Гостья из тьмы

Глава 4

Брет не удивился, увидев Дженни на кладбище. Это было одно из самых красивых мест усадьбы, к тому же для недавно овдовевшей женщины интерес к нему был естественным. И все-таки он не стал ей пересказывать слухи. Миссис Сандерс, как и все женщины, наверняка любопытна и не успокоилась бы до тех пор, пока не вытянула из него все, что он знает. А Брет считал, что прошлому Чуринги лучше оставаться в могиле.

Он нервно теребил поля шляпы, чувствуя ее шаги за спиной. Ему привычней был запах стриженой шерсти, чем экзотический аромат, исходивший от этой женщины. Миссис Сандерс смущала его. Чем быстрее он уберется из дома в общежитие, тем будет лучше. Он еще вчера перенес бы вещи, если бы его лошадь не потеряла подкову. Ему пришлось пять миль тащиться пешком, и после этого у него просто не было сил шевелиться.

Брет открыл перед Дженни дверь столовой и пропустил ее вперед. Сам он сдернул шляпу с головы и повесил ее на гвоздь: Ма Бейкер была насчет этого строга.

Громкий и веселый гвалт в столовой сменился дружным стоном, когда парни увидели миссис Сандерс.

– Знакомьтесь, это ваша новая хозяйка, миссис Сандерс. – Он усмехнулся, видя, какими глазами все уставились на длинные ноги и сияющие золотом волосы своего босса.

– Стэн, дружище, подвинься, дай сесть.

В дверях кухни появилась Ма Бейкер, торопливо вытирая руки передником. Брету нравилась Ма: с ней было легко, а стряпня ее была выше всяких похвал. Но он вздрогнул от неожиданности, когда она вдруг отвесила ему подзатыльник.

– За что, Ма?..

– За плохие манеры, Брет Уилсон! – Она повернулась к Дженни, когда хохот вокруг немного стих. – Здесь у всех плохие манеры, милочка, не обращайте внимания. Меня зовут миссис Бейкер. Рада познакомиться.

Брет наблюдал за лицом Дженни, когда она, пожав руку Ма, садилась за стол. Глаза ее смеялись, и он знал почему. Она смеялась над ним! Ох уж эти женщины! Всегда готовы нанести удар, когда не ждешь этого…

Ма обвела взглядом сидящих за столом. Никто не ел, все с открытыми ртами уставились на Дженни.

– Что случилось, парни? Никогда не видели леди? – насмешливо спросила она, упираясь кулаками в толстые бока.

Брет вместе с остальными поспешно опустил глаза и занялся своей тарелкой. Ма лучше было не перечить. Кроме того, он был очень голоден после тяжелой дороги, поэтому больше не обращал внимания на насмешливые взгляды парней. Пусть думают что хотят. Она просто его новая хозяйка, вот и все. Ничего особенного!

Дженни с опаской посмотрела на Ма и с удивлением обнаружила, что она добродушно улыбается.

– Это вам, милочка, – сказала Ма Бейкер, ставя перед ней огромную дымящуюся тарелку жаркого, от запаха которого у Дженни потекли слюнки. – Вы выглядите как привидение. Придется вас откормить, – уверенно заявила она.

Дженни покраснела, уверенная, что все в столовой внимательно прислушиваются к их разговору. Наверное, ей не стоило приходить сюда и ужинать вместе со всеми.

Однако вскоре мужчины потеряли к ней интерес, принялись за еду и вернулись к своим разговорам. Основной темой, конечно, были овцы. Так как последние десять лет Дженни сталкивалась с ними только в виде баранины в лавке мясника, она молчала, изучая окружающую обстановку.

Столовая представляла собой просторный зал с пристроенной кухней. Длинный деревянный стол тянулся через все помещение с двумя скамьями по сторонам. Потолка не было, свод железной рифленой крыши упирался в толстые деревянные балки. Дженни все это нравилось, но она чувствовала, что ее присутствие всех стесняет. Под бдительным оком Ма мужчины сдерживали языки, стараясь сохранять приличие. Когда с едой было покончено, все поспешно поднялись и потянулись к выходу. На крыльце голоса становились громче, раздавался громкий смех. Дженни подумала, что обычно все эти мужчины после ужина остаются в столовой, чтобы расслабиться, выпить пива, покурить и поболтать после тяжелого трудового дня. Ей стало неловко: не очень приятно чувствовать себя захватчицей чужой территории.

Наконец, когда последний работник удалился, из кухни выплыла Ма Бейкер с двумя дымящимися чашками чая в руках.

