Граница. Таежный роман. Солдаты

ГЛАВА 11

Ярко-синие звезды на черном небе понемногу бледнели и гасли. Вдалеке, за ельником, верхушки деревьев начинали светлеть, будто покрываясь едва заметной розоватой пленкой.

Еще одна ночь закончилась.

На КПП, в будке, спали двое «дедов» — Рыжеев и Жигулин. А первогодок Петреску с автоматом на плече мрачно мерил землю шагами под раздающийся из окна аккомпанемент похрапывания старших товарищей. У Петреску были печальные цыганские глаза, обрамленные густыми черными ресницами. В нем и вправду текла цыганская кровь, но свойственная его далеким предкам страсть к кочевому образу жизни была совершенно чужда самому Петреску.

А вот мысли его сейчас витали очень далеко от советско-китайской границы. Они унеслись в молдавское селение Унгены, откуда он был родом. А поскольку службу молодой солдат нес, можно сказать, за троих, то и времени на разного рода размышления у Петреску, казалось, было в три раза больше.

Но, даже обладая такими запасами времени и прошагав под звездным небом всю ночь, Петреску так и не смог понять, какой невероятной должна быть та сила, что вырвала его на два года из дома и перенесла на другой конец земли…

Из тумана вынырнул армейский «ЗИЛ», и начавший было клевать носом Петреску встрепенулся. Может, померещилось? Он протер глаза: нет, грузовик приближался. У молдаванина были четкие инструкции от «дедов»: в подобных ситуациях немедленно их будить. Он крепко вцепился в автомат, раскрыл рот, но с перепугу забыл, какую команду должен подать. «Тревога!»? «Подъем!»? «В ружье!»?

— Грузовик! — истошно закричал Петреску.

В тот же миг Рыжеев и Жигулин наглядно продемонстрировали ему навыки, полученные за годы армейской службы. Двумя пулями они выскочили на улицу, на ходу застегиваясь, навешивая автоматы и нахлобучивая пилотки.

— И правда грузовик, — вглядевшись, сообщил Рыжееву Жигулин и повернулся к молдаванину: — Значит, так, Петреску. Мухой летишь в казармы, предупредишь дневальных. Если дрыхнут — буди. Скажешь — похоже, проверяющие прибыли… Может, из Минобороны…

— Ты что, серьезно? Насчет проверяющих? — окончательно проснулся Рыжеев.

— А я откуда знаю? — буркнул Жигулин. — Я не понял, — повернулся он к Петреску, — ты еще здесь?

Тот стремительно умчался.

Рыжеев с Жигулиным, дожидаясь грузовика, постарались принять бравые плакатные позы.

«ЗИЛ» тормознул в нескольких метрах от ворот, застыв на фоне восходящего солнца. Из кабины выпрыгнул шофер, быстро обошел машину, откинул борт кузова.

Первым на землю спрыгнул долговязый сержант в очках, за ним — парень лет двадцати с лишним в дорогом спортивном костюме и с огромным рюкзаком из блестящей ткани. Сержант поддержал парня за локоть.

Жигулин и Рыжеев переглянулись.

— Ну, — парень пожал руку сержанту, потом — шоферу, — спасибо, что довезли. Дальше я сам.

Он закинул рюкзак на плечо и направился к солдатам. Подойдя, сверкнул улыбкой и протянул руку:

— Здорово, мужики!

Вновь переглянувшись, Рыжеев и Жигулин по очереди пожали протянутую ладонь.

— Где тут у нас казарма? Вы только объясните, а я уж сам найду. А то вам, наверное, нельзя пост оставлять? Враг не дремлет! Правильно я говорю?

Рыжеев обменялся взглядом с Жигулиным и незаметно для вновь прибывшего покрутил пальцем возле виска. Он уже понял, кто это такой, и отчаянно семафорил глазами Жигулину.

Еще неделю назад посыльный из штаба по секрету сообщил «дедам», что там со дня на день ждут нового бойца, чьего-то сынка. Теперь этот сынок стоял перед ними, лучезарно улыбаясь во все тридцать два зуба, будто прибыл не на службу, а на турбазу. Рыжееву ужасно хотелось поставить зарвавшегося новобранца на место, но, если честно, он побаивался: на его памяти это был первый боец, прибывший на службу на персональном грузовике.

