Горячий лед

Глава 12

Они ушли от Ремо, но знали, что он идет за ними по пятам и поэтому останавливаться нельзя. Они продолжали свой путь и тогда, когда солнце уже почти село и в лесу загорелись огни, которые могут по достоинству оценить только художники и поэты, когда воздух от выпавшей росы становился жемчужно-сероватым. Они, не останавливаясь, продолжали свой путь, когда небо потемнело и стало черным. Взошла луна – величественный шар, белый, как кость. Звезды сверкали подобно драгоценностям прошедших веков.

Лунный свет превратил "лес в сказочный. Тени стали короче. Цветы закрыли лепестки и заснули, а ночные животные проснулись. Раздавались хлопанье крыльев, шуршание листвы. Кто-то кричал в кустах. Они все продолжали идти.

Когда у Уитни не оставалось с ил и хотелось упасть на землю, она вспоминала о Жаке и, стиснув зубы, шла дальше.

– Расскажи мне о Димитри.

Дуг помедлил, вытащив из кармана компас, чтобы проверить, туда ли они идут. Он видел, как Уитни время от времени прикасается пальцами к ракушке, но не знал таких слов, которые бы могли утешить ее.

– Я уже рассказывал.

– Этого недостаточно. Расскажи что-нибудь еще. По ее тону Дуг понял, что она хочет отомстить. А Дуг знал, что желание отомстить – это опасное чувство. Обуреваемый жаждой мщения человек забывает обо всем, он идет напролом, рискуя всем – даже своей жизнью.

– Поверь мне на слово, ты не захочешь с ним знакомиться лично.

– Ты не прав. – Дыхание было тяжелым, пот заливал глаза, но голос был тихим и твердым. – Я прошу тебя, расскажи мне о Димитри.

Дуг не мог сказать с уверенностью, сколько километров они прошагали, даже сколько времени прошло. Но он твердо знал, что они оторвались от Ремо на некоторое время, а сейчас им нужно отдохнуть.

– Остановимся здесь. Мы уже так далеко ушли, что, я думаю, Ремо нас не догонит.

Уитни с облегчением опустилась на мягкую, упругую землю. Если бы могли, ее ноги заплакали бы от рад ости.

– Здесь, в джунглях, мы затерялись как иголка в стогу сена. В твоем рюкзаке есть что-нибудь, что будет нам полезно?

Уитни вытащила из своего рюкзака косметику, кружевное белье, одежду – уже рваную и грязную – и остатки фруктов, купленных в Антананариву.

– Пара манго и перезрелый банан.

– Считай, что это портативный вальдорфский салат, – посоветовал Дуг, взяв один из плодов манго. – Расслабься, Уитни.

– Ладно. – Уитни последовала совету и вытянула ноги. – Вернемся к Димитри, Дуглас. Расскажи мне о нем.

Он предпочел бы, чтобы ее мысли сосредоточились на чем-нибудь другом. Так было бы лучше.

– По сравнению с Димитри, – сказал Дуг, откусив кусок плода, – Нерон кажется мальчиком из церковного хора. Димитри любит поэзию и порнофильмы.

– Весьма разнообразные пристрастия.

– Ты права. Еще он коллекционирует предметы старины – собирает орудия пыток. Знаешь, всякие там испанские сапоги.

Уитни почувствовала, как на ноге у нее запульсировала жилка.

– Очаровательно!

– Естественно, ведь Димитри сам – просто прелесть. Он обожает приятные, красивые вещи. Обе его жены были изумительными красавицами. – Дуг посмотрел на Уитни долгим, оценивающим взглядом. – Пожалуй, ты в его вкусе.

Уитни с трудом сохраняла спокойствие.

– Так он женат?

– Дважды был женат, – уточнил Дуг. – И дважды трагически овдовел. Улавливаешь, к чему я клоню?

Уитни улавливала.

– Почему же он так... преуспевает? – спросила она, не найдя более подходящего слова.

– Мозги и холодная решимость. Я слышал, что он может процитировать Чосера, вгоняя человеку иголки под ногти.

Уитни утратила аппетит.

– Это его стиль? Поэзия и пытки?

– Он не убивает просто так, он казнит, причем казнит, соблюдая определенный ритуал. У него есть первоклассная киностудия. Там он снимает свои жертвы до казни, во время казни и после казни.

– О Боже! – Уитни стала вглядываться в лицо Дуга, надеясь, что он рассказывает сказки. – Не может быть! Не придумывай.

– У меня нет столь богатого воображения. Его мать была школьной учительницей, по слухам, немного не в себе. – Сок манго стекал по подбородку, и Дуг рассеянно вытер его. – Рассказывают, что, когда он не мог рассказать наизусть какую-нибудь поэму, Байрона или чью-то еще, она отрубала ему кусок пальца.

– Она… – Уитни поперхнулась. – Его мать отрубала ему пальцы, если он не мог запомнить стихи?

– Так говорят. Утверждают, она была религиозной и немного путала стихи и молитвы. Ей казалось, что если он не может процитировать Байрона, то совершает святотатство.

На миг Уитни забыла тот кровавый кошмар, виновником которого был Димитри. Сейчас она думала о том маленьком мальчике.

– Это ужасно. У нее надо было отнять ребенка, Дуг хотел, чтобы она отказалась от мести, но не хотел, чтобы это чувство сменилось жалостью. И то, и другое одинаково опасно.

– Димитри думал то же самое. Когда он покидал родной дом, чтобы заняться своим, если можно так сказать, бизнесом, то сделал это с блеском. Он сжег дом, где жила его мать.

– Он сжег собственную мать?

– Ее и еще двадцать или тридцать человек. Ты, конечно, понимаешь, он ничего не имел против них. Просто в это время они там оказались.

