Голубые холмы Синтры

Глава 6

Элинор много размышляла о разговоре с Санчесом. И долго не могла заснуть, вспоминая признания виконта. Она поняла чувства дона Мигела и то, почему он отказал молодому дворянину. Гордость не позволила графу рассказать о вине Карлоты. Он думал, что о семейном позоре известно лишь троим: ему самому, Карлоте и Элинор… не считая тети, у которой гостила Карлота. Но тетя была не в счет. Она жила в уединении и ни с кем не общалась. Знай дон Мигел, что Санчес посвящен в тайну и все равно хочет жениться на Карлоте, очевидно, проблема и не появилась бы. К такому выводу пришла Элинор. Она нашла Санчеса и предложила ему написать дону Мигелу. Он должен был очень тактично упомянуть, что ему известна серьезная причина для отказа графа в его просьбе, но он обожает Карлоту и его совершенно не интересует ее прошлое.

— В конце концов, это просто. — Элинор радовалась, что так быстро нашла выход.

— Кажется, что просто, — засомневался виконт. — Видите ли, Элинор, Мигел начнет настаивать, чтобы я признался, откуда мне известно о Карлоте. Он обожал свою жену, до сих пор оплакивает и чтит ее память. Я не посмею рассказать, как она смеялась мне в лицо и намекала, что Карлота ждет ребенка от этого плута Лоренсо, и как велела забыть Карлоту, потому что теперь она не нужна ни мне, ни кому бы то ни было. — Санчес покачал головой. — Я уже думал о том, чтобы написать дону Мигелу, но отказался от этой мысли.

Элинор нахмурилась, признавая, что в словах Санчеса есть доля правды. Но затем напомнила, что Мигел должен знать правду. Элинор не стала говорить Санчесу о том, что Карлота рассказала ей о ссоре брата с женой. У виконта прибавилось уверенности.

— Он действительно знал, что Дора не исполнила свой долг, — этому есть доказательства. Думаю, Доре здорово досталось. Но даже такие серьезные ошибки не могут убить любовь. А после смерти жены он наверняка все простил и забыл. О мертвых не говорят плохо, Элинор, особенно убитому горем мужу. Нет, я не могу отравить его воспоминания.

— Вы действительно думаете, что он убит горем?

Что она хотела услышать в ответ? — спросила Элинор себя. И все же она знала. Она хотела услышать от Санчеса, что горе графа постепенно проходит, что Мигел приходит в себя после смерти жены. Но ее мечты не могли изменить реальность. А действительность была такова: сердечная рана еще не затянулась, судя по тому, что граф видеть не мог портрет Доры.

— Ему очень хорошо удается скрывать свои чувства. Так ему велит гордость. Но всем известно, что он обожал жену. Иначе и быть не могло. Никто из нас не видел женщины прекраснее. Она ненавидела Карлоту за ее молодость… за красоту. Доре, видите ли, было тридцать пять лет, на год меньше, чем Мигелу.

Вот как было дело. Проблема оставалась без решения. Элинор опять погрузилась в размышления, пытаясь найти выход. Но постепенно в ее мысли вторгся образ жены графа. Девушка не могла больше ни о чем думать и отвлеклась от главной проблемы. Характер этой женщины показался Элинор неприятным. Санчес намекнул на неверность… на «странные взаимоотношения» с одним из служащих ее покойного отца. И этого человека Дора представила невинному пятнадцатилетнему ребенку, а потом оставляла пару наедине, хотя знала, что муж доверил ей заботу о Карлоте. А после случившегося с Карлотой она со смехом намекнула об этом влюбленному в девушку виконту Тейшейре Гонсалу Санчесу де Кавалейру, который был прекрасной партией для Карлоты. Что делает с человеком зависть!

Нет, эта женщина совершенно недостойна такого человека, как дон Мигел… недостойна его высокого положения и его любви. Казалось невероятным, что он мог любить ее. Ведь он наверняка неоднократно наблюдал проявления ее истинного характера, как бы она ни пыталась это скрыть. Просто не придавал этому значения, да и Карлота не говорила ему о неприязни невестки.

— Наверняка так и было, — прошептала Элинор. Она не могла заснуть, хотя у нее слипались глаза. — Иначе он не любил бы ее до безумия.