— Значит, так, — откашлявшись, произнес Рыжеев, — казарменный городок наискосок и направо.

— Ты в какую казарму? — спросил Жигулин.

— Понятия не имею, — пожал плечами парень. — Ладно, там разберусь. Пока, мужики.

Он поправил на плече рюкзак и, насвистывая, направился на территорию части.

В казарме лопоухий дневальный, привалившись к тумбочке, читал роман Юлиана Семенова. Он перевернул страницу, но, услышав звук открываемой двери, с ловкостью иллюзиониста спрятал увесистый том в ящик и вскочил. Вскочил и прикорнувший за развешанными шинелями сержант Братеев. Оба они — и Братеев, и дневальный — с недоумением смотрели на незнакомого парня в спортивном костюме и со спортивным же рюкзаком на плече.

— Здравствуйте, — вежливо приветствовал их незнакомец. — Где я могу найти полковника Борзова, не подскажете?

— А маршал Гречко тебе не нужен? — спросил дневальный. — А то мы сбегаем.

Братеев испепелил его взглядом и ответил парню с возмутительной, с точки зрения дневального, доброжелательностью:

— Полковника Борзова вы можете найти в штабе. Но скорее всего, он еще спит. Так что придется подождать.

— Да я могу вообще к нему не ходить, — пожал плечами парень. — Это мне на городском сборном пункте какой-то подполковник велел по прибытии явиться к Борзову.

— Значит, придется идти.

Парень вздохнул.

— Где у вас тут курят? — спросил он, вытаскивая из кармана спортивной куртки аккуратную серую пачку сигарет и вежливо протягивая ее Братееву. Тот покачал головой, отказываясь.

— У нас не курят! — выпалил дневальный, уязвленный тем, что его не угостили сигаретой, явно заграничной. И тут же прикусил язык — незнакомец протянул ему пачку. Дневальный вытащил сигарету и милостиво разрешил: — На улице смоли.

Парень снял с плеча рюкзак:

— Я поставлю тут, не возражаете? — И, опустив рюкзак на пол, вышел на улицу.

— Ну ни фига себе! — тихо воскликнул дневальный. — Может, нам еще вещи его посторожить?

— Ты чего разорался? — лениво спросил Братеев. — Это Шугаев.

— Какой еще Шугаев?

— Такой! — разозлился сержант. — У которого отец какая-то там шишка. Ну за него, говорили, генерал один просил. А ты — «маршала Гречко сейчас позовем», «у нас не курят»… Не видишь разве, что он не соображает, куда попал.

Лопоухий дневальный поскреб в затылке и пнул рюкзак.

— Шишкин сын! — проворчал он, впрочем уже беззлобно, и полез в тумбочку за книгой.

Полковник Борзов с досадой пристукнул кулаком по столу. Маразматик старый! Он мысленно чертыхнулся. Забыл, совершенно забыл. И, даже увидев возле штаба странную долговязую фигуру в тренировочном костюме, не вспомнил. Удивился — да, но не вспомнил.

Разговор с генералом состоялся месяц назад. К тому же в тот момент Борзов спал и видел третий сон, так что первые минуты, слушая в трубке жизнерадостный голос Лося, он потратил на то, чтобы стряхнуть с себя остатки сна.

— Извини, если разбудил, — энергично рокотал генерал.

— Да я не сплю, — соврал Степан Ильич. — Работаю.

С Владленом Петровичем Лосем, генералом из штаба округа, Борзов старался поддерживать хорошие отношения. И не потому, что Лось ему нравился. Это только несведущему человеку могло показаться, что генерал добродушен и даже мягкотел. Опытные вояки вроде Борзова прекрасно знали, что в действительности генерал подозрителен, мстителен и беспричинно гневлив. Фамилию Лося произносили с опаской далеко за пределами округа.

— Ну как успехи части в боевой и политической подготовке? — весело прогудел генерал.

— Отлично, Владлен Петрович, — бодро ответил полковник. Тут по законам военного этикета следовало добавить в голос каплю шутливой обиды. — Мы, кстати, раз в месяц подаем рапорт в штаб.

— Да видел я твой рапорт, Степан Ильич, видел, — сказал генерал, — не сомневайся. Я вообще-то не по этому поводу звоню. — Лось сделал паузу. — Ты мне вот скажи: я тебя часто о чем-нибудь прошу? — В интонации, с которой он это произнес, заранее угадывался ответ.

