Грех и тайны

Глава 1 Котенок

Джай

Какое жалкое зрелище.

Я скрещиваю на груди руки и прислоняюсь к потертому бетонному столбу. Его разрушенные края впиваются в тело, причиняя неудобство, но меня это не волнует. Чем больше неудобства, тем меньше вероятность того, что я засну.

Клетка дребезжит и скрипит под весом двух бойцов, танцующих друг против друга. Они оба боятся поражения. Каждым своим движением они забивают очередной гвоздь в крышки своих собственных гробов. Череп не захочет кого-либо из них оставить в живых.

Я обращаю внимание на подвижную платформу над клеткой. Даже несмотря на чернила, покрывающие каждый сантиметр его лица, я четко и ясно вижу на нем разочарование. Стоять здесь, наблюдая за боем — пустая трата времени. Не имеет значения, кто победит, потому что, как я уже сказал, они оба — покойники, доживающие свои последние деньки.

Поединкам весьма свойственно происходить в таком навевающем скуку темпе. Я имею в виду, что, конечно, видел и более медленные бои, но здесь такой темп — это просто самоубийство. Видите ли, Череп не захочет такого среднестатистического, заурядного бойца. Он хочет кого-то более безжалостного, более непредсказуемого. Чтобы присоединиться к его команде, ты должен быть беспощадным, ловким и готовым без колебания начистить рожу своему противнику. Конечно, легче сказать, чем сделать. Каждый боец имеет изъян, и у мужчин, окруженных сейчас ржавой клеткой — это страх. Ими управляет страх перед болью. Это можно видеть на их лицах. Они позволяют своим мыслям управлять собой. Позволяют своим эмоциям сдерживать себя. Фокус вот в чем: чтобы уничтожить кого-то, нужно быть бесчувственным. Я давным-давно научился этому. Ты должен обезличить их — смотреть на них, как на кусок мяса без рода, без племени. Каждый удар, который ты наносишь, должен быть жестким, быстрым, неумолимым и с намерением убить. Когда тебе нравится убивать, нет никакого страха.

Только цель.

Я резко перевожу свой взгляд от крысиной клетки к правому углу комнаты, и немедленно нахожу ее.

Котенок.

Болезненные муки вины скручивают мой живот. Чертов Котенок... Я спас ее попочку и гарантировал место здесь. Тем не менее, она ведет себя так, будто я разрушил ее жизнь. Эмили смотрит на меня так, словно я плохой человек, в то время как я всего лишь был добр к ней. Да, ради того, чтобы она победила, я ввел наркотики ее сопернице. Великое дело. Она не чувствовала бы себя настолько убежденной в своей правоте, если бы знала, от кого я защитил ее. Ее противником была Маришка «Убийца» Димитрикова. Я видел ее несколько раз возле разных подпольных клубов. Если по имени не очевидно, то эта девка опасна — была опасна. Однажды я был свидетелем того, как Маришка одержала верх над взрослым мужиком, подмяв его под себя. Хоть Эмили и более жесткая, чем кажется, тем не менее, у маленького, но боевого Котенка не было ни единого шанса.

Невольно мой взгляд приклеивается к легкому блеску капель пота на ее шее. Прожектор, рядом с которым она стоит, освещает ее вздымающиеся груди и капельку пота, стекающую в ложбинку между ними. Наблюдая за ней, я практически чувствую ее теплое дыхание на своей коже. Она самая неповторимая маленькая штучка... Незабываемо красива, но в то же время чертовски противоречива. На первый взгляд она почти наивна, но озорной блеск в ее глазах говорит, что она не та девчонка, которой можно манипулировать.

Она высовывает кончик языка, чтобы увлажнить сухие губы, и все мышцы в моем теле напрягаются. Подумать только, вокруг меня столько всего происходит, но только из-за нее мое сердце стучит быстрее, чем двигаются поршни у паровоза. Такое ощущение, будто оно вот-вот вырвется из груди и умчится галопом.

