Глава 20

Эванджелина вжалась в стену дома Лайонкрофта, желая, чтобы камни, цеплявшиеся за ее волосы и рвавшие одежду, поглотили ее целиком.

Лайонкрофт ничего не сказал, но то, как он смотрел на карточку и не поднимал глаз на нее, говорило само за себя. Это было более чем красноречиво: он молчал о том, что эти краденые минуты в летнем домике были прощальными, как и поцелуи, о том, что ей следовало бежать без оглядки, вместо того чтобы запускать змеев, и да поможет ей Бог.

Ей следовало бежать во весь дух, потому что, в случае если бы ее поймал отчим, она не смогла бы вырваться. Он нашел ее. Он будет бить ее, он посадит ее под замок… но пока еще не станет убивать. Пока еще не станет. Пока не сделает свое дело. Пока смерть не станет для нее более желанной, чем жизнь.

Она сделала попытку бежать.

Сильные руки схватили ее за плечи. Лайонкрофт. Гэвин. Слишком поздно.

— Нет, — сказал он, и голос его был тихим, настойчивым и решительным. — Что бы ты ни думала — нет! Доверься мне. Понимаю, что это невозможно, но все-таки попытайся.

— Я должна бежать, — ответила она шепотом. — Бежать. Я должна…

— Подожди.

Он нежно провел по ее щеке тыльной стороной ладони, лаская, но потом повернулся к лакею:

— Где он?

— Дойл проводил его в желтую гостиную, чтобы он там подождал вас, милорд.

— Хорошо. Проводи его наружу.

— Милорд?

— Проводи его на крыльцо. Пусть подождет меня там. Я не приглашал его, пусть ждет на крыльце.

Как только лакей исчез, взгляд мистера Лайонкрофта снова обратился к ее лицу. Он потянулся к ней и очень нежно коснулся пальцами кончиков ее пальцев. На шее у него выступили жилы, мускулы были напряжены, челюсти сжаты. Он бросил взгляд на Сьюзен.

— Ведите Эванджелину в дом. Сейчас же. И воспользуйтесь черным ходом.

— Я н-не знаю, как оттуда пройти в гостевые спальни, — заикаясь залепетала Сьюзен.

— Вам и незачем это знать. Оставайтесь в комнатах для слуг.

— Вместе со слугами?

— В качестве предосторожности. Это последнее место, где вас обеих будут искать. — Он открыл для них дверь черного хода: — Идите и позаботьтесь о ней.

Сьюзен, кивнув, толкнула Эванджелину к черному ходу. Та обернулась и посмотрела на мужчину, все еще стоявшего за приоткрытой дверью.

— Он найдет и заберет меня, — сказала она, не в силах избавиться от холодности в своем тоне.

— Не найдет.

— Изобьет меня и заберет. Таковы его манеры. — Он этого не сделает.

— Я принадлежу ему, и с этим ничего не поделаешь.

— Я как-нибудь справлюсь. Я… — Он замолчал и покачал головой, будто напуганный тем, что собирался сказать: — Я вернусь. Вы будете в безопасности. Я… я вернусь.

Потом он закрыл дверь и скрылся.

— Идемте, — сказала Сьюзен, обнимая Эванджелину за талию рукой в перчатке. — Нам не следует оставаться у дверей.

Сьюзен потащила подругу вперед, ухватив за запястье. Они направились подальше от двери по темному коридору и завернули за угол. Им навстречу бросилась маленькая горничная.

— Меня послал помощник дворецкого, — сказала она вместо приветствия. — Потом остановилась, подпрыгивая на месте, очевидно, от волнения. — Сюда.

Они последовали за ней в продолговатую комнату, где был разожжен камин и стояло с дюжину разномастных стульев. Одинокий канделябр с мигающей свечой примостился наверху невысокого книжного шкафа, бросая отсветы на потертые подушки и темные картины.

— Это комната отдыха для слуг, — пояснила девушка. — Если вы способны терпеть мое общество, я буду время от времени возвращаться и рассказывать, что происходит снаружи.

— Да, пожалуйста, — попросила Эванджелина, опускаясь на ближайший стул и уронив голову на руки.

Горничная постояла, переминаясь с ноги на ногу, и убежала.

— Это, — произнесла наконец Сьюзен, — самая странная горничная, какую я только встречала.

— Это была Бесс, — сказала Эванджелина, не поднимая головы от рук. — Младшая сестра беременной горничной, обслуживающей парадные комнаты. Она не имеет в виду ничего дурного.

— Вы общаетесь со слугами?

− Да.

— Почему?

Эванджелина издала стон, все еще не поднимая головы:

— Не знаю, Сьюзен. Должны ли мы это обсуждать?

— А что вы предпочитаете обсуждать? Чем вы там занимались наедине с Лайонкрофтом, после того как я сказала, что сегодня будет день, когда я готова быть скомпрометированной? Или, может быть, он стал для вас столь близким другом, что вы теперь называете друг друга по именам? И насколько вы близки?

На этот раз Эванджелина подняла голову:

— Вы говорите так, будто претендуете на него.

— Моя мать…

— Ваша мать имеет на него не больше прав, чем вы. Когда же вы обе поймете, что он принадлежит только себе и ему наплевать на все планы? Он на вас не женится.

— Почему это? — Сьюзен вспорхнула на стул напротив: — Потому что дал обещание вам? Дал обязательство вам?

Эванджелина покачала головой:

— Он никому ничем не обязан. Оставьте его в покое.

Сьюзен вскинула подбородок:

— Если он не женится на мне, то только потому, что вы мешаете этому.

— Неужели? — огрызнулась Эванджелина. — Вы ведь даже не хотите его в мужья.

— Какое это имеет значение?

— Огромное!

— Брак вовсе не означает, что люди нужны друг другу. — В голосе Сьюзен появились назидательные нотки, будто она повторяла заученный наизусть урок: — Брак улучшает ваше положение, дает возможность завязать связи, продвинуться вверх по иерархической лестнице. Лайонкрофт — мой шанс избавиться от матери и вернуться в общество.

