Гувернантка из Лидброк-Гроув

Виктория Воронина

Гувернантка из Лидброк-Гроув (ИЛР, 18+)

Аннотация: Англия, 10-20 годы 19 века. Оставшись круглой сиротой, десятилетняя Эмма Линн вынуждена стать ученицей частной школы Лидброк-Гроув. Родители не оставили ей состояния, делающего ее завидной невестой, но приветливый нрав и природная красота привлекают к ней мужские взоры и сердца. Сама Эмма влюбляется в молодого баронета Дориана Эндервилля, но многие неблагоприятные обстоятельства препятствуют их счастью.

» Глава 1

Читатель, я решилась выложить на твой честный и беспристрастный суд свою исповедь, после того как стала счастливой женой и матерью, и начала с уверенностью смотреть в будущее. Ранее судьбе было угодно послать мне многочисленные испытания и лишения по видимости для того, чтобы я узнала всю цену полноты тихого семейного счастья и Божьего милосердия, неизменно являемого нашим Творцом даже в море земного зла и закоснелого греха. Из-за отсутствия собственных финансовых средств мне пришлось испытать презрение людей, их пренебрежение и даже клевету, но я прочно усвоила, что нельзя сходить с пути добродетели и поддаваться порочным соблазнам, какими бы не были тяжелыми жизненные обстоятельства. Расплата за грех ужасна и несоизмерима с его мимолетным утешением, а стойкость добродетели непременно обретет свою награду.

Каковы бы не были мои беды, моему бедному мужу довелось испить еще большую чашу страданий, чем мне. Слезы наворачиваются на мои глаза, стоит мне вспомнить, что пришлось вытерпеть Дориану в прошлом. Чтобы тебе, Читатель, стало понятно, что нас разделяло долгое время, несмотря на нашу искреннюю, навсегда связавшие наши сердца любовь, мне придется отступить далеко назад и начать рассказ с моего детства.

Я появилась на свет в семье Элвина Линна, владельца прекрасного загородного дома Хайгейт-хаус. Это имение было одним из красивейших поместий в предместьях Лондона и представляло собой предмет восхищения и зависти многих наших знакомых. Как сейчас вижу высокий, напоминающий несущийся на попутном ветре стройный парусник георгианский особняк на небольшом возвышении в окружении деревьев аккуратно подстриженных в геометрических формах, и тоска по безвозратно ушедшим дням, когда рядом со мной были мои родители, снова охватывает мое сердце. Мой отец был добрым, немного легкомысленным человеком, который мало что смыслил в практических делах, но я к нему была очень привязана наверно именно из-за этой его нерасчетливости и доброты. В светском обществе его не слишком уважали, но любили за приветливый нрав и красивую внешность. Моя матушка Кора Уилсон влюбилась в него с первого взгляда и никого кроме него не представляла своим мужем.

Однако мой дедушка Самсон Уилсон не доверял красивому, но несколько несерьезному соискателю руки своей дочери и желал, чтобы ее супругом стал его компаньон, такой же преуспевающий судовладелец, как и он сам. Принять в члены семьи непрактичного юношу и отдать в его распоряжение часть своего капитала, приобретенного непосильным трудом, было выше его сил. Даже родовитость и высокое социальное положение юного Элвина Линна не смогли убедить моего дедушку Уилсона, что избранник его дочери достоин стать его зятем.

Получив резкий отказ вместо родительского благословения на желанный ей брак, матушка тут же сбежала вместе с отцом в Шотландию и обвенчалась с ним по приезде в деревню Гретна-Грин в местной церквушке. Узнав об этом романтическом бегстве своей безрассудной дочери, дедушка Уилсон пришел в великий гнев, вычеркнул имя моей матери из завещания и даже запретил упоминать при нем ее имя.

Но мои родители так любили друг друга, что их ничуть не расстроила потеря матушкиного приданого. Их счастье поначалу омрачало только отсутствие детей. Они два раза ожидали пополнения в семействе, но хрупкое здоровье матушки развеяло эти надежды. Затем на пятом году супружества моих родителей к их большой радости на свет появилась я. Редко какого ребенка так любили и холили, матушка почти не спускала меня со своих рук. Я плохо помню ее лицо, хотя судя по портрету, висевшему постоянно в кабинете отца, свою красоту унаследовала от нее. Оно предстает передо мной словно в тумане, но я до сил пор ощущаю тепло и ласку любящих объятий своей матушки. Она постоянно держала меня днем при себе либо в своей спальне, либо в гостиной и приезжающие со светскими визитами в наш дом знакомые в угоду ей умилялись моему невнятному лепету и восхищались детской прелестью. Не меньше нее баловал и любил меня мой отец. Он без конца задаривал меня дорогими игрушками и часто с энтузиазмом принимал участие в моих детских играх.

Отец и матушка вполне удовольствовались бы мною, но поместье Хайгейт-Хаус не находилось в частном владении моего отца, а являлось майоратом и в случае отсутствия наследника мужского пола должно было перейти к дальнему родственнику, с которым у моего отца были натянутые отношения. Случись моему отцу внезапно умереть моя матушка вместе со мной осталась бы без крыши над головой с весьма скромной суммой, недостаточной для того, чтобы вести прежнюю обеспеченную жизнь, к которой она привыкла.

По этой причине мои родители решились на еще одну попытку произвести на свет наследника. Матушка забеременела, хотя врачи рекомендовали ей больше не рожать, и родила долгожданного сына. Но мой младший брат родился настолько слабым и болезненным младенцем, что не прожил и двух дней. В довершение несчастья матушка заболела родильной горячкой и вскоре скончалась вслед за своим новорожденным ребенком.

Отец был безутешен и год не хотел ничего слышать о новом браке. Но Хайгейт-Хаусу нужна была хозяйка, ему – жена, а мне – мать. Поддаваясь уговорам знакомых, отец начал поиски новой жены, и его второй выбор оказался таким же нерасчетливым, как и первый. Новой избранницей моего отца оказалась сестра его университетского друга, молодая леди по имени Джейн Берн, у которой было весьма скромное приданое в две тысячи фунтов. Отец так и не смог полюбить ее, но уважал за строгую приверженность нравственным правилам и незаурядное чувство долга. Джейн Берн из-за своей природной холодности и чопорности тоже не особенно привязалась к нему: со мной она обращалась как строгая воспитательница без малейшей снисходительности к моей детской наивности, тогда как я ждала от нее материнской любви, но это было полбеды. Главным огорчением отца в новом браке оказалось то, что Джейн так и не подарила ему желанного наследника. Она, как выяснили врачи, вовсе не могла понести ребенка.

Между тем, у отца из-за неумелого ведения финансовых дел накапливались долги, которые грозили принести нашей семье разорение. И отец решился на рискованное предприятие – вложил все оставшиеся у него деньги в покупку крупной партии цейлонского чая, которое в случае успеха должно было принести ему большой барыш. К нашему несчастью, зафрахтованный им корабль – чайный клипер « Звезда Цейлона» - затонул вместе с отборными сортами чая в Индийском океане. Он не выдержал натиска большой осенней бури и тем самым развеял все надежды моего отца разбогатеть.

Отец узнал об этой беде во время своей последней поездки в Лондон. Я хорошо запомнила этот несчастливый день в конце октября, поскольку, соскучившись, очень долго ждала его возвращения на лестничной площадке поздно вечером. Дождавшись, пока заснет моя пожилая няня Мэг, я взяла свою любимую куклу Клариссу, которую отец выписал мне из Парижа и пошла встречать его в вестибюль, стараясь, чтобы меня не заметил никто из слуг и не вернул обратно в детскую спальню.

Баюкая фарфоровую куклу, я сидела на одной из верхних ступенек парадной лестницы, покрытой красной ковровой дорожкой и неотрывно смотрела на стенной маятник, бесстрастно отсчитывающий минуты. Прошло два часа, и тревога закралась в мое сердце, поскольку отец никогда так долго не задерживался в своих поездках. Кроме того, время приближалось к полуночи и я начала бояться привидений, которые по рассказам слуг имели обыкновение появляться в это время.

Мне пришлось поволноваться еще полчаса, прежде чем главные двери Хайгейт-Хауса растворились, впуская в дом моего отца. Я с радостью бросилась ему навстречу, но он, казалось, совсем не узнавал меня. Золотистые волосы отца были всклокочены, развязанный длинный шарф небрежно висел на шее, а его большие синие глаза смотрели на меня безумным взглядом.

- Папа, что с тобой? – в страхе спросила я у него.

Казалось, мое присутствие и обращение к нему немного привели отца в чувство. Он несколько осмысленно посмотрел на меня и прошептал:

- Это конец, Эмма! Мы разорены и больше нас ничто не спасет.

И, не обращая больше внимания на мои дальнейшие испуганные вопросы, он медленно стал подниматься наверх в их общую спальню с моей мачехой. Я, охваченная недетским смятением, осталась стоять на месте, пока проснувшаяся нянюшка Мэг не нашла меня и не выбранила за самовольную отлучку.

- Вы очень непослушная девочка, мисс Эмма, а таких непослушных детей как вы, дьявол забирает к себе в преисподнюю, - в сердцах закончила она.

Дьявола и его происков я очень боялась с раннего детства и поэтому беспрекословно дала увести себя няне обратно в детскую спальню и уложить в постель. Сон мой был прерывистый, тревожный, я опасалась, что произойдет еще большая беда. Утром выяснилось, что мой страх был не напрасным. Не выдержав свалившегося на него нового несчастья, мистер Элвин Линн скончался от скоротечного сердечного приступа. Так, в свои неполные десять лет я стала круглой сиротой.

» Глава 2

В день похорон моего отца пошел долгий холодный дождь. Еще утром няня Мэг, выглянув в окно детской, озабоченно заметила:

- Собираются тучи. Как бы не хлынул ливень и не намочил всех этих важных джентльменов и леди, которые приедут к нам из столицы. Вам нужно, мисс Эмма, перед выходом из дома надеть самый плотный плащ.

Я согласно кивнула ей в ответ головой и безропотно дала ей надеть на себя черное траурное платье, хотя оно мне очень не нравилось и моими любимыми нарядами были платья светлых цветов. Но смерть папы причинила мне столь большое горе, что я согласилась бы всю жизнь ходить в черных одеяниях, лишь бы только он ожил и снова начал играть и разговаривать со мною.

Опасение Мэг оправдалось. К часу дня, когда собрались все мужчины и женщины, желавшие проводить отца в последний путь, начали падать первые капли дождя. Стоило моей мачехе Джейн выйти на крыльцо парадного входа дома, чтобы возглавить похоронную процессию, как дождь усилился, и большие струи воды быстро потекли по стенам дома, словно Хайгейт-Хаус тоже оплакивал вечную разлуку со своим молодым хозяином.

- Мэг, это верно, что сейчас папа находится на Небесах, рядом с моей матушкой и ангелами, - шепотом, чтобы меня не услышала Джейн, спросила я няню, глядя на эти нескончаемые потоки дождя.

- Верно, мисс Эмма, уж очень он был хорошим джентльменом, - всхлипнула Мэг, в последний раз поправляя на мне капюшон плаща. Она не могла сопровождать меня в церковь, поскольку накануне сильно натерла большой палец ноги, и я со вздохом отошла от нее, чтобы встать рядом с моей мачехой.

Тогда все провожающие как по команде открыли свои зонты и мы все медленно последовали за лакированным темным гробом, водруженным на повозку. Ее тащила пара сильных вороных лошадей, украшенных черными плюмажами и траурными попонами.

Родовая усыпальница Линнов находилась самое большее в полутора милях от особняка в здании местной приходской церкви. Расстояние было относительно невелико даже для идущих пешком людей, но непогода – непрекращающийся ливень и непрестанно усиливающийся ветер делал церемонию прощания с владельцем Хайгейт-Хауса довольно тяжелым испытанием и для закаленных людей. Несмотря на добротный плащ с капюшоном, я сильно продрогла под дождем и, если судить по отдельным высказываниям и репликам, остальные участники похоронной процессии тоже очень не комфортно себя чувствовали под порывами сильного осеннего ветра, несущего по парковым дорожкам гущу опавших листьев дуба и клена. Дорога до приходской церкви в этот скорбный день показался нам вдвое более длинной, чем обычно, но мы на пути к цели стойко держались как солдаты, не желающие уступать врагу.

Все участники похоронной процессии почти выбились из сил, прежде чем показалась стройная башня с вытянутыми готическими окнами и остроконечными завершениями на углах. С чувством внутреннего облегчения я вошла в полутемный храм и опустилась на свое место церковной лавки рядом с мачехой. За нами на скамьях чинно начала рассаживаться большая толпа остальных провожающих в последний путь моего отца, занимая почти все места. В своих траурных одеждах они напоминали в сумеречном свете церковного нефа стаю нахохливших промокших ворон.

Наш викарий Ричард Вуд, понимая угнетенное состояние собравшихся людей, тут же без проволочек начал служить заупокойную службу. Когда же носильщики стали вносить в родовую усыпальницу Линнов гроб, он прочувствованно произнес главную заупокойную молитву из «Тhe Book of Common Prayer» - «Книги Общих Молитв», которая неизменно входила в этот основной молитвенник англиканской церкви, начиная с 1549 года.

- Веруем и чаем воскресения в вечной жизни чрез Господа нашего Иисуса Христа, вверяем Богу Всемогущему нашего брата Элвина, и предаем земле его прах, - раздалось под сводами храма. - Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху: в надежде на воскресение к жизни вечной во Христе Иисусе.

Но Христос воскрес из мёртвых, первенец из умерших, и мы знаем, что Он и нас воскресит, и наши смертные тела станут подобны Его славному телу.

Бархатный голос викария на время успокаивающе подействовал на мою неокрепшую детскую душу. Чувство горя уменьшилось, и во мне пробудилась неясная надежда, что я не окончательно рассталась со своим любимым отцом, и когда-нибудь мы непременно снова увидимся на небесах.