Чувство вины потоком проходит через все мои внутренности, вызывая похоть, и я сглатываю, в попытке смочить свое пересохшее горло. Тот же самый приступ похоти, благодаря которому я попал в этот замес — тот же самый, что трахнет все мои планы и погубит меня и невинного Котенка. Как будто это сама по себе недостаточно опасная смесь, состоящая из похоти и сильного чувства вины, которого я не испытывал долгое время — эмоции, которыми я плохо управляю.

Ревность.

Она пробивает себе путь через мои кости, убеждаясь, что они это чувствуют, и приводит меня в бешенство. Только мысль о том, что из-за мужчин, бьющихся сейчас в клетке перед ней, ее живот напрягается, руки и ноги дрожат, а сердце бешено колотится, создает сумасшедшее дерьмо у меня в мозгах и дробит ревностью мои кости.

И меня.

Черт возьми.

Ненавижу это.

Ревность курсирует по моему нутру. Не потому, что я встретил глупую девчонку, в темноте последовавшую за мной из безопасного поезда, а из-за чувства собственности, возникающего во мне по отношению к ней. Я находился рядом с ней. На ней. В ней. Я спас ей жизнь, защищал, присматривал за ней, и теперь не собираюсь уходить. Не тогда, когда она нуждается во мне больше всего, независимо от того, что по этому поводу думает она сама.

Тяжелый удар приводит толпу в неистовство, но я не спускаю глаз с Котенка. Она вздрагивает и смахивает прилипшую ко лбу темную прядь волос. Затем ее красивые большие глаза округляются, и она начинает осматривать толпу. Я пытаюсь не ухмыляться, поскольку ее испуганный пристальный взгляд ищет меня. Это всегда происходит. Она может игнорировать меня, но, тем не менее, все еще нуждается во мне. Я охраняю ее, и она знает это. Когда наши взгляды встречаются, ее тело заметно расслабляется, но лицо суровеет.

Я не отвожу взгляда и чувствую, как по позвоночнику словно проходит электрический ток. Нынешний бой — последний в первом раунде, и для нас обоих это означает, что быстро приближается раунд второй. За последние восемь дней я дал ей пространство, о котором она просила, не вовлекал ее в какие-либо разговоры, и, тем не менее, она по-прежнему смотрит на меня с такой же неприязнью, с какой смотрела накануне. Я не могу этого больше выносить. Я дам ей еще один день, чтобы она пережила это в одиночку. Если она этого не сделает, то дальше это будет уже моим делом. Я должен вырвать Эмили из ее же собственного хренового настроения прежде, чем она погибнет. И я вместе с ней. Мне понятно, что она не хочет иметь со мной ничего общего, но я в ответе за нее. Мой долг — вытащить ее отсюда живой.

В конечном счете ее взгляд возвращается к бою, и я следую ее примеру. Рыжий расхаживает по клетке, его руки подняты вверх, он требует похвалу за свою победу. Я не видел нокаута, но, судя по лицу Черепа, это было не слишком впечатляюще. Череп с силой постукивает пальцами по перилам. Я бы сказал, что он ожидал подобный исход боя. Также скажу, что он собирается изменить это. Толпа орет, не обращая внимания на воплощенное разочарование, витающее над их головами. Череп оглядывается через плечо на двух своих головорезов и быстро кивает. Они исчезают через небольшой выход, и Череп возвращает свое внимание обратно к толпе. Его глаза сканируют каждого человека, ликующего по поводу бездарности бойца, и когда его взгляд перемещается в правый угол комнаты, он замирает, а затем его губы изгибаются в злой ухмылке. Мне не нужно следовать за его взглядом, чтобы знать — он смотрит на Эмили. Независимо от того, где она стоит, он всегда находит ее, всегда мучает своими гребаными ухмылками. Что касается Черепа, то он владеет Котенком, и в доказательство этого наколол череп на ее ключице. Небольшой зуд возникает на моей собственной ключице в том самом месте, где Череп велел своим головорезам набить мне татуировку. Череп думает, что я тоже ему принадлежу, но скорее ад замерзнет, чем я позволю этому произойти. Я никогда не горел желанием иметь татуировку, и мысль о том, что мне накололи одну без разрешения, выворачивает наизнанку. Но есть вещи, которые я должен сделать.

