Гувернантка

Глава 1

Ветер, несшийся с Финского залива, был резким и холодным. Молодая женщина на борту парохода, который собирался причалить к мосту Святого Николая, подняла к лицу меховую муфту, и потеплее укуталась в пушистую шаль, почти скрывавшую ее новый капор. Она едва не задохнулась, когда холодный порыв ветра обжег ей щеки. Ледяной воздух бодрил и волновал, словно первое дыхание жизни, от которого захлебывается новорожденный.

«В каком-то смысле, — подумала девушка, — я и есть новорожденная. Я начинаю новую жизнь». Она поежилась. Перед ней раскинулся город с золотыми куполами, зелеными крышами соборов и домов и санями, скользящими по голубоватому снегу. На мгновение она замерла, очарованная волшебством открывшейся взгляду красоты. Морозный воздух, звон бубенцов, развевающиеся на ветру молочно-белые гривы лошадей, легко несущих сани вдоль Невы… Экипажи проносились по набережной, словно фантомы среди падающих хлопьев снега. Это был сказочный сон. Под бескрайним, словно замороженным небом, на фоне танцующих снежинок, картина городской жизни казалась заключенной в огромный кристаллический шар, наполненный чистейшим, прозрачным воздухом.

Перед ней предстал Санкт-Петербург, столица имперской России. Шел 1860 год. Двадцатилетняя Софи Джонсон, дочь английского адмирала, ныне покойного, прибыла в этот северный город на должность гувернантки при дочерях князя Петра Разимова, владеющего пятьюдесятью тысячами крепостных душ и несколькими поместьями в разных краях России.

Девушка стояла молча среди всеобщей суматохи. Могучая река, местами скованная льдом, вспенивалась и била кусками льда о борт парохода. Одетая в темно-зеленое пальто с тяжелой пелериной, отороченной коричневато-рыжим мехом, темно-зеленый бархатный капор, она была сама скромность и сдержанность. Зеленый цвет капора, оттенял ее зеленые глаза, разделенные, четким пробором волосы отсвечивали темным золотом. В уголках красиво очерченного рта угадывались твердость и решительность.

Софи улыбнулась, следуя по сходням за здоровенным, старавшимся сохранить равновесие матросом, который нес на плече ее сундук. В другой руке он держал саквояж. Софи во все глаза рассматривала пристань, пытаясь отыскать человека, который должен был встречать ее. Наконец она заметила заинтересованный взгляд высокого мужчины в меховой шапке и длинном сером пальто. Еще раз внимательно глянув на нее, он обернулся и что-то быстро сказал кучеру, закутанному в подбитый мехом кафтан. Кучер тут же принялся смотреть из-под нахлобученной на глаза шапки в ее сторону, стараясь удержать лошадей, которые фыркали паром и нетерпеливо перебирали копытами. Высокий мужчина направился прямо к Софи.

— Мисс Софи Джонсон?

— Да. — Девушка вдруг поняла, что ей трудно говорить. Этот чужой мир выглядел таким странным, таким не похожим на ее родной Ричмонд…

— А я — Эдвард Хенвелл. Учу английскому языку Алексиса Карловича, юного племянника князя.

— О! — воскликнула Софи с облегчением и добавила уже спокойно: — Мне не говорили, что у князя есть племянник.

— Он вряд ли подошел бы на роль вашего воспитанника, — улыбнулся Эдвард Хенвелл. — Вы увидите, что с вас довольно и двух девочек, уверяю, мисс Софи.

— У меня дома остались братья и сестры. — Софи старалась сдержать слезы. — Так что две маленькие девочки не принесут мне большого беспокойства.

— Разумеется, нет. Не то, что Алексис — энергия бьет в нем ключом. Он невероятно упрямый, но замечательный юноша. Князь в нем души не чает. Однако, Софи Ивановна, мы замерзнем, стоя здесь.

Он взял ее под локоток, и, перешагивая через булыжники, они направились к поджидавшей тройке. Софи взглянула украдкой на своего спутника. Высокий, девушка едва доставала ему до плеча, выразительное, энергичное лицо, густые темные брови, легкая ироничная улыбка.