Она заснула почти на рассвете… и последнее, что она помнила, прежде чем провалиться в спасительный сон, был образ… ее работодателя. Дон Мигел стоял в центре гостиной и смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд от ее лица. Она полностью завладела его вниманием, и, казалось, граф не сознает, что в комнате есть кто-то еще. Кроме их двоих.

Карлота завтракала в постели. Дон Мигел сообщил об этом Элинор, когда она вошла в комнату, где накрыли на стол.

— Она велела это передать… ленивый ребенок! Но вы?.. — Он вдруг заметил тени под глазами Элинор. — Вы не спали? — взволнованно спросил он.

Она покачала головой, взяла салфетку и развернула ее.

— Полагаю, это из-за бурного вечера. — Она с трудом улыбнулась. — Было чудесно.

Его глаза странно вспыхнули.

— Вы не спали из-за волнений бурного вечера? Люди обычно не спят из-за мыслей.

Она немного покраснела.

— Да, из-за мыслей. Они… они встревожили меня… — Элинор остановилась и метнула на него обеспокоенный взгляд. Почему она так сказала?

— Виконт? — предположил он учтиво, но раздраженно.

Элинор моргнула, глядя на него. Что за настроение? Граф выглядел сердитым и сжимал нож в руке, так что пальцы побелели.

— Дон Мигел, — отважилась заговорить Элинор, — меня не привлекает виконт, если вы подразумеваете именно это. — Она опустила глаза и уставилась в тарелку в полной уверенности, что ей сейчас достанется за то, что посмела так с ним разговаривать.

— Пожалуйста, налейте мне кофе, — были его единственные слова.

Она послушалась. Ее рука дрожала. Она едва не пролила кофе. Дон Мигел потянулся через стол и взял у нее кофейник.

— Что-то не так, — заявил граф, ставя кофейник на серебряную подставку. Он положил себе в кофе сахар. — Вы плохо выглядите.

Она с трудом сглотнула. Его тревога принесла боль вместо удовольствия. Надо же быть такой дурой — влюбиться в человека настолько для нее недостижимого! Что, кроме графа Рамиро Висенте Мигела де Каштру, и полюбить некого? Она посмеялась бы над своей глупостью, если бы не эта тяжесть на сердце и боль за других, и за себя. Элинор редко плакала, но теперь почувствовала, что вот-вот польются слезы. Может быть, ей следует извиниться и выйти из-за стола, чтобы не выглядеть смешной и не смущать графа.

— Если я сегодня бледна, — сказала она наконец, — это потому, что, как я сказала, мне плохо спалось.

— Я так и подумал, — напомнил он довольно властным тоном. — Хотите поговорить?

— Нет… то есть… — Она замолчала и заметила, что в его глазах вспыхнуло упрямство. Ее охватила паника. Было очевидно, что он решил заставить ее говорить.

— Да, Элинор, — мягко подсказал он, — то есть?..

Она умоляюще посмотрела на него.

— Почему вы задаете все эти вопросы? — дрожащим голосом спросила она, совершенно забыв, что говорит с работодателем-аристократом. Сейчас он казался ей обычным человеком. — Мои… мои мысли — это мое личное дело. — У нее выступили слезы на глазах, и она быстро замигала.

Дон Мигел пристально смотрел на девушку. Он задумался. Элинор знала, что граф понимает ее печаль. Интересно, перестанет ли он задавать ей эти страшные вопросы. Ее умоляющий взгляд на него не подействовал. Ей вскоре пришлось убедиться. Дон Мигел сказал тихо, но с надменной непреклонностью, дав понять, что сопротивляться бесполезно:

— Я спросил, не хотите ли вы поговорить со мной о том, что вас тревожит. Ешьте завтрак, — приказал он, указывая на грейпфрут в хрустальном стакане, к которому она не притронулась. — Вы можете говорить и есть одновременно.

Она машинально покачала головой, все еще охваченная паникой.

— Дон Мигел… — Начала она, но он тут же ее перебил:

— Я убежден, что все это касается меня. Иначе не стал бы настаивать. — Он заметил, как она вздрогнула, нервно покраснела, и едва заметным кивком дал понять, что имеет представление о теме ее разговора с Санчесом. — Если Санчес не флиртовал с вами, значит, он в чем-то вам признавался.