Спасти Джоэла.

Спасти Котенка.

Разрушить империю Черепа и закопать его в землю на двухметровой глубине. Улицы не будут безопасны, пока он не исчезнет, и, к сожалению, нет такого судьи в Нью-Йорке, которым бы он не заправлял, и нет никакого суда присяжных, которые бы осудили его. Смерть — единственный исход для такого человека, как Череп.

Череп лениво поднимает длинную, огромную, татуированную руку, и внезапно толпа затихает. Долгое мгновение он упивается тишиной и наклоняется вперед, располагая локти на перилах перед собой. Его поза небрежна, лицо расслаблено. На первый взгляд он производит впечатление вальяжного — даже счастливого — но ему не одурачить меня. В его глазах нет никакого веселья, как и в том, с какой силой он сжимает кулак. Прямо под ним его головорезы входят в наше пространство — пространство, людей которого я теперь называю «простое население» — и знаю, что они здесь точно не для раздачи леденцов на палочке.

Череп хихикает, и я отталкиваюсь от колонны, не позаботившись стряхнуть пыль со своей черной футболки. Мне не нравится чувство ужаса, поселившееся в моем животе. Это действует мне на нервы.

— Ты победил, — объявляет он, безжалостно улыбаясь. — Это означает, что сейчас должны последовать поздравления, правильно?

Победитель ликует и триумфально лыбится, вскидывая свои кулаки в воздух.

Бедный ублюдок.

Адреналин так яростно стучит в его ушах, что он не может услышать злорадства в голосе Черепа. Интонацию, источающую огромное количество кислоты, которая разъедает его победу. Я осматриваю толпу. Они слышат этот тон, поэтому отступают от клетки. Обходя толпу и медленно пробираясь к Котенку, я не отвожу взгляда от Черепа. Она не будет в состоянии переварить то, что сейчас произойдет. Никогда не сможет.

Клетка гремит и скрипит, пока два головореза открывают дверь. Я возвращаю свое внимание к Эмили, которая пристально за всем этим наблюдает. Горячие и липкие тела скользят рядом со мной, пока я протискиваюсь между зрителями, сокращая расстояние между Эмили и мной. Делаю еще три шага, и ужасный удар не дает мне сделать четвертый. Коллективный вздох звенит в переполненном пространстве, и я поворачиваюсь к клетке.

Хруст.

Удар.

Треск.

Все, что я могу слышать, это звуки ломающихся костей победителя, которые превращаются в пыль под тяжелыми кожаными ботинками. Из-за крови, стекающей по лицу, некогда медно-рыжие волосы бойца теперь кажутся каштановыми и прилипли к его черепу. Синяки уже начинают проявляться, окрашивая его искривленные кости в оттенки фиолетового и синего.

— Неправильно, — орет Череп, отодвигаясь от перил. — Этот бой был жалким. Смерть любому, кто, блядь, наведет на меня скуку.

Он обтирает длинные татуированные пальцы о рукав красной рубашки, прежде чем повернуться и исчезнуть в дыре в бетоне позади него. Пока его люди хватают тела и забрасывают их на плечи, никто не говорит и никто не двигается. Эти двое мужчин, бойцы, будут третьим и четвертым телами, перекинутыми через перила за последние шесть дней, а это означает, что сегодня третья ночь, когда мне придется удерживать дрожащее тело Котенка. Ей снятся кошмары, я помогаю их облегчить, и, тем не менее, она ненавидит меня. В этом нет смысла.

Задумавшись, я не осознаю, насколько близко к ней нахожусь. Достаточно близко, чтобы видеть слезы, которые застилают ее глаза и смачивают ресницы. Я достаточно близко, чтобы видеть, как ее ноздри раздуваются, а грудь вздымается, пока она пытается сдержать рыдания. Никогда не встречал кого-то настолько чуткого… настолько человечного. Мое окружение заполнено бойцами-убийцами. Мне не нравится, что Череп вытворяет, но это не вызывает во мне каких-либо эмоций. Делает ли это меня плохим человеком?

Я протягиваю руку и неуверенно касаюсь ее.

Действительно ли я плохой человек?