— Ко мне будут обращаться на русский манер? — поинтересовалась она.

— О нет. Вас будут величать мисс Джонсон. Я позволил себе эту маленькую вольность, чтобы заставить вас улыбнуться. Вы выглядите немного печальной. От Англии до Петербурга путь неблизкий.

— От Англии до Петербурга путь и вправду неблизкий. Но я сама его выбрала, — твердо возразила Софи, желая пресечь дальнейшее проявление сочувствия.

Они подошли к экипажу, под кружащимися хлопьями снега лошади нетерпеливо переминались, трясли гривами. Бубенцы на их упряжи мелодично позвякивали.

— А вот и наша наставница, — сообщил Эдвард, — мадемуазель Альберт, французская гувернантка.

Из возка, высунулась женщина лет сорока пяти, закутанная в бесчисленные одежды и шали.

— Здравствуйте, мисс Джонсон, — произнесла она, на чистейшем английском с едва уловимым французским акцентом. Софи разглядела ее лицо землистого цвета и темные глаза. Над верхней губой пробивалась тонкая полоска темных волос. — Не тратьте зря время, — добавила мадемуазель Альберт, прерывая ответное приветствие Софи. — Забирайтесь поскорей внутрь. Лошади заждались, да и кучер Федор тоже.

Софи с помощью Эдварда Хенвелла устроилась на сиденье. Ее сундук и саквояж пристроили на возок. Федор взмахнул кнутом, и лошади понеслись. Быстрая езда, звон бубенцов, стук копыт и обжигающий мороз привели Софи в восторг.

Ехали молча. Мадемуазель Альберт закуталась в шали, Эдвард неотрывно смотрел вперед, не желая показаться назойливым. Ничто не мешало Софи погрузиться в воспоминания о суматошных днях, когда она, воспользовавшись подвернувшимся ей благодаря письму старинного друга их семьи, капитана Палмера, случаем, приняла решение ехать в Россию.

— При сложившихся обстоятельствах, мама, я могу зарабатывать на жизнь в любом месте, — заявила Софи матери. — Так почему бы не в Санкт-Петербурге?

— В России?! — воскликнула мать. — Это так далеко! К тому же я слышала, что тамошние жители сродни дикарям.

— Князь Разимов не похож на дикаря, — возразила Софи. — Капитан Палмер знаком с ним. Он рассказывал, что у него прекрасный дом, обставленный изящными вещами. К тому же маленькие девочки остались без матери. Они по возрасту как наши Джейн и Генриетта.

— Только они счастливее Джейн и Генриетты, — вздохнула мать. — Им никогда не придется зарабатывать на жизнь самим. Но пенсии отца не хватает, чтобы обучить и воспитать вас семерых. Наш долг — сделать для мальчиков все, что в наших силах, как завещал твой папа. Он, так надеялся на…

— Мама, мы должны смотреть в будущее, а не в прошлое. К тому же у нас есть замечательный дом в Ричмонде. Я скоро смогу сама позаботиться о себе, и Аделаида тоже.

Аделаиде, самой красивой из четырех сестер, стройной кудрявой блондинке с небесно-голубыми глазами, недавно исполнилось семнадцать. Она была помолвлена и собиралась выйти замуж этим летом. Софи не будет на ее свадьбе. «Я должна ехать. Сейчас или никогда», — сказала она себе.

— Ты всегда была самой смелой. Я бы ни за что не отважилась уезжать так далеко от дома. К тому же мама говорит, что там небезопасно, — заметила Аделаида.

— Чепуха! Хотя вряд ли я могу сказать, такое маме. Я буду получать приличное жалованье. Как оказалось, хорошие гувернантки-англичанки в России редкость. Я имею в виду настоящих леди с образованием, какое посчастливилось получить мне, пока еще был жив папа. Мне бы хотелось посмотреть на мир, прежде чем я выйду замуж. Хотя, конечно, и здесь, у нас, чудесно, среди зеленых полей и лесов.

