Греческие каникулы

9

Ах как хотелось Лиз, чтобы этот день длился бесконечно! Каждая прожитая минута приближала неизбежное расставание с Тони, и Лиз старалась запомнить все: и ослепительную улыбку любимого, и его заразительный смех, и загорелые руки, и нежный голос. И то, как он ныряет с пирса в море, как Лиз плывет к нему и он подхватывает ее, невесомую, на руки, как они качаются на волнах, как лежат потом на раскаленной гальке, касаясь друг друга лишь кончиками мизинцев на ногах и от этого мимолетного прикосновения по телу разливается сладкая истома…

Когда день стал клониться к вечеру, Тони объявил: они отправляются в ближайший городок Ханию. На знаменитую критскую дискотеку.

Хания поразила Лиз своей старинной изысканной архитектурой. Элизабет показалось, что она где-то уже видела подобные здания, балконы, узкие улочки. Только вот где? Может быть, во сне?.. Внезапно ее осенило: Венеция!.. Да, когда-то в юности она скользила в гондоле между таких же зданий и свинцовая вода каналов отражала похожие окна, балконы, арки… Только здесь эти здания смотрелись не в каналы, а в воды красивейшей бухты. Они тоже были построены венецианцами, не раз бравшими штурмом остров и скучавшими потом здесь долгие годы по своему прекрасному городу. Сейчас перед домами стояли бесконечные зонтики летних кафе, куда бойкие юноши с улыбками зазывали туристов, фланировавших по набережной.

— Давай присядем на десять минут, выпьем кофе, — попросила Элизабет Тони. — Мне надо кое-что найти в сумочке, а это непросто.

Она вывалила все содержимое изящного ридикюля на столик и, основательно переворошив внушительную горку, которую составили темные очки, косметичка, мобильник и прочие нужные вещи, наконец-то нашла то, что искала.

Фотографии! Фото прадедушки и прабабушки на берегу моря. Одна из фотографий была сделана в какой-то бухте как раз на фоне старинных зданий с балконами. Лиз покрутила фото так и этак, однако полного сходства с пейзажем вокруг не обнаружила. И неудивительно! За сто лет здесь многое переменилось. И облик зданий, и деревья, и растения, да мало ли! Наверняка столько кафе и лавочек в то время на этой набережной не было. Ну и пусть! Даже если прабабушка и прадедушка сто лет назад фотографировались на другом греческом острове или, может быть, в самой Венеции, все равно они были счастливы и влюблены. Точно так же, как они с Тони. Даже на выцветшей фотографии заметно, как блестят глаза этих молодых людей — ее прабабушки и прадедушки, устремленные друг на друга. Как нежно держит прадедушка за руку свою молодую жену, как изящно положила она ему на плечо свою вторую руку. Как было бы здорово ей, Лиз, вот так когда-нибудь сфотографироваться с Тони, зная, что будет новый день, еще много-много дней впереди и он не исчезнет, не растворится во враждебном пространстве.

— Вот, посмотри, — сказала она Тони, — мои предки тоже когда-то были здесь… и были счастливы потом всю жизнь. Видишь, какие они радостные и молодые… И они еще не знают, что станут чьими-то прадедушкой и прабабушкой…

Эта старенькая фотокарточка зарядила Лиз такой энергией, что теперь она готова была зажигать до рассвета. Ангелы-хранители не оставляют ее ни в беде, ни в радости! Элизабет Кэнди успокоилась. Она подумала, что теперь все будет хорошо. Несмотря на противные мурашки, что поползли по коже из-за вечерней прохлады, потянувшей со стороны моря. Главное, ее ангелы-хранители, ее дорогие предки здесь, где-то рядом, она всей кожей, всеми этими противными мурашками чувствует их защиту.

— Ой, да ты совсем озябла! — наконец заметил Тони и накинул на плечи Лиз свою куртку. — Допивай скорей свой кофе и пойдем согреваться чем-нибудь покрепче. Обещаю, скоро тебе станет жарко, моя маленькая мерзлячка! Нас ждет ночная дискотека «Море огня», а там еще никто не замерзал. Приготовься танцевать до рассвета!

