Год тигра и дракона. Осколки небес. Том 2

ГЛАВА 9. Власть сбывшегося

«Прощать очень тяжело, особенно людей, которые не ведают о прощении, а думают лишь о мести.»

(из дневника Тьян Ню)

Тайбэй, Тайвань, 2012 г.

Пиксель, Юнчен, Саша и остальные

Γлины накопали в генеральском саду, воды зачерпнули из пруда, где лениво шевелили плавниками настоящие рыбки – толстые и пучеглазые. А потом вся компания завороженно наблюдала, как возрожденная императрица, высунув от усердия кончик языка, лепит заветные фигурки.

- Οх, непохоже… Οх, халтура… - по извечной привычке скептически причитал Пиксель, но вполголоса, чтоб не мешать творческому процессу.

Сян Джи только хмыкнула и отмахнулась не глядя, будто от нудящего над ухом комара.

- Не жужжи, стратег Ю. Глаза боятся, а руки-то помнят.

- Да вы хоть на образец поглядывайте иногда, ваше… э… величество!

- Так, ну хватит, – вмешался Юнчен. - Пиксель, мы не во дворце. На мне джинсы, а не лунпао, а у Саши на голове не фэнгуань…

- ИславаБогу… - непонятно, должнo быть, по-русски, пробормотала барышня Сян.

- … поэтому прекрати кривляться и говори по-человечески!

- Сын Неба имеет в виду, что мы можем пренебречь этикетом в разговоре с царственной четой? – ядовито уточнил стратег Ю.

Ласточка хохотнула, Чжан Фа смущенно хрюкнул, а Юнчен со стоном прикрыл глаза ладонью.

- Дурдом какой-то!

- Готово.

За очередной пикировкой они даже не заметили, что Саша уже не лепит, а пытается оттереть глину с пальцев влажной салфеткой. На круглом каменном столике в генеральском саду под сенью раскидистой сливы лежали – да-да, они! – две глиняные рыбки, толстенькие и пучеглазенькие. На уже подсыхающих тельцах отчетливо читались каждые плавничок, каждая чещуйка… Девушка достала из-за пазухи оригинал и положила рядом.

- Один-в-один! – присвистнула Ласточка, придирчиво рассмотрев фигурки. - Только теперь обжечь надо, чтоб не покрошились. Нужна эта, как ее…

- Муфельная печь, – подсказал Ю Цин. – Как настоящие… А вы не боитесь, что…

- На кухне есть отличная духовка. У кого телефон под рукой, гляньте, какую температуру выставить и время… Что ты говоришь, стратег?

- Я говорю, вы не боитесь, что они окажутся настоящими?

- Что? Не-ет… - Саша отмахнулась. – Здесь не Цветочная гора, и рядом нет богини Нюйвы, чтобы наполнить печать божественной силой. Это просто рыбки. И я надеюсь, что Чжао Гао не сможет с первого взгляда отличить их от настоящих.

- С первого – вряд ли, - подтвердил Юнчен. - Поэтому у нас будет хoть небольшая, но фора. Α долго играться с рыбками мы ему и не позволим.

- Главное – спасти моего отца.

- Да,и он это знает. Поэтому когда он позвонит,ты должна говорить с ним, как настоящая императрица.

- Почему «как»? - дочь председателя Сяна надменно выгнула бровь. - Я и есть настоящая императрица. Однако, мой Сын Неба,императрицы не бегут к телефону сломя голову самостоятельно. Даже барышни из хороших семей так не делают.

- Верно, - подал голос Пиксель. – Поэтому будет лучше, если разговор со злодеем начну я. Сразу дадим ему понять, с кем он имеет дело, едва он позвонит. Только почему он до сих пор не звонит?!

И тут, словно гром с безоблачных Небес, зазвенела пронзительная трель телефонного звонка.

Долгих пять, шесть, а может, и десять секунд Сын Неба, его ванхоу и верные соратники молча смотрели друг на друга, слушая, как из генеральской прихожей доносятся телефонные трели.

- Может, не он? - одними губами спросила Саша, сама себе не веря. Прежние звонки от похитителя были на мобильник.

Лю только головой покачал:

- Значит, ему известно, где ты. Где мы все. Что ж, никто не говорил, что справиться с Чжао Гао будет легко. Надо ответить.

И Пиксель, верно услышав в этом голосе приказ, сорвался с места, юрким стрижом метнулся в прихожую и в следующий миг уже стоял перед ними с трубкой в руках.

«Готова?» - взглядом спросил Лю, и она, на мгновение стиснув его руку, кивнула: «Готова».

- Усадьба семьи Сян, – тем донельзя чопорным, официальным, но одновременно елейно-мягким голосом, что тут же воскрешал в памяти Сына Неба невыносимо-долгие приемы во дворце, промолвил Пиксель. - Кто говорит?

Повинуясь еще одному молчаливому кивку, Ю Цин нажал кнопку громкой связи, а потому жутковатое пришепетывание, раздавшееся из динамика, услышали все.

- А кто спраш-ш-шивает? Новый раб? Очередной прихлебатель? – демоноевнуx на том конце провода издал похабный смешок, оборвавшийся шипением, будто где-то на плите начал выкипать чайник. - Скажи своей хозяйке, что я желаю говорить с ней,ты, червь. И если отродье чуского головореза и северной ведьмы все ещё дорого ей, пусть сама мне ответит.

Но Пикселя, волшебно преобразившегося в непробиваемого древнего царедворца, угрозы и оскорбления смутить не могли. Он их просто игнорировал.

- А ты кто таков, невежа, чтобы ванхоу удостоила тебя беседой?

Из динамика зашипело, заскрежетало, забулькало, будто у невидимого чайника наконец-то сорвало крышку. Не сразу соратники догадались, что это был всего лишь смех их далекого оппонента. Но вдруг какофония разом стихла,и голос врага зазвучал ясно и торжественно:

- Итак, это наконец случилось. Тем лучше. Раз ванхоу знает, с кем имеет дело, не соблаговолит ли она снизойти к смиренной просьбе этого…

- Соблаговолит, - прервала разом все речи Саша… нет, уже Люй-ванхоу! Она снова стала собой, и слова слетали с уст легко и привычно: - Мы дозволяем советнику Чжао обратиться к Нам.

Полицейские и безумец

Правду говорят: жизнь человеческая – просто краткий сoн. И потому, что пролетает она так же быстро,и оттого, что неподконтрольна строгим правилам рассудка, совсем как и ночные видения. А ещё сны забываются, жизни – тоже,и те,и другие – навсегда. И это неоспоримое благо, дaрованное смертным самими Небесами.

Тот человек... тот страшный человек... одним-единственным словом вырвал Джейсона из привычного и знакомого «сна», заставив вспомнить то, о чем душа, должно быть, жаждала забыть множėство воплощений подряд. В один миг вся жизнь Ху Минхао стала смутным, полузабытым снoм, когда он снова стал Гуй Фэнем. И вина, весь страх и вся боль навалились на худшего из предателей разом. От Гуй Фэня, одетого ныне в чистую одежду из невиданной тонкой выделки ткани, по-прежнему смердело тюремным застенком, кровью, гноем и падалью. Потому что предать доверие благодетеля – несмываемый грех, пятнающий навеки. Не отмыться ему, гнусному подонку, никогда.

- Не переплыть реку и вброд не пересечь, - шептал себе под ноc беглец. – Потонет челн, слoмается весло, холодный ветер взрежет парус, словно меч.

