Голубые шинели

— Ну?

— Я оставила кофе на столе, — ответила она.

— Они его пили при тебе?

— Только один, самый главный, он сказал что кофе хороший, и теперь он долго не заснет. А что ты туда положил?

— Тс-с, — зашипел Лео. Ему показалось, что он слышит легкие шаги. Возможно, это был кто-то из их команды. Нельзя было отпускать женщину вперед — ее могли убить свои же, а женщина бы еще пригодилась, она ведь знала, где находится Арнаби. Нельзя и самому было оставаться на месте — не хотелось попасть под быструю руку друга-легионера, а объясняться тут в коридоре — кто есть кто — было как-то не ко времени. Пора было действовать. И Лео, потянув за руку перепуганную женщину, мягко приоткрыл дверь и вошел уже вместе с ней в приемную. Видимо, в кабинете услышали какой-то звук, потому что мужской голос грубо спросил:

— Кес-ке-се?

Ему никто не ответил, тогда он, видимо, встал. Потому что Лео услышал звук отодвигаемого кресла и потом Лео услышал стон.

— Наконец-то, — вздохнул Лео. Наконец-то яд подействовал, и, уже не раздумывая, он швырнул женщину под длинный стол, стоявший тут же, в приемной, и, резко выхватив коротенький УЗИ, ворвался в кабинет. Но стрелять не пришлось. Два человека лежали на столе, уткнувшись носами в собственные ладони, а один валялся прямо на полу.

Здесь еще должен быть четвертый, — вспомнил Лео. Он быстро оглядел комнату и у одной из стен увидел вытянувшегося мужчину, спящего прямо на стульях, приставленных друг к другу. Его грудь мерно вздымалась и опускалась, а дыхание с могучим храпом вырывалось из легких. Лео практически мгновенно оказался рядом с ним и всадил ему окровавленный кинжал прямо под сердце. Храп немедленно прекратился. Человек только еще как бы вздохнул, легонечко дернулся и затих.

Лео распахнул дверь в приемную и буквально нос к носу столкнулся с Ингридом. Тот, сначала в удивлении отшатнувшись, потом, быстро оценив обстановку, ободряющее похлопал Лео по плечу.

— Для новичка у тебя неплохо получается.

— Сейчас должны подойти наши, — заметил Лео, — нам пора искать Арнаби.

— Ты знаешь, где он находится?

— Я — нет. Она — да, — ответил Лео, вытаскивая из под стола дрожащую перепуганную женщину. Она с ужасом посмотрела на четыре трупа, валяющиеся на полу в кабинете президента, потом вопросительно перевела взгляд на Лео и его нового спутника.

— Успокойся, — сказал Лео, — все в порядке, мы пришли вам помочь. Женщина только кивнула головой, не в силах вымолвить ни слова.

— Ну где же они? — занервничал Ингрид, поглядывая на часы. Было уже две минуты сверх назначенного срока.

— Нам бы не мешало как-нибудь тут спрятаться, — заметил Лео, — а то ворвутся, покосят тут всех и вся.

— Ага, — кивнул головой Ингрид, и они оба спрятались за распахнутой входной дверью.

И тут же услышали в коридоре странное сопение. Лео и Ингрид переглянулись, оба напряглись. Женщина снова залезла под стол.

Вдруг кто-то застыл в дверном проеме. Видимо, человек изучал картину. Он позвал:

— Ингрид!

— Все в порядке, — отозвался Ингрид, — я здесь.

Лео и Ингрид вышли из укрытия и увидели третьего своего товарища — он был весь в крови, еле стоял на ногах, вернее, на одной ноге, а из другой сочилась кровь.

— Не повезло? — спросил Ингрид.

— Да, ерунда, сейчас перевяжу.

За следующие три минуты один за другим появились еще трое легионеров.

— Итак, подведем итог, — сказал Ингрид, — один потерян, один ранен. Эй, Ники, — он обратился к раненному, — ты можешь передвигаться?

— Вполне, правда рана глубокая, но я сейчас наложу повязку, — он говорил, пытаясь справиться с ногой, — и я еще повоюю.

— Так, — продолжал Ингрид, — предводитель повстанцев уничтожен, а заодно вместе с ним и еще — сколько? Сколько всего вы уничтожили человек?

Посчитав всех уложенных по дороге к кабинету президента охранников каждым из легионеров Ингрид сказал:

— Итого мы уничтожили без единого выстрела тридцать девять человек из числа повстанцев. Неплохо Однако их осталось еще сто шестьдесят, если уверения женщины справедливы.

Женщина, присутствовавшая тут же, убедительно закивала головой:

— Да, да, их точно двести, я же для них готовила. Я знаю.

— Ну, тем лучше. Итак, у нас в распоряжении два с половиной часа, мы должны уничтожить сто шестьдесят человек и найти Арнаби. Место встречи — этот кабинет через час. Здесь остается Ники, а ты, — Ингрид махнул головой в сторону Лео, — я и женщина, мы отправляемся за Арнаби, Джони нас прикрывает, а остальные, — Ингрид кивнул в сторону оставшихся, — остальные выходят на охоту. Сегодня у нас большая охота. Скальпы приносить не обязательно. Пошли.

И не дожидаясь новой команды все мгновенно растворились в ночном сумраке огромного здания. Лео, Ингрид, Джон и женщина цепочкой, короткими перебежками продвигались по коридору.

Женщина шла впереди. Вереница уже миновала второй этаж, как вдруг впереди послышался окрик:

— Стой, кто идет!

— Это я, — ответила мужественна женщина, — я вам кофе несу.

— Стой где стоишь! — рявкнул в ответ невидимый охранник, — тебя никто не звал. Я сейчас проверю, какой у тебя кофе.

Ингрид сделал ребятам знак рукой, мол, это мой клиент, — потом метнулся вперед, и все услышали шум короткой борьбы, вскрик охранника и затем — тишина. Ингрид внезапно вырос из тишины и прошептал:

— Идем дальше.

Им удалось миновать еще и первый этаж, убив по дороге еще почти десяток охранников, и они приблизились, наконец, к металлической решетке, перекрывавшей вход в подземелье.

— Президента они держат там, — прошептала женщина.

И вдруг ночную тишину прорезала резкая автоматная очередь.

Неожиданно все стихло буквально на мгновенье, а потом начался такой шквал огня, что стало ясно — присутствие посторонних во дворце наконец-то раскрыто.

Звуки стрельбы разбудили и тихо дремавшего на посту у железной решетки, перекрывающей вход в подземелье, охранника. Он резко вскочил, приготовив автомат, и крикнул зачем-то:

— Кто там?

В полной тишине легионеры переглянулись, Ингрид достал фанату, сделал всем условный знак рукой, все мгновенно расстелились по полу, Лео накрыл своим телом дрожащую женщину — и Ингрид, резко выскочив из-за угла, метнул фанату прямо в охранника, успел тоже упасть на землю, прикрыв голову руками. Страшный грохот сотряс все здание дворца. Всех лежавших на полу накрыло горячей взрывной волной — и все снова затихло. Потом из [дубины подземелья послышались голоса.

— Не стреляйте, Арнаби с нами, будете стрелять мы убьем Арнаби, — это истерично, каким-то неестественно высоким голосом кричал один из охранявших президента повстанцев.

Ингрид молчал.

— Есть там кто-нибудь? — снова взвился из подземелья этот высокий нервный голос, — отвечайте!

Ингрид снова промолчал.

Еще некоторое время сохранялась тишина, а потом из глубины подвала раздалась автоматная очередь.

Выждав паузу, Ингрид наконец подал голос:

— Предлагаю всем сдаться. Дворец окружен, сейчас сюда будет введены правительственные войска, Фархи мертв, каждому, кто окажет содействие в сохранении жизни президента Арнаби я лично гарантирую жизнь. Выходите по одному с поднятыми руками.

— Кто ты? — после некоторого молчания отозвался высокий голос.

— Я служу президенту Арнаби, — ответил Ингрид и добавил, — я теряю терпение, выходи, иначе будет хуже.

— Не выйду, — нервно потрескивая ответил осипший голос, — не выйду. Пока жив Арнаби — жив и я. Не выйду.

— Как ты думаешь, он там один? — спросил Ингрид женщину.

Она покачала головой:

— Их там как минимум десять. Я точно знаю. Спасите его! — вдруг взмолилась она.

Ингрид усмехнулся.

Легионеры, пошептавшись, быстро достали противогазы, нацепив их себе на лица, один запасной дали и женщине, которая, не успев ничего спросить, немедленно оказалась тоже в противогазе, а затем Ингрид вынул какую-то гранату и снова метнул ее в глубину подземелья.

И буквально через несколько мгновений из темноты донесся многоголосы отчаянный стон.

Ворвавшись в подземные казематы, легионеры короткими выстрелами добивали корчащихся на полу людей — их действительно было десять, еще одним выстрелом Лео сбил замок на клетке, в которой держали Арнаби. Он, как и его мучители, тоже корчился на полу, растирая глаза, Лео быстро и легко подхватил президента и поволок вон из подземелья, не обращая внимания уже на своих товарищей.

Женщина бежала за Лео, не отставая от него ни на шаг.

Ему удалось подняться без помех на третий этаж, когда его догнал Ингрид. Уже вместе они дотащили президента до его кабинета, и, быстро бросив его на пол, коротко приказав женщине омыть все тело президента холодной водой, и приказав Ники, ослабевшему и потерявшему немало крови, охранять эту парочку пуще жизни, снова выскочили на улицу. Огромный сад вокруг дворца то тут то там озарялся вспышкам и выстрелов.

Лео сказал:

— Ингрид, держись меня, не уходи.

— Нет, — бросил тот, — мы должны действовать в одиночку.

— Держись меня, — еще раз сказал Лео, и в его тоне было столько силы, что Ингрид оторопел.

— Ты, кажется, забыл, кто тут командир.

— Если мы сейчас рассредоточимся — то больше уже никогда не увидим друг друга в живых. Ты понял? Иди сюда, я сказал! — гаркнул на него Лео и вдруг, поднявшись во весь рост заорал:

— Повстанцы, вы предатели Родины, дворец окружен, живым отсюда не выйдет никто, сдавайтесь!

— Ты что одурел? — зашипел Ингрид, но не успел закончить фразу, так как вынужден был вжаться в землю — то место, где они находились, просто-таки заливало автоматным огнем.

Лео, быстро переместившись в сторону, выхватил фанату и швырнул ее прямо туда, откуда шла основная стрельба. Послышался взрыв, потом стоны и проклятья.

Лео еще раз заорал:

— Вы, ублюдки, я сказал вам, сдавайтесь!

И тут же, отскочив вместе с Ингридом, уже разгадавшим маневр друга, в сторону, снова швырнул гранату туда, откуда послышались выстрелы. А потом, пригнувшись, потащил Ингрида за собой сквозь заросли какого-то колючего кустарника.

— Сейчас мы их поджарим. А заодно и посмотрим, сколько их осталось! — в запале прошептал он, подготавливая к работе болтавшийся у него на спине огнемет.