Однако прощальный стук гроба, столкнувшийся с мраморной плитой соседней могилы, отозвался в моем сердце похоронным звоном, а рано наступившие сумраки ненастного дня, несущие с собою вечерний мрак и душевное смятение, усилили мою тоску. Окончание похорон не только не принесло мне прочного облегчения, но увеличили мое отчаяние, поскольку в доме уже больше не находилось даже бренного тела моего отца и все вокруг напоминало о том, что его больше нет на земле.

По возвращении мачеха распорядилась слугам подать гостям горячий чай и свежую домашнюю выпечку. Чашка данного мне терпкого дымящего напитка согрела мои озябшие пальцы, но ничто больше не могло согреть моего сердца, заледеневшего от горя. На меня почти никто не обращал внимания, хотя выражение глубочайшей горести, вперемежку со слезами было ясно видно на моем детском личике. Джейн, заметив мои слезы, сурово велела мне вести себя прилично и держать себя в руках. Остальных взрослых занимал вопрос, что из себя представляют новые владельцы Хайгейт-Хауса и когда следует ожидать их приезда. Мне и моей мачехе Джейн дом, в котором я появилась, больше не принадлежал. Жена и дочь прежнего владельца поместья утратили всякое значение и представляли собою интерес для собравшихся господ не больше, чем старая сломанная мебель, которую предназначили на вынос. Только жена приходского священника Кэтрин Вуд обратилась ко мне с ласковыми ободряющими словами и сочувственно пожала руку вдове моего отца на прощание.

Будучи ребенком, я не очень хорошо понимала, что мой статус и общественное положение жены моего отца очень сильно изменились после смерти папы, но мачеха понимала это очень хорошо. Джейн Берн, основательно позаботилась о своем будущем, но вот для меня она мало что могла сделать.

Будучи женщиной весьма здравомыслящей, Джейн Берн без колебаний приняла брачное предложение вдового стряпчего, живущего неподалеку от нас по соседству. Ему срочно требовалась жена для воспитания трех его несовершеннолетних детей, и он был готов жениться на вдове джентльмена, которую хорошо знал. Казалось, Джейн на роду было написано становиться супругой вдовцов и отцов-одиночек, которым нужна была не она сама, а ее услуги. Разумеется, такое супружество по расчету не могло раскрыть всех богатых свойств ее натуры и пробудить ее сердце для любви. Но новый брак давал ей прочную крышу над головой и обеспеченное будущее. Мое же будущее оказалось покрыто мраком полной неизвестности.

Помолвка моей мачехи с мистером Чарьзом Мюрреем состоялась через несколько дней после похорон моего отца. Их венчание должно было состояться в день приезда Джейн в дом жениха скромно и с целью экономии без гостей. Недавняя вдова моего отца и нынешняя невеста Чарльза Мюррея доживала последние часы в поместье Линнов в атмосфере приготовления к новой жизни. Она активно собирала свои вещи и переписывалась со знакомыми, продолжающими посылать ей письма с соболезнованиями. Обо мне мачеха вспомнила только перед днем своего отъезда из Хайгейт-Хауса и послала за мной свою горничную Ханну для последнего разговора.

С робостью нелюбимого ребенка я вошла в бывший кабинет отца и нерешительно остановилась на пороге. Джейн писала очередное письмо, сидя за секретером, и она, не желая прерывать своего занятия, коротко велела мне:

- Эмма, сядь где-нибудь пока я не закончу.

Я села на низкую скамейку, обитую китайским шелком возле горящего камина и, от нечего делать стала разглядывать окружающие меня предметы. Мне редко приходилось бывать в этом кабинете, и я принялась с таким же любопытством рассматривать его, как если бы попала в комнату чужого дома.

Кабинет был наполнен уютом и обставлен со вкусом. Светлое окно с преградой в виде пурпурных бархатных занавесей надежно защищало его от осенней непогоды; большой обюссонский ковер приятно ласкал взгляд и грел ноги. Золотые корешки книг таинственно поблескивали при свете свечей в высоком шкафу, мягкие кресла приглашали посетителей кабинета сесть в них. Над ореховым секретером красовался овальный портрет моей матери – красивой брюнетки с изящной белой шеей и нежными улыбчивыми глазами. Джейн Берн хотела снять его со стены кабинета вскоре после своего приезда в поместье Хайгейт-Хаус, но мой отец кротко возразил ей, что он будет рад выполнить любую ее просьбу, но только не эту. И мне казалось, этот отказ не лучшим образом повлиял на их супружеские отношения. Портрет постоянно напоминал мачехе, что у нее была счастливая предшественница, которая в отличие от нее завладела сердцем ее мужа, и это обусловило ее неласковость в кругу нашей семьи.

После скоропостижной смерти отца мачехе уже стало не до того, чтобы обращать внимание на висящие на стенах картины, и я была очень рада тому, что изображение моей любимой матушки осталось на месте. Она словно молчаливо подбадривала меня своим любящим взглядом в эти трудные для меня минуты уединения с Джейн Берн, и мне стало легче на душе, когда я бросила на нее первый взгляд.

Я загляделась на нее, затем посмотрела на мачеху, продолжавшую писать письмо, и невольно сравнила их. Конечно, моя матушка была гораздо красивее невзрачной Джейн Берн, у которой были хороши только ее пышные золотистые волосы, но все же она привлекала к себе сердца людей, не внешней красотой, а выражением безграничной доброты и нежности. Будь Джейн не строгой и замкнутой, а такой же ласковой и нежной как она, отец полюбил бы ее – в этом у меня не было сомнений. Мой отец был на редкость открытым и добросердечным человеком, и он всегда испытывал нескрываемую симпатию к приветливым людям. У губ мачехи залегли скорбные складки и я, несмотря на свое малолетство, хорошо понимала ее печаль. Нерадостно из хозяйки богатого поместья стать супругой стареющего брюзгливого стряпчего со скромными доходами, имеющего к тому же неотесанных шумных детей, плохо поддающихся родительскому внушению.

Как только у меня мелькнула эта мысль, Джейн закончила писать письмо и позвала меня:

- Эмма, подойди ко мне!

Я встала и приблизилась к ней.

- Эмма, должна сообщить тебе огорчительную новость. Твой отец ничего тебе не оставил, решительно ничего. После него остались только долги, -которые будут покрыты после продажи его личных вещей, - со вздохом сказала мне мачеха. – Я написала всем твоим родственникам, о которых узнала после знакомства с архивом твоего отца о твоей плачевной участи, включая тетушку твоей матери, но никто из них не соизволил мне даже ответить, не говоря уже о том, чтобы взять тебя под свою опеку.

- А мой дедушка Семюэль Уилсон? Он тоже не ответил? – быстро спросила я, поскольку надеялась, что суровый отец моей матери все же сжалится надо мной и не оставит без своего попечения.

- Мистер Уилсон тоже не прислал письма, - жестко ответила Джейн Берн. – Сама я тоже не могу позаботиться о тебе и завтра, когда я уеду из поместья Хайгейт-Холл, порвется последняя нить, связывающая нас. Мы уже чужие друг другу, но своему христианскому милосердию я продолжаю проявлять о тебе заботу и потому дам тебе совет. Постарайся угодить новым владельцам Хайгейт-Хауса при встрече и снискать их расположение.. Как сложится твоя судьба, целиком зависит от них. Это все, что я хотела сказать тебе, можешь идти в свою комнату. Мне нужно завершить последние приготовления к своему отъезду.

Я тихо попрощалась с нею и направилась к выходу. Слова мачехи внушили мне все возрастающую тревогу за свое будущее, и я не видела ни одного друга, ни одного родного человека, который бы разорвал горестный круг моего одиночества. Впервые я ощущала себя брошенным, никому не нужным котенком и мое сердце сжалось от этого нового горя. Оставалось надеяться только на то, что дальние родственники моего отца окажутся добрыми людьми и Хайгейт-Хаус по-прежнему будет для меня родным домом.

» Глава 3

Джейн Берн уехала из поместья рано, до восхода солнца. Об этом мне сказала няня Мэг после моего пробуждения. Мачеха не захотела увидеться со мной на прощание и ее холодное безразличие меня очень огорчило. Пусть между нами никогда не было душевной привязанности, но все же она была одной из тех ниточек, которые связывали меня со счастливым прошлым. К тому же, я была еще ребенком, нуждающимся в постоянной заботе. Если взрослым постоянно нужна поддержка окружающих и внимание, то дети нуждаются в них вдвойне.

И я осталась в доме совсем одна со слугами. Обитатели дома преисполнились волнением ожидания приезда новых хозяев, и невольно желали предстать перед ними в своем самом лучшем виде. По указу предусмотрительного дворецкого Бернарда Бина вся прислуга занялась уборкой. Лакеи выбивали тяжелые ковры, служанки мыли в комнатах, вытирали пыль на каминных полках и натирали полы воском. Суматоха продолжалась три дня, и усердные слуги успели завершить свое дело до приезда господ. На четвертый день в конце аллеи показались две быстро едущие дорожные кареты. Погода выдалась хорошей, и ничто не мешало быстроте едущих экипажей. Из окна своей спальни я увидела, как они остановились возле парадного подъезда и хорошо вышколенный форейтор открыл дверцу первой из них. Первым из них проворно выскочил восьмилетний мальчик в новой шерстяной куртке, за ним важно сошли на землю его родители – четвероюродный брат моего отца Уильям Линн и его супруга Кэролайн. На них были костюмы, пошитые лучшими лондонскими портными, на голове леди красовалась изящная синяя шляпка со страусовыми перьями белого цвета, придающие им в высшей степени представительный и респектабельный вид.

Едва выйдя из кареты, они начали осматриваться, и я знала, какое красивое зрелище предстало перед их глазами - величественная панорама старинного парка, окружающего трехэтажное кирпичное здание с четкими пропорциями, с большими, от потолка до пола, окнами в тонких переплетах, делающих строение воздушным и элегантным.

Перед особняком разместился большой розарий с фонтаном, еще более подчеркивающий парадность здания и величественность замысла талантливого архитектора, построившего Хайгейт-Хаус. Что касается внутреннего плана, то на первом этаже нашего дома находились гостиные, библиотека, бальный зал, курительная и бильярдная. Хозяйские и гостевые спальни, комнаты для занятий и гобеленная располагались этажами повыше.

Новые хозяева начали осматривать поместье. Из робости я наблюдала за ними издалека, но видела, что им очень нравится особняк. Они владели хорошим новым двухэтажным коттеджем в графстве Кент, но с нашим поместьем этот коттедж сравниться не мог. Хайгейт-хаус был полон красивых и дорогих вещей; мой отец, безумно любивший свой родовой дом, не жалел денег на его содержание, моя матушка и мачеха Джейн помогали ему содержать его в должном порядке. Благодаря недавним усилиям слуг все вокруг блестело при ясном солнце последних погожих осенних дней и производило великолепное зрелище утонченной роскоши.

Лицо Уильяма Линна выразило полное удовлетворение всем увиденным, он и его жена благосклонно выслушали дворецкого, представляющего им весь штат прислуги после того как сделали полный круг по первому этажу. Но они нахмурились, стоило им заметить меня - девочку, нерешительно жавшуюся к перилам парадной лестницы.

- Это дочь моего кузена? – спросил новый хозяин поместья у дворецкого, указывая на меня своим длинным пальцем. Я поспешила присесть перед ним в низком поклоне, помня совет мачехи о необходимости угождать своим родственникам.

- Да, это мисс Эмма Линн, сэр, - почтительно ответил Бернард Бин.

Новая хозяйка посмотрела на меня в лорнет, хотя у нее было превосходное зрение, и недовольным тоном заметила:

- Не знаю, почему мы должны опекать эту девочку. Она нам совершенно чужая.

- Это так, но она носит фамилию Линн, и мы не можем выставить ее на улицу. В обществе этого поступка не поймут и осудят,- рассудил ее супруг. Он исполнял обязанности коронера графства Кент и очень пекся о безупречности своей репутации. – Мы можем отослать ее в графство Йоркшир. На севере имеются недорогие школы с полным пансионом, и там содержание дочери моего кузена обойдется нам дешевле, чем здесь.

- Только найди самую дешевую школу для этой сироты, Уильям, - попросила его жена, ничуть не стесняясь моей непосредственной близостью и тем, что я слышу все ее нелицеприятные слова, сказанные в мой адрес: – Я не хочу тратить на нее ни одного лишнего пенни, это значит обделять нашего Эндрю!

Тут Эндрю за спиной родителей состроил мне насмешливую гримасу, чем сильно шокировал меня своей невоспитанностью.

- Я так и думаю поступить, дорогая! – согласно кивнул головой ее супруг.