Настроение у Лиз стало особенным. Любовь, печаль, теплый южный вечер, ароматы экзотических цветов — все сплелось воедино, и она внезапно подумала, что запомнит эту ночь навсегда.

На туристических яхтах, вставших на якорь в бухте, загорелись разноцветные лампочки, зажегся огонь и на старинном маяке, когда-то привезенном в Ханию из Египта. Чугунные фонари в стиле начала двадцатого века осветили группки беззаботных туристов, фланировавших по набережной. Повсюду звучала томная музыка, торговцы сувенирами легко уговаривали расслабленных и добродушных людей купить дешевые поделки: ракушки, перламутровые бусы или подделку под античную керамику.

Лиз тоже то и дело заглядывала в лавочки с сувенирами, чтобы поглазеть на экзотические вещицы и купить что-нибудь из них детям. Тони, как и большинство мужчин, равнодушный к этим «ерундовинкам», ожидал ее снаружи.

— Какая дивная, изящная вещица! — услышала Лиз в одной из лавочек знакомый женский голос. — Джон, подержи, пожалуйста, пакет и одолжи мне десять евро! Я хочу купить эту терракотовую вазочку!

— Деньги не вопрос, — заявил Джон своим красивым баритоном. — А вот хорошо ли ты рассмотрела, что там нарисовано? Я не уверен, что эту красоту вообще можно кому-нибудь подарить.

Лиз с любопытством повернула голову и не смогла сдержать улыбку. Молли сжимала в руках небольшую вазу и, чем дольше она ее рассматривала, тем обширнее заливала краска ее круглое простодушное лицо. Когда у толстушки покраснели даже уши, Лиз не выдержала и вышла из укрытия. По-приятельски поприветствовав англичанку, она попросила показать вазочку.

Боже, что предстало перед глазами Элизабет! Ее родители-пуритане пришли бы в настоящий ужас. Античная порнография! Древнегреческие боги и богини совокуплялись в разных позах на фоне разнообразных эллинских пейзажей. Такая вот древнегреческая Камасутра. Да, забавно было бы взглянуть, как Молли дарит это «произведение искусства» какой-нибудь престарелой тетушке Келли из графства Йоркшир…

Тем временем Бетти потянулась к симпатичной фигурке под бронзу. И, тут же ойкнув, поставила ее обратно. Лиз не удержалась и взяла фигурку в руки. Ничего себе! Это был забавный греческий бог с огромным фаллосом — видимо, олицетворявший плодородие. Интересно, тут что, все сувениры с такой направленностью? Лиз присмотрелась и поняла: лавочка действительно была рассчитана на любителей подобных поделок.

Бетти, Молли и Джон тоже наконец это поняли и вместе с Лиз покинули сомнительную лавчонку. Только тогда Элизабет наконец сумела разглядеть их как следует. Слава богу, теперь на ногах у них не было роликов и вообще, похоже, наконец они решили отказаться от экстрима. Хотя бы на вечер. Нынче троица выглядела вполне респектабельно. Толстушки переоделись в вечерние туалеты, подчеркивавшие каждую складочку их больших и аппетитных, как румяные булочки, тел. На Бетти было нежно-розовое коротенькое платьице с оборками, сквозь легкую ткань просвечивали кружевные трусики и лифчик, а на Молли — белые обтягивающие брючки и ярко-красный топик с блестками.

А Джон был вообще бесподобен. Рядом со своими упитанными курочками он смотрелся настоящим бойцовым петухом. Кавалер был одет в яркую гавайскую рубашку и белые укороченные брюки, из-под которых, как всегда, торчали его длинные худые мосластые ноги. Довершали картину массивные сандалии ярко-красного цвета. Ну точь-в-точь лапы пернатого красавца. Для довершения полного сходства на голове у него на этот раз красовалась не желтая, а ярко-красная бейсболка, залихватски повернутая козырьком назад. Джон сверху вниз (и в буквальном, и в переносном смысле слова) поглядывал на своих спутниц и поигрывал нарядным сувенирным ножиком, купленным, наверное, где-нибудь здесь же на набережной. Похоже, это «оружие» придавало ему уверенности, словно шпоры петуху. У его клушек-толстушек в руках были объемные пакеты: видимо, дамы основательно отоварились по пути в местных лавчонках.

