Греховный поцелуй (Эрика Ридли) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 22

Мистер Тисдейл, с трудом одолев первое блюдо, начал клевать носом. Эванджелина не могла понять, как он мог спать под аккомпанемент лающего кашля Бенедикта Радерфорда и пьяных разглагольствований Эдмунда Радерфорда. И она, и Франсина не поднимали глаз от своих тарелок, чтобы не поощрять Эдмунда, желавшего знать их мнение о том, которая из горничных западного крыла самая хорошенькая.

— Та служанка с рыжей гривой, что направилась в гостевые спальни вечером после танцев, — говорил он, неотрывно глядя на Бенедикта налитыми кровью глазами, — возможно, и горничная, но не девица. Я прав? Похоже, ей частенько приходится задирать и оправлять юбки.

— Не знаю, — пробормотал Бенедикт. — Не обсудить ли нам что-нибудь другое?

— Эти веснушки, — продолжал Эдмунд, будто не слышал замечания, — я бы сказал… и они милы. А когда я говорю «милы», это означает, что через пять минут мы…

Вилка Франсины звякнула, опускаясь на ее нетронутую тарелку.

— Право, Эдмунд, ведь в комнате леди.

Он, ничуть не смущенный, ухмыльнулся, глядя на нее:

— Леди слишком жеманны. Потому-то я и обращаю внимание на служанок.

— Я не заметил никаких горничных, — сказал Бенедикт умиротворяюще, будто надеялся таким образом покончить с этой темой, пока его жена не ткнула вилкой в его кузена. — Я не бродил по коридорам после танцев.

Эванджелина положила свои приборы на тарелку.

— Бродили, — выговорила она медленно, вспоминая ту ночь.

Вскоре после того как прекратился стук трости мистера Тисдейла, она услышала…

— Я слышала ваш кашель. Я слышала в коридоре ваш кашель.

— Конечно, ты там бродил, — послышалось пьяное неразборчивое бормотание Эдмунда. — Он так кашляет, что я всякий раз удивляюсь, как картины не падают со стен от сотрясения. А если он бродил по коридорам, то меня удивляет, как он не встретил ту горничную с такими пухлыми…

— Если и так, — резко возразил Бенедикт, — то я ее не заметил. Да и к чему мне ее замечать? Я женат.

Эдмунд пожал плечами:

— Не вижу тут связи. А ты, Франсина? Будь я женат, я бы нанимал горничных по своему вкусу…

— А что вы заметили? — перебила его Эванджелина, поднимая глаза на Бенедикта.

— Что?

— Вы сказали, что не заметили никаких горничных. Значит, заметили что-то другое. Что-то, что скрываете от нас, или солгали о своем местонахождении. Что-то тайное.

Франсина оттолкнула свою тарелку:

— У тебя есть тайны от меня, дорогой?

Бенедикт не ответил.

— После танцев вы с Хедерингтоном повздорили, — догадалась Эванджелина. Возможно, ей все-таки удастся разоблачить убийцу до того, как она покинет Блэкберри-Мэнор. — Вы пошли в его комнату, поссорились с ним и убили его. А потом свалили свое преступление на мистера Лайонкрофта.

— Я не делал ничего подобного, — огрызнулся Бенедикт, — Он уже был мертв, когда я вошел туда. Он…

Бенедикт побледнел, будто его собственные слова потрясли его.

— Он был мертв, когда вы туда вошли? — повторила Эванджелина, возвысив голос. — И вы не подняли шума?

— Чтобы меня сочли убийцей?

Франсина отшатнулась от мужа:

— Что ты делал в его спальне?

— Я пошел ругаться с ним, — признался Бенедикт, помедлив с минуту. — Но, как я уже сказал, этого не случилось.

Эдмунд поболтал вино в своем бокале:

— А из-за чего ты хотел с ним ругаться?

Бенедикт поколебался, потом повернулся к жене:

— Я не хотел, чтобы ты знала, но у нас серьезные финансовые затруднения.

Ее грубо накрашенные веки затрепетали.

— Вот как?