Так они решили мою судьбу и все мои надежды, что я обрету в их лице заботливых родственников, сочувствующих моему сиротскому горю, рассыпались в прах. Моя жизнь изменилась к худшему с первого же дня их приезда. Мне пришлось уступить мою уютную детскую спальню Эндрю и переселиться в комнату, в которой останавливались посетители невысокого ранга – стряпчие и врачи. Она была совершенно необжитой, плохо обставленной мебелью и годилась только для того, чтобы провести в ней одну ночь. Но новые владельцы Хайгейт- Хауса считали, что они оказали мне большое благодеяние уже тем, что не выставили меня за дверь. Моя няня Мэг теперь редко заглядывала ко мне – миссис Кэролайн Линн возложила на нее все заботы по присмотру за своим балованным сыном, который проказничал напропалую и дел у нее было по горло. Мое одиночество разделяли только мыши. В первый раз, при виде парочки этих темно-серых существ, появившихся в моей новой спальне, я сдавленно закричала: «Ой!» и поспешила забраться с ногами на кровать. Но весь мой страх прошел, когда я увидела, что они испугались не меньше меня и забились под комод. Скоро мыши начали опасливо выглядывать наружу, и я сообразила, что их голод сильнее их страха. Тогда в моем детском сердце проснулось сочувствие к зверькам, и я положила им на бумаге немного овсяной каши и небольшие кусочки сухарика, которые остались у меня после завтрака. Мои скромные дары были с готовностью приняты, и в последующие дни мыши прониклись ко мне таким доверием, что стали приходить ко мне со своими детьми. Мы подружились и возможно, Читатель, тебе покажется эта привязанность смешной, но я очень дорожила обществом моих маленьких четвероногих друзей, поскольку от людей в те тяжелые для меня дни видела мало сострадания. Единственный сын Уильяма Линна и его жены Кэролайн Эндрю постоянно отравлял мне жизнь своими жестокими выходками. Это был самый злой ребенок, которого я знала, главное удовольствие которого состояло в том, чтобы издеваться над зависимыми от него людьми. Он отобрал у меня все мои книги и игрушки кроме куклы и детской библии, говоря, что это его собственность, смеялся над моими слезами по недавно умершему отцу и старался доводить меня до новых слез. Эндрю в виде развлечения грубо трепал мою прическу, пачкал мне платье, внезапно толкал на лестнице так, что я не один раз опасно падала на ступеньки и получала синяки. Несмотря на то, что Эндрю был младше меня на год, физически он был гораздо сильнее, и я не могла дать ему достойный отпор. Его родители видели, как возмутительно он обращается со мной, и относились к этому с полным равнодушием. Мои чувства и мое горе ничуть их не волновало, зато прихоти своего единственного ребенка они охотно выполняли. Мне приходилось слышать, как джентльмены гордо заявляют: «Мой дом – моя крепость!», но эта «крепость» часто оборачивается подлинным адом для слуг и зависимых родственников, если они живут в доме тирана, ничуть не склонного к милосердию. Я до того настрадалась от проделок Эндрю, что даже начала горячо желать скорейшего отъезда из своего родного дома в одну из благотворительных школ для дочерей бедных священников, имеющих печальную славу мест всяческих лишений и частой смерти учениц. Даже мое терпение лопнуло, когда злой мальчик посягнул на единственное, что у меня еще оставалось – мою любимую куклу Клариссу. С нею я сидела в уютной гостиной в надежде на то, что меня там никто не потревожит – мои родственники отправились в парк на прогулку, полюбоваться свежевыпавшим снегом .

Но Эндрю вернулся в дом раньше обычного и, увидев, как нежно я прижимаю свою фарфоровую красавицу к себе, не задумываясь, с силой выхватил ее у меня из рук.

- Кларисса!!! Эндрю, пожалуйста, верни мне мою куклу! – жалобно воскликнула я, боясь, что он ее разобьет.

Эндрю только расхохотался в ответ и, дразнясь, начал небрежно крутить ее у себя над головой.

- Ну, плакса, попробуй ее достать, - издевательски кричал он.

Я, открыв от ужаса рот, беспомощно смотрела на него и не знала, что мне делать. Добровольно отдать куклу Эндрю не желал, пробовать отнять ее у него силой не имело смысла – все равно я не могла его одолеть. Но когда его мать в свою очередь вошла в гостиную я кинулась к ней с горячей просьбой повлиять на своего сына, чтобы он вернул мне мою куклу.

- Клариссу подарил мне папа, это моя собственность, - закончила я, заливаясь слезами.

- Ах, какие пустяки, - небрежно отмахнулась от меня миссис Линн и назидательно заметила: - Игрушкам надо делиться, Эмма, особенно старшим детям с младшими.

Убедившись еще раз в явном потакании своей матери Эндрю размахнулся и бросил мою куклу в горящий камин. В полете она столкнулась с мраморной стенкой очага, упала на пол и разлетелась на куски. При виде этой утраты мое сердце горестно сжалось и потемнело в глазах. Кларисса осталась для меня единственной памятью об отце и о его горячей родительской привязанности ко мне, и ее потеря причинила мне самое настоящее горе.

- Вы – злые, несправедливые люди, и недостойны называться добрыми христианами! – вскричала я, обращаясь к Кэролайн Линн и ее сыну, заливаясь слезами.

Миссис Линн сначала опешила от моих слов, выражающих явный протест против обращения членов ее семьи со мной, затем она возмущенно проговорила:

- Какая вопиющая неблагодарность и это после того, как мы оставили тебя в своем поместье, а не выставили вон и не отправили в работный дом к таким же нищим голодранцам, как ты сама!

- Хайгейт-Хаус – это также и мой дом! – бесстрашно заявила я ей. – Глава рода Линнов должен заботиться обо всех членах нашей фамилии.

Лицо Кэролайн Линн побагровело, поскольку мои слова являлись истинной правдой, но она быстро пришла в себя, грубо схватила меня за руку и быстро потащила по коридору под глумливый смех своего сына, приговаривая:

- С этого дня я запрещаю тебе выходить из твоей комнаты, неблагодарная девчонка, пока ты не уедешь в школу!

В моей спальне миссис Линн немилосердно швырнула меня на кровать и ушла, громко хлопнув дверью. Я зарылась лицом в подушку и снова залилась слезами от нового горя, одиночества и безысходной тоски.

- Папа, мама, мне так плохо без вас, заберите меня к себе на небо, - прошептала я, надеясь, что моя мольба будет услышана. Мне казалось, что мое горькое одиночество будет вечным и не хотела больше от него страдать. Плакала я долго, около часа, но потом вдруг вспомнила утешительные слова нашего викария Ричарда Вуда, мягко говорившего своим прихожанам о том, что даже если от несчастного бедняка отвернутся все люди на земле, Бог от него не отвернется, и будет ему помогать по своему безграничному милосердию и неисчерпаемой Любви. Нужно только всем сердцем, всей своей душой желать чуда Божественной помощи и это Чудо случится!

Я успокоилась, словно по моей голове кто-то ласково провел рукой, и наивная вера в скорую благотворную перемену в моей жизни завладела моим детским сердцем. Некоторое время я лежала на постели, затем перебралась на подоконник и залюбовалась закатом вечернего солнца. Его алые лучи падали на деревья парка, заставляя их ветви, покрытые инеем сверкать волшебным блеском, где-то на востоке сгущалась темная синева будущей ночи, неся с собою первые, загоревшиеся на небе звезды, с липы мягкие дуновения ветра сбрасывали комки снега. Эта красота снова заставила меня ощутить жизнь как великий дар Божий, и я снова поверила в то, что в моей жизни радостных страниц будет больше, чем печальных.

» Глава 4

Мое заточение длилось около недели, затем произошло долгожданное освобождение. Утром того дня я сидела на кровати, неумело пришивая оторванное кружево к своей ночной сорочке и не предполагала, что кто-то вспомнит обо мне. Непривычная работа не слишком спорилась. Ранее мои вещи чинили горничные или няня Мэг, но с приездом новых хозяев им стало не до моих нужд. Я старалась делать по возможности маленькие и аккуратные стежки шва, но без сноровки они у меня плохо получались, и приходилось полностью сосредотачивать свое внимание на шитье, чтобы шов выходил более-менее ровным.

Внезапно дверь резко открылась и ко мне, задыхаясь от быстрой ходьбы, вошла Мэг. Лицо моей пожилой няни было покрыто капельками пота, она выглядела такой озабоченной, что я забыла о своем занятии и удивленно спросила у нее:

- Мэг, что случилось?

- За вами человек приехал, мисс Эмма, - выпалила няня. – Встаньте, чтобы я посмотрела все ли у вас в порядке.

- Подожди немного, Мэг, мне осталось сделать всего пять стежков, - попросила я ее, желая закончить свою работу.

- Мне некогда ждать, Эмма, хозяйка велела, чтобы ты шла в гостиную немедленно, - нетерпеливо отозвалась няня. Она грубо выдернула сорочку у меня из рук, заставила встать и осмотрела. Осмотр Мэг удовлетворил – моя прическа и платье были в полном порядке – и она повела меня по коридору в то место, где находилась гостиная.

В гостиной сидели в креслах Уильям Линн, его жена Кэролайн, и еще один незнакомый мне джентльмен стоял возле пылающего камина и изящно держал в руке фарфоровое блюдце с чашкой чая. Я смотрела на него во все глаза, догадываясь, что этот рыжеволосый господин с широкими бакенбардами тот самый человек, который за мной приехал, чтобы отвезти в школу. Только я ожидала, что посланный за мной из северной благотворительной школы будет напоминать по внешнему виду неотесанного клерка-северянина. А на самом деле мой предполагаемый сопровождающий оказался щегольски, даже богато одет, и его костюм явно шил столичный портной.

Миссис Линн, заметив меня и няню на пороге гостиной, с задушевной улыбкой громко позвала:

- Эмма, дорогая, иди скорее сюда. У нас для тебя есть прекрасные новости, которые привез мистер Роуд!

Сбитая с толку всем увиденным, и еще больше непривычным ласковым тоном Кэролайн Линн, я нерешительно направилась к живописной группе людей, расположившихся возле камина. Незнакомец при виде меня быстро допил остаток своего чая, затем поставил на чайный столик чашку с блюдцем как совершенно уже ненужные ему вещи и важно сказал мне:

- Мисс Линн, я приехал за вами по поручению вашего дяди мистера Джонатана Уилсона.

- Разве у меня есть дядя? – с недоумением спросила я у него, так как о существовании дедушки Уилсона я знала – отец мне говорил о нем, объясняя, почему мы не поддерживаем отношений с матушкиной родней, а вот дядю ни разу не упомянул.

- Есть, - кивнул в знак подтверждения посланный неизвестного мне родственника и пояснил: - Мистер Джонатан Уилсон – старший родной брат вашей матери, миссис Коры Линн. Он недавно вернулся из Франции, куда ездил по делам, прочитал накопившуюся за время его отсутствия корреспонденцию и, узнав о смерти вашего отца, возымел желание стать вашим опекуном. Мой клиент был очень привязан к своей сестре и теперь готов перенести свою родственную привязанность на вас.

- А как же мой дедушка Самсон Уилсон? Не будет ли он против моего присутствия? – растерянно спросила я, зная о том, что отец моей матери отрекся от нее за ее самовольный брак.

- Увы, сей достойный джентльмен покинул наш бренный мир три года назад, - с приличествующей случаю торжественной печалью возвестил рыжеволосый незнакомец.

- И куда вы намерены увезти Эмму, мистер Роуд? – поинтересовалась Кэролайн Линн.

- Мой клиент определил ей в качестве проживания школу Лидброк-Гроув, прислушавшись к советам знакомых, которые пользуется его полным доверием, - вежливо пояснил ей поверенный моего дяди. – Директриса школы миссис Беатрис Леннокс пользуется доброй славой также среди родителей высокородных отпрысков. Она ранее являлась воспитательницей дочерей герцога Девонширского, и так хорошо проявила себя на этой службе, что он дал ей превосходные рекомендации для своих друзей.

- Мистер Джонатан Уилсон настолько богат, что может позволить себе поместить племянницу в школу воспитательницы дочерей герцога? – уважительно осведомился Уильям Линн.

- На Лондонской Бирже состояние мистера Уилсона оценивается в семьдесят тысяч фунтов золотом, - просветил его мистер Роуд. – Этот достойный судовладелец значительно приумножил наследство, доставшееся ему от отца, который сам слыл большим богачом и его состояние продолжает непрерывно расти вследствие его похвального усердия.

- Какое сказочное богатство! – всплеснула в восхищении руками хозяйка дома. – Передайте, пожалуйста, мистеру Уилсону, мистер Роуд, что если он когда-нибудь захочет навестить вместе с Эммой Хайгейт-Хаус, мы будем рады их принять.

- Очень рады, - многозначительно добавил от себя Уильям Линн.

- Непременно передам, - пообещал поверенный и повернулся ко мне. – Я буду признателен, мисс Линн, если вы соберетесь для поездки как можно скорее. Я должен уже сегодня доставить вас в учебное заведение Беатрис Леннокс.

- Конечно, конечно, - засуетилась Кэролайн Линн. – Мэг, возьми двух моих горничных Бетси и Ханну, чтобы они помогли тебе собрать вещи Эммы, - велела она няне.

Менее чем за час усилиями трех служанок мой скудный гардероб был уложен в дорожный сундук, и я оказалась полностью собранной в дорогу. Напоследок, завязывая под подбородком шелковые ленты своей зимней шляпки, я бросила на свою комнату последний взгляд. Меня никто не провожал в путь кроме моих маленьких четвероногих друзей, которые вышли из комода всей семьей после ухода собиравших меня в дорогу женщин, и я положила им на прощание печенья, которое сберегла для них после завтрака.

Поверенный моего дяди усадил меня в дорожную карету, заботливо осведомившись при этом удобно ли мне сидеть. Я отвыкла от подобных знаков внимания и потому с благодарной улыбкой поспешила ответить ему утвердительно. Меня мое место устраивало тем, что находилось возле окна, и я могла бросить прощальный взгляд на Хайгейт-Хаус. Сердце мое невольно защемило, словно я навсегда расставалась с самым родным и близким мне человеком. Но моя вера в Господа очень окрепла после того как он явил мне свою помощь в виде чудесного объявления богатого дяди, пожелавшего стать моим опекуном и я отправилась навстречу своему будущему без особого сожаления о прошлом, с надеждой на счастье, которым Бог награждает истинно верующих в Него людей.

Едва наша карета проехала милю, как в воздухе белыми мушками начал кружить снег. Белая пелена плотным ковром постепенно покрывала невысокие холмы, дорогу, крыши редких домиков, и когда мы въехали в Виндзор, снег стал идти еще гуще. Я увлеченно следила за толпами людей, снующих по городским улицам. Через два дня должно было наступить Рождество, и в Виндзоре витал дух предстоящего праздника. Я мечтательно посмотрела из окна кареты на представительного джентльмена, его молодую жену и их маленькую дочку, которые весело шли по улице, держа в руках свои рождественские покупки, обвязанные цветными лентами. Крошка, заметив меня в карете, приветственно помахала мне своей ладошкой, я с улыбкой махнула ей в ответ. Мне хотелось так же идти домой вместе с отцом и моей матушкой, но увы – это уже была недостижимая для меня мечта, и мне надлежало желать и просить Бога о другом. Только я не знала в тот момент, каковы мои желания – прошлое отступило далеко назад, а будущая моя жизнь еще не наступила.