Обе леди достали булочки с кунжутом, купленные на соседней улице, и принялись жевать их с большим аппетитом, радушно предложив угощение и своему предводителю, и Тони с Лиз.

Однако, похоже было, Джона булочки совершенно не интересовали. Он поедал глазами Лиз и, похоже, если бы смог, проглотил бы ее сейчас всю целиком: вместе с загорелыми плечами и стройными ногами. Англичанин поглядывал на нее тем особенным взглядом, каким смотрит мужчина на понравившуюся женщину. Наверное, он мечтал бы присоединить Лиз к своему «курятнику». Однако Тони отнюдь не обрадовался очередной встрече с долговязым англичанином и постарался поскорее с ним распрощаться. Лиз показалось, что во взгляде обычно добродушного Джона внезапно промелькнули досада и злость.

Ничего себе, подумала она, поёжившись, таким взглядом можно поджечь дом…

Похоже, Тони этот взгляд тоже не понравился.

— Пойдем, дорогая, — тронул он Лиз за плечо, — не будем навязывать дамам и джентльмену свою компанию. К тому же нам пора.

И, держась за руки, они оправились вверх по узкой мощеной улочке, где едва разминулись бы два пешехода.

Ночной клуб «Море огня» зазывно сиял и переливался всеми цветами радуги. Музыка, вырываясь из распахнутых дверей, словно мощный смерч вовлекала расслабленных туристов в самую свою сердцевину и, закружив на месте, не давая никому из них опомниться, затягивала в дверь, словно в воронку, обещая необузданное веселье и безграничную радость танца под прекрасные мелодии.

— Сейчас ты увидишь, как веселятся критские греки, — сказал Тони. — Они предпочитают народную музыку, песни и танцы современной попсе. Потому что никакая электронная музыка так не разжигает в сердце страсть, как древние критские мелодии и напевы.

У входа в заведение всем гостям предлагали крошечную рюмку ракии.

Лиз выпила залпом, и ее словно обожгло изнутри, а тоска и предчувствие разлуки, недавно поселившиеся в сердце, внезапно сменились веселым отчаянием. Завтра будь что будет, а сегодня она повеселится на славу.

Лиз и Тони сели за столик возле самой сцены. Элизабет хотела в малейших деталях видеть все, что там будет происходить. Она с детства любила народные танцы и этническую музыку. Тони предупредил ее: греческая дискотека — это настоящий яркий спектакль, в котором — и музыканты, и танцоры, и слушатели, и зрители — все участвуют в равной мере. Это как бы маленькая жизнь. Только не от рассвета до заката, а, наоборот, от полуночи до утра. Ночь, которая может изменить все. Ночь, которая срывает все маски и расставляет все точки над «i». Ночь, в которой море огня…

К ним подлетел официант в народном костюме. Тони заказал бутылку белого вина, легкую закуску из баклажан с сыром и жареную рыбу. Тем временем на сцену поднялся музыкант со старинным греческим струнным инструментом — бузукой, похожим на средневековую лютню, и заиграл соло. Вначале его исполнение показалось Лиз монотонным, она даже едва не задремала после закуски, ожидая горячее, но одна древняя мелодия сменяла другую, голос инструмента звучал с каждой минутой все ярче, и она оживилась. Наконец музыкант заиграл что-то щемящее. Старинный напев рвал сердце. Похоже, люди за столетия мало изменились, раз их трогают те же мелодии.

— Вспоминай меня, хотя бы иногда, — тихо попросила Лиз. — Мне будет легче жить на свете, если я буду знать, что ты думаешь обо мне. Мне нужна твоя мысленная поддержка хотя бы на расстоянии.