— Не припомню, товарищ генерал, — быстро сказал Борзов. — В смысле — не припомню, чтобы вы когда-нибудь о чем-то просили.

На самом деле Лось обожал нагружать подчиненных заданиями и поручениями, заставляя людей, по его собственному выражению, «почесаться». Просьбы генерала всегда были неудобны, а иногда даже трудновыполнимы.

— Ну, а теперь вот прошу. — Лось притворно вздохнул, давая понять, как ему не хочется отрывать полковника от дел. — Есть такой руководитель газовым месторождением Шугаев. Слыхал?

— Конечно, товарищ генерал, — не моргнув глазом, соврал полковник, пытаясь догадаться, о чем сейчас попросит Лось. Собственно, он уже почти догадался.

— Ну немудрено, тут на его газовом месторождении вся область держится. Короче, младший сын Шугаева, Родион, в том году закончил Московский университет, и пришло время ему выполнять священный долг… Во-о-от…

Ничего другого Борзов услышать и не ожидал. Ему жутко не хотелось связываться с избалованным сынком высокого чиновника, но он понимал, что не откажет Лосю.

— А здоровье у парнишки, надо сказать, не ах, — продолжал гудеть генерал. — Слабое, короче говоря, здоровье.

Ага, слабое, усмехнулся Борзов мысленно. Небось морда как сковорода. И спросил необдуманно:

— А чего ж его тогда от армии не освободят?

— Как это — освободят? — загремел Лось. — А священный долг перед Родиной?

— Я все понял, Владлен Петрович, — поспешно произнес полковник. — Вы этого парня ко мне в часть направить хотите?

— С военкомом договоренность есть, — сухо сказал генерал. — Когда примешь?

Борзов с тоской посмотрел на настенные часы — без пяти двенадцать.

— Да хоть сейчас, товарищ генерал, — ответил он.

— Ладно тебе острить, — буркнул Лось. — Ну, значит, я могу спать спокойно?

— Можете, Владлен Петрович, — вздохнул Борзов. — Как вы говорите: Шугаев Родион?

— Именно так, — подтвердил генерал. — Да, и учти: со здоровьем у парня действительно нелады. Так что ты подыщи для него нормальную должность, Степан Ильич. Библиотекарем там или писарем в штабе… Идет?

— Есть, Владлен Петрович! — по-военному отчеканил Борзов.

Он повесил трубку и до утра считал баранов, пытаясь уснуть…

Сейчас полковник смотрел на высокого, хорошо сложенного парня, стоявшего перед ним с этим своим дурацким рюкзаком, и ругал себя последними словами за забывчивость. Насчет слабого здоровья генерал, конечно, загнул, но Борзов дал ему слово, а свое слово Степан Ильич привык держать.

— Да ты садись, — сказал он парню, и тот послушно опустился на стул, зажав рюкзак ногами, обутыми в хорошие, явно ненашенские кеды. — Будешь служить в бухгалтерии, Родион. Документы отдашь в секретариат. Что там у тебя со здоровьем?

— Нормально все, — удивленно ответил Шугаев.

— Да я вижу, — со вздохом произнес Борзов.

— А нельзя мне со всеми? — неожиданно спросил Родион, показывая за окно, где взвод Братеева маршировал в столовую.

Полковник изумленно уставился на новобранца. Похоже, этот папенькин сынок не понимает, что такое настоящая служба. Возись с ним теперь.

— Нельзя, — сказал Борзов строго. — Поверь моему опыту. Потом сам же мне спасибо скажешь.

— Ну ладно, — уныло согласился Родион.

— И вот что, давай-ка сюда свои бумажки, я сам их просмотрю.

Шугаев развязал объемистый рюкзак и, покопавшись, выудил наконец большой конверт. Протянул Борзову.

— Что у тебя там? — спросил полковник, кивая на рюкзак. — Запас провианта на месяц? — Он раскрыл конверт и надел очки.

— Вещи и книги, — ответил Родион. — Можно я закурю?

Поколебавшись, Борзов кивнул. Родион достал серую пачку с надписью «БТ» и, вытащив сигарету, со вкусом затянулся, пуская дым в потолок.

Полковник искоса наблюдал за ним. Выпендривается. А может, и нет. Привык просто, что все ему позволено.

Зазвонил телефон.