— Может случиться, у тебя не будет возможности выйти замуж, — заметила Аделаида. — К сожалению, не в обычаях гувернанток заводить семью. Да и замкнутая ты, хотя Эдмунд говорит, что у тебя прекрасные глаза.

Софи с нежностью улыбнулась, вспомнив об Аделаиде; сестра будет жить в уютном домике под надежной защитой Эдмунда. «В то время как я, — подумала она, — в то время как я… Возможно, Аделаида права, и я никогда не стану общительной, и мне уготовано одиночество».

Ее вновь охватило волнение, ведь она ехала в дом одного из самых богатых аристократов Петербурга… Будущее виделось ей в радужном свете. Софи, которой раньше не приходилось покидать родные места, поражалась собственной смелости.

Эдвард Ханвелл глянул на ее спокойно-безмятежное, без единого признака смятения лицо и вспомнил о своей сестре Милли. Он попытался представить ее на месте мисс Джонсон. Но не смог. Милая его сердцу девочка не обладала решительностью мисс Джонсон. Однажды он послал сестре веер, купленный в Париже, и восторгу ее не было границ:

— Ты только подумай, дорогой Эдвард, какой путь проделал этот восхитительный веер! Из Парижа — в твою дикую Россию, а оттуда — ко мне в Дорсет!

Милли была уверена, что после того, как брат согласился служить в России, они потеряли его навсегда. От одной только мысли, что молодая девушка могла отправиться одна в холодную, чужую страну, Милли лишилась бы чувств.

Эдвард, взглянул на мадемуазель Альберт. Та, словно почувствовав его взгляд, обернулась. Их взгляды скрестились над головой Софи. В темных глазах француженки светилась враждебность. Но эта враждебность относилась не к нему, Эдвард знал, а к юной англичанке, сидящей между ними.

Особняк князя в Петербурге и в самом деле показался Софи настоящим дворцом. Позже, после нескольких попыток подсчитать, она пришла к выводу, что под одной крышей с князем проживают не меньше восьмидесяти человек — приближенных к семье родственников, приживалов, слуг, гувернанток и наставников, часть из которых была на службе, а часть на пенсии, продолжая доживать свой век под одним кровом с бывшим хозяином.

Парадная дверь, распахнутая настежь слугой в ливрее, словно приглашала в просторный холл с мраморными колоннами. Мадемуазель Альберт, опередив Софи и Эдварда, сразу показала себя властной. Перекинувшись парой слов со слугой, она велела Софи идти за ней. Отвесив глубокий поклон обеим дамам, Эдвард Хенвелл поспешил удалиться. Следуя за мадемуазель, Альберт по длинным, устланным богатыми коврами коридорам, Софи мельком успела заметить просторный салон в кремовых и золотых цветах с мерцающими канделябрами. Наконец мадемуазель Альберт остановилась перед одной из дверей и постучала. Лакей отворил дверь.

— Мадемуазель Альберт, мисс Джонсон, — объявил он, пропуская их внутрь.

Это был роскошный дамский будуар с зеркалом в резной раме, с обитой мягким бархатом и шелком мебелью и множеством маленьких столиков, на которых красовались дорогие безделушки и хрустальный туалетный прибор, украшенный эмалью и драгоценными камнями. Огромная, облицованная кафелем печь источала живительное тепло. Занавеси из дамасского шелка еще не задернули, и через окно виднелись золотые шпили и купола на фоне голубоватого сумеречного неба. На красном диване у окна сидела освещенная светом лампы рыжеволосая женщина. Она окинула Софи пристальным взглядом карих глаз, от которых не утаилось ни единой детали ее облика.

— Вы мисс Джонсон? Софи сделала реверанс.

— Надеюсь, мадемуазель Альберт, вы сообщили мисс Джонсон, кто я такая?

— Нет, Елена Петровна, у меня было так мало времени.

— Вы не успели сделать это по дороге сюда?

