Гувернантка из Лидброк-Гроув

» Глава 9

Модистки модного магазина одежды, принадлежавшего мадам Бертен потрудились на славу и в день бала наши новые платья доставили в дом Лэндонов точно в срок расторопные посыльные. Горничные помогли одеться в обновку мне и Фанни, и мы замерли, восхищенно разглядывая друг друга. Нам показалось, что еще никогда у нас не было столь нереально красивой одежды, делающей нас похожими на сказочных фей из некоей волшебной страны. Теперь взгляд в зеркало не разочаровывал меня, а радовал. Талантливые мастерицы с помощью особого кроя воздушных кружев, муслина и шелка умело подчеркнули все достоинства наших фигур, придали дополнительную элегантность и изящество облику. Особенно прекрасной выглядела Фанни. Кружевное платье, расшитое крохотными бриллиантами на белых атласных бантиках придавало ей вид настоящей принцессы; модная прическа с мелкими кудряшками в сочетании с фамильными драгоценностями Лэндонов делала ее самой очаровательной дебютанткой светского сезона. Я хоть и оказалась в тени ее красоты, но тоже выглядела достойно в элегантном светло-зеленом шелковом платье и с изящно уложенными в высокую прическу волосами. Дядя подарил мне на совершеннолетие прекрасную золотую парюру с жемчугом, которую доставили на его заказ из Франции. Небольшая диадема, ожерелье и серьги, выполненные в едином стиле, позволяли мне не краснеть даже среди самых богатых наследниц лондонских аристократов, чьи наряды стоили целого состояния. Но все же смутные сомнения в том, что я буду своей в кругу блестящих знакомых Лэндонов не оставили меня до конца, и мне мнилось, что я весь вечер просижу у стенки из-за отсутствия кавалеров. На этот раз все обстояло очень серьезно с признанием нас в светском кругу столицы, это были не домашние посиделки с ближайшими родственниками и знакомыми, куда часто допускали несовершеннолетних членов семьи. А вот Фанни была полностью уверена в себе и во мне.

- Эмма, ты так прелестна, что разобьешь не одно мужское сердце. Все будет хорошо! – подбадривающе сказала она мне в ответ на мою неуверенность. Мы рассмеялись от избытка радостных чувств, затем скрестили свои пальцы на удачу, как это делали в Лидброк-Гроув, когда нам предстоял особенно трудный экзамен. И, как только напольные часы в холле начали бить девять часов вечера, отправились навстречу своему будущему, которое, по уверению Фанни, должно представлять собою сплошное счастье с любимым мужем. Путь к нему должен был усыпан даже не розами с шипами, а благоухающими мягкими лепестками. А пока Фанни и я шли по красной ковровой дорожке, ведущей нас в блистательный мир лондонского света.

Когда мы подошли к заветным двустворчатым дверям, лакеи в парадных ливреях открыли их нам с двух сторон и на нас хлынул непривычно яркий поток света, исходяший от тысячи зажженных одновременно толстых свечей.

Бальная зала, полная народу, напоминала мне некоего великана, который раньше спал в полумраке и в тишине, а теперь с зажженными хрустальными люстрами и золотыми светильниками на стенах поднялся во весь рост, приветствуя гостей. На хорах оркестр играл веселую музыку, создающую приподнятое настроение и вызывающую желание пуститься в пляс. Этому званому вечеру предшествовали многочасовые тщательные приготовления, и успех был налицо. С наступлением темноты особняк Лэндонов со стороны парадного фасада оказался полностью освещен. Просторная веранда превратилась в оранжерею: ее украсили новыми решетками для вьющихся растений, подогрели и наполнили оранжерейными цветами по баснословной цене. Весь дом был так причудливо оформлен, что невозможно было определить, куда же вы попали. Фойе казалось мне раем, лестница с мраморными статуями античных богинь – страною фей, коридоры – гротами, утопающими в папоротниках… Бал проходил на первом и втором этажах, сам же дом казался бескрайним. Лорд Лэндон и леди Амелия на правах хозяев приветствовали своих знакомых возле парадной лестницы, а они все прибывали и прибывали. Балы в особняке Лэндонов, поставленные на широкую ногу, были чрезвычайно популярны среди столичной знати. Никто из гостей, как я впоследствии узнала, не отказался вновь испытать гостеприимное радушие родителей Фанни, и именно здесь приглашенные родственники и знакомые Лэндонов чувствовали себя особенно уютно и легко.

Возле леди Амелии я увидела брата Фанни и баронета Эндервилля, который пришел на званый вечер в сопровождении своего кузена Николаса. Мое сердце вздрогнуло, стоило мне увидеть Дориана. Он показался мне таким красивым, таким желанным!!! И неужели это только мне кажется, что он удивительно красив?!! Но нет, я доверяла своему сердцу, которое каждый раз замирало при виде его. Если не доверять своему сердцу, то чему тогда можно доверять?!!

Чтобы скрыть бурю эмоций, охватившую меня при виде любимого, я поспешила опустить глаза вниз и последовала за Фанни, которая с улыбкой девичьей невинности приближалась к своим родителям. Лорд Лэндон и леди Амелия с родительской гордостью посмотрели на свою дочь, а гости встретили виновницу торжества приветственными аплодисментами после небольшой речи ее родителя.

Торжественная часть вечера в виде чествования Фанни подошла к концу, и начался собственно бал. Оркестр заиграл увертюру к первому танцу бала – кадрили. Мою подругу тут же начали приглашать окружившие ее поклонники, но она всем им отказывала, помня об обещании баронета Эндервилля открыть с нею бал. Дориан, улыбаясь, в самом деле принялся продвигаться к ней через плотную стену ее обожателей, а я, не отрываясь, смотрела прямо на него. Наверное, мой взгляд помимо моей воли был уж слишком прямолинейным и упорным, если шаги молодого баронета Эндервилля невольно замедлились и он, не выдержав, оглянулся на меня.

Сначала Дориан меня не узнал. Легкое недоумение отразилось на его лице, он мучительно пытался и не мог вспомнить, кого же я ему напоминаю. Я же снова поспешно опустила вниз глаза, сообразив, что не слишком прилично для юной дебютантки откровенно рассматривать мужчину на балу, да и в другом общественном месте. Отчаявшись вспомнить меня без посторонней помощи, Дориан обернулся к моей подруге и негромко сказал:

- Милая Фанни, представь меня своей спутнице. Это одна из твоих французских кузин?

Фанни в ответ сначала рассмеялась, и ее смех в который раз напомнил мне звон серебряного колокольчика. Я же стояла не жива ни мертва от опасения, что Дориан сочтет меня не достойной своего общества, как и его кузен Николас Эндервилль, поскольку я не принадлежала к их кругу. Шаловливая Фанни продлила мою пытку, решив развлечься в этой ситуации.

- Нет, нет, Дориан, ты должен сам догадаться, кто моя подруга, - кокетливо проговорила она. Я же от тайного волнения потеряла способность говорить в эту минуту, когда решалась моя судьба.

- Дорогой Дориан, ты уже встречал эту милую девушку в нашем доме, - мягко напомнила Дориану леди Амелия, желая ему помочь справиться с затруднением. Лорд Лэндон в это время говорил со знакомым ему генералом и от его внимания ускользнул наш разговор.

- Правда? – недоверчиво протянул Дориан, продолжая рассматривать меня. К моей тайной радости в его взгляде, устремленном на меня, отчетливо читалось восхищение. – Я бы запомнил ее, случись мне встретиться с нею у вас, леди Амелия.

- Дориан, это мисс Линн, племянница некоего коммерсанта Уилсона, - несколько нетерпеливо вставил свое слово его кузен Николас, которого уже начала раздражать пустая болтовня родственников. – Насколько я помню, она училась вместе с Фанни в школе Лидброк-Гроув.

- А-а, Эмма!!! – хлопнул себе по лбу Дориан, наконец-то вспомнив мою особу. Он посмотрел на меня с еще большим восхищением и сказал своим низким, бесподобно бархатным голосом, начисто забыв о своем обещании танцевать первый танец с Фанни. – Удивительно, как я мог предать вас забвению, мисс Линн. Позвольте пригласить вас на этот танец. Надеюсь, вы не настолько обиделись на меня за мою забывчивость, чтобы ответить мне отказом.

Фанни обиженно надула свои губки, недовольная тем, что ее любимый кузен отдал мне предпочтение, однако я в первый раз не обратила никакого внимания на ее переживания. Удивленная, потрясенная, сверх всякой меры обрадованная тем, что герой моих грез сделал меня своей избранницей, - пусть даже на время одного танца - я, как в счастливом сне протянула ему свою руку. Дориан легко повел меня, покорную его воле в круг танцующих, и я ступала рядом с ним по тщательно протертому паркету осторожно, ,словно по битому стеклу, очень опасаясь допустить какой-нибудь промах на его глазах. Бестактность своего кузена во избежание пересудов пришлось заглаживать Николасу. Он пригласил на кадриль Фанни, и наша пара образовала вместе с ними каре.

Мы танцевали в пределах своего квадрата, обмениваясь партнерами и живой темп танца расшевелил прежде замкнутого Николаса Эндервилля и обиженную пренебрежением Дориана Фанни. Они оживились, развеселились, и кадриль закончилась для меня более приятно, чем началась, поскольку меня мучило смутное чувство вины перед Фанни, которая перед балом возлагала большие надежды на своего родственника-баронета. Но Дориан не желал меня отпускать и настоял также на том, чтобы я танцевала с ним вальс. Во время вальса мы получили возможность говорить друг с другом и Дориан, спохватившись, озабоченно спросил у меня:

- Эмма, я не нарушил ваши планы? Пожалуй, я был слишком настойчив, и вам не оставалось ничего другого как принять мое приглашение на танец. А вам было бы желательно иметь в качестве партнеров другие лица.

Я залилась румянцем, поскольку совсем не думала о других партнерах для танцев, кроме него, однако ни за что не могла в этом признаться и тихо ответила:

- Нет, сэр Дориан, я никем не была ангажирована. Вы первый, кто оказал мне эту честь.

- Приятно это слышать, то, что я ваш первый партнер, мисс Линн, - сказал Дориан, улыбаясь. Выражение его ласковых глаз говорило о том, что его слова были совершенно искренни. Его глаза, унаследованные от матери-итальянки, имели темный цвет, но от них исходило такое тепло, такая доброта, что они всегда казались мне светлыми. Я просто млела, глядя в них, и с трудом принуждала себя хранить самообладание. Но необычайно трудно иметь трезвую голову и холодный расчет, если жизнь стала напоминать ожившую мечту.

- Хотелось бы мне прочитать, что вы напишите в своем дневнике об этом вечере, - продолжал тем временем Дориан нашу непринужденную светскую беседу. – Ведь если я ваш первый партнер, то должен занимать в повествовании довольно важную роль.

- О, я не веду дневников! – воскликнула я, испугавшись, что он когда-нибудь прочитает все мои сердечные откровения на его счет. И это притом, что мои душевные излияния в дневнике не только не могли его чем-то задеть, но даже польстить, поскольку я всегда отзывалась о нем в восторженном тоне. Однако я еще не была готова быть полностью с ним откровенной.

- Все юные леди ведут дневники, - не поверил моим словам баронет Эндервилль, но заметив мое смущение, нежно добавил: - Не бойтесь, Эмма, я не буду пытаться узнавать ваши маленькие тайны. Мне достаточно посмотреть в ваши глаза, увидеть вашу улыбку, пронаблюдать за изящными движениями ваших рук, чтобы понять ваши чувства!

В эту минуту между нами словно протянулась невидимая ниточка, которая навсегда крепко связала и держала нас вместе, где бы мы не находились. Но в ту минуту, среди шумного бала я от волнения еле ощутила ее, поскольку на нас смотрели сотни глаз. Дориан тоже почувствовал, что пора отдать дань приличиям и неохотно повел меня к леди Амелии. Я шла, опасаясь увидеть укоризненные глаза Фанни, которой точно не могло понравиться то, что я увела от нее кавалера. Однако во время вальса родители проворно представили ей молодого виконта Уильяма Деверо, на которого уже имели виды как на будущего зятя и молодые люди с первого взгляда понравились друг другу. Что и говорить, Уильям Деверо был удивительно хорош собою. Высокий, статный, рыжеволосый, с красивыми правильными чертами лица он заслужил всеобщее одобрение своим похвальным характером настоящего джентльмена и восхищение его красотой. Моя подруга оживленно разговаривала с новым знакомым, начисто забыв о баронете Эндервилле. Буланже она пошла танцевать вместе с виконтом, я же присела на стул отдохнуть от танцев. Дориан взял с подноса у лакея по бокалу дорогого шампанского для себя и меня, но нам не удалось снова поговорить друг с другом. Лорд Лэндон подвел ко мне своего знакомого, который пожелал быть мне представленным, и я была вынуждена принять его приглашение на котильон.