– Не обращайте на них внимания, – фыркнула она, кивнув в сторону крыльца, откуда доносился громкий хохот. – Они неплохие парни, но привыкли общаться только с официантками. Никто из них не получил должного воспитания, они просто не знают, о чем можно разговаривать с леди.

Дженни жалко улыбнулась в ответ:

– Я, кажется, испортила им ужин. Лучше уж мне есть в доме одной.

– Наверное, так и в самом деле будет лучше, миссис Сандерс, – подумав, ответила Ма. – К тому же вы теперь их хозяйка.

– Называйте меня Дженни. Не люблю эти формальности. Но, может, здесь так принято?

– Господи, конечно, нет, милочка! – засмеялась Ма Бейкер, доставая из фартука кисет с табаком. – Можете звать меня Симон. Когда все вокруг зовут меня Ма, мне кажется, что я уже столетняя старуха. Хотя, конечно, имя у меня смешное. Какая я, господи, Симон, посмотрите на меня! Но моя мать читала в жизни только одну книгу, где героиню звали именно так, поэтому я была обречена.

Дженни усмехнулась, радуясь, что с ней рядом в этом суровом мужском мире находится добрая душа, с которой можно поболтать, по-женски отвести душу.

– Вы всегда сопровождаете стригалей?

Симон кивнула.

– Мы со Стэном влюбились друг друга так давно, что я уже и не припомню, когда это было. Я тогда нянчила детей хозяина на одной ферме в Квинсленде, а он приехал с остальными на стрижку овец. – Она рассеянно отхлебнула чай, погружаясь в воспоминания. – Он был тогда красавцем. Высокий, стройный, руки – сплошные мускулы! Теперь-то этого не скажешь. Стрижка сгибает спины и делает мужчин стариками раньше времени. Но Стэн и сейчас стрижет овец быстрее многих молодых. – Женщина вздохнула, подперев рукой подбородок. – Приходится до сих пор за ним следить, как за ребенком. Грязнуля, каких свет не видывал! Но я рада, что мы вместе. Купили лошадь и фургон и с тех пор все время в пути. Немного утомительно, но я не поменялась бы с хозяевами, несмотря на их замечательные дома со всеми удобствами. Думаю, я изучила Австралию лучше, чем кто бы то ни был.

Дженни обрадовалась: наверное, Симон знает тайну надписи на кладбище, раз так давно путешествует по этим местам.

– Мне хотелось бы побольше узнать о Чуринге. Вы здесь бывали раньше?

– Нет. Мы больше колесили по Квинсленду. В этих местах мы всего лет пять, не больше, – покачала головой Симон.

Дженни сама удивилась, почувствовав, как сильно она разочарована.

– Простите, я не успела вас поблагодарить за порядок в комнате и свежие цветы. Большое спасибо! Мне было очень приятно.

– Пустяки, – отмахнулась Ма, закуривая сигарету, которую она очень ловко скрутила. – Мне самой приятно, что со мной рядом будет в усадьбе женщина.

– Скажите, а что случилось со старой одеждой из шкафа?

Симон вдруг занервничала, отводя глаза и крутя кисет в руках.

– Не думала, что вы захотите оставить это старье на месте. Поэтому и убрала его оттуда.

Дженни нахмурилась: опять какие-то недоговоренности.

– Видите ли, я художница, и в колледже моим любимым предметом была история одежды. Если она принадлежала тем, кто жил здесь полтора века назад, это было бы интересно.

– Не стоит копаться в прошлом, Дженни, это никому не приносит счастья. К тому же там такие лохмотья… – пробормотала Симон виновато, упорно глядя в сторону.

– Тем более нет ничего страшного, если я на них посмотрю, – сказала Дженни просительно, но в голосе ее слышалась настойчивость.

– Брету это не понравится, – тяжело вздохнула Симон, явно сдаваясь. – Он приказал мне все это сжечь.

– Зачем?! – изумленно воскликнула Дженни. – В любом случае он не имел на это права! Это мой дом. Ради бога, Симон, если это всего лишь старые лохмотья, к чему такая таинственность?

Симон очень внимательно посмотрела на нее и снова вздохнула:

– Простите, Дженни. Я делаю то, что мне скажут. Пойдемте, они все там, у меня, – сказала она наконец и, поднявшись, направилась на кухню.

Кухня была безукоризненно чистой. Раковины блестели, накрахмаленные занавески чуть колыхались в открытых окнах. На полу стояли корзины, полные овощей и продуктов. На стене почти до самого потолка блестели кастрюли и сковородки.

– Я сложила все в старый чемодан – жалко было сжигать такое добро, – оживленно проговорила Симон.