— Вы же знаете, Елена Петровна, Федор так гнал лошадей, что невозможно было дышать. Вы же знаете, холодный воздух губителен для моих легких…

— Хорошо. Что ж, мисс Джонсон, я принимаю и приветствую вас в этом доме, поскольку у князя нет жены. Я его кузина, а мистер Хенвелл — наставник моего сына Алексиса. В ваши обязанности будет входить обучение только дочерей князя, Татьяны и Екатерины. Французский язык они изучают под руководством мадемуазель Альберт, а немецкий — фрейлейн Браун. Князь выразил желание, чтобы английский его дочерей был безупречен.

— Как ваш, мадам, — искренне похвалила рыжеволосую женщину Софи.

— За это следует благодарить мою гувернантку-англичанку. Надеюсь, вы будете столь же старательны, — ответила высокомерно Елена Петровна.

— Я тоже надеюсь, мадам. — Софи вновь присела в реверансе.

— Проследите, чтобы мисс Джонсон со всем ознакомилась, — велела Елена Петровна. — Ведь она должна чувствовать себя здесь как дома. Вы прибыли к нам, — добавила она, обращаясь к Софи, — с самыми лестными рекомендациями. И я не сомневаюсь, что благодаря вашим заботам мои маленькие племянницы станут настоящими леди. Вы кажетесь девушкой умной и образованной. Хотя судьба преждевременно лишила вас отца, вы не должны позволять этому прискорбному факту омрачать вашу новую жизнь.

— Не думаю, что мне это грозит, мадам.

— Я считаю своей обязанностью напомнить, что Господь посылает нам испытания, которые мы должны принимать со смирением. А теперь, я думаю, мисс Джонсон утомлена с дороги. Вверяю ее вашим заботам, мадемуазель Альберт. Ей незачем видеть детей раньше завтрашнего утра. Это время понадобится вам, — добавила она, обращаясь к Софи, — чтобы привыкнуть к новой обстановке. Если вы в чем-нибудь будете испытывать нужду, вам что-нибудь понадобится, вам стоит только попросить, и все будет исполнено.

Предоставленная Софи комната находилась почти на самом верху огромного дома — этажом выше комнаты мадемуазель Альберт. Ей также выделили горничную. Маша уже распаковала сундук и собиралась развесить платья во вместительном гардеробе, когда мадемуазель вновь появилась и велела горничной удалиться.

— Есть что-либо, о чем вы хотели бы спросить у меня? — Зловещая фигура в черном платье, украшенном вышивкой из стразов на груди, будто нависла над хрупкой девушкой.

— Осмелюсь думать, что о многом, — ответила Софи. — Но сейчас я так устала… с трудом могу думать! Вы так добры, мадемуазель Альберт, что говорите со мной по-английски. Сомневаюсь, смогла бы я сейчас вспомнить хотя бы слово по-французски. У меня так много новых впечатлений… этот дом… он кажется мне настоящим дворцом!

От слов Софи лицо мадемуазель Альберт словно потемнело.

— Вы заметили, что я свободно говорю по-английски. У меня прекрасный словарный запас, и мне кажется, что выписывать вас сюда из такой дали, было излишним. Однако вы здесь, и я не собираюсь чинить вам препятствия. — Не сумев справиться с волнением, мадемуазель говорила теперь с заметным акцентом, который, должно быть, сама почувствовала, поскольку поспешила добавить более спокойным тоном: — В России время ценят крайне мало, как вы позже узнаете сами. Так что не следует торопиться и вникать во все подробности. Всему свое время.

— Я теряюсь в догадках, как мне обращаться к кузине князя, — посетовала Софи. — Я была бы очень рада…

— В России принято, чтобы близкие знакомые и прислуга, а мы, относимся к последним… — Гувернантка помолчала и, пожав плечами, продолжила: — Пожалуй, и к тем и к другим. Однако здесь не принято обращение «мадам», «миссис» или «мистер». Обращаться следует по имени и отчеству, то есть имени отца. Так, Елена Петровна — это Елена, дочь Петра.

— А как нужно обращаться к князю, мадемуазель Альберт?

— Будет прилично, если вы станете называть князя его сиятельством. Близкие, зовут его по имени. Я нахожусь в услужении у князя уже десять лет. И, видимо, закончу свою жизнь под крышей этого дома.

