никогда не была на охоте? Теперь настал черед Элен.

– Конечно, я никогда не охотилась, – рассмеялась она. – А что, непохоже?

Они добрались до вершины небольшого холма и посмотрели назад. Трубы на крыше дома Стефана почти скрылись за деревьями.

– Что ж, тебе, выходит, пока неведомо еще одно упоительное наслаждение, второе по своей значимости в жизни человека. – Оливер широко улыбнулся Элен, затем схватил ее за руку, и они пошли назад.

Пальцы Элен незаметно напряглись, соприкоснувшись с его ладонью. Она едва слышала, что он говорит, так сильно на нее действовала его близость.

– Эй, у меня идея! Что ты делаешь после Рождества? Приезжай на пару дней в Монткалм, скрасишь мне присутствие на семейном торжестве. Можешь встретить со мной и Новый год. Кстати, у нас тоже будет охота. Идет?

Первым порывом Элен было сказать: «Нет-нет! Я не могу!»

Она лишь смутно представляла себе обстановку в Монткалме, но была уверена, что это кошмар. Но затем ее охватили восторг и смущение. Оливер просил ее побыть с ним! Он хотел ее видеть!.. В душе Элен зародилась нелепая, но неистребимая надежда.

Она поедет!

Элен повернулась к Оливеру и почти вприпрыжку побежала вниз по тропинке.

– Приеду я или нет? Приеду, если ты меня тщательно проинструктируешь, как надо себя вести, чтобы не сесть там в лужу. Мой опыт общения с аристократами ограничивается разглядыванием королевских выездов.

– Элен, дорогая, а что ты ожидаешь увидеть? Лакеев в ливреях и напудренных париках и кареты у входа?

Она так энергично кивнула, что кудри упали ей на лицо.

– О да, как минимум это! А еще старинные резные кровати и молоденьких служанок, приносящих горячую воду в эмалированных кувшинах.

– Ты слишком много смотрела телевизор, солнышко. Так ты приедешь?

– Да.

Оливер снова взял ее за руку и побежал, увлекая за собой Элен.

– Ну, и прекрасно! – крикнул он через плечо. – Там, конечно же, будет Пэнси. И еще Том. Нам как раз не хватало девушки.

Элен споткнулась и чуть не упала. Ей вдруг захотелось, чтобы грязная земля разверзлась и поглотила ее.

Как глупо! Ужасно нелепо, что она начала на что-то надеяться.

Разумеется, надеяться было не на что. Оливер к ней не вернется. Он слегка позабавился с ней… может, как раз потому, что она так наивна и не знает его мира. А теперь все кончено, его заворожила Пэнси. А Элен была для него лишь частью антуража, статисткой в массовке. На мгновение ей стало ужасно неприятно, ее охватило презрение к Оливеру за то, что он думает только о себе и так доволен жизнью. Но все-таки характер Оливера не сводился к этому. Он был гораздо сложнее.

Оливер все убыстрял бег, крепко держа за руку Элен. Их каблуки звонко стучали по обледеневшей дороге, а изо рта вырывались облачка пара. У Элен резко закололо в груди, она вся обмякла, но Оливер все равно тащил ее за собой.

Даже испытывая к нему неприязнь, она не могла отнять у него своей руки. Его близость по-прежнему волновала ее, и она ни за что на свете не отпустила бы его руку.

Они добежали уже до каменных ворот и оказались под сенью дубов. Как только Оливер завидел дом, он сразу остановился. Запыхавшаяся Элен тоже.

– Благодарю, – бросил он, не глядя на нее. – Пошли! Я, пожалуй, извинюсь и буду паинькой.

Он снова стал самим собой, скопищем пороков, которые она подозревала в нем с самого начала. Однако Элен все равно любила его, она просто не могла иначе. Но эта любовь больше не будет менять ее жизнь. И когда-нибудь, неважно, скоро или нет, Элен снова станет хозяйкой своей судьбы.

Часть гостей уехала, а часть сидела у камина в гостиной. Рядом с креслами стояли чайные чашки, лежали газеты…

Стефан рассуждал о любовных конфликтах в пьесе и для пущей убедительности размахивал руками.

Хлоя сидела чуть поодаль, она раскрыла газету и, очевидно, зачиталась.

Оливер подошел прямо к Беатрис и поцеловал ее в обе щеки.

– Извините, я был такой грубиян! – кающимся тоном произнес он. – Вы меня больше никогда не пригласите, да?

– Ну, конечно же, пригласим! Для нас большая радость всех вас видеть. Мы со Стефаном обычно сидим дома, вы приезжайте, когда захотите.