И через минуту он уже поливал огнем все эти омерзительные заросли, которые немедленно занялись трескучим пожаром, освещая все темное до этого пространство сада. Снова послышались выстрелы Лео немедленно развернулся на их звук и направил струю огня и туда. Ингрид, прижавшись спиной к Лео, прикрывал его с тыла, поливая темноту обильной автоматной очередью.

Короткими перебежками перемещаясь в сторону здания друзья снова укрылись за стенами дворца. В саду наступила невероятная, ничем не нарушаемая тишина — казалось, даже стрекот цикад прекратился.

— Еще раз спрашиваю — остались тут какие-нибудь ублюдки?! — заорал Лео.

Но на этот раз никто ему не ответил. Он прислушался к тишине, и вдруг ему померещился какой-то странный звук. Он поглядел на Ингрида:

— Ты слышал?

— Что? — не понял тот.

— Кажется, где-то завелся мотор.

— Это может быть только у гаражей — они сейчас справа от нас, если верить плану, — кивнул головой Ингрид.

И они оба помчались туда.

У гаражей в полной темноте, не включая фар, толпа повстанцев пыталась забраться в кузова двух здоровых грузовиков, один из которых уже был заведен, а другой все никак не заводился — его мотор чихал и кашлял, но не схватывался.

Ингрид и Лео переглянулись. Они уже знали, что будут делать. Подготовив свои огнеметы, они внезапно двумя огненными струями обрушились на эти грузовики — и потребовалось лишь несколько минут, чтобы огромная площадка осветилась вся отблесками страшного факела из десятков корчившихся людей. Машины тоже загорелись, так и не успев тронуться с места, и еще через несколько мгновений раздались один за другим два оглушительных взрыва.

— Кажется, нам пора к Арнаби, — шепнул Лео Ингриду, поднимаясь с горячей земли, на которой они оба распластались, во время взрыва.

Осторожно, короткими перебежками, они снова оказались во дворе — и беспрепятственно, не встретив никого, вернулись к кабинету президента Они уже видели впереди распахнутую дверь в приемную, но тут Ингрид прижал Лео к стене одной рукой:

— Тихо!

В приемной было как-то подозрительно безлюдно.

— Ники! — позвал Ингрид, но никто не отозвался.

— Есть там кто нибудь!? — заорал Ингрид.

В ответ они услышали тихий спокойный голос:

— Ваш Ники, если этот тот тип с кровавой ногой — он мертв. Я убил его. И я держу свой нож у шеи вашего Арнаби.

— Что ты хочешь? — спросил Ингрид.

— Я меняю свою жизнь на мою.

— Отлично, — отозвался Ингрид, — пусть Арнаби подаст голос.

После паузы они услышали слабый шепот:

— Это я, Арнаби, я все еще жив, но он готов убить меня. Сохраните его жизнь.

— Хорошо, — ответил Ингрид, — я согласен.

Тем временем он дал сигнал Лео, и тот уже тихо крался вдоль стены к приемной кабинета.

— Тогда уйди из коридора, — потребовал террорист.

— Какие гарантии жизни Арнаби ты можешь мне дать? — спросил Ингрид. Он специально затягивал беседу.

— А какие гарантии можешь мне дать ты? — ответил неизвестный.

— Ну, я сейчас войду в кабинет и брошу на пол все мое оружие. Идет?

— Стой! Не входи! — заорал неизвестный, потом, помолчав, добавил уже спокойнее, — хорошо, давай, но только медленно, и учти, любое резкое движение — и президенту каюк.

Ингрид начал медленно приближаться в дверному проему Он прошел буквально в нескольких сантиметрах от Лео, жестом показывая ему, что он все делает правильно.

— Я иду, все в порядке, — медленно и громко говорил Ингрид, — сейчас ты меня увидишь. И я брошу оружие.

Он действительно появился в дверном проеме, застыл там и начал демонстративно снимать с себя все, что было на нем из оружия.

С металлическим лязгом он бросал все это на пол.

— Вот видишь, — сказал он неизвестному, — ничего не осталось. Сейчас ты пройдешь мимо меня, толкнешь ко мне президента, а сам спокойно уйдешь по коридору. Договорились?

Два выстрела раздались почти одновременно — захватчик выстрелил в Ингрида, а Лео выстрелили в захватчика.

Ингрид, застонав, повалился на пол:

— Лео, спасай президента и уходи!

Лео посмотрел на часы — через пять минут над крышей должен был появиться вертолет.

Президент сидел на полу над трупом женщины и рыдал.

— Это была моя дочь, понимаете, моя дочь, — поднял он заплаканное лицо к Лео, — моя дочь.

Лео торопился. Он уже не помнил, как ему удалось дотащить до крыши бессильного рыдающего президента и истекающего кровью Ингрида — но он это сделал.

Из семерых легионеров в той операции уцелело лишь двое — Ингрид, к счастью, выжил, у него было задето лишь плечо. Он написал подробный доклад о героизме Лео, и тому, помимо высокой денежной премии было присвоено очередное воинское звание, а заодно он получил новое прозвище Охотник.

За год Лео побывал на восьми различных заданиях в самых горячих точках мира, имя его было овеяно славой многочисленных побед. Охотник Лео стал элитой французского Легиона. За каждое из поручений он получал от пяти до 10 тысяч долларов, так что счет его в банке рос так же быстро, как и слава легендарного Охотника Лео.

Лео никогда не рассказывал Элен о своих поручениях. Но она понимала: что-то произошло, когда он появлялся у нее в комнатушке с обветренной кожей, израненными руками, и потухшим взглядом.

— Расскажи мне, где ты был, — иногда просила она его, но он молчал.

Что рассказать ей, этой чудесной женщине, этому воздушному эфемерному созданию, самому прекрасному созданию из живущих на земле, что рассказать ей — как пахнет человеческое тело, сжигаемое напалмом, как трепещет в твоих руках какой-нибудь ублюдок, когда ты стягивает шнурок на его бычьей шее?

Он сбился со счета — скольких человек уже он убил. И не знал — скольких еще убьет. Он старался не думать об этом — ведь он просто был боевой машиной. Он старался об этом не думать. И почти всегда это у него получалось.

Анатолий Михайлович Конягин не имел семьи. Его единственная жена умерла тридцать лет тому назад во время родов, оставив мужу чудного улыбчивого мальчика. Сына Анатолий Михайлович очень любил, он старался сделать все возможное, чтобы тот не чувствовал себя ущербным, лишенным ласки и заботы — ведь мальчик рос без матери. Конягину никогда и в голову не приходило жениться снова — он считал бы это страшным предательством по отношению к умершей жене. Да и к сыну тоже. А потом случилось несчастье. Когда сыну было всего тринадцать лет, он уехал отдыхать в пионерский лагерь. Анатолий Михайлович помнит, как сын уходил из дома. У него всегда будет стоять в глазах эта тощенькая фигурка мальчишки в длинных до колена шортах, в белой рубашке с коротким рукавом, в пилотке с красной звездочкой и пионерским галстуком. На спине у сына был рюкзак. А в руках — сачок для ловли бабочек. И он улыбался отцу:

— Папа, не скучай! — сказал он и больше не вернулся. Он утонул в мелкой подмосковной речке во время пионерского купания.

Жизнь потеряла для Анатолия Михайловича всякий смысл.

Потом, уже позже, когда он стал академиком, его начали звать чокнутым. Над ним всегда посмеивались коллеги, считая его не от мира сего, а кое-кто прямо в глаза говорил ему, что он придурок, и, мол, вообще непонятно, как таким маразматикам дают такие высокие ученые степени. Тем не менее он был выдающимся ученым.

После того как он передал свою формулу этому английскому дипломату, господину Кевину, он стал ждать. Он ждал, когда мир узнает наконец его имя. Но прошла неделя — и ничего не случилось.

Конягин успокаивал себя — нет, говорил он, — такие дела ведь быстро не делаются. Это же серьезная акция — мировое господство. Может быть, еще неделя — и тогда… Но какая-то странная тревога, нехорошее предчувствие, что что-то пошло не так — не оставляло его.

И вот вчера он получил очередное приглашение на какую-то пресс-конференцию.

— Ну их к лешему, — обычно говорил он Мане-домработнице, вот уже тридцать лет живущей у него в доме, — сами пусть ходят на свои пресс-конференции.

Но в этот раз он решил пойти — он знал, что на такого рода мероприятиях часто бывают дипломаты и втайне надеялся, что и его знакомый дипломат, господин Кевин, также может оказаться на этой пресс-конференции.

В фойе Дома Журналистов было, как водится, многолюдно — толклись какие-то, изображающие из себя очень занятых, юные девчушки в коротких юбках с диктофонами в руках, суетились фотокорры, бессмысленно щелкая своими камерами с длинными объективами, чинно расхаживали какие-то пары с дамами под ручку Конягин вошел в фойе и замер в нерешительности. Он знал, что сейчас к нему обязательно подойдет какая-нибудь юная пигалица и начнет задавать идиотские вопросы, но ведь не за этим же он сегодня сюда явился. И вдруг в одном из углов этого фойе он увидел того, кого искал. Господин Кевин беседовал еще с каким-то мужчиной. Конягин вперил свой взгляд в дипломата, понимая, что тот непременно сейчас обернется — так и случилось. Кевин, увидев Конягина, расплылся в дружеской улыбке, извинился перед своим собеседником и направился к академику.

Конягин внимательно смотрел на дипломата и не понимал — что в нем сегодня не так. Но что-то было не так — он это знал. Он это чувствовал.

— Добрый день, дорогой Анатолий Михайлович, — вежливо обратился к нему Кевин.

— Здравствуйте, батенька, здравствуйте, — ответил академик, насторожившись еще более. Даже акцент у этого проклятого дипломата звучал сегодня как-то более мягко, что ли. Да и вообще он был чересчур вежлив. Более вежлив, чем всегда. Наверное, это дурной знак — видимо что-то там не срастается с мировым господством. Сейчас, небось, начнет извиняться. Академик нахмурился. Зря он поверил ему, этому хлыщу. С другой стороны — сама английская королева уверила его…

Ну ладно, — подумал академик, — надо бы поговорить, выяснить что к чему.

Он взял Кевина под руку и повел его в сторону от толпы.

— Ну-с, батенька, — начал он, — что-то там у вас не клеится?

— Так точно, — даже обрадовался этой фразе Кевин, — мы бы хотели узнать, когда мы получим, вернее, когда вы получите, — тут он запнулся не зная как продолжить.

— Как! — взъярился академик, — у вас разве нет нормальных ученых, которые могли бы разобраться в моей теории? Я так и думал! Вам недостаточно одной формулы. Вам надо все разжевать и в рот положить!

— Ну что вы, Анатолий Михайлович, не кипятитесь, пожалуйста, конечно у нас нет таких блестящих ученых, как вы, но и наши ученые тоже неплохи. Во всяком случае мы верим, что они справятся с вашей формулой, когда мы получим код.

Академик ошалело уставился на Кевина Что он несет! Ведь у них же есть код!

— И что же вам мешает? — спросил он невпопад.

— Ну, — замялся дипломат, — Анатолий Михайлович, вы думаете, мы можем тут говорить спокойно?