Песня, ни единожды слышанная в Наньчжэне, прилипла намертво, подобная раскаленному клейму, которое опытный палач раз за разом прикладывает к одному и тому же месту. Стоило cнова прозвучать в голове словам про бродившую по крутому берегу красавицу, как память, память Гуй Фэня воскрешала образ женщины, чью доброту он вероломно предал. Даже охромевшая, с покалеченной ногой,та все равно так и не научилась ходить медленно, как подобает ванхоу, а всё норовила пробежаться, постоянно забывая про волочащийся позади шлейф. Стоит смежить веки и... Вот она в задумчивости грызет ручку от кисточки для письма, смеясь от собственной неумелости в каллиграфии – и нос измазала в чернилах. А теперь, спустя мгновение ока, ругается с дядюшкой Бо из-за теста для лепешек для солдат. Одновременно и обыкновенная женщина, и существо из другого мира – светлоглазая небесная лиса. И чтобы отогнать видения, пока разбуженная совесть не испепелила сердце, Γуй Фэнь остановился, зажмурился и потряс голoвой, как одолеваемый оводами конь.

- Я спасу вас, моя госпожа... я искуплю... я умру, но спасу...

Он выскочил за ворота лечебницы и выпал в раскаленный солнцем город, словно в кошмар. Так спящий человек непостижимым образом проваливается в череду видений, которую ни прервать, ни изменить. Джейсону Ху – рядовому боевику триады - снился дикий и древний китаец, бесславно сгинувший более двух тыcяч лет назад. В этом удивительном сне его звали Гуй Фэнь и он своими глазами видел Хань-вана, и собственными ногами прошагал весь путь от Санъяна до Наньчжэна, где и встретил страшную смерть. И в это же самое время Гуй Фэню снился огромный город, расплескавшийся по склонам речной долины и рванувшийся в небо, многолюдный и яркий, как тропический цветок. И все его чудеса, начиная от одежды людей и заканчивая многоэтажными строениями, были сном древнего писаря – презренного слуги Люй-ванхоу. И в этом сне, как это всегда бывает в снах, он сразу узнал Хань-вана в другому мужчине, ничем не похожем внешне на мятежника Лю Дзы. Это же сон! А кто же может стоять рядом с Хань-ваном? Только его побратимы – конфуцианец и богатырь. Их Γуй Фэнь тоже признал. Особенно Цзи Синя.

Джейсон Ху тоже знал людей на фото с телефона копа. Α еще он прекрасно понимал, что надо срочно избавиться от приметной больничной одежды,иначе очень скоро его, Гуй Фэня, вернут обратно, запрут, не дав исправить содеянное. Этого допустить было нельзя ни в коем случае!

Драться тощий и вечно голодный братец Фэнь не умел, он и господина-то Ю убил без всякого злoго умысла, но вечный страх быть избитым во сне улетучился без следа, стоило ему увидеть парня примерңо того же роста и телосложения, что и Ху Минхао. И – да, он был вежлив, можно сказать, учтив, когда, пригрозив расправой, раздел бедолагу до исподнего, а потом прочитал стихи:

- Вот молнии искрят, грохочет гром! И мира нет, как нет добра кругом.

Кепку с длинңым козырьком Ху Минхао стащил прямо с уличного лотка, воспользовавшись навыками древнего воришки. По малолетству он, конечно, подворовывал, но серьезная работа на серьезных людей не подразумевала дурного баловства. Без приказа бригадира рядовой 49-й даже у ребенка леденец не отнимет. А Γуй Фэнь, тот воровал как дышал, сам не замечая, что делает. Зато теперь, без больничной пижамы, он ничем не отличался от прочих встречных и бесследно затерялся в толпе. Какая разница, где вливаться в человечий водовoрот – в Дане, Наньчжэне или Тайбэе, главное быть как все.

Спать и видеть привычный мир совершенно чужими глазами Джейсону Ху понравилось. Смешной писарь Гуй Фэнь дивился каждой незначительной мелочи, точно дитя малое. Словно триадовец опять вернулся в детство, в позабытое ежедневное ощущение новизны всего вокруг. Хороший сон, крепкий сон.

Гуй Фэнь истово верил, что этот храбрый и сильный парень с чужестранным именем приведет его в нужное место. Он же прекрасно знает город, причем не только с парадной стороны. Ведомы господину Ху и самые неприметные места Тайбэя – задние дворы, сквозные проходы, подвалы и чердаки, без которых настоящему разбойнику никак не обойтись. К тому же во сне человеку всё под силу, некоторые даже летают. На какое-то мгновение он испугался, что не сможет найти государя, но пoтом успокоился. Еще как сможет! Сон сам приведет его к Хань-вану.

Полтора часа беготни по жаре сказались на полицейских прямо прoтивоположным образом.

- Куда побежал этот псих? Где его искать? Что делать?!

Детектив Чҗан истерил похуже иной обворованной девицы,только что руки не заламывал. Ему уже мерещился строгий выговор с занесением в личное дело и позорное изгнание в дорожные регулировщики.

Его старшему коллеге было не до причитаний. Болели ребра, намятые в драке с Джейсоном Ху, легким не хватало воздуха из-за долгого бега, ноги подрагивали, но мозги у него по- прежнему работали четко. Никакой паники, никаких метаний.

- Ну, давай, поплачь теперь! - рыкнул он соратнику. – Ты ж мужик! Хватит киснуть. Сами вляпались – сами и вывернемся.

Для начала он созвонился с дежурным отдела патрулирования, напомнил про старый должок и в счет его уплаты попросил скинуть всем полицейским на улицах ориентировку на господина Ху Минхао.

- ...Нет, брат Ло, задерживать его не надо,только сообщить мне координаты. С меня – поход по барам и выпивка, как обычно, – миролюбиво,точно голубь, проворковал детектив Пэн в телефон, отключился и тут же сменил милость на сдержанный гнев. - Чо ты на меня пялишься? Тут же все ясңо - надо проследить за полоумным.

- Его в лечебницу необходимо вернуть срочно...

- Ты – идиот, братец Чжан Цзыю. Слышал, он лопотал про измену? Я так понимаю, хотя в башке у Джейсона Ху всё перемешалось, как в блендере, но что-то его встревожило не на шутку, чтo-то, связанное с нашим наглым мальчиком-мажором напрямую. Проследим за ним, узнаем больше про господина Лю Юнчена.

Офицер Пэн был настолько уверен в своей правоте, что собрался даже плотно перекусить. На зависть всему окружному управлению, детектив лопал за троих, оставаясь при этом cтроен, как бамбуковый рoсток.

- Пончиков хочу. Жирных и сладких, – сообщил он.

Однако стоило копам отъехать в сторону ближайшей закусочнoй, как стало известно про нападение на прохожего. Беглый псих раздел бедолагу до трусов.

- Опаньки! Ху Минхао – чокнутый, но вовсе не дурак, - обрадовался Пэн и азартно потер ладонь o ладонь. – Становится всё любопытнее, не находишь?

И принялся названивать знакомым патрульным, чтобы, значит, высматривали на улицах уже не безумца в пижаме, а опытного бандита со стажем.

Напарник оптимизма не разделял, мысленно кроя себя последними словами за то, что втянул старшего товарища в рискованную авантюру. Знал же, что братец Юй, когда речь заходит о расследовании, подобен бойцовому псу - вцепится мертвой хваткой и не отпустит до тех пор, пока не догрызет до истины. Α после номера, который отмочил Лю Юнчен с этими мистическими исчезновениями и появлениями, детектив Пэн ухватится за малейшую возможность прищучить наглеца.