К моему удивлению, я имела на балу больший успех, чем Фанни, в честь которой давался этот бал, хотя накануне ожидала обратного. Но много совершенно незнакомых мне мужчин и юношей пожелали быть мне представленными и я ни разу не осталась без кавалера на танцах. Даже Николас Эндервилль бросил заинтересованный взгляд в мою сторону, в то время как был занят очередной богатой наследницей, на которой планировал жениться. Такое всеобщее внимание к моей скромной персоне я приписала тому, что в отличие от Фанни, которая любила поговорить, я умела внимательно слушать своего собеседника, а это очень льстило мужскому самолюбию. Но отвечая терпеливыми улыбками на все словесные излияния своих партнеров, в душе я мечтала снова танцевать с Дорианом, и это мне удалось только под конец бала.

Время котильонов прошло, оркестр заиграл контрданс «Сэр Роджер Каверли» и вереница молодых леди, желающих танцевать, снова выстроилась напротив своих партнеров. Для меня снова настали моменты упоительного счастья, когда моей руки касалась рука любимого мужчины, и тогда я окончательно поверила, что превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Под утро, засыпая в спальне Фанни, я продолжала слышать в душе звуки воображаемой бальной музыки, и жизнь представала в радужном свете, как предсказывала Фанни.

Утром Фанни оживленно говорила только о новом предмете своего обожания – молодом виконте Деверо, ничуть не вспоминая Дориана, и это меня откровенно радовало. Любовное соперничество не грозило разбить нашу дружбу, больше Фанни не говорила о своей влюбленности в Дориана, а всецело отдалась новому сердечному увлечению. Сам Дориан при встречах со мной в доме Лэндонов оказывал мне явные знаки внимания, и постепенно я начала мечтать уже о дне, когда он сделает мне предложение руки и сердца. Однако вопреки своему намерению остаться в Лондоне до конца сезона, баронет Эндервилль уехал в начале весны к своему полковому другу, который просил его о содействии в деле чести. Всеведущая Фанни сама толком не знала в чем дело, и только потом мне стало известно, что дело касалось легкомысленной сестры этого друга, тайно сбежавшей из дома с неподходящим претендентом на ее руку. Дориан согласился помогать другу в поисках его сбежавшей сестры, и это послужило причиной его поспешного отъезда. К счастью, они успели вовремя ее найти в Шотландии еще до того как она успела стать женой обольстившего ее негодяя и благополучно вернуть ее домой, чем спасли ее репутацию.

Тем временем в газете «Таймс» было объявлено о помолвке Фанни с молодым виконтом Уильямом Деверо, да и я получила предложение от сорокалетнего полковника Грегори Перри, владельца обширного поместья в Дербишире. Но горячая любовь к Дориану Эндервиллю заставила меня, не раздумывая сказать «нет» очередному искателю моей руки и ждать приезда Дориана.

Фанни и виконту Деверо так не терпелось связать себя узами брака и соединить свои судьбы, что свадьбу было решено играть сразу после заключения брачного контракта. К моему великому сожалению я не могла присутствовать на этом торжестве, поскольку мне пришлось уехать вместе с дядей и кузеном в графство Сомерсет. Дядю замучила подагра, и лучшие лондонские доктора почти единогласно предписали ему отправиться в Бат на лечебные воды. Горячими источниками Бат был обязан своему расположению, поскольку находился в жерле спящего вулкана. Вулкан потух много тысячелетий назад, но он до сих пор продолжал испускать тепло, благодаря которому больные подагрой и ревматизмом могли получить облегчение, а то и исцеление от своих болезней. И вот, в начале лета я очутилась на самом знаменитом английском курорте, не слишком этого желая, но покоряясь выполнению долга послушной племянницы, и могла узнать, как прошла свадьба Фанни только из ее писем и писем леди Амелии.

Мы поселились в гостинице «Голова Сарацина» на Палтни-стрит, возобновили батские знакомства и на следующий день дядя начал лечиться ваннами. А мы с Джоном принялись осматривать город, после того как выпили по стакану минеральной воды в Галерее-бювет.

С первого взгляда сильно озелененный, расположенный на реке Эйвон Бат покорил мое сердце. Столько прекрасных особняков в георгианском стиле я видела только в Лондоне, но не в пример столице они были более изящными, небольшими и светлыми, что придавало им дополнительный уют. Но особенно поразил меня «Королевский полумесяц» - выгнутая дугой улица из тридцати домов, которые оказались объединенными в одно здание. А еще батские знакомые дяди очень хвалили парк Прайори. Кроме прекрасного ландшафтного сада в нем находись еще множество интересных особенностей, включая готический храм, грот миссис Аллен и извилистое озеро. Я загорелась желанием посмотреть эти места, и кузен Джон пообещал свозить меня в парк Прайори.

Дядя уже через три дня почувствовал заметное облегчение от лечения ваннами, и это привело его в хорошее расположение духа. Джону он подарил новый кабриолет с сильной молодой лошадью, а мне верхового породистого скакуна, да еще обещал приобрести новый рояль, зная, как я люблю музицировать на этом инструменте. Ради того, чтобы покрасоваться на подаренном мне коне я заказала себе у местной модистки новую амазонку и щедрая оплата привела к тому, что одежду для верховой езды пошили мне быстро, за два дня. Портниха мне смастерила черный верх как мужской камзол, только чуть укороченного вида, и зеленую, так называемую «фишстасковского» оттенка широкую юбку без кринолина. Модная черная шляпка с зелеными страусовыми перьями придавала мне столь лихой и задорный вид, что дядя умиленно назвал меня «маленькой леди-разбойницей».

- Ах, если бы моя сестрица Кора дожила до этого дня, и увидела, какой красавицей стала ее дочурка, - с сожалением сказал он, горестно при этом вздыхая.

Мне самой нравилось, как я выгляжу в новой амазонке. Это была к тому же очень удобная вещь – в амазонке можно не только скакать на коне, но и совершать пешие прогулки и даже наносить дневные визиты. Полная нетерпения я хотела уже показаться батским знакомым в новом наряде в порыве детской непосредственности, но тут кузен Джон предложил мне совершить прогулку в парк Прайори, что показалось мне еще лучшим вариантом провести этот день.

Предусмотрительный дядя быстро посмотрел на барометр, висевший на стене гостиной тех гостиничных апартаментов, в которых мы остановились, и довольным тоном сказал:

- Стрелка указывает на ясный день. Езжайте, дети мои, гуляйте, только не забудьте вовремя приехать к ужину.

- Непременно, папа, - с почтительным поклоном ответил отцу Джон.

Я тут же подала руку Джону и спустилась с ним вниз, где у крыльца нас уже ожидал готовый к дороге кабриолет с запряженной лошадью гнедой масти. Экипаж быстрее ветра помчался по Палтни-стрит, и при этом я не ощутила никаких резких толчков, из чего заключила, что новый кабриолет моего двоюродного брата очень качественная вещь.

Скоро мы имели удовольствие любоваться из возвышенного места парка Прайори великолепным видом города Бата. После осмотра достопримечательностей мы погуляли с Джоном по лесным дорожкам, а затем присели отдохнуть в одной из каменных беседок парка. Я принялась разбирать собранные летние цветы, составляя из них красивый букет, а Джон некоторое время в полном молчании наблюдал за моими руками.

- Я люблю тебя, Эмма! – наконец тихо сказал он, поднимая голову и застенчиво глядя на меня своими голубыми глазами.

- И я тебя, Джон, - ласково ответила я, не прекращая своего занятия.

Мои слова приободрили Джона и помогли ему справиться с его вечной нерешительностью. И он, чуть заикаясь, но справляясь со своим речевым недостатком, произнес:

- Милая Эмма, я спросил разрешения у папы… пап-па мне разрешил… словом, я прошу тебя стать моей женой.

Я до того растерялась от этого неожиданного предложения, ставящего меня в очень неловкое положение, что все цветы выпали из моих рук. Я было наклонилась за ними, подняла несколько цветков, в отчаянии выронила их снова и пробормотала:

- Джон, это невозможно. Ты же для меня брат.

- Молодым людям, находящимся в двоюродном родстве можно вступать в брак, - напомнил мне кузен и снова умоляюще посмотрел на меня: - Эмма, я знаю, что не очень красив, но обещаю сделать все, чтобы ты была счастлива, чтобы ты полюбила меня.

Трудно было ответить отказом на это благородное предложение моего доброго кузена, но я вспомнила лицо Дориана Эндервилля, его горящий от восхищения взгляд, с которым он имел обыкновение смотреть на меня и поспешно проговорила:

- Увы, Джон, я люблю другого джентльмена.

После этого признания Джон поник и еле слышно пробормотал:

- Если так, тогда конечно ты вправе отказать мне.

Потом между нами вроде снова воцарилось согласие, но сердцем я чувствовала, что уже ничего не будет как прежде. В подавленном состоянии мы вернулись в гостиницу «Голова Сарацина». Но дядя ожидал нас увидеть совершенно в другом настроении. Ликующе протянув к нам руки, едва мы с Джоном вступили на порог, он прочувствованно сказал:

- Дайте мне обнять вас, дети мои, и поздравить! Давно у меня не было столь счастливого дня. Я мечтал, дорогая крошка, назвать тебя не только племянницей, но и дочерью, и вот моя мечта сбылась! Стоило, ой как стоило пережить все невзгоды, чтобы теперь испытать безграничную радость этого знаменательного для нашей семьи дня.

- Папа, Эмма отказала мне, - сказал Джон, смущенно глядя на отца.

- Как отказала, почему отказала? - вид у дяди сделался крайне изумленный и ошеломленный.

- Она полюбила другого молодого человека, - рискнул произнести мой кузен.

- Другого!!! – вскричал дядя, и изумление на его лице сменилось гневом. – А мы, значит, недостаточно хороши для нее, если она нами пренебрегает!

- Это не так, дядя, - сумела выдавить я из себя. – Я люблю Джона, но люблю как брата. Питая любовное чувство к другому джентльмену, я буду плохой для него женой. Джон заслуживает лучшего.

Но мои доводы ничуть не подействовали на дядю.

- Неблагодарная! Вот так-то ты отплатила мне за мою доброту и благодеяния! – загремел он, и показал указательным пальцем на дверь. – Не хочу тебя больше видеть! Если твои знатные друзья и обожатели значат для тебя больше, чем родственники-торговцы, то отправляйся к ним и покинь мой дом.

- Дядя, неужели вы в самом деле выгоняете меня?! – спросила я, ошеломленная тем неудержимым гневом, который охватил моего прежде доброго и щедрого родственника.

- Папп-па, так нельзя. Эмма ни в чем не виновата, - произнес не менее потрясенный, чем я решением своего отца сказал Джон.

Я с молчаливой благодарностью посмотрела на моего кузена. Он, вопреки тому, что сделался отвергнутым женихом, продолжал вести себя по отношению ко мне крайне великодушно и благородно. На минуту я пожалела, что влюбилась не в него, поскольку такое золотое сердце, какое было у Джона Уилсона, встречалось крайне редко даже среди лучших представителей человеческого рода. Чуткий, верный любящий – о таком муже можно было только мечтать.

Но заступничество Джона не помогло. Дядя оказался столь обижен моим пренебрежением его сыном, что не пожелал слушать его защитную речь дальше, и приказал горничной собрать столько моих вещей, сколько я могла унести в руке. Заливаясь слезами, я взяла небольшой саквояж и вышла из гостиницы «Голова Сарацина». Так печалилась и горевала грешница Ева, покидая райские кущи и направляясь в бесплодную пустыню. Моя голова была словно в тумане от горя, я еле разбирала куда иду. Джон догнал меня по дороге и вручил кошелек с деньгами на неотложные расходы.

- Лэндоны приютят тебя на первых порах, кузина, а там папа сменит свой гнев на милость и простит тебя. Я постараюсь, чтобы это произошло как можно скорее, - с сочувствием глядя на меня, сказал Джон и тяжело вздохнул: - Это я виноват. Мне нужно было сначала осведомиться о твоих чувствах, а потом уже разговаривать с папой.

Кузен выглядел столь несчастным, что я поняла - он больше был огорчен моим изгнанием из дома Уилсонов, чем моим отказом.