Глаза Софи наполнились слезами. Слова мадемуазель Альберт напомнили ей о том, как далеко она от родного дома и что теперь она тоже что-то среднее между знакомой и прислугой. Софи слышала за спиной голос мадемуазель:

— Елена Петровна говорит, что в нашей жизни многое зависит от воли Божьей. В этом есть определенная правда. Но она имела в виду не только это, я знаю.

— Я не стану возражать, — отозвалась Софи. — Человек может менять место, но, где бы ни был, он должен исполнять свой долг.

— Князь и его кузина придерживаются разных мнений относительно предмета, о котором теперь принято говорить повсюду. Я имею в виду освобождение крепостных. Князь, всецело за. Он считает, будто это справедливо, хотя сам может потерять многое. А Елена Петровна не желает даже слышать об этом. Как и многие другие, она полагает, что все должно оставаться по-прежнему, а все перемены от дьявола.

— Наверное, князь добрый человек, — задумчиво произнесла Софи.

— Разумеется, этого желает и царь, — продолжила мадемуазель Альберт. — Александр намерен осуществить эту реформу. Но, полагаю, это очень опасная затея. Почему бы не оставить все как есть, как говорит Елена Петровна!

Софи, несмотря на исходящее от печи тепло, поежилась. В доме чересчур жарко. И в ее комнате тоже. В этой крохотной частичке огромного здания было намного теплее, чем в маленькой спальне родного дома в Англии. Тогда почему ее бросило в дрожь, словно от какого-то дурного предчувствия? В другом конце комнаты, в углу перед иконой, теплился красноватый огонек лампады. Созерцание иконы подействовало на Софи успокаивающе, хотя Аделаида назвала бы это идолопоклонством. Свет мерцал на нимбе святого, придавая лику мягкость и доброту. Каким окажется князь?

— Должно быть, он хороший человек, — повторила девушка. — Князь, я имею в виду.

— Каким бы хорошим он ни был, что стоящего в том, чтобы отпустить на волю пятьдесят тысяч крепостных, которых он кормил и поил? Не вижу здесь ничего умного. Холопам лучше оставаться там, где они находятся, — под защитой своего хозяина.

— Мне трудно об этом судить, — заметила Софи, — поскольку я ничего об этом не знаю. Я недостаточно умна, чтобы беспокоить себя подобными вещами.

Мадемуазель Альберт бросила на Софи острый взгляд. «Нет, — подумала она, — возможно, ты недостаточно умна, чтобы понимать вещи из мира мужчин, но твоего ума вполне хватит, чтобы понять вещи из мира женщин. Ты молода, и у тебя красивые глаза. — Она непроизвольно дотронулась до темных усиков над губой. — Ты здесь не нужна. Юность тянется к юности. Ты отнимешь у меня Татьяну и Екатерину. Зачем понадобилась англичанка, когда есть я?»

Покидая комнату, женщина обронила:

— Ваш путь был долгим и утомительным. Я приказала принести ужин вам в комнату, так что вы можете ложиться спать, если пожелаете.

— Как предусмотрительно с вашей стороны, мадемуазель!

Когда француженка покинула комнату, вошла Маша с зажженной лампой. За ней явился лакей в белых перчатках. Поставив поднос, покрытый белоснежной салфеткой, на столик, он с поклоном удалился.

Маша и Софи посмотрели друг на друга.

— Parlez-vous Frangais?[1]

Маша присела в глубоком реверансе, улыбнулась, затем поднялась и, махнув рукой, сказала что-то по-русски. Потом подвинула стул для Софии, и сервировала ужин. Софи улыбнулась и уселась за столик. «Теперь я вижу, — подумала она, — что должна приступить к изучению русского как можно скорее». Дымящийся борщ оказался восхитительным. К тому времени, как девушка покончила с едой, она почти спала, поэтому с радостью утонула в мягкой перине, заботливо взбитой горничной.