Она вытащила из-за кухонного шкафа большой чемодан и поставила на пол рядом с девушкой. Дженни опустилась на колени, расстегнула кожаные ремни, а когда принялась за защелки, ее пульс вдруг участился непонятно почему. «Перестань, это всего лишь старая одежда», – одернула она себя.

Крышка чемодана откинулась, и Дженни ахнула. Здесь не было никаких лохмотьев! В чемодане была аккуратно сложена одежда прошлого века. Одну за другой Дженни доставала из чемодана чуть помятые вещи и внимательно разглядывала на свету. Чудесная батистовая ночная рубашка ручной работы без видимых следов носки была аккуратно завернута в тонкую бумагу. Викторианские кружева на воротнике и манжетах домашнего платья были по-прежнему белоснежными. Она прижала к щеке чудесное шелковое свадебное платье цвета слоновой кости, которое, видимо, привезли с собой еще из Ирландии. Блестящий шелк был мягким и прохладным, платье до сих пор пахло лавандой.

– Симон! – наконец выдохнула Дженни. – Какие же лохмотья? Каждая из этих вещей годится для коллекций в музее!

Круглое добродушное лицо кухарки пошло красными пятнами.

– Если бы я знала, что вы так разбираетесь в этом, я бы никогда не послушала Брета и не взяла их себе. Но он сказал, что вы не захотите держать их вместе со своей одеждой.

Дженни внимательно присмотрелась к Симон. До нее дошло, что на самом деле хотела сделать с этим вещами женщина, так много повидавшая на своем веку. Но разве можно было осуждать ее за это?

– Успокойтесь, все нормально. Они же целы, все в порядке, Симон.

Она рассмотрела поношенные бриджи для верховой езды и цветную вязаную шаль с обтрепанными краями. Вещи двадцатых годов были далеко не новыми – очевидно, Чуринга переживала тогда не лучшие времена. Затем взгляд ее упал на чудесное бальное платье, затесавшееся между рабочей и повседневной одеждой. Оно было с пышной шифоновой юбкой цвета морской волны на подкладке из сатина. Край обтягивающего изящного лифа и узкие плечи платья были усыпаны мелкими розами из того же материала.

– Симон, посмотрите! К нему есть даже туфельки! Должно быть, его заказывали для какого-то особого случая…

– Вот и все, милочка, больше ничего интересного нет, – сказала вдруг Симон напряженным голосом. – Здесь только связка старых тетрадей и кое-что из мелочей на дне.

– Тетрадей? Каких тетрадей? – удивилась Дженни, насторожившись.

– Похоже на дневники, но кто его знает? Я их не читала и вам не советую. – Симон снова отвела глаза. Дженни сердито посмотрела на нее.

– Что здесь происходит? К чему такие тайны? Все что-то упорно пытаются от меня скрыть? Это что, все связано с той странной надписью на могиле? – не выдержала она, разозленная бесконечными недомолвками.

– Я знаю только, что очень давно здесь произошло что-то плохое. Брет решил, что лучше не расстраивать вас после того, что вы недавно пережили, – вздохнула женщина. – Мне очень жаль, что все так получилось с вашим мужем и сынишкой.

Пусть лучше этот чертов Брет Уилсон занимается своими делами!

– Спасибо, Симон. Но я не такая уж нежная, как кто-то из вас себе вообразил, – решительно сказала Дженни и потянулась к тетрадям.

Они действительно оказались дневниками. Более новые были в самодельных кожаных обложках, более старые – простые, пожелтевшие, с водяными разводами.

На каждой тетради была аккуратно проставлена дата; дневники охватывали период с 1924 по 1948 год.

Дженни полистала страницы, заметив, каким детским, неуверенным был почерк автора вначале и как он с годами сформировался, буквы стали красивыми, ровными. Только последняя запись выпадала из общего ряда. Неровные строчки разбегались вкривь и вкось, буквы были кривыми. Создавалось впечатление, что это писал другой человек.

– Помочь вам сложить все вещи и занести в дом? – спросила Симон.

Дженни вздрогнула, закрывая последнюю тетрадь. Она как будто почувствовала рядом присутствие той женщины, что писала дневник. Это было такое сильное ощущение, что ей не хотелось отвечать Симон, чтобы не вспугнуть его.

– Дженни, с вами все в порядке, милочка?

– Да-да, не беспокойтесь, – поспешила ответить она, приходя в себя. – Давайте сложим вещи обратно в чемодан, а тетради я понесу в руках.

Через несколько минут женщины уже шли к дому. Во дворе совсем стемнело, во многих окнах общежития светились окна, оттуда доносились неясные мужские голоса.