- Джон, я ни в чем тебя не виню! И никогда не забуду того, что ты для меня сделал и как ты защищал меня! – с чувством произнесла я и порывисто обняла своего двоюродного брата. Щеки Джона заметно порозовели от удовольствия, и он с улыбкой сказал:

- Все будет хорошо, милая Эмма. Бог не оставит тебя в беде! – после чего проводил меня на почтовую станцию Чип-стрит. Она распологалась вблизи лондонской и оксфордской больших дорог и по этой причине там часто останавливались пассажирские дилижансы, которые следовали в нужном мне направлении. Джон посадил меня в полупустую пассажирскую карету и долго смотрел мне вслед. Я махала ему на прощание платочком, пока он не скрылся из виду, затем забилась в угол кареты и снова залилась слезами. Оплакивала я резкую перемену в своей судьбе, разрыв с дядей и крушение своих иллюзий. До последнего дня пребывания в Бате я надеялась, что Дориан как рыцарь в сверкающих доспехах приедет за мной и увезет в свой замок. Но он не прислал даже весточки о себе, отчего мне начало казаться, что я ошиблась, полагая, будто он влюблен в меня. Будь Дориан влюблен, он обязательно нашел бы способ связаться со мной. Но его безразличие и гнев дяди омрачили мою жизнь, словно в ярко освещенной комнате с любящими меня родственниками и преданными друзьями внезапно потухли свечи и она погрузилась в тьму, полную зловещих теней и пугающих призраков. Будущее покрылось для меня мраком неизвестности, и я не знала, как примут меня Лэндоны. Все в моем мире перевернулось с ног до головы.

» Глава 10

В Лондон я приехала к ночи, едва часы на городской башне пробили одиннадцать часов. На темных улицах стали появляться странные личности, напоминающие пугающих черных призраков, и мне при взгляде на них не верилось, что у этих людей имелись добрые намерения. Одинокой девушке в моем положении легко было стать их добычей, и я затрепетала от страха при мысли, что мне придется столкнуться с ними лицом к лицу. На мое счастье кучер дилижанса оказался добрым человеком. Он согласился по моей просьбе, изложенной довольно робким голоском остановиться прямо перед парадным въездом городского особняка моих столичных друзей, и я успела добежать до больших двустворчатых дверей особняка, прежде чем кто-либо из уличных незнакомцев мог приблизиться ко мне.

Лэндоны уже собирались ложиться спать, но мой неурочный визит заставил их сразу отказаться от этого намерения и они оказали мне то сердечное гостеприимство, в котором я отчаянно нуждалась после горестного разрыва с дядей.

Сэр Джордж и леди Амелия усадили меня в гостиной и, после того как я подкрепилась горячим чаем с гренками начали недоуменно расспрашивать, что побудило столь юную девицу как я отправиться из Бата в дальнюю дорогу без надежного сопровождающего. В ответ я залилась слезами и без утайки рассказала родителям Фанни историю неудачного сватовства ко мне моего кузена и моего последующего изгнания из дома дядей. К моему немалому облегчению они приняли мою сторону.

- Это самое настоящее тиранство – заставлять юную, не знающую жизни девушку выходить замуж против ее воли, не считаясь с ее чувствами! – возмутился сэр Джордж и пообещал: - Я подниму этот вопрос в парламенте, поскольку подобное принуждение родственников, применяемое к слабым девицам, не согласуется с моралью добрых христиан и устоявшиеся законы этого рода нужно менять.

Но я не хотела, чтобы мои непростые отношения с родственниками стали достоянием публичной гласности и начала просить отца Фании никому о них не говорить. Видя, как я расстроена, лорд Лэндон пообещал молчать, а леди Амелия успокаивающе сказала мне:

- Ложись спать, дорогая Эмма. Я уверена, что утром мы обязательно найдем выход из вашего затруднительного положения, и возможно ваш дядя уже раскаялся в своей жестокости и послал вдогонку за вами посыльного.

Однако мой дядя не думал признавать свою ошибку и свое несправедливое ко мне отношение. Ни на следующий день, ни через неделю никто из Бата не приехал за мной от его имени. Не прекращающий гнев увеличил дяди чувство моего горя, причиненное жестокой ссорой с ним, а также тревогу за мое будущее, лишенное его покровительства. Фанни не было в то время в Лондоне, - она вместе со своим молодым мужем Уильямом Деверо совершала свадебную поездку по Франции и Италии, - и ее дружеское участие не служило мне поддержкой в это тяжелое для меня время. Видя мои слезы и переживания, лорд Лэндон написал брату моей матери письмо, в котором указал моему родственнику на предосудительность его поведения. Но, похоже, это письмо еще больше рассердило дядю. Как все авторитарные люди дядя не выносил, когда критиковали его поведение, и в своем ответном письме он резко заявил, что снимает с себя всякую ответственность за меня и не желает больше ничего слышать ни обо мне, ни о моей судьбе.

Когда окончательно стало ясно, что о моем примирении с дядей не может быть речи стал вопрос, как мне жить дальше без всякого состояния и финансовой поддержки со стороны. Сэр Джордж и леди Амелия предлагали мне стать компаньонкой Фанни после ее возвращения, но моя гордость не допускала мысли согласиться стать приживалкой и жить на содержании даже у самых великодушных и добрых друзей на свете.

- Сэр Джордж, леди Амелия я благодарю за ваше любезное предложение, но я желаю жить плодами своего труда, - сказала я родителям Фанни после некоторого размышления.

- Твое намерение похвально, дитя мое, но не так-то просто слабой девушке прожить в одиночку в нашем несовершенном мире, - с сомнением покачал головой лорд Лэндон. – И какое место может быть подходящим для тебя, если ты не имеешь никакого опыта?

- Я слышала, миссис Леннокс говорила о том, что она хочет расширить свою школу и взять хотя бы одну учительницу младших классов в этом году, - быстро ответила я ему. – Думаю, я смогла бы стать наставницей для самых маленьких учениц Лидброк-Гроув.

- Что же, это довольно подходящий вариант для тебя, милая Эмма, - с заметным облегчением произнес отец Фанни. – Можно попробовать поговорить с директрисой. За долгие годы нашего знакомства с нею я и моя дорогая супруга успели убедиться в том, что она добрая женщина и к тому же искренне к тебе расположенная.

На этом мы и порешили. На следующий день лорд Лэндон отправил меня в сопровождении своего надежного камердинера в Виндзор, и к полудню наша карета, миновав липовую рощу, приблизилась к школе. Мое сердце радостно забилось при виде знакомого школьного здания. Лидброк-Гроув представился мне уютной гаванью, защищающей меня от всех жизненных бурь и невзгод и надежной пристанью в будущем. Миссис Леннокс и другие учительницы встретили меня с нескрываемой радостью, как будто давно ждали моего возвращения в родную школу. Их приветствия были так ласковы, что я почувствовала себя так легко, словно вернулась домой.

Моя леди Беатрис проявила себя настоящим другом. Забросив все остальные дела и сердечно обняв меня, она села рядом со мной на диван в гостиной и внимательно выслушала мой рассказ о разрыве с дядей.

- Мистер Уилсон, конечно, повел себя некрасиво, но мне кажется, Эмма, ты сделала большую ошибку, когда отказалась стать женой своего кузена, - сказала директриса, выслушав меня до конца. – Вряд ли тебе еще кто-нибудь сделает столь выгодное предложение руки и сердца. Если бы ты стала миссис Уилсон, то ты не только бы не знала нужды до конца своих дней, но жила бы в роскоши, так как Уилсоны очень богатые люди.

- Я все это понимаю, миссис Леннокс, но мне показалось неправильным выходить замуж за молодого человека, не испытывая к нему чувства подобающего невесте, - печально ответила я ей, взволнованно комкая в руке свой батистовый платочек.

- Значит, твое детское увлечение баронетом Дорианом Эндервиллем не прошло, - уточнила Беатрис Леннокс. – Дорогая, я уже говорила тебе, что общественное положение мистера Эндервилля несколько выше твоего, а наши дворяне женятся только на ровне. И потом, разве баронет Эндервилль давал тебе какое-нибудь обещание жениться или обнадежил тебя на будущее?!

- Нет, - вынуждена была признаться я, еще больше сознавая во время беседы со своей заботливой наставницей всю неразумность и недальновидность своего поведения. При этом я поспешила добавить: - Но я все равно люблю Дориана и даже если я для него ничего не значу, я все равно не могу стать женой другого мужчины, пока испытываю к нему чувство горячей любви.

- Дорогая, я понимаю тебя и искренне сочувствую тебе, поскольку ты попала в очень непростое положение, - ласково потрепала меня по руке миссис Леннокс. – И я хотела бы знать, что ты намереваешься предпринять, после того как лишилась содержания своего дяди?

- Миссис Леннокс, раньше вы выражали намерение расширить школу и взять двух учительниц для новых воспитанниц, - сказала я, с надеждой глядя на нее. – Я могла бы заниматься самыми маленькими ученицами, если вы сочтете меня подходящей для этой работы.

- Эмма, я бы с радостью взяла тебя учительницей младших классов – ты очень образованная, старательная и дисциплинированная юная леди, но мне нужно временно забыть о строительстве нового крыла школы из-за неожиданного ремонта, который нужно срочно сделать до наступления холодов, - с сожалением ответила директриса. – Экономка доложила мне, что крыша прохудилась в нескольких местах и, по крайней мере, часть каминов нужно заново обложить новыми кирпичами. И это при том, что собрана далеко не вся сумма денег для нового строительства.

- Что же мне теперь делать? – растерянно проговорила я. Мне так хотелось жить и работать под началом моего доброго друга Беатрис Леннокс, что ее отказ казался подлинным ударом судьбы. При этом я понимала, что миссис Леннокс не может ради меня уволить одну из учительниц, это был бы слишком несправедливый поступок.

- Не расстраивайся, моя дорогая, - поспешила успокоить меня директриса. – Для тебя есть еще одна возможность прожить самостоятельно – стать гувернанткой в почтенной семье, пока не будет построена новая часть школы. А потом я с радостью возьму тебя на службу.

Мне это предложение показалось подходящим и миссис Леннокс начала искать для меня место гувернантки. Но как оказалось, никто из состоятельных родителей не хотел доверить своих детей молоденькой, не имеющей никакого педагогического опыта девушке. Леди Амелия, принявшая самое деятельное участие в устройстве моей судьбы, тоже принялась искать мне место гувернантки среди своих светских знакомых. После трех недель поиска она известила меня, что мэр Эрглтона – одного из городов северного графства Ланкашир – Мэтью Мэллоун и его супруга Дора согласны взять меня гувернанткой своему восьмилетнему сыну Тому за жалованье двадцать пять фунтов в год. Сумма была ниже, чем обычно платили гувернанткам в богатых семьях, но меня привлекло место службы. Я знала, что возле Эрглтона находится Торнбери – поместье Дориана и возможность увидеться с кумиром моих грез показалась мне столь заманчивой, что я не задумываясь сказала «Да!», едва услышала о таком предложении. Миссис Леннокс упрашивала меня не торопиться и подыскать более выгодную работу поблизости от нее. Однако лишние деньги не имели для меня никакого значения по сравнению с возможностью встречи с баронетом Эндервиллем. Я самоуверенно настояла на своем желании служить воспитательницей незнакомого мальчика в Эрглтоне, и уже в конце лета большой пассажирский дилижанс, запряженный четверкой разномастных лошадей повез меня на север Англии.

» Глава 11

Из уроков географии я знала, что Ланкашир является крайним северным графством западной Англии на берегу Ирландского моря и мне нужно пересечь едва ли не всю страну, чтобы добраться до пункта своего назначения. Вместе со мною на север ехали священник средних лет и почтенный коммивояжер с семейством, состоявшим из его супруги и четверых подросших детей. Все они были людьми тактичными и хорошо воспитанными, что делало их общество чрезвычайно приятным в пути.

В Бирмингеме наш экипаж на два дня задержал проливной испортивший проезжую дорогу дождь, и я со своими спутниками получила возможность отдохнуть в придорожной гостинице от своей продолжительной поездки и тряски дилижанса. В пути произошла еще одна задержка в виде поломки одного из колес экипажа, и только в начале сентября мы увидели ланкаширские пейзажи из окна своей кареты.

