Грех и тайны

Глава 11 Ложь

Джай

Не знаю, сколько раз вышагиваю по этой тупой комнатке, с тех пор, как пришел сюда. Один, два, три шага. Разворот. Один, два, три шага. Разворот. Не знаю, сколько раз волнуюсь только при мысли о ней. Я запускаю пальцы в волосы и сжимаю. Черт, Котенок. Почему ты никогда не можешь держать рот на замке? Почему тебе нужно быть такой чертовски упертой?

Песчинки устилают пол и хрустят под моей обувью — результат разорванной в клочья боксерской груши. Мои суставы горят, пальцы болят, но это ничто по сравнению с беспокойством, мучительно сжимающим мою грудь. Я должен был бороться со всеми людьми Черепа. Должен был уничтожить их. Жаль, что не сделал этого. Мне жаль, что я не помешал забрать ее. Она может быть мертва... Я прекращаю шагать. Мое сердце прекращает биться. Что, если она мертва? Я сжимаю кулаки.

Позади меня хрустят песчинки. Я расправляю плечи и оборачиваюсь. Ее глаза красные и опухшие, а лохматые волосы в диком беспорядке. Боль из моей груди выходит, словно из крошечного отверстия воздушного шарика, уступая место облегчению. Она жива. Это начало. Я отпускаю злость. Темное пятно горит на ее скуле, она замечает это и потирает его тыльной стороной пальцев.

— Выглядит хуже, чем чувствуется... — бормочет она, тон ее голоса не успокаивает меня.

Я ненавижу уже то, что оно появилось. Ненавижу то, что позволил этому произойти.

— Только ты можешь получить удар и все еще выглядеть симпатичной, — говорю я, пытаясь глупо пошутить.

Что, черт возьми, я несу? Она начинает улыбаться, но затем улыбка тускнеет, превращаясь в сочувствующий хмурый взгляд. Я делаю шаг вперед, и ее лицо хмурится, губы дрожат в попытке не заплакать.

Я останавливаюсь.

— Эмили? Что такое?

Я обращаюсь к ней по имени. Ей нравится, когда я так делаю.

— Джай... — она медленно выдыхает через нос и убирает руку от щеки. Я пытаюсь не зацикливаться на гневе внутри меня, когда вновь вижу синяк, а вместо этого уделяю внимание боли в ее глазах.

— Череп...

Все мои внутренности ухают вниз. Слезы скапливаются в уголках ее глаз и проливаются быстрее, чем я когда-либо видел, а, уж поверьте мне, у меня было большое количество плачущих женщин.

— Он убил его, — задыхаясь, говорит она.

Я нахмуриваюсь.

— Убил кого?

Эмили икает и медленно придвигается ближе с расчетливой осторожностью. Не нравится мне это.

— Я так сожалею.

Сорвавшись с места, она сокращает расстояние между нами и оборачивает свои тонкие руки вокруг моей талии, утыкаясь лицом мне в грудь, пока я таращусь в стену над ее головой. Что, черт возьми, происходит?

— Джоэл, — она рыдает, ее голос приглушен тканью моей футболки. — Череп убил его.

Невозможно. Не верю ей ни секунды. Снова и снова она говорит мне, что сожалеет, но я ничего не чувствую. Что я должен чувствовать?

Я смотрю на грязный пол в ожидании того, что мои эмоции как-то отреагируют на ее слова.

Они не реагируют.

Минута проходит за минутой, а я стою в тишине. Мои кости болят. Появляется странное давление в груди, скручивающее мои жизненные органы. Физически я чувствую все, но эмоционально ничего... потому что не верю. Мысли и планы затопляют мой мозг, но я не могу сосредоточиться ни на одном — их слишком много. Не знаю, с чего начать.

Эмили гладит мою спину, пытаясь успокоить. Меня не нужно успокаивать. Не верю, что Череп убил Джоэла, ни на секунду.

— Думаешь, он говорит правду? — спрашиваю я, и она отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо.

Синяк расплывается на ее опухшей щеке, с каждой секундой становясь все темнее. Прежде чем вырвать кишки у Черепа, я заставлю его принести извинения за отметку на ее лице.