Он кивнул с мрачным видом:

— Хедерингтон выделял мне средства с момента, как получил титул, а в этом месяце прекратил выплаты. Он сказал, что навсегда.

Бенедикт кашлянул, прижав ко рту сгиб локтя.

— В этом году наше поместье не дало дохода. И нам были необходимы эти деньги. Он отказал мне. Как раз в то самое утро… Он рассмеялся, когда я снова обратился к нему за деньгами. Покачал головой и посмеялся… Надо мной, своим братом!

Эванджелина во все глаза смотрела на него через стол:

— Так вы поэтому отправились к нему той ночью? Что бы от этого изменилось?

— Я бы повел себя иначе. Я… я собирался заставить его.

Франсина широко раскрыла глаза:

− Как?

Бенедикт поморщился:

— Я взял с собой пистолет, несмотря на то, что не собирался его убивать. Просто хотел показать ему, что дело серьезное. Что теперь не время миндальничать. А когда увидел его там, не знал, что делать. На минуту я замер, потом сбежал. Я не мог позвать на помощь, стоя там с пистолетом в руке. Кто бы поверил, что это не я его прикончил?

Эдмунд снова начал взбалтывать вино в своем бокале:

— Мне и теперь не верится. В конце концов, ведь ты наследник его титула.

— Я его не убивал, — настаивал Бенедикт. — Разве я бы честно признался, что делал той ночью, если бы убил?

— Мы тебе верим. — Франсина накрыла ладонью его руку. — Возможно, ты был в отчаянии, но ты всегда оставался человеком чести.

— Если он был жив, когда вышел из кабинета мистера Лайонкрофта, и оказался мертвым, когда вы туда пришли, — сказала Эванджелина, — значит, был кто-то еще, желавший его смерти. Кто-то третий заходил в его спальню и задушил подушкой.

— Возможно, Лайонкрофт пришел, чтобы продолжить ссору, — предположила Франсина. — У него всегда был непредсказуемый характер.

— Нет, — покачала головой Эванджелина, — кто-то другой.

Эдмунд залпом проглотил свое вино.

— Гувернер-француз? — высказал он догадку. — Конечно, этот малый не очень-то обрадовался тому, что предмет его нежных чувств обручен с другим.

Эванджелина некоторое время обдумывала этот вариант:

— Я готова согласиться, что такое намерение у него могло быть. К тому же еще он лишился работы, а это показывает, что у месье Лефевра был серьезный мотив, но ведь его даже не было здесь. Ему пришлось бы совершить путешествие верхом длиною в день, прокрасться незамеченным в Блэкберри-Мэнор, определить с точностью, в какой спальне лорд Хедерингтон… Эта версия не выдерживает критики.

— Не мог ли он подкупить кого-нибудь из слуг? — спросила Франсина. − В конце концов, он ведь и сам был всего лишь гувернер, так что вполне мог свести дружбу с кем-то из них.

— Это возможно.

Эванджелина не находила эту мысль достаточно убедительной, но была готова поддержать любую версию, если это могло спасти Лайонкрофта от виселицы.

Франсина поднялась на ноги, прижимая руку к животу:

— Думаю, мне надо полежать.

Бенедикт тоже встал и взял ее под руку:

— Ты же почти ничего не ела. Неважно себя чувствуешь?

Эванджелина с улыбкой проводила их взглядом и в сотый раз подумала о том, когда же Франсина сообщит мужу счастливое известие. Не вызывало сомнения, что он пришел бы в восторг от приближающегося отцовства.

Ее улыбка потускнела, как только она заметила, что Эдмунд с похотливой пьяной ухмылкой пялится на нее поверх края бокала. Ее отчим имел обыкновение вот так же смотреть на нее, когда выпивал слишком много виски. Насколько можно было судить по негромкому храпу мистера Тисдейла, она и Эдмунд остались без присмотра.

Она вскочила на ноги.

Откровенно наглый взгляд Эдмунда отметил это ее движение:

— Куда это вы собрались?

Эванджелина назвала первое место, что пришло ей в голову:

— В детскую.