Города и деревушки графства по обе стороны Пеннинских гор примыкали к их ступенчатым склонам, на которых трудно возводить строения, и местная земля была мало пригодна для ведения сельского хозяйства. Но здесь располагались богатейшие залежи угля, что способствовало бурному развитию промышленности в южной части графства и многочисленности его населения. Поселения Ланкашира совсем не походили на зеленые цветущие города и села южной Англии, к которым я привыкла. То и дело городской промышленный пейзаж с фабричным дымом тесно соседствовал с многочисленными загородными пастбищами для овец, а сельские домики сменялись высокими городскими зданиями. Но Эрглтон находился в северной половине графства, в краю малозаселенных холмов и озер вдали от промышленных городов и до него был еще один день пути. В радостном предвкушении скорого окончания своего длительного путешествия я уже представляла себе как вместе со своим воспитанником – послушным и благонравным ребенком – и в сопровождении добрых хозяевов – его родителей я любуюсь красивыми видами живописного озера Уиндемир, который в стихах воспели наши лучшие британские пииты. Как выяснилось впоследствии, моя мечта не имела ничего общего с реальностью настолько, что если бы я знала об этом заранее, то без колебаний вернулась бы назад в Лондон.

Однако, читатель, я поведаю тебе о моем пребывании в Эрглтоне по порядку, с самого начала, как только приехала в этот город. На следующий день пассажирский дилижанс остановился в большой оживленной гостинице «Корона», служившей в этом городе станцией для путешественников, преодолевавших длительные расстояния и излюбленным местом сбора для местных клубных завсегдатаев. Зная, что семья мэра Эрглтона живет в собственном загородном доме, я попрощалась со своими спутниками, которые следовали дальше на север, в Шотландию, и наняла двуколку, поскольку не знала точного расположения усадьбы этого джентльмена, но желала скорее добраться до нее.

По дороге небо затянуло тучами, и подул сильный пронизывающий северо-восточный ветер. Начал накрапывать мелкий дождик, и я порадовалась тому, что у меня еще оставалась возможность оплатить проезд на нанятом экипаже – такая погода для меня, уроженки английского юга, являлась весьма некомфортной. Моя рука еще теснее прижала к груди ридикюль с рекомендательным письмом леди Амелии – эта бумага представлялась мне единственной вещью - гарантией радушного приема в новом месте, которое виделось некоей спокойной гаванью среди моря обуревающих меня тревог и неуверенности.

Во второй половине дня моя двуколка добралась до усадьбы, окруженной ольховым лесом, и проехала внушительные чугунные ворота, украшенными двумя фигурками металлических львов на столбах. Она покатила по гладкой, хорошо утрамбованной подъездной аллее между двумя рядами молодых платанов, и в ее конце я увидела большой величественный дом.

Дверь мне открыл лакей в новой ливрее, он же проводил меня в обширную, богато обставленную столовую, расположенную на первом этаже особняка.

- Мисс Линн, сэр, - зычно возвестил он, открывая передо мною последние внутренние двери.

Я быстро вошла внутрь, присела в низком поклоне и произнесла положенное случаю приветствие. За круглым столом сидел мэр Мэтью Меллоун с семьей, и прежде всего мне в глаза бросилась высокая сухопарая женщина в темно-синем платье. Ее волосы надежно скрывал белый кружевной чепец, складки дорогого бархатного платья были тщательно выглажены, что указывало на крайнюю щепетильность и аккуратность этой леди. Недобрый взгляд ее маленьких колючих глаз смерил меня с ног до головы.

- Я ждала вас несколькими днями ранее, мисс Линн, - сказала она после некоторого молчания, взяв рекомендательное письмо и снова неодобрительно посмотрев на меня.

- Проливной дождь задержал мой дилижанс в пути, миссис Мэллоун, - извиняющимся тоном произнесла я, в волнении комкая в руке ридикюль. Надежда на радушный прием от моих нанимателей, которую я испытывала раньше, таяла перед этим ледяным взглядом как снег зимой.

- Хорошо, я принимаю ваше объяснение и надеюсь, мисс Линн, что вы проявите во время службы в моем доме точность и дисциплинированность, - жестко проговорила хозяйка.

- Непременно, миссис Мэллоун, - поспешила заверить я ее, стараясь мужественно при этом улыбнуться и не потерять остатки присутствия духа при столь неласковой встрече.

Мэр – дородный мужчина с редеющей рыжей шевелюрой - вовсе не посчитал нужным что-либо мне сказать, он только шумно потянул носом, глотнув ложку супа из бычьих хвостов, и скосил на меня бесцветные водянистые глаза. Восьмилетний Том, беспрестанно крутящийся на стуле и старающийся съесть как можно больше засахаренных драже, лежащих в хрустальной конфетнице, уделил мне больше внимания, дерзко показав свой длинный язык и засмеявшись. Его родители предпочли оставить эту выходку малолетнего избалованного отпрыска без внимания, и меня осенила неприятная догадка, что такая невоспитанность является для моего будущего ученика обычным поведением.

Дора Меллоун позвонила в колокольчик и велела явившейся на ее зов старшей горничной взять надо мной опеку:

- Сара, покажи мисс Линн ее комнату.

- Да, мэм, - почтительно отозвалась горничная Сара, и я покорно последовала за ней к черной лестнице, находившейся в противоположной стороне от парадной, которой пользовались хозяева дома и их гости. Преодолев два крутых длинных марша, мы очутились в длинном узком коридоре третьего этажа, где находилась моя скудно обставленная спальня. Небольшая узкая кровать, низкий шкаф и пустая тумбочка возле окна – вот и все чем считали нужным снабдить гувернантку мои богатые хозяева. Я обвела комнату растерянным взглядом, не представляя себе, как можно жить длительное время с таким минимальным набором мебели. Мне нужны были, по крайней мере, еще стул и полка для книг и письменных принадлежностей.

- Вам что-нибудь еще нужно, мисс Линн? – спросила Сара, уловив мой удрученный взгляд.

- Да, стул и кувшин с водой для умывания, - со вздохом ответила я ей.

Сметливая горничная в знак понимания кивнула головой, и скоро привратник принес в мою комнату старый стул, она – кувшин с водой для умывания, затем горячий чай с гренками. Встретивший меня первым лакей занес два мои небольших дорожных сундука и картонную коробку со шляпкой, а также снабдил подсвечником с тонкой свечой. Я подкрепилась, распаковала некоторые свои вещи, и решила свое затруднение в виде отсутствия стола и полки, положив на подоконник несколько отобранных книг с писчей бумагой и чернильными принадлежностями. Комната приобрела жилой вид, и я немного повеселела. Ощущение новизны не давало мне грустить и я, помолившись Богу и поблагодарив Его за благополучное окончание моего путешествия, решила, что как знать – вполне возможно, жизнь не так печально сложится для меня в доме Меллоунов, как мне показалось на первый взгляд. В моей груди еще теплилась надежда на то, что они строгие, но справедливые люди, и работа гувернанткой в их доме поможет мне занять достойное место в местном обществе. А встреча с Дорианом с избытком вознаградит меня за все нынешние неприятности и печали. С этими утешительными мыслями я очень быстро заснула на жестком и неудобном ложе, поскольку порядком устала от длительного путешествия.

При этом внутреннее беспокойство не оставляло меня даже во сне и я проснулась засветло, хотя горничная Сара уверяла меня, что нужно вставать с постели не раньше восьмого, по той причине, что первый завтрак в доме Меллоунов подается в девять часов утра. Но я предпочла встать раньше, чтобы привести себя в порядок и пришить к своему черному платью из хлопка свежий кружевной воротник. Это единственное украшение, которое могла позволить себе в будние дни простая гувернантка в богатом доме.

После завтрака, состоящего из свежей овсянки и вареного яйца, я уединилась вместе с Томом в классной комнате и попыталась дать ему первый урок. Увы, очень скоро мне пришлось убедиться в том, что это трудная, почти невыполнимая для меня задача. Прежние воспитательницы Тома и его гувернер с трудом научили его читать по складам, а писать он мог разве что малоразборчивые каракули. Я попыталась применить все свое умение, которое приобрела во время занятий с Фанни, чтобы развить его способности к чтению и письму, но этот маленький дьяволенок нисколько не слушался меня, ерзал на стуле, вопил, а затем вовсе начал с хохотом бегать вокруг письменного стола, корча мне рожи. Жаловаться миссис Меллоун на поведение ее сына было совершенно бесполезно. По ее мнению, вина в его диких выходках лежала всецело на мне, это я не могла заставить ее «чрезвычайно способного и умного мальчика» вести себя прилично. Так, первые дни жизни в доме Меллоунов показались мне если не Адом, то Чистилищем точно, а это были далеко не самые худшие дни моего пребывания в доме моих первых нанимателей.

Мне раньше доводилось слышать рассказы о том, что в некоторых родовитых семьях к гувернантками привязывались настолько, что их считали чуть ли не членами семьи и обедали с ними за одним столом. Я наивно полагала, что Меллоуны удостоят меня этой чести, ведь все-таки я была дочерью благородного джентльмена, пусть даже разорившегося. Но нет, миссис Меллоун распорядилась, чтобы я обедала за столом прислуги, явно показывая этим отношением, что если она мне платит деньги, то я стою для нее на одной ступени с другими служанками дома. Скоро я поняла, что мне не стоит чрезмерно огорчаться из-за того, что я обедаю по правую руку от дворецкого. Меллоуны обращались с людьми, служившими им на редкость презрительно и высокомерно, а слуги, разделявшие со мной немудреную трапезу, хоть и обнаруживали грубоватость в манерах, свойственную северянам, но вместе с этим были людьми искренними и добрыми, они проявляли ко мне участие, видя, как я страдаю от черствости хозяевов. Провидение словно испытывало меня на прочность, желая показать какую большую ошибку я совершила, ответив отказом на предложение выйти замуж за своего кузена Джона. Оказавшись бедной девушкой без всяких средств к существованию, я словно лишилась уважения людей привилегированного круга, к которому принадлежала от рождения, и всяких прав. Миссис Меллоун отказала мне даже в вечернем отдыхе, и когда Том засыпал в своей детской, заставляла меня чинить его и свою одежду.

- Праздным рукам находит работу дьявол, - неизменно повторяла она, видимо ставя себе в заслугу то, что лишила гувернантку своего сына всякого досуга.

Причем она требовала тонкого шитья, несмотря на тусклый свет предоставленной мне лампы, и это скоро отразилось на моем самочувствии. Глаза скоро начали болеть, и кухарка украдкой давала мне заварку чая для облегчения болезненных симптомов. Так, час обеда и общения с прислугой Меллоунов – этими искренними и отзывчивыми людьми – стали для меня лучшим временем суток.

Прошла неделя и я впала в недостойное уныние от валящихся на меня, словно ком снега, огорчений. Миссис Меллоун оставила всякую сдержанность в обращении со мной и грубо распекала меня, если была недовольна моей работой. Том, видя откровенное пренебрежение матери по отношению ко мне и мою незначительность в доме своих родителей, окончательно перестал прислушиваться к моим справедливым требованиям, что навлекало на меня дополнительные нарекания миссис Меллоун. Этого мальчика могла укротить только большая строгость, даже жестокость, но я со своей мягкой натурой никак не могла воздействовать на него притом, что мне запрещалось жестко наказывать его. Дориана я не только не смогла увидеть за все свое время пребывания в Эрглтоне, но никто не мог ничего рассказать мне о нем. И, гуляя после обеда по дорожкам сада вместе с Томом, я окончательно решила, что мое решение служить гувернанткой в доме Меллоунов стало ошибкой и мне нужно написать письмо леди Амелии с просьбой сделать меня компаньонкой Фанни.

Пока я в задумчивости прохаживалась между кустами поздних роз и георгинами, размышляя над тем, как осуществить новые планы, Том побежал к лужайке посмотреть свою ловушку на кротов. К его огорчению, в ней не обнаружилось пойманного зверька, зато в силках для птиц запутался сизый голубь. Я отвлеклась от своих мыслей, услышав тревожное воркование птицы и торжествующие вопли маленького негодника, ради забавы бросающего камни в пойманную птицу, тщетно уворачивающуюся от небольших, летящих в нее кусков гранита.

Мое сердце замерло при виде такой ничем не оправданной детской жестокости, затем я бросилась вперед, пытаясь защитить несчастного голубя от новых ударов.

- Том, нельзя! Нельзя мучать птиц, Том, они тоже создания Божьих рук, - жалобно твердила я, пытаясь словами вразумить разошедшего мальчика.

Но Тому, как всегда, мои слова оказались совершенно безразличны, и он не прекращал бросать камни в окровавленного голубя, который уже не кричал, а хрипел. Тогда я, забыв об обычной сдержанности, быстро сняла со своей талии поясок и попыталась им связать запястья малолетнего истязателя птиц. Однако Том вырвался из моих рук и, разозлившись, бросил один из своих камней уже в меня.