У Элинор сердце упало. Ее рассказ приведет в ярость дона Мигела — ведь она не имела права обсуждать с гостями ни его самого, ни его сестру… особенно с этим гостем. Элинор вдруг подумала, если бы кто-то другой, а не Санчес с ней беседовал, граф бы и не обратил внимания. Еще Элинор сообразила, что может кое о чем умолчать, и немного приободрилась. Может быть, ей удастся избежать гнева своего высокородного работодателя.

— Вообще-то, — она заставила себя улыбнуться, — он мне и вправду кое в чем признавался. — Отважившись на эти слова, она замолчала.

Дон Мигел быстро взглянул ей прямо в глаза.

— Да? — спросил он очень мягким тоном, в котором слышался приказ продолжать.

— Санчес… виконт… он рассказывал о своей любви к Карлоте. Он очень расстроен, что вы не позволяете ему за ней ухаживать… и он попросил меня о помощи.

Дон Мигел продолжал смотреть в глаза Элинор, но она заметила, что его взгляд ожесточился, а губы скривились в надменной усмешке.

— Так я и думал! Санчес не имел права даже заговаривать об этом с вами — незнакомкой. А вы, сеньорита, не имели права участвовать в разговоре о своих работодателях!

Сеньорита… Как официально! Ничто не могло обидеть сильнее, и слезы вновь затуманили ее взор. Наступившую тишину прервал хриплый крик павлина, который расхаживал по лужайке, белый как снежные хлопья, перед тремя курочками, усиленно чистящими перья клювами.

— Я знала, что вы рассердитесь, — уныло заговорила Элинор. — Поэтому не хотела рассказывать вам о разговоре с виконтом.

Он с необыкновенной надменностью молча взял кусок тоста и положил его себе на тарелку.

— Вам лучше продолжать, — приказал граф. — Я предпочитаю узнать все, хотя мне неприятна эта тема.

Элинор испуганно посмотрела на него. Дон Мигел встретился с ней взглядом, и его серые глаза сузились.

— Больше… больше н-нечего… рассказывать… почти.

— Сеньорита, — почти прошептал он на грани бешенства, — я хотел бы вам напомнить: вы разговаривали с виконтом почти полчаса.

Она залилась жарким румянцем и опустила голову. Значит, хотя граф казался полностью погруженным в разговор с гостями, он уделил долю внимания и паре на диване.

— Мы… мы разговаривали и о других вещах…

Граф так ударил ладонью по столу, что посуда подпрыгнула.

— Я хочу знать все, что говорилось о Карлоте и обо мне!

Все… Вот ужас! Она всем сердцем пожалела, что не остановила Санчеса, как только поняла, что графу может не понравиться доверительная беседа его служащей со знатным гостем. Все… Это значило рассказать… что Санчес знает о ребенке… И дон Мигел наверняка спросит у Санчеса, откуда тот узнал. Ведь он думает, что в курсе были только он сам, Карлота и Элинор. Ему и в голову не придет, что это козни его собственной жены.

— Я не могу рассказать вам все! — порывисто вскочила Элинор, поняв, что с ним произойдет, если она откроет правду. — Пожалуйста, дон Мигел, не просите рассказывать дальше!

Он опешил от ее неожиданного вопля. Охваченная душевным порывом, Элинор не сразу придала значение его пристальному взгляду. Немного успокоившись, девушка поняла: граф явно рассердился еще больше, судя по тому, что его загорелое лицо побагровело, а губы сжались в тонкую нить. Элинор испугалась, увидев, что натворила. Она приготовилась к неприятным последствиям, не ведая, что ее глаза заблестели еще ярче, отражая горе и сожаление из-за неприятной сцены.

— Должен ли я понимать, — дон Мигел был сама ледяная надменность, — что тема вашего разговора с виконтом могла бы нанести мне большую обиду, если бы вы ее открыли?

— Она бы вас обидела, — не подумав, ответила Элинор.

Граф надменно поднял бровь:

— Обидела, мисс?

Мисс… Ну вот, дождалась! Это обращение было еще более холодным и официальным. Элинор закусила губу изо всех сил, пытаясь не расплакаться. Она посмотрела на него. В ее прекрасных глазах отразилось глубокое сожаление. Слезы выступили, несмотря на все ее старания. В полном смятении она достала носовой платок. Промокая глаза, Элинор не обращала внимания на дона Мигела. А тем временем на лице ее собеседника промелькнуло странное выражение, а напряженно сжатые губы отразили угрызения совести. Она лишь отметила, что тон его явно изменился:

— Я прошу вас быть со мной откровенной, невзирая на ваше убеждение, что ваши слова меня… обидят.