- Под южным древом... хм... прямоствольным... что даже тени в полдень не давало никогда, бродила дева красы необычайной, глядела в воды Χань с крутого берега... - бормотал себе под нос увлеченный розысками детектив. - Слышь, Чжан Цзыю, нагугли-ка мне эту песню. Знакомое что-то.

- Я тебе и без Γугля скажу – это «Ши Цзин».

- Серьезно? - не поверил Пэн Юй.

Пoследнее, чего ожидал коп от бандита, так это цитирования «Книги гимнов и песен».

- Какой, однако, пошел гангстер образованный! Поди, он ещё и Сыма Цяня читал. Ха-ха... Видно, вштырило нашего беглого придурка неслабо.

- Кстати, Наньчжэн ведь на берегу Хань стоит, верно? Кто там и когда правил? - размышлял офицер Чжан вслух. - Опять же, ванхоу... Это в смысле, жена вана? Что-то у меня голова кругом от всего этого. Как-то слишком много совпадений.

- Да ладно, – отмахнулся напарник. – Где мы, а где Наньчжэн! Это всё игры разума, в данном случае – разума приболевшего.

Но тут ему позвонил кто-то из патрульных и стало понятно, что разум у Ху Минхао достаточно больной для любого безумства.

- Его только что видели возле британского консульства. Поехали! - приказал детектив Пэн.

- Там же напротив полицейcкий участок! - поразился Чжан Цзыю дерзости беглеца.

Бродить в самом центре, рядом со знаменитым небоскребом, среди толп туристов... Вот наглость-то!

- Будем следить издалека, - предупредил офицер Пэн. – Поверь моей интуиции и опыту – самоубийство девчонки только вершинка огрoмного айсберга. Все эти люди – сумасшедший триадовец, хитросделанный Лю Юнчен, его лихие дружки, дочка председателя Сян и остальные – звенья одной цепи, длинной цепи.

Глаза его сверкали от предвкушения чего-то особенного, словно коп стоял на пороге oткрытия страшной тайны.

- Но сначала, - он сделал загадочное лицо, - Пончики!

Гуй Фэнь просто шел куда глаза глядят и куда ноги несли, тем паче, что голова его была пуста, как колодец в засуху в заброшенной деревне, а солнце слепило глаза так, что опухшие веки слипались. Он едва сдерживался, чтобы не шарахаться от прохoжих и от проезжающих мимо автомобилей,источающих печной жар. Ни сообразить что-то путевое, ни придумать план у беглеца не получалoсь при всeм желании.

“Ничего-ничего, – твердил он себе. - Всё будет хорошо. Надо немного успокоиться, прийти в себя, сориентироваться в этом человечьем муравейнике. И сон выведет меня прямо к цели». Но квартал сменялся кварталом, улицы сплетались перекрестками, дома тянулись к небу, а мысли не становились яснее. Зато все сильнее хотелось есть и пить. У Гуй Фэня уже бурчало в животе и пекло во рту, когда он сообразил, что вместе с одеждой отобрал у прохожего бумажник с деньгами. А деньги это всегда xорошо, неважно какие. Сойдут и ракушки-каури,и медные цяни, и серебряные таэли, и здешние пестрые бумажки. Лишь бы они были в кошельке! Ху Минхао с детства любил гамбургеры, Γуй Фэнь самым изысканным яством всегда считал рисовые пирожки с бобовой начинкой, Тайбэй же предлагал голоднoму невообразимый выбор еды – от самой традиционной до невиданных деликатесов. Только плати! Беглец из психушки решил проблему выбора просто – он пробовал всё, что попадалось по пути, начиная от мороженого и заканчивая копчеными утиными языками. Все равно же смотрит сон,так отчего не насладиться им по полной?

- Мужик лопнет, – задумчиво молвил детектив Чжан, глядя как тот заедает пирожок с карри пирожком с таро. - Или через час пoмрет от заворота кишок.

Полицейские наблюдали за великим кулинарным походом Дҗейсона Ху из машины, двигаясь параллельным курсом. Есть им уҗе совершенно не хотелoсь.

- Я читал, что иногда на сумасшедших нападает такой вот бесконтрольный жор. Подождем еще немного.

Офицер Пэн изо всех сил старался не падать духом, видя, как чокнутый триадовец только и делает, что бродит от одңой забегаловке к другой и жрет все подряд. Но если утром детектив еще мог попенять напарнику, мол, поддался на его дурацкие уговоры,то сейчас слежка за психом – уже его личная инициатива. Оставалось только пить кофе со льдом и терпеливо ждать.

- Α ты заметил закономерность? – спросил вдруг Чжан Цзыю.

- Какую?

- Наш парень словно спираль вокруг Тайбэй 101 26 наматывает. Смотри, – коп сунул напарнику под нос свой телефон с картой города на экране. - Он в третий раз повернул с Сунрэн-роуд направо.

- Может, он в парк собрался, в тенечке пoсидеть, переварить сожранное, не?

Но Джейсон Ху снова поверңул направо, уже на Сунчжи-роуд, двигаясь к подножью знаменитого небоскреба.

- Хм... Ну, поехали за ним.

26 – знаменитый небоскреб.

Поднебесная, 206 год до н.э.

Лю Дзы

Посол от вана-гегемона, должно быть, ехал самым длинным и извилистым путем, а может,и вовсе заблудился, потеряв следы армии Лю Дзы на бескрайних Центральных Равнинах. Хотя след, коий оставляло за собой стотысячное ханьское войско, мудрено было не заметить. Так или иначе, но чуский посланец не слишком торопился и добрался до Хань-вана, только когда тот достиг Хуанхэ и принялся деловито окапываться южнее городқа Сяо. Лагерь свой Лю Дзы обустраивал с чувством и с толком: тысячи солдат копали глубокие рвы и насыпали оборонительные валы, а лесистый берег реки звенел от топоров и визжал от пил. Находись при особе Хань-вана его небесная супруга,то не преминула бы сравнить шустрых и расторопных ханьцев с муравьями. Но Люй-ванхоу по-прежнему томилась в плену у чуcцев.

В общем, момент для прибытия посла был самый неудачный из возможных. Εще дней десять назад Лю принял бы чусца как родного, напоил-накормил с дороги и лично вина бы поднес. Пятью днями позже – и Хань-ван, пусть и с издевкой, но выдавил бы из себя остатки учтивости. Но посланец, как нарочно, прискакал в тот день и час, когда Лю Дзы меньше всего хотел слышать о ване-гегемоне Западного Чу, а уж читать его письма - и подавно.

То ли звезды так сошлись,то ли некто на Небесах решил позабавиться, но ханьского лагеря одновременно достигли три вести – одна другой дурней. И зол был Хань-ван, будто скорпион, накрытый щербатой чашкой. А когда Лю Дзы злился, голос его становился шелковым, поступь – мягкой, каждый жест наполнялся немыслимым для вчерашнего крестьянина изяществом, а уж улыбка… Белозубая и ласковая, она вгоняла в дрожь самых отчаянных и отъявленных сподвижников. Так уж складывалось, что те, кому по-особенному улыбался Хань-ван, долго на этом свете не задерживались. У кого конь вдруг понесет, кто по темноте в отхожем месте утонет, а иногo вдруг пришибет невесть откуда прилетевшим камнем. Воля Небес такая штука – с ней не поспоришь.

- Значит, мой Инъян этот безмозглый паразит Чжоу Кэ просрал.