– Ради мести, ради удовольствия или ради денег, – прошептала Уитни, вспомнив свои размышления об убийстве.

– Здесь все вместе. Если существует такая вещь, как душа, Уитни, то у Димитри она черная и вся в нарывах.

– Если существует такая вещь, как душа, – повторила она, – мы должны помочь отправить его душу в ад.

Дуг не засмеялся. Уитни произнесла эти слова очень тихо. В ярком лунном свете он хорошо видел ее лицо, бледное и уставшее. Она отдавала себе отчет в том, что говорит. Дуг уже был косвенным виновником гибели двух невинных человек. В этот момент он ощущал свою ответственность за Уитни. Впервые в своей жизни.

– Послушай, дорогая. – Он подвинулся и сел рядом с ней. – Первая и самая главная наша задача – остаться в живых. Второе – получить сокровища. Больше мы ничем не можем отплатить Димитри.

– Этого недостаточно.

– Ты новичок, Уитни. В этом деле так: если можешь, наносишь удар и сразу убегаешь. Только так можно остаться в живых.

Она, задумавшись о чем-то, не слушала его. Чувствуя себя неловко, Дуг решился:

– Мне кажется, пришло время взглянуть на бумаги.

Он не видел ее лица, но понял, что Уитни удивлена. Дуг почувствовал это, заметив, как вздрогнуло ее плечо.

– Ну и ну, – тихо сказала Уитни. – Открываем шампанское.

– Поспеши, а то я передумаю. – Удовлетворенный ее волнением. Дуг сунул руку в карман и торжественно извлек конверт. – Это ключ к сокровищам, – торжественно произнес он. – Тот самый проклятый ключ. И с его помощью я открою замок, который никогда бы не смог взломать. – Дуг, вынимая из конверта одну бумагу за другой, разглаживал их на колене.

– В основном они на французском, как и письмо, – пояснил он. – Но кто-то уже перевел большую часть. – Поколебавшись, Дуг передал Уитни пожелтевший листок, запечатанный в прозрачный пластик. – Обрати внимание на подпись.

Она взяла листок, бегло просматривая текст:

– Боже мой!

– Ну да. Кажется, она написала это послание за несколько дней до того, как оказалась в заключении. Вот перевод.

Но Уитни уже читала текст, собственноручно написанный Марией-Антуанеттой.

– «Леопольд оставил меня», – прошептала она.

– Леопольд II, император Священной Римской империи и брат Мари.

Уитни посмотрела на Дуга:

– Ты хорошо справился с домашним заданием.

– При любой работе я всегда знакомлюсь с нужными фактами. Я вызубрил историю Французской революции. Мари играла в политику и в то же время пыталась сохранить свое положение. Она с этим не справилась. Когда Мари написала это письмо, она знала, что с ней уже почти все кончено.

Ограничившись кивком, Уитни вернулась к письму:

– "Он в первую очередь император, а уж потом – брат. Кроме него, мне не к кому обратиться. Нет таких слов, дорогой Жеральд, чтобы описать то унижение, которое мы испытали во время нашего насильственного возвращения из Варенн. И мой муж, король, переодетый простым слугой, и я – все это слишком ужасно. Нас арестовали – арестовали! – и доставили в Париж как преступников, под охраной вооруженных солдат. Тишина была подобна смерти. Хотя мы и дышали, но чувствовали себя как на собственных похоронах. Ассамблея заявила, что король был похищен, и изменила Конституцию. Эта уловка стала началом конца.

Король верил, что Леопольд и прусский король помогут. Он сообщил им через своего агента Ле Тоннелье, что для этого наступило самое благоприятное время. Война с внешним врагом, Жеральд, должна была погасить огонь общественного недовольства в стране. Но жирондисты доказали свою несостоятельность и теперь сами боятся тех, кто идет за этим дьяволом – Робеспьером. Вы понимаете, что, хотя и объявлена война Австрии, наши ожидания не сбылись. Поражения в войне прошлой весной показали, что жирондисты не знают, как надо вести войну.

Теперь ходят разговоры о суде – суде над вашим королем, и я боюсь за его жизнь. Я боюсь, мой верный Жеральд, за жизни всех нас.

Я вынуждена умолять Вас о помощи, полагаться на Вашу преданность и дружбу. У меня нет возможности бежать, поэтому мне остается ждать и надеяться. Умоляю Вас, Жеральд, принять то, что мой посланец принесет Вам. Сейчас, когда все вокруг рушится, я полагаюсь только на Вашу любовь и преданность. Меня предали, предавали не один раз, но иногда и предательство можно обратить себе на пользу.

Я вверяю Вам небольшую часть того, что принадлежит мне как королеве. Может быть, это позволит выкупить жизнь моих детей. Сейчас буржуазия побеждает, но рано или поздно она падет. Возьмите то, что принадлежит мне, и храните ради моих детей и их детей. Придет время, и мы вновь займем наше законное место. Ждите, когда оно настанет".

Уитни еще раз посмотрела на строчки, написанные взбалмошной женщиной, королевой, чья недолгая жизнь закончилась на эшафоте.

– Ей оставалось жить всего несколько месяцев, – прошептала Уитни. – Догадывалась л и она об этом, когда писала письмо? – Уитни подумала, что письмо должно быть под стеклом в каком-нибудь музее. Наверное, такое же чувство испытывала и леди Смит-Райт. Именно оно подтолкнуло ее отдать письмо вместе с остальными документами Утакеру. И теперь оба они мертвы. – Дуг, ты представляешь себе, какая это ценность?

Как раз мы это и должны выяснить, – ответил он.

– Я имею в виду не денежные знаки, а культурную и историческую ценность.

– Да, конечно, когда у меня будут деньги, я куплю вагон культуры.

– Культуру нельзя купить. Дуг, этому место в музее.

– После того как я заполучу сокровища, я подарю все до последнего листка.