В пути мы остановились только раз на постоялом дворе, и мистер Роуд заказал для нас вкусный обед, состоящий из овощного супа, жареной камбалы в кляре, а также из орехового пудинга. Подкрепившись, мы снова сели в карету преодолевать остаток пути.

Лидброк-Гроув

Усилившийся снегопад и сгустившиеся зимние сумерки не помешали нам добраться до школы Беатрис Леннокс вечером. Мы проехали липовую рощу и вдалеке смутно обозначились очертания парадного подъезда Лидброк-Гроува. Лидброк-Гроув представлял собой здание небольшого старинного аббатства и позднейшую двухэтажную пристройку. Наша карета миновала кованую ограду, концы которой терялись в снежной мгле, и приблизилась к большому входу бывшего аббатства. Нас уже ждали. Привратник с почтительным поклоном отворил дверцу кареты и провел нас в кабинет директрисы. Тут я имела случай в первый раз увидеть женщину, которую милосердное Провидение предназначило стать моей заботливой наставницей и самым искренним другом, неизменно поддерживающей меня на протяжении многих лет жизни. Миссис Ленокс была еще достаточно молодой и полной брюнеткой с приятными манерами и правильными чертами лица. Дочь королевского аптекаря она ни по рождению, ни по мужу не принадлежала к дворянскому сословию, но врожденный такт, прирожденный ум и замечательное чувство меры делало ее истинной леди, призванной преподавать уроки хорошего тона ученицам Либрок-Гроува после ранней кончины своего супруга – владельца этой школы.

С сочувствием посмотрев на мое траурное платье, Беатрис Леннокс ласково попросила меня подождать, пока она не поговорит с поверенным моего дяди. Вполголоса они обсудили некоторые деловые вопросы, затем мистер Роуд попрощался с нами и отбыл восвояси.

Миссис Леннокс отвела меня в гостиную, где находилось пять учениц примерно моего возраста, которых родственники не могли забрать домой на рождественские каникулы и две учительницы, оставшиеся в школе помогать директрисе. Мисс Кэтрин Вульф преподавала историю и географию; Иоганна Келлер - немецкий язык. Учительницы школы носили одинаковые темно-синие платья, но на ученицах были разные платья модного покроя светлых расцветок. Из их причесок выбивались изящно завитые локоны, отчего мне показались красавицами даже самые невзрачные девочки.

Уютная гостиная, освещенная множеством свечек и большим пылающим камином, оказалась полна мягкой мебели. Ее центральную, противоположную от входа стену украшал большой старинный гобелен с изображением Круглого стола короля Артура, его самого и королевы Гвиневры, а также рыцарей этого славного ордена. Дух предстоящего Рождества ощущался в этом месте с особенной силой – дверь служанки украсили свежим рождественским венком из вечнозеленого остролиста; на каминной полке догорала большая свеча рождественского поста Адвента, в которой воска осталось ровно до Рождества, а обитательницы гостиной развлекались тем, что рассказывали друг другу рождественские истории.

Миссис Леннокс уделяла мне повышенное внимание и опекала на протяжении всего вечера, помогая освоиться на новом месте. После того, как одна из учениц и мисс Вульф закончили свои рассказы, она повернулась ко мне и ласково спросила:

- Мисс Линн, возможно вы тоже знаете какую-нибудь рождественский рассказ?

Я задумалась, понимая, что пришла моя очередь поведать что-то интересное и утвердительно кивнула головой, вспомнив историю, которую мне год назад в Сочельник рассказывал папа.

- Могу рассказать вам легенду о Рождественской Розе, - сказала я, чуть смущаясь оттого, что множество пар глаз было устремлено на меня в нетерпеливом ожидании. – Она учит о том, что чудо искупления происходит с теми грешниками, которые искренне раскаиваются в своих грехах и тогда для них снежной холодной зимой расцветает Рождественская Роза.

Все громко захлопали в ладоши, приглашая меня начать рассказ и я, одобренная всеобщей поддержкой, рассказала о жене разбойника, увидевшей весенний сад в засыпанном снегом лесу и не поверившем ей аббате.

Миссис Леннокс поблагодарила меня за интересный рассказ, затем наше небольшое собрание отправилось в столовой пить вкусный чай с гренками и сыром. После благодарственных вечерних молитв все разошлись по своим спальням и я, прислушиваясь в отведенной мне постели как за окном падает снег, с благодарностью Богу подумала о том, что меня ожидает самое чудесное в моей жизни Рождество вместо трудной зимней поездки в благотворительную школу, расположенную в северном графстве. Директриса Лидброк-Гроува приняла меня с душевной теплотой, и я сразу избавилась от робости, свойственной новичкам; преподавательницы и ученицы не скрывали своей симпатии ко мне. У меня появилась вера в то, что мое пребывание в этой школе, полной добрых людей будет весьма приятным, поскольку я любила учиться и всегда испытывала жажду знаний в своем маленьком сердце. С такими утешительными мыслями моя голова скоро провалилась в глубокий сон, полный светлых сновидений о школе Лидброк- Гроув и моих будущих успехах в ней.

» Глава 5

Рождество – пора чудес. В этом я еще раз убедилась во время этого светлого зимнего праздника, щедро наполненного минутами тихой радости и приподнятого настроения. Исполнилось самое заветное желание моего маленького детского сердца, словно Бог снова услышал мою, обращенную к нему молчаливую мольбу. Не раз мне приходилось с грустью наблюдать в окне как к парадному подъезду Лидброк-Гроув то и дело подъезжают запорошенные снегом экипажи родственников и друзей, желающих навестить моих школьных подруг, оставленных на время рождественских каникул в учебном заведении миссис Леннокс. Несмотря на то, что директриса была добра и внимательна ко мне, а учительницы окружили всесторонней заботой мою маленькую персону, я все же нуждалась в присутствии близких людей, членов моей семьи, служащих мне утешением в моем сиротстве. Особенно остро мною ощущалось одиночество в те моменты, когда Иоганна Келлер торжественно объявляла в гостиной одной из девочек, где мы занимались изготовлением маленьких бумажных ангелов для украшения комнат, что к ней посетители. Я уже не надеялась, что мой дядя Джонатан Уилсон меня навестит. Мистер Роуд предупредил меня о крайней поглощенности старшего брата моей матери своим предприятием, касающихся дела морских перевозок. Казалось, для этого джентльмена существуют только дела, - забав и развлечений он не признавал и они наводили на него скуку в лучшем случае, и вызывали раздражение в худшем.

Поэтому я даже не подняла голову, заслышав звуки подъезжающей к школе кареты, только с печальным вздохом одинокого ребенка продолжала вырезать крылья последнему своему ангелочку с чертами пятилетней девочки. Словами не описать, как я была изумлена и поражена, когда на этот раз Иоганна Келлер легкой поступью подошла ко мне и со своим едва уловимым немецким акцентом проговорила:

- Мисс Линн, к вам приехали, и миссис Леннокс просит вас пожаловать в ее кабинет.

- Кто приехал? – растерянно спросила я у нее.

- Полагаю, ваши родственники, - невозмутимо ответила учительница немецкого языка. Но по ее удивленному взгляду я поняла, что она считает мое замешательство странным и, не желая смущать ее больше, вежливо сказала ей:

- Благодарю вас, фрау Келлер. Я немного растерялась от ваших слов, поскольку не ожидала, что меня навестят, но на самом деле это известие для меня подлинная радость.

После чего поспешно направилась к миссис Леннокс. По дороге удивление быстро уступило место радости. Мое детское сердечко ликовало от сознания того, что в этом мире нашлись родные мне люди, которые в семейный праздник Рождества помнили обо мне и возымели желание меня навестить. Их общество мне было желаннее всех сюрпризов и подарков на свете. Мне хотелось как можно скорее увидеть старшего брата моей матери, о котором я слышала много похвальных слов от его поверенного мистера Роуда, который представлял его весьма достойным джентльменом.

И вот, заветная дверь, за которой находился мой дядя, открылась передо мною рукой горничной, приглашающей меня войти. Я поспешила воспользоваться этим приглашением и в кабинете начальницы школы увидела толстого мужчину пятидесяти лет с пегими бакенбардами, который с удобством расположившись в широком кресле для особо уважаемых посетителей, любезно беседовал с директрисой. Возле него в почтительной позе стоял полный юноша восемнадцати лет с невзрачными чертами лица. Самыми приметными в его внешности были волосы пшеничного цвета. Он не слишком походил внешне на моего пожилого спутника, но я догадалась, что это был мой кузен Джон – единственный сын и наследник моего дяди Джонатана Уилсона. Кузен мне сразу понравился добрым выражением своих глаз и той смущенной улыбкой, какой встретил мое появление, и я инстинктивно сразу почувствовала, что мы с ним станем друзьями.

Дядя тоже сразу узнал меня, хотя до этого дня никогда прежде не видел. С радостным восклицанием: «Это она, живой портрет моей сестренки Коры!» он удивительно проворно для своего тучного тела поднялся со своего кресла, быстро подошел ко мне и сжал в своих мощных объятиях. Кузен Джон также сердечно поздоровался со мною, но ограничился легким поцелуем в щеку. Директриса умиленно наблюдала за нами, от души радуясь нашей родственной встрече.

Как я убедилась впоследствии, обычно мой дядя был очень сдержанным и сухим в обращении джентльменом, но в первую нашу встречу он дал волю чувствам и засыпал меня градом вопросов, касающихся обстоятельств моей прежней и нынешней жизни. Я быстро поняла, что мое внешнее сходство с моей покойной матушкой еще больше расположило его ко мне. Под конец нашей беседы мистер Джонатан Уилсон заявил, вытирая радостные слезы широким мужским платком:

- Всемогущему Провидению было угодно разлучить меня с любимой сестрой, но оно же послало мне тебя в утешение, дорогая. Я счастлив, что такой прелестный цветочек как ты украсит мой домашний очаг после окончания школы, а то после смерти моей милой супруги Сары нам с Джоном как-то сиротливо без женского внимания и руки.

- Надеюсь, сэр, Господу будет угодно скоро послать вам послушную невестку и отличную жену вашему сыну, - с улыбкой вставила в наш разговор свое слово Беатрис Леннокс.

- Посмотрим, посмотрим, миссис Леннокс, Джон еще очень молод, и спешить ему не следует. Нынешние девицы чересчур ветреные, только о балах и развлечениях думают, и выбор нужно делать с оглядкой и чрезвычайной предосторожностью,- сурово произнес дядя. – Мальчик полгода назад влюбился в некую особу, мисс Энн Тилни, сделал ей предложение, однако она нашла его слишком некрасивым для себя и отказала ему!!! – последние слова он произнес с нескрываемым гневом и возмущением, до сих пор сердясь на неразумную девицу, которая посмела пренебречь его сыном. – Сквайр Тилни, отец той особы, понимая все выгоды родства со мною, быстро вправил ей мозги, но я открыто заявил ему, что не желаю видеть его дщерь в своем доме. А Джона загрузил работой в своей конторе так, что он через неделю забыл даже думать о глупой девице.

Я с сочувствием посмотрела на покрасневшего от бестактного обсуждения его неудачного сватовства Джона. Судя по грусти, появившегося в его глазах он отнюдь не забыл свою первую любовь, но почтение к своему строгому родителю не позволяло ему сказать ни одного слова наперекор.

Директриса поняла свою ошибку, заключающуюся в том, что она невольно напомнила моему дяде о пережитом им неприятном инциденте и искусно перевела разговор на мою особу, тактично спрашивая, угодно ли будет мистеру Уилсону забрать свою племянницу на следующие каникулы.

- Я извещу вас об этом в письме, миссис Леннокс, если представиться возможность забрать Эмму к себе во время перерыва в занятиях, - подумав, ответил ей дядя. – К сожалению, мы с Джоном весьма занятые люди и подолгу не бываем в своем лондонском особняке. Но я уверен, что Эмме у вас в любом случае будет хорошо. Здесь уютно, все отлично продумано, школьные классы оснащены всеми необходимыми предметами. Мне не нравится только этот предмет, - и коммерсант неодобрительно посмотрел на мраморный бюст некоего античного деятеля.

- Это Цицерон – выдающийся римский государственный деятель, оратор и философ. Я решила разместить в школе бюсты выдающихся людей античности в качестве наглядного пособия, - объяснила директриса Лилюрок-Гроув и поинтересовалась: - Почему он вызывает у вас неудовольствие, сэр?

- Он – тощий! – громко объявил дядя. – Чему может научить молодежь тощий философ? Бездельничать и делать долги!!! Скажем, взять меня или вас, миссис Леннокс – на вас тоже приятно посмотреть, поскольку вы упитанны, прекрасно одеты и хорошо выглядите. Взглянув на вас, сразу понимаешь, что вы преуспеваете в делах. А у тощих бездельников ветер в голове и доходов кот наплакал.

При этих словах дяди я почувствовала себя неуютно, поскольку отличалась субтильностью. К счастью, дядя был слишком занят разговором с директрисой, чтобы обращать внимание на столь досадное обстоятельство как отсутствие у меня приятной ему полноты.

Миссис Леннокс заверила моего родственника, что исправит свою оплошность, и впредь при покупке бюстов будет обращать внимание на философов только упитанного вида. Дядя пришел в хорошее расположение духа от ее сговорчивости и выписал щедрой рукой чек на пятьсот фунтов на нужды школы, чем привел директрису в молчаливый восторг.