— Дорогая моя! Разве можно забыть самые светлые и яркие минуты жизни? — Тони наклонился к ней, заглянул в глаза и накрыл ладонью ее руку. — Эти несколько дней были так не похожи на мои американские будни, что я вспомню их, мне кажется, и через пятьдесят лет… Но ты ведь уже большая девочка, Лиз, и понимаешь, что праздник не может длиться вечно. Бывают обстоятельства, которые сильнее нас. И чтобы не причинить себе еще большую боль, чтобы не совершить самой страшной ошибки в жизни, мы должны отступиться, принять правила игры.

— Нет, не понимаю, Тони, — отчаянно замотала головой Лиз. Золотистый локон выбился из прически, перечеркнув тонкую стрелочку одной из бровей. — Мне всегда казалось, что в наших силах изменить любые обстоятельства, что они подчиняются нам, а не мы им.

— Так бывает не всегда, — грустно вздохнул Тони. — К сожалению…

— Не хотела тебе говорить, но однажды я смогла изменить свою жизнь, — неожиданно для себя призналась Лиз. — Это было совсем недавно.

И она рассказала Тони про мужа, про долгое и бессмысленное совместное существование, его пьянство и грубость. А потом — про мучительное расставание с ним, про его угрозы и преследования.

— Вот видишь, я решилась на этот шаг, несмотря ни на что. И, хотя он угрожает мне и, похоже, меня действительно пытаются убить — поверь, это вовсе не мои фантазии, — я ни за что не сдамся. Зато теперь я совершенно свободна! — торжествующе сказала Элизабет и с надеждой посмотрела на своего кавалера. Она ждала, что он тоже расскажет ей о себе, но нет…

Тони сидел мрачный и молчаливый и пил вино бокал за бокалом.

Видимо, в отличие от нее он не был свободен…

Лиз отвернулась и стала смотреть на сцену. И то, что там происходило, скоро заставило ее забыть обо всем.

На сцену поднялись два юноши и две девушки в критских национальных костюмах. Музыкант заиграл еще быстрее, еще вдохновеннее, и вся четверка задвигалась в ритме огненной мелодии. Ноги танцоров выделывали сложные па, а их лица — удивительное дело! — оставались при этом совершенно спокойными, даже неподвижными. Словно они сидели на берегу моря и смотрели вдаль. Это было не праздничное сиртаки, а гораздо более простые народные мелодии. В них звучали и многовековая горечь критян от потерь, и гордость за предков, и мужество воинов, и достоинство критских женщин. Лица танцоров по-прежнему были неподвижны и даже суровы. Но от этого огонь, кипевший у них в груди, проступал еще ярче. Их спокойные, как у Тони, лица не могли обмануть Лиз. Ее щеки, опаленные внутренним огнем, тоже запылали. Она заметила, что тихонько выстукивает ритм ногой, растворяясь в древнем напеве. С каждой минутой усидеть на месте было все трудней.

Но музыкальный вечер только начинался.

Зрители принялись все вместе — вначале потихоньку, а потом все громче и громче — выстукивать ладонями сложный ритм танца. Стройный и красивый юноша-грек, видимо руководитель этого маленького семейного ансамбля, незаметно подавал партнерам команды, и танцоры с каждым витком мелодии исполняли все более трудные па. Сам солист выделывал уже такие коленца, что остальные артисты за ним явно не поспевали. Он подпрыгивал, словно зависая над сценой, завершал в воздухе круг, приземлялся то на колено, то на носок стройной, обутой в высокий обтягивающий сапог ноги, подхватывал одной рукой невесомую партнершу, подавая другой рукой знак остальным танцорам.

Наконец выпитое вино раззадорило публику и подняло с мест первых смельчаков. Танцоры охотно приняли их в свой круг, и музыкант наконец заиграл сиртаки.

— Давай потанцуем! — взмолилась Лиз. — Я больше не могу удержать ноги, они двигаются отдельно от меня.

— Ну что ж, держись! — шепнул ей Тони и тоже поднялся с места.