— Ха! — Эванджелина откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — И что получит он от этой сделки, кроме опозоренной девицы и старой карги, ее мамаши, в качестве тещи?

— Жену, равную ему по статусу, вот что. Образованную, умеющую себя держать, управлять таким большим домом, как и положено людям нашего класса. — Сьюзен указала на себя, а потом ткнула пальцем в Эванджелину: — А что он получит от вас?

— Ничего. Он не получит ничего, потому что я не выйду за него. Да он и не предлагал мне. Не предлагал потому, что вообще не собирается жениться, да и я не собираюсь выходить замуж. Поэтому ваши вопросы так же глупы, как и отношение к браку. Светские браки, возможно, и заключаются с тем, чтобы упрочить или улучшить положение и подняться выше по социальной лестнице в результате сделки, но в браках по любви каждый имеет шанс на то, чтобы о нем думали и заботились как о себе самом, и принимали нужды и желания другого как свои собственные.

Сьюзен фыркнула:

— Чепуха! Вы читаете слишком много романов.

— А вы слишком внимательно слушаете свою мать, — возразила Эванджелина.

Они замолчали и теперь яростно смотрели друг на друга из разных концов комнаты, когда в дверь ворвалась горничная.

— Я не могу оставаться здесь долго, — предупредила она, — потому что опасаюсь, что в любой момент может начаться драка, а я не хочу пропустить это зрелище, но пока что случилось следующее: после того как хозяин выставил красивого господина на крыльцо…

Сьюзен уставилась на нее:

— Красивого?

— Да, они оба красивые, миледи, но я не знаю имени другого, того, что с голубыми глазами. Его я буду называть красивым джентльменом, а нашего просто хозяином. Во всяком случае, красивый джентльмен стоит и ждет на крыльце как миленький, пока мой хозяин не появляется из-за угла, потому что, как вам известно, он был в саду, и говорит: «Почему вы явились?» Что-то вроде этого, и даже не обращается к нему с обычным приветствием. А красивый джентльмен спрашивает: «Вы Лайонкрофт?» И мой хозяин говорит…

— Бесс, — перебила ее Эванджелина, — скажи, пожалуйста, главное.

— Хорошо. Мой хозяин опирается о колонну и выглядит расслабленным, но на самом-то деле видно, что он может в любой-момент наброситься на красивого джентльмена. «Я ведь велел вам не являться сюда». А красивый джентльмен говорит: «Но вы обещали прислать мою собственность, когда закончите с ней». И… О, миледи, вам нехорошо?

— Со мной все прекрасно, — ухитрилась вымолвить Эванджелина. — Прошу тебя, продолжай.

Секунду поколебавшись, Бесс продолжила свой рассказ:

— Ну, он сказал, что приехал удостовериться, что моему хозяину можно доверять, и мне показалось, что сейчас они подерутся. Но мой хозяин улыбается, будто хочет сказать, что, конечно, ему доверять нельзя, отрывается от колонны и вроде как неспешно крадется к красивому джентльмену, который не пятится ни на дюйм, хотя и оглядывается на всякий случай. И тогда мой хозяин говорит: «А о какой собственности речь?» И вы не поверите, что отвечает красивый джентльмен.

Эванджелина снова тяжело опустилась на стул:

— Позволь мне высказать догадку. Обо мне.

— Точно, именно это он и сказал. А мой хозяин и говорит: «Ее здесь нет», — и, доложу я вам, никогда еще не слышала от него более откровенной лжи, потому что вот она вы, сидите прямо передо мной. А красивый джентльмен говорит: «Это довольно странно, потому что я получил письмо от вас и от этой женщины, Стентон. В вашем, говорилось, что пока я не могу забрать Эванджелину, и потому я приехал сам, чтобы увезти ее».

Сьюзен издала придушенный горловой звук:

— Моя мать написала ему?

Сьюзен пересекла комнату и опустилась на колени перед стулом Эванджелины:

— Я сожалею об этом письме. Не думала, что матушка способна сделать что-нибудь подобное. — Она бросила на горничную взгляд через плечо: — Не знаешь, где она сейчас?

— Она обшаривает гостевые спальни как безумная и, насколько я понимаю, ищет вас, но я почти уверена, что скоро мы сможем уложить ее в постель. Она вообразила, что вы были в летнем флигеле с хозяином, а когда вас там не оказалось, вбила себе в голову, что вас или обесчестили, или убили, и не могла решить, что хуже, а сестра хозяина влила ей в рот несколько капель лауданума, чтобы она успокоилась.

Бесс покачала головой, будто все это ее очень позабавило.

— Что касается всех остальных, то они все еще в ежевичнике и никому нет дела до истерики вашей матушки или до хозяина и его гостя. Кроме седого старого джентльмена с тростью. Насколько мне известно, он все еще спит на полу в летнем домике.

— В таком случае… — Эванджелина отстранила Сьюзен и поднялась на ноги: — Есть место, откуда можно подслушать их разговор? Ты сказала, что все слуги за ними наблюдают.

— Ну… — Горничная неуверенно сжимала и разжимала пальцы. — Господин приказал, чтобы вы, миледи, оставались здесь, в безопасности, в помещении для прислуги. Он вон там, за стеной, возле которой книжные шкафы и большие картины. Сомневаюсь, что вы сможете подслушать их разговор сквозь эту стену. Пожалуйста, оставайтесь здесь, в безопасности. Я скоро вернусь и сообщу вам, что происходит.

Она выбежала из комнаты прежде, чем Эванджелина успела возразить.

Сьюзен поправила очки:

— Вы боитесь, что Лайонкрофт может надерзить вашему отчиму?

— Нет, если только у отчима нет с собой одного из его ножей. Он весьма решителен. Я не хочу, чтобы он навредил Гэвину.

— А я не хочу, чтобы вы пострадали. Я… — сказала Сьюзен со вздохом, — не хочу ссориться с вами. Мы должны быть подругами.

— Я тоже хотела бы этого, — сказала Эванджелина после минутного раздумья, — но неизвестно, придется мне вернуться к отчиму или нет.