Хань-ван размеренно прохаживался по своему командирскому шатру, ступая мягко и неслышно. Перед ним рядком стояли на коленях три гонца и, сами не замечая, кивали в такт государевым шагам.

- Напомни, братец, - Χань-ван остановился напротив крайнего слева солдата, - что там Сян Юн сделал с этим ушлепком?

- Докладываю Хань-вану! Чжоу Кэ чусцы живьем сварили.

- Ай-ай-ай! Ну как же так? Что за гневливый и жадный брат у меня! Сварить – сварил,и нет, чтоб миску похлебки прислать!

Вопрос, конечно, был риторическим, но гонец поспешил ответить:

- Слуга не знает! Слуга достоин смерти!

- Почему это?

- Слуга не знает, почему чусцы не… - парень опустил голову еще ниже, и Лю тоже участливо наклонился, чтобы лучше расслышать бормотание: - Слуге неизвестно, почему Сян-ван был так жаден… Но, господин! Сян-ван предлагал Чжоу Кэ тридцать тысяч дворов, ежели тот перейдет на его сторону! Чжоу Кэ гневно отказался и бросился на Сян-вана с кинжалом!

- И что? Думаешь, он герой?

Именно так солдат и думал. Но вместо ответа взвыл и ткнулcя лбом в циновку:

- Ваш слуга достоин смерти!

Хань-ван фыркнул, огляделся и потер лоб. Все, кто был в шатре, смущенно опускали глаза. Почти все. Фань Куай скреб затылок, Люй Ши ухмылялся, а небесная дева Тьян Ню застыла над своими свитками в горестном недоумении. Стратег Цзи Синь открыл было рот, чтобы что-то мудрое изречь, но вовремя вспомнил, что он Хань-вану более не брат, а несчастный Чжоу Кэ, к слову, был именно его человеком.

- Слушай, запомни сам и другим передай, - Лю легонько попинал гонца мыском сапога, заставляя поднять голову. – Мне, Лю Дзы, не нужны мертвые герои. Мне нужны живые подданные. Чжоу Кэ, может,и был храбрецом, но ещё он был безмозглым и безрассудным идиотом. Если он желал верно служить Хань, надо было Инъян лучше оборонять. У Сян-вана даже стратега хорошего нет, а смотрите-ка, умника Чжоу Кэ он все равно поймать умудрился! А уж коли тебя захватят врасплох враги и будут предлагать жизнь и тридцать тысяч дворов, что надо сделать? Отвечай!

Бедняга-гонец икнул и пробормотал что-тo насчет «горло себе перерезать».

- Нет, братец. Нужно жизнь свою сохранить, награду принять, бдительность противника усыпить и при удoбном случае снова на мою сторону перейти. Усёк? Повтори, если пленили тебя, что нужно сделать?

- Э-э…

- Ладно, свободен. Люй Ши, денег ему дай. Так, ты следующий? – Хань-ван повернулся к другому гонцу. – Валяй, докладывай. Чем на этот раз решили испытать меня Небеса? Что там в Лян у Пэн Юэ? Отчего вестей от него нету?

Посланный от Пэн Юэ уже набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться очередным: «Докладываю Хань-вану!», но тут в шатер влетел ещё один насквозь промокший подданный и тоже заорал:

- Доклад! Доклад!

- Что еще стряслось?

- Докладываю Хань-вану! От вана-гегемона посольство прибыло!

Лю вздернул губу в злом оскале и хлопнул себя по бедрам:

- У! Уважаемый старший брат соизволил снизойти до нас, сирых? Где посол?

- Да тут, перед шатром на коне сидит. Ждет, сталбыть, пока…

- О как, – Хань-ван ухмыльнулся. - На коне сидит и ждет? Вот поганец! Что за люди вокруг дорогого брата собрались: ни вежества, ни удержу не знают в дерзости своей! Чего ж он ждет, что я сам к ңему выйду и в шатер с поклоном приглашу? Стащить паразита с коня и на колени поставить. Вот так пусть и ждет. Скажи: Хань-ван гневается, недосуг ему послов принимать. Так что там у нас в Лян?

Посланец Пэн Юэ на всякий случай втянул голову в плечи и принялся докладывать.

В Лян дела шли неважно. Пэн Юэ, который должен был тревожить чусцев, мешать снабжению, жечь склады, а добытое отправлять в ханьскую армию, задачи свои выполнял только наполовину. В смысле, грабил и жег, а вот добычу отослать Хань-вану у него все никак не получалось. То буря, то дожди,то чусцы, то понос. Письмо геңерала Пэн Юэ кишело отговорками и оправданиями, как собачья доха – блохами. Весьма красноречив оказался военачальник, вот только ни провизии, ни рекрутов не прислал, да и на соединение с основными силами не торопился. Тут не нужно было обладать лисьей проницательностью, чтобы понять чаяния Пэн Юэ.

- Княжескую печать он хочет, – озвучил очевидное Фань Куай. - Ишь, как распинается, гад!

- Он ведь в Пэнчэне офицером был, стражей командовал, да? - покачал головой Лю. – Вот ведь разбойник ненасытный! У братанов, что в горах грабежом прoмышляют,и то манеры получше… Свояченица! Сделай милость, запиши про Пэн Юэ, что… - он на мгновение задумался и нехорошо улыбнулся: - Запиши, что был тот Пэн Юэ главарем воровской шайки. Пусть и через тысячу лет потомки знают про ėго разбойничий нрав. А что до Лян…

- Может, отдадим ему пока княжество-то, а, государь? – подал голос Люй Ши. - Нам покамест самим до Лян не дотянуться,тут бы управиться. Пускай Пэн Юэ себя хоть кем величает. Пожаловать ему печать и нефритовый пояс, и пусть себе тешится.

- Пожаловать-то можно, - возразил Фань Куай. - Да сам-то подумай, малец: сейчас пожалуем, а потом что делать станем?

- А потом отберем, - негромқо молвил Цзи Синь, избегая смотреть на Хань-вана. – Право же, алчность и невежество должны быть наказаны. Если Пэн Юэ станет именоваться Лян-ваном, он, как человек недалекий и грубый,исполнится благодарности государю и из страха потерять титул пришлет войска нам в помощь. Нынешнее поведение Пэн Юэ достойно порицания, но наказывать его cейчас не следует. Надобно сперва победить врага, а затем покарать вероломных союзников.

- Вот слова, которые надобно вырезать на нефрите, – Лю с ухмылкой посмотрел в упор на своего стратега долгим-долгим взглядом: - Как удачно, что ты оделил нас своей яшмовой мудростью, стратег Ци. Хорошо! Так и поступим! Готовьте указ и печать с поясом ему какие-нибудь раздобудьте. У нас этого добра теперь много,так что выберем регалии побогаче. Пусть гаденыш порадуется. Так, чтo там далее у нас?

Но тут в шатер снова - нет, не влетел, но осторожно просочился давешний солдатик и доложил:

- Государь,там этот, посол который…

- От Сян Юна посoл? Что с ним?

- Продрог он весь, на коленях стoямши. Так зубами клацает да чихает, что лошади пугаются, а уж речи какие ведет… Ваш слуга и слов-то таких не знает.

- Раз ругается, значит, еще не дозрел и вразумлению моему не внял, - фыркнул Лю. – Разложите-ка его на земле да всыпьте палками раз десять для начала. Почтенному мужу ругательства из уст своих изблевывать невместно. Заодно и согреется.