Танцоры раздвинулись еще раз и пропустили в свой тесный круг Лиз и Тони. Они положили руки на плечи друг другу, соседям слева и справа, и пленительная мелодия полилась легко и свободно.

Музыкант заиграл быстрее, и движения танцующих стали резче и стремительней. С каждой минутой темп музыки нарастал, однако самодеятельные танцоры прекрасно держались. На их лицах появилось то выражение счастья, которое дарит танец. Словно что-то древнее, прежде дремавшее, поднялось со дна их душ и заставило двигаться в одном завораживающем ритме.

Танцоры-профессионалы подбадривали гостей взглядами, подсказывали новые движения, виртуозно исполняя отточенные па.

Тони танцевал красиво, не отставая от профессионалов. Лиз пыталась тоже не ударить в грязь лицом, хотя довольно быстро устала и не сбилась с ритма только потому, что это было невозможно — ритм был един для всех, и она, Лиз, была частью единого целого. И хотя ее руки, лежащие на плечах партнеров по этому нескончаемому танцу, уже стали неметь, а ноги устали, но душе было так радостно!

Наконец мелодия закончилось, все шумно зааплодировали, и музыкант ушел отдохнуть и перекусить.

— Здорово! — выразила Лиз вслух свое восхищение. — Давно я так не веселилась.

— Милая, это только начало, — прошептал Тони и поцеловал ей руку. — Дальше будет еще интереснее. Подкрепись, детка, нам предстоит участвовать в этом спектакле до утра.

Но Лиз совсем не хотелось есть. Она предпочла бы стать невесомой и гибкой, чтобы летать пушинкой над дощатым полом и гнуться не хуже профессиональных танцовщиц.

— Хэллоу! — неожиданно услышали они бархатистый и сочный голос Джона. — Оказывается, наши новые друзья тоже любят зажигать на дискотеках!

Его толстенькие подружки, конечно, тоже были здесь.

— Обожаю танцевать! — защебетала Молли. — В Стратфорде я даже посещала школу бальных танцев!

— А я освоила в Турции танец живота! — похвасталась Бетти, и Лиз невольно взглянула на ее пухлый животик, обтянутый розовой прозрачной тканью, под которой можно было без труда рассмотреть кружевные трусики.

— Присаживайтесь, — пригласила Лиз троицу за столик, но Тони так взглянул на Джона, что тот поспешно пробормотал:

— Не стоит беспокоиться, леди и джентльмен, мы устроимся вон там, в углу. Какая разница, где столик, все равно сегодня посидеть за ним не удастся. Мы ведь пришли танцевать. Правда, девочки?

Бетти и Молли радостно хихикнули и крутанули пышными бедрами. Лиз не выдержала и тоже засмеялась.

Я бы сразу присудила им почетную награду на танцевальном конкурсе, что-нибудь вроде «Мисс смелость», подумала она.

Тем временем перерыв закончился. Другой музыкант, значительно моложе и красивее первого, поднялся на сцену и заиграл уже знакомую мелодию в совершенно иной, собственной манере. Он только чуть-чуть сместил акценты, слегка изменил темп — и та же самая музыка показалась Лиз едва знакомой. Она тут же поделилась этим с Тони.

— Знаешь, — задумчиво заключила она, — так, оказывается, бывает и в жизни. То, что совсем недавно выглядело очевидным, вдруг меняется под другим углом зрения… — И неожиданно даже для себя добавила: — Вот, например, твой отъезд. Посмотри на это иначе. Неужели нельзя отложить его хотя бы на пару дней? В наше время новых технологий ты можешь руководить своим бизнесом даже по мобильному телефону, не говоря уже про Интернет… Не уезжай, Тони! — вдруг попросила она жалобным, почти детским голосом, разом забыв про высокие технологии и видя перед собой только его расстроенное и такое любимое лицо.

— Мы уже это обсудили, — пробормотал Тони и добавил: — Давай не будем портить вечер, дорогая. Все намного сложнее, чем ты думаешь. Я хочу, чтобы ты знала только одно: я очень люблю тебя. Смотри, артисты вновь поднялись на сцену.