Она шагнула к дальней стене и прижалась ухом к деревянным панелям. Бесс оказалась права: ничего не слышно. Ничего нельзя разобрать сквозь стену. Если только… Она подбежала к книжному шкафу и смахнула книги с полки.

— Эванджелина! — закричала испуганная Сьюзен. — Что, черт возьми, вы делаете?

— Ищу кое-что.

Сьюзен помолчала, потом спросила:

— Книгу?

— Дверь.

Эванджелина отступила и оглядела комнату. В ней не было ничего, кроме стульев, книг и картин. Картин! Она рванула раму первой из них и едва успела отскочить, когда полотно обрушилось вниз и чуть не раздавило пальцы ее ног. Она потянула вторую раму с большей осторожностью — ничего! Однако третья рама со стоном повернулась. Комнату наполнили пыль и приглушенные голоса, доносившиеся из углубления в стене.

— Принесите мне стул, — зашипела Эванджелина.

— Что? Вы просто вскрыли стену? Как вы это сделали?

— Стул, — повторила Эванджелина. — Мы должны расчистить проход, чтобы не застрять внутри. Доверьтесь мне.

Сьюзен метнулась за стулом. Через минуту они расчистили доступ к панели и подперли двумя стульями картину, закрывавшую проход. Когда девушки влезли на стулья, оказалось, что Сьюзен выше ростом и может заглянуть в окошко, расположенное высоко в стене.

— Я сказал вам, — послышался тихий спокойный голос Лайонкрофта, — что ее здесь нет.

— Вы лжете. Она моя, и я хочу ее забрать.

— Вы смеете обвинять меня во лжи?

— Я обвиню во лжи любого лжеца. Я знаю, какова ценность этой маленькой сучки. Одно прикосновение — и… О! Черт бы вас побрал! Мне следует… Проклятие!

Послышались звуки потасовки. Эванджелина ткнула Сьюзен локтем под ребра.

— О! Прошу прощения, — откликнулась та, отводя взгляд от оконца, чтобы посмотреть на Эванджелину с недовольной гримасой. — Прошу прощения. Лайонкрофт дал ему пощечину! Ваш отчим попытался ответить тем же, но Лайонкрофт увернулся, и ваш отчим врезался кулаком в колонну. Он расшиб руку до крови и, должно быть, глаз его подбит и там будет кровоподтек, а теперь они стоят по обе стороны крыльца друг против друга и обмениваются мрачными взглядами.

— Речь идет не о таком прикосновении, — послышался наконец голос Нейла Пембертона. — Хотя она уже достаточно взрослая, чтобы обуздать ее теперь, когда ее матери больше нет.

Снова шум потасовки.

— Еще одна пощечина, — тихо проговорила Сьюзен. — Да он теперь будет походить на енота с этими черными кругами вокруг глаз. А сейчас Лайонкрофт схватил его за шею. И он багровеет.

— У нее бывают видения, — прохрипел Нейл. — Она видит необычные вещи, как и ее мать. Это полезное качество — можно сказать, талант. И она принадлежит мне. Не воображайте, что вам самому удастся ее использовать, если у вас на уме это. Я призову на помощь власти, напишу во все газеты, смешаю вас с грязью, если это понадобится, пока вы мне сами не передадите…

Потасовка… Глухой удар… Снова звуки драки.

— Ваш отчим не очень хорошо дерется. Он отвесил несколько удачных оплеух, но грохот оттого, что Лайонкрофт перебросил его через балюстраду. Лайонкрофт сцепился с ним прежде, чем тот успел встать, и теперь… О нет!

Сьюзен поднялась на цыпочки и в ужасе уставилась в окно.

— Что? — спросила Эванджелина, холодея. — Скажите же!

— Вы были правы. У него нож. Он пырнул Лайонкрофта в бок.

Эванджелина покачнулась и оперлась о стену:

— Что?

— О! Вмешался один из лакеев и ударил по голове вашего отчима чем-то вроде розового молотка для игры в шары. Убил, вероятно.

Тишина.

Как только Эванджелине удалось восстановить ритм дыхания и равновесие, она подняла глаза на Сьюзен:

— Неужели?

— Да нет, погодите… Кажется, он дышит. Чтобы убедиться в этом, Лайонкрофт пнул его ногой. Одной рукой он зажимает рану, а другой делает знак кучеру вашего отчима. Да, его сажают в экипаж. Не Лайонкрофт… Он попытался это сделать, но его бок слишком сильно кровоточит. Он шатается и морщится.

Сердце Эванджелины затрепетало.

— Нет, — прошептала она.

— Но вот он снова выпрямился. Лакеи запихнули вашего отчима в экипаж. Лайонкрофт что-то говорит кучеру. Жестикулирует. Они уезжают. Эванджелина, они уезжают!

Та слезла со стула и бросилась к выходу.

— Эванджелина! — закричала Сьюзен. — Подождите! Вы же знаете, что я не выйду отсюда!

— Бесс покажет вам выход, — крикнула через плечо Эванджелина, открыла дверь и выбежала в холл.

Гэвин был ранен. Ее отчим ударил его ножом. За то, что он пытался помочь ей.

Если он умрет от раны, она сама убьет своего отчима.

Гэвин не чувствовал боли от пореза в боку, пока мисс Пембертон не выбежала из парадной двери, не промчалась к крыльцу, не бросилась к нему и не обхватила его руками крепко-накрепко. Он сделал над собой усилие, чтобы не дрогнуть и не отшатнуться, когда ее дрожащие руки сжали нежную плоть повыше раны. Он никому и никогда бы в этом не признался, но выяснил, что за последнюю неделю полюбил объятия. Разумеется, когда в его боку не было ножевой раны в четыре дюйма — от талии до бедра.

— Пойдем, — сказал Гэвин, отрывая ее от своей груди и снова вталкивая в дверь, прежде чем гости их увидят. — Ты можешь обнимать меня и внутри.

Она послушно следовала за ним, потом подняла на него огромные карие глаза:

— Куда мы?