Утро обещало быть насыщенным. Сразу после завтрака мадемуазель Альберт провела Софи в классную комнату познакомиться с ее будущими ученицами.

Кареглазой Татьяне было десять, а голубоглазке Катерине восемь лет. Представив княжнам новую гувернантку, мадемуазель Альберт демонстративно покинула комнату.

— Как вас зовут? — спросила Татьяна, разглядывая Софи с неприкрытым интересом.

— Софи.

— Тогда ваши именины 17 сентября. А ваша покровительница — святая София. Вас назвали в честь ее, да?

— Меня назвали в честь моей бабушки.

— Но, — возразила Екатерина, — бабушка не может быть святой.

— Моя, можно сказать, была ею, — улыбнулась Софи. — Хотите, я расскажу вам о ней? И еще о том, что в моей стране, не так как в вашей?

— О, пожалуйста, мисс Джонсон, расскажите нам! — воскликнули в один голос девочки.

— Это так интересно! — упрашивала Татьяна. — А то уроки мадемуазель такие нудные! Я только что выучила это английское слово. Ну-дны-е!

Софи улыбнулась. Девочки, вероятно, развлекали бедную мадемуазель Альберт, подумала она. Но эти маленькие головки тоже нуждались в развлечении. Она посмотрела сначала на Катерину, ровесницу Генриетты, потом на Татьяну и, несмотря на окружающую их роскошь, прониклась жалостью к бедняжкам.

Софи заметила, что на французском, говорит вся семья, но английский употребляет только Елена Петровна. Прибегнув, к своим познаниям во французском и немецком, Софи смогла объясняться также с фрейлейн Браун.

Усевшись на стулья, маленькие девочки устремили выжидательные взоры на Софи. Одеты они были одинаково — в клетчатые платья с облегающим лифом и пышной юбкой. Джейн и Генриетта, припомнила Софи, носили похожие. Детские платьица украшали кружевные воротнички и манжеты. Перехваченные алой лентой локоны Татьяны доходили ей до плеч. Прямые волосы Екатерины ниспадали сияющим золотым потоком.

Софи привезла с собой экземпляр «Странствий пилигримов» на английском языке — поучительную книгу для чтения вслух — и английские сказки. Она вспомнила первое, выведенное прекрасным почерком предложение, которое заслужило похвалу ее собственной гувернантки. «Праздный ум — мастерская для дьявола. Джон Баньен». Как это справедливо! И все же… что-то в здешнем воздухе… в роскоши, красоте, величии вздымающейся волнами реки, бескрайнем голубом небе, золотых шпилях и куполах… что-то было такое, от чего странным образом замирала душа.

Софи отложила книгу с поучениями и взялась за сказки. Она решила направить усилия на разговорную речь, исправление грамматических ошибок и, прежде всего, на избавление от акцента, который принял у девочек легкое французское звучание. Ей сказали, что позже князь сам даст дальнейшие указания. Но пока он не появлялся.

В дверь постучали, и на пороге появился Алексис, красивый двенадцатилетний мальчик с большими карими глазами.

— Доброе утро, миссис Джонсон, — поздоровался он. — Меня прислали передать вам, что девочки должны идти на урок французского к мадемуазель Альберт. А мистер Хенвелл отведет вас к дяде Петру, который пожелал вас видеть.

— Папá дома! — воскликнули радостно девочки.

— А вот и мистер Хенвелл, — добавила Татьяна. Степенно поднявшись, они с важным видом присели в реверансе, попрощались с Софи и поздоровались с мистером Хенвеллом.

Когда девочки удалялись по коридору, послышался взрыв смеха. Алексис последовал за ними, а мистер Хенвелл ждал, пока Софи поставит на полку Джона Баньена и сказки.

— Надеюсь, вы хорошо спали, мисс Джонсон.

— Очень. Лучше, чем ожидала, — улыбнулась Софи.

— Кое-что вам может показаться здесь странным.

— Классная и есть классная, мистер Хенвелл. После того как я давала уроки своим младшим сестрам, в подобном помещении мне все хорошо знакомо.