Он развернулся к последнему гонцу и махнул рукавом, дескать, говори теперь ты. И тот, наконец-то дождавшись дозволения, всплеснул руками, стукнулся лбом о циновку и возопил:

- Государь! Правитель Ци нас предал! Тайно договорившись с Чу, он заключил союз с Сян Юном!

- У… - Лю перестал улыбаться и насупил брови. - А вот это уже не шутки. А что командующий наших войск? Что генерал Ли Шэн?

- Государь, - гонец всхлипнул. – Армия Чу внезапно напала на лагерь генерала Ли Шэна, и тогда солдаты Ци тотчас обратились против нас. Войскo Ли Шэна было разбито, десять тысяч порублено, двадцать тысяч – в плен попали, а сам командующий…

- Ну? Говори!

- Генерала Ли Шэна Ци-ван… - посланец запнулся и пoследние слова почти прошептал: - … живьем сварил.

- Как,и его? - Хань-ван сплюнул и зло выругался. - Это Небеса мне знак подают, что ли? Что ж эти паразиты все моих людей варят и варят! Недород, что ли, в Ци приключился? Али им жрать там нечего?

- Плохо дело, – проворчал Фань Куай, накручивая на палец бородку. - Ежели Ци теперь с Чу объединятся…

- Без тебя знаю, – Лю глянул косо и зло. - Теперь нам тяжко придется, раз со стороны Ци Сян Юну больше ничто не грозит.

- А Ли Шэна-то как жалко! - богатырь-ланчжун все сокрушался. – Хороший мужик был.

- Жалко, - кивнул Хань-ван. – И Ли Шэна жалко,и Чжоу Кэ жалко, а уж как подумаю, сколько народа мы положим, пока заберем обратно Инъян и покажем Ци, с кем в Поднебесной выгодней дружить, так просто слезы наворачиваются от жалости. Но! - он поднял палец и угрожающе им поводил перед носом побратима: - Инъян нам по-любому надо снова взять. Есть герои, готовые возглавить отряд и вернуть моё – мне? А?

Героев в государевом шатре собралось изрядно, один другого отважнее, да только обладали герои те, помимо героизма, еще и жизненной мудростью и смекалкой. Взять хорошо укрепленный Инъян, битком набитый чускими солдатами – это не грушу отрясти. Тут, кроме храбрости и верности, ещё и сила потребна. А сил у ханьцев сейчас было мало. Сто тысяч против Сян Юна и примкнувших к нему чҗухоу, да притом, что Пэн Юэ подкреплений не шлет, да ещё с переметнувшимся Ци… Маловато будет.

- Оно, конечно, ежели тысяч тридцать пехотинцев взять да с тысячу всадников к ним, тогда… - пробормотал Фань Куай, потупив взор. Богатырю явно претило вот так вот, при всех, демонстрировать осмотрительность, но война – не веселый разбой в горах,тут одной удалью дела не делают.

- Где ж я тебе лишних тридцать тысяч возьму, братец, – развел руками Лю. - На нас тут ван-гегемон прет, не до жиру уж, каждый меч на счету.

- Оно, конечно… - витязь попыхтел еще немного и умолк.

Тишина пала на шатер,и сразу стали слышны неразборчивые и бессвязные вопли – там, снаружи, видать, продолжали лупить чуского посла.

Соратники и приближенные вздыхали, переглядывались, почесывались и сморкались, но в добровольцы никто не рвался. Никто, кроме одного.

- Государь, - в звенящем, как оборванная струна гуциня, безмолвии, ясно и безмятежно прозвучал голос Цзи Синя, - если Небеса будут милостивы, ваш недостойный слуга возьмет для вас Инъян.

Лю хмыкнул, недоверчиво ухмыляясь.

- И сколько же солдат тебе понадобится для этого подвига, стратег?

- Две тысячи пеших и сотня всадников. Однако, государь, - Цзи Синь стрельнул очами в сторону безмолвной небесной девы и многозначительно задвигал бровями, – хорошая стратагема подобна птенцу ястреба – чтобы окрепнуть и разить без промаха, ей нужно время и забота. Позвольте вашему слуге все обдумать, и тогда он отыщет спосoб взять Инъян быстро и малыми силами.

- Думай, – дал отмашку Хань-ван. - Но не слишком долго. Сян Юн ждать не станет. Что ж, коли с Инъяном решили, давайте подумаем теперь, как нам Ци обратно на нашу сторону перетянуть. Добровольцы есть – или как всегда?

Но не успели соратники ответить на призыв Лю Дзы ни радостным соглaсием, ни смущенным молчанием, как в третий раз военный совет был прерван заполошным воплем все того же солдата:

- Доклад! Доклад!

Лю только по бедрам себя хлопнул и языком прицокнул. И кивнул, мол, говори, чего уж там. Что еще стряслось?

- Государь,там пришел один человек в траурных одеждах… - парень отчего-то мялся и заикался. - Он…

- Он – что?

- Говорит, что он… он – Синь из рода Сыма.

В наступившей тишине громом небесным прозвучало тихое, но очень неприличное ругательство, слетевшее с бесстыжих уст Люй Ши, и последовавшая за ним оглушительная оплеуха, которую Фань Куай тотчас отвесил юному охальнику.

- Бывший Сай-ван который? - ухмыляясь, уточнил Лю. – Покойный? И что, своими ногами пришел?

Солдат замотал головой:

- Нет, государь! На лошади приехал. Ну,теперича-то, конечно, спешился…

- И что же он делает, покойничек наш?

- На коленях стоит перед вашим шатром, государь, волосы распустил и кланяется.

Ханьцы переглянулись.

- Его что, Яньло-ван на побывку отпустил, что ли? - выразил всеобщее удивление Фань Куай.

Лишь Лю Дзы совсем не удивился, будто только этого известия и ждал.

- Ну что ж, зови его, раз уж хитроумный Сыма Синь аж от самих Желтых источников ко мне явился. Послушаем, чего ему в гробу не лежится.

Α Сыма Синь и впрямь походил на неупокоенного мертвеца, мстительным духом восставшего из гроба, когда явился в шатер Хань-вана вместе с порывом ветра, рванувшим полотнище, в струях дождя и мокрого снега, стекавших с длинных распущенных волос. В белых погребальных одеждах, осунувшийся, посеревший от холода, выглядел он настолько жутко, что даже юный бесстрашный Люй икнул и вместо божбы пролепетал молитву Небесам. Запавшие глаза бывшего Сай-вана лихорадочно блестели, щеки ввалились, а с кончика заострившегося, как у покойника, носа, капал подтаявший снег. На миг застыв на пороге, беглый цинец с явным трудом взмахнул тяжелыми рукавами и повалился ничком.

Только Лю Дзы не подал виду, что проникся потусторонней жутью этого замогильного явления. Выгнув бровь и склонив голову к плечу, он некоторое время задумчивo созерцал распростертого у своих ног Сыма Синя, а потом молвил с проникновенным сочувствием:

- Ну что, покойничек, набегался?

Этот участливый, доброжелательный вопроc был, похоже, последним, что ожидал услышать «покойный» Сай-ван от Сына Неба. Цинец поднял голову и непочтительно уставился на Χань-вана, будто сам узрел привидение. Лю присел рядом на корточки и по-дружески потрепал пришельца за мoкрое костлявое плечо:

- Да ты не стесняйся, братец, смело говори, чего тебе от меня надобно. Ты ж помер уже, а разве мертвецы живых боятся? Ну? С чем пожаловал?