Мой лоб тут же залило кровью. Очевидно, острый край брошенного камня задел артерию, потому что крови выбежало много. Том не ожидал такого результата своих действий и испугался моего окровавленного лица. Он заплакал и отчаянно закричал:

- Это не я!

Все же его детское сердце не окончательно зачерствело от неправильного воспитания потакающих ему во всем родителей, и он очень переживал, что его злоба привела к такому исходу как мое ранение.

Я достала свой платок из кармана, вытерла им кровь с лица, прижала его к ране, препятствуя образованию нового потока, и ласково стала успокаивать взволнованного мальчика.

- Том, все хорошо, все уже позади и моя рана скоро затянется, - уверяла я его.

Всхлипывания Тома мало-помалу начали стихать. Мальчик с опаской посмотрел на меня и, не заметив ничего угрожающего моей жизни, повеселел.

- Я люблю вас, мисс Линн! – вдруг неожиданно произнес он, застенчиво смотря на меня из-под своих рыжих ресниц.

- Я тебя тоже, Том! – невольно, но искренне сказала я в ответ, так меня растрогала внезапная перемена в его обращении со мной.

В полном согласии мы освободили голубя из силков. К счастью, он меньше пострадал от камней, чем можно было ожидать, и даже мог улететь на дерево.

С этого дня я и Том стали друзьями. Я до того привязалась к мальчику, что отодвинула мои планы возвращения в Лондон на неопределенный срок.

» Глава 12

Осень окончательно вступила в свои права, и хорошая погода надолго покинула Ланкашир. Густые туманы часто простирались за большими окнами дома Мэллоунов, их сменяли проливные дожди, но хуже всего для меня оказались непривычные северные холода, да еще при наличии плохо отапливаемого камина в моей комнате. Дождевой плащ, привезенный мною из Лондона, плохо защищал от непогоды в холодном крае, где сильный ветер накидывался на путников, как на своих злейших врагов, - яростно и порывисто. Том из-за долгой прогулки при таком ветре сильно простудился и лежал в горячке в кровати под постоянным присмотром своей няни. К нему вызвали доктора из Эрглтона, и я от души надеялась, что врач скоро вылечит бедного мальчика, находящегося в тяжелом бреду.

Я поняла, что мне не пережить зиму в Ланкашире в теплой одежде, предназначенной для мягкого английского юга и заказала себе новый плащ из плотной шерстяной ткани у местной портнихи. Миссис Хэйт согласилась пошить мне нужную обнову, но, поскольку я не могла доплатить ей за срочность работы, то она не торопилась делать мой заказ, предпочитая уделять время более выгодным клиентам.

Выход виделся в том, чтобы по возможности утеплить ту одежду, которая у меня имелась. Я как раз занималась этим делом, когда в дверь предусмотрительно постучались и на мое приглашение войти, лакей Джефри зашел в комнату и почтительно произнес, протягивая мне запечатанный конверт:

- Мисс Линн, вам письмо!

- Благодарю тебя, Джефри, - обрадованно сказала я, с готовностью беря послание. Переписка с друзьями являлась единственной моей отрадой в доме Мэллоунов, где суровая хозяйка безжалостно давала мне все новую и новую работу, желая с избытком вернуть те деньги, которые она мне платила за воспитание и обучение Тома. И я не знала иной радости в семье моих нанимателей, кроме общения с моим живым и непосредственным воспитанником.

Письмо было от Фанни, путешествовавшей осенью с молодым мужем по Италии. Моя подруга увлеченно описывала прекрасную виллу, снятую виконтом Деверо, и расположенную среди живописных скал над лучезарным Адриатическим морем. А также она расписывала во всех подробностях свое счастливое пребывание в ней. Знакомства с путешествующими богатыми англичанами и итальянскими аристократами, роскошные приемы, дорогая и красивая мебель, приятная непринужденность желанных гостей, пикники и катания на лодках по морю – Фанни легко и красиво создавала на бумаге все эти пленительные образы, делая меня сопричастной празднику жизни, в котором она участвовала, и заставляя искренне радоваться за нее. Под конец она задала ряд вопросов о моей жизни, которую я вела в суровом, обдуваемом всеми ветрами Ланкашире, а также осведомилась – не хочу ли я присоединиться к ней в Италии в качестве ее подруги и постоянной компаньонки? Ее мужа постоянно навещали холостые друзья и знакомые подходящего возраста, и при желании среди них можно найти для меня, ее самой близкой и дорогой подруги, подходящего спутника жизни, с которым можно вступить в законный брак.

Я замерла, представляя себе, какой контраст существует между тем жалким существованием, который я была вынуждена влачить в доме неприветливых Мэллоунов и той сказочно прекрасной южной виллой, в которую приглашала меня гостить моя дорогая добрая подруга. Осенний дождливый Ланкашир отталкивал от себя своим суровым климатом, к которому я никак не могла привыкнуть. А в благословенной Богом Италии в это самое время светило теплое солнце и продолжали распускаться цветы. Возник неодолимый соблазн ответить Фанни и «Да!» и начать спешно собирать свои вещи, чтобы как можно скорее покинуть дом Мэллоунов и свой рабский труд в нем.

Но меня прочно удерживала на месте надежда увидеть Дориана. Через несколько дней Мэллоуны устраивали прием для всех дворян округи и баронет Эндервилль непременно должен быть на нем. И я, обмакнув перо в чернильницу, решительно написала своей подруге:

«Дорогая Фанни, не волнуйся за меня. Мистер и миссис Мэллоун замечательные люди и очень хорошо ко мне относятся. Мне нужно оправдать их доверие, и со всем старанием и прилежанием воспитывать их Тома, обучить его основам наук, приличествующему юным джентльменам и внушить ему желание придерживаться всех христианских добродетелей. Продолжай наслаждаться своим свадебным путешествием. Я от всего сердца желаю тебе и твоему супругу Уильяму счастья и семейного согласия».

Закончив писать, я смахнула с глаз непрошенную слезу, вызванную глубокой тоской по подруге и, запечатав письмо, передала его почтальону, который ожидал новую корреспонденцию от обитателей дома в прихожей. После чего снова занялась своим гардеробом. Плащ я утеплила, а также привела в порядок свое лучшее платье, надеясь на то, Мэллоуны все-таки допустят меня на бал, который должен был последовать за приемом в их доме.

Я могла рассчитывать попасть на светский прием в том случае, если на него будет допущен мой воспитанник. Но, увы, бедного мальчика охватил жар. Он так серьезно заболел, что миссис Мэлоун не на шутку встревожилась и даже думала о том, чтобы перенести дату приема всех состоятельных господ округи, не говоря уже о бале. Местный врач Вильям Джекбсон целые сутки просидел у постели больного ребенка и сумел своими микстурами переломить болезнь. Дора Мэллоун успокоилась насчет здоровья сына и возобновила приготовления к приему, плавно переходящему в бал.

Мне выпала благодетельная задача утешать Тома на его одре болезни, пока его родители веселились в бальном зале. Но я все-таки надела свое голубое шелковое платье в надежде на тот счастливый случай, который поможет мне увидеть любимого. У Тома глаза заблестели от удовольствия как только я подошла к его постели в своем самом нарядном платье, и он с восхищением произнес, отдавая должное моему бальному наряду:

- Мисс Линн, вы похожи на сказочную фею! Свет вашей лампы, рассевая возле вас тьму, окружает вашу голову неземным сиянием.

- Спасибо, Том! – я с благодарностью поцеловала его и села на стул возле кровати: - О чем ты хочешь, чтобы я рассказала тебе – о феях, королях или отважных мореплавателях?!

- Об отважных мореплавателях! – не задумываясь, ответил мальчик.

Я охотно поведала ему о решительном капитане Джоне Маршалле, который проложил удобный путь от Австралии до Китая, открывая во время своего морского путешествия еще неизвестные европейцам острова. Для большей наглядности я принесла глобус из классной комнаты и принялась показывать на нем мальчику маршрут капитана Маршалла.

Том с восторгом внимал моим словам, когда я упоминала о штормах, бурях и схватках англичан с туземцами. Свист морского ветра, скрип карабельных мачт и манящая даль чужих земель неотразимо подействовали на него. Очень скоро от избытка чувств он вскочил, начал прыгать по кровати в одной ночной рубашке и кричать:

- Когда я вырасту, то непременно сделаюсь пиратом, мисс Линн, и поплыву на черном корабле под черным флагом «Веселого Роджера» со своими отважными товарищами. Никто на море не сможет победить меня!

Мне стоило большого труда уложить будущего непобедимого корсара обратно под одеяло, и потом я, отдышавшись, спросила у него:

- Почему ты хочешь стать пиратом, Том?! Пираты – это грубые, невоспитанные и жестокие люди, которым нет маста в приличном обществе!

- Если я буду пиратом, то смогу создать свое королевство на каком-нибудь острове, стану его королем, а вы, мисс Линн, - его Королевой! – убежденно проговорил мальчик, с обожанием смотря на меня. Я была тронута нежными чувствами Тома ко мне, и одновременно мне стало жаль его. Родители мальчика любили своего единственного отпрыска, но в то же время были настолько сухими и черствыми людьми, что даже сын почти не ощущал их нежности к себе и невольно искал ее в наемной прислуге.

Пользуясь своим влиянием на Тома, я принялась объяснять ему, почему быть пиратом это нехорошо.

- Морские разбойники приносят много зла невинным людям, захватывают и топят мирные корабли, - внушала я ему. – Мне никогда не нравились пираты, и я не восхищаюсь ими, хотя это отважный и стойкий народ.

- Но если я стану пиратом, то могу никого не слушаться, а все меня будут бояться, и будут мне подчиняться, - вытянулось лицо у Тома, явно разочарованного тем, что он не нашел во мне поддержку его жизненным планам.

- Мой дорогой Том, настоящей властью обладает тот человек, который в первую очередь может владеть своими чувствами, - ласково сказала я ему и, поцеловав в лоб, предложила: - Закрывай глаза, и спи. Тебе нужно много отдыхать, чтобы отправиться от болезни.

- А обычные моряки вам нравятся, мисс Линн? – настороженно спросил мальчик, зорко следя за выражением моего лица.

- Нравятся, - подтвердила я, вспомнив своего кузена Джона.

- Тогда я стану моряком и буду открывать новые земли, как капитан Джон Маршалл, - подумав, сообщил мне Том.

- Это было бы замечательно! – воскликнула я, восторженно хлопая в ладоши.

- Значит, так и будет, - облегченно вздыхая, проговорил мальчик и снова тревожно посмотрел на меня: - Только вы, пожалуйста, никогда не покидайте меня, мисс Линн! Мне так хорошо с вами, что я готов сделать все, лишь бы угодить вам!

Он посмотрел на меня с такой мольбой, что я, невольно улыбнувшись, дала ему такое обещание. Успокоившись на мой счет, Том закрыл глаза и скоро уснул. Болезнь забрала почти все его силы, и вспышка активности под влиянием моих увлекательных морских рассказов способствовала его засыпанию.

Наступил тот долгожданный момент, когда я могла приблизиться к бальной зале и поискать глазами Дориана. Не мешкая, я приглушила огонь в лампе возле изголовья спящего Тома, поправила одеяло на нем и, стараясь не шуметь, вышла из спальни.

Мне был известен укромный уголок, в котором из-за лестничных перил можно было удобно рассматривать бальную залу и танцующих в ней гостей, и я поспешила к нему, вдохновляемая надеждой наконец-то увидеть Дориана. Запоздавшие гости все еще прибывали в дом. Глядя на этот блестящий людской поток, я не без сожаления подумала о том, что если бы в свое время приняла предложение кузена, то с полным правом могла войти к Мэллоунам через парадный вход. Теперь мне приходилось рассматривать украдкой их гостей в тщетных поисках найти взглядом единственного мужчину на свете, который навсегда завладел моим сердцем.

Чем больше я рассматривала гостей, тем сильнее отчаяние охватывало меня – Дориана среди них не было. Но скоро в шумной бальной зале появился его кузен Николас Эндервилль, и я несколько воспрянула духом, - Николас наверняка должен знать, где сейчас находился его двоюродный брат-баронет. Оставалось только улучить удобный момент, чтобы подойти к нему и затеять разговор наедине. Однако Николас предпочитал находиться среди лучших представителей местного общества и общаться с ними. Я, от нечего делать, принялась рассматривать его и невольно восхитилась его надменной красотой. В кузене Дориана тоже ощущалась порода, и еще он напоминал переодетого корсара своей улыбкой, в которой сквозила насмешливая любезность, показывающая, что он считает себя на голову выше всех окружающих и подавлял надменный взгляд, которым он смотрел на собеседника.