Сидевшая в другом углу Хлоя сложила газету и отбросила ее в сторону. Потом потянулась, словно кошка, и посмотрела на часы.

– Если ты готова, Элен, я думаю, нам пора ехать.

Ее слова послужили гостям сигналом, что надо расходиться. Все начали прощаться.

Стефан и Беатрис стояли бок о бок на залитом светом пороге и прощались с гостями. Они смеялись, Беатрис взяла мужа за руку. Стефан посадил Себастьяна на плечи, и малыш восторженно хлопал в ладоши. Темный дом с излучавшими тепло желтыми окнами служил как бы аккуратной рамой для этой милой картинки.

Хлоя резко повернула руль, и машина рванулась вперед, фары как бы прорубили в тумане длинный туннель, ведущий к воротам. Она вздохнула только тогда, когда они проехали каменных орлов. Хлою охватила такая жгучая ревность, что она думала лишь об одном: как бы поскорее уехать из этого дома. Там все говорило о том, что Беатрис прожила со Стефаном целых пятнадцать лет. На стенах висели картины, которые они когда-то выбирали вместе, их окружала старенькая, удобная мебель, а в комнатах шумели их дети.

Хлоя мысленно видела, как Беатрис спокойно сидит посреди всего этого и шьет, склонив темную голову.

Ей вдруг показалось, что Беатрис обладает всем, о чем она, Хлоя, мечтает.

И хотя пальцы Стефана легонько прикасались к ней, когда он водил ее по дому, хотя он держал ее в объятиях на пустой кухне и что-то шептал, уткнувшись ей в волосы, это ничего, ровным счетом ничего не значило. Он принадлежал Беатрис.

Хлоя думала о своей жизни безо всякой радости. Раньше она жила в свое удовольствие, хотя все это ни к чему не вело. Теперь же, в Оксфорде, ее жизнь стала пустой и одинокой… если не считать Стефана.

Теперь, поняв, что это недостижимо, ей хотелось его еще больше. Он вдруг показался ей самым привлекательным мужчиной в мире и самым выдающимся.

Но у него была Беатрис.

Хлоя крепче вцепилась в руль и уставилась в темноту. Сможет ли она… сумеет ли увести Стефана от жены? Эта мысль выскочила наружу, словно маленькая темная рыбешка, и тут же юркнула обратно в океан ее подсознания. Хлоя была рада, что она исчезла.

«И не нужно пытаться ее догнать», – сказала она себе.

Элен сидела рядом неподвижно. Хлоя на мгновение позабыла о своих переживаниях.

– Ну, ты сказала Оливеру, что собиралась? Вас очень долго не было.

– Да. Он сказал, что я очень здравомыслящая и что он перестанет мучиться угрызениями совести. А еще сказал, что ненавидит выяснения отношений. Наверное, он и на эту тему не желал говорить.

– Как просто!

Элен вздохнула.

– Потом он попросил меня приехать после Рождества в Монткалм.

Хлоя удивленно повернула голову.

– Правда? Элен, ты, конечно же, должна поехать. Представляешь, как там великолепно?

Элен грустно улыбнулась.

– Нет, лучше бы мне не ехать, Хлоя. Я такая дура! Решила, что он хочет побыть со мной. А он пригласил меня за компанию. С Томом и… с Пэнси.

На лице Хлои появилась жалость, она взяла Элен за руку и крепко сжала ее.

– Я же тебе говорила, – Хлоя старалась, чтобы это прозвучало помягче, – не думай больше о нем в этом плане. Не терзайся.

– Я знаю.

После минутной паузы Хлоя сказала:

– Выходит, ты не поедешь?

Элен посмотрела в окошко на рекламные щиты и уличные фонари – они уже были на окраине города.

– О нет, – произнесла она, словно разговаривая сама с собой, – мне придется поехать. Я не могу удержаться от этого. Но ты за меня не бойся. Сегодня я кое-что поняла. Но пока что мне нужно хотя бы быть рядом с ним, это все равно лучше, чем ничего. Ты меня понимаешь?

Мысли Хлои вновь вернулись к событиям этого дня.

– Нет, – тихо ответила она, – вряд ли. Я бы не смогла спокойно смотреть, как кто-то другой завладевает моим любимым мужчиной. Но если тебе хочется поехать, то поезжай. Не бойся никаких препятствий, Элен. Ты должна делать то, что тебе хочется. Тебе лично! Поверь, это очень важно.

Элен была удивлена и немного встревожена тем, что в голосе Хлои вдруг зазвучала неистовая страсть. Она не могла понять, чем это вызвано.

Девушек снова разделила стена молчания, а городские стены и башни тем временем оказались совсем рядом.