Эдвард Хенвелл пересек комнату и глянул в окно:

— Снег тает. Скоро сойдет. Весна здесь поздняя. Еще совсем недавно все окна были в морозных узорах, но скоро в саду расцветет сирень…

— Это очень интересно, мистер Хенвелл. Но разве мы не последуем приказанию князя?

Эдвард Хенвелл улыбнулся:

— Это удивительная страна. Бескрайняя. Непостижимая. Полная, красоты… и меланхолии.

— Мой папа говорил, что меланхолия — следствие нездоровой печени. Но ведь нас ждет князь, не так ли?

— Простите меня, я присвоил несколько минут для себя. Князь не появится в библиотеке раньше десяти тридцати.

— Тогда вы прервали мой урок, мистер Хенвелл. Вернувшись от книжных полок, Софи села за стол с привезенной ею книгой. Мистер Хенвелл вызывал у нее непонятное раздражение. Что-то в выражении его лица выказывало превосходство. Она даже не взглянула на него и склонилась над книгой. Мимо открытых дверей классной, прошмыгнула Маша.

— Маша — дочь нашей прачки. Надеюсь, вы поняли, что ее русский, далек от чистого.

— Вам хорошо известно, мистер Хенвелл, что я не владею русским — ни чистым, ни каким-либо другим, — сердито буркнула девушка. Она едва не сказала «нечистым» и обнаружила, что покраснела.

— Я мог бы обучить вас русскому, — мягко отозвался мистер Хенвелл. — Поверьте, он вам пригодится. Мы скоро уедем в загородное поместье князя, и там вы убедитесь, что знание русского, весьма немаловажно.

Тон мистера Хенвелла обезоруживал. На этот раз Софи с благодарностью взглянула на него. У мистера Хенвелла нет причин интересоваться ею, он движим прямой задачей — обучить англичанку трудному и непонятному языку. Софи перехватила его взгляд. Карие глаза смотрели на нее из-под темных бровей с легкой иронией, на губах играла улыбка. Зеленые глаза Софи потемнели.

— Вы очень добры. Но я не хочу отнимать у вас время, мистер Хенвелл. Думаю, оно не менее ценно для вас, чем для меня мое. — Девушка с такой решимостью захлопнула книгу, что та выскользнула у нее из рук и упала на пол. Покраснев, Софи нагнулась поднять книгу, но Эдвард Хенвелл опередил ее.

— А! — воскликнул он. — Джон Баньен. Я тоже читал его «Странствия пилигримов». Превосходная приключенческая история.

— Как и сама жизнь, — обронила Софи.

— Вы, очевидно, находите ее такой, мисс Джонсон.

— Я с нетерпением жду, — произнесла Софи, игнорируя его насмешливый взгляд, — встречи с князем.

— Как и он с вами. Полагаю, князь находит весьма затруднительным управлять всем в доме, где нет хозяйки.

— Насколько я понимаю, князь должен дать мне указания, — со значением произнесла Софи.

— А вы упрямая, — усмехнулся Эдвард Хенвелл. — Это может вам пригодиться.

— Вы полагаете? — Глаза Софи блеснули.

Они были совсем близко друг от друга. Софи отдавала дань желанию покровительствовать, снисходительности и терпению этого человека… и все-таки она в них не нуждалась!

— У нас осталось четыре минуты, — напомнила Софи.

— Тогда мы успеем вовремя. Вашу руку, мисс Джонсон.

Перед Софи мелькали двери комнат, кланяющиеся лакеи… блеснул большой бальный зал с обитыми красным шелком диванами. Наконец Эдвард Хенвелл подвел ее к дверям библиотеки, где их ждал лакей. Эдвард наклонился к ней.

— Князь вас не съест, — прошептал он.

Софи сверкнула на него презрительным взглядом.

— Не забывайте, сэр, я дочь адмирала, — гневно прошептала девушка, снова почувствовав раздражение. Однако взяла себя в руки и вошла в библиотеку — просторную комнату с высокими окнами, у одного из которых стоял князь Разимов.

— Вы можете сесть, мисс Джонсон, — произнес он и обернулся к ней.