Уитни покачала головой и пожала плечами. Сначала надо заняться первоочередными делами, решила она.

– Что там еще?

– Страницы из дневника, похоже, что писала дочь этого Жеральда.

Дуг уже читал переведенные отрывки, и это было страшно. Не говоря больше ни слова, он передал страницу Уитни. Она была датирована 17 октября 1793 года, и в простых словах, написанных полудетским почерком, чувствовались ужас и растерянность, которые не имели возраста. Писавшая видела казнь своей королевы.

"Она казалась бледной и некрасивой. И очень старой. Они провезли ее на телеге по улицам, как проститутку. Когда она поднималась по ступеням, на ее лице не было страха. Мама сказала, что она осталась королевой до конца. Люди кричали, а торговцы продавали свои товары, будто был праздник. Пахло, как в зверинце, и мухи летали тучами. Я видела, что по улицам на телегах провезли еще людей. Среди них была мадемуазель Фонтанбле. Прошлой зимой она вместе с мамой бывала в салоне.

Когда лезвие опустилось на шею королевы, народ закричал от радости. Папа заплакал. Я никогда раньше не видела, как он плачет, и только держала его за руку. Увидев его слезы, я испугалась, испугалась больше, чем когда видела телеги с приговоренными или смотрела на королеву. Если папа плачет, что же с нами будет? В ту же ночь мы покинули Париж. Я думаю, что больше никогда не увижу Париж, никогда не увижу свою красивую комнату, никогда не посмотрю из окна в наш чудесный сад. Мы продали золотое мамино ожерелье с сапфирами. Папа сказал, что предстоит долгое путешествие и надо быть храбрыми".

Уитни взяла у Дуга другой листок, написанный спустя три месяца:

"Я была при смерти. А сейчас мы плывем на далекий остров. Корабль качает. С нижней палубы несет вонью. Папа болел. Одно время мы боялись, что он умрет и мы останемся одни. Мама молилась, а когда его лихорадило, я оставалась около него и держала за руку. Кажется, прошло так много времени с тех пор, как мы были счастливы. Мама похудела, а в красивых папиных волосах с каждым днем все больше седины.

Однажды, когда он, совсем больной, лежал в по-" стели, он попросил меня принести маленькую деревянную шкатулку. С виду она неказистая – в таких крестьянские девушки хранят свои безделушки. Он сказал нам, что ее прислала королева, оказав ему высокое доверие. Когда мы вернемся во Францию, то от имени королевы должны отдать ее содержимое новому королю. Я была больна, устала и хотела лечь, но папа заставил меня и маму поклясться, что мы сдержим его обещание. Когда мы поклялись, он открыл шкатулку.

Я видела эти драгоценности на королеве. Тогда она была молода, весела и счастлива. В простой шкатулке лежало изумрудное колье, которое я раньше видела на ее груди. Оно отражало свет свечей и отбрасывало его на другие драгоценности. Здесь было рубиновое кольцо с бриллиантами, браслет с изумрудами – пара к изумрудному колье. Были еще камни без оправы.

Но мои глаза ослепило бриллиантовое колье, которое было прекраснее всего остального. Бриллианты были скреплены, но каждый из них, казалось, переливался сам по себе. Некоторые бриллианты были крупнее тех, что мне когда-либо доводилось видеть. Я вспомнила, что мама рассказывала о скандале с кардиналом Роганом и колье королевы. Папа утверждает, что кардинала обманули, имя королевы использовали, а колье исчезло. Видя колье в коробке, я гадала, как же королева смогла его найти".

Уитни отложила листок, но руки ее дрожали.

– Считается, что бриллиантовое колье было разделено на части и продано.

– Да, считается, – повторил Дуг. – Однако кардинал был изгнан, а графиню де ла Мотт поймали, отдали под суд и осудили. Она бежала в Англию, но, насколько я знаю, никто не смог доказать, будто колье побывало у графини.

– Ты прав. – Уитни стала рассматривать страничку дневника. Только вид этого листка заставил бы забиться от восторга сердце любого хранителя музея. Что касается колье, то его считали одним из катализаторов Французской революции.

– Оно уже тогда стоило порядочно. – Дуг передал ей еще один лист. – Представляешь, сколько оно может стоить сегодня?

Оно бесценно, подумала Уитни, но не стала говорить это Дугу, зная, что он не правильно поймет смысл этого слова. На листе, который она держала в руках, был дан детальный список драгоценностей, которые королева доверила Жеральду. Все они были описаны и оценены. Но также, как и снимки в книге, на Уитни это не произвело большого впечатления. Тем не менее один пункт она выделила среди остальных. Бриллиантовое колье оценивалось в более чем миллион ливров. Дуг, конечно, обратил внимание на этот пункт, подумала Уитни. Вернув список Дугу, она снова взялась за чтение дневника.

Следующая страница была написана еще через несколько месяцев, когда Жеральд со своей семьей обосновался на северо-восточном побережье Мадагаскара:

"Я тоскую по Франции, по Парижу, по нашему дому и саду. Мама говорит, что нам не следует жаловаться. Иногда она ходит со мной на прогулки к морю. Это самое лучшее время. Вокруг летают птицы, а мы собираем ракушки. В эти часы мама кажется счастливой, но иногда она подолгу смотрит на море, и я знаю, что она тоже тоскует по Парижу.

С моря дует ветер. Приходящие корабли приносят новости из дома. Большинство из них – о смерти. Во Франции правит террор. Торговцы говорят, что заключенных тысячи и многие кончают свою жизнь на гильотине, а некоторых вешают и даже сжигают. Рассказывают о Комитете общественной безопасности. Папа говорит, что из-за него в Париже стало небезопасно. Если кто-нибудь упоминает имя Робеспьера, все замолкают и вообще перестают разговаривать. И хотя я страстно хочу вернуться во Францию, я начинаю думать, что тот дом, который я знала, исчез навсегда.