— Не несите чепухи. Это просто старый бордель, это Домжур, а не приемная КГБ, говорите что хотите! — совсем одурел от ярости академик, — так что вам мешает?!

— Мы ждем, когда вы получите миллион, а мы сможем получить наконец код, — понизив голос сказал Кевин.

Академик внимательно посмотрел на него и замолчал. Он понял уже, что что-то приключилось, и сейчас хотел сосредоточиться на мгновенье, чтобы понять — в чем причина неточностей. Сейчас он не видел Кевина. Он не слышал никакого окружающего шума — он просто сосредоточился так, как всегда это делал, когда ему надо было решить научную задачу. Вслед за этим его особым состояние обычно приходило озарение. Он никогда не знал — как это случается, он никогда не понимал, почему он приходит именно к таким выводам, а не к другим — но он знал наверняка только одно: то, что рождалось в его мозгу в этот момент, было озарением истины. Он рождал мысль, и она была абсолютно правильной. И сейчас, стоя в углу фойе дома журналистов, он решал очередную задачу в своей жизни.

Кевин с удивлением смотрел на застывшего, оцепеневшего академика и, пытаясь его вывести из этого состояния, спросил:

— Вы хорошо себя чувствуете, Анатолий Михайлович?

Но тот, казалось бы, даже не слышал его. И лишь спустя некоторое мгновенье взгляд академика опять ожил, он посмотрел на дипломата пристально и печально и сказал:

— Вы — не Кевин. Что с ним случилось? Почему он не пришел?

— Он, — начал было двойник и тут же оборвал сам себя, понимая, что это провал.

Конягин постоял с ним рядом еще минуту и заявил:

— Я дал ему дискету и код. Код был у него. А от денег я отказался. Вот так-то, уважаемый господин неизвестный. Прощайте, — и, резко повернувшись, академик побрел к выходу. Он как-то буквально съежился на глазах, сгорбился и постарел.

Академик ехал домой. Он уже знал, что больше ждать нечего. Неважно, что там случилось с этим Кевином, скорее всего, его убили, раз они прислали ему двойника. А то, что это двойник — не было никаких сомнений. Академик не мог бы сказать, почему он так решил, но он это ЗНАЛ. Итак, все блеф, не будет мирового господства, не будет вселенской славы. Ничего никогда уже не будет.

Вернувшись домой он, не раздеваясь, прошел прямо в свой кабинет, закрыл за собой дверь на ключ, включил компьютер, стер всю информацию, связанную с последним своим открытием, потом методично уничтожил, изорвав в мелкие клочья, все свои дневники, где было хоть что-то, имеющее отношение к формуле, потом, устало вздохнув, выпрямился, открыл дверь на балкон, впустив в кабинет струю свежего воздуха и пробормотав:

— Как же здесь душно, душно, нестерпимо душно, — вышел на балкон, вздохнул полной грудью, посмотрел на колышущиеся под ним верхушки берез и, закрыв глаза, перегнувшись через перила, уронил свое тело вниз.

Он умер по заключению врачей еще в воздухе от разрыва сердца.

Тетя Маша, домработница, горько плакала над холодным тупом на панихиде и причитала:

— Спасибо тебе, Господи, что он не чувствовал боли.

Полковник был вполне доволен собой. Он собирался в очередной отпуск, который планировал провести с ненаглядной супругой на Канарских островах.

— Генаша, — щебетала томно его жена, рисуя себе оранжевые губы, — ты знаешь, сейчас в моде иметь дома старинных фарфоровых кукол. А у меня их нету. Ты слышишь? Дорогой?

Конечно, он слышал, но отвечать ей не хотелось. Она хочет фарфоровую куклу — да пусть купит, денег, что ли, не хватает? Нет, ей надо, чтобы он в этом процессе поучаствовал. Ну это, положим, она перебьется. Но куклу пусть купит. Особенно, если это модно. Вроде бы — он слышал — жена Волчары уже купила себе какую-то куклу за пятнадцать тысяч долларов на закрытом аукционе и об этом написали все газеты, а журнал «Профиль» даже поместил ее лыбящуюся фотографию. А между прочим жена генерала получше этой Волчариной галоши.

— Ладно, Зоенька, — снизошел наконец генерал, — купи себе что захочешь, хоть даже и куклу, Ласточка, и засунь ее себе в задницу.

— Ну ты и шутник у меня, — радостно зашлась смехом жена, — ну ты и проказник, — и она, присев ему на колени, чмокнула генерала только что накрашенными губами прямо в лоб, оставив там огромный помадный след.

Но генерал не рассердился, он только пожурил свою чаровницу и сам стер салфеткой ее помаду со лба.

На жену полковник никогда не сердился. Нельзя сказать, чтобы он ее любил — но она входила в непременный джентльменский набор. Положено было иметь молодую красивую жену-блондинку, в меру глупую и без меры балованную, и он ее имел. А она имела его — как хотела, и вообще она имела все, что хотела, он ей ни в чем не отказывал. С деньгами в последнее время перебоев не было.

После похорон этого старого педрилы-майора все пошло вообще отлично. За последний год вот уже три раза принимал полковник на подмосковном военном аэродроме контрабандный груз из средней Азии. Почти что полторы тонны наркотиков он передал Волчаре — это вам не фунт изюма. Буряк, ставший уже чуть ли не правой рукой Волчары, наладил активный сбыт товара, включив в цепочку продавцов пацанов из всех московских школ. Зелье улетало, как горячие пирожки. Не прекращал заниматься полковник и торговлей солдатиками на прокат. Даже не столько уже из-за денег, сколько по привычке — да и к чему бросать налаженный бизнес.

Переворотов в правительстве больше не ожидалось, правда, некоторые изменения в руководстве Министерства обороны произошли, но с точки зрения генерала — к лучшему, во всяком случае, все нужные ему люди остались на своих местах, продолжая исправно покрывать его грязные делишки за немалую мзду.

Про эту дурацкую историю с Тимошей и какой-то там пленкой он уже и думать забыл.

В принципе тогда Волчара провел настоящее расследование. Прошел по следам этого Тимофея вплоть до самой Польши — даже выяснил, что тот пробрался туда по фальшивым документам и потом с попутной машиной свалил в Германию, но на этом его следы терялись.

Впрочем, появись он даже сейчас, ему грозит трибунал, а этой поганой пленкой он может подтереться, ему никто не поверит. Да и дипломат этот уже давно отбыл из страны. Так что жизнь прекрасна и удивительна.

Завтра — вылет на Канары. А по возвращении надо будет принять новую партию товара для Волчары — это будет уже самая большая одноразовая партия. И куш с нее полковник получит немаленький.

Мысль о будущих барышах приятно грела душу, и полковник, радостно улыбаясь своим мыслям, больно ущипнул жену за задницу.

— Ой, ты что делаешь, дурак! — взвилась она.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — ответил генерал и ущипнул ее еще раз.

Я стоял на палубе быстроходного военного морского катера, упорно вглядываясь вдаль. Это задание было на первый взгляд простым, я должен был сопровождать в Ливию груз, поставляемый туда Францией в обход эмбарго. Большой грузовой корабль вез на борту запрещенные к поставке станки для нового химического производства Всего-то от берегов Франции до ливийского порта было два дня пути по Средиземноморью, не слишком беспокойному месту в мировом океане, но мое чутье, которое никогда еще не подводило меня, заставляло почему-то быть особенно внимательным и собранным. Да, мое чутье — это как талант выживания, ведь если б не это, я бы, наверное, давно уже свернул себе шею в этих передрягах, куда меня посылали. Ну и конечно именно благодаря этому животному чутью я и получил свою кличку Охотник. Так зовут меня в легионе, и, честно говоря, мне это нравится.

Мне вообще нравится моя жизнь, потому что я все время кому-то нужен. Я все время делаю что-то геройское, одним словом, я веду жизнь настоящего мужчины. И при этом в минуты отдыха я могу прийти к любимой женщине, которая всегда ждет меня, и поцеловать ее нежные плечи, погладить ее струящиеся волосы.

Мысли об Элен несколько отвлекли меня от обзора горизонта, хотя я, конечно же, знал, что это пустое занятие, в рубке есть специальные приборы, и с их помощью можно увидеть значительно дальше, чем я пытаюсь сделать это невооруженным глазом. Да, черт, все отлично. Море спокойно. Горизонт чист, но почему же мне так не по себе?

Плевать, я начинаю нервничать, может быть, надо попроситься в отпуск? Все — таки год непрерывных заданий, где часто из целой роты легионеров лишь я один оставался в живых — это что-нибудь да значит. Да нет, просто надо побыстрее вырваться к Элен. Так и будет — через два дня я вернусь в гарнизон и тогда…

Наверное, я слишком много думал об Элен, стоя тогда на палубе, иначе бы я непременно заметил, как справа по борту из воды неожиданно появился какой-то огромный металлический полукруг. И уже через какое-то мгновенье я, бултыхаясь в обычной рыбацкой сети, как рыба, был затянут в люк этой подводной лодки, и вместе с нею погружался на дно морское.

Все произошло так молниеносно, что я долго не мог понять, где же я нахожусь, и только когда меня, связанного по рукам и ногам, обезоруженного и избитого, приволокли в каюту капитана этой подводной лодки, я начал понимать, что меня похитили. Причем не случайно — за мной охотились. Кому-то был нужен именно я.

И вот меня ввели в какую-то каюту, где за столом сидел, видимо, капитан, судя по его мундиру. Он был смуглый, с курчавыми волосами — по виду типичный араб. За время моей жизни во Франции я научился безошибочно определять их.

Некоторое время он молча смотрел на меня. И тоже молчал.

Наконец он первым нарушил затянувшуюся паузу:

— Имя, фамилия, род занятий? — отрывисто спросил он.

— Лео Спенсер, наемник французского легиона, — спокойно ответил я. Еще в учебке в легионе нас раз и навсегда научили — в случае пленения отвечать правдиво на все вопросы. Мы наемники, а не борцы за идею. Никто не ожидал от нас проявления героизма в виде запирательства во время допроса. И потом — к чему? Что мог знать обыкновенный, пусть даже и элитный боец легиона? Друг друга мы знали только по именам, которые, как водится, были фальшивыми, о предстоящем задании мы узнавали только в день его получения, а о тех заданиях, которые мы уже выполнили, рассказывать можно было сколько угодно, потому что это все в прошлом и давно стало достоянием всех разведок мира. Кому это было интересно?

Капитан благосклонно глянул на меня:

— Итак, вы не отрицаете, что именно вы и есть Лео Спенсер, более известный как охотник Лео?

— Да, это именно я.

— Ну что ж, разговор нам предстоит интересный. Так что можете присесть, — он указал рукой на свободный стул.

Я уселся на край стула, сохраняя напряжение.

— Мы много слышали о вас, мистер Охотник, — продолжал капитан, — и пришли к выводу что именно такой профессионал как вы может выполнить наше поручение.

— А в чем оно состоит? — поинтересовался я.

— Нам надо убрать одного человека.

— И для этого вы похищаете солдата иностранного легиона? Что, в мире появился дефицит киллеров? — усмехнулся я.