Глаза Котенка мечутся по моему лицу. На ее лице я вижу выражение… замешательства. Она оценивает меня, и, вероятно, задается вопросом, почему я не рыдаю безутешно прямо сейчас. Держу пари, она думает, что я психически ненормальный, цепляющийся за веру, что мой брат все еще жив, хотя Череп признался в его убийстве. Но она не видела его. Она не знает его. Череп и вся его компашка не в состоянии даже дотронуться до Джоэла. Готов на это поставить всю свою семью. Эмили съежилась при виде Тени, но Тень — ничто. В сравнении с моим братом он будет выглядеть сучкой.

— Я думаю, что он сумасшедший, — шмыгает она носом.

— Я не об этом спрашивал.

Она кивает, и ее глаза полны сочувствия. Ненавижу сочувствие. Эта эмоция свойственна людям, уверенным в твоей неспособности самостоятельно справиться с ситуацией. К черту сочувствие.

— Да. Думаю, он говорит правду.

— Хорошо.

Ее темно-коричневые брови, теперь уже более широкие, чем были при нашей первой встрече, хмурятся, и она отступает еще дальше.

— Что?

Ее розовые губки складываются в тонкую линию, и я оставляю быстрый сухой поцелуй на них.

— Ладненько, — говорю я. — Теперь я могу показать тебе, почему никогда не стоит верить на слово.

— Верить на слово? — я протискиваюсь мимо нее, и она издает небольшой разочарованный звук. — Джай!

Я игнорирую ее и вылетаю из комнатки в поисках Маркуса. К счастью, Эмили не следует за мной.

Пока иду, стараюсь не позволять расстроенным чувствам взять контроль над моим телом. Я потратил здесь почти две недели впустую, думая, что столкнусь с Джоэлом или возьму его след. Наверняка кто-то работающий на Черепа знает, где его найти. Я ничего не слышал... даже шепотка. Вот уже две проведенных впустую недели, которые мог бы потратить на поиски брата наверху. Я обрыскал все подземные схемы, опустился до их уровня и смешался с преступниками. Я не раз слышал его имя. Это хороший и плохой знак. Хороший, потому что означает, что он жив. А плохой, потому что совершенно не подтверждает, что он жив.

Если Джоэл жив, я убью Черепа быстро, но если слова Эмили окажутся правдой и Череп убил его, то смерть Черепа будет мучительной. Я буду терзать его долгими неделями — месяцами — пока он не начнет умолять меня об избавлении от страданий. После чего я буду пытать его еще больше. Пока не останусь доволен.

Возможно, ему стоит помолиться, чтобы моя жажда крови остыла к тому времени, потому что прямо сейчас я ненасытен.

Я нахожу Маркуса в баре, принимающего наличку и записывающего ставки. Мой бой следующий, и я надеюсь, что ради дочери он правильно распорядится своей ставкой. Не имеет значения, кто мой противник. Я всегда побеждаю.

Маркус меньше, чем эти три гиганта, с которыми он разговаривает, но он подземный ветеран, и это внушает большое уважение. И, несомненно, бойцы оказывают его ему.

Он сжимает горсть купюр, заталкивая в задний карман рваных джинсов, а затем строчит что-то в своем блокнотике, переворачивает страницу и захлопывает его.

— Стоун, — засовывая черную ручку за ухо, он приветствует меня, пока я приближаюсь. — Мы только что говорили о тебе.

Я быстро смотрю на этих трех парней по другую от Маркуса сторону стола, но не задерживаю взгляд настолько, чтобы запомнить их большие тела и обычные лица. Зачем мне? Я не собираюсь видеть их снова. Я свалю отсюда после своего боя, и мне нужен Маркус и его помощь.

— Надеюсь, ставишь свои деньги на правильного парня? — говорю я, подходя к столу, засунув руки в карманы.

Маркус улыбается.

— Всегда. Хотя не могу сказать того же самого про этих троих.

Я обращаю свое внимание на них, не в силах скрыть ироничной ухмылки. Им не больше двадцати одного года.

— Ставите против меня, мальчики?

Глупая ошибка. Самый высокий брат, а я думаю, что они братья, наклоняется вперед, ставя локти на стол.

— Ты знаешь своего противника?