Он замешкался. Шаги его стали неуверенными. Куда он, черт возьми, тащит ее? Подальше от нависшего над ними скандала, который могли навлечь любознательные гости, да… Но где их не могли бы увидеть?

— В желтой гостиной.

Мисс Пембертон считала боковые коридоры, по-видимому, пытаясь идти по прямой и все же время от времени наклонялась осмотреть его рану:

— Не послать ли за хирургом?

— Никакого хирурга. Я обещаю выжить. — Он ободряюще улыбнулся.

− Но ведь он пырнул тебя ножом. А это… это…

— Кровь?

Гэвин плечом открыл дверь в желтую гостиную и втолкнул ее внутрь.

— Ничего такого, чего нельзя было бы залатать с помощью иглы и нити…

Она внезапно остановилась и обвела глазами комнату:

— Никаких троллей, ухмыляющихся с деревянных столбов, никаких темных и изменчивых теней. Здесь есть окно. Эркер. И на подоконнике желтая подушка. Роскошная обстановка цвета плюща. И золотисто-желтые стены.

Он оглядел гостиную:

— Да, потому она и называется желтой гостиной.

— Я хотела бы знать, почему нас не приняли здесь, когда мы приехали, если это, собственно говоря, и есть приличная гостиная. Она такая красивая.

— Именно потому, что она красивая.

Гэвин прошел к окну и задернул занавески. Когда он обернулся и стал к ней лицом, она не двинулась с места.

— Ты не любишь красивые вещи? — спросила наконец мисс Пембертон.

Похоже, ей нравилось стоять и хмуро смотреть на него, будто он был самым странным мужчиной, какого ей доводилось встречать, и потому он прошел через комнату к софе и опустился на подушку, стараясь не задевать раненым боком за подлокотник.

— Мне нравишься ты, — напомнил он мисс Пембертон, как только удобно устроился там, — и ты красива. Но меня разозлило прибытие незваных гостей. Я хотел, чтобы они убрались как можно скорее, а они не стали бы торопиться, если бы им было приятно здесь оставаться.

Он сверкнул самой дьявольской из своих улыбок.

— Потому я никого и не принимал в своих любимых гостиных.

Она скрестила руки под грудью.

— А как насчет гостевых спален?

— Их не обновляли с тех самых пор, как я купил этот дом. У меня здесь не было гостей больше десяти лет.

Он пошире расставил ноги, принял более расслабленную позу, положил руку на спинку софы и поднял глаза на мисс Пембертон, чтобы увидеть, продолжает ли она буравить его взглядом, будто от него, раненого, исходила большая опасность, чем от здорового.

— Предупреждение за две недели не оставляло времени для того, чтобы заново меблировать спальни для гостей, даже если бы у меня возникло подобное желание.

Она прикусила нижнюю губу, задумчиво подержала между зубами и отпустила. Ему захотелось, чтобы она повторила это действие.

Ее взгляд скользнул с его глаз на рот, потом на пострадавшую одежду.

— Почему ты этого не сделал?

— Не сделал чего? Не умер?

Она подошла ближе: сначала шаги ее были нерешительными, неуверенными — один шаг, второй.

— Нет. Почему ты не выдал меня отчиму?

— Не выдал отчиму? А почему я должен был это сделать?

— Должен был.

— Нет, не должен.

— Но он мой отчим. — Она побледнела, задрожала, сглотнула: — Я принадлежу ему.

«Пока еще», — чуть было не прибавил Гэвин. Откуда пришли эти слова? Он был не в таком положении, чтобы менять ее гражданское состояние. Даже если бы и захотел на ней жениться. А он не подтверждал и не отрицал этого. Он ведь не мог даже защитить собственную шею, не говоря уж о ее безопасности. Многое могло случиться между «теперь» и тем моментом, когда у него появилась бы возможность обратиться за лицензией на брак. Если он не мог обещать, что доживет досвадьбы, значит, ничего не мог ей обещать.

— Мне плевать, — сказал Гэвин. — Я отправил его восвояси.

— Он вернется.

— Нет, пока не залечит синяки вокруг глаз, которые я ему наставил, — заверил ее Гэвин с такой бесшабашностью, на какую оказался способен. Сколько времени такой мерзавец, как ее отчим, останется в стороне, поскольку он в самом деле ее законный опекун? Сколько времени пройдет до тех пор, пока он не начнет писать письма, не станет приводить в действие угрозы, не обратится к местному судье? Месяц? Неделя?

— Мы сделаем так, что к этому времени ты сможешь уехать, — сказал он в надежде на то, что она не расслышит холодности в его тоне. И не потому, что он боялся этого ничтожного прыща, ее отчима, а потому, что, избавившись от одного мужчины, она должна будет избавиться и от другого, от них обоих.

— Вызвать для тебя карету?

Она смотрела на него во все глаза, будто и ее тревожили те же мысли.

— Сейчас?

Он заставил себя произнести:

— Она будет в твоем распоряжении, как только ты изъявишь желание уехать.

Она преодолела расстояние между ними одним прыжком и оказалась на расстоянии руки от него, а его сапоги теперь были по обе стороны от нее.

— Но ведь я еще не нашла убийцу.

— Едва ли ты поможешь, если окажешься во власти своего отчима. Я предпочитаю, чтобы ты была в безопасности где-нибудь еще, чем в опасности здесь.

Он потер ладонью лицо.

— Но если бы был выбор, сознаюсь, я бы не хотел, чтобы ты уезжала куда-то в темноте. Сумерки — опасное время, для того чтобы пускаться в путь. Можешь ты подождать до утра?

Она придвинулась к нему ближе, подол ее платья коснулся его икр, колен, бедер.

— Но я еще не поняла, кто… кто настоящий убийца.

— Ты уже говорила об этом.

— Если я не смогу помочь до отъезда, тебе грозит виселица?

Вероятно. Впрочем, его могут повесить, даже если она останется. Гэвин пожал плечами, будто эта мысль не имела над ним власти.

— Ты будешь по мне скучать при любом исходе?

У нее защемило сердце. Ее ладони легли на его щеки.

Она прижалась лбом к его лбу.