Когда музыканты заиграли контрданс, Николас, разом потеряв весь интерес к окружающим его джентльменам и леди, направился на крыльцо дома, желая выкурить сигару. Не желая упустить этой удобной минуты, чтобы пообщаться с ним, я поспешила следом, несмотря на то, что мое шелковое платье было слишком легким для осенней ланкаширской ночи.

На крыльце ночная тьма сгустилась больше, чем я думала, но Николаса можно было без труда обнаружить по огненному кружочку сигары, которой он задумчиво попыхивал, облокотясь об перила крыльца загородного дома Мэллоунов.

- Мистер Эндервилль, позвольте задать вам вопрос – почему вашего кузена Дориана нет сейчас среди джентльменов округи? – окликнула я его.

Николас резко обернулся, и при свете горящего на постаменте фонаря я заметила, что он недовольно нахмурился и, ни слова не говоря, принялся рассматривать меня. Полагая, что он не узнал меня, я напомнила ему:

- Я – Эмма Линн, подруга вашей родственницы Фанни Лэндон.

- Вы до сих пор не поняли, какое место теперь занимаете в обществе, мисс Линн, если позволяете себе запросто обращаться к джентльменам? – резко спросил Николас, буравя меня недружелюбным взглядом.

- А какое место я занимаю в обществе? – растерянно переспросила я его и вдруг поняла скрытый смысл его речей.

- Вы хотите сказать, что считаете профессию гувернантки столь презренной, что даже не хотите разговаривать со мной?! Но разве наше столичное знакомство не дает мне права надеяться на некоторую вашу снисходительность? – вырвалось из моей груди отчаянный протест против нашего социального неравенства.

- Пошла вон!!! – рявкнул Николас Эндервилль, больше не считая нужным что-либо объяснять мне.

Его неприкрытая злоба стеганула меня подобно жгучему кнуту, и я бросилась бежать к себе, сгорая от стыда и унижения. По пути в свою спальню я то и дело натыкалась впотьмах на стулья и столики в холле, а также спотыкалась об ступеньки лестницы, сделавшейся необычайно крутой, и набила себе немало синяков на теле. Добравшись до своей кровати, я упала на нее и разразилась слезами, оплакивая свои разбитые мечты. После жестокой отповеди кузена Дориана мне стало понятно, как теперь на самом деле ко мне относятся привилегированные состоятельные господа. Я могла рассчитывать на их уважение и внимание только когда была опекаемой племянницей богатого негоцианта Уилсона с перспективой получения от него солидного приданого. Но стоило дяде в гневе отлучить меня от своей семьи, и я стала в их глаза чуть ли не прокаженной, не достойной их человеческого участия. И Дориан… Дориан тоже наверняка так презрительно относится ко мне, как его кузен, он только лучше воспитан, чем Николас Эндервилль. Одна Фанни и еще ее родители по своей доброте не отвернулись от меня, когда я стала нищей бесприданницей и бесправной гувернанткой, и в моей душе снова возник соблазн поехать к подруге в Италию.

Но я вспомнила, что обещала Тому не покидать его. Как я могу предать доверие моего маленького друга, огорчить его своим отъездом?! Нет, мне нужно спокойно и со смирением переносить все трудности службы гувернанткой в доме Мэллоунов, и наградой мне будет дружба моего воспитанника и доброе участие слуг. Приняв такое решение я наконец заснула, разом избавившись от всех своих иллюзий и принимая жизнь такой, какая она есть.

» Глава 13

Уединенная жизнь нередко порождает в чувствительных натурах склонность к фантазиям и романтическим грезам. Для меня - одинокой девушки, лишенной семьи и имеющей в друзьях одного маленького мальчика – сказочные видения сделались единственной отрадой в той безрадостной жизни, которую мне приходилось вести в особняке Мэллоунов после приема в нем влиятельных лиц Эрглтона.

Читатель, возможно, что ты сочтешь не слишком разумным мое желание представлять свое счастье вместе с Дорианом в вымышленном прекрасном мире, где нас не разделяли никакие преграды. Жизнь безжалостно разрушила все мои радужные мечты, и высокопоставленный баронет Эндервилль ничем не обнаружил стремления увидеться с подругой своей кузины Фанни, занимающей скромную должность гувернантки. В реальности только первый бал в честь дочери лорда и леди Лэндон, на котором Дориан желал танцевать со мной все танцы оказался похож на мои взлелеянные мечты о любви. Не было никакого основания надеяться даже на дружеское отношение ко мне самого видного жениха Ланкашира. Оправданием мне может служить разве только то, что эти сладкие мысли поддерживали меня в тот нелегкий период моей службы у Мэллоунов, который стал бы подлинным испытанием и для более зрелой и умудренной жизненным опытом женщины, чем я.

Наступили последние дни ноября, омраченные ненастной дождливой погодой. Местная швея, миссис Хейт все еще задерживала мой заказ, и мне по-прежнему приходилось носить вне дома старый плащ, привезенный с юга. Не достаточно плотная одежда и суровый климат Ланкашира сделали свое дело, и скоро я ощутила признаки жестокой простуды. Между тем миссис Мэллоун получила письмо, что ее отец хочет видеть ее и своего единственного внука Томаса. Хозяйка тут же начала собираться в дорогу и в доме воцарилась суматоха. Властный мистер Джеральд Гриншоу был весьма состоятельным негоциантом, и никаких отговорок он не терпел. Семье Мэллоунов приходилось угождать ему во всем, чтобы унаследовать его богатство и потакать всем его прихотям.

Ощущая сильную неловкость, я отправилась к хозяйке и сказала ей, что по причине болезни не могу сопровождать ее и Тома в дороге. Разумеется, такое сообщение вызвало сильнейшее неудовольствие миссис Мэллоун.

- Милочка, вы и раньше не слишком хорошо справлялись со своими обязанностями, теперь оказывается у вас плохое здоровье, не позволяющее нести службу. Видно, мне придется подумать о замене воспитательницы для моего сына, - жестко заявила она, окидывая меня суровым взглядом.

Мне не хотелось расставаться со своим воспитанником, к которому я привязалась всем сердцем и я поспешила сказать:

- Миссис Мэллоун, я исправлюсь. Прошу, дайте мне возможность выздороветь от болезни и окрепнуть…

Сильный кашель прервал мою речь и не дал мне возможности закончить свою мысль. Но Дора Мэллоун поняла, что мои оправдания и ссылка на болезнь не были притворством, чтобы увильнуть от обязанностей гувернантки. Она несколько смягчилась и сказала:

- Хорошо, мисс Линн, оставайтесь. Надеюсь, что к моему возвращению вы будете полностью здоровы.

Я еле слышно пробормотала слова благодарности и, шатаясь от слабости, поднялась в свою комнату. Объяснение лишило меня остатков моих сил, и жар снова ослабил мое тело. К счастью, добросердечные слуги не оставили меня своим попечением, хотя это не входило в их обязанности. Горничная Сара часто приносила мне горячие лекарственные отвары и нагретые кирпичи для согрева постели, лакей Самуэль старался как можно чаще разогревать камин в моей спальне, а повариха Дженни пекла для меня любимые булочки с корицей и готовила подкрепляющий силы больного куриный бульон. Благодаря заботе этих внешне грубых, но добрых сердцем людей я не только не умерла от простуды, но очень скоро почувствовала облегчение от мучающего меня недуга. И поднятию моего настроения дополнительно способствовало сообщение Сары, что баронет Эндервилль непременно из года в год возвращается на Рождество в свое поместье Торнбери, чтобы провести праздник со своими соседями и арендаторами. В моем сердце снова расцвела упоительная надежда увидеть Дориана, и она подействовала на меня лучше всякого лекарства.

На следующий день после того как Дора Мэллоун уехала с Томом я почувствовала желание оставить кровать и заняться какой-нибудь полезной деятельностью. Лежать в постели, смотреть на серое от непогоды окно и слушать, как отчаянно стучит ветка дуба по стеклу, было очень тоскливо.

Я осторожно поднялась, проверяя свои ощущения. Мои движения были несколько более скованны по сравнению с периодом до болезни, но в целом болезнь уже не так стесняла меня как прежде. Обрадованная этим открытием, я надела самое теплое платье, накинула на свои плечи шерстяной платок и, не торопясь, спустилась в классную комнату.

Достав в ящике стола письменные принадлежности, я принялась чертить на большом плотном листе бумаги карту Ланкашира, рассчитывая использовать ее для занятий с Томом, когда он вернется из поездки к своему дедушке Гриншоу. Составление карты настолько увлекло меня, что я не заметила, как в классную комнату вошел хозяин дома Мэтью Мэллоун.

Его громоздкая тень упала на письменный стол, за которым я сидела, и это заставило меня поднять голову и вздрогнуть от неприятного предчувствия. Мэр Эрглтона пристально смотрел на меня, ничего не говорил и шумно вздыхал и выдыхал воздух через волосатые ноздри своего носа.

- Сэр, вы что-то хотели взять в классной комнате? – пролепетала я, чувствуя, как от страха сжимается мое сердце. С какой стороны не посмотри, я попала в очень двусмысленное положение, грозящее мне потерей пристойной репутации, очутившись с хозяином наедине в одной комнате.

- Мисс Линн, я хотел сказать, что вы очень миленькая, - с сальной улыбкой произнес Мэтью Мэллоун.

-Благодарю вас, сэр, - ответила ему я, отчаянно краснея. Комплимент ничуть не порадовал меня и только вызвал в моей душе еще большее смущение и растерянность.

- А что вы думаете обо мне? - не отставал от меня отец моего воспитанника.

- Я думаю, мистер Мэллоун, что вы очень достойный джентльмен и уважаемый мэр нашего города, - нерешительно проговорила я, надеясь про себя, что ему наскучит беседа со мной, и он покинет классную комнату.

- Это так, мисс Линн, но вы еще не все знаете обо мне. Я могу вас изрядно осчастливить, - важно сказал он и внезапно привлек меня к себе.

- Ой!!! Мистер Мэллоун, что вы делаете?! – испуганно воскликнула я и попыталась освободиться от недостойных объятий пожилого ловеласа.

- Не бойтесь, дорогуша, лучше иди со мной. Тебе понравится, я обещаю, - принялся уговаривать меня мой хозяин. – Будьте хорошей послушной девочкой, и я куплю вам новую шляпку.

- Сэр, мне ничего от вас не нужно, прошу вас - отпустите меня, - взмолилась я.

Но мистер Мэллоун не собирался так просто отпускать свою добычу. Я была полностью зависимой от него служащей девушкой, за которую бы не посмели заступиться другие слуги. Мне пришлось вынести все огорчения, которые выпадали на долю служанок, чья красота и молодость привлекли внимание их бессовестного господина. Не смотря на мои крики и сопротивление, мистер Мэллоун стал жадно целовать меня и заодно рвать ворот моего платья. При этом он все время исступленно повторял: «Ты моя, Эмма Линн, ты моя!».

- Что здесь происходит?! – голос миссис Мэллоун раздался в классной комнате как трубный глас карающего ангела в день Страшного Суда. Как выяснилось впоследствии, сломался мост, который она должна была переехать по дороге к отцу, и ей пришлось вернуться домой с сыном, пока его не починят. Читатель, это был первый и последний случай, когда я искренне обрадовалась появлению моей хозяйки. Выглядела она внушительно и грозно даже для не имеющих отношения к делу слуг, и в довершение картины из-за широкой спины матери выглядывал испуганный Том, совершенно не ожидавший увидеть своего отца в пикантной ситуации с гувернанткой.

Мэр тут же сник при появлении своей дражайшей половины.

- Дора, дорогая, это совсем не то, что ты думаешь, - растерянно пробормотал он и ткнул толстым пальцем в мою сторону, желая оправдать себя в глазах жены: – Она соблазняла меня, дорогая! Эта беззастенчивая девица воспользовалась твоим отъездом, чтобы удовлетворить свои желания. А я намеревался хранить тебе супружескую верность, готов поклясться в этом.

Эти несправедливые обвинения оказались непосильным испытанием для меня, и я в отчаянии воскликнула:

- Миссис Мэллоун, это неправда! Я не хотела соблазнять вашего супруга!

Но хозяйка предпочла поверить супругу. Ей было легче думать, что во всем виновата алчная гувернантка, пожелавшая преуспеть с помощью состоятельного джентльмена.

- Бесстыдная девица! Вот почему ты притворилась больной, замышляла затеять шашни с моим мужем! Я позабочусь о том, чтобы ты больше не могла получить места ни в одном приличном доме! – загремела она. – Быстро собирай свои вещи, и чтобы через час твоего духу не было в моем доме!!!

Том сделал героическую попытку спасти меня.