Я качаю головой, и они смеются, обнажая идеально белые зубы, которые почти ослепляют на фоне их гладкой черной кожи.

Думаю, я что-то упускаю.

— Фрайт (Примеч. с англ. означает грузовой поезд) не идет ни в какое сравнение с Джаем Стоуном, Каан, — встревает Маркус.

Я хмыкаю. Оу, Фрайт так же известен, как Кэмерон Майклс. Он не слишком плохой парень, во всяком случае, не в такой степени, как большинство преступников здесь. В участке мы прозвали его «Халком». Он известен тем, что теряет связь с реальностью и наносит большие повреждения как общественной, так и частной собственности. Раз в месяц он появлялся в участке, объясняясь, почему швырнул стул в ветровое стекло машины своего соседа или почему выхватил трость у пожилой леди и затем избил ею же мужика.

Фрайт огромен, но чего недостает ему, так это интеллектуальной мощи, а, как говорится, «чем больше шкаф, тем громче он падает».

Каан ухмыляется и всматривается в мои глаза, пока подносит банку к губам и заливает в горло какой-то алкоголь. Он уверен, и хотя бы за это я восхищаюсь им.

— Посмотрим. Они не зря называют его Фрайт.

Знакомое покалывание от вызова щекочет кончики моих пальцев. Мне не нравится, как они улыбаются мне, словно я не из их лиги.

Судя по моим наблюдениям, здесь существуют три вида бойцов. Первая группа подтянула борьбу на «отлично» в свои двадцать, некоторые даже в тридцать, но все еще являются любителями, когда дело доходит до искусства смешанных единоборств. Вторая группа — бунтари с улицы, самоучки. А третья группа — бойцы, как и я, тренировавшие свои задницы с того момента, как научились ходить. Я тренировался и осваивал каждый вид боевых искусств, о котором мог только узнать. Мой мозг работает не так, как у всех остальных. В то время, когда мой противник планирует свое следующее движение, я уже просчитал все необходимые шаги, чтобы выиграть бой. И я всегда побеждаю — не потому, что я крупнее или сильнее. Я побеждаю, потому что умнее.

Именно Джоэл научил меня бороться умом, а не силой.

Моя ухмылка остается неизменной, когда я продолжаю разговор с Кааном.

— И почему они называют его Фрайтом? Ты знаешь?

Парень слева от него смущенно отводит взгляд, когда Каан щурит на меня глаза и качает головой. Естественно, не знаешь.

— Как тебе такая версия: его прозвали Фрайтом, потому что он вырвал дверь грузового контейнера, чтобы спасти выводок брошенных щенят.

Они одаривают меня «взглядом». Недоверчивое хмурое выражение: глаза сощурены, а губы сжаты. Выражение, появляющееся у всех, кто слышат происхождение прозвища Фрайта, так же известного, как Кэмерон.

— Звучит ужасающе, знаю. Уже трясусь от страха, — я дергаю головой. — Съебались отсюда нахрен, пока Маркус и я говорим о делах.

Они смотрят, не понимая, повиноваться или ослушаться. Я не свожу глаз с Каана. Это тупое соперничество, а мне не до этого сейчас.

— Я бы на вашем месте послушался парня, — заявляет Маркус, поставив свои локти на стол. — Он непредсказуем.

С осторожностью, но все еще пытаясь сохранить свою гордость и силу, они медленно встают из-за стола и исчезают из виду. Я смотрю им вслед, потерявшись в мыслях, как бы выбить дерьмо из этой троицы, пока Маркус не хлопает меня по плечу.

— Не волнуйся, — говорит Маркус. Вытаскивает ручку из-за уха и вертит ею. — Завтра, когда сойдешься с Фрайтом, ты им докажешь.

Я откашливаюсь и достаю из кармана пачку налички. Маркус принимает ставки у всех остальных, а я же — просто парень, которому нравится играть на деньги. Я облокачиваюсь на стол и бегло просматриваю купюры, будто пересчитываю.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня.

Он напрягается, тут же понимая, что это заказ, а не просьба.