— Буду. Ты же знаешь, что буду.

Как и он по ней. Сознание того, что она чувствует то же самое, только ухудшало дело, усугубляло чувство ужаса, учащало ритм дыхания. Гэвин привлек ее к себе, ощутил сладкий аромат ее волос. Ее бедро обвилось вокруг его не пострадавшего бока. Грудь, обтянутая шелком, прижалась к его груди.

Она должна была покинуть его. Он должен был отпустить ее. Но еще не сейчас.

Она подняла лицо как раз в тот момент, когда он опустил голову. Их дыхание смешалось, губы слились, языки принялись ласкать друг друга. У ее языка был вкус страха, одиночества, желания. А возможно, все это было у него. Возможно, это был вкус их обоих. Она, женщина, боявшаяся прикосновений, боявшаяся любить, не могла расстаться со своим прошлым.

И Гэвин, человек, который… что? Разве он не был таким же? Он или не знал, или не хотел знать, как не хотел перестать целовать ее, не хотел отпустить ее, посадить в карету и отправить туда, где никогда не смог бы ее увидеть вновь. Но что еще ему оставалось? Что еще оставалось ей? Ее отчим должен был вернуться, и на его стороне был закон. Гэвин оторвался от губ мисс Пембертон.

— Скажи мне, — начал он, легонько касаясь губами нежной кожи ее лба. — Почему ты от него сбежала?

Она содрогнулась, но промолчала. Сначала он подумал, что она не ответит. Но вот она прижалась лбом к его плечу и испустила долгий медленный вздох.

— Сначала, — сказала она, — я расскажу тебе, почему не сбежала моя мать. Из-за меня. Женщина в ее положении, которое, к слову сказать, было ничтожным, не могла рассчитывать даже на место самой жалкой посудомойки.

При ее проклятии — повторяющихся видениях и их последствиях — она оказалась в ловушке.

Ему было тяжело слышать боль в ее голосе.

— Но ведь она вышла замуж за этого проходимца по собственной воле.

— Нет.

Ее голова упала ему на плечо, лбом она прижалась к его шее.

— Она так поступила из-за меня. Не будь она беременной, предпочла бы судьбу последней уличной нищенки судьбе жены Нейла Пембертона. Но она не могла себе этого позволить. Она была образованной, но не имела семьи, способной ее поддержать. Она была красива, но у нее не было денег. Она была леди и могла бы стать прекрасной гувернанткой или компаньонкой. Могла бы, если бы не я.

Он покачивал и баюкал ее в объятиях.

— Ты хочешь сказать, из-за видений?

— Если бы не я! Даже без видений что могла бы предпринять женщина в ее положении, как не выйти замуж? Она готовилась стать матерью. Ее ребенку был нужен отец. И она приняла предложение первого мужчины, посватавшегося к ней. И из-за того, что вышла замуж за такого негодяя, как Пембертон, всю оставшуюся жизнь жалела об этом.

Ему было больно слышать в ее голосе душившие ее непролитые слезы.

— Присутствие матери защищало меня от его низких желаний и посягательств, но не от кулаков. От них она и себя-то не могла защитить. — Голос мисс Пембертон дрогнул и сорвался: — Когда он столкнул ее с лестницы, хотел только причинить ей боль, а не убить. Но было слишком поздно что-либо изменить.

— Я не позволю ему тронуть тебя, — рявкнул Гэвин. Он надеялся на это.

Несколько раз торопливо поцеловав ее, Лайонкрофт осторожно поставил Эванджелину на ноги и сам встал рядом. Она бы предпочла весь вечер оставаться в его объятиях.

— Мы не можем дольше скрываться, — пояснил он мягко. — Они будут искать нас, расспрашивать всех, почему на крыльце следы крови.

— Гм, — пробормотала Эванджелина. — Понимаю, что это должно было привлечь их внимание. Как и вы, мистер Лайонкрофт, должны будете объяснить, почему ваша одежда порвана и испачкана.

— Мистер Лайонкрофт? — повторил он, поднимая бровь. — А что случилось с Гэвином?

— Мой отчим ткнул его ножом в бок, — ответила она, — за то, что он пытался защитить меня.

— И сделаю это снова. — Он сверкнул глазами: — Пусть ткнет в меня хоть тысячу ножей.

— Будем надеяться, что этого не случится.

При этой мысли Эванджелина не смогла сдержать дрожи. Эта мысль вовсе не была химерой, как мог счесть Лайонкрофт.

— И что нам делать теперь?

— Теперь? Не знаю. — Он смотрел на нее, склонив голову. — Скоро ужин. Я переоденусь и присоединюсь к тебе в столовой. Можешь до этого времени постараться избегать остальных?

— Я не хочу их избегать, — мрачно возразила Эванджелина. — Хочу решить, кто из них достаточно безжалостен и черств, чтобы отправить тебя на виселицу вместо себя.

Он кивнул и отошел в другой конец комнаты. Дотронулся до вазы, она качнулась, и открылся доступ в проход между стенами. Он бросил на нее трезвый взгляд через плечо:

— Если ты спасешь меня от петли, я стану твоим должником.

— Не «если», — возразила она, но он уже скрылся в тени прохода.

Панель бесшумно встала на место.

— Я обязательно спасу его, — объявила она пустой комнате, и слова ее прозвучали более уверенно, чем свидетельствовали тон и поза. — И сорву маску с настоящего преступника. Сегодня вечером. За ужином.

Потому что ценой ошибки была судьба Лайонкрофта.

Эванджелина повернулась на каблуках и направилась в спальню подготовиться к бою. Она вышла оттуда вымытой и в свежевыглаженной одежде и даже сумела кое-как причесаться, но не успела добраться до столовой, как ей пришлось выдержать первое сражение.

Эдмунд Радерфорд и мистер Тисдейл оказались рядом, когда она направилась в столовую. Как ей ни претило общество Эдмунда, было бы грубостью обогнать престарелого мистера Тисдейла. А при его медлительности и тяжеловесности для нее было невозможно настолько замедлить шаг, чтобы изучать обоих джентльменов сзади.