На прощание дядя с кузеном одновременно подняли свои цилиндры, выражая почтение миссис Леннокс, и я почувствовала горькое сожаление, что они так недолго пробыли в Лидброк-Гроув. Несмотря на некоторую неотесанность, они были добры и сердечно ко мне расположены, и я испытывала большое желание познакомиться с ними поближе. Но для дяди, как я уже упоминала, на первом месте были его дела. На всех знакомых он производил впечатление настоящего британского льва – решительного, последовательного, твердого в своих принципах и неизменно удачливого. Кузен Джон со своим мягким нравом казался его бледной копией, но мне он полюбился не менее властного и авторитарного дяди.

Подарки от моих родственников, которые принесли в мою спальню, немного развели мою грусть от расставания с ними. Не считая новых платьев, которые обновили мой гардероб, дядя подарил мне акварельные краски с кистями для рисования, серебряные пяльцы, нитки и иголки для вышивания, несколько книг с яркими рисунками, а также красивые ленты и кружева. От кузена Джона мне доставили изящный золотой браслет, подходящий для юных девиц. Душевная щедрость дарителей казалась мне дороже самих подарков, и я с надеждой подумала, что дела все же позволят моим родственникам время от времени навещать меня. Эта надежда мало оправдалась, но между нами завязалась активная переписка, и потому я не чувствовала себя обделенной вниманием как в самом начале при поступлении в школу Лидброк-Гроув. Дядя постоянно интересовался в чем я нуждаюсь, и нужные мне вещи доставлялись в учебное заведение миссис Леннокс незамедлительно.

» Глава 6

После Рождества школа стала вновь заполняться ученицами, возвратившимися из лона своих семей к началу январских занятий. В учебном заведении миссис Леннокс считая меня, учились сорок три девочки разных возрастов, и все они являлись представительницами либо видных дворянских семей, либо богатого третьего сословия здешней округи. Состоятельные промышленники старались устроить в Лидброк-Гроув своих дочерей, несмотря на высокую плату за обучение, стремясь не так к тому, чтобы они получили хорошее образование, как к их связям со своими школьными подругами, чьи родители-аристократы были вхожи в высшее общество столицы. Так мою спальню мне предстояло разделить с мисс Фанни Лэндон – дочерью лорда Джорджа Лэндона, члена британского парламента. Я часто с интересом думала, какая она – эта маленькая аристократка, с которой мне суждено было проводить ночи и всей душой желала, что она не окажется чванливой и заносчивой особой.

Фанни оказалась одной из последних учениц, прибывших в школу после каникул. Возвращаясь после ланча в спальню, я услышала доносящийся из комнаты звонкий смех, похожий на серебряный колокольчик. Заинтригованная, я поспешила войти, и застала в спальне прелестную сцену, участницами которой были две женщины и одна рыжеволосая девочка. По внешнему виду она казалась моей ровесницей.

- Нет, мама, я не надену это темное шерстяное платье, - игриво заявила она, отстраняясь от протягиваемой ей одежды. – Мне еще хочется поносить нарядное бархатное!!!

- Фанни, дорогая, праздники уже закончились, пора возвратиться к повседневным делам и занятиям, - с выражением безграничного терпения на лице сказала ей красивая светловолосая леди, выглядевшая моложе своих лет. – Как сказал господин Уильям Шекспир: «Если бы все время были праздники, опротивели они больше будней нам». Бог создал людей прежде всего для полезных дел, отведя для отдохновения лишь считанные часы.

- Ах, я еще не наигралась дома, - с сожалением вздохнула маленькая мисс Лэндон и умоляюще посмотрела на мать. – Мама, попроси папу, чтобы он забрал меня домой еще на неделю.

- Нет, милая, так нельзя, - тем же тоном ласкового увещевания ответила ей мать, и в этот момент ее лицо показалось мне смутно знакомым. – Столь долгий перерыв приведет к тому, что ты будешь отставать в учебе от своих одноклассниц, а это огорчит папу. Бери пример с этой прелестной девочки, она давно облачилась в приличествующее школьным занятиям платье, - добавила она, показывая на меня своей изящной рукой.

Фанни быстро взглянула на меня, застыдилась и поспешно закивала головой.

- Хорошо, мама, я согласна переодеться, - послушно сказала она.

Ее бонна – чрезвычайно дородная няня – поспешно взяла шерстяное платье и быстро повела свою подопечную переодеваться, зная ее переменчивый нрав. В школе Лидброк-Гроув не было дортуара, как это обычно бывает в школах-пансионах, и ее воспитанницы спали по двое в бывших монашеских кельях, переделанных под спальни. Не осталось ни одного следа былого католического аскетизма. Стены были оклеены светлыми кремовыми обоями с голубыми крохотными незабудками; вдоль стен стояла дорогая мебель из орехового дерева, стены украшали красивые картины с сельскими пейзажами. В небольших узких комнатах разместились все нужные предметы обихода, и возле окна в углу стояла китайская ширма, расписанная яркими пионами. За нею Фанни с помощью бонны начала снимать свой дорожный костюм, а ее мать – леди Амелия – принялась задавать мне вопросы.

- Как вас зовут, милое дитя? – с благожелательной улыбкой поинтересовалась она.

- Эмма Линн, миледи, - приседая в поклоне, ответила я ей.

- Линн? – оживившись, переспросила она. – Не приходитесь ли вы родственницей мистеру Элвину Линну из имения Хайгейт-Хаус?

- Я – его дочь, - подтвердила я.

- Мы с мужем хорошо его знали и часто принимали в своем лондонском доме и однажды посетили бал в Хайгейт-Хаусе, - доверительно сказала она мне. – Ваш папа, мисс Линн, был человеком редкого обаяния, все его любили. Какое несчастье, что смерть постигла его еще в молодом возрасте.

У меня запершило в горле от волнения, и я с трудом удержала слезы при упоминании столь горестного для меня факта. Леди Амелия заметила это и тут же перевела разговор на другую тему.

- Я очень рада, что возобновила знакомство с вами и надеюсь, что вы с Фанни станете добрыми подругами, - душевно произнесла она, ласково мне улыбаясь, после чего позвала к себе няню дочери: - Грейс, следуй за мной. Нам нужно выяснить у миссис Леннокс, какие вещи еще могут понадобиться моей дочери во время пребывания в школе.

Бонна ответила: «Слушаюсь, миледи» - и ушла вслед за своей хозяйкой.

Мы с Фанни остались наедине и некоторое время друг друга внимательно разглядывали.

- Ты – печальная, - заметила моя соседка по спальне.

- А ты – веселая, - ответила я ей.

Фанни снова весело рассмеялась, затем серьезно спросила:

- А почему ты грустишь?

- Мой отец недавно умер, и я осталась круглой сиротой, - объяснила я ей.

- Теперь понимаю, - с сочувствием произнесла моя маленькая собеседница и порывисто меня обняла. – Не представляю, чтобы я чувствовала, если бы потеряла своих родителей и осталась бы одна. Если хочешь, я буду твоей сестрой. У меня нет сестренки, один только старший брат Гарри, а мне всегда хотелось иметь сестру.

- Согласна, - не задумываясь, ответила я ей, обрадовавшись ее предложению. Мне так хотелось избавиться от моего одиночества, что я часто мечтала обрести свой дом, несмотря на то, что в Лидброк-Гроув мне было уютно. Теперь я обрела близкое существо, которое было бы рядом со мной постоянно.

За ужином мы с Фанни сидели уже рядом за столом и внимательно выслушали выступление директрисы, которая призывала нас отнестись со всей серьезностью к учебным занятиям, которые должны были начаться завтра, и с прилежанием постигать все азы преподаваемых нам наук.

- Помните, маленькие леди, оттого насколько хорошо вы будете учиться, зависит устройство вашей жизни, - улыбаясь, проговорила она.

Мне ее слова запали глубоко в душу, и я решила все свои усилия посвятить учебе, зная по своему прошлому, насколько переменчивой может быть жизнь, а благополучие непрочным.

Накануне директриса проэкзаменовала меня по различным предметам, и ее порадовал уровень моих знаний – они были если не превосходными, то довольно хорошими. Мачеха Джейн, не смотря на свое холодное ко мне отношение, уделяла моему домашнему образованию немало времени, и больно била меня линейкой по правой руке, если я допускала оплошность и оставляла на бумаге досадную кляксу. Благодаря Джейн, я писала очень аккуратно и красивым каллиграфическим почерком, что было очень большим достоинством в глазах моей новой наставницы. Вдобавок, чтение было моим любимым занятием, и я хорошо знала главные произведения наших и французских классиков. Все же миссис Леннокс решила временно определить меня в подготовительный класс, пока я не привыкну к школьному расписанию и полностью не освоюсь в Лидброк-Гроув.

Подготовительный класс вела мисс Ада Берн. Она была еще молода для школьной учительницы, - ей исполнилось чуть более двадцати лет, но широта ее знаний поражала. На одном и том же уроке мисс Берн могла начать свой рассказ о том, какие имеются в Англии исторические достопримечательности, затем поочередно перейти к теме основных типов архитектуры, численности планет Солнечной системы и выдающихся людей эпохи римского императора Октавиана Августа. Такой «прыгающий» подход к образованию учениц не подразумевал углубленного знания предмета, но гарантировал, что они в будущем с легкостью могут поддержать всеобщий разговор, если в светском салоне будут затронуты эти темы.

Кроме обязательной математики, истории, географии наследницы своих состоятельных родителей обязательно должны были учиться живописи, музицированию, иностранным языкам, светским манерам и бальным танцам. В Лидброк-Гроув постигать искусство танца начинали с менуэта. Хотя этот танец уже вышел из моды, миссис Леннокс считала, что занятие этим танцем очень хорошо способствует приобретению изящества в движениях. И ученицы ее школы представляли собою поистине завораживающее зрелище, когда под прелестную музыку Боккерини старательно исполняли парами в два ряда мелкие па менуэта в цветных тенях средневековых витражей, падающих с высоких окон самого большого зала прежнего аббатства, отведенного под танцевальный класс. Пышность Средневековья и изящество современности сплетались причудливым образом в глазах сторонних наблюдателей, присутствовавших в танцевальном классе, и рождали у них ощущение сказочности всего происходящего.

Я тщательно слушала и запоминала все, что говорила мисс Берн на уроках, старалась выполнить все заданные мне задания самым лучшим образом, и миссис Леннокс очень скоро перевела меня в среднюю группу учениц школы. В средней группе учебные предметы изучались раздельно, и Фанни ныла, что их стало труднее учить. Директриса перевела ее вместе со мною в следующий класс по ее просьбе, поскольку видела, что мое присутствие благотворно влияет на этого озорного бесенка. Фанни была любимицей своей семьи, этакой маленькой королевой, которая привыкла к тому, что все окружающие безоговорочно выполняют ее капризы. Родители сильно избаловали ее и скрепя сердце отправили в частную школу, поскольку не могли ответить ей отказом на ее многочисленные просьбы, а между тем ее необходимо было приучать к дисциплине. Но сердечко ее было на редкость добрым и сострадательным, она живо сочувствовала всем моим прошлым невзгодам. Мы крепко подружились, и я думаю, что именно наша противоположность во всем стала основой нашей долголетней дружбы. В каждой из нас было то, что не хватало другой. Фанни была открытой и веселой, я же замкнутой и склонной к задумчивости. Моей непоседливой подруге, к сожалению, трудно давалась учеба, я же схватывала все на лету, впитывая в себя знания как губка. Моя подруга оказалась изрядной болтушкой, ее язык работал без всякого отдыха, и я вволю наслушалась от нее о жизни ее родителей и старшего брата Гарри, ведущего жизнь светского денди, о лондонских знакомых отца и подругах матери, столичных театрах и магазинах. Порой я поражалась тому, как много Фанни знает об окружающем нас мире и чувствовала рядом с нею не то несмышленым ребенком, не то невежественной провинциалкой, которой не хватает жизненного опыта. От нее же я в первый раз услышала о кузенах Дориане и Николасе Эндервиллях, которые приходились ей дальними родственниками. Их бабушка была родной тетушкой лорда Лэндона – отца Фанни, и члены обеих семей сохраняли тесную родственную связь уже на протяжении многих лет, часто гостили друг у друга и приходили на помощь в затруднительную минуту.

Когда я в первый раз услышала имя Дориана, имя мужчины, ставшего для меня впоследствии самым дорогим и любимым человеком на свете, ничто не дрогнуло в моей груди, моя неизменная интуиция на этот раз промолчала, не считая нужным предупредить меня о будущем моей судьбы. Мое сердечко осталось спокойным. Я не проявила интереса к каким-то дальним родственникам моей подруги, и больше думала в тот момент о математических задачах, которые мне нужно было решить за себя и за Фанни. Но Фанни и тут осталась верной себе. Не смущаясь отсутствием у меня интереса, она вывалила на мою голову целый короб сведений об молодых Эндервиллях. По ее словам, это были самые смелые, красивые и ловкие молодые джентльмены во всем графстве Ланкашир. Они брали главные призы в конных скачках, слыли удачливыми охотниками, галантными кавалерами и умелыми танцорами в бальных залах. Для них всегда были открыты двери лучших домов провинции и столицы. Дориан, к тому же был офицером штаба славного герцога Веллингтона, его доверенным лицом и лично по приказанию главнокомандующего арестовал злодея Наполеона Бонапарта, завоевавшего всю Европу. И еще Дориан был искусным художником, настолько искусным, что затмил своих учителей, известных академиков.