— Во-первых, мы похищаем не простого солдата, а самого сильного, удачливого и подготовленного бойца. А, во-вторых, простому киллеру наше задание не по зубам. Это может сделать только человек с вашей подготовкой.

— И почему же вы решили, что я соглашусь сделать это?

— Ну, вы же сами сказали, что вы наемник. Вы работаете за деньги. Какая для вас разница — на кого работать? Раньше вам платил французский легион. Теперь будем платить мы.

— Меня это не устраивает, — категорично отрезал я.

— Мы будем платить вам в три раза больше, чем вы получали в легионе.

— Дело не в деньгах. Меня это не устраивает — вот и все. Вы зря тратили время и силы, похищая меня.

— Я бы на вашем месте не был бы так в том уверен. А почему, собственно, вы храните такую верность своему легиону? Вы же даже не француз?

— Именно поэтому, ведь когда я закончу службу в легионе — я стану полноправным французом. В легионе у меня есть будущее. Если, конечно, я доживу до конца контракта, а с вами у меня нет никаких перспектив, ведь я даже не знаю кто вы.

— Ну, всему свое время. Однако, я думаю, что у нас есть и другие аргументы, чтобы заставить вас работать на нас. Ведь могут же быть такие аргументы?

Я хмыкнул, отрицательно покачав головой. Чем меня можно заставить — силой? Но я не боюсь боли, и самое неприятное для них — я не боюсь смерти. Чем же еще?

— Вы думаете, что таких аргументов нет, Тима? — вкрадчиво сказал капитан, и я вздрогнул. Откуда тут могло всплыть мое русское имя? Что за черт — кто они, эти люди?

— Не нервничайте, вы же понимаете, что девушки более чем вы чувствительны к боли, и ваша нежная Элен конечно же рассказала нам, что ваше первое имя Тимофей. Кажется, вы русский, не так ли?

У меня опустилось все внутри. Так вот какой аргумент — Элен. Но как это могло случиться? Как они могли узнать? Кто сдал меня? Ведь из моих друзей по легиону Элен видели и вообще знали о ее существовании всего лишь двое, и то они встретили нас с ней однажды, случайно, в каком-то парижском кафе. Я вынужден был представить им Элен. Один, такой коренастый коротышка, все время пожирал ее глазами, казалось, что он был готов бы трахнуть ее прямо тут в кафе. Его звали Али, ну конечно же — Али, араб, не он ли сдал меня этим ублюдкам? И потом, что значит — девушки чувствительны к боли, они что, пытали ее?!

— Где она? Что вы с ней сделали? — осипшим в мгновенье голосом спросил я.

— Ну, вот видите, — обрадовался капитан, — я был уверен, что мы договоримся. А девушка ваша тут, на борту, с ней все прекрасно, во всяком случае она продолжает хранить вам верность.

Тьфу ты. Ублюдок! Я готов был разорвать его на месте. Я вдруг с остротой понял, что люблю Элен, люблю ее по-настоящему и ради нее я готов сделать все, что угодно, и еще я понял, что не хочу убивать людей просто так. Даже за деньги я не могу поднять руку на человека просто так. Вот если меня посылают на задание, там, как правило, есть какая-то идея. Хотя я раньше над этим не задумывался, может быть, там и не было идеи, но по крайней мере, мне казалось, что была, и кроме того, там я боролся за свою собственную жизнь. А вот так просто пойти и убить человека… Но сейчас было не время для геройства, надо сделать вид, что я готов на все ради Элен и хотя бы выяснить, в какое дерьмо я теперь вляпался.

— Что вы хотите чтобы я сделал? — все так же хрипло спросил я.

— Может быть вы хотите воды? — заботливо спросил капитан, протягивая мне стакан воды.

Я взял его и выпил до дна.

— Ну вот. Я почему-то был уверен что мы договоримся.

Долго и обтекаемо рассказывая мне какие-то арабские сказки капитан наконец-то подобрался к с самому главному — я должен был завтра высадиться на Мальте и убить лидера одного из арабских государств Мохамеда Азафата. Убийство это должно быть совершено в интересах оппозиции этого самого Азафата, и в случае прихода к власти указанные господа гарантируют мне получение гражданства в их благословенном государстве, а также достаток и почет. Ну и конечно, уверил меня капитан, я никогда не останусь без хорошо оплачиваемой работы, ибо такого рода услуги требуются моим новым хозяевам постоянно.

Я напряженно думал — я уже знал, что соглашусь. По сути у меня снова не было выбора — я не мог вытащить Элен с этой проклятой лодки иным способом. Да и кроме того я не мог и сбежать оказавшись на скалистом берегу Мальты — я был обязан вернуться на эту чертову лодку и выйти отсюда уже вместе с Элен. Если она, конечно, тут.

— Ну что ж, думаю, вы подготовили операцию в деталях? — спросил я.

— О, это вопрос профессионала. Если вы согласны, вам немедленно все расскажут.

— Да, я буду согласен после того, как увижу Элен.

— Конечно конечно, — засуетился капитан, — мы так и предполагали, — с этими словами он встал, распахнул дверь в соседнюю каюту, и оттуда вышла бледная, перепуганная, с заплаканными глазами Элен. На смотрела на меня так, будто молила о пощаде.

— Ну что ж, достаточно, — сказал капитан, — и Элен снова увели. Мы так и не сказали с ней друг другу ни слова.

— Хорошо, — спокойно, уже полностью справившись с собой сказал я, — давайте обсудим детали.

— Вот и прекрасно, — капитан нажал кнопку на столе и вызвал по громкоговорящей связи какого-то Измаила. Через некоторое время это человек вошел в комнату. Он пристально посмотрел на меня, словно пытаясь вспомнить что-то. И мне его лицо показалась до странного знакомым, но я отбросил в сторону дурацкие мысли.

— Вы хотите чтобы я убил Азафата, — начал я, — изложите как можно подробнее ваш план.

— О, конечно, — с трудом отрываясь от моего лица сказал Измаил, — прежде всего я хочу, чтобы вы знали, наша террористическая организация называется «Яростный декабрь». Наша цель — восстановить историческую справедливость по отношению к арабам и вырвать из когтей сионизма исконно принадлежащие арабам земли.

— Простите, но это ваши проблемы. Я — наемник. Меня не интересуют причины Меня интересуют детали.

— Для нас причины — это самое главное, — строго сказал Измаил, — без причин нет убийств. Сами по себе убийства бессмысленны. И если вы собираетесь работать с нами, то чем раньше вы это поймете, тем будет лучше.

Я уже понял, что мне не удастся остановить этот словесный понос, и приготовился, как к неизбежному, выслушать его до конца.

А он тем временем продолжал.

— Азафат, этот предатель арабского народа, купленный проклятыми евреями, сто раз заслуживает смерти, и завтра он будет пролетом на Мальте. Он следует из Рима в Тунис. Но поскольку мальтийский орден обещал ему серьезное финансирование, он сделает остановку на острове — и при этом не покинет пределы аэропорта. В этом и есть особая сложность для вас. Вам придется проникнуть в зону VIP мальтийского аэропорта, что, впрочем, не так уж и сложно.

Он разложил передо мной карту Мальты, показал мне точное место, где я буду высажен на берег, объяснил, каким способом я доберусь до аэропорта, детально, до мельчайших подробностей описал устройство аэропорта и то, каким образом можно проникнуть в зал VIP, где состоится короткая встреча Азафата с его собственным послом и министром иностранных дел Мальты.

— Я надеюсь, — иронично произнес Измаил, — что хоть Азафата-то вы знаете в лицо, — тем самым он намекал, что в этом убийстве большой моей заслуги не будет — я просто нажму на курок, а основная заслуга будет его — ведь это он разработал все детали, а я, тупой наемник, вообще ничего не соображаю и может даже этого самого Азафата в глаза не видел.

Я усмехнулся — их великого лидера не знать было невозможно. Такой колоритной личности среди руководителей стран мира надо еще поискать — никто, кроме него не ходит в военном френче «а-ля дедушка Сталин» и в каком-то старом, клетчатом, вечно грязном полотенце, обмотанном вокруг головы и прижатом к ней каким-то узорчатым обручем. Наши бабы в России, как я помню, всегда язвили по поводу этого красавца с вывороченными слюнявыми губами, что, мол, он эту тряпку с головы никогда не стирает. Нет уж, его-то я точно бы ни с кем не спутал. Вот только я не хотел его убивать — мне не было до него ровным счетом никакого дела.

После обсуждения деталей убийства я уселся на табурет и, нагло уставившись на Измаила, сказал:

— Ну, а теперь пора назначить цену.

— Простите? — удивился он.

— Ну — сколько вы мне заплатите за это убийство?

— То есть, а разве жизнь вашей девушки — недостаточная цена?

— У меня таких девушек может быть миллион. И вообще я больше мальчиков люблю, — цинично усмехнулся я, — так что можете оставить ее себе. Мало ли с кем я проводил время в Париже. Ну а поскольку я наемник, то я бесплатно не работаю. Скажем, в легионе мне за такую работу заплатили бы тысяч двадцать баксов. Вы обещали платить больше — ну вот я и слушаю. Что вы мне предложите?

Арабы отошли в угол и пошептались немного на своем языке.

Капитан посмотрел на меня и сказал:

— Я вам не верю. Вы блефуете — вы любите эту девушку.

— Это она вам сказала? — усмехнулся я.

— Это вы ей так говорили, — заметил он.

— Ну, а вы многим женщинам говорили, что их любите и это всегда было правдой? — спросил я. По тому, как капитан отвел глаза, я понял, что попал в точку. Ну еще бы — я знал этих лживых тварей, они готовы были предать отца и мать И я почему то был уверен, что этот Измаил — один из ближайших соратников Азафата.

— Ну хорошо, — продолжил капитан, из чего я сделал вывод, что финансовые вопросы решает он, — ну хорошо, вы получите тридцать тысяч долларов, если выполните успешно наше задание.

— Какие у меня гарантии?

— Какие могут быть гарантии? — изумился моей наглости Измаил.

— Простите, господа, мне кажется, вы чего-то не поняли, вы нанимаете убийцу и почему-то хотите чтобы он все сделал бесплатно, но ведь, простите, я не член вашего коллектива — вашего этого, как его там, яростного декабря, что ли, я просто киллер. Вы мне сейчас выписываете чек на согласованную сумму — и я по нему получаю в приличном банке приличные деньги в свободное от работы время. Естественно, если я не выполню ваше поручение — у меня нет никаких шансов дойти до банка живым, я ведь правильно понимаю?

Они снова переглянулись, пошептались о чем-то, и капитан, удивленно глядя на меня исподлобья, выписал чек на тридцать тысяч долларов, заверив его с собственной подписью.

Я взял чек. Аккуратно свернул его вдвое. Положил в карман своего защитного костюма и сказал:

— Надеюсь, что чек не фальшивый, иначе, господин капитан, у вас в будущем могут быть некоторые со мной неприятности.

— А девушка? — спросил меня капитан.

— Оставьте ее себе, — небрежно ответил я, — а теперь будьте так добры — дайте мне подготовиться к завтрашнему дню — мне нужна еда, карта Мальты и аэропорта, нормальная цивильная одежда, оружие и карманные деньги на такси.