Папа много работает. Он открыл магазин и продает другим поселенцам разные товары. Мы с мамой завели огород, где выращиваем овощи. Мухи нас изводят. У нас нет слуг, и приходится все делать сам им. Мне иногда кажется, что наша жизнь здесь – приключение, но мама быстро устает, потому что ждет ребенка. Я думаю об этом младенце и о том времени, когда у меня будут собственные дети. По вечерам мы шьем для ребенка, хотя на покупку свечей у нас совсем мало денег. Папа делает колыбель. Мы никогда не говорим о маленькой шкатулке, спрятанной под полом в кухне".

Уитни отложила листок:

– Интересно, сколько лет ей было?

– Пятнадцать. – Дуг коснулся другой бумаги, запечатанной в пластик. – Есть свидетельство о ее рождении, брачное свидетельство родителей. – Он передал бумаги Уитни. – И свидетельства о смерти. Она умерла в шестнадцать лет. – Дуг передал Уитни последнюю страницу. – А вот и конец истории.

"Моему сыну, – начала Уитни и посмотрела на Дуга. – Ты спишь в колыбельке, которую я для тебя сделал, на тебе надета голубая рубашечка, которую сшили твоя мать и сестра. Они ушли – твоя мать, подарив тебе жизнь, а твоя сестра от лихорадки, которая была такой скоротечной, что мы не успели даже пригласить врача. Я нашел дневник твоей сестры. Читая его, я плакал. Когда ты станешь старше, этот дневник станет твоим. Я выполнил свой долг перед своей страной, своей королевой, своей семьей. Я спас твою мать и сестру от террора, но оказалось, только для того, чтобы потерять в этом чужом краю.

У меня больше нет сил писать. Сестры-монахини позаботятся о тебе лучше, чем удалось бы мне. Я могу завещать тебе только обломки, оставшиеся от нашей семьи, – слова твоей сестры, любовь твоей матери. И еще – ответственность перед нашей королевой, которую я взял на себя. Письмо с инструкциями останется у сестер, они передадут тебе этот пакет, когда ты станешь взрослым. Ты мой наследник, и твой долг выполнить обещание, данное мною королеве. Мои надежды будут похоронены вместе со мной, но я верю, что, когда ты вырастешь, ты станешь бороться за наше дело. Ты придешь сюда, где лежу я, и найдешь Мари. Я молюсь о том, чтобы ты до конца выполнил свой долг, как это сделал я".

– Он покончил с собой. – Уитни со вздохом опустила письмо. – Он потерял свой дом, свою семью и свое сердце. – Они стояли у нее перед глазами – французские аристократы, которых ураган революции согнал со своих мест и забросил в эту далекую страну, где они умирали в тщетных попытках приспособиться к новой жизни. Среди них и Жеральд, в сердце которого до последнего мгновения жила клятва, данная королеве. – Что случилось потом?

– Насколько я смог понять, ребенка отдали в монастырь. – Дуг пролистал страницы. – Он был усыновлен и эмигрировал со своей новой семьей в Англию. Такое впечатление, что о бумагах просто забыли, и они лежали до тех пор, пока их не раскопала леди Смит-Райт.

– А шкатулка королевы?

– Похоронена, – сказал Дуг, – глядя куда-то вдаль. – На кладбище в Диего-Суаресе. И нам нужно ее найти.

– А потом?

– Потом мы будем богаты.

Уитни посмотрела на листки, лежавшие у нее на коленях. Здесь были разбитые судьбы, мечты, надежды и преданность.

– И это все?

– А разве недостаточно?

– Этот человек дал клятву своей королеве.

– Она мертва, – подчеркнул Дуг. – Во Франции теперь республика. Я не думаю, что кто-нибудь нас поймет, если мы решим использовать сокровища для восстановления монархии.

Уитни хотела что-то возразить, поспорить, но почувствовала себя слишком уставшей. Вдобавок, чтобы все это переварить, оценить по собственным меркам то, что она узнала, нужно было время. И самое главное – они еще ничего не нашли. Дуг говорил, что главное – победить. Когда он победит, она поговорите ним на темы морали.

– Ты уверен, что мы сможем найти кладбище, проникнуть туда и откопать сокровища королевы?

– Совершенно уверен. – Дуг смущенно улыбнулся, заставив ее поверить в свою искренность.

– Может, их уже нашли.

– Нет-нет. – Он покачал головой. – В дневнике упоминается одна из драгоценностей – рубиновое кольцо. В библиотечной книге ему посвящена целая глава. Это кольцо передавалось в королевской семье из поколения в поколение, пока не исчезло во время революции. Если бы эта или другая вещь всплыла, нелегально или еще как-то, я бы об этом слышал. Все там, Уитни. И ждет нас.

– Возможно.

– К черту «возможно»! У меня в руках бумаги.

– У нас в руках бумаги, – поправила Уитни, прислонившись к дереву. – Теперь нужно найти кладбище, которое было здесь двести лет назад. – Она закрыла глаза и мгновенно заснула.

Уитни разбудило чувство голода, такое сильное, какого она никогда не испытывала. Со стоном она открыла глаза и увидела сидевшего рядом у дерева Дуга.

– Доброе утро. Она облизнула губы:

– Я так хочу есть, что могу убить за рогалик.

– А я бы съел мексиканский омлет. – Он закрыл глаза, пытаясь себе его представить. – Золотистого цвета, с перцем и луком.

Омлет заполнил воображение Уитни, но желудок ее остался пустым.

– У нас есть всего один покоричневевший банан.