Прежде чем молчание растянулось больше чем на несколько секунд, Эдмунд обратил к ней свой хитрый взгляд.

— Мисс Пембертон, — сказал он, и слова его устремились к ней вместе с отравленным перегаром дыханием, — а я и не знал, что вы умеете укрощать животных.

— Что? — Она посмотрела на него подозрительно.

Он рассмеялся в пьяном восторге:

— Да будет вам. Мы все видели, как Лайонкрофт следует за вами, словно выхолощенный хромой пес. Пялился на вас бараньими глазами с дальнего конца одеяла на пикнике, пытался впечатлить вас своим незаурядным умением играть в шары, но гораздо больше внимания обращал на ваше декольте, чем на игру, пользуясь тем, что все остальные были заняты… Да не смущайтесь, мисс Пембертон. Похоже, вам удалось приручить дикое животное.

Пальцы Эванджелины невольно сжались в кулак:

— Я не делала ничего подобного.

— Согласен, — послышался дребезжащий голос мистера Тисдейла.

Она ответила ему благодарным взглядом. Союзник! Наконец-то!

— Он не ручной и не укрощенный, — продолжал мистер Тисдейл, — но не вызывает сомнения то, что он следовал за вами по пятам, как пантера, учуявшая запах жертвы и упорно преследующая добычу. Он был настолько увлечен преследованием, что забыл о приличиях. И это постыдное поведение. Со стороны вас обоих.

Эванджелина замерла на полушаге:

— Что?

— А я вовсе не против постыдного поведения, — пробормотал Эдмунд, нащупывая что-то в кармане сюртука. — Мне было бы интересно посмотреть, как потерявший голову от любви дьявол и его ангел совершают прилюдно любовный ритуал ради забавы гостей.

— Какая незадача, — послышался из-за угла низкий голос мистера Лайонкрофта, шагнувшего из соседнего коридора. В глазах его сверкали искры едва сдерживаемого гнева. — Я совершаю этот ритуал приватно, если, конечно, ты не имел в виду другого дьявола.

— Нет, я имел в виду тебя. — Эдмунд торопливо глотнул из своей фляжки и отступил назад. — Ты собираешься удержать ее здесь?

Хотя Лайонкрофт не ответил ему, его взгляд, не отрывавшийся от Эдмунда, говорил больше, чем слова.

— Потому что, если ты не сделаешь ее своей любовницей до того, как тебя повесят, — продолжал Эдмунд, — я бы не отказался пару раз покувыркаться с ней в постели, прежде чем передать ее другому джентльмену.

Лайонкрофт оказался на другой стороне узкого коридора так стремительно, что Эдмунд едва успел вздохнуть, как оказался прижатым к стене. Фляжка выпала из рук. Ноги негодяя теперь болтались в воздухе. Лицо сначала побледнело, потом покраснело от удушья: рука Лайонкрофта сжала его горло.

— Дотронься до нее, — прорычал Лайонкрофт, — и умрешь.

— Гэвин! — Леди Хедерингтон вынырнула из другого коридора и всхлипнула при виде этой сцены. — Гэвин! Сейчас же убери руки от Эдмунда!

— Именно это я и говорю, — согласился мистер Тисдейл, делая жест тростью в сторону Лайонкрофта. — Вот и еще прекрасный пример недостойного поведения.

Прошла секунда полной тишины, прежде чем Лайонкрофт сделал шаг назад.

Эдмунд упал на пол, хватаясь руками за горло. Но не успел он приземлиться, как вскочил, ощупывая бок:

— Мое виски! Ты разлил мое виски!

Лайонкрофт пожал плечами:

— Не сомневаюсь, что это мое виски.

— Но из-за девчонки? Ты готов разлить из-за девчонки доброе виски?

— Я бы пролил и твою кровь, если бы мне не было жаль моих ковров.

— Гэвин, — послышался снова придушенный голос леди Хедерингтон. — Пожалуйста, не говори так. Что случилось?

— Ничего. Если не считать того, что этот щенок должен принести извинения мисс Пембертон.

— За что? — взорвался Эдмунд. — За то, что нахожу ее привлекательной? Это ты готов ее обесчестить, потому что волочишься за ней, как только позволяют обстоятельства.

Лайонкрофт скрестил руки на груди:

— Я не собираюсь ее бесчестить.

Эдмунд фыркнул и наклонился подобрать пустую фляжку.

— Дотронешься ты до нее или нет, она уже все равно запачкана. Нет ни одной женщины, чья репутация не погибла бы, если она окажется связана с тобой. Девственница и убийца? Если бы мы были в Лондоне, скандальные газетенки уже смаковали бы эту новость.

Брови Лайонкрофта взметнулись вверх:

— На случай, если ты этого не заметил, мы не в Лондоне.

— И все же, — вступил в разговор мистер Тисдейл, — я за то, чтобы предотвратить сплетни о неподобающей фамильярности между мисс Пембертон и мистером Лайонкрофтом. — Он обратил свое морщинистое лицо к Эванджелине: — Я не стану обсуждать его достойное осуждения отношение к вам, моя дорогая, если вы прекратите поощрять чувства убийцы.

Эванджелина расправила плечи:

— Он не убийца.

Гэвин подошел к ней и остановился рядом, лаская ее руку своей. Потом скрестил руки на широкой груди и сверкнул глазами.

И это действие не укрылось от глаз мистера Тисдейла:

— Откуда вам знать, что он не убийца?

— А откуда мне знать, что вы не убийца?

— Я? — Мистер Тисдейл уставился на нее: — Разве мы уже не пришли к выводу, что я не мог подкрасться и ударить его по голове палкой?

Эдмунд запрокинул голову, пытаясь проглотить последние капли виски из своей фляжки.

— Может быть, и так, но, несмотря на ваш почтенный возраст, полагаю, что поднять-то подушку вы можете.

Мистер Тисдейл взорвался:

— А я думал, вы не поверили, что она общается с Богом.

— Я— начал было Эдмунд, затем помолчал, завинтил крышку на фляжке и сунул ее в карман. — Я полагаю, что мы никогда не узнаем, что случилось, а чего не было.

