— Простите, что вы сказали? — Сейди говорила с расстановкой, медленно.
Дек уставился на нее — глаза как раскаленные угольки.
Его глаза. Ее глаза. Такие тревожно знакомые.
У нее мороз побежал по коже, и она машинально стала закрывать дверь.
— Не делай этого. — Он подставил ногу, не давая двери захлопнуться. — Я вернулся домой… мать. Меня послала Нита Кэрролл. Долгое было путешествие, но вот я здесь.
Имя Ниты Кэрролл поколебало Сейди.
— Я… я не понимаю, — запинаясь, сказала она.
Но она понимала. Двадцать шесть лет назад она родила, и вот оно, ее прошлое, стоит перед ней.
— Тужься, миленькая, тужься.
— Тужусь я. Тужусь. Тужусь.
Лицо залито слезами. Передышка между схватками. Потам снова боль, и ее крики от мучительной боли. Протяжные животные крики, а руками она рвет на себе волосы.
— Помогите мне кто-нибудь. Помогите, пожалуйста.
— Заткни ее, ради бога.
На лицо опускается маска. Газ. Сейди давится, глубоко вдыхая.
Облегчение. Она плывет. Уплывает из телесной оболочки. От боли.
Она тупо глазела на знакомого чужака.
— Лучше вам войти.
А голова лихорадочно работала. Зачем он явился? Что ему надо? Если ждет, что она повиснет на нем, плача от радости, пусть не надеется. Нету нее материнских чувств. Никаких. О господи! Если это когда-нибудь выйдет на свет…
«Может, он хочет денег? Выглядит чудищем. Ни в чем не признавайся. Посмотри, что он знает.
А откуда он может что-нибудь знать? Они мне обещали — те две женщины — обещали, что никто никогда не узнает».
Он пошел в дом за ней следом. Она повела его на кухню, радуясь, что слуги на выходные ушли. По крайней мере она сможет одна с ним разобраться.
— Садись, — сказала она, взяв себя в руки. Она умышленно старалась говорить небрежным тоном. — Знаешь, по-моему, т№ ошибся. Может, скажешь, кто тебя надоумил?
— Была у меня проститутка по имени Джой, — сказал он, закрывая глаза темными плотно прилегающими очками от солнца. — Ее нет сейчас, но я ее любил. И ты ее полюбишь.
Сейди поежилась от страха.
— Что?
— Проститутки одного поля ягоды.
Ее терпение лопнуло.
— Кто ты? Что тебе надо?
— Я твой сын, — спокойно отозвался он. — Ты ведь знаешь.
— Да перестань ты! Сделай милость. С чего ты взял?
— Мне рассказала Нита Кэрролл.
— Я не знаю никого с таким именем.
Он неожиданно развернулся и изо всех сил ударил ее по лицу.
— Врешь, сучья проститутка! — взвизгнул он. — Я знаю правду, а ты мне расскажешь еще больше!
Удар был такой силы, что свалил ее на пол, и она, оглушенная, там лежала, поняв вдруг, в какой находится опасности.
Это не давно утраченный сын. Это какой-то маньяк. А она его впустила в дом.
Элейн энергично расчесывала волосы щеткой. Во всем теле с головы до пят ощущалось приятное покалывание. Нет больше такого, как Росс, — нет. Величайший любовник на свете, когда захочет.
Она по порядку намечала программу на следующую неделю.
Парикмахер, маникюр, спортивный зал — больше не у Рона Гордино, кому нужен Рон Гордино? Может, попробует «Тренировку»
Джейн Фонды или «Все для тела» Ричарда Симмонса. Она тихонечко мурлыкала себе под нос. Позвонит Биби и предложит вместе пообедать. Биби разнесет новость о том, что Росс вернулся, быстрее, чем «Голливуд рипортер».