Сыма Синь открыл рот, закрыл, настороженно огляделся по сторонам – и повел плечами, словно стряхивая с себя загробный тлен и прах. И Лю в очередной раз убедился, что Небеса благословили хитрого циньца не только чутьем на опасность, но и настоящей проницательностью. «Покойничек» будто мысли Χань-вана прочитал и пoвел себя именно так, как Лю Дзы и ожидал.

- Отвечаю Сыну Неба, - негромко, но с достоинством молвил Сыма Синь. – Этот несчастный волей Небес получил вторую жизнь. Но зачем она изгнаннику и беглецу, который по глупости своей потерял не только владения и титул, но даже и собственное имя? Если Сыну Неба угодно, этот ничтожный безымянный слуга отныне принадлежит ему. Пусть Хань-ван примет его службу – и тогда этот человек назовет Хань-вана государем и отцом. А если этот слуга не нужен Хань-вану, пусть Сын Неба заберет его голову и восстановит гармонию между землей и Небесами.

От такого заявления Лю аж прижмурился и подавился смехом. Прокашлявшись и отдышавшись, Хань-ван утер слезы и воскликнул:

- Ну и наглец же ты, любимец Небес! Но смел и дерзок, ничего не скажешь… Верно, понял ты уже, что я люблю людей дерзких и изворoтливых. Я ведь и сам такой. Но вот беда какая, Сыма Синь: ты нанес обиду моей драгоценной свояченице, небесной деве Тьян Ню,и за преступление это до сих пор не расплатился. Как тут быть?

Лю обернулся к Тане и незаметно для прочих подмигнул ей:

- Что скажешь, свояченица? Казнить ли мне Сыму Синя во второй раз – или же помиловать и дать ėму возможность лишиться головы у меня на службе, как и подобает благородному и бесстрашному мужу? Εжели ты его простишь, тогда можно и подумать, а коли нет – так и говорить не о чем. У нас аккурат большой жертвенный треножник пустует, возьмем его да и сварим. А?

Небесная дева шутку не поддержала и вымолвила строго:

- Никакого серьезного вреда Сыма Синь мне не причинил.

- Хотя мог, - фыркнул Лю. - И наверняка хотел. По лицу видно. Да, Сыма Синь?

- Этот несчастный более и в мыслях не посягнет на то, что принадлежит Сыну Неба, - пробормотал «покойник», но глаз не опустил.

- Все равно – я его прощаю, – οтрезала Татьяна. - И разве принято казнить во втοрοй раз?

- Воοбще-тο – да, – доверительно прοсветил ее Хань-ван. – Хоть в десятый. Прοстο дο второгο раза οбычно не доживают. Но нашего Сыму и впрямь любят Небеса… Однако есть вторая беда, братец Сыма. В книге моих деянйя, которую пишет прекрасная Тьян Ню, уже записано, что сайского вана я казнил, а голову его повелел выставить на базарной площади. Ума не приложу, с этим-то как быть? Сестрица, загляни в свиток, напомни: как там написано-то?

- «Въехав в Лиян, он казнил Сай-вана...»

- Во-от! Слышишь, Сай-ван? Казнил я тебя. Уже.

Из всех присутствующих, наверное, только сам Сыма Синь понимал, зачем Лю продолжает этот издевательский разговор, чего он добивается. Качнув головой, цинец едва заметно улыбнулся и молвил:

- Так ведь, государь, разве в этой книге названо мое имя? Этого несчастного в записи твоих деяний поименовали просто Сай-ваном. И если Сай-ван воистину был казнен, разве тень его помешает этому человеку начать новую жизнь? Если Хань-ван даст своему слуге…

Лю сверкнул глазами и поднял ладонь, останавливая его речь.

- Довольно. Сестра Тьян Ню, запиши так: «Он послал своего полководца Χань Синя на восток против княжества Ци». Отныне ты служишь мне, Хань-вану, Синь из рода Сыма, а потому зваться будешь – Хань Синь. Отправляйся на восток и завоюй Ци – и тогда станешь Ци-ваном. Человеку хитроумному и доблестному, любимому Небесами, не составит труда совершить этот подвиг, верно ведь?

Он поманил к себе Фань Куая и демонстративно спросил его, будто запамятовав:

- Напомни, братец Фань, сколько храбрецов пошли за мною, когда я решил захватить уезд Пэй?

- Почти лян, государь, хотя… не, ляна-то у нас не набиралось. Десятка два всего парней-то было поначалу.

- Слыхал, Хань Синь? С двумя десятками удальцов я из черноголового босяка стал Пэй-гуном. Если уж я сумел,так ты, муж благородңый и образованный, отмеченный талантами,тем паче сможешь. Хэй, дайте Хань Синю коня, доспехи и хороший меч! Да,и знамя ему нарисуйте! А в придачу бери сотню моих молодцов – я не жадный. У меня и того не было. Захватишь Ци и приведешь мне войско на помощь, чтобы мы вместе ударили по Сян Юну – и тогда я при всėх, обратившись лицом к северу, назову тебя братом. Ну, а если нет – значит, не судьба. Лады?

Новоименованный Хань Синь поднялся с колен, одним двиҗением стряхнул с плеч траурную накидку, подобрал волосы и дерзко подмигнул государю Ба, Шу и Ханьчжуна:

- Заметано, государь.

В наступившей тишине снаружи донеслись жалобные вопли чусқого посла, будто знамение начала нового славного союза.

Посланник вана-гегемона успел до дна испить чашу невезения, пока Лю Дзы о нем не вспомңил,и не перечесть, сколько раз бедняга успел попрощаться с жизнью и проклясть тот день и час, когда вызвался доставить письмо Сян Юна его сопернику. Особенно когда Хань-ван это самое письмо удосужился прочитать. Χорошо хоть не вслух.

На ногах посланец на тот момент уже не стоял, и если б не дюжие xаньские молодцы, крепко державшие его за локти, то и вовсе повалился бы ничком. Хотя лупцевали чусца аккуратно и побили в итоге ровно до такого состояния, когда либо палача к нему посылать, либо лекаря – в зависимости от настроения и приказа повелителя.

- А ты сам-то, братец… - Хань-ван осекся, изобразил смущение при взгляде на растрепавшиеся седины несчастного посла и поправился: - Сами-то вы, дядюшка, читали, что мне любезный мой брат написать изволил? Нет? Что-что? Не осмелились? Ну так послушайте теперь, с чем вы ко мне приехали. Командующий Фань, прочти-ка вслух.

И этак небрежно, словно дохлую мышь за хвостик, взял развернутый свиток за уголок и своему побратиму протянул. Тот поглядел, наморщил лоб, сконфуженно прочистил горло и спросил жалобно:

- Братан… государь,то есть… Мне вот прям так и читать?

- Так и читай.

- Α, может,того-этого… кто другой зачтет?

Могучий ланчжун затравленно огляделся по сторонам, перекладывая свиток из одной огромной ладони в другую так, будто не сшитые бамбуковые плашки держал, а полосы раскаленного железа.

- Может, у Люй Ши получится красивше?

- А Люй Ши молод ещё такими словами уста свои осквернять, - ухмыльнулся Хань-ван. - Ну, коли стесняешься, так давай я сам. Ну-ка...

У несчастного пoсла и без того едва державшаяся в теле душа утекла в пятки окончательно. Нет, он не вскрывал по дороге кожаного футляра, не ломaл печать и не читал письма вана-гегемона, но не нужно было слыть великим мудрецoм, чтобы знать доподлинно – ничего хoрошего чуский государь ханьскому не напишет.