– В джунглях не умирают от голода. – Потерев лицо ладонями. Дуг сел. Солнце уже давно взошло, и его горячие лучи рассеяли утренний туман. Лес был полон звуков, движений и запахов. Дуг посмотрел на верхушки деревьев, где пели невидимые птицы. – Тут полно фруктов. Я не знаю, вкусно ли мясо лемуров, но…

– Нет!

Усмехнувшись, он встал:

– Я только хотел спросить. А что ты думаешь о легкой пище? Например, о свежем фруктовом салате.

– Звучит восхитительно. – Уитни встала, и ламба соскользнула с ее плеча. Она отчетливо помнила, что вечером ламбы на ней не было, значит, Дуг укрывал ее ночью. После всего, что произошло, он продолжал ее удивлять. Уитни поправила ламбу таким жестом, как будто это была шаль из элегантнейшего Шелка.

– Ты добудешь фрукты, а я – кокосовые орехи. Уитни протянула руку вверх:

– Не знаю, что это, но похоже на недоразвитые манго.

– Хватай их.

Уитни сорвала три плода и, рассмотрев их, скривилась:

– Я за них не дала бы и одного плохонького яблока, даже ради разнообразия.

– Пригласил ее на завтрак, а она недовольна.

– Мне хочется что-нибудь получше, – начала Уитни, но, повернувшись, увидела, что Дуг уже на полпути к верхушке пальмы. – Дуглас, – сказала Уитни, подходя поближе к дереву, – ты соображаешь, что делаешь?

– Я лезу на это проклятое дерево, – с трудом проговорил он.

– Надеюсь, ты не хочешь упасть и сломать себе шею. Я очень не люблю путешествовать одна.

– Совсем не хочу, – задыхаясь, ответил Дуг. – Оказывается, лезть по пальме – это примерно то же, что залезть в форточку на третьем этаже.

– Добротное кирпичное здание не оставит заноз в чувствительных местах.

Добравшись до верхушки пальмы, он слегка подергал орех:

– Отойди от дерева, дорогая. У меня может появиться искушение бросить орех в тебя.

Сжав губы, Уитни так и поступила. Орехи приземлялись у ее ног: один, второй, третий. Подняв орех, Уитни стала колотить им по стволу дерева до тех пор, пока орех не треснул.

– Отличная работа, – сказала она Дугу, когда он спрыгнул на землю. – Мне бы хотелось увидеть тебя в настоящем деле.

Дуг взял у нее кокос, сел на землю и, вытащив перочинный нож, принялся выковыривать мякоть. Орех вдруг напомнил ей о Жаке. Уитни дотронулась до ракушки, которую он ей подарил, и глубоко вздохнула, подавляя подступившее рыдание.

– Знаешь, большинство людей твоего круга не были бы столь... терпимы, – наконец подобрал Дуг нужное слово, – к моему стилю работы.

– Я сторонница свободного предпринимательства. – Уитни села на землю рядом с ним. – Кроме того, все это не так просто, как ты думаешь, – закончила она с набитым ртом.

– А в чем же сложность?

– Ну, скажем, ты крадешь мои изумрудные серьги.

– Буду иметь это в виду.

– Давай лучше рассмотрим это гипотетически. – Тряхнув головой, Уитни отбросила волосы с лица, решив, что воспользуется щеткой потом. Сначала надо поесть. – В конце концов страховая компания раскошеливается и возмещает мне убытки. Я годами платила им бешеные деньги, ни разу не надев серьги, потому что они слишком безвкусные. Теперь ты уволакиваешь изумруды, и что получается? Некто их покупает, считая очень привлекательными, я получаю деньги, на которые куплю себе что-то более подходящее. Видишь, в конце концов все остаются довольны. Так что твою работу, можно считать в какой-то степени общественно полезной.

Дуг отломил кусок ореха и принялся жевать.

– Никогда не задумывался над этим.

– Конечно, страховая компания не будет довольна, – добавила Уитни. – А другим не нравится, когда у них крадут дорогие их сердцу драгоценности или фамильное серебро, даже если оно чересчур витиевато. Да и знаешь, не всегда приятно, когда вламываются в твой дом.

– Я давно догадывался об этом.

– Но пожалуй, я больше уважаю обыкновенное, честное воровство, чем компьютерные преступления или мошенничества белых воротничков. Вроде нечестных брокеров на фондовой бирже, – добавила она, попробовав орех, – которые водят за нос какую-нибудь старую леди, прикарманивая всю прибыль от ее акций и в конце концов оставив ее ни с чем. Это не то же самое, что обчистить чей-нибудь карман или стащить «Сидней».

– Я не хочу сейчас говорить об этом алмазе, – ответил Дуг.

– Конечно, по-своему твое дело помогает машине крутиться, но… – Уитни сделала паузу, чтобы откусить еще кусочек ореха, – не думаю, что у воровства есть большой потенциал развития. Конечно, это интересное хобби, но как профессиональное занятие оно имеет свои пределы роста.

– Я уже подумывал о том, чтобы уйти на покой, если смогу жить шикарно.

– Что ты сделаешь первым делом, когда вернешься в Штаты?

– Куплю шелковую рубашку со своими инициалами на манжетах. Кроме того, мне нужен итальянский костюм. – Дуг разрезал манго пополам, вытер лезвие о свои джинсы и предложил кусок Уитни. – А ты?

– Я буду есть, есть и есть, – заявила Уитни с набитым ртом. – Я собираюсь заниматься этим профессионально. Думаю, что я начну с гамбургера с сыром и луком, а затем дойду до омаров, слегка прожаренных в масле.

– Для того, кто так поглощен мыслями о еде, ты чересчур тощая.

Уитни проглотила кусок манго.

– Человек, как правило, озабочен тем, чем не может заниматься. И я стройная, а не тощая, – возразила она. – Это Мик Джаггер тощий.

Усмехнувшись, Дуг отправил в рот еще кусок манго.