А как с карьерой Росса? Звонок Сейди Ласаль — отличный знак, хоть она и подпортила лучший секс, что был у них за много лет. Телефон Россу не стал помехой. Он может трахаться и болтать в одно и то же время — искусство, с которым справится не каждый актер.
Ей так хорошо. Росс довел ее до волшебных высот, а потом принял душ и с улыбочкой поехал к Сейди. Он счастлив, что дома. Она счастлива, что он с ней. Вместе они все преодолеют и опять будут наверху.
Ангель взяла такси и приехала на квартиру Бадди утром. Она не сомневалась, что он не будет против.
— Не сказывали, чтобы кого-то впускать, — заворчала горничная. Та, что обычно приходила к Бадди убираться, по болезни не вышла, а сменщицу предупредить о его поручении забыла.
— Но я миссис Хадсон, — возразила Ангель. — И Балд… э… мистер Хадсон меня уверял, что вас предупредил.
Горничная капельку съехидничала:
— Ежели вы его жена, чего ж тогда завсегда тут не живете?
— По-моему, это совсем не ваше дело. — Ангель залилась румянцем, но не отступила.
Горничная приметила ее живот.
— Ладно, — ворчливо согласилась она. — Входите уж. Только ежели обчистите квартиру, с меня шкуру спустят.
Ангель вернулась в жизнь Бадди. Не совсем так, как себе это представляла, но вернулась, и от радости, что опять его увидит, у нее дух захватывало.
Ферди знал, что Сейди на выходные собиралась в Палм-Спрингс. Знал и то, что думала она выехать не раньше десяти тридцати — одиннадцати. Он гордился, что был осведомлен о каждом ее шаге. То, что он узнал от Бадди, можно было ей передать и по телефону, но следует передать лично.
В нерешительности он пребывал только минуту. Значит, надо сменить пляжный наряд на более подходящую одежду. Значит, надо объяснить Рокки, что пикник придется отложить, и Рокки надуется — это как пить дать.
Ферди топнул ногой. Миг неукротимого раздражения. Почему так уж важно, чтобы Сейди немедленно узнала? Господи! Если у него новость и она когда-нибудь разнюхает, что он попридержал новость до понедельника… Это важно, раз связано с рекламными щитами и прочим.
Мадам Ласаль не будет в восторге.
Он сбросил красную тенниску и шорты и поспешил в спальню переодеваться.
Росс ощущал удивительный подъем. Дела идут на лад. Антракт вдали от Элейн пошел обоим на пользу, и теперь он чувствует родство душ, которое, ему кажется, пребудет всегда. Элейн — боец. А не бабенка из Беверли-Хиллз. Любит сорить деньгами и прожигать жизнь, но что-что, а это он знает точно: если понадобится, на нее он всегда может положиться.
Звонок Сейди, на время прервав событие, обоих привел в восторг.
— Передумала, — бурно радовалась Элейн. — Хочет вести твои дела.
Россу пришлось согласиться. К чему же еще призывать в свор особняк утром в субботу?
Он весело вел машину по бульвару Сансет, здоровый, загорелый, пятидесятилетний. В каждой карьере бывают свои взлеты и падения. Он идет на взлет, он ощущает положительные флюиды.
— Мать — проститутка! — Дек плюнул. — Шлюха. Мразь.
Он связал ее, угрожая пустить в ход нож. Крепко примотал к стулу.
Из страха, что ее ударят ножом, она не могла отбиваться. Еще с Тихуаны, со времен врача и злополучного аборта, она боялась крови. В некотором смысле это его вина — если он ее сын, как утверждает.
Маску грубо сорвали. Боль вернулась. И, может, пусть лучше смерть придет, так она истерзана. Кричать — единственное для нее облегчение. Со всех сторон — разные голоса.
— Заткни ее.
— Хочешь, чтобы все соседи в округе ее услышали?
— Отчего так долго?
— Попкой идет, черт возьми.
Снова маска. Ласковый шум в ушах, в носу и в горле, словно смерть зовет ее к себе.