- Нет, мама, нет, ты ошибаешься. Мисс Линн хорошая, она не способна на плохой поступок, - закричал он, хватая мать за руку.

Его заступничество ни к чему не привело. Миссис Мэллоун с размаха закатила ему пощечину и закричала:

- Подлая учительница уже настроила тебя против родителей! Ты понимаешь, что защищая ее, ты обвиняешь в прелюбодеянии своего отца – самого достойного уважаемого жителя Эрглтона?!

Том ничего не ответил и только разразился рыданиями.

- Уведите молодого мастера в его комнату, - морщась, приказала миссис Мэллоун слугам, растерянно столпившимися у входа, и снова обратила внимание на меня. – Ты еще здесь?!

- Хозяйка, прошу вас, позвольте мне остаться, пока я полностью не оправлюсь от простуды, - со слезами на глазах попросила я свою жестокую нанимательницу.

- Нет, я не собираюсь терпеть распутницу рядом с собой, - отрезала хозяйка.

- Миссис Мэллоун, если вы мне не верите, я покину ваш дом, но прошу вас заплатить мне за те месяцы, которые я служила вам, - тихо произнесла я подавленная разразившимся скандалом и несправедливыми обвинениями в мой адрес.

- Ты еще смеешь говорить о плате, бесстыдница! – взвизгнула миссис Мэллоун и закатила глаза: - Неслыханное нахальство!

Хозяйка явно не собиралась давать мне заработанные деньги, и я с тяжелым сердцем пошла в свою комнату за вещами. Мое положение оказалось не только незавидным, но еще и отчаянным из-за отказа миссис Мэллоун платить жалованье. У меня оставалось всего лишь четрые шиллинга, и это было очень мало, чтобы добраться до своих друзей, живущих на юге. Приходилось надеяться на то, что кто-нибудь из кучеров дилижансов сжалится надо мной и согласится отвезти меня в Лондон с условием отсрочки платы за проезд.

С сундучком в руках я покинула неприветливый дом Мэллоунов, и, выйдя за большие кованые ворота, сразу окунулась в сгущающийся холодный сумрак севера. Мрак заполнял также мою душу, и я все время сквозь слезы повторяла: «Как несправедливо, как несправедливо со мной поступили! Обвинили в проступке, которого я не совершала, и выгнали, словно уличную собачонку!».

Острее всего меня задело именно ложное обвинение в попытке соблазнения хозяина. Я понимала, что мне будет трудно оправдаться – общество поверит именно уважаемому мэру Эрглтона, а не моим словам, и слуги, скорее всего, выступят с показаниями в его пользу. Бесправной гувернантке нечего было рассчитывать на непредвзятый суд, если разразится скандал, и оставалось только надеяться на то, что Фанни не лишит меня своей дружбы, и ее родители по-прежнему будут относиться ко мне с добротой.

Мой путь лежал в гостиницу «Корона», где останавливались все дорожные кареты в Эрглтоне. Но поскольку я недавно поселилась в пригороде, то еще плохо знала окрестности города и потому очень скоро сбилась в сумерках с дороги, свернув в неверную сторону, и забрела в густой лес. Вдобавок пошел дождь, перешедший в сильный ливень. Моя ненадежная одежда быстро намокла под непрерывными потоками воды, и промозглая сырость добралась до костей. Болезнь не замедлила вернуться в мое измученное тело, и озноб снова начал сотрясать мои конечности.

Мое сознание все больше мутилось, кашель с удвоенной силой принял терзать мою грудь. Мои руки неуклонно слабели. Не помню где и как я обронила сундучок, в котором находились все мои вещи и последние четыре шиллинга. А лес все не кончался, и мне мерещились призраки мертвых людей среди низких дубов и голых чахлых рябин, которые призывно махали мне истлевшими руками, приглашая в свою компанию. Дождь прекратился, но это мало чем облегчило мое положение. Моя мокрая одежда не могла высохнуть без огня, ночной холод все больше усиливался.

Я поняла, что без посторонней помощи погибну, и без сил упала на большой валун. В этом безлюдном лесу кто придет ко мне на помощь? Но я покорно приняла волю Всевышнего и, подняв глаза к темному беспросветному небу, прошептала: «Господи, я принимаю то тяжелое испытание, которое Тебе было угодно послать мне и возьми меня в свою Обитель, если на земле нет никого, кто был бы согласен приютить меня».

Как только эти слова произнесли мои уста, послышался стук копыт: кто-то спешил домой, мчась на быстром коне по наезженной тропинке. Я собрала последние силы, чтобы воззвать к случайному всаднику, который проезжал мимо меня и воскликнула:

- Помогите мне! Я умираю!!!

От неожиданности конь заржал и взвился на дыбы. Его всаднику стоило некоторого труда успокоить его, и тогда он обратил свое внимание на меня.

- Господи, Эмма, что вы делаете в лесу далеко от поселения?! – раздался знакомый и бесконечно дорогой мне голос.

Все во мне задрожало от радости при звуке этого голоса, даже болезнь на время потеряла надо мной свою власть.

- Дориан?! Дориан, это вправду ты?! – прошептала я, все еще не веря своему счастью.

- Я еду в принадлежащее мне поместье Торнбери кратчайшей дорогой, - объяснил свое появление баронет Эндервилль и тут же тревожно снова спросил меня: - Но, Эмма, что заставило тебя находиться в лесу?

- Мэллоуны отказали мне от места, - стыдливо призналась я. – Я хотела уехать в Лондон, но сбилась с дороги.

- Как это бесчеловечно выгнать слабую девушку в такую ненастную погоду! – с негодованием произнес Дориан, и его спасительные руки тут же подняли меня на лошадь. Он прижал меня к себе так нежно и бережно, как мать обнимает свое дитя и прошептал: - Не волнуйся, дорогая! Я больше никому не позволю тебя обидеть.

После этих его слов удивительный безграничный покой завладел моей душой, я перестала испытывать даже тень тревоги. Моя жизнь была в руках Дориана и это меня несказанно радовало. Я всецело положилась на любимого и потеряла сознание.

» Глава 14

Два первых дня моего пребывания в поместье Дориана под названием Торнбери прошли в жару и в беспамятстве. Я только изредка с трудом улавливала обрывки разговоров возле своей постели, но не могла понять, кто именно из собеседников навещал меня. Помню, как большие язычки пламени ярко пылающего камина моей спальни вырывались из ажурной решетки и при их свете большие видневшие на стене тени хлопотавших возле меня людей казались огромными призраками, не принадлежащие земному миру. В то время я в самом деле находилась на грани смерти, и только искусство вызванного Дорианом из Эрглтона врача вернуло меня к жизни.

На третий день мне стало немного лучше, и я уже не проваливалась без конца в черную пропасть без сознания. Лечивший меня по приглашению Дориана доктор Льюис Харпер громко выразил удовлетворение моим состоянием.

- Через пару дней я поставлю вас на ноги, мисс Линн, - заключил он.

Я хотела его спросить, сколько времени уже нахожусь в постели, но моя слабость оказалась столь сильной, что я смогла лишь беззвучно пошевелить губами.

- Не напрягайтесь, мисс Линн, - предостерег меня мой врач. – Всему свое время, и вам лучше поберечь себя. Тогда вы скорее поправитесь.

Я послушно склонила голову, и доктор Харпер засобирался домой. Но на выходе из комнаты его перехватил человек, который волновался за мое здоровье еще больше, чем я.

- Как мисс Линн, доктор Харпер? – тревожно спросил Дориан. Он не осмеливался войти в мою спальню, щадя мою девичью скромность и уважая правила светского приличия, но эта сдержанность при его пылком темпераменте дорого стоила ему.

- Кризис миновал, и жизни моей пациентки больше не грозит опасность, - довольным тоном ответил Льюис Харпер. – Пусть больная продолжает принимать микстуры, которые я ей прописал и через два, самое большое через три дня наступит заметное улучшение.

- Слава Богу! Я скажу экономке Ханне Эббот, чтобы она продолжала выполнять ваши предписания, – с облегчением вздохнул хозяин Торнбери. – Идемте в мой кабинет, доктор, я выпишу чек суммы вашего гонорара.

- Вы уже второй раз платите мне, вы очень щедры, баронет Эндервилль, - с признательностью сказал доктор.

- Пустяки, - ответил на это Дориан. – Мисс Эмма Линн – подруга моей кузины и мой давний друг. Деньги ничто по сравнению с ее жизнью!

Молодой баронет сказал это с таким чувством, что я ощутила в душе то долгожданное радостное тепло, как если бы он пылко обнял меня. Шум шагов хозяина поместья и моего врача, спускающихся по лестнице на первый этаж, стих, а я продолжала со слезами радоваться проявлениям очевидной привязанности Дориана ко мне. Недаром я вытерпела множество мучений в доме Мэллоунов; судьба наконец-то вознаградила меня близостью к моему любимому и возможностью слышать его дышащие нежностью ко мне речи.

Положительные чувства благотворно подействовали на мое здоровье, и на следующее утро я проснулась, совершенно не чувствуя болезни. Пожилая женщина в белом чепце экономки уже хлопотала возле моего столика, накрывая первый завтрак. Я догадалась, что это и есть Ханна Эббот, которую накануне упоминал в разговоре с врачом Дориан. И все же на всякий случай спросила:

- Миссис Эббот?

Экономка повернулась ко мне и с улыбкой произнесла:

- Хорошо, что вы сейчас проснулись, мисс Линн, значит, овсянка с яйцом не остынут!

Пока я завтракала, миссис Эббот рассказывала мне о последних новостях поместья. Баронет Эндервилль уехал с ответными визитами к соседям, как только удостоверлся, что моя жизнь находится вне опасности. Доктор Харпер обещал еще раз навестить меня днем.

Подождав окончания рассказа словоохотливой экономки, я спросила у нее о том, что больше всего занимало меня:

- А когда вернется баронет Эндервилль?

- Думаю, дней через пять, - ответила Ханна Эббот. – Поместья соседних дворян находятся довольно далеко друг от друга, и хозяину придется много ездить, чтобы навестить их всех.

Я немного расстроилась тем обстоятельством, что мне снова придется ждать встречи с Дорианом, после того как прожила в довольно длительной разлуке с ним, но решила, что мне вполне по силам выдержать пять дней его отсутствия. Доктор Харпер еще раз навестил меня и, удостоверившись, что я пошла на поправку, больше не появлялся в Торнбери.

За неимением другого занятия я начала осматривать поместье. Меня сразу поразила величина и роскошь спальни, которую выделил в мое пользование Дориан, ее дорогие шелковые французские обои в незабудку.

- Это спальня покойной матери молодого хозяина, - объяснила мне миссис Эббот.

- Почему же баронет Эндервилль не выделил мне гостевую комнату? – засмущалась я. – Мне прямо теперь неловко.

- Это одна из самых теплых комнат в доме, а доктор Харпер сказал, что вам необходимо тепло, - со знанием дела проговорила экономка.

- Баронет очень великодушен, - с признательностью проговорили мои уста.

- Это так! Наш хозяин к тому же добрый человек и всегда придет на помощь страждущему, - подтвердила моя собеседница, поправляя мое атласное одеяло.

Ее слова доставили мне большое удовольствие, так как в моих глазах именно последняя похвала служила самой лучшей рекомендацией человеческому характеру. Потом мой взгляд упал на портреты, висящие на стенах спальни, и я с невольным интересом спросила:

- Миссис Эббот, а кто этот джентльмен в судейском парике конца восемнадцатого века и белокурая дама в бальном наряде?

- Судья Джеральд Питчер – двоюродный дядя нашего хозяина, большой друг покойной миссис Эндервилль, а дама и есть покойная миссис, - снова ответила мне на вопрос экономка.

- Она – мать баронета Эндервилля? – уточнила я, думая про себя, что Дориан ничуть не похож на нее.

- Нет, миссис Шарлотта Эндервилль – жена баронета Роджера Эндервилля, тоже скончавшегося, младшая дочь губернатора Вест-Индии. Ее богатое приданое стало основой благосостояния Торнбери, - пояснила мне Ханна Эббот, и заключила: - Думаю, вам пора отдохнуть, мисс Линн, потом, когда вы окончательно пойдете на поправку, наступит время для более обстоятельных рассказов.

Я признала справедливость ее слов, ощущая, как слабость вновь овладела моим телом и послушно улеглась обратно в постель. Но через день от моей болезни не осталось и следа, и я оживленно принялась осматривать главное поместье Дориана.