Зная склонность Фанни к фантазированию и ее любовь к преувеличениям, я не слишком поверила ее рассказам. Но когда Фанни в доказательство своих слов достала личный альбом и с торжеством показала мне рисунки Дориана, я была вынуждена признать, что она говорила правду, утверждая, что молодой баронет Эндервилль – талантливый художник. От красоты его рисунков захватывало дух, в них гармонично перемешались реальность и магия воображения. От бурно вздымающихся волн моря, изображенных молодым баронетом, веяло подлинной мощью и страстью; звезды неба отражались в глазах юных дев, исполняющих древний танец вокруг священного дуба друидов, а от одинокой фигуры путника, застывшего на зимней дороге, веяло такой печалью, что мне хотелось плакать. Очарованная волшебным миром, который предстал предо мною на листах альбома Фанни, я захотела непременно познакомиться с их творцом, чья поэтическая фантазия не знала границ, и моя подруга великодушно заявила:

- Эмма, я непременно познакомлю тебя с Дорианом. Мы с ним друзья и он непременно меня навещает, когда бывает в Лондоне, и тогда я найду случай представить тебя ему.

Я почувствовала тайную радость от этого обещания. Мне казалось, стоит мне познакомиться с таинственным художником, изобразившим невероятные по красоте картины, и я попаду в тот чудесный мир, который он создал своим могучим воображением. Рисунки произвели на меня столь сильное впечатление, что я продолжала думать о них весь остаток дня. Поздно вечером закутываясь в одеяло в своей кровати возле весело трещавших дров в камине, я вспоминала их, и будущее представало передо мной в радужном свете, светлой мечтой перед такими же приятными сновидениями.

» Глава 7

Отражение в большом зеркале рисовало в приглушенном свете небольшой комнаты невысокую фигурку в длинном шелковом платье с короткими рукавами и большим поясом, концы которого горничная завязала сзади пышным бантом. Вчера мне исполнилось четырнадцать лет, я уже могла носить взрослые платья и считаться барышней. Раньше мне казалось, что это обстоятельство меня безмерно обрадует и откроет передо мной какие-то неведомые горизонты и новые возможности. Между тем особых изменений в моей внешности не произошло. Я придирчиво рассматривала себя в зеркале и сожалела, что по-прежнему выглядела недостаточно взрослой. Черты моего лица еще не до конца сформировались, выражение глаз отражало детскую неуверенность, фигура оставалась угловатой. Сжав губы от огорчения, я отвернулась от трюмо. Увы, чуда не произошло, и мне еще было далеко до того, чтобы выглядеть настоящей респектабельной леди.

Взяв книгу со стола, я поспешила в липовую рощу, где две мои ровесницы, учившиеся в Лидброк-Гроув, проводили свой досуг после воскресного обеда. Фанни в это время не было в школе, она по приглашению навещала своих родственников на севере.

Стояла моя любимая пора года – май-июнь – когда все вокруг пронизано ярким солнечным светом, цветет и радует глаз. Липы уже полностью оделись в новую листву, их ветви слегка покачивались, волнуемые ласковым майским ветерком и цветы густо покрыли землю возле них. Мои школьные подружки с азартом то гонялись за бабочками на лугу возле деревьев, весело смеясь и переговариваясь, то собирали растения для своего гербария. Я немного поговорила с ними о том, как мы проведем вечер, затем опустилась на расстеленный плед читать книгу. Ноздри приятно щекотал медовый запах луговых цветов – валерианы, герани, васильков и донника, но я твердо решила не поддаваться соблазну и собрать букет только перед возвращением в школу.

Моя нога запуталась в ветви белого вьюнка, густо разросшегося по всему лугу, и оказалось не так-то легко освободить ее. Я сбросила с нее туфельку, и с наслаждением растянулась на подстилке, ощущая при этом мягкость пышного ковра зелени. Затем я принялась за чтение книги Томаса Бьюика «История птиц Британии», полной иллюстраций этого замечательного художника, стараясь вместить в свою голову как можно больше сведений, касающихся крылатых созданий, чтобы не ошибиться в ответах на уроке.

Мои глаза перешли к разделу, посвященному бекасу, и тут мое чтение прервал крик Фанни:

- Эмма, я вернулась!

Я тут же оставила книгу, и мы радостно обнялись. По взволнованному лицу Фанни было заметно, что она скучала по мне не меньше, чем я по ней. Мы немного поговорили о том, что случилось в нашей школе за время отсутствия Фанни. Она спросила, как прошел мой день рождения, и восхитилась моим взрослым платьем. Я не видела в этом обстоятельстве повода для восторга, но сделала вид, что довольна своим нарядом, чтобы не омрачать настроения Фанни и начала расспрашивать ее о путешествии, которое она совершила. Моя подруга не испытала удовольствия от визита к престарелой двоюродной бабушке, тугой на ухо, которая должна была оставить ей богатое наследство, но начала с восхищением рассказывать о многолюдном приеме в Бленхеймской усадьбе, который устроила супруга пятого герцога Мальборо леди Сьюзен, урожденная Стюарт. Оказалось, что герцогиня была крестной матерью леди Амелии и она выразила желание увидеть свою крестницу вместе с ее дочерью.

- Эмма, ты бы видела поместье – это настоящий дворец, достойный короля! – взахлеб рассказывала она. – В нем сто восемьдесят семь комнат, все в мраморе и золоте, с огромными парадными картинами и дорогими зеркалами, умножающими это великолепие. Но главное не это! В Бленхейме мы увиделись с Дорианом и Николасом!!! Герцог оказал ему честь своим приглашением, поскольку Дориан проявил себя одним из наиболее отважных офицеров Веллингтона, а наш баронет воспользовался своим правом привести с собой спутника и взял кузена, с которым дружен с самого детства. Ах, Эмма, они такие красавцы!!! На приеме в родовом поместье герцогов Мальборо Дориан и Николас Эндервилли с легкостью затмили более знатных молодых людей, а ведь многие из них имеют громкие титулы.

Я внимательно слушала Фанни, но особого интереса к ее рассказу не проявляла. После того, как она несколько раз обещала мне устроить встречу с Дорианом, а потом забывала о своем обещании, у меня постепенно исчезло желание познакомиться с автором покоривших меня фантастических рисунков. К чему стремиться к тому, что все равно не сбудется. А Фанни не унималась.

- Эмма, я влюбилась в них обоих, и теперь не знаю на ком мне остановить свой выбор! – громко возвестила она, не смущаясь тем, что ее могут услышать посторонние уши и мелодраматически прижала правую руку к сердцу, словно удерживая его в груди. – Как мне быть?! Они оба так хороши, что я совершенно растерялась и не понимаю, в кого я влюблена!!!

- Погадай на цветке, - предложила я ей, улыбаясь.

- Верно, - обрадовалась Фанни. Она сорвала маргаритку и начала вполголоса повторять, срывая очередной лепесток: «Дориан, Николас», «Дориан, Николас».

- Дориан! – наконец радостно воскликнула Фанни, оборвав последний лепесток, и облегченно рассмеялась. – Конечно, Дориан!!! Он самый лучший джентльмен на свете, я должна была это знать и без цветочного гадания! Надеюсь, Дориан когда-нибудь приедет в Лондон и навестит нас. После того, как он оставил военную службу и занялся делами своего поместья, у него мало находится времени на посещения своих родственников. Кстати, Эмма, папа и мама приглашают тебя погостить все лето в нашем доме!

Тут я по-настоящему обрадовалась, поскольку перспектива провести очередные каникулы в школе, почти в полном одиночестве мало меня прельщала. Человеку полезно время от времени менять обстановку и набираться новых впечатлений, а я даже у дяди не могла погостить из-за его вечного отсутствия. За четыре года он только два раза забирал меня из школы, а так постоянно находился в деловых разъездах. Лорд Джордж Лэндон и его супруга леди Амелия оказались ко мне искренне расположены как по причине моего благонравия, так и по той причине, что я благотворно влияла на манеры своенравной Фанни и помогала ей в учебе. Мои навыки, приобретенные во время занятий с Фанни, впоследствии мне очень пригодились, когда я учила учеников, вверенных моему попечению. Родители Фанни уже передавали мне через нее к себе приглашение один раз на Рождество. От этой поездки у меня сохранились самые чудесные воспоминания, до того они были сердечными и гостеприимными.

Через две недели большая карета с родовым гербом Лэндонов подкатила к парадному подъезду школы Лидброк-Гроув. Директриса школы лично проводила нас к ней с прощальным словом и напутствовала няню Фанни, говоря, чтобы мы поменьше останавливались в дороге, пока не приедем в дом Лэндонов.

Наш путь лежал на Довер-стрит, который находился в фешенебельном районе столицы Вест-Энд. По дороге я и Фанни сначала вволю полюбовались из окна кареты сельскими пейзажами, а потом видами пригородного Лондона. Путешествие проходило без задержек, и скоро наш экипаж прогрохотал по булыжникам мостовой улицы, застроенной особняками в георгианском стиле в безупречном порядке, и остановился возле высокого гранитного здания. Лакеи начали выносить из багажного отделения наши вещи, а Фанни первая выскочила из кареты и с резвостью щенка, выпущенного из дома на прогулку, быстро помчалась к родителям. Я последовала за нею.

Лорд Лэндон – высокий полный джентльмен с начинающими седеть бакенбардами - и леди Амелия ждали нас в гостиной, отделанной в голубых тонах. Приличия предписывали проявлять им сдержанность, но их плохо скрытое волнение показывало, как нетерпеливо они ожидали свою любимую дочь. Поочередно горячо обняв Фанни, они сказали мне несколько ласковых слов, затем леди Амелия показала мне мою спальню. Меня разместили со всеми удобствами в небольшой прелестной спальне с пышным персидским ковром, украшенной фарфоровыми вазами с майскими цветами и мне было в ней очень уютно.

На следующий день для нас с Фанни началась жизнь, полная удовольствий. Мы поочередно посетили Вестминстер, Британский музей, Гайд-парк, прогулялись по модным магазинам и кофейням, нанесли светские визиты многим знакомым дамам леди Амелии. Последнее обстоятельство было немного испорчено резким замечанием графини Джерси – попечительницы аристократического клуба Алмака, что у Фанни хромает французский язык и ей нужно нанять хорошего учителя, чтобы исправить речь.

Фанни расстроилась до слез – от мнения графини Джерси часто зависело, как юную дебютантку примут в столичном свете - и на следующий день я взялась помочь ей овладеть чистотой языка Расина. Обложившись учебниками, мы сидели в классной комнате особняка и повторяли спряжение французских глаголов. Заложив за свое ухо непослушный, выбившийся из прически завитой локон, я терпеливо твердила подруге:

- Глагол «mourir» пишется с одной R, потому что «умирают только один раз», но это касается только начальной формы глаголы, а не остальных глагольных форм.

- Поняла, - кивнула головой Фанни.

- Что касается причастий прошедшего времени, лучший способ их усвоения – это запоминание соответствующих ему прилагательных в женском роде. Пишется "j’ai réduit", потому что соответствующая ему форма женского рода "réduite", для "j’ai pris" - "prise", - я начала было писать мелом на небольшой грифельной доске эти слова для лучшего их запоминания Фанни, как тут в классную комнату торопливо вошла леди Амелия со своей любимой левреткой на руках.

- Мои дорогие, у меня для вас приятный сюрприз – наш дом посетил молодой баронет Эндервилль и он желает встретиться с вами, - улыбаясь, сказала она нам. – Поправьте скорее свои прически, я хочу, чтобы вы предстали перед ним в самом лучшем виде.

- Дориан приехал!! – взвизгнула Фанни и заметалась по комнате, начисто забыв об учебниках. – Боже, а мы в домашних платьях!

Сюрприз что и говорить был приятным, но он застал нас врасплох. При мысли о том, что скоро порог комнаты переступит молодой мужчина, который являлся главным предметом наших с Фанни обсуждений, я застыла на месте, горничные тоже суетились, сбитые с толку противоречивыми приказаниями Фанни. Но привычная к подобным волнениям леди Амелия скоро внесла порядок в этот бестолковый хаос и маленькое светопреставление.

- Фанни, не нужно переодеваться, ваши новые платья имеют вполне приличный вид для встречи с гостем, - успокаивающе сказала она и обратилась к горничным: - Мод, Кэт, поправьте прически моей дочери и мисс Линн.

Горничные с исполнительностью солдат, привыкших беспрекословно выполнять приказ своего генерала, не теряющего присутствия духа даже перед лицом превосходящего его противника, тут же наскоро причесали нас, и через пару минут в классную комнату вошел сэр Джордж в сопровождении высокого молодого джентльмена.

- Вот они, наши птички, Дориан, - добродушно произнес лорд Лэндон, поворачиваясь к своему спутнику. – Они щебечут с утра до ночи, доставляя мне и Амелии безграничную радость своим присутствием.

Но на этот раз даже Фанни промолчала, словно у нее от смущения язык прилип к гортани, и мы только присели в глубоком поклоне перед гостем, чувствуя себя так, словно находимся на экзамене.

- Эти девочки прелестны, сэр Джордж, - раздался низкий, чрезвычайно приятный бархатный голос. – Со временем они станут украшением любой лондонской гостиной. А с моей маленькой кузиной я давно желал встретиться.

Фанни вспыхнула от радости при этих словах. Ободрившись высказанным поощрением к дальнейшему общению, она оживилась и засыпала Дориана градом вопросов. Он охотно отвечал ей, выражая видимое удовольствие от разговора, а я принялась внимательно рассматривать его. Изящно скроенный сюртук, светлый жилет и плотно прилегающие к ногам панталоны явно шились дорогим столичным портным; плотно прилегающий шейный платок из черного атласа, завязанный спереди бантом в стиле «Король Георг» выдавал умение молодого баронета носить модные вещи. Но внешность родственника Фанни оказалась более примечательной, чем его наряд, что нечасто бывает даже в высшем обществе. Было в его внешности некое несоответствие между худым аскетическим лицом, обрамленным коротко подстриженными темными волосами, и большим с легкой горбинкой носом, тонким, чувственным, с изящным вырезом ноздрей. Мой дядюшка Джонатан Уилсон не одобрил бы его поджарую фигуру, но в моих глазах она имела то достоинство, что хорошо подобранная по цвету одежда идеально сидела на нем. Черты лица баронет Дориан Эндервилль имел резкие, как любили выражаться поэты нашего времени - ястребиные. Я успела заметить, что при входе в классную комнату выражение лица нашего гостя было серьезным и печальным до торжественной строгости, словно некие посторонние мысли не давали ему покоя, но при первом же взгляде на Фанни оно озарилось такой светлой, согревающей сердце улыбкой, что у меня захватило дух.