— Борзов! — раздраженно рявкнул в трубку полковник.

— Давно не слышались, Степан Ильич, — раздался голос генерала Лося.

«За ставленничка своего беспокоится, хрен моржовый», — неуважительно подумал Борзов, однако бодро отрапортовал:

— Значит, докладываю, Владлен Петрович. Передо мной сидит призывник Шугаев, без пяти минут рядовой…

— Ну и гони его в жопу, — с неожиданной злостью произнес Лось.

— Не понял, товарищ генерал, — удивился Борзов, покосившись на Родиона.

— А чего тут понимать? Эти деятели на городском сборном пункте все перепутали, чтоб им!.. Короче, это не тот Шугаев, сын того Шугаева. Это вообще никому не известный Шугаев. И тоже, представь себе, Родион.

— Да, ситуация, — задумчиво произнес Борзов. — А где тот, настоящий? Его-то куда заслали?

— К такой-то матери! — заорал Лось. — Короче, я даю отбой.

— А с этим что мне делать? — спросил полковник.

— А чего хочешь, — буркнул генерал и повесил трубку.

Борзов помассировал затылок. Родион, отвернувшись, пускал дым, норовя обкурить портрет Карла Маркса, висевший на стене над канцелярским шкафом.

Еще один Жгут на мою голову, подумал Борзов и усмехнулся. Ладно, этот хоть служить рвется. Он положил наконец трубку на рычаг и неожиданно заорал:

— Подъем! Смирно!

Родион испуганно вскочил и замер, кося глазом то на полковника, то на обжигающий пальцы окурок. Дым валил у него из ноздрей, точно у Конька-Горбунка с картинки из детской книжки.

— Значит, так, Шугаев, — произнес Борзов. — Вы поступаете в распоряжение командира второй роты майора Соломатина.

— А как же бухгалтерия?

— Перебьетесь. — Полковник хмыкнул. — После принятия присяги вы станете рядовым Советской Армии. Приучайтесь задавать поменьше вопросов, Шугаев. Завтра приступите к выполнению своих обязанностей. Все ясно? Свободен.

— Да, но…

— Кругом!

— Я только хотел…

— Марш! — гаркнул Борзов.

Подхватив рюкзак, Родион пулей выскочил из кабинета. Полковник привстал и посмотрел в окно: парень растерянно озирался, не зная, куда идти. Степан Ильич снял телефонную трубку и набрал номер.

— Дежурный? Полковник Борзов. Передай во вторую роту, что у них пополнение. Пусть подойдут к штабу заберут. — Он выслушал ответ и удовлетворенно кивнул: — Добро.

Солнце вспыхнуло золотыми огоньками на начищенных медалях.

По всему заасфальтированному квадрату плаца выстроились, поджимая друг друга, роты. В центре плаца было установлено Боевое Красное Знамя части. Около него по стойке «смирно» застыли знаменосцы из числа старослужащих. Рядом стояли офицеры штаба и командование полка.

Полковник Борзов, как и все присутствующие, надел парадную форму. Ряд орденов и медалей, украшавших его грудь, оказался гораздо длиннее, чем у всех остальных. Конечно, боевых наград там было не так уж и много, больше юбилейных. И все-таки выше всех висели медали и за Будапешт, и за Берлин, и за Прагу… Медали свои Борзов надевал редко, по праздникам, но носил с достоинством.

Лейтенант Столбов, вытянувшись по стойке «смирно», украдкой рассматривал солдат. Налитых силой «дедов» легко было отличить от новобранцев с тонкими, по-мальчишечьи вытянутыми шеями.

После разговора с Голощекиным Столбов никак не мог успокоиться. Он с трудом заставлял себя держаться соответственно торжественной обстановке, и потому разглядывание солдат было ему просто необходимо — в качестве отвлекающего средства.

Вот интересно, думал Иван, вчерашние новобранцы, отслужив год срочной службы и получив традиционные двенадцать ударов черпаком по ягодицам, точно по мановению волшебной палочки, буквально за одну ночь превращались в старослужащих: начинали разговаривать в два раза медленнее, ходить вразвалку и становились больше ровно на размер.