Рано утром следующего дня я уже брел по каменистому берегу Мальты, одетый в белые брюки и белую рубашку. У меня в кармане лежал отличнейший пистолет самой последней конструкции с оптическим прицелом. В карманах легкой куртки, которую я не одевал на себя из-за жары, валялся новенький паспорт на имя гражданина Италии Джузеппе Тилиано с отметкой мальтийской таможни о въезде на Мальту, кроме того у меня было с собой около двухсот мальтийских лир на карманные расходы, что явно превышало необходимую суточную норму, и чек на тридцать тысяч долларов.

Я шел по каменистому пляжу и думал — все ли я правильно сделал. Еще там, в кабинете у капитана, я вспомнил, где я видел Измаила — это был тот самый человек, с которым я столкнулся у дома Кевина лицом к лицу, когда пытался удрать оттуда во время пожара. Я давно уже излечился от наивности и не верил, что такие встречи могут быть случайными. Арабский террорист, фанатик убийств, не мог случайно оказаться рядом с домом, где только что было совершено убийство. Я не был уверен, что он сам убил Кевина. Но в том, что он был к этому причастен — я не сомневался. Я слишком хорошо — на всю жизнь — запомнит труп Кевина с перерезанным горлом в луже дымящейся крови. И, вспомнив это, я уже точно знал, что живой они Элен не отпустят. Более того — я был уверен, что как только я выпущу пулю в Азафата, я тут же упаду сам, сраженный еще чьей-то пулей. Возможно — меня убьет сам Измаил. Может быть, конечно, и кто-то другой, но я думаю — он сам. Единственный способ попытаться сохранить Элен жизнь — это сделать вид, что она мне совершенно безразлична. Я, конечно, не мог рассчитывать, что они мне поверят, но попробовать стоило — и вроде бы я был убедителен. И кроме того, я знал еще одно — если я хочу выжить сам, мне ни в коем случае нельзя стрелять в Азафата. Ни в коем случае. И времени на все про все у меня было не более трех часов. Потому что сейчас было 8 часов утра. А назначенное время убийства — 11 утра. Итого — три часа на все попытки спасти себя и Элен. Если это вообще возможно. И самое главное — я был уверен, что за мной следили. Неважно, что горизонт был чист и в округе не было видно ни одного живого существа — я всей кожей ощущал на себе чей-то холодный липкий взгляд.

Минут через пятнадцать хождения по скалам я выбрался наконец на проезжую часть и, поймав первую же машину, попросил отвезти меня в самый большой храм. Я много слышал рассказов о мальтийских храмах и понимал, что это — единственное место, где за мной невозможно будет следить. И кроме того — это единственное место, которое не вызовет подозрений — что может быть более нелепого: русский сентиментальный убийца идет замаливать свои грехи перед очередной «мокрухой». Разговорчивый веселый водитель довез меня до огромного храма и сказал, что он посвящен Святой Деве Марии и что сама Мальта находится под покровительством этой чудесной девы. Я сказал, что это как раз то, что мне нужно и не кривил душой — помощь Святой Девы мне сейчас совсем бы не помещала. Ранним утром храм был совершенно пуст и мои шаги по роскошному мрамору отдавались гулким эхом. Прекрасно, — подумал я, — лучшего не пожелаешь. Я упал на колени, крестя себя двумя пальцами, как истинный католик, и поглядывая себе за спину — в храм за мной никто не вошел. Значит, если и была слежка — то меня остались ждать снаружи. Я поднялся и быстро подошел к одному из служек:

— Мне надо немедленно позвонить.

— Ну что вы, мистер. Это невозможно — это храм!

— Немедленно, во имя Святой Девы Марии — речь идет об убийстве.

Служка, подняв на меня ошалевший взгляд и сообразив, что, видимо, у меня серьезные проблемы, выразительно посмотрел на свою ладонь, и я немедленно вложил туда купюру в 10 мальтийских лир. Купюра немедленно исчезла в складках его одежды, он кивнул мне и сказал:

— Следуйте за мной.

Мы не торопясь прошли вдоль стен храма. А служка что-то рассказывал мне о том, чем славен этот храм, какой здесь открыт музей с самыми настоящими реликвиями. Так, бормоча, он завел меня, наконец, в какое-то вполне обычное помещение и сказал:

— Сын мой, во имя Святой Девы Марии я готов позволить человеку не только позвонить по телефону. Вы сказали, что речь идет об убийстве — я не мог остаться равнодушным.

— Где телефон? — прервал я его благочестивые излияния.

Он без слов указал мне на стол, на котором среди вороха книг стоял самый нормальный телефон.

Я на минуту задумался — куда мне позвонить: в свое отделение легиона, в местную полицию или в Интерпол? С легионом — я знал это — моя история окончена. Предателей и неудачников, а также вернувшихся из плена не любят ни в одной из армий мира. Местная полиция могла быть под контролем. Интерпол показался мне наиболее надежным местом. А телефон Интерпола в Европе я знал наизусть — как то случайно он попался мне на глаза, и я почему-то решил, что не мешало бы его запомнить. Я выразительно посмотрел на служку.

— Да, сын мой? — вопросил он.

— Мне надо сделать междугородний звонок.

— О, это будет, — заволновался он, прикидывая, сколько еще с меня содрать, но я уже совал в его руку еще десять лир.

— Надеюсь, что этого хватит.

— Безусловно, — подтвердил он, — если разговор будет недолгим.

Я усмехнулся и набрал номер Центрального бюро Интерпола. Некоторое время меня передавали по инстанциям от одного офицера к другому и наконец-то я по тону понял, что попал на того, кто мне и нужен.

Я коротко сообщил ему, что мне поручено сегодня в 11 часов утра убить Азафата. Описал также ему свои приметы — как я одет и где я буду находиться в этот момент и попросил, чтобы меня непременно арестовали за две минуты до убийства. Я спросил его, может ли он это обеспечить, он попросил меня не класть трубку. Я ждал довольно долго. Служка, который стоял рядом со мной и внимательно прислушивался к разговору, делая вид, что ничего не слышит, и только сосредоточенно поглядывал на часы. Я правильно понял его и всунул ему в его лапу еще двадцать лир, чем абсолютно его удовлетворил.

Офицер сообщил мне, что охотник Лео имеется в их картотеке. Также он сообщил мне, что сам не сможет к сожалению присутствовать в мальтийском аэропорту, но что надеется увидеться со мной, и что его мальтийские коллеги уже оповещены.

Я еще раз переспросил его, не надо ли предупредить мальтийскую полицию, но он сказал, что это уже излишне, и пожелал мне удачи.

Уже в аэропорту, куда я прибыл за час до назначенного времени, я успел неплохо перекусить в местном кафетерии. Аэропорт был уютным и чистеньким, таким аккуратным, как будто его построили из детского конструктора «ЛЕГО». Из кафетерия открывалась панорама всего летного поля, и поэтому я видел, как приземлился самолет из Рима, на котором должен был прилететь Азафат, как у трапа самолета выстроилась целая вереница охраны и местных чиновников, устраивавших арабскому лидеру торжественную встречу. Сейчас его — я это знал точно — должны были провести в зал VIP, где и состоятся короткие переговоры. А затем…

Я поспешил туда, где должно было разыграться основное действие. Проникнуть в закрытую зону аэропорта оказалось проще простого, и вот я уже стоял на назначенном мне месте, поджидая выход делегации. Было без пяти минут одиннадцать. Через три минуты меня должны арестовать, а если Интерпол решил, что это веселый розыгрыш? Что тогда? Я не успел додумать до конца эту мысль, как появилась целая группа людей, в центре которой находился Азафат в своей извечной тряпке на голове, а рядом с ним — тут я онемел от изумления — рядом с ним шел Измаил под руку с Элен. Она была ни жива, ни мертва, зато Измаил о чем-то оживленно беседовал с Азафатом. И тут я понял, что я должен сделать, но едва я вытащил пистолет и попробовал прицелиться в Измаила, как наверное добрый десяток полицейских выскочили непонятно откуда, повисая у меня на руках. Вся делегация, находившаяся в пяти метрах от нас, повернула голову на шум, и тут я заорал:

— Держите его!

Измаил схватил Элен и прижал ее к себе спиной, приставив к ее горлу нож.

— Дорогу, — орал он, — дорогу!

— Держите его! — кричал я, пытаясь стряхнуть с себя обезумевших полицейских, и мне почти удалось это, я все-таки выстрелил, но моя пуля летела слишком долго. Она врезалась в его курчавую рожу всего лишь через секунду после того, как он перерезал горло Элен. Два бездыханных тела лежали в луже крови, Азафат мгновенье удивленно смотрел на все это и в следующее мгновенье охрана куда-то увела его. А я остался рядом с этими трупами, я выл и целовал холодеющие ноги Элен и кричал, что люблю ее, стонал и снова выл и при этом точно знал, что все уже кончено, и Элен ушла навсегда…

Все было кончено и Элен ушла навсегда и унесла с собой мою любовь. На ее могиле я поклялся, что никогда не забуду ее. И еще я поклялся, что отомщу за нее и за всех, кого я в этой жизни потерял.

После недолгих разбирательств меня пригласили работать в Интерпол в отдел по борьбе с наркотиками, и я согласился. По крайней мере я знал, что если и придется кого-то убивать, то только отъявленных ублюдков. Кроме того, мне сохранили мое имя, правда поменяли фамилию, и я стал гражданином Бельгии Леоном Дежени, хотя коллеги по работе называли меня по-прежнему — Охотник Лео.

Я прошел специальные курсы для суперагентов и стал считаться одним из самых опытных оперативных работников.

Прошел еще один долгий год моей жизни, прежде чем я получил неожиданно для себя новое и очень рискованное задание — я должен был поехать в Россию и вместе с российским отделением Интерпола перехватить одну из самых крупный партий наркотиков в истории Интерпола, которая должна была контрабандно пересечь границу моей бывшей родины.

В Россию я вылетал из Брюссельского аэропорта. Почему-то я приехал намного раньше времени вылета самолета и долго бродил по аэропорту от киоска к киоску, думая о том, как же вновь ступлю на родную землю, что буду чувствовать, какие эмоции нахлынут на меня. Я вдруг четко, со всеми подробностями вспомнил свой побег. Вспомнил майора, Володю, полковника. За это время я так и не вышел на связь ни с кем из них. По совету Володи просто забыл о том, что такие люди были в моей жизни, забыл даже про мать. И не верил, что когда-нибудь для меня станет возможным снова увидеть их.

Кстати перед отлетом в Россию я детально изложил своему шефу обстоятельства, принудившие меня покинуть родину и сделаться человеком без имени. Больше всего я опасался официальных санкций ко мне как к дезертиру, ну и конечно подозрение в убийстве — тоже не шутка.

Мой шеф несколько удивил меня, сообщив, что никакого убийства английского дипломата в Москве в названном мною году не зафиксировано, более того, он уверил меня, что этот дипломат жив и здоров по сей день и работает сейчас в одной из стран. Что же касается дезертирства, то он уверил меня, что по закону я — гражданин Бельгии и всегда был им. А послать в Россию надо именно меня, потому что это мое дело и, кроме того, он не видит никаких причин, препятствующих этому.