Дориан своими сердечными словами быстро восстановил былую дружбу с Фанни, которая несколько поблекла от долгой разлуки. Меня он тоже не обделил вниманием, и, повернувшись ко мне, мягко сказал:

- Рад познакомиться с вами, мисс Линн. Я приятно удивлен тем, какие успехи сделала в учебе Фанни с вашей помощью. Сэр Джордж и леди Амелия ничуть не преувеличивали, когда хвалили ваш ум и такт. Никогда не думал, что из моей кузины-сорванца получится такая благовоспитанная юная леди.

При прямом обращении Дориана ко мне меня будто бы обдало теплой волной, чего со мной еще никогда не бывало при разговоре с посторонним человеком. Я снова присела в поклоне перед ним, и пробормотала:

- Благодарю вас за добрые слова, сэр!

Охватившее меня непонятное смущение не оставило меня даже за обедом. Я почти не притронулась к своему любимому рагу из кролика и только прислушивалась к разговору за столом. Речь шла не много не мало – о бале через два года, который родители Фанни намеревались дать в честь ее шестнадцатилетия.

- Я обязательно буду на нем, - твердо пообещал своим родственникам молодой баронет, вытирая в последний раз губы салфеткой. – И приглашу Фанни на первый танец.

- О, Дориан, это будет для меня лучшим подарком ко дню рождения, - зарделась Фанни. Еще больше она обрадовалась, когда ее родителям удалось уговорить молодого баронета переехать к ним из гостиницы на то время, что он будет в Лондоне, улаживая свои дела.

Я провела несколько дней под одной крышей с Дорианом и поняла, почему моя подруга Фанни считает его «лучшим джентльменом на свете». Его доброта и внимание к нам, еще неоперившимся школьницам со стороны казались просто невероятными и навеки завоевали мое молчаливое признание. Старший брат Фанни тоже был весьма привлекательным молодым человеком, однако ни разу мое сердце не забилось сильнее в его присутствии, в то время как в обществе молодого баронета Эндервилля я скоро начала испытывать чувство абсолютного счастья, совсем как в раннем детстве, когда были живы мои родители. Его такт способствовал тому, что я очень быстро освоилась с его обществом и могла с легкостью говорить с ним на любые приличные для юной леди темы. Лорд Лэндон и леди Амелия со своей стороны поощряли наше знакомство и делали все возможное, чтобы я предстала перед своим новым другом в самом выгодном свете. Зная, что я прекрасно пою и играю на рояле, они попросили меня исполнить для Дориана, чрезвычайно любившего музыку его любимую народную балладу «Роза и шиповник», повествующей о трагедии юной леди из шотландского клана Дугласов, которой родственники не разрешали выйти замуж за любимого. Я сама любила эту балладу, хотя находила ее очень печальной, но часто репетировала ее и потому могла проникновенно спеть весь ее длинный текст, и особенно последние строки и так, что глаза леди Амелии и горничных увлажнились от сострадания к несчастным влюбленным.

У церкви Сент-Мэри подруга лежит.

С ней рядом несчастный любовник.

Над нею белая роза цветет,

Над ним - ароматный шиповник.

Кусты разрослись и ветвями сплелись,

И в мае цветут они оба.

И шепчут они, что лежат в их тени

Два друга, любивших до гроба.(1)

Дориан, не двигаясь, слушал балладу, поддавшись вперед. Он как истинный меломан весь обратился в слух и зрение, при этом его блестящие глаза выдавали глубокое волнение. Когда я закончила петь, он с признательностью сказал:

- Мисс Линн, дорогая Эмма, вы спели балладу о Дугласах лучше известных мне оперных певиц. Это потому что вы пели с душой, на которую живо отозвался мой жаждущий совершенства дух!

Мне показалось, это был лучший комплимент, который я когда-либо получала за всю свою жизнь, и я испытала безграничную радость оттого, что я доставила удовольствие Дориану Эндервиллю.

Мое исполнение вдохновило его на рисунок с темой трагедии Дугласов, Весьма красочно Дориан изобразил темную ночь и погоню за влюбленными отца девицы и ее семерых братьев. Также он нарисовал меня и Фанни возле камина, наблюдая за нами в течение многих часов зорким глазом художника. Я поразилась тому, насколько мы получились у Дориана ангелоподобными существами, поскольку всегда считала себя и мою подругу самыми обычными девочками. Но молодой баронет Эндервилль видел нас иначе, в более возвышенном свете, и я снова ощутила в нем того незаурядного талантливого художника, чьи рисунки покорили меня еще в самом начале знакомства с Фанни.

Окончательно очарованная личностью Дориана Эндервилля, я захотела узнать о нем как можно больше и расспросить мою подругу также о членах его семьи. На следующий день, после того как Дориан показал и подарил нам свои рисунки мы с Фанни предприняли пешую прогулку на Стрэнде, желая с приятностью для себя потратить карманные деньги, которыми нас снабдили любящие родственники и эта прогулка предоставила благоприятную возможность для нашего доверительного разговора. Однако сначала мы зашли в книжную лавку мистера Нортона узнать, какие поступили к нему новинки. Владелец лавки из почтения к лорду Лэндону лично встретил и обслужил нас, охотно показывая свой товар и расхваливая его достоинства. Фанни выбрала длинный роман госпожи Энн Рэдклиф «Удольфские тайны» - моя подруга любила рассказы о таинственных происшествиях, привидениях, разбойниках и несчастных влюбленных. Я же выбрала более спокойную книгу сэра Вальтера Скотта «Сент-Ронанские воды», не подозревая в своем счастливом неведении, что моя дальнейшая жизнь будет отчасти напоминать судьбу главных героинь выбранных нами книг – Эмилии Сент-Обер и Клары Моубрей.

Мистер Нортон аккуратно упаковал наши покупки в плотную бумагу и мы, довольные его любезностью и прекрасным обслуживанием, пошли дальше по Стрэнду, направляясь в галантерейный магазин выбрать себе кружево к своим новым платьям. Тут я улучила момент, чтобы задать Фанни давно мучающий меня вопрос.

- Фанни, ты никогда не говорила мне, что твой кузен Дориан женат. Возможно, он помолвлен с какой-нибудь молодой леди? – осторожно спросила я у нее, сама до конца не сознавая какое чувство заставляет меня расспрашивать ее о молодом баронете Эндервилле. Теперь мне казалось невероятным, что Дориан свободен и не связан никакими обязательствами с другой женщиной. Слишком он бросался в глаза, слишком был привлекателен для того, чтобы быть одиноким. Но я стеснялась произнести слово "любовница" и предпочла с помощью вопросов узнать есть ли невеста у моего кумира.

Впрочем, Фанни сама была рада поболтать о своем родственнике.

- Дориан никогда не был женат, хотя неоднократно изъявлял желание жениться, - с готовностью ответила она. – Он был помолвлен с дочерью своего полкового командира Мэри Кронфорд, но она умерла еще до свадьбы от чахотки. Велись переговоры между семьями о его женитьбе на его итальянской кузине Лючии Анунцио, но до помолвки дело по неизвестной мне причине не дошло. Дориан сделал предложение младшей дочери графа Пемброка Маргарет, но спустя несколько месяцев помолвка была расторгнута после разговора наедине с графом и его дочерью. Поскольку помолвка держалась в тайне, ее расторжение не получило широкой огласки.

- Странно, такое впечатление, будто баронета Эндервилля преследует злой рок, и он обречен на одиночество, - заметила я. На меня рассказ Фанни произвел глубокое впечатление, и я искренне пыталась понять, почему необычайно привлекательному молодому баронету Эндервиллю так не везло с женитьбой.

- А я знаю, почему Дориан до сих пор не женат, - засмеялась Фанни.

- Почему? – с любопытством спросила я.

- Потому что его судьба жениться на мне, - самодовольно заявила моя подруга, и с торжеством добавила: - Мне цыганка на Саутуоркской ярмарке нагадала, что я выйду замуж по любви, а люблю я Дориана! И папа говорил, что лучшего зятя, чем Дориан Эндервилль ему не найти, а мама была полностью с ним согласна.

К моему удивлению, я ощутила острую боль в груди от этих слов, хотя перед этим совсем не предполагала, что буду ревновать родственника моей лучшей подруги. Однако я до сих пор еще не осознавала, насколько глубоко пленительный образ Дориана Эндервилля вошел в мое сердце и в мою душу. Разумеется, сам Дориан с высоты своих двадцати восьми лет не был влюблен ни в Фанни, ни в меня, он просто относился к нам с добротой и вниманием, как старший брат относится к младшим сестренкам. Но спустя два года ситуация могла измениться и Фанни серьезно могла заинтересовать его в качестве будущей супруги. Она происходила из более знатного семейства, чем я, имела богатое приданое и красивую, уже сейчас обращающую на себя мужское внимание внешность. На ее стороне также была многолетняя родственная привязанность к ней Дориана. А я ничего не этого не имела, даже определенных перспектив будущего, и продолжала целиком зависеть от милости своего дяди.

После ужина я поднялась в свою спальню и снова принялась рассматривать в зеркале свое лицо, надеясь, что за месяц с ним произошли благотворные изменения, которые могли бы понравиться молодому мужчине. Но увы, оно показалось мне еще более детским, чем раньше. Оплакивая собственное несовершенство и свою несчастливую судьбу, я нырнула в свою постель, натянула до подбородка одеяло, словно некую защиту от всех бед и несчастий и с твердой решимостью подумала, что если мне не суждено стать женой Дориана Эндервилля, то я никогда не выйду замуж и останусь старой девой. «Или он, или никто!» - прошептала я, засыпая, и через минуту погрузилась в объятия Морфея, продолжая видеть влюбленными глазами наивной школьницы дорогой мне мужской образ, который не покинул меня даже на тропе сновидений.

Примечание

Отрывок из англо-шотландской средневековой баллады "Трагедия Дугласов", перевод С. Маршака.

» Глава 8

В тот день с неба хлынул столь сильный ливень, что нечего было думать о прогулке по одному ставшему необычайно популярному месту, которую мы с Фанни запланировали совершить во второй половине дня ближе к вечеру. А к этой поездке я со своей подругой готовилась с особой старательностью. Непостоянная мода неожиданно обратила свой благосклонный взор на маленький Грин-парк и весь высший свет – титулованные аристократы, богачи и изысканные красавицы в вечерних туалетах – снова после длительного перерыва начал непринужденно прогуливаться по дорожкам парка и вести остроумные беседы. Фанни захотела в моем обществе присоединиться к этому блистательному потоку атласа и дорогого шелка и чинно прошествовать по Аллее Королевы Каролины, демонстрируя свою цветущую молодость и новое модное платье, но некстати начавшийся дождь перечеркнул все наши планы. Стоя у окна и глядя на бесконечные потоки дождя стекашие с крыш по стенам соседних домов, я с грустью поняла, что солнечные погожие дни остались позади и теперь нам предстоит пережить немало пасмурных осенних дней и холодных до потери чувствительности зимних ночей. Уже сейчас серая мгла съела все краски дня, и не было никакого желания выходить на улицу и подвергать себя риску быть насквозь промоченным холодной водой, льющейся из низких туч сурового Альбиона. Вечерние сумерки наступили необычайно быстро, окончательно похоронив мою надежду на променад в этот день.

Вздохнув, я накинула себе на плечи пуховую шаль и устроилась поудобнее возле горящего камина в библиотеке лондонского дома моего дяди. Читатель, думаю, тебе тоже было знакомо желание поскорее закончить обучение в школе, или в ином учебном заведении и тем самым начать взрослую жизнь, сулившей исполнение всех заветных желаний. И мало кто из юношей и девушек догадывается, что за розами воображаемых радостей скрываются острые шипы забот, тревог и разочарований будних дней. Я в нетерпеливом предвкушении счастливого будущего прошлым летом завершила обучение в школе Лидброк-Гроув, и при отъезде мало обратила внимания на слова моего друга миссис Леннокс, говорившей мне, что в случае нужды я всегда могу найти в ее доме поддержку и защиту. Казалось невероятным, что девушка в моем положении будет в чем-то нуждаться под покровительством моего великодушного и щедрого дяди Уилсона, но потом мне пришлось узнать на собственном опыте, насколько переменчивой может быть жизнь, а также отношение ко мне окружающих меня людей.

Карета, присланная за мной дядей, привезла меня в его лондонский особняк, расположенный в деловой части Сити. Огромный дом Уилсонов своей мрачностью, тишиной и роскошной обстановкой напоминал пышный мавзолей; неразговорчивые и тщательно вышколенные слуги были ему под стать. Я с некоторой растерянностью осознала, что мне предстоит прожить в этом не слишком приветливом здании если не всю свою жизнь, то часть своей молодости до тех пор пока дядя не найдет мне подходящего мужа. А через несколько дней после моего приезда мою скромную особу заприметил один из знакомых дяди – адвокат Арчибальд Гарднер. Посмеиваясь, дядя поздравил меня с первой победой и сообщил, что я произвела сильное впечатление на его друга, настолько сильное, что тот готов сделать мне предложение руки и сердца. Эта новость привела меня в состояние полной растерянности и даже замешательства, поскольку в моем представлении столь пожилой джентльмен (мистеру Гарднеру было под пятьдесят) уже должен иметь многочисленное семейство и нянчить внуков. По этой причине я сказала дяде, что мистер Гарднер конечно достойный человек, но я не вижу его своим мужем.