Он жестом указал на соседний стул:

— Почему бы вам не побыть здесь со мной?

— Я обещала девочкам навестить их, — поспешила сказать Эванджелина и вышла из комнаты прежде, чем он успел неуклюже подняться с места и последовать за ней.

По пути в детскую она продолжала размышлять над предположением Франсины о том, что месье Лефевр мог подкупить кого-нибудь из слуг. Лайонкрофт тоже намекнул на такую возможность. Он предположил также, что Джинни могла действовать по собственной инициативе из мести.

Могли эти две женщины быть в контакте друг с другом? В конце концов, месье Лефевр не единственный, чьи планы были нарушены потерей места и возлюбленной. Нэнси Хедерингтон чувствовала себя такой же несчастной. К тому же она потребовала от сестер, чтобы те подтвердили ее присутствие в детской.

Возможно, леди Хедерингтон защищала не себя. Возможно, она защищала дочь.

Эванджелина застала в комнате одних близнецов, но не прошло и получаса, как в детскую ворвалась раскрасневшаяся и задыхающаяся Джейн. Не обращая внимания на сестер, она захлопала в ладоши и подскочила к Эванджелине.

— О! Мисс Пембертон, вы не можете себе представить, где я была. Помните мой медальон? Вот этот?

Она жестом указала на свою шейку.

— Дядя Лайонкрофт писал мой портрет. Он говорит, что хочет написать портреты всех своих племянниц… Поэтому мы будем с ним, даже когда уедем отсюда. И миниатюру, которая как раз поместится в мой медальон. Видите, как все хитро придумано?

— Вижу, — сказала Эванджелина, не вполне понимая, что следует ответить. — Не сомневаюсь, что это будет прелестно.

— Совершенно очаровательно. Видите ли, я уже почти взрослая. Дядя Лайонкрофт говорит, что я и опомниться не успею, как мне пора будет выезжать в свет. Он говорит…

— Нэнси говорит, — перебила одна из двойняшек, — что дядя Лайонкрофт убил папу.

— Он не убивал его, — сказала другая, прижимая к груди куклу. — Нэнси гадкая. Дядя Лайонкрофт милый. Он подарил нам кукол.

— Он очень славный, — подтвердила Эванджелина. — Ваш дядя хороший человек.

— Он убил папу? — спросила Ребекка.

— Нет, — покачала головой Эванджелина. — Конечно, нет.

— Видишь? — Рейчел показала сестре язык, потом снова посмотрела на Эванджелину. — А кто это сделал?

Эванджелина мешкала, пытаясь найти безопасный ответ, и не находила. Она была уверена в том, что Гэвин не был виновен в убийстве, но если подлинного виновника не смогут найти, его повесят безотносительно к его виновности или невиновности.

— Почему дядя Лайонкрофт сделал это? — спросила Ребекка плаксивым голосом. — Почему он убил моего папу?

— Он… — начала было Эванджелина и осеклась.

— Я ненавижу его, — закричала Ребекка. — Я ненавижу его за то, что он убил моего папу!

Она швырнула свою куклу через комнату. Когда фарфоровая головка ударилась об угол книжного шкафа и разлетелась на куски, Ребекка ударилась в слезы. Эванджелина поспешила к ней и взяла ее на руки.

— Ребекка, — сказала она тихо, приглаживая светлые кудри, — твой отец…

— Был чертовым святым, — послышалось тихое ворчанье из открытой двери.

Эванджелина бросила взгляд на высокую напряженную фигуру Лайонкрофта, на его лицо, искаженное гневом.

— Я только…

— Позволили моим племянницам считать, что я убил их отца. Как мило с вашей стороны. Я был болваном, когда понадеялся на лучшее.

Он круто повернулся и скрылся в тени.

Как ей было извиниться перед ним, объяснить, что он стал жертвой недоразумения?

Эванджелина поискала его в гостиной, в библиотеке, потом вспомнила, что у него есть студия.

Она постучала в закрытую дверь, но ответа не последовало. Не ответил он и когда она робко позвала его по имени:

— Гэвин!

Его или не было там, или он не желал ее общества.

