Мысли в голове закружились. Если она обнаружит сейчас нас тут вдвоем мило беседующих, то это вызовет вопросы. Едва дверь начала открываться, как я быстро шепнула девушке, застывшей в ужасе. Неужели можно так бояться собственных родителей? Эти люди вызывают во мне все большее отторжение. Это сколько же боли надо было причинить собственным детям…
— Быстро включи стерву и начинай ругаться на меня, — прошептав, я обернулась вполоборота от нее и понуро опустила голову, будто меня отчитывают. У Вероники ушла секунда на то, чтобы понять смысл сказанного мной.
— Ну сколько можно уже учить тебя и тыкать в собственные ошибки! За что мы вообще платим тебе деньги? Никудышная уборщица, малолетний ребенок и то лучше бы справился с твоей работой! — она быстро вошла в роль, продолжая ругать меня, непутевую горничную.
Алена Альбертовна молча наблюдала за нами, пока я лепетала какие-то извинения перед хозяйкой, а она лишь сильнее распалялась. Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание и продолжить с новой силой клясть меня на чем свет стоит, в то время как я пыталась сделать еще более виноватый вид. В момент передышки своей дочери женщина вклинилась в наш «разговор».
— Вероника, ну что ты так накинулась на бедную девочку? Она же не сделала ничего страшного, у каждого бывают ошибки. А то подумает еще, что это мы тебя такую крикливую воспитали, — когда она обратилась ко мне, заметила на ее лице весьма приятную с первого взгляда, но неимоверно лицемерную и лживую, если приглядеться, улыбку, — беги, детка, и впредь относись чуть внимательнее к своим обязанностям.
Поблагодарив женщину за проявленную доброту, я поспешила ретироваться. Хотелось напоследок кинуть ободряющий взгляд Нике, но я не стала рисковать.
До этого момента я и не знала, что могу быть такой актрисой…
Чем дольше они гостили, тем напряженнее становилась обстановка. Казалось, все готовы были взорваться в любой момент. Мы были кроликами, прячущимися в кустах, пока злые и голодные волки рыскали по округе в поисках пропитания. А вот они были абсолютно расслаблены, чувствовали себя на своей территории.
Дальше — хуже. Если в первый день они всего лишь следили за работниками, то на второй день начали уже делать какие-то замечания или давать непрошенные и зачастую весьма грубые или язвительные комментарии. На четвертый же день началось вообще немыслимое: началось массовое увольнение. Не заметил складку на форме и пошел так работать — уволен. Приступил к своим обязанностям на минуту позже, чем положено, — уволен. В первый день со всего штаба было уволено три человека, на следующий еще несколько. Поначалу Влад и Ника возмутились, попытались отстоять своих работников, но родители им очень доходчиво и ласково объяснили, что стараются для них же и это такая своеобразная забота.
Из напряженной атмосфера превратилась в удручающую. Мне думалось, что дворецкий и экономка точно останутся на своих местах, но даже они получали замечания по поводу своей работы, поэтому я начала сомневаться в их закоренелости в этом доме. Кирсановы младшие молча глотали все, выжидая чего-то. В какой-то из дней Владу удалось остаться со мной на минуту наедине. Схватил меня за руку и, не давая мне сказать ни слова, выпалил.
— Не попадайся никому из них на глаза, старайся делать свою работу там, где их нет. Если следят, постарайся делать все максимально правильно. Осталось совсем немного, — подарив мне умоляющий взгляд напоследок, быстро ушел, оставив меня со своими мыслями. Переживает обо мне? Приятно.
Буквально на следующий день после того, как он выловил меня, случилась неприятность. Когда я поливала цветы, ко мне подошел его отец, Андрей Александрович. Сразу заметила его, когда он появился в комнате. Облокотившись о дверной проем, он молча наблюдал за мной. Старалась не показывать этого, но тело сразу же напряглось. Я могу вылететь по его велению в любой момент, и любое сопротивление будет подавлено. Конечно, Алина с дядей Коликом помогут найти другую работу, но я уже как-то прикипела к этому дому и его обитателям, так что не хотелось бы расставаться со всем этим.
Услышала легкий, почти беззвучный шаг. Он направлялся в мою сторону, остановился на расстоянии вытянутой руки.
— Хорошо держишься, но меня-то не проведешь. И давно ты спишь с моим сыном? — сказал таким обыденным тоном, будто речь шла о погоде. Меня захлестнула волна возмущения. Да что он вообще себе позволяет? Может быть, я и играю роль обычной горничной, но так не позволю с собой общаться!
Резко обернувшись к нему, одарила его весьма злобным и возмущенным взглядом. Хотелось бы, чтобы ему стало стыдно, но я уверена, что это неведомое для него чувство. На секунду вновь растерялась от его поразительного сходства с сыном.
— Во-первых, да что вы себе позволяете? А во-вторых, моя половая жизнь вас уж точно не касается, — а даже если бы и спала, то какая ему разница? Сам же дал разрешение на интрижки.
— Ну не строй из себя недотрогу. Мой сын точно не стал бы отказываться от этого, уверен, он уже предлагал тебе. Или ты ему. Он же лакомый кусочек: деньги, власть… Если начнешь отрицать — не поверю, уж слишком ты похожа на его первую потаскуху. Как же ее… Ира, если не ошибаюсь.
Гадкая улыбка расползлась по его лицу, от ее вида мне стало мерзко. Рука замахнулась, чтобы дать пощечину этому гаду, но была перехвачена им же. Мне плевать, насколько он богат, властен и похож на предмет моих мечтаний, он не имеет права так общаться, выплевывать все это мне в лицо. Ладно он не испытывает никакого уважения ко мне как к человеку, но то, как он отозвался о первой любви своего сына, как нейтрально выпалил все это, вызвало во мне волну злости и негодования.
— Не доросла еще до рукоприкладства к таким состоятельным дяденькам, — слова сопровождались противной усмешкой. Он сжал мою руку сильнее, делая мне больно, но я не смела этого показывать, не хотела, чтобы он почувствовал еще большее превосходство надо мной, — если уж ты утверждаешь, что не спала с моим сынишкой, я, так и быть, поверю тебе, — и ни капли веры в его глазах. Просто издевается надо мной, — а со мной не хочешь переспать? Всегда хотел узнать, что же такого особенного в девушках, которых выбирает Влад.
Я потеряла дар речи, переваривая его слова. Мне точно не послушалось? Мерзкая улыбка на лице мужчины и похоть в глазах явно говорили о том, что нет, я услышала то, что услышала. Попыталась вновь вырвать руку, но опять тщетно.
— Если вы сейчас же не отпустите меня и не извинитесь за свои слова, я закричу. В конце концов, вы же женатый человек! Как вы вообще можете такое говорить?!
— Не переживай, я могу говорить и делать все что хочу, и моя драгоценная женушка прекрасно об этом и знает и даже разделяет мое мнение.
— Если вы же сейчас же не отстанете от меня, я на весь дом закричу, что вы пристаете ко мне, и тогда все узнают, что вы всего лишь грязное животное! — последняя попытка вырваться, прежде чем я перейду к исполнению своих угроз.
— И кто тебе поверит? Я скажу, что ты сама накинулась на меня и предложила покувыркаться, ожидая плату за свои услуги. Мое слово против твоего.
Секундное размышление. Он прав, мне никто не поверит. Власть и преимущества явно не в моих руках. Но что-то же надо придумать, пока меня действительно не принудили к тому, чего я очень не хочу.
Пока в моей голове бешено крутились шестеренки, в нашей пьесе появился третий герой.