Поставив чемодан на пол кухни, Симон попрощалась.

– Мне пора спать. Мы рано ложимся и рано встаем здесь, чтобы не так страдать от жары. Да и вы, наверное, устали, вам лучше тоже пораньше лечь.

– Спасибо, Симон, за заботу. Вам не нужна моя помощь в мытье посуды?

– Да что вы, милочка! Я справлюсь сама. К тому же вы теперь моя хозяйка и не должны делать за меня мою работу, – засмеялась толстуха.

– Ну что ж, – улыбнулась Дженни, – тогда спокойной ночи!

Она проводила Симон до веранды и некоторое время постояла там, вслушиваясь в тишину ночи. Воздух был теплым и приятно ласкал лицо, в нем смешались ароматы ночных цветов с запахом сухой травы. До Дженни вдруг дошло, что все это принадлежит ей, и она села в кресло-качалку на веранде, пытаясь осмыслить свое новое положение. Бескрайние земли, скот, дома – это же целый маленький город! А сколько людей здесь живет, работает на нее, а значит, зависит от ее решений…

Чувство огромной ответственности, казалось, придавило ее к земле. Она так мало знала об этой жизни! Несколько лет, проведенных в детстве в Валуне, научили ее лишь самым основным понятиям… Дженни чуть не застонала от ужаса, но, посидев так немного, решила, что не стоит расстраиваться на ночь глядя. Утро вечера мудренее.

Из дома не доносилось ни звука, и Дженни решила, что Брет, скорее всего, уже заснул. Но, зайдя на кухню, она увидела белеющую бумажку на столе – это была записка, в которой он сообщал, что перебирается в общежитие.

– Слава богу! – с облегчением пробормотала она. – Одной проблемой меньше.

На полу ее спальни чернел чемодан. Казалось, он притягивает Дженни, и она, не удержавшись, решительно расстегнула ремни и откинула крышку. Зеленое платье, лежавшее сверху, призрачно светилось в лунном свете, призывая взять его в руки и примерить.

Шифоновые и сатиновые складки шелестели, задевая ее обнаженное тело, пока она быстро натягивала платье на себя. Прохладный материал приятно ласкал кожу, юбка закружилась вокруг ног, когда она сделала пару шагов. Дженни закрыла глаза, приподняла складки на подоле пальцами, как бы делая реверанс перед танцем, и в ту же секунду в голове зазвучала мелодия старинного вальса Штрауса. Она медленно закружилась в танце, бесшумно переступая босыми ногами по прохладным гладким доскам пола; ей казалось, что платье само несет ее по комнате.

Внезапно Дженни почувствовала чьи-то руки на талии, дыхание на щеке, а вальс из веселого и легкого вдруг превратился в печальный. Озноб пробежал у нее по спине, когда кто-то ледяными губами коснулся ее губ…

Дженни резко остановилась и открыла глаза. Сердце бешено стучало в груди. В доме было тихо и пусто, но она могла бы поклясться чем угодно, что была не одна! Трясущимися пальцами она расстегнула маленькие пуговки, и платье легко опустилось на пол. Оно лежало в лунном пятне, завернувшись складками так, как будто продолжало танцевать этот призрачный вальс.

– Приди в себя, ради бога! – громко произнесла Дженни. – У тебя просто разыгралось воображение.

Но даже звук собственного голоса не мог отогнать впечатления чьего-то присутствия. Дженни дрожала, складывая платье и убирая его в чемодан. Защелкнув застежки, она задвинула чемодан под стол и торопливо прошла в ванную, чтобы привести себя в порядок на ночь.

Нырнув в чистую постель, Дженни попыталась расслабиться и заснуть. Но сколько она ни крутилась с боку на бок, как ни подтыкала подушку, сон не приходил. Воспоминание о музыке и призрачном партнере по вальсу не исчезали.

Промучившись несколько часов, Дженни открыла глаза и увидела в лунном свете оставленные в кресле дневники. И опять показалось, что они притягивают ее, манят к себе, требуя прочесть. Она сопротивлялась, не желая подчиняться кошмару, но тут же опять накатывала мелодия вальса, ощущение рук партнера на талии и бесстрастного поцелуя на щеке. Ее бросало в дрожь, но не от страха, а от чего-то такого, что она никак не могла понять и объяснить… В конце концов она не выдержала, встала и зажгла лампу.

Первая тетрадь была с захватанными, порванными страничками, на них были щедро разбросаны кляксы и зачеркнуты ошибки. Почерк был совсем детским. На обложке стояла надпись: Дневник Матильды Томас. 14 лет.

Призрачная музыка пропала, как только Дженни начала его читать.