Плывет… плывет…
Отчетливо — действительность.
Мальчик.
— Он не дышит.
— Господи!
— Сделай же что-нибудь, пока не поздно.
Шлепок.
Ничего.
— Не выкарабкается.
— Как бы не так. Нам деньги нужны.
Шлепок.
— Давай же, ублюдочек!
И плач.
Коротенькая передышка.
Удивительно — опять схватка. Она знает, это отходит детское место и скоро все кончится.
Она что было силы втянула в себя воздух, выдохнула в одном протяжном резком вопле, которому, казалось, не будет конца.
Грубоватые руки опять закрепили на лице маску, и еще раз она долгожданно забылась, потеряла сознание.
Когда проснулась, все было кончено. Она лежала в кровати, чистая и помытая, только тупая пульсирующая боль между ног напоминала ей о тяжком испытании. Норин Кэрролл стояла рядом с сестрой Питой. Обе улыбались. Два лица… одно некрасивое и доброе, другое — размалеванное и вульгарное.
— Неприятности твои позади, миленькая, — сказала Норин.
— Ага, не шляйся с кем попало и будешь здорова как бык, — засмеялась Нита.
Она погрузилась в сон.
Она старалась, чтобы голос оставался спокойным. Где-то она читала, что, когда имеешь дело с психом, важно держать себя в руках. И потом она же не какой-нибудь божий одуванчик, а Сейди Ласаль. В ее обществе даже взрослых мужчин подчас бросало в дрожь.
Она подумала о своей очень совершенной системе охраны.
На беду, система была отключена. Вот если б только дотянуться до кнопки «тревога»у кухонной двери, сигнал бедствия зазвенит тогда прямо в полиции.
Дек, бормоча себе под нос, расхаживал по кухне.
Может, попытаться разговорить его? Личное общение — еще один способ продержаться.
Если она и вправду его мать, что же еще может быть более личным? И если это в самом деле так, значит, Росс его отец. А как раз сейчас Росс едет к ней.
Дек перестал расхаживать, плюхнулся на пол и сел, прислонившись спиной к холодильнику.
— Здоровенный домина, — заметил он.
Он ей странно кого-то напоминал. Она не могла понять, кого.
У него ее глаза. Боже! Он напоминает ее, этот чудной, отвратительный незнакомец.
— Я говорю, здоровенный у тебя домина, — повторил он.
— Да. — Она поспешно согласилась.
— Джой бы здесь понравилось.
— Кто это — Джой?
— Моя невеста.
Она сделала усилие, чтобы ее голос звучал как можно естественнее и дружелюбнее.
— Где она? Может, нам ей позвонить и позвать сюда?
Он встал.
— С мужиками трахается. Вот что делает проститутка. Вроде тебя, для любого ноги раскинет. — Слова он произносил безучастно, будто они ничего не значили.
Сейди попыталась перевести разговор, хотя в горле так пересохло, что она еле говорила.
— Как тебя зовут?
Он опять мерил шагами кухню.
— Неважно.
— Нет, важно. Как Джой тебя зовет?
— Джой? — Он остановился с удивленным видом. — Откуда ты знаешь Джой?
— Почему бы тебе не развязать меня, и мы о ней поговорим?
— О ком поговорим?
— О Джой.
— Ссучившаяся проститутка подохла.
— Мне очень жаль.
Дек снова принялся вышагивать, поглощенный своими мыслями.
Она не спускала глаз с кнопки «тревога»у кухонной двери и прикидывала, сможет ли как-нибудь подобраться поближе и нажать.
— Здоровенный домина, — сказал он в третий раз. — Пойду осмотрю его.
— Да, почему бы тебе не осмотреть? — быстро сказала она.
Он выходил из кухни и ее не слышал.
Она вовсю старалась подвинуть стул к черному ходу. Нелегкое дело. Он связал ее электропроводом, который врезался в запястья и лодыжки. И все же дюйм за дюймом она стала продвигаться.