- Хорошенько подумай, Эмма, - сказал мне на это дядя. – Да, Арчибальд не очень молод (дяде, перешагнувшему шестидесятилетний рубеж, все мужчины еще не достигшие пятидесяти лет казались чуть ли не юношами, в отличие от меня), но он весьма достойный кандидат на твою руку и кроме солидного состояния имеет годовой доход около десяти тысяч фунтов и всего одну несовершеннолетнюю дочь. Да и я не поскуплюсь на твое приданое, если ты выйдешь замуж за приличного человека.

Я расплакалась и сквозь слезы заявила, что мне не нужно богатство, если сердце не лежит к жениху. Кажется, мои слезы тронули дядю. Ободряюще похлопав меня по руке, он ласково произнес:

- Ну-ну, не нужно так убиваться, крошка, я ведь не жестокосердный тиран! Не хочешь выходить замуж за мистера Гарднера, ну и не надо. Я тебя неволить не стану и позволю выйти замуж по собственному выбору!

Словами не описать, как меня обрадовало это обещание. Я с радостными восклицаниями благодарности бросилась на шею к своему славному родственнику и расцеловала его в обе полные щеки. Он, довольный моей лаской дал мне пять фунтов на мелкие расходы, а после переговорил с претендентом на мою руку. О чем они толковали, я не узнала, но мистер Гарднер перестал появляться в нашем доме. После этого неудачного сватовства я несколько примирилась с особняком Уилсонов, который в первый день моего приезда произвел на меня удручающее впечатление своими мрачными темными комнатами. Но счастливая тем, что нежеланное мне замужество не состоялось, я начала находить приятным свое пребывание в нем, хотя по-прежнему любила светлые, наполненные солнцем помещения.

Наиболее уютным помещением в лондонском доме дяди мне казалась библиотека. Золотые буквы на книжных переплетах за стеклами шкафов ярко блестели, словно приветствия давних друзей и я старалась проводить в ней все свое свободное время. Очень скоро, после двух недель проживания в лондонском Сити я поняла, что скучаю по своей оставленной школе Лидброк-Гроув и школьным подругам. Мой дядя в силу возраста перестал совершать деловые поездки и начал посылать своего сына Джона, при этом он продолжал активно заниматься делами своей фирмы, и его редко можно было застать дома. Я чувствовала себя одинокой и только благодаря приглашениям Фанни могла совершать светские визиты, а также гостить в доме Лэндонов и встречаться со многими интересными людьми, что было для меня большой отрадой. Теперь из-за проливного дождя мне следовало провести целый вечер в полном одиночестве. Кузен Джон находился по делам в Бристоле, а дядя отправился на совещание со своими компаньонами по поводу новых торговых пошлин.

Смирившись с перспективой полного уединения на остаток дождливого дня, я распорядилась, чтобы приставленная ко мне служанка Грейс принесла мне из кухни чашку горячего поссета – напитка из горячего молока, створоженного вином - и начала искать на книжной полке романы Ричардсона, намереваясь провести вечер за интересным чтением. Но мне удалось прочитать всего несколько начальных страниц «Клариссы Гарлоу». С немалым шумом к двери нашего дома подкатила большая карета, входной колокольчик громко звякнул, требуя впустить неожиданных посетителей, и скоро в гостиную вступили Фанни и леди Амелия, показавшиеся мне добрыми ангелами, призванными спасти меня от удручающего одиночества.

- Эмма, собирайся, - оживленно заявила мне после приветствия Фанни. – Противный дождь помешал нашей прогулке, зато мы можем отправиться в театр на приемьеру новой оперы. Мама говорит, что там будет все лучшее общество столицы.

- В театр?! – растерянно произнесла я. – Не знаю, что скажет на это дядя.

- А разве мистер Уилсон не осведомлен о том, что ты собиралась провести этот вечер с Фанни, дорогая Эмма? – спросила леди Амелия.

- Да, осведомлен, - утвердительно кивнула я головой, и нерешительно добавила: - Но представления заканчиваются за полночь, и дяди нет дома, чтобы я спросила у него разрешения.

- Вот как неожиданное затруднение, - задумалась леди Амелия. – Можно ли послать к нему посыльного?

- Дядя не любит, когда его отвлекают в то время важных дел, - печально ответила я ей.

- Эмма, давай попробуем, - заныла Фанни. – Дориан дал нам свою забронированную ложу и так не хочется упускать возможность побывать на самой громкой премьере сезона.

Имя молодого баронета Эндервилля сразу вызвало горячий отклик в моей душе. Возможность увидеть после долгой разлуки героя моих грез даже сделала меня готовой отправиться в театр, не спросив разрешения у дяди, но к счастью мне не пришлось проявить дерзкое своеволие. Приехавший мистер Уилсон сразу появился в гостиной после предложения Фанни, и леди Амелия обратилась к нему с почтительной просьбой отпустить меня с ними на театральное представление. Дяде же льстило, что я поддерживаю знакомство с настоящими родовитыми аристократами и поэтому он с готовностью дал свое разрешение.

- Пусть Эмма едет, - добродушно проговорил он. – А то, она голубушка засиделась в доме. Я стал слишком стар, чтобы сопровождать ее по различным увеселениям.

После этих милостивых слов я с помощью горничных быстро переоделась в вечернее платье и в обществе друзей спустилась вниз. После того как мы уселись в экипаж, карета быстро помчалась по лондонским улицам, поскольку мы уже опаздывали к началу представления. К счастью, дождь уже перестал лить и мы не замочили свои сверкающие одежды, но непогода не отступала. Мелькающие мимо окон столичные здания окутал столь густой туман, что желтый свет зажженных фонарей еле-еле пробивался сквозь его пелену и напоминал на зрачки неведомых животных. Редкие прохожие и ненароком проезжающие рядом кареты казались неясными привидениями, неожиданно появляющимися и столь же быстро исчезающие. Я невольно поежилась. Мы словно очутились в особом призрачном мире, где с нами могло произойти все, что угодно и это ощущение рождало в моей груди некоторую робость. Я быстро оглянулась на моих спутниц, желая проверить, не превратились ли они в бестелесные призраки – чтение многочисленных мистических романов и выслушивание рассказов суеверных служанок дало о себе знать в самый неподходящий момент – но нет, леди Амелия и Фанни продолжали непринужденно разговаривать, гадая, сильно ли мы опоздаем на оперу. Я успокоилась и вновь обратила свой взгляд в окно, тоже желая поскорее достичь конечной цели нашей поездки.

Искусство нашего кучера, виртуозно правившего четверкой лошадей, запряженных в карету Лэндонов, позволило нам прибыть на театральное представление без опоздания. Грум открыл перед леди Амелией дверцы экипажа, и мы поспешно поднялись по ступенькам обширного крыльца Королевского театра Ковент-Гарден в окружении нарядных леди и джентльменов, тоже желающих приобщиться к высокому оперному искусству. Мена поразил контраст между темными пустынными улицами и щедро освещенным огнями театром. Ковент-Гарден был полон шума, движения и голосов наполняющих его зрителей. Роскошный зрительный зал напоминал огромное чрево гигантского сказочного кита, которое могло вместить в себя всех желающих посетить храм Мельпомены и насладиться музыкой Глюка. По дороге мы неоднократно были останавливаемы приветствиями знакомых леди Амелии, но к счастью успели попасть в ложу еще до первого звонка, возвещающим о начале представления.

Лорд Лэндон уже ждал нас в ложе, находясь в обществе одного молодого светловолосого джентльмена, который тут же был мне представлен. К моему разочарованию, это оказался не баронет Эндервилль, хотя незнакомец несколько напоминал его чертами своего лица. Но насколько Дориан сразу расположил к себе мое неопытное девичье сердечко, настолько спутник лорда Лэндона произвел на меня сильное отталкивающее впечатление. Я имела сомнительное удовольствие познакомиться с кузеном Дориана Николасом Эндервиллем, и если бы знала заранее, к каким неприятным последствиям может привести это знакомство, то постаралась бы избежать его всеми своими силами. Николас тоже был красив, пожалуй даже красивее Дориана, но от его холодного, пронизывающего откровенным презрением взгляда мне тут же хотелось убежать и спрятаться куда-нибудь подальше. Зная по рассказам Фанни, что Николас служил в драгунском полку в чине лейтенанта, я ожидала увидеть его в военной форме при первой встрече, но кузен Дориана был в штатском, из чего я заключила, что он оставил службу в армии. Это показалось мне странным, поскольку Николас Эндервилль не имел собственных средств к существованию и только военная служба обеспечивала ему жизнь, достойную джентльмена.

Мы с Фанни проследовали на передние места ложи за леди Амелией, и уселись по обе ее стороны. Мою подругу тут же окружили обожающие ее поклонники – сыновья и племянники светских знакомых ее родителей, и Фанни довольно благосклонно принимала знаки их внимания, ничего определенного им не обещая. Я скромно держалась в тени, предоставляя ей пожинать все плоды своего триумфа.

Спустя несколько минут погасли все свечи за пределами сцены и представление началось. Театральное действо настолько захватило мое внимание, что скоро я вся обратилась в зрение и слух, позабыв о Николасе Эндервилле. Давали оперу Кристофа Глюка «Орфей и Эвридика» и эта музыкальная история о любви, которая оказалась сильнее смерти полностью заворожила меня. Слезы выступили у меня на глазах, когда театральный Орфей спел свою трогательную песню о любви к умершей жене, умоляя преградивших ему путь фурий пропустить его к ней в обитель мертвых - мрачный Аид, куда никогда не заглядывало солнце. И мне легко было представить на месте главного героя Дориана. Я ни на минуту не сомневалась, что он тоже преодолел бы все преграды на пути к любимой женщине, и сила его чувства победила бы всех демонов, как их победила безмерно волнующая сердце и душу прекрасная любовная песнь Орфея.

Оперная постановка, не смотря на свою большую продолжительность, понравилась не только мне, но и остальным слушателям. Впрочем, аплодировали только мужчины, а благовоспитанные леди не могли себе позволить шумного проявления чувств в публичном месте. Они только очаровательно улыбались и одобрительно перешептывались между собой, вдохновляя таким сдержанным проявлением эмоций своих спутников на новые аплодисменты и цветы певцам. По моим наблюдениям, один Николас Эндервилль остался безучасным среди всеобщего восторга. Божественная музыка Глюка не растопила лед его сердца, и со мною он по-прежнему держался чрезвычайно холодно, плохо скрывая свое ко мне пренебрежение. И я невольно задалась вопросом, почему кузен Дориана столь дурно стал ко мне относиться с самого начала нашего знакомства, если он совсем меня не знает.

Довольные представлением мы разъехались по своим домам, предварительно договорившись о том, чтобы снова посетить оперный театр при удобном случае. Но впечатления прошедшего вечера не отпускали меня и, когда я на следующий день нанесла ответный визит Фанни, то задала ей следующий вопрос:

- Фанни, ответь мне, пожалуйста, не обидела ли я ненароком твоего кузена Николаса Эндервилля? Он был со мной так неприветлив, что я начинаю думать о своей невольной оплошности по отношению к нему.

Лицо Фанни тут же приняло несчастный вид, до того ей было неудобно признаться мне в чем причина отвратительного поведения ее дальнего родственника.

- Боюсь, Эмма, что в пережитых тобою неприятных минутах виновата я, - тихо ответила она мне.

- Ты?!! – искренне изумилась я. – Бог мой, Фанни, причем тут ты?

- Видишь ли я ненароком сказала при Николасе, что жалею о том, что родители не оставили не оставили тебе хорошего состояния в наследство и ты вынуждена во всем зависеть от твоего дяди-коммерсанта. А Николас проявляет интерес только к богатым наследницам. Его выгнали из армии после какого-то скандала, и поправить свои финансовые дела он может только с помощью выгодной женитьбы, - явно смущаясь, объяснила положение дел Фанни.

С моей души словно камень свалился, когда выяснилось, что мне не в чем себя упрекнуть.

- Фанни, ты совершенно правильно сделала, сказав, что я являюсь приживалкой в доме моего дяди, - ласково сказала я подруге. – Гораздо хуже было бы, если такой меркантильный человек как Николас Эндервилль, начал за мною ухаживать, предполагая у меня богатое приданное. А так ты вовремя избавила нас от неприятного недоразумения.

- Тогда я рада, что сообщила правду Николасу, - облегченно перевела свой дух моя подруга. – Я заметила, что он не понравился тебе также, как ты не понравилась ему.

- В моей неприязни свою роль сыграло еще разочарование. Я надеялась увидеть вместо Николаса Дориана, - опустив глаза и застенчиво комкая платочек, призналась я Фанни. Полуоткрыть свои настоящие чувства к баронету Эндервиллю оказалось для меня сложнее, чем говорить о его нелюбезном кузене.

- К сожалению, Дориана отвлекли дела, - вздохнула Фанни. – Но он пообещал, что в следующее воскресенье обязательно у нас будет… О, какая я забывчивая, Эмма! – вдруг хлопнула она себя по лбу. – Самое важное тебе не сказала – мои родители устраивают в это воскресенье первый бал в мою честь и ты в числе первых приглашенных!

- Я рада! – в восторге захлопала я в ладоши, действительно радуясь за Фанни, в честь которой съедутся все важные гости Лэндонов и тому, что наконец увижу Дориана Эндервилля, обещавшего своей маленькой кузине открыть в паре с нею бал.

- А я-то как рада, - рассмеялась в ответ Фанни и мы дружно обнялись.

Я и Фанни в тот момент чувствовали себя самыми счастливыми девушками на свете, несмотря на то, что за окном снова начался несносный дождь. Жизнь нам улыбалась, и исполнение заветных желаний казалось таким близким. Леди Амелия скоро присоединилась к нам в гостиной, и мы с нею оживленно обсудили, у каких известных столичнх модисток нам следует шить новые бальные платья, а также выбор украшений, приличестующих юным дебютанткам. Зная изысканный вкус матери Фанни, я была уверена, что на балу мы будем выглядеть безупречно, и с еще большим нетерпением начала ожидать званый танцевальный вечер в особняке Лэндонов.