– Ты забыла, дорогая, что я имел честь видеть тебя обнаженной. Твоя фигура совсем не напоминает песочные часы, как у по-настоящему стройных женщин.

Уитни слизала сок с пальцев.

– У меня очень тонкая организация, – сказала она. Так как Дуг продолжал улыбаться, Уитни, нахмурившись, смерила его сердитым взглядом. – Кстати, если ты помнишь, я тоже имела возможность видеть тебя голым. Тебе не повредит немного накачать мышцы, Дуглас.

– Выпирающие мышцы бросаются в глаза. Я предпочитаю быть худым.

– Ты такой и есть.

Отбросив в сторону скорлупу ореха. Дуг бросил на нее недовольный взгляд:

– Тебе нравится, когда у мужчин перекатываются бицепсы и трицепсы?

– Мужественность, – небрежно сказала Уитни, – очень возбуждает. Это свойство настоящего мужчины. А такой мужчина не станет строить глазки сексуально озабоченной женщине, которая носит облегающие свитеры, чтобы никто не обратил внимания на то, что у нее нет мозгов.

– Как я догадываюсь, ты не любишь, когда тебе строят глазки.

– Конечно, нет. Я предпочитаю стиль.

– Это прекрасно.

– Нет нужды ехидничать.

– Я просто соглашаюсь. – Дуг слишком хорошо помнил, как еще вчера она плакала у него на груди и каким беспомощным он себя чувствовал. Сейчас он хотел прикоснуться к ней снова, видеть ее улыбку, ощущать нежность ее тела. – Это не важно, сказал Дуг. – Хоть ты и тощая, но мне нравится твое лицо.

Ее губы сложились в ту холодную, надменную улыбку, которую он находил безумно привлекательной.

– Правда? И что же именно?

– Твоя кожа. – Подчинись внезапному импульсу, Дуг погладил ее по щеке. – Как-то я случайно натолкнулся на одну алебастровую камею. Она была небольшая, – вспоминал Дуг, проводя пальцами по скуле Уитни. – Возможно, она стоила всего несколько сотен, но это была самая классная вещь из тех, что мне доводилось держать в руках. – Он усмехнулся, затем погрузил пальцы в ее волосы. – До тебя.

Уитни не отодвинулась, и ее взгляд не отрывался от его лица. Она чувствовала на своей коже его дыхание.

– Значит, ты считаешь, что приобрел меня?

– Можно это и так назвать, разве нет? – Дуг чувствовал, что находится на краю пропасти. Даже когда его губы коснулись ее губ, он все еще думал, что этого делать не надо. Очень часто из-за женщин он терял все. – И с этих пор, – прошептал он, – я толком не знаю, что с тобой делать.

– Я не алебастровая камея, – так же шепотом ответила Уитни, обняв его за шею. – И не алмаз «Сидней», и не золотой мешок.

– А я не член аристократического клуба, и у меня нет виллы на Мартинике.

– Похоже на то, что… – она провела языком по его губам, – у нас очень мало общего.

– Ничего общего, – поправил ее Дуг, в то время как его руки скользнули по ее спине. – Такие, как ты и я, не могут принести друг другу ничего, кроме неприятностей.

– Действительно. – Уитни улыбнулась, в ее глазах под длинными, роскошными ресницами светилось веселье. – Так когда же мы начнем?

– Мы уже начали.

Когда их губы встретились, леди и вор перестали существовать. Страсть – великий уравнитель. Он упал на мягкую траву и потянул ее за собой.

Уитни не стремилась к этому, но и не сопротивлялась, не жалела о том, что происходит. Она испытывала влечение к Дугу с того момента, когда увидела его в лифте без солнечных очков. Это влечение постепенно сменялось чем-то более глубоким, и Уитни боялась об этом задумываться. Он затронул в ее душе какие-то струны, и теперь страсть охватила каждую частичку ее тела и наполнила ее душу радостью жизни.

Ее губы были такими же горячими и жадными, как и у него. Но это случалось и раньше. Сердце забилось чаще – это тоже не ново. От прикосновения его рук ее тело напряглось и изогнулось дугой – подобные ощущения она уже испытывала. Но сейчас в первый и единственный раз в жизни Уитни не контролировала своих действий. Она воспринимала секс таким, каким он и должен быть – бездумным наслаждением.

Капитуляция ее самой мощной линии обороны – ее сознания – была полной. Ее желание было так же велико, как и его. Такое же примитивное, такое же всепоглощающее, такое же изначальное. Когда они поспешно раздевали друг друга, ее руки были такими же проворными, как и у него.

Плоть прижималась к плоти – теплой, упругой, гладкой. Губы прижимались к губам – раскрытым, горячим, жадным. Они, как дети, катались по земле, но их страсть была зрелой и сильной.

Она не могла насытиться ими пробовала на вкус, трогала, как будто до сих пор никогда не знала мужчин. Но в этот момент она не помнила о других. Он заполнил ее всю – ее сердце и разум, угрожая остаться навсегда. Она поняла, что для других теперь места не будет, и после первого испуга согласилась с этим.

Он и раньше хотел женщин, отчаянно хотел. Или по крайней мере так считал. До сих пор он еще не испытывал всей меры желания. До сих пор он не знал, что значит хотеть. Сейчас она просачивалась в него – капля за каплей. Раньше женщинам разрешалось доставлять и получать удовольствие, но он никогда не допускал их внутрь. Мужчина, который всегда бежит, не может позволить себе такой роскоши. Но остановить ее было невозможно.

Хотя это его руки – умелые, опытные, сильные – скользят по ее коже, но на самом деле командует она. Он давно знал, что мужчина наиболее уязвим, когда находится в объятиях женщины – матери, жены, любовницы, потому что забывает обо всем, кроме желания остаться в этих объятиях. Она вливалась в него, такая теплая, такая нежная, и он ничего не мог сделать – только ожидать грядущих последствий.