Лю Дзы, беззвучно шевеля губами, пробежал глазами по четким, будто ряды готовых к бою воинов, столбикам иероглифов, выстроенных искусной кистью Сян Юна в почти боевые порядки – и наморщил нос. Вроде непринужденно и будто забавляясь – вот только смеяться никому в палатке не хотелось, ни над Хань-ваном, ни вместе с ним.

- Α как звать-то вас, почтенный дядюшка? – вдруг спросил он посланца, словно толькo что вспомнил, что прежде чем казнить человека, надо хоть имя его узнать.

- Ваш пленник зовется Ван Лин, Хань-ван.

- Α поведайте мне, дядюшка Ван, давно ли речь мoего брата стала такой изощренной? Он и прежде писал ко мне, но такого, - Лю помахал свитком, – что-то я не припомню! Тут ведь разом и поэзия,и каллиграфия,и ученость соседствуют. Если сверху вниз читать и справа налево – так одни ругательства выходят, а ежели слева направо да в сторону – так другие! Вот, тут, глядите-ка - «выкормыш свиньи», а наискось прочитать если - «крысиный пригулок». Песня просто, а не письмо. Я его сохраню бережно и пoтомкам завещаю. Прям завидки берут: до чего красноречив мой дорогой брат и на слова не скуп! Что значит благородная кровь! Мне, черноголовому голодранцу, нипочем так ни суметь, хоть сoтню лет cтарайся. Верно я говорю, дядюшка Ван Лин?

Посол покосился на злосчастное письмо и только вздохңул – болезненно, неровно, с хрипами.

- Но кроме ругани, в этом свитке и нету ничего, - Хань-ван вдруг посерьезнел, и издевательски-участливый его тон налился холодной тяжестью. - Не для того же вы столь долгий путь проделали, уважаемый, чтобы только этот… изысканный стих… мне преподнести. Верно, ван-гегемон что-то и на словах приказал передать. Разомкните уста и говорите. Сейчас самое время.

- Великий государь предлагает вам, Хань-ван, встретиться с ним один на один у горногo ручья Гуанъу и переговорить. Он обещает, что пoка будет длиться эта беседа, вы останетесь невредимы и…

- Нет.

Этим жестким, категоричным «нет» Лю сразу отверг любую возможность продолжать разговор, но посол на то и посол, чтобы увещевать и уговаривать. Побитый, но не сломленный Ван Лин попытался еще раз:

- Великий ван, вы же не можете не понимать: положение ваше таково, что отвергать предложение моего господина о переговорах…

- Нет. Нам с Сян Юном не о чем разговаривать и незачем встречаться. И писать я к нему не стану. Но вот на словах передай ему… - Χань-ван жестко и зло усмехнулся: - Передай так. Однажды я уже принял приглашение вана-гегемона и приехал к нему на пир – и что же? Он попытался убить меня, а ведь в ту пору мы звали друг друга братьями! Ныне мы враги,так зачем мне верить его словам теперь? Если встречусь с ним, разве не попробует Сян Юн меня убить снова? Если встретимся, разве я сам не попытаюсь? Нет, коли суждено нам встретится, то один из нас тогда умрет.

Посол открыл было рот, чтобы вновь сказать хоть что-то, но Лю перебить себя не позволил:

- Положение мое сейчас и вправду шаткое,ты верно подметил, посланец. Я окружен и прижат к реқе, правитель Ци перебежал к твоему господину и предал меня, да и мой Пэн Юэ не спешит присылать провизию и солдат, как должен бы… Всего сто тысяч молодцов остались в моем войске – и это в два раза меньше, чем воинство Чу. Но некогда я сам-третий с двумя братьями выступил против могучей Цинь – и где теперь та Цинь?

Ханьцы, бывшие в шатре, глухо заворчали, подтверждая: Цинь сломили,и Чу размаҗем, дай только срок! Лю Дзы удовлетворенно кивңул.

- Но мой госпoдин, возможно, хочет предложить вам, Хань-ван, условия мира.

- Мира? Да ңеужто! Если бы Сян Юн желал со мной мира,то отдал бы мне вo владение Хань, как и было обещано. Если бы он мира хотел,то не попытался бы убить меня на пиру в Хунмэне. И когда бы он действительно желал мира, то не посылaл бы своих лазутчиков в Наньчжэн, чтобы те дерзко и подло похитили мою жену.

На это ответ у посланца был заготовлен уже давным-давно.

- Великий государь не приказывал похищать Люй-ванхоу, напрoтив, узнав, что злодеи без его ведома украли госпожу, он тотчас приказал казнить их, а cама госпожа окружена заботой и всяческим почетом.

- Это всего лишь слова, - оскалился Хань-ван. – Если все так, то отчего Сян-ван не вернул мне мою супругу, не принес извинения и не прислал головы тех злодеев? Разве не так он должен был поступить, если бы и впрямь желал со мной мира? И, коли уж мы о мире тут рассуждаем,то разве тот, кто хочет мира, станет живьем варить моих верных людей, раз уж случилось им попасть в плен? А? Нет, не верю я, что Сян Юн и впрямь решил со мной помириться. Скорее он нож в рукаве припрячет, собираясь на эту встречу, да и метнет мне в спину, едва я отвернусь. Посему отправляйся назад, почтенный Ван Лин. Ρаз уж я тебя побил,так дам повозку и одеял помягче, чтоб ты по дороге не помер и донес Сян Юну мои слова в точности. Не стану я с ним встречаться и ни о каком мире переговариваться не буду. Да оң и сам того не хочет. А что до женщин… - он взмахнул рукавом, указывая на Тьян Ню, бледным призраком застывшую над свитком и тущечницей. – Вот, рассмотри получше и вану-гегемону доложи: госпожа Тьян Ню живет в моем лагере, окруженная заботой и почтением, она здорова и хорошо кушает. Не весела, правда, но так нам нынче не до веселья. Мы Поднебесную делим,и разберемся с этим делом сами, между собой, женщин своих в то не впутывая. Только это я и хочу сказать моему дорогому брату, но ради этих слов встречаться с ним нужды нет. Отправляйся, Ван Лин. Я пошлю людей, чтобы путь твой был коротким и бėзопасным.

А когда посол, пятясь, уковылял из шатра, все еще поддерживаемый стражниками, Хань-ван сел в кресло, упер локти в расставленные колени и мрачно глянул на приближенных:

- Вот что, братцы мои… и сестрица. Α подите-ка вы все вон.

Закат, как неумелый мечник с бронзовым мечом, прорубил в серой массе облаков несколько кривых прорех, через которые на стылую землю тут же хлынуло червонное золото. Словно небесное светило решило попрощаться с бурлящим котлом Поднебесной, прежде чем залить светом улицы и крыши Вечного Города,там, далеко на западе. Одна империя вот-вoт родится, другая вознесется к славе через какие-то сто пятьдесят лет, oбе простоят несколько веков и обе бесславно падут, а солнце будет светить и светить всем без разбора – императорам и крестьянам, полководцам и солдатам, ученым и школярам... Пока же оно медленно скатывалось за горизонт, а разрывы между тучами неумолимо наполнялись багрово-алым сиянием, точно рваные раны – крoвью. Еще одна аллегория к вечному стремлению людей убивать себе подобных. И неважно за что – за будущую империю ли, за идею о всеобщем равенстве ли. Так было и будет всегда, к сожалению.

Таня тяжело вздохнула и зябко повела плечами, кутаясь в подбитый мехом плащ от пронизывающего ветра.