Она повернула дверную ручку и вошла.

Большие окна освещали даже дальние углы комнаты. Высокие деревянные мольберты были нагромождены так, что образовывали нечто вроде лабиринта. Возле всех четырех стен стояли прислоненные к ним ряды полотен. На некоторых были изображены ландшафты. В воздухе стоял густой, острый, непривычный запах. Кисти, палитры и наполовину использованные тюбики лежали на столах, покрытых испачканной красками тканью.

В дальнем конце комнаты вполоборота к окну стояла высокая фигура.

Взгляд Гэвина был устремлен на простиравшиеся за окном заросли ежевики.

Эванджелина кашлянула. Он остался неподвижным.

— Я знаю, что вы невиновны, — произнесла она негромко. — До Ребекки просто дошли слухи, и я объяснила ей, что вы этого не делали.

Он не ответил.

— Прошу прощения, — сказала Эванджелина. — Сожалею, что это причинило вам боль.

Он молчал.

— Хотите, чтобы я ушла?

Она видела, как на щеках его заиграли желваки.

— Хотите, чтобы я осталась? Могу я посмотреть портрет Джейн?

Он повернул к ней голову:

— Какое это имеет значение? — В глазах его был холод. — Он не закончен. И никогда не будет закончен. Теперь они в ужасе, оттого что думают, будто я убил их отца, и будут бояться моего общества, не говоря уж о том, что не захотят мне позировать. Роуз увезет их, и я никогда больше их не увижу. Даже на полотне.

Прежде чем она успела ответить, он шагнул к мольберту, перед которым стоял невысокий стул. Рука его взметнулась выше плеча, потом резко опустилась, вне всякого сомнения, к неоконченному портрету Джейн.

— Нет, — закричала Эванджелина и метнулась к нему. Она попыталась заслонить собой еще не просохшее полотно, и ей это удалось.

Он задел ее по щеке краем ладони, и лицо его отразило непомерный ужас.

— О Господи!.. — Голос прозвучал придушенно, а лицо обрело пепельную бледность. — Я вас ударил! О Господи!

— Не смотрите на меня так, Гэвин. Со мной все хорошо.

— Я не хотел вас обидеть, — прошептал он голосом хриплым и прерывающимся. — Я никогда бы не причинил вам вреда.

— Знаю. Вы и не причинили.

Он привлек ее к себе на грудь и яростно впился в губы, едва не расплющив их.

Она прильнула к нему и приоткрыла рот. У него был вкус потрясения, страха, отчаяния. Она вцепилась в твердые мускулы его плеч.

Его язык ласкал ее язык, будто отчаянно пытался что-то найти. Она отвечала тем же: ласкала, покусывала, посасывала. Из его горла вырвалось тихое ворчанье, и он прижал ее ближе и крепче к себе, еще крепче, будто опасался, что, если отпустит, она уйдет. Но Эванджелина была рада бешеной ярости его поцелуев и пыталась сказать ему своим языком, и ртом, и всем телом, что она никогда не оставит его в беде, что она не может видеть его страданий. Она нуждалась в нем, доверяла ему, любила его.

У него перехватило дыхание. Она его любила!

И, будто она произнесла это вслух, его объятия стали нежнее.

— Прошу прощения, — пробормотал он. — Я был… не в себе.

Он снова сгреб ее в объятия, двумя шагами преодолел расстояние до стула перед мольбертом и посадил ее себе на колени. И снова начал целовать, жадно, яростно, будто не мог вынести и минуты, не целуя ее. И она надеялась, что это никогда не кончится. Его мужское естество было горячим и твердым, и она ощущала его бедром. И груди ее заныли под корсетом, а соски приподнялись, соприкасаясь с неподатливой тканью.

— Ласкай меня, — шепотом приказала она, почти не отрываясь от его рта.

На мгновение ей показалось, что он откажется, что она слишком торопит события, и она переместила его руку со своей спины на плечо.

— Здесь? — спросил он, и голос его звучал дразняще, а глаза потемнели от страсти. — Ты хочешь, чтобы я ласкал твои плечи?