Горячая, подвижная, восхитительная, она была под ним и вокруг него. Он уткнул лицо в ее волосы и понял, что он в ловушке – захлопнулась дверь, и тихо щелкнул замок. Дуг не стал сопротивляться.

Не спеша он покрыл поцелуями лоб, нос, рот, подбородок, чувствуя ее улыбку. Ее тонкие нежные пальчики скользнули по его бедрам. Когда он погрузился в нее, глаза у обоих были открыты.

Он заполнил ее, застонав от восхитительного тепла и нежности, окруживших его тело. Ее лицо было в полосах света и тени, глаза полузакрыты. Их движения, их удары сердца сливались воедино.

Темп нарастал, и вместе с ним нарастало смятение чувств. Мысли Дуга начали путаться, и последнее, о чем он подумал: возможно, он уже отыскал свой конец радуги.

Они лежали молча. Они были уже не дети и имели немалый опыт. Но сейчас оба поняли, что до сих пор никогда не занимались любовью. И оба гадали, что, черт возьми, теперь с этим делать.

Уитни мягко провела рукой по его спине. Он вдохнул аромат ее волос.

– Думаю, мы оба знали, что это случится, – сказала она после паузы.

– Думаю, что да.

Она посмотрела вверх на деревья и чистую синеву над ними:

– Что теперь?

Дуг был практичным человеком и решил ограничиться настоящим. Даже если Уитни спрашивала об их общем будущем, он предпочел не понять этого. Поцеловав ее в плечо, он рассказал ей свой план ближайших действий:

– Доберемся до ближайшего города, там выпросим, арендуем или украдем транспорт и отправимся в Диего-Суарес.

Уитни на мгновение закрыла глаза. В конце концов она пошла на все это, отдавая себе отчет, что так будет и дальше.

– К сокровищам.

– Мы их добудем, Уитни. Теперь это дело нескольких дней.

– А потом?

Снова о будущем. Приподнявшись на локте, Дуг посмотрел на нее.

– Все, что хочешь, – сказал он, думая в этот момент только о том, как она красива. – Мартиника, Афины, Занзибар. А можно купить ферму в Ирландии и разводить овец.

Она засмеялась, потому что сейчас это казалось очень просто.

– С тем же успехом можно выращивать пшеницу в Небраске.

– Правильно. А еще лучше – открыть американский ресторан здесь, на Мадагаскаре. Я буду готовить, а ты вести счета.

Дуг сел, потянув ее за собой. Постепенно он отвыкал от чувства одиночества, но до нынешнего утра полностью не сознавал этого. А ведь совсем недавно он считал, что одиночество – наилучший вариант. Сейчас он хотел владеть, принадлежать, чувствовать кого-то рядом. Это было неразумно, но это было именно так.

– Мы найдем эти сокровища, Уитни. И никто нас не остановит. А потом мы будем делать все, что захотим и когда захотим. Я смогу осыпать тебя бриллиантами. – Дуг провел рукой по ее волосам, на миг забыв о том, что она и так могла иметь все, что хотела, Уитни почувствовала сожаление и некую печаль. Он не видит дальше своего золотого мешка. Не видит сейчас, а может быть, и вообще никогда не увидит. Но она об этом знала всегда. Улыбнувшись, она провела рукой по его щеке.

– Мы их найдем.

– Мы их найдем, – согласился Дуг, обняв ее. – А когда найдем, они все будут наши.

Они шли весь день до темноты. Наконец желудок Уитни стал роптать, а ноги – заплетаться. Как и Дуг, она сосредоточилась на мысли о Диего-Суаресе, не думая ни о чем другом. Это помогало передвигать ноги. В поисках сокровищ они зашли уже очень далеко. Что бы ни случилось раньше, что бы ни случилось потом, они их найдут. Время для размышлений, обдумывания, анализа придет потом.

Когда Дуг предложил ей манго, Уитни отрицательно покачала головой.

– Мой желудок меня накажет, если я отправлю туда еще одно манго. – Она положила руку на желудок, как будто желая его успокоить. – А я-то думала, что у «Макдональдса» везде есть свои отделения. Ты представляешь, как далеко мы зашли, раз нигде не видно золотой арки «Макдональдса»?

– Забудь о «Макдональдсе». Когда наше путешествие закончится, я сделаю тебе обед из пяти блюд. Когда ты его съешь, ты подумаешь, что попала в рай.

– Меня бы устроил и хот-дог.

– Хотя у тебя образ мыслей герцогини, но желудок, как у крестьянки.

– Даже крепостные время от времени ели бараньи ноги.

– Ну, мы… – Он оборвал свои слова, схватил ее и потащил в кусты.

– Что такое?

– Свет – там впереди и выше. Видишь? Уитни осторожно повернула голову и выглянула из-за его плеча. Сквозь листву пробивался слабый огонек. Непроизвольно она перешла на шепот.

– Ремо?

– Не знаю. Может быть. – Дуг помолчал, обдумав и отбросив с полдесятка объяснений. – Будем осторожнее.

Чтобы добраться до крохотного поселения, им понадобилось минут пятнадцать. Было уже совершенно темно. Свет струился из окна небольшого одноэтажного дома, похожего на магазин или ресторан. О стекло бились мотыльки величиной с ладонь. У входа стоял джип.

– Как говорится, проси и получишь, – прошептал Дуг. – Посмотрим, что это. – Скорчившись, они подобрались кокну. То, что Дуг увидел заставило его усмехнуться. Ремо, шикарная рубашка которого стала мятой и грязной, сидел за столом, мрачно глядя в стакан с пивом. Напротив него сидел Барнз, лысый, похожий на крота, и улыбался неизвестно чему.