— Что на этот раз, Джай?— спрашивает он резким шепотом. — Я не достану для тебя другую пушку. И в первый раз было достаточно рискованно. У меня есть ребенок…

— Ты замолчишь и дашь мне объяснить? — я отдаю ему немного наличных, две штуки, если быть точным, и продолжаю дальше пересчитывать. — Ворота, где мы встречались в последний раз, ну, знаешь, южные ворота?

Маркус кивает.

— Мне нужно, чтобы ты оставил их открытыми.

Он бледнеет и бросает деньги, которые я дал ему, словно заболеет неизлечимой болезнью, если будет держать их слишком долго.

— О, черт возьми, нет. Я не сделаю этого. Ты сам по себе.

Маркус пытается отойти от стола, но я ловлю его за ворот серой футболки и дергаю назад. Обнимаю рукой его плечи и прижимаю к столу, достаточно близко, чтобы он учуял запах денег, которые обронил. Я не хотел делать этого — шантажировать его болезнью дочери — но он не оставил мне выбора.

— Послушай, Маркус. Ты же не хочешь, чтобы фонд против рака твоей дочери иссяк сейчас, не так ли?

Под моей рукой его плечи напрягаются.

— Джай, пожалуйста.

Я не останавливаюсь.

— Ты не хочешь вернуться к работе на Рула, не так ли?

Рул — скользкий ублюдок, продающий низкосортную травку ученикам средней школы на Манхэттене. Давным-давно Маркус помогал ему торговать этим дерьмом, чтобы сводить концы с концами и добиться лечения своей дочери. Как нередко это случается, он пошел самым легким путем.

Его плечи опадают, и он качает головой. От этого я чувствую себя мудаком.

— Слушай, Маркус, если поможешь мне, я удостоверюсь, что тебе и твоей семье не придется волноваться о деньгах снова. Я дам тебе достаточно денег, чтобы твоя дочь лечилась дома — у нее будет личная медсестра и все такое.

Он обдумывает это, но я уже знаю — это слишком хорошо, чтобы отказываться.

— Я — единственный, кто работает на воротах, Стоун. Череп прикончит меня.

— Нет, не прикончит. Я выстрелю в замок, чтобы все выглядело так, будто я прострелил себе выход.

Он смотрит на меня скептически.

— Почему ты не можешь сделать это без меня?

— Потому что не могу рисковать. Что, если потребуется больше, чем одна пуля? Я получил только одну обойму. Если я собираюсь уехать из города, то мне дорога каждая пуля, которую могу заполучить, — я облизываю сухие губы. — Маркус, я должен знать, что завтра после моего боя южные ворота будут не заперты.

Он смотрит на деньги на столе — лишь четверть того, что я собираюсь дать ему.

— Сколько?

— Восемь штук, — отвечаю я без колебаний.

— Ты действительно сильно хочешь выбраться отсюда.

Я киваю.

— Мне нужно найти своего брата.

С тяжелым вздохом Маркус, наконец-таки, кивает.

— Ладно. Я сделаю это для тебя.

Я улыбаюсь и отдаю ему остальную часть денег.

— Спасибо. Напиши мое имя в конце твоего блокнотика на случай, если Череп сунет свой нос, куда не следует.

— Договорились.

Я отпускаю Маркуса, разворачиваюсь и ухожу.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — кричит он мне в след. — Я надеюсь, ты сделал правильный выбор.

Я сделал то, что хотел, и нет пути назад. Теперь все, что я должен сделать — спасти свой зад завтра и ждать осуществления своего плана. Когда мы делаем выбор, то приводим в движение события, которые нельзя изменить или отменить. Последствия от сделанного выбора неизбежны. Мы должны столкнуться с ними. С каждым нашим принятым решением мы рискуем; мы формируем наше будущее, и каждое решение оказывает положительное или отрицательное влияние на наши жизни. «Каждый твой выбор имеет значение», — так раньше говорила моя мама. — «Даже если ты просто решаешь, что приготовить на ужин. Никогда не относись ко всему легко, потому что это решение, будь оно хорошее или плохое, затронет тебя и сейчас, и завтра».

Череп легко принимает решения. Лжет ли он или говорит правду об убийстве Джоэла, он сделал свой выбор, и за последствия его решения я не ручаюсь. Я сам выясню, сказал ли он правду о Джоэле. Мертв он или нет, я хочу голову Черепа.

И я получу ее.