— Нет.

Be соски напряглись от предвкушения.

— Ниже. Пожалуйста!

Его ладонь скользнула вниз, поглаживая плечо, потом бок. Его раскрытая ладонь распласталась там, а большой палец оказался мучительно близко от груди.

— Здесь? — спросил он. — Так лучше?

— Я хочу, чтобы ты дотронулся до моей груди.

— О, до твоей груди! — сказал он, и от его плутоватой улыбки у нее участилось сердцебиение. — Я с радостью дотронусь до твоей груди.

Медленно-медленно его пальцы накрыли ее грудь, принялись поглаживать и ласкать. Он завладел ее ртом. Этот поцелуй был жарким и влажным. Пальцы ласкали круговыми движениями ее соски, пока она не изогнулась, молчаливо требуя еще большего. А когда ее изнывающее тело не получило удовлетворения, она произнесла:

— Дотронься до меня так, как ласкал меня в летнем домике.

— Я буду счастлив… исполнить твое желание.

Его голова склонилась к ней, дыхание смешалось с ее дыханием. Зарывшись в его волосы, Эванджелина поцеловала Гэвина. Его дразнящие пальцы оторвались от ее соска и спустились ниже, скользнули по груди, по ребрам, по талии, по бедру. Холодный сквозняк защекотал ее кожу, когда он поднял ее юбку выше, еще выше. Его теплая рука прогулялась по щиколотке, по изгибу икры, вернулась к колену.

Она издала слабый стон, и он поймал его ртом, а его теплая ладонь начала подниматься вверх по внутренней поверхности бедра. Кончики пальцев коснулись влажных волос, скрытых под сорочкой. Внутри у нее все горело и разбухало. Она чуть изменила положение, подалась животом к его пальцам, отчаянно желая ощутить их между ног, где гнездилось и трепетало желание.

Ах! У нее перехватило дыхание. Здесь. Здесь. Его палец ласкал ее плоть. Ее бедра сомкнулись, сжали его руку.

Он делал это снова, и снова, и снова. Костяшки его пальцев, теплые и гладкие, двигались взад и вперед, потирали, ласкали, дразнили и возбуждали. Ее бедра снова сомкнулись, а мускулы, о существовании которых она, не подозревала, пробудились и принялись за дело.

Она вздохнула со всхлипом, когда его палец вошел в ее тело, и он принялся ласкать ее внутри. Его палец скользил внутрь ее все глубже и глубже, медленно, неустанно, все время производя восхитительно сладостные круговые движения в ее горящей плоти.

Наконец ее тело содрогнулось. Ее мускулы сжали его палец, а он все продолжал ее ласкать, пока судорога не перестала сотрясать ее тело и она, задыхаясь, не упала лицом на его плечо.

— Это то, — пробормотал он, прижимаясь тубами к ее волосам, — что я хотел сделать с тобой в летнем домике.

При этой мысли ее мускулы вновь начали сокращаться.

Он позволил своему пальцу очень нежно и осторожно выскользнуть из ее тела, оправил ее платье и прижал ее к себе, покачивая в объятиях. Его щека покоилась на ее голове. Эванджелина обвила руками его грудь и крепко сжала его. Сердце его билось так же быстро, как ее собственное. Его возбужденный мужской орган прижимался к ней.

— Могу я тебя потрогать? — спросила она.

Ей показалось, что он, покоившийся возле ее бедра, стал еще тверже.

— Не здесь, — ответил он. — Здесь слишком грязно и заставлено.

Она подняла голову, и их взгляды встретились.

— Когда же?

— Эванджелина… — Его голос был хриплым и прерывался, взгляд горел сдерживаемой страстью. — Ты не должна ко мне прикасаться, потому что…

— Я хочу… — Она погладила его щеку ладонью, прикусила его губу. — Я хочу… всего.

Он сглотнул:

— Всего?

Она прижалась губами к его рту и кивнула:

— А ты?

Она ощутила движение его мужского органа вперед и вверх и улыбнулась. Возможно, он этого не сознавал, но тело его уже дало ответ. Она поцеловала его.