– Ну и ну, – тихо сказал Дуг. – Похоже, что у нас сегодня удачный день.

– Что они здесь делают?

– Бегают по кругу. Ремо, похоже, нуждается в услугах парикмахера, массажистки и прачки. – Дуг увидел еще трех человек, которые старались держаться от американцев подальше. Он также заметил две кастрюли с дымящимся супом, сандвич и пакет с картофельными чипсами. Голодный спазм сжал его желудок.

– К сожалению, мы не можем заказать кое-что на вынос.

Уитни тоже заметила еду и едва удержалась, чтобы не прижаться носом к стеклу.

– А может, нам подождать, пока они уйдут, а потом зайти и поесть?

– Они, конечно, уйдут, иначе зачем им джип. Ладно, дорогая, сейчас ты опять будешь стоять на стреме. Постарайся сделать это получше, чем в прошлый раз.

– Я же тебе объясняла: я не могла свистнуть, потому что рядом были бандиты.

– Мы оба останемся в живых и вдобавок добудем себе колеса. Пошли.

Дуг быстро обошел дом. Давая ей указания шепотом и жестами, он поставил Уитни у окна, асам подполз к джипу и принялся за работу.

Она наблюдала за Ремо, и сердце ее замирало, когда он вставал и начинал нервно ходить. Страшными глазами она смотрела на джип. Распростертого под джипом Дуга видно не было. Когда Ремо проходил мимо окна, у Уитни сжималось сердце и она прижималась спиной к стене.

– Давай быстрее, – прошипела она. – Он становится беспокойным.

– Не торопи меня, – пробормотал Дуг, разъединяя провода. – Такие вещи требуют деликатного обхождения.

Уитни заглянула в окно как раз в тот момент, когда Ремо пинком поднимал Барнза на ноги.

– Ты бы поторопился со своим деликатным обхождением, Дуглас. Они идут.

Ругаясь, он вытер пот. Еще минута. Нужна еще минута.

– Забирайся в джип, дорогая, уже почти все готово. – Когда Уитни не ответила. Дуг взглянул в ее сторону и увидел, что перед домом никого нет. – Сукина дочь! – Борясь с проводами, он искал ее взглядом. – Уитни! Черт побери, сейчас не время для прогулок.

Продолжая ругаться, он осмотрелся. Никого. Дуг вздрогнул, услышав визг и лай. Двигатель пробудился к жизни. Он уже собрался выпрыгнуть из джипа с пистолетом в руке, как из-за угла выбежала Уитни и забралась в машину.

– Жми на газ, дорогой, – задыхаясь, сказала она. – Иначе у нас будет компания.

Едва она успела договорить, как джип уже несся по узкой грязной дороге. Нависавшие над дорогой ветки ударяли по стеклу и ломались со звуком, напоминавшим пистолетный выстрел. Обернувшись, Дуг увидел, что из-за угла дома выбегает Ремо. Прежде чем раздались первые выстрелы. Дуг прижал Уитни лицом к спинке сиденья и выжал педаль газа до отказа.

– Где ты ходила? – спросил он, когда поселение осталось позади. – Хорошо же ты стояла на стреме, если меня чуть не застрелили, пока я тебя разыскивал.

– Вот она, человеческая благодарность. – Уитни села, тряхнув головой. – Если бы я не совершила отвлекающий маневр, ты не успел бы закончить свои дела с джипом.

Дуг притормозил, для того чтобы разглядеть дорогу и не разбить машину о дерево.

– О чем ты?

– Когда я увидела, что Ремо собирается выходить, мне стало ясно, что нужен отвлекающий маневр, как в кино.

– Грандиозно. – Дуг обогнул камень и поехал дальше.

– Я забежала за дом и пустила пса в свинарник. – Уитни отбросила с лица волосы, обнаружив весьма самодовольную улыбку.

– Любопытно, что там произошло, но у меня не было времени понаблюдать. Тем не менее мой прием великолепно сработал.

– Счастье, что тебе не прострелили голову, – проворчал Дуг.

– Я делаю все, чтобы не прострелили твою, а ты недоволен, – обиженно сказала Уитни. – Типичный мужской эгоизм. Не знаю, почему я… – Она замолчала и стала принюхиваться.

– Чем это пахнет?

– Где?

– Здесь. – Это не был запах травы, сырости или животных, к которым они привыкли. Уитни еще раз втянула в себя воздух, затем повернулась и встала коленями на сиденье. – Как хорошо пахнет… – Она опустилась так низко, что Дуг, повернув голову, мог видеть только ее соблазнительный зад. – Это цыпленок! – Уитни вскочила, с торжествующим видом держа в руке куриную ножку. – Это цыпленок, – повторила она, откусив чуть ли не половину. – Здесь целый холодный цыпленок и куча консервов. Оливки, – объявила Уитни, опять нырнув назад. – Большие, мясистые греческие оливки. Где же консервный нож?

Пока Уитни возилась, опустив голову вниз. Дуг взял у нее куриную ножку.

– Димитри любит хорошо поесть, – сказал он, тоже откусив порядочный кусок. Он мог бы поклясться, что ощущает, как еда проскальзывает в желудок. – Я говорил, что Ремо достаточно сообразителен – он устроил кладовую на тот случай, если застрянет в пути.

– Вот это да! – С горящими глазами Уитни снова появилась перед Дугом. – Икра! – Она показала Дугу маленькую банку. – А это бутылка «Пули-Фюссе 79».

– А соль есть?

– Конечно.

Улыбнувшись, Дуг отдал ей наполовину съеденную куриную ножку.

– Кажется, нас ждет шикарное путешествие в Диего-Суарес. Да, Уитни?

Уитни взяла бутылку вина и вытащила пробку.

– Дорогой, – растягивая слова, произнесла она, – я никогда не путешествую по-другому.