Он явно был заинтригован. Это вполне естественно. Ясно, что ему нужно знать все, что касалось Карлоты и его самого. Что же делать? Если она не повинуется, он ее возненавидит. Но если расскажет, он может возненавидеть ее еще больше. А если он отнесется к ней с открытой враждебностью, это будет невыносимо. Он уже обидел ее своим гневом и чопорной официальностью. Теперь она прекрасно понимала, что граф может не остановиться на этом. Но правда будет для него унизительна, а это, в свою очередь, отразится на Элинор. Она глубоко вздохнула, задрожав. Слишком многое поставлено на карту. Девушка, запинаясь, попросила дать ей время на размышление. Она думала позвонить виконту и предупредить его или посоветоваться и что-нибудь придумать, когда дон Мигел спросит, откуда виконту все известно. Но дон Мигел, видимо, догадался о ее мыслях. Потому что он пообещал немедленно ее уволить, если она откажется рассказать ему все… сию же минуту. Элинор изумилась. Ей никогда не приходило в голову, что ее могут уволить. Она, защищаясь, пробормотала:

— Ваша сестра… она опять будет одинока…

Глаза графа спрятались за опущенными веками. Элинор точно знала, что он совсем не хочет ее увольнять, но знала и то, что он не разбрасывается угрозами.

— Если необходимо, я найму ей другую компаньонку. — Теперь он пристально смотрел на нее своими серо-стальными глазами и в них читался вызов. — Я не шучу.

Элинор, смирившись с неизбежным, беспомощно развела руками и рассказала все… почти все. Она умолчала только о том, что касалось его жены.

Лицо дона Мигела оставалось мрачным. Ни один мускул не дрогнул. О чем он думал? — спросила она себя, тщетно пытаясь угадать его мысли. Вглядываясь в лицо дорогого ей человека, Элинор с изумлением поняла, что его гнев испарился. Это немного облегчило тяжесть у нее на сердце. Может быть, желание Санчеса жениться на Карлоте немного залечило раны, нанесенные его гордости. Наконец граф заговорил. Но лучше бы молчал, а не задавал вопрос, которого она боялась больше всего.

— Санчес рассказал, откуда узнал о беременности Карлоты?

Она, не подумав, покачала головой. Этот машинальный жест только отсрочил ответ. Ей пришлось солгать, потому что стальной взгляд графа привел ее в полное замешательство.

— Нет… не рассказал.

— Не лгите!

Она подпрыгнула, чувствуя себя как ребенок, которого в раздражении отшлепали. Щеки девушки залились жарким румянцем.

— Дон Мигел, лучше спросите у виконта об этом сами.

Его глаза сузились и превратились в щелочки.

— Я напомнил вам, что вы говорили с Санчесом около получаса, — обманчиво мягким тоном произнес мучитель, — а то, что вы рассказали, занимает не больше трех-четырех минут. — Не услышав ответа, он продолжил: — Вы понимаете, что почти ничего не добавили к первоначальному рассказу?

Она облизала пересохшие губы, умоляюще посмотрела на графа и слегка покачала головой. Ах, как она хотела, чтобы он понял ее чувства и перестал мучить вопросами!

— Рассказывать почти нечего, дон Мигел. Виконт говорил о своих встречах с Карлотой… когда вы чаще приезжали в это ваше поместье… он надеялся, что ваша сестра влюбится в него. Виконт сожалеет, что не обратился к вам раньше. Но Карлота была таким ребенком… — Элинор замолчала, увидев нетерпение графа. В его глазах опять появился стальной блеск. — Это очень трудно для меня. — Она беспомощно опустила руки. — Мое… положение, дон Мигел…

Он заговорил не сразу, но голос звучал уже не так надменно. Элинор с изумлением подумала, что так со служащей не говорят — доверительно, словно советуясь. Об этом ей пришлось еще раз вспомнить в тот же вечер. Карлота ушла спать, и они остались вдвоем. Дон Мигел настолько расслабился, что доверительно обсуждал с ней испытания, выпавшие на долю его сестры. Элинор даже осмелилась намекнуть, что девушку не следовало оставлять одну. Она вспомнила, когда впервые почувствовала, что ведет себя с графом как равная ему. Сейчас это повторилось — до той поры, пока дон Мигел тихо спросил:

— Санчес, случайно, не упоминал мою жену?