Танцоры переоделись перед началом второго отделения в новые костюмы. Теперь девушки были не в длинных белых платьях со множеством фартуков, оборок и украшений, а в черных брюках и белых блузках с просторными рукавами. На бедрах у каждой горел алый платок. Юноши сменили широкие шаровары на узкие брюки, а черные длинные блузоны на белые широкие рубахи, подпоясанные алыми кушаками.

Заиграла быстрая музыка, и артисты с ходу взяли стремительный темп. Вскоре Лиз поняла, для чего они переоделись.

Солист двигался все быстрее в ритме зажигательной мелодии и вдруг, что-то гортанно крикнув, вскочил на стул. А потом, сделав неуловимое движение, оказался двумя ногами на его спинке. Пробалансировав в таком неустойчивом положении несколько секунд, он с победным криком спрыгнул на пол. Его партнер не заставил себя долго ждать. Танцор вышел вперед, сделал головокружительный прыжок, стремительно упал на руки и тут же схватил зубами стаканчик с ракией, заботливо поставленный на пол партнершей.

Музыка звучала все громче, рискованные трюки менялись с удивительной быстротой. Но Лиз понимала: главное будет впереди. Официанты с согласия посетителей освободили от посуды столы, стоящие около сцены, и гости, плохо скрывая нетерпение, требовали коронный номер.

Партнеры легко подсадили прелестных танцовщиц, и те оказались на импровизируемых подиумах. На столе, за которым сидели Тони и Лиз, теперь возвышалась стройная гречанка с темными вьющимися волосами. Девушка была чудо как хороша. Лиз даже втайне позавидовала ее точеной фигурке и длиннющим ногам. А на соседнем столе приготовилась к танцу гибкая критянка с золотой гривой волос. Красавицы дали публике вдоволь собой налюбоваться и начали осторожно выстукивать сложный ритм острыми каблучками. Музыкант играл все быстрее, партнеры хлопали в ладоши, поддерживая ритмический рисунок танца, а девушки то почти касались руками стола позади себя, то свивались клубком, то кружились так, что алые платки на бедрах казались двумя языками пламени.

Раз! — внезапно брюнетка протянула руку и поманила к себе Лиз. Та не успела опомниться, как руки одного из танцоров подхватили ее и тоже поставили на стол. Публика, изрядно разогретая к этой минуте ракией, бурно зааплодировала. Особенно громко хлопали Джон и его спутницы.

— Давайте, Элизабет, не подкачайте! — крикнул Джон. — Покажите им, что не только греки умеют зажигать!

Лиз овладело какое-то веселое отчаяние. Она топнула ногой, обутой в туфельку на шпильке, и четко повторила ритмическую мелодию танца. Нет, не зря Лиз в детстве посещала школу фламенко! Удивительно, но уроки пожилой испанки Хесусы, больно бившей ее по спине, чтобы неловкая девчонка держалась прямо, и по рукам, чтобы они тоньше выплетали свой узор, не прошли даром. Музыка заставила каждую клеточку ее тела вспомнить давно забытые движения, почувствовать мимолетное счастье от того, что она танцует под эту дивную мелодию. И пускай танец у Лиз получался все же не греческий, а испанский, она почувствовала, что зал с замиранием сердца следит за ней. Лиз поймала кураж и вдруг выдала такие коленца, что Джон с компанией снова зааплодировали. Танцоры поняли, что туристка внезапно стала центром внимания всего зала, и как настоящие профессионалы стали «подавать» ее публике, подбадривая аплодисментами и пылкими взглядами. Музыкант тоже стал играть так, чтобы Лиз было удобно, чтобы она не сбилась с ритма, не споткнулась бы на импровизированной сцене.

Больше всех любовался танцем Лиз Тони.