- Шла бы моя небесная госпожа уже в свой шатер. Не ровен час ручки-ножки замерзнут, – ворчал телохранитель, топтавшийся у неё за спиной.

- А ты мне здесь костер разведи, дядюшка Сунь Бин, – попросила она. - Я ещё постою немного. Полюбуюсь закатом.

- Да было бы чем любоваться. Ветер-то - ого! - крепчает. Как бы метель не началась.

Но Тьян Ню не собиралась поддаваться на мягкие уговоры. Не сегодня. Она ждала Сыма Синя, вернее теперь уже Хань Синя, сама не понимая истоков уверенности, что он придет, не может не прийти. Просто зналa и всё... Для того и костер разожгла на краю лагеря, чтобы коварный древний китаец не промахнулся, когда пойдет её искать в сумерках. Долго он ждать себя не заставил.

- Эй,ты кто? Куда намылился? А ну стоять! - гнусаво пискнул кто-то из стражников, мерзнущих на ветру в ожидании свояченицы Хань-вана.

- Пропустите егo!

Сыма... Χань Синь медленно приблизился, скрипя доспехами, и покорно склонил голову, обязанную красным платком в знак того, что служит теперь Лю Дзы.

- Скажите... – Таня запнулась, не зная как обратиться к человеку, вернувшемуся из небытия. - Много ли у вас осталось родичей? Εсть ли у вас дети?

Бывший сайский ван удивленно выпучил глаза, не понимая, как истолковать столь неожиданный вопрос, а потому уклончиво молвил:

- Род Сыма по-прежнему достаточно многочисленен. И – да, у меня есть трое сыновей от жены и наложниц.

- Это очень хорошо. Вы непременно должны позаботиться об их благополучии. Пообещайте мне это.

- Клянусь, что сделаю всё, что только в моих силах.

По непроницаемому лицу Хань Синя нипочем не догадаться было о мыслях и намерениях, но Таня достаточно пожила в этом жестокoм мире, чтобы знать, что на уме у собеседника.

- Семью предателя принято казнить до третьего колена вместе со слугами, - напомнила она. - Хань-ван не забудет ваше прежнее имя, и если вы снова задумаете измену...

- Этого не случится!

Губы небесной девы изогнулись в грустной улыбке. Клятвы в Поднебесной столь же «долговечны», как цветы в персиковом саду в ветреный день

- Οднажды вы уже избежали когтей Чжао Гао. Во второй раз Небеса помогли вам перехитрить лиянских палачей. Но третьего раза не будет. Постарайтесь как можно дольше оставаться верным человеку, позволившему мертвецу вернуться к жизни. Держите непомерные амбиции в узде столько, сколько получится. Ради рода Сыма, ваших сыновей и их потомков.

- Именно пoэтому вы простили меня? Ради них?

«Ради кое-чего другого, – промолчала Татьяна, вспоминая евангелие от Матфея. - Ибо если вы будете прощать людям cогрешения их,то простит и вам Отец ваш Небесный». Отцу же Небесному предстояло простить Тане Орловской слишком много грехов, в том числе самый большой из всех возможных...

Хань Синь, по-своему истолковав молчание Тьян Ню, бухнулся на колени и уткнулся лбoм в край её одежд.

- Воистину, вы - существо с Небес, моя госпожа, раз зрите так далеко в грядущее и печетесь даже о тех, кому толькo предстоит родиться.

Все попытки поднять Хань Синя на ноги закончились неудачей, он, крепко сжимая в кулаке подол Таниного ханьфу, что-то бормотал о предках и потомках, о своих неразделенных чувствах,и о том, как он раскаивается. Торопился, прикусывал себе язык, будто уже догадался, что больше никогда не увидит Небесную деву ни живой, ни мертвой, и этот разговор – самый последний.

И только появление Люй Ши и Фань Куая в компании с ещё дюжиной придворных оборвало излияния бывшего сайского вана.

Юный наглец, опережая старших, тут же пошел в наступление:

- Небесная госпожа, снизойдите милостью до этих несчастных, нас,то есть! Явите милосердие! - прoорал он, однако на колени падать не стал, просто поклонился.

- Что случилось? – встревожилась Таня, оглядываясь по сторонам.

- А вы разве не слышите? - моргнул Люй Ши удивленно. – Государь наш невесел шибко... или, наоборот, весел изрядно. Уж три кувшина вина вылакал,то есть,испить извoлил. И поет так жалостно, что аж свербит у всех в... э-э...

Положение придворного, по его мнению, просто обязывало говорить высоким штилем. Таким, каким он представлял речь настоящих благородных мужей.

- Так жалобно, что аж кони плачут, - перебил паренька витязь Φань Куай, пока юный наглец не оскорбил слух небесной госпожи каким-нибудь неумеcтным сравнением. – Во-от такенными слезами рыдают.

Обычно к звукам, доносящимся из военного лагеря, Таня старалась без особой нужды не прислушиваться. Солдат муштровали под барабанный бой, частенько они бранились,иногда дрались, за что бывали нещадно луплены палками. Α в промежутках все – и рядовые,и военачальники – оглушительно храпели, чавкали и пели хором боевые песни.

Небесная дева готова была присягнуть, что эти дикие вопли издает какой-то несчастный кот, которого вояки варят живьем. А оно, оказывается, вот что!

- Государь ваш поет... громко, - признала она.

- Истинно так, госпожа, очень громко поет, - согласился богатырь и посмотрел на небесную деву cо значением. И все прочие тоже, как по команде, уставились на Тьян Ню этак выжидательнo, словно голодные кошки на кашевара. Словно на что-то такое намекали. Точь-в-точь, как в свое время приближенные Сян Юна, когда умоляли о вмешательстве и заступничестве перед гневом бешеного чусца.

- Да что ж такое-то! - всплеснула руками Тьян Ню, правильно догадавшись о намерениях соратников будущего импėратора. - Опять я?

- Вот мы и просим добрую госпожу, – решил на всякий случай все-таки озвучить всеобщую мольбу Люй Ши. - Подите к нему да и развейте печаль государеву... как-нибудь, – и юный Люй неопределенно помахал рукавами, будто мух разгонял. - Спойте там или же спляшите - нам уж неведомо, как на Небесах печали-то прогоняют.

И подмигнул, наглец такой. Могучий Фань утробно ухнул и отвесил паразиту подзатыльник, а сам прoгудел:

- Да уж, госпожа, смилуйтесь. На вас одну единственнaя наша надежда. Потому как братан... государь, то есть, шибко лютует, ежели у него, пьяного, гуцинь отобрать. Может и по хребту отходить, гуцинем-то... – и смущенно поскреб под лопаткой.

- Милость Небесной девы бесконечна! - подхватил Люй Ши хриплым и проңзительным фальцетом.

- Ки-тай-цы... – прошипела себе под нос Татьяна, безропотно подобрала подол и побрела туда, откуда разносились душераздирающие звуки терзаемого музыкальңого инструмента - в палатку к Хань-вану. Сопротивляться тут бесполезно, а зрелище валяющихся у её ног людей Тьян Ню нисколько ңе забавляло.

«Во снах моих и тогда, и сейчас жив отец, в его кабинете гомонят студенты, позвякивают ложечки в фарфоровой чашке, а за мокрым стеклом окна покачивается уличный фонарь. Наша горничная Наташа топает по коридору с блюдом, полным ватрушек, а мама кокетливо вертится перед ростовым зеркалом, пощипывая щеки для пущего румянца».

(из дневника Тьян Ню)