— Да, дон Мигел, упоминал.

— Я понимаю, почему вы говорили с такой неохотой, Элинор… И я ценю вашу заботу о моих чувствах.

Она вздохнула с облегчением и подняла на него глаза, почувствовав себя странно счастливой, хотя должна была страдать от боли.

— Спасибо. — Ее голос немного дрожал. — Я так встревожилась, когда… когда вы разгневались.

Почти незаметная улыбка появилась на его губах.

— Боюсь, что я вспылил, — признался он, — с моей стороны это было неразумно, ведь вы заботились о моих чувствах. — Он еще шире улыбнулся.

Она поблагодарила его, размышляя, что стоило ему вновь назвать ее по имени, как отчаяние рассеялось.

— Вы знали о моей жене до вчерашнего вечера? — вдруг спросил дон Мигел.

После небольших колебаний Элинор призналась, что да. Это были минуты взаимной честности, и она не могла намеренно солгать.

— Карлота как-то проболталась… совершенно случайно, — поспешила она защитить малышку.

Он задумался. Элинор удивилась, увидев, что, вопреки ее представлениям, он явно не испытывает страданий. Его взгляд был скорее жестким, но не страдальческим.

— О моей жене никогда не говорят, — равнодушно произнес граф. — Нет необходимости называть причину. — Он закончил завтрак и откинулся на спинку стула, наблюдая, как Элинор рассеянно кусает грейпфрут — вспомнила, что он велел ей есть. Дон Мигел резко наклонил голову. Она, словно почувствовав осуждение, стала есть быстрее. — Я пришел к собственному выводу о том, как Санчес узнал о беде Карлоты, — нарушил молчание дон Мигел. Он слегка вздохнул. — Но теперь это не имеет значения. Важно то, что Санчес хочет жениться на Карлоте. — Граф задумался и обратился к Элинор: — Вы сказали, он просил вас о помощи?

Она слегка пожала плечами:

— Мы не обсуждали, как именно я могу помочь. Я сказала, что подумаю и попытаюсь найти выход.

— Все дело, очевидно, в моем отказе?

— Да. Видите ли, Санчес… виконт, — слегка покраснев, быстро поправилась она, заметив, что губы ее собеседника слегка скривились, — он знал, почему вы отказали, но не смог вам этого сказать.

— Естественно.

Элинор подумала, что следующий вопрос для дона Мигела будет слишком деликатным. Но все же отважилась и задала его:

— Теперь вы не откажете?

— Очевидно, вам очень хочется, чтобы Карлота вышла замуж за виконта? — он пристально наблюдал за Элинор, видя, как ее глаза затуманились, а губы задрожали.

— Да, дон Мигел, мне бы этого хотелось.

Их взгляды встретились в полной тишине. Элинор первой отвела глаза и нарушила молчание, которое становилось напряженней и тяжело действовало на обоих.

— Я… я понимаю, что больше не буду нужна… — Она быстро заморгала, пытаясь не заплакать. Что с ней? Никогда в жизни она не была такой плаксивой. Элинор, пошатываясь, встала и уронила салфетку на стол. — Извините, — дрожащим голосом произнесла девушка, — я должна… должна…

— Элинор, — дон Мигел шел к ней, — вы будете нужны. — Будто зачарованный, он взял ее за руки и почувствовал, как вздрогнула девушка от его прикосновения. Она сквозь слезы смотрела на него с величайшим изумлением. — Да, моя дорогая, вы будете нужны.

Элинор удивленно покачала головой:

— Я не могу… то есть в качестве кого?

Он нахмурился, о чем-то думая, и сказал с какой-то горькой беспомощностью:

— Не знаю, в качестве кого, но для вас найдется… должность. — Он долго смотрел на ее ладони, словно решая про себя сложную задачу. Элинор ничего не понимала… она только чувствовала, как сильно бьется ее сердце и в груди зарождается надежда. — Обещайте, что останетесь, Элинор, — наконец попросил, вернее, потребовал дон Мигел повелительным тоном. — Обещайте!

— Обещаю, — хрипло ответила она. — Да, конечно, обещаю.

Выражение его лица смягчилось, а улыбка вернула очарование.

— Спасибо, моя дорогая, — тихо сказал он.

Она не успела осознать, что он делает, и удивиться, как он быстро прижал ее руку к губам.