Вначале он испугался за нее. Вдруг его подруга сделает что-нибудь не так, расстроится и спрыгнет со стола? Но потом успокоился и с гордостью поглядывал на соседей: интересно, заметил ли кто-нибудь из них, что эта красивая женщина, отважно вступившая в состязание с профессиональными танцорами, пришла сюда с ним, Тони?..

Что случилось дальше, никто сразу не понял. Даже сама Лиз. Музыка стихла, возле их стола образовалась небольшая толпа из разгоряченных вином и зрелищем мужчин. Несколько кавалеров, толкая друг друга, спешили галантно подать руку Лиз, чтобы она спрыгнула на пол. Среди тех, кто толпился у стола, Лиз заметила и Джона. Он смотрел на нее каким-то странным, чужим, словно рассеянным взглядом. Тем не менее она уже хотела спрыгнуть прямо в его протянутые руки, но в этот момент к столу подскочил Тони.

Лиз с ужасом догадалась: приступ слепой, неконтролируемой ревности помутил разум любимого. Тони схватил Джона за руку и грубо отшвырнул в сторону. Тот закричал и бросился на соперника. Мужчины в толпе попытались их разнять. Завязалась драка. Множество разгоряченных вином, музыкой и видом красивых женщин мужчин дали выход накопившейся агрессии. Эти мачо мутузили друг друга без всякого повода, просто потому, что они мужчины, самцы и всегда и во всем должны быть первыми.

А Лиз осталась стоять на столе — одинокая, растерянная, побледневшая. Ее недавний триумф теперь казался волшебным сном. Она проснулась. Реальность оказалась гораздо страшнее. Про недавнюю триумфаторшу все как-то сразу забыли, и она поняла, что дело принимает нехороший оборот. Тони ударил Джона в плечо и вновь попытался отшвырнуть в сторону. Однако тот вывернулся как змея и стал подступать к возлюбленному Лиз с перекошенным лицом.

В руке у него что-то блеснуло, и, когда по рукаву Тони поползло красное пятно, все ахнули. Нож!

Однако Тони, превозмогая боль, выбил нож из руки англичанина и швырнул соперника на пол.

— Полиция! — закричала Лиз громче всех греческих женщин, находившихся в зале.

Подоспевшая охрана наконец скрутила дерущихся, и они, пытаясь вырваться и продолжить поединок, с ненавистью смотрели друг на друга.

Казалось, между соперниками полыхали электрические разряды. Полиция приехала быстро, ее вызвал один из охранников заведения, когда увидел, что пролилась кровь. На Тони и Джона надели наручники, и полицейские — один круглый как шар, другой — сухопарый и маленький, — пристегнув к себе нарушителей спокойствия, повели их к машине.

Служители закона понимали, что находятся в центре внимания, и потому шли не спеша и с достоинством, сурово поглядывая по сторонам, словно говоря: «Знаем мы эти ваши дискотеки! Рассадник наркотиков, проституции, драк и прочих правонарушений. Давно пора их позакрывать, да никто не позволит: слишком денежное дельце для наших местных крестных отцов. А они, ясное дело, местной власти денежки отстегивают».

Публика, расступившись, проводила взглядами полицейских и их добычу. В воздухе повисла тяжелая тишина. Тихо сновали через весь зал невозмутимые официанты, меняя тарелки и убирая с пола осколки разбитой посуды.

Через несколько минут хозяин заведения дал знак музыкантам. Те заиграли какую-то знакомую, уже звучавшую сегодня мелодию, и веселый праздник, постепенно набирая скорость, помчался дальше, словно никакого неприятного инцидента и не существовало.

Один из официантов помог Лиз слезть со стола, она поспешно расплатилась и кинулась прочь из заведения.

На дворе была ночь. Темная южная ночь, когда в метре от фонаря уже не видно ни зги. Что делать, куда бежать? В полицию? Сейчас там одни дежурные — полусонные низшие чины, — с ней никто и разговаривать не станет. Звонить консулу в Афинах? Вряд ли ему доставит удовольствие, если его разбудят посреди ночи…

И Лиз, подумав, решила вернуться в гостиницу и подождать до утра.