Тут он был прав. Вот уже несколько месяцев я сидел на хвосте у наркомафии из Таджикистана, плотно сотрудничавшей и с Ираном, и с Афганистаном, и даже с Турцией. Практически я имел полную информацию о том, кто, как и когда будет транспортировать эти наркотики, и конечно же я, так много сил вложивший в раскрытие этой сделки, должен был принять непосредственное участие в аресте с поличным в момент передачи денег всех главарей преступного бизнеса.

В России же русскую сторону отрабатывал наш русский коллега. И надо сказать честно, это меня тревожило. Зная, насколько продажна наша полиция, я серьезно опасался, что они могут допустить утечку информации и спугнут самую крупную птицу.

В Москве меня встретил прямо у трапа подполковник Станислав Иванович Кадашев. Мы лично с ним не были знакомы, общались только по телефону. И теперь он с чувством ждал мне руку и говорил:

— Очень рад приветствовать такого знаменитого коллегу на нашей московской земле!

— Спасибо, я также рад встрече с вами, — очень официально ответил я, сдержанно улыбаясь.

— Я, честно говоря, не ожидал, что увижу такого, — он кашлянул, — такого молодого человека. Я думал, что вы, ну, как бы это сказать…

— Да уж скажите как нибудь, — пожал я плечами, — да только какое это имеет значение.

— И по русски вы говорите вообще без акцента, — продолжал изучать меня подполковник.

— Коллега, — усмехнулся я, — я говорю без акцента еще на пяти языках. Включая арабский.

— Да, — вздохнул он, — языки всегда были нашим слабым местом.

Я помолчал, думая, что слабых мест у нас значительно больше.

Весь день в его уютном кабинетике, окна которого выходили во двор огромного мрачного здания в центре Москвы, мы обсуждали план предстоящего захвата партии наркотика. Мы предполагали, что на один из военных аэропортов, расположенных в Подмосковье, на транспортном военном самолете будет доставлена целая тонна чистого готового продукта. Я отлично знал поставщиков, я был уверен в размере партии, то есть, со своей стороны я сделал все, что было возможно Что касается русских — то и они поработали неплохо.

— Мы выяснили основных организаторов всей цепочки. Мелкие реализаторы давно у нас на учете — но их без толку арестовывать: во-первых, они не знают ничего. А, во-вторых, на их место тут же встают новые. Надо рубить с головы А голова-то у нас самая неуязвимая. Голова, можно сказать, не одна — у нас здесь смычка нарисовалась: с одной стороны солнцевская братва, а с другой — генерал российской армии, заместитель командующего округом Геннадий Михайлович Соколов.

— Как фамилия генерала? — вздрогнув, спросил я.

И подполковник повторил имя, фамилию и отчество человека, забыть которого я так и не смог — это был мой командир части, тот самый полковник, тот самый ублюдок, с которого и начались все мои мытарства. Ошибки быть не могло. Я еле сдержался, чтобы не показать, как это имя меня взволновало.

— Что-то не так? — удивился подполковник.

— Нет. Все в порядке, продолжайте.

Итак, ночью мы были уже на месте, недалеко от аэропорта, куда, по нашим сведениям, должен был приземлиться самолет с контрабандным наркотиком. Единственное, чего мы не знали, явятся ли организаторы всего подпольного бизнеса лично проверить прибытие груза или же нет. Шансов на их появление было немного, но, как говорится, нет ничего невозможного. Однако мы зря торчали почти семь часов по колено в болоте, накрываясь маскхалатами — никто так и не явился, зато самолет с грузом прибыл. Военный аэропорт обеспечил отличную посадку, затем груз оперативно разгрузили, и буквально в течение часа с момента приземления самолета наркотик был вывезен с территории аэропорта на военном броневике, который двинулся в направлении Москвы.

— Черт, — выругался подполковник, — началось.

— В чем дело? — удивился я.

— В чем дело? Ты что, не видишь — он поехал по грунтовке, как мы сможем его отследить? Мы же не можем тащиться за ним по этой дороге — тут вообще машины не ездят, ГАИ его не имеет права остановить, ГАИ вообще в этих местах не бывает. Вертолет мы не может задействовать — его засекут в аэропорту, а на спутник у Интерпола денег нет. Можно было бы конечно МВД попросить — но там стукачей полно, давно бы уже всю операцию нам завалили.

Я оторопел — я и забыл, что такое российская невезуха.

— Что ж получается — все напрасно? — я готов был растерзать этого подполковника.

Он хитро усмехнулся:

— Не горячись, коллега, у нас все железно, во-первых, все это сейчас на пленку снято — это, как ты знаешь, даже у нас доказательство. А с машиной сейчас устроим, — и он, вскочив за руль нашей служебной «Волги», поехал вслед за грузовиком.

— Ты же говорил, что опасно держаться всю дорогу за ним, — напомнил я.

— А кто сказал — всю дорогу? — усмехнулся подполковник и, подъехав почти вплотную к грузовику, затормозил, достал с заднего сиденья духовое ружье и, метко прицелившись, выстрелил прямо в борт машины.

— Зачем? — воскликнул я.

— Мы его, понимаешь, пометили. Это пулька такая магнитная с радиомаяком, теперь пусть едет, куда захочет. А вон в том «газике», который за нами тащится — там пульт слежения. Сейчас мы этот броневичок отпустим далеко вперед. И сами тихонечко поплетемся сзади.

Ехали мы долго. И чем ближе подбирались к Москве, тем больше знакомых мест попадалось мне по дороге, и наконец я понял, куда движется грузовик — в ту самую часть где я раньше служил, в Апрелевку. Я сидел и пытался связать концы с концами, теперь-то я понимал, чем помышлял тогда еще полковник, на чем зарабатывал себе на дачи машины и шмотки жене. Но тогда наверняка он торговал по маленькой, а теперь вон на какую партию замахнулся. И еще одно я понял — никто никогда не сможет взять этого генерала с поличным. Мало ли, что там летает и ездит по вверенному ему округу. А всех, кто сгорит на этом деле, он сам растопчет безжалостно. И выйдет чистеньким. А ведь рядом с ним наверняка еще и Буряк, и Зубило, тоже, небось, заматерели, в паханы вырвались.

И давняя, годами сдерживаемая злость, начата душить меня.

— Эй, подполковник, — я дернул своего коллегу за рукав, — скажи мне честно, ведь не сможете вы посадить этого генерала?

— Ну почему же, — уклончиво ответил подполковник, — может быть повезет и сможем.

— А кому-нибудь уже так везло?

— Да пока нет, — честно признался он.

Впрочем, это я знал и без него.

— Ну что ж, придется немножко подсобить российскому правосудию, — подумал я и сказал:

— Короче, коллега, так. Я вижу, вся моя работа идет коту под хвост. Ну, отследите вы партию. Даже изымете ее, а главарей вы уже упустили. Все, мне уже больше тут с вами неинтересно, зря я сюда вообще приехал.

— Ну зачем ты так, — обиделся подполковник, — мы же тоже работаем. Если б ты знал наши условия…

Я усмехнулся.

— Все, коллега, вези меня в гостиницу, дальше работайте без меня.

— Как скажешь, — обиделся уже не на шутку подполковник и, пересев в другую машину, поехал отслеживать грузовик, а меня с водителем отправил в Москву.

Сказать, что я был расстроен — не сказать ничего. Ведь противоборство с полковником для меня было чем-то большим, чем просто борьба с наркотиками. Да и провал самой операции я воспринимал довольно болезненно. Вернее, провала-то не было: партию груза, огромную партию в тонну белой смерти, мы все-таки перехватили — и это был огромный успех. Такого в нашем бюро Интерпола не было уже давно, так что я мог даже гордиться. Но я чувствовал почему-то себя побежденным — а это было то чувство, с которым я так и не привык мириться.

Я ехал в Москву и продумывал план действий. Ведомственная гостиница МВД находилась в самом центре Москвы, но я попросил водителя остановить меня на Смоленке, сказал, что хочу прогуляться. Он пытался было объяснить, что гулять ночью одному по Москве небезопасно, но это вызвало у меня лишь легкую усмешка. Он вынужден был согласиться и уехал, пожелав на прощанье хорошей прогулки.

Я брел по знакомым и дорогим мне местам, с изумлением замечая, что Москва невероятно похорошела за время моего отсутствия. Стала какой-то еще более праздничной и нарядной. Все было закрыто, а мне надо было где-то купить банальную вещь — жетон для телефона.

Я усмехнулся, вспомнив, как однажды ночью — и это был моя последняя ночь в Москве — я тоже искал монетку для телефона. Тогда мне удалось решить эту проблему при помощь кулака. Может попробовать? Я отогнал от себя эту мысль — представил, как нелепо это бы выглядел суперагент Интерпола, колотящий кулаком российский телефонный автомат.

И все-таки мне надо было позвонить. Этот номер я не мог набрать из своего комнаты в гостинице МВД. Я не поленился, легко поймал какого-то частника, который быстренько домчал меня до Курского вокзала, и там уж я без проблем купил несколько жетонов для телефона, подошел наконец к какому-то автомату, набрал номер майора.

Какой-то заспанный женский голос с негодованием ответил мне, что «здесь такие больше не живут», и я страшно огорчился. Неужели майор переехал. Тогда я набрал номер Володи. Он сам снял трубку — его голос я не мог перепутать ни с кем.

— Алло?

— Володя? — спросил я.

Он помолчал в ответ и потом повторил еще раз:

— Алло?

— Володя, это я, скажи, мы можем увидеться?

— Вот чертяга, через час на старом месте. — ответил Володя и немедленно по положил трубку.

Во дает, — подумал я, — все в конспирацию играет. Может, он, конечно, прав, ему виднее. Я посмотрел на часы — конечно же я успевал в тихий скверик с фонтаном у Москва-реки, напротив кинотеатра «Ударник», это было то место, на котором мы договорились когда-то встретиться, если, конечно, удастся.

Володя пришел без опоздания.

— Ты откуда. — спросил он без долгих предисловий.

— Володя, расслабься, — сказал я, — я теперь гражданин Бельгии Леон Дежени, специальный агент Интерпола, отдел по борьбе с наркотиками.

— Круто, — покачал головой Володя, — как тебе удалось?

— Ну это долгая история, — вздохнул я, — а где майор, переехал что ли?

Володя посмотрел на меня печально и сказал:

— Убили его, Тимоша.

И он мне коротко рассказал все, что знал.

— Ну что ж, Володя, спасибо, что пришел, я понимаю, ты мог и не прийти — ведь ты считаешь, что из-за меня потерял друга.

— Брось, Тимофей, — отмахнулся Володя, — не пори чушь, мы ведь знали, на что шли. А за тебя я действительно рад — если хочешь знать, я думал, что у тебя просто не было шансов выжить. Ведь ты и до сих пор не представляешь, во что тогда влез.

— А ты знаешь? — с интересом уставился я на него.