Столбов подметил это довольно давно и причин подобной метаморфозы не понимал. Но одно лейтенант знал точно: это нормальный армейский закон, следовать которому придется всему рядовому составу: от грузинского крестьянина до студента московского университета…

— Товарищи солдаты и офицеры! — громко произнес полковник Борзов, прервав размышления Ивана. — Поздравляю вас с Первомайским праздником! Наш полк стоит на страже восточных рубежей нашей родины! Это огромная ответственность, возложенная на нас партией и правительством! И мы это доверие оправдаем!

Борзова внимательно слушали не только солдаты и офицеры, но и женщины, толпой сбившиеся на краю плаца: офицерские жены, работницы столовой, бухгалтерии. Многие привели с собой нарядно одетых детей. Это только добавило мероприятию значительности.

— Положение на советско-китайской границе сегодня непростое, — продолжил Борзов и нахмурился. — Провокации следуют одна за другой. Но Родина свято верит в нас! И мы не допустим развязывания третьей мировой войны! Мы сделаем все, чтобы наша огромная могучая держава, наши друзья по Варшавскому договору, жили в мире и согласии! Вот и сейчас, в этот праздничный день, наши доблестные воины несут свою нелегкую вахту по охране государственной границы…

Рядом с Марией Васильевной Борзовой стояла Марина. Она не отрываясь смотрела на лейтенанта Столбова, но он упрямо отводил взгляд, а потом, не выдержав, ответил. Они долго смотрели друг на друга, глаза в глаза, пока Марина не отвернулась.

— Уверен, — вышел в своей речи на финишную прямую полковник, — что вы не пожалеете сил, чтобы умножить славные традиции нашего полка! Еще раз с праздником вас! Ура, товарищи!

— Ура-а-а! — раскатисто загрохотало в ответ.

— Смирно! — раздался голос над построением.

Хозяин голоса оставался невидимым, но в том и не было особой необходимости. Колонны солдат тщательно подровнялись.

— К торжественному маршу!..

Офицеры и оркестр вышли вперед.

— Поротно!..

Строй щелкнул каблуками.

— Равнение направо!..

Колонны повернулись в сторону движения.

— Шагом марш!!!

И все потонуло в бравурных звуках духового оркестра, звучащих почему-то всегда немного грустно…

Рота за ротой шли мимо трибуны. Солдаты, гордо задрав подбородки, звонко печатали шаг. Наверное, у специалистов по строевой подготовке их парадный проход вызвал бы массу нареканий. Но специалистов по строевой подготовке в таежном гарнизоне не было.

Женщины смотрели на солдат с волнением и гордостью и улыбались. И сразу становилось понятно: это зрелище — марширующие мужчины — не надоест, не разочарует их никогда.

Рота Столбова поравнялась с Мариной, и она, не удержавшись, еще раз взглянула на четкий профиль любимого лица. Иван старательно печатал шаг, не замечая или делая вид, что не замечает ее. Марина опустила голову. Все правильно, они уже попрощались, и лишние взгляды ни к чему.

Она выбралась из толпы женщин и пошла на работу. Замечательный праздник — прекрасный теплый Первомай. Воздушные шарики, мороженое с вафлей, на которой, если повезет, можно прочитать собственное имя, густой малиновый сироп, нехотя уступающий напору шипящей газировки… Красные бумажные флажки на гладко обструганных деревянных палочках, хриплый репродуктор, из которого звучат лозунги вперемежку с песнями из кинофильмов «Цирк» и «Светлый путь»… Как давно это было! Она, маленькая, сидит на плечах у отца и размахивает флажком. Ей хочется петь и смеяться. У нее впереди целая жизнь, огромная, счастливая, мирная.

Теперь праздник у других. А у нее, как пишут в газетах, суровые трудовые будни. Нет, не трудовые. Трудные, так точнее. Ей трудно. Ей больше не хочется петь и смеяться. Ее тошнит и качает от слабости.

Это пройдет. Еще месяц, от силы полтора и она начнет поправляться. Ей придется есть, чтобы питать развивающуюся внутри нее жизнь. Придется высыпаться, чтобы не травмировать нервную систему. Придется каждый вечер ложиться в постель рядом с мужчиной, которого она не может полюбить, ложиться, а потом долго лежать без сна, думая о мужчине, которого она любит…

Теплый ветер с шуршанием толкал по асфальту красный надувной шарик. Марина улыбнулась. Догнала его, схватила за сморщенный хвостик и подняла. И пошла дальше, размахивая шариком.

На ее улице еще будет праздник.