— Могли бы, — сказала Эванджелина, — если бы каждый проявил честность.

Мистер Тисдейл подался вперед, опираясь на трость:

— Вы хотите честности? Да? Очень хорошо. Я готов очиститься от подозрений прямо сейчас и здесь. И уж раз вы требуете честности, будьте любезны не гневаться, если я выскажу свое мнение.

Мгновенно все взгляды устремились к нему.

— В ту ночь я не пошел в свою спальню сразу. Это я признаю. Я хотел перемолвиться парой словечек с Хедерингтоном о его дочери. Я знал, что она юная, но не думал, что она практически дитя. И ни капельки не заинтересована во мне, должен добавить. Я хотел обсудить свои соображения с Хедерингтоном прежде, чем подписывать контракт. Она вообразила, что влюблена в учителя французского, и слухи о том, что эти двое целовались, оказались правдивыми, и потому ей требовалось немедленно выйти замуж. А что нужно такому старику, как я, если не такая молоденькая хорошенькая девочка, как Нэнси Хедерингтон? Надо вам сказать, я не желал брать то, что осталось после французского гувернера. Я отказался подписать контракт.

Леди Хедерингтон пошатнулась, будто внезапно ее охватил приступ тошноты:

— Моя дочь, как вы изволили намекнуть, молода и впечатлительна. Она была огорчена, когда мы выгнали месье Лефевра. Но все сказанное вами доказывает, что у вас была большая причина нанести ущерб моему мужу, чем мы все предполагали.

— Я не закончил.

Он сильнее сжал набалдашник трости.

— Когда я покидал кабинет, где оставил вашего мужа, как вы полагаете, кого я увидел рыскающим в холле, как не мистера Лайонкрофта? Я был удручен, мне не хотелось ни с кем говорить, поэтому я укрылся в полутьме коридора. И видел, как он вошел в кабинет, который я только что покинул.

— Это правда? — пробормотала Эванджелина едва слышно, обращаясь к Лайонкрофту.

Прошло мгновение, потом он скрепя сердце смущенно кивнул.

Она попыталась не думать о том, что это могло означать.

Дребезжащий голос мистера Тисдейла продолжил:

— Я бы пошел в свою спальню, но их голоса повысились до крещендо. Хедерингтон заявил — тут я точно повторю его слова: «Что бы ты мне ни сделал, Лайонкрофт, я это вымещу на Роуз».

Мускулы Лайонкрофта напряглись.

— Пра-аа-в-да-а? — процедил сквозь зубы Эдмунд. — А что ответил на это наш хозяин?

— Он повел себя со своим обычным шармом. — Узловатые пальцы мистера Тисдейла прижали трость к груди. — Лайонкрофт сказал: «Нет, если сперва я убью тебя».

А потом послышался грохот.

— Гэвин, — взмолилась леди Хедерингтон. Лицо ее исказил ужас. — Пожалуйста, скажи мне, ты не…

Эванджелина молчала, хотя испытывала похожие чувства.

— Сказать тебе, что я не делал чего? Не приказал ему не бить тебя снова? Этого я утверждать не могу. К тому же он не согласился последовать моему совету. Такой человек недостоин того, чтобы жить в обществе. Но я его не убивал.

Эдмунд фыркнул:

— Тисдейл слышал, как ты угрожал его убить.

На щеках Гэвина заиграли желваки.

— Это так. Но не значит, что я его убил.

— Это не значит также, что ты пригласил его поиграть в шары, — усмехнулся Эдмунд. — По мне, так дело решено.

— Я его не убивал, — повторил Гэвин.

— Докажи сначала. — Эдмунд повернулся и бросил выразительный и насмешливый взгляд на Эванджелину. — Может быть, этот твой кусочек шелка и кружев попросит Господа помочь?

Эванджелина успела ухватить Лайонкрофта за сюртук прежде, чем он снова бросился на Эдмунда.

— Мне этого не требуется, — сказала она тихо. Все четверо повернулись к ней и уставились на нее. — Мистер Тисдейл сказал, что слышал, как они ссорятся в кабинете мистера Лайонкрофта, потом он услышал грохот. Но ведь кабинет не спальня. И подушки не производят грохота.

Мистер Тисдейл воззрился на нее:

— Вы защищаете честь вспыльчивого человека, полностью признавшего, что угрожал тому, кого вскоре нашли мертвым?

Эванджелина кивнула:

— Да. В кабинете не было подушек, чтобы мистер Лайонкрофт мог ими воспользоваться и задушить лорда Хедерингтона. Но даже если бы и были, ему пришлось бы тащить труп по длинному коридору, по лестницам через все гостевое крыло до спальни Хедерингтона, рискуя, что его кто-нибудь увидит, но этого никто не видел. Я считаю такой поворот событий маловероятным.

— Маловероятным, — хмыкнул Эдмунд, — но не невозможным. Откуда вам знать, что в ту ночь в кабинете Лайонкрофта не было подушек?

− Я…

— Мисс Пембертон, — перебил ее Лайонкрофт, обвив ее локоть своими длинными пальцами, — могу я поговорить с вами одну минуту без свидетелей?

— Нет. — Мистер Тисдейл погрозил им тростью. — Конечно, не можете. Это как раз и есть неподобающее поведение, о котором я говорил раньше. Вы полагаете, что мы все проследуем наужин, в то время как вы ускользнете с мисс Пембертон и останетесь без свидетелей, наедине, чтобы провести небольшую «дискуссию»?

Лайонкрофт еще крепче сжал локоть Эванджелины:

− Да.

— Я собираюсь стоять на своем и не слушать эту чепуху. — Мистер Тисдейл ударил тростью об пол: — Я собираюсь…

— Ступайте, — тихо сказала леди Хедерингтон. — Вы и Эдмунд отправляйтесь ужинать. Я останусь с ними. Ничего непристойного не случится, если я буду рядом с братом. Согласны?

Хотя выражение лица мистера Тисдейла свидетельствовало о том, что ему не хотелось оставлять Лайонкрофта наедине с женщинами, у него не оставалось иного выхода, кроме как прошествовать вместе с Эдмундом в столовую.