— Да вроде бы, — его лицо скривилось от отвращения, — дело, между нами, мальчиками, хоть и давнее, но отголоски слышны до сих пор. Не думаю, что его сдадут в архив.

— Ты это о чем?

— Ну, о Кевине твоем, дискете и прочее.

— Кстати, а это правда, что Кевина не убили? — спросил я.

— Как, ты и это знаешь? — поразился Володя.

— Я на самом-то деле ничего не знаю, но перед отъездом в Россию я подробно рассказал своему руководству обстоятельства моего побега с Родины и, знаешь что? — я сделал загадочное лицо.

— Ну?

— Так вот, они говорят, что никакого убийства английского дипломата в Москве в тот год не зафиксировано. Более того, уверяют, что Кевин до сих пор жив и здоров, работает дипломатом в одной из стран. Вот этого я понять не могу — я же сам его тело видел с перерезанным горлом в луже крови. Я же не лунатик какой, не мог же я так ошибиться?

Володя усмехнулся и спросил:

— Так что — рассказать тебе все или не надо?

— Ты что, издеваешься?! — вскипел я. — Конечно, рассказывай, я же не смогу дальше спокойно жить, так и не разобравшись в том, что же там произошло.

— Ну, слушай, — сказал Володя, устраиваясь поудобнее на скамейке, — но имей в виду, информация строго конфиденциальная, можно сказать — государственная тайна.

Я хмыкнул.

— Так вот, когда твой Кевин был убит, английские власти по некоторым причинам скрыли это обстоятельство. Через неделю после твоего побега я доложил своему руководству о некоторых известных мне деталях и предъявил сделанную тобой запись. Как ты понимаешь, мне поручили разработку данного вопроса Одновременно английское посольство — еще до того, как твой полковник заявил о тебе как о дезертире — так вот, еще до этого английское посольство запросило у наших спецорганов информацию на некого субъекта, который им кажется подозрительным, потому что крутится целыми днями у входа в их консульство. Якобы. И представь, предъявляют твою фотографию. То есть они пытаются зачем-то тебя найти. Хотя уже точно знают, что Кевин мертв. Зачем, спрашивается, ты им после смерти Кевина? Более того, они посылают гонца к тебе в родную деревню, пытаясь отыскать там какие-то твои координаты, думают, может, ты мать поставил в известность, мало ли чего. Но им, конечно, там обламывается. В это же время на сцене появляется новый Кевин — один в один похожий на убитого. Мы немедленно понимаем, что это двойник. Зачем понадобилось вводить в игру двойника? Мы устанавливаем за ним слежку и выясняем, что буквально на второй день после появления в Москве двойник встречается в Доме Журналистов на пресс-конференции с неким академиком Конягиным и входит с ним в контакт. Нам удается записать их беседу, и она выглядит довольно-таки забавно. Выясняется, что академик Конягин передал настоящему, уже убитому Кевину некую дискету с записанной на ней секретной информацией и коды к этой дискете. Кевин же, который, как нам уже было известно, являлся секретным агентом английской разведки, передает представителю центра, специально прибывшему за этой информацией в Москву только дискету и заявляет, что за коды академик якобы требует миллион долларов. И передаст коды только после того, как эти деньги получит.

— А Кевин, значит, решил зажулить миллион и еще раз нажиться все на той же информации, перепродав ее арабским террористам уже за пять миллионов? — догадался я.

— Точно. Кевин делает копию переданной ему академиком дискеты — и одну отдает своему резиденту а другую пытается продать арабам, но неудачно — в момент передачи дискеты они его грохают. Но при этом они не знают, что к дискете полагаются еще и коды, а кодов-то у них и не оказалось. Короче, арабы остаются ни с чем, но и английская разведка тоже. Думая, что академик получил чек на миллион долларов, они считают, что надо продолжить с ним контакт и попытаться получить коды после того, как академик получит деньги. Но академик в первую же встречу расшифровывает двойника, заявляет ему что от денег он отказался сразу и что и дискету и коды он передал Кевину одновременно. После этого академик едет к себе домой и выбрасывается с балкона 12 этажа, кончая жизнь самоубийством. Предварительно он полностью уничтожает все свои записи, которые могли бы помочь расшифровать его изобретение. Англичане в шоке. У них остается одна-единственная маленькая надежда, что Кевин попытался куда-то спрятать переданные ему академиком коды. Но самый тщательный обыск его вещей и квартиры ничего не дает. И у них остается последняя версия, которая, кстати, жива и по сей день — что Кевин…

Я оборвал его:

— Стой, стой! Кажется, я начинаю понимать. В тот день он подарил мне очень дорогую вещицу — золотой портсигар. Так ты думаешь, что именно там он спрятал эти чертовы коды?

— И не только я — так думает и английская разведка.

— Так это они, наверное, сидели у меня на хвосте в Париже, а я-то думал, что это люди полковника.

— Люди полковника прошли по твоим следам до отеля «Одеон» в Польше — и там потеряли.

Я с удивлением посмотрел на него:

— А это откуда тебе известно?

Володя хитро улыбнулся:

— Ты что ж думаешь, русский разведчик зря свой хлеб ест?

— Да, — протянул я, — вижу — не зря.

Я замолчал — мне нужно было какое-то время, чтобы все это переварить.

— Кстати, Володя, а что это за информация, которую там… ну, которую академик передал Кевину — это что-то очень важное?

— Это, братец ты мой, уникальное открытие, которое, боюсь, навсегда потеряно для человечества. Пройдет еще может быть много десятилетий, прежде чем ученые вновь смогут дойти до этой формулы, которую создал своим гением академик Конягин.

— А что это?

— А вот это тебе совершенно ни к чему, — уже серьезно заметил Володя. — Ну и что ты собираешься делать дальше?

Я помолчал.

— Да есть у меня одна идея. Понимаешь, судьба ведь странная штука — вот ведь опять пересеклись мои дорожки с этим бывшим полковником, а нынче генералом. И снова он выходит сухим из воды.

Я коротко пояснил Володе суть дела, и он с интересом уставился на меня.

— Что? — удивился я, — что ты на меня так смотришь?

— Ну, просто я знаю, чего тебе очень хочется.

— Да, — я не таился, — да, ты прав, но я не думаю, что это нужно обсуждать тобой.

— А вот тут ты не прав.

— Но, Володя, — я попытался объяснить ему, что я имею в виду, — ты и так достаточно для меня сделал в жизни, я не могу снова подставлять тебя. То, что я хочу сделать, я должен сделать один. Я этому обучен, я ведь боевая машина, понимаешь? Так что уж…

Он оборвал меня:

— Ты, пацан, кого учить конспирации будешь? Я что ли тебя не знаю? Да я по глазам вижу, что ты решил поквитаться с полковником, пардон, с генералом. Так вот, я с тобой.

— Нет. — я решительно поднялся со скамейки, — достаточно жертв, я слишком многих дорогих мне людей уже потерял, я не могу рисковать тобой.

Володя тоже встал и как-то искательно заглянул мне в глаза:

— Тима, пойми, ведь это и мои счеты тоже. Он же сука майора убил. И ты думаешь я ему это простил?

Я посмотрел Володе в глаза и понял, что я не могу оттолкнуть его сейчас И еще я понял, что может быть это уже единственный в мире человек, которому я действительно могу в этой жизни доверять.

И тогда я ему рассказал свой план.

Я был уверен, что после удачного получения товара сегодня, в субботу, генерал и его подручные будут обмывать хорошую сделку. Я был уверен, что их привычки не изменились, а значит они должны были париться сегодня в бане под Одинис во, излюбленном месте их встреч. И я знал — где она, эта баня.

Я уже был полностью готов к операции, но у меня оставался вопрос транспорт — в Москве у меня своей машины не было, а брать у моих коллег по Интерпол, машину на это дело по известным причинам я не мог. Вот тут и пригодился Володя — мы договорились, что в Одинцово он отвезет меня на своей старенькой восьмерке.

На том и порешили.

Снова встретились мы поздно вечером. Я был в своей излюбленной форме для опасных вылазок — в обычном спортивном костюме. И еще у меня с собой было очень простенькое приспособление. Для изготовления бомбы мне понадобился лишь пейджер и узкая полоска пластиката. Пейджер я купил в простом московском магазине всего-то за двести долларов, уже подключенный. А вот пластикат, верный профессиональной выучке, я на всякий случай прихватил из Бельгии с собой, он был спрятан у меня под обшивкой дипломата. Учитывая, что я шел как VIP, то есть без досмотра, я практически не рисковал. Единственной реальной проблемой было подобраться к бане. Ведь если мой расчет верен, и генерал отмечает там со своими дружками-бандитами прибытие груза, то там вокруг бани должны быть как минимум три-четыре джипа с головорезами из охраны. Но, впрочем, я и не такие полосы препятствий преодолевал.

Мы почти уже доехали до Одинцово, как я попросил Володю притормозить.

— Все, жди меня здесь, — сказал я, — дальше ехать опасно. Сделай вид, что устал и уснул за рулем.

— Ты еще поучи меня жить, — пробурчал Володя, — давай, иди, с богом.

И я быстро скользнул в лесную чащу. Память не подвела меня — я точно определил место. Прячась за деревьями, я видел, что из трубы банного домика шел дым, светились окна, и вокруг бани, как я и предполагал, стояло несколько машин с охраной. Что ж — все в сборе — это удача. Я постоял еще какое-то время, приглядываясь к парням в джипах. Видимо, они сидели тут недавно, потому что еще активно суетились возле своих машин, перекуривали, болтали о чем-то. Потом им видимо надоел это обычный треп, да и прохладно стало на ветру, и они разошлись по своим машинам. Я оценил дисциплину в бандитской группировке — ребята из охраны не пили, это говорило о том, что требования к ним были серьезные. Ну что ж — и я не пацан уже. Выждав достаточное время и убедившись, что бдительность охранников несколько ослабла, и они просто режутся по машинам в карты, я быстрыми перебежками подобрался к одной из стен домика, где располагалась баня, и быстро прикрепил к ней заготовленную бомбочку — пейджер, обернутый пластикатом. Пейджер должен был сыграть роль детонатора. Вот и все. Теперь — быстрее к Володе. Не теряя времени, я прежним путем, никем не замеченный, вернулся к ожидавшей меня машине.

Володя недовольно проскрипел:

— Ну, где ты там шлялся, заставляешь меня волноваться.

— Все в порядке, — коротко ответил я, — погнали.

Мы въехали в Москву по Можайке и, остановившись у первого же телефона-автомата, послали сообщение на пейджер:

— Абоненту 23–26. Здравствуй и прощай. Без подписи.

Оператор пейджинговой станции еще раз повторила наш текст и, убедившись, что все правильно, заверила нас:

— Ваше сообщение отправлено.

Мы замерли, выжидающе глядя друг на друга. Несколько мгновений ничего не было слышно. Я даже испугался, вдруг что-то не так. Может, какая-то ошибка вкралась в мои расчеты, но тут мы услышали, как где-то далеко что-то шарахнуло, взрыв был такой силы, что даже стоя в Москве, недалеко от поста ГАИ, мы слышали его отголоски.

— Ну вот и все, — сказал Володя, — поехали. Результаты узнаем завтра из оперативной сводки.