Гэвин повел Эванджелину и свою сестру в ближайшую комнату, где горели свечи, и этой комнатой оказалась библиотека. Он сделал им знак сесть, а сам закрыл за ними дверь.

Леди Хедерингтон нерешительно присела на край кресла с высокими спинкой и подлокотниками. Эванджелина примостилась на софе. Лайонкрофт сел там же. Не напротив, что было бы пристойно, но вплотную к ней, касаясь коленом ее колена.

— Гэвин, — заставила себя попросить леди Хедерингтон, — скажи честно.

Он не обратил на нее внимания.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он Эванджелину шепотом. — Признаться, что провели со мной в кабинете большую часть вечера?

— Это так и есть. Разве нет? — ответила она тоже шепотом.

— Как мне ни претит признавать это, но Эдмунд прав. Мое внимание к вам не льстит вашей репутации, если вы уедете домой опозоренная, оттого что я слишком много времени проводил с вами прилюдно, насколько хуже это отразится на вас, если станет известно, что я много времени проводил с вами наедине?

— Вспомните, что я не поеду домой. Я уезжаю. Я никогда больше не увижу никого из них. Так какое это имеет значение? К тому же я никогда не принадлежала к светскому обществу. И какое мне дело, что они подумают обо мне?

— Но для меня ваша репутация важна. Я хочу вам помочь, а не разрушить вашу жизнь. Я хочу…

— Хватит шептаться, — истерически закричала леди Хедерингтон. — Подвинься на свою сторону софы, Гэвин.

Помешкав секунду, он последовал ее совету и устроился в противоположном углу в расслабленной позе, положив одну руку на подлокотник софы, а другую — на спинку, широко расставив колени.

— Я говорил мисс Пембертон, — сказал он достаточно громко, — что предпочитаю не калечить ей жизнь.

— О, — воскликнула леди Хедерингтон и, помолчав, добавила: — Благая цель.

— Вы не разрушите мою жизнь! — воскликнула Эванджелина.

Он поднял бровь:

— Верьте мне. У меня большая практика по части разрушения жизней. Спросите мою сестру.

Эванджелина устремила взгляд на леди Хедерингтон, побледневшую при этих его словах.

— Не ты разрушил мою жизнь, — запротестовала она слабо. — Этому положил начало отец, когда заставил в семнадцать лет идти к алтарю, но Господь меня благословил четырьмя прелестными детьми, которых я не променяла бы на целый мир.

— В таком случае первое очко причитается отцу, — сказал Гэвин и помолчал, будто ожидая, что сестра прибавит что-нибудь еще. — Яникогда не был хорошим. Но со своей семьей всегда пытаюсь поступать достойно. И я удержался от убийства этого растленного типа, как бы мне ни хотелось его прикончить, но это не значит, Эванджелина, что я готов принять вашу жертву ради меня. И я постараюсь на публике вести себя с вами прилично.

Эванджелина попыталась разрядить напряжение:

— Только на публике?

Его губы растянулись в загадочной улыбке.

— Я сохраняю за собой право валять дурака в вашем обществе, когда мы наедине.

Леди Хедерингтон деликатно покашляла:

— Пожалуйста, не обсуждай в моем присутствии, что ты можешь или не можешь делать с мисс Пембертон, когда остаешься с ней наедине.

— Хочешь оставить нас вдвоем, сестрица?

— Нет. Я думала, что ты не станешь губить ее репутацию.

— О, верно… Давно прошли те годы, когда за мной тянулся шлейф грехов — растоптанной гордости и нарушенных обещаний.

— Скорее сломанных рук и ног, и разбитых сердец. — Леди Хедерингтон издала короткий недоверчивый смешок. — Всех, кого ты не мог побить на скачках, отделывал кулаками. И в придачу еще обольщал их дам.

— Да, верно. Я никогда не претендовал на то, чтобы быть пай-мальчиком.

Эванджелина смотрела на него с недоумением:

— Не думаю, что такое поведение могло понравиться вашим друзьям.

— У меня никогда не было друзей.

Она недоверчиво заморгала:

— Никогда?

Он пожал плечами и отвел глаза.

— У тебя была я, — тихо сказала леди Хедерингтон.

Его ответная улыбка была безрадостной.

— Когда это было важно, тебя рядом не было.

Леди Хедерингтон вздрогнула:

— Знаю. В этом твоя вина.

Неловкое молчание будто высасывало из комнаты тепло.

Эванджелина смотрела на мужчину на другом конце софы. Казалось, он изо всех сил пытался выглядеть непринужденным и ничуть не затронутым разговором, но напряжение мышц выдавало, что эта попытка была наигранным средством скрыть свои подлинные чувства. И то, как он небрежно расслабил свои длинные ноги, не могло ее обмануть.

Трудно было поверить, что такой человек, как мистер Лайонкрофт, скорее походил на нее, чем не походил. Он вырос без друзей. Как и она. В семье он мог рассчитывать только на одного близкого человека. Как и она. Но и этот член семьи покинул его, и он остался одиноким и уязвленным. Как и она.

Но мать покинула ее навсегда. А леди Хедерингтон сидела прямо напротив него, бледная, с мокрыми глазами, сжимая руки на коленях. Она бы так не вела себя, если бы считала брата неисправимым негодяем, неспособным искупить свои грехи.

Тишина разлетелась от раздавшегося звука гонга. Леди Хедерингтон поспешила оправить юбки:

— Пора ужинать. Мы присоединимся к остальным?

Лайонкрофт вздрогнул, будто вспомнил, что не один. Выражение его глаз было яростным, болезненным, отчаянным.

Решив, что ей гораздо важнее он, чем его сестра и ее надзор, Эванджелина протянула руку и нежно, хоть и робко, дотронулась кончиками пальцев до его руки:

— Гэвин…

Он вскочил на ноги:

— Прошу прощения. Ужинайте без меня. Через несколько секунд он прошагал через комнату, вышел и скрылся.

Загрузка...