На следующее утро меня разбудил звонок Станислава Ивановича.

— Спите, коллега? — задорно спросил он, — а у нас тут всякие случайности случаются.

— Да ну, — изумился я, — никак генерал погорел?

— Не погорел, а сгорел. В натуральном смысле слова, — задумчиво ответил Станислав Иванович, — а как вы догадались?

— Да я сон видел, у меня, знаете, сны бывают вещие. Один сгорел-то или с компанией?

— С компанией, — мрачно ответил подполковник, — никуда не уходи. Сейчас буду.

Он ворвался в мой номер буквально через пятнадцать минут после разговора.

— Ты что, — зашипел он, — ты тут самодеятельностью занимаешься?

— Ты о чем, коллега? — лениво потягиваясь спросил я.

— Да какой ты к черту бельгиец, — зашипел подполковник, — ты меня за идиота держишь? Да я сыщиком был, когда у тебя еще молоко на губах не обсохло!

— Не ругайся, коллега, — остановил его я, — я тебе тут хвосты подчищаю, а ты недоволен. Ты вот теперь наркотики со складов воинской части в Апрелевке изыми.

— А откуда ты знаешь про Апрелевку — ты же уехал от нас раньше чем мы туда добрались, — подозрительно спросил Станислав Иванович.

— Знаешь что, ты кончай на меня сквозь прищур смотреть, я тебе коллега и гражданин Бельгии, суперагент Интерпола, понятно, и я вместе с тобой делаю общее дело. А если где-то перестарался — так это только кажется, — я с трудом сдержал себя, чтобы не рассказать ему все.

Но я и так сказал ему больше, чем надо и он, кажется, это понял.

— Ну что ж, коллега, — подчеркивая последнее слово сквозь зубы произнес подполковник, — я, конечно, тебе за помощь благодарен, и квалификацию твою уважаю. Но совет мой тебе — ты у нас тут в гостях не засиживайся, а то ведь…

— Понял, — отрезал я, — скажи, неделя у меня есть?

— Неделя? — оторопел подполковник. — А хрена ж тебе тут неделю делать?

— Меня друг погибший просил одну деревеньку проведать, — уклончиво ответил я, — и я ему на смертном одре обещал.

— Деревеньку, говоришь, — задумчиво протянул Станислав, — и все-таки неделька — это много. Дня четыре я тебе гарантирую. А кстати там, в лесу вчера почва-то не слишком влажная была?

— А Одинцово — это, коллега, что такое, ваш новый супермаркет?

— Ты давай, того, парень, не дерзи. Катись в свою деревеньку.

— И то, — поддакнул я, — понимаешь, отец, другого случая у меня, возможно, уже не будет.

В тот же день я пулей промчался по всем магазинам. Набросал в сумку кое-каких подарков для матери и купил билет на самолет до Екатеринбурга, а оттуда — поездом до Черной Грязи. Я не мог не увидеть мать.

Мать слушала меня долго, почти не перебивая. И когда я закончил, сказала:

— А я всегда знала что ты жив.

— Честно? — обрадовался я, — но как? Я ведь тебе не писал…

— Такой большой, а такой глупый, — улыбнулась мать, и мне стало так тепло и спокойно, как будто и не было у меня в жизни никаких приключений, как будто никогда я из дому и не уезжал.

— А знаешь, мать, — говорил я чуть позже, сидя с ней на крылечке и обнимая ее за плечи, — знаешь, мать, я ведь все время помнил о тебе, я же знал, что деньги, которые я из армии тебе посылал, ты не тратила, а значит у тебя кое что осталось на черный день. Я прав?

— Ага, — кивнула головой мать, — ты мне десять раз прислал по пятьсот долларов. Ну у меня и скопилось пять тысяч. Вот я теперь самая богатая старуха в деревне.

— А может — поедем со мной? — спросил я, хотя ответ знал заранее.

— Нет, сынок, я ж тебе и раньше говорила — я свой век уж тут доживу, а ты езжай.

— Да, мать. Мне ведь пора, — бережно сказал я. Хорошо, что она первая об этом заговорила, я боялся, что когда я скажу ей, что мне надо ехать — она заплачет. А слез ее я боялся больше всего на свете. Словно угадав мои мысли она сказала.

— Нет уж, Тимушка. Я не заплачу. Да и что плакать — ты ведь вырос, вон какой стал, я тобой только гордиться могу.

— Мать, а то, что я, ну, — я не знал, как ее спросить, — ну…

— То, что ты столько всего повидал?

— Ну, не только…

— То, что с мужиками трахался? — напрямую спросила, мать.

— Да, — я опустил глаза, — мать, ты же не осуждаешь меня?

— Тима. Я же мать тебе, а не судья. Да и потом ты вот думаешь небось — откуда ей чего понять, старухе деревенской. А я, Тима, все понимаю. Но ты вот скажи, мне что же, внуков все-таки не ждать? Скажи, не бойся, я пойму.

Я понимал, что мать имеет в виду — ей хотелось понять, с кем я сейчас — есть ли у меня девушка или… есть ли у меня парень. Короче, ей, как и всегда, нужна была ясность, просто правда. Она готова была принять ее любую.

— Как тебе сказать, мать, я и сам не знаю — на каком я свете. Уже больше года прошло как погибла Элен. И за это время, не знаю, поверишь ли, у меня просто не было никого. Я на женщин смотреть не хочу — все они мне кажутся пустыми, каким-то бессмысленными. Не достойными ее. А к мужикам меня не тянет. Ну, короче, никого у меня нет. Ни девушки, ни парня. Вот и вся тебе, мать, правда.

— Что ж, сыночка. Время все рассудит. Все расставит по местам. Чему быть — того не миновать.

— А знаешь, мать, — вдруг спохватился я, — я ведь и весточку тебе уже подать не смогу — не имею права. Мне и сейчас приезжать нельзя было. Но я не мог.

— Не мог — что? — хитро переспорила она.

— Не мог не приехать. Ты имей в виду, есть у меня друг, Володя. Так вот если что тебе надо — звони ему. Я тебе его телефон оставлю. И через него тебе деньги буду передавать.

— Да что ты все о деньгах, — обиделась мать, — я ж и так самая богатая.

Мы снова замолчали, просто сидели на крылечке плечом к плечу.

— Мам, может, я пройдусь по деревне-то? — спросил я.

Мне самому было это удивительно, что я, суперагент Интерпола, охотник Лео, у кого-то спрашиваю разрешения прогуляться.

— Ну, пройдись, что ли, — улыбнувшись, сказал мать, — а может не стоит?

Она, конечно же, была права. Я не имел права на прошлое. Но мне хотелось узнать, что стряслось с Петькой, моим корешем. И как там Нинка, первая моя зазноба.

— Эй, соседка, — вдруг раздался голос из-за калитки, — говорят, у тебя гости?

Мать вопросительно посмотрела на меня:

— Это ведь Петька, сынок, что делать-то?

— А что тут делать, мать, зови! — и я весело зашагал к калитке.

Петька бросился ко мне навстречу, обхватив меня за плечи. Так, обнявшись, мы стояли наверное минуты две.

— Ну, дай-ка посмотрю на тебя. — оторвался наконец от меня он, — вон ты какой стал, просто как из кинофильма, костюмчик на тебе — фу-ты, ну-ты, одеколонище какой-то, «Шипр», что ли? — пошутил он.

— Вот ты дурак, Петька, — раздался из-за спины девичий голос, — это, небось, французский. Теперь «Шипр» только алкоголики пьют, если достанут.

— Да глохни ты, — отмахнулся Петька.

— Кого это ты затыкаешь? — удивился я, — дай-ка глянуть, жена, что ли?

За спиной у Петьки стояла красивая рослая девушка, настоящая деревенская девчонка, с огромными, цвета неба, глазами в опушке длинных густых ресниц. Русая коса, толстая и сильная, свисала ниже половины спины. И вся она была какая-то задорно-радостная, веселая, свежая, и такой она показалась мне красивой, что я не мог отвести глаз. Она тоже смотрела на меня, не отрываясь, обмахиваясь какой-то ромашкой.

— Ну, знакомь с женой-то, — спохватившись, повторил я Петьке.

— Да какая жена, — отмахнулся он, — сеструха моя, Глашка, неужели не помнишь?

— Сестра? — удивился я, — это та, сопливая малая, которая вечно увязывалась за тобой?

— Ага, — улыбаясь, ответила малая, — это та, сопливая.

Я чувствовал, что мать смотрит на меня и улыбается — я всегда чувствовал все взгляды, обращенные на меня, ведь не зря же меня позвали охотником. И еще Петька смотрел на меня — это я тоже чувствовал, но видел я только ее, Глашу, только ее бездонные, как небо, глаза — и не мог от них оторваться…

Когда я улетал, в аэропорту меня провожали Володя и Станислав.

Я только что их познакомил и чувствовал, что оба мужика глянулись друг другу. И мне это было приятно.

— Ну, мужики, бывайте, — говорил я им, пожимая по очереди руку каждого.

— Да, Тимоша, звони, не забывай, — ответил Станислав.

И я удивленно замер:

— Как ты меня назвал?

— Ну ты даешь, парень. Я же тебе сказал, что я уже скоро тридцать лет как сыщик. Нешто ты думаешь, я не раскопал — кто ты и откуда?

Я тревожно глянул на Володю:

— Что ты думаешь? — спросил я его.

— А что тут думать — мужик вроде надежный. Он же не продал тебя, — сказал Володя, но в тоне его чувствовалась половинчатость.

— Так, — протянул я, — похоже на заговор.

— Да, Тимоша, — ответил Владимир, — такой вот маленький у нас междусобойчик получился. Ты уж прости разведчиков. Но мы с твоим Станиславом одно училище кончали. Так что не обессудь…

— Ну вы артисты! — изумился я, — так ты, что ж, Володька, выходит, знал, что я приезжаю?

— Ну… — замялся Володя.

— Понятно. А теперь говорите, что вам надо от меня? — резко прервал я эти дурацкие выяснения.

Мужики переглянулись.

— Понимаешь, Тимоша, родина была бы тебе очень признательна, если бы ты вернул ей коды, которые, возможно, находятся в золотом портсигаре, — прямо глядя мне в глаза проговорил Станислав.

— Вот оно что. И тогда уже никто не вспомнит дезертира Тимошку?

— Ты правильно понял, сынок.

Я задумался — меня вербовали мои же друзья. Вербовали работать на бывшую Родину. А впрочем, когда это она стала бывшей? Я вспомнил Глашины глаза. Нет, родина у человека только одна, даже если этому человеку пришлось пройти огонь, воду и медные трубы. И кроме того, мне бы действительно хотелось без опаски ступать по этой земле, здесь у меня осталось нечто очень мне дорогое.

— Ну, а если у меня не окажется никаких кодов?

— На нет и суда нет, — ответил Володя, — мы надеемся, что сможем еще поработать вместе? Ведь так?

Я усмехнулся: нашли кого вербовать.

— Так, так, шпионы, — засмеялся я и, в последний раз обняв их, ушел на посадку.

Я знал что еще обязательно вернусь.