Трехэтажное здание оказалось еще большим и роскошным, чем я ожидала увидеть богатое поместье, расположенное на севере Англии. Как верно упомянула экономка Эббот, приданое дочери баснословно багатого губернатора Вест-Индии Эдварда Джонсона послужило расцвету Торнбери. Были раширены оба крыла здания, построены новые залы, гостиные и спальни, увеличила свою площадь библиотека. Для убранства комнат не жалели денег, и что мне понравилось больше всего – это наличие большого колличества светлых больших окон в северном поместье, более нуждающемся в освещении, чем южные особняки.

Читатель, вероятно, ты знаешь, что налог на окна, введенный Вильгельмом Оранским, не послужил к пользе здоровья населения нашей страны. Применение налога на окна, который сначала был налогом на богатство, а затем распространился на все население, привело к тому, что в английских городах стали строить здания с меньшим количеством окон, а то и вовсе без них. Плохо налог сказался также на производстве стекла. Но особенно страдали из-за этого налога бедняки и английские медики все громче заявляли, что из-за злосчастного налога в стране стали возводить опасные для здоровья многоквартирные дома без окон. В таких квартирах царили мрак и сырость, и именно оттуда распространялись разного рода эпидемии и чахли неимущие люди

Никакого стремления экономить на окнах в Торнбери не наблюдалось. Я насчитала их более тридцати. Казалось, их выстроили с чувством подчеркнутого пренебрежения к злосчастному налогу, и меня радовало, что Торнбери имел чувство собственного достоинства. Я быстро привязалась к этому поместью, и казалось, что его дух тоже дружески принял меня и позволил мне, бесприютной страннице, прочно обосноваться в нем.

Вечером четвертого дня вернулся Дориан. Я как раз зажгла первую свечу, чтобы рассеять огнем сумеречный свет и увидела из окна спальни, как баронет Эндервилль соскакивает со своего коня перед парадным входом особняка. Редкие снежинки начали кружиться над его непокрытой головой, но он, не обращая на холод никакого внимания, передал поводья груму и обменялся несколькими словами со встретившим его лакеем перед тем, как войти в дом.

Море радости тут же разлилось в моей груди. Я не знала, захочет ли Дориан в этот вечер увидеть меня, но на всякий случай тут же переоделась в одно из новых своих платьев, которые мне доставили от местной портнихи благодаря любезности Дориана. Миссис Хэйт не слишком торопилась с моим заказом, когда я была стеснена в средствах, но щедрое вознаграждение от баронета Эндервилля заставило ее в течение двух дней не только завершить ранее заказанную мной одежду, но и сшить новую. Благодаря этому обстоятельству я могла надеть тщательно ею пошитое шелковое платье синего цвета, что придало мне дополнительную уверенность в себе.

Мои приготовлениения к встрече не остались напрасными. Экономка вскоре вошла в мою комнату и доложила:

- Мисс Линн, хозяин просит вас спуститься к нему для вечернего чая.

- Иду, миссис Эббот, - отозвалась я, поспешно накидывая на плечи теплую пуховую шаль и устремляясь к лестнице.

Дориан ждал меня в гостиной возле горящего камина и быстро обернулся на звук моих шагов. Лакей в это время принес блюдо свежих пирожных, а горничная уже заканчивала раставлять на чайном столике мейсенский сервиз с нежной росписью полевых цветов. После окончания своего дела они быстро удалились, и Дориан подошел ко мне с приветливой улыбкой, которая очень красила его красивое и мужественное лицо.

- Эмма, я очень рад приветствовать вас в своем поместье, - тепло сказал он, неотрывно глядя в мои глаза. Сумерки совсем сгустились, перейдя в темноту, но свет многочисленных свечей в гостиной создавал особый мягкий уют и придавал Дориану дополнительное, окончательно покорившее меня обаяние. В тот вечер им была оставленна всякая официальность в разговоре то ли потому, что я только оправилась от болезни, то ли потому, что он соскучился по мне, и искренне желал показать дружеские чувства. В ответ я поклонилась ему, вне себя от счастья таким его душевным обращением, и прошептала:

- Баронет Эндервилль, я всю жизнь буду у вас в долгу за то, что вы спасли меня от смерти.

- О, не нужно преувеличивать, милая Эмма, - ответил он, покраснев от смущения. – Любой прохожий сделал бы для вас то же самое, а я еще должен печься о вас по долгу дружбы.

В этот момент стенные часы над камином начали бить пять часов вечера, и Дориан пригласил меня за столик. Я разлила в чашки чай, и Дориан с приличествующей словесной благодарностью принял от меня одну из них.

Приятное тепло от горячего напитка разлилось по нашим телам, располагая к дальнейшему разговору и душевному общению. Как мне хотелось задать Дориану ряд нетерпеливых вопросов по поводу его долгого отсутствия, но правила приличия требовали от меня дать ему возможность высказаться первым.

Дориан сделал еще один глоток чая и начал:

- Эмма, на правах вашего друга я хочу спросить вас, по какой причине вам отказали от места Меллоуны? Опасаюсь, что для вас это болезненный вопрос, но я должен разобраться в этом деле, чтобы защитить ваши интересы.

Моя рука, держащая чайную чашку, задрожала. Ни за что на свете я не желала бы давать ответа на интересующую Дориана тему, но понимала, что умалчивание ни к чему не приведет, рано или поздно пересуды дойдут до его слуха и потому тихо проговорила:

- Мистер Меллоун обвинил меня в том, что я пыталась соблазнить его.

Рука Дориана, до той поры спокойно помешивающая сахар в чашке, застыла. Затем он, с силой звякнув серебряной ложечкой, гневно воскликнул:

- Вот как!!!

- Дориан, клянусь, я этого не делала! – быстро проговорила я, испугавшись, что он превратно может понять мои слова.

Усилием воли Дориан взял себя в руки и мягко сказал мне:

- Эмма, успокойтесь, я ни на минуту не усомнился в вас. Мистер Меллоун вовсе не принадлежит к числу тех мужчин, в которых безоглядно влюбляются молодоые девушки, а сами вы бескорыстны. Я прекрасно знаю, что вы отказали в своей руке вашему кузену, который является одним из самых богатых холостяков Лондона. Так что нет ни одной причины для безнравственного поведения лично для вас, и я намерен публично призвать мэра нашего города к ответу.

- Нет, Дориан, прошу вас, не делайте этого, - начала просить я его, умоляюще сложив руки.

- Почему, Эмма? – удивился он. – Я же хочу очистить вашу репутацию.

- Боюсь, что вся эта скандальная огласка тяжело подействует на моего воспитанника Тома и повредит его будущему, - вздохнула я. – Он очень впечатлительный мальчик, ему доставило большое страдание сцена моего изгнания из его дома, а тут еще один скандал окончательно может навредить его душевному здоровью. Мне хотелось бы еще раз встретиться с Томом, чтобы он убедился – со мной все в порядке.

Моя речь произвела большое впечатление на Дориана, и он спросил:

- Вы в самом деле так сильно привязались к мальчику?

- Да, он настоящий друг, - улыбнулась я.

- Эмма, я ни в чем не могу отказать вам. Не буду придавать вашему изгнанию огласку, придумаю другой способ наказать мэра, не задевая его семью, и завтра постараюсь устроить вашу встречу с Томом, - тоже улыбнулся он.

Я с признательностью поблагодарила моего великодушного баронета, который показал себя благородным рыцарем. Затем к Дориану пришел по делам управляющий, и я отправилась спать с легким сердцем, веря в его обещания. И он не замедлил их исполнить.

Утром Дориан приказал заложить карету, и мы поехали на встречу с Томом. Я знала места окрестностей, где любил гулять мой бывший воспитанник, и вскоре увидела его понурую фигурку, бредущей по роще, росшей неподалеку от дома Меллоунов. Я показала на него рукой Дориану, и он приказал кучеру остановиться.

Том тоже заметил нас. Сначала он остановился, не веря своим глазам, затем, когда я стала выходить из кареты, радостно закричал:

- Мисс Эмма, мисс Эмма!!! – и что мочи бросился бежать ко мне.

- Я тоже очень рада видеть тебя, Том! – с воодушевлением произнесла я, протягивая к нему руки.

- Мисс Эмма, я думал, что больше вас никогда не увижу, - сказал мальчик, и слезы выступили на его глазах. – Матушка сказала, что вас никто не видел после того, как вы ушли из нашего дома, и скорее всего вы сгинули в лесу.

- Меня спас баронет Эндервилль, и только благодаря ему мы снова встретились с тобой, Том, - с признательностью им обоим за живое участие ко мне сказала я.

- Сэр, я очень благодарен вам за спасение мисс Линн, - сказал Том, с восхищением глядя на подошедшего к нам Дориана. Что и говорить, Дориан был очень представительным джентльменом.

- Рад познакомиться с тобой, Том Меллоун. Ты мне нравишься, и я собираюсь в будущем помогать мисс Линн видеться с тобой, - добродушно ответил Дориан.

- Но меня собираются отдать на обучение в столичную школу для мальчиков, - печально ответил Том. – Матушка сначала хотела взять для меня немца-гувернера, затем сочла, что школа с поркой лучше научит меня дисциплине. Через неделю меня увезут, несмотря на то, что скоро Рождество.

Я поняла, что миссис Меллоун наказывает таким образом сына за то, что он посмел заступиться за меня.

- Ох, Том, мне так жаль! – вырвалось из моей груди, и я порывисто прижала его к себе.

- Ничего, я сам хотел уехать из дома, повидать другие места и города, - шмыгнув носом, мужественно произнес мальчик.

- Это речь настоящего мужчины, - одобрительно сказал Дориан, и пожал Тому руку. – Если тебе в будущем понадобится помощь, Том Меллоун, обращайся ко мне.

- Спасибо, сэр, - расцвел улыбкой Том.

Дальнейшему нашему разговору помешало появление горничной Сары, которая временно присматривала за мальчиком. Она тоже очень обрадовалась при виде меня, но торопливо сообщила, что миссис Меллоун срочно требует сына к себе. Тому ничего не оставалось, как уйти с Сарой, а Дориан и я смотрели им вслед и надеялись, что у Тома в будущем будет все хорошо.

» Глава 15

Читатель, моя радость от ежедневного общения с Дорианом все росла, пока не стала безграничной, и все же я не забывала о своих прежних дружеских предпочтениях, которые испытывала в своем более счастливом и беззаботном прошлом. При первом удобном случае я написала письма своему кузену Джону Уилсону, директрисе Лидброк-Гроув миссис Леннокс, и, конечно же, моей дорогой подруге Фанни и благородной леди Амелии, которая всегда по-матерински пеклась обо мне. В пространных посланиях я постаралась уменьшить горечь испытаний, которые выпали на мою долю в Ланкашире, не желая, чтобы они ощутили чрезмерную печаль из-за моих страданий. И все же мои друзья горячо откликнулись на мою исповедь о моей нелегкой участи гувернантки Мэллоунов, адресованную им. Кузен Джон и миссис Леннокс откровенно радовались тому, что я нашла надежный приют в доме такого великодушного джентльмена, каким был баронет Дориан Эндервилль. А участие ко мне леди Амелии и Фанни оказалось столь велико, что они отправились на Рождество в поместье Торнбери навестить меня, оставив в Лондоне малыша Гарри, которого Фанни недавно родила на попечение кормилицы и опытных нянек. Молодой виконт с пониманием отнесся к желанию своей юной супруги совершить зимнюю поездку на север, зная, как сильно она ко мне привязана, тем более, что Фанни ехала в сопровождении своей матери.

Их приезд не вызвал никакого возражения у Дориана – он всегда был рад принимать милых его сердцу родственниц в своем поместье. И, как я узнала впоследствии, он сам тайно написал леди Лэндон, прося ее приехать в Торнбери с целью ободрить и поддержать меня в нелегкое для меня время, и заодно желая придать моему пребыванию в его холостяцком доме благопристойный вид.

И вот звук колес многочисленных экипажей возвестил о приезде новых обитателей поместья. С долгожданным прибытием леди Амелии и Фанни Торнбери наполнился оживленной суетой, поскольку с ними приехало много прислуживающих им камеристок и слуг.

- Эмма, Эмма, наконец-то я увиделась с тобой! – ликующий звонкий голосок моей подруги прервал утреннее чаепитие, но я нисколько не жалела об этом, с радостью обнимаясь с порозовевшей от мороза Фанни. Она как всегда выглядела цветущей и жизнерадостной; недавние роды прошли у нее легко и вовсе не сказались неблагоприятным образом на ее самочувствии.

Фанни засыпала меня градом вопросов и тут же возбужденно начала пересказывать столичные новости и делиться впечатлениями о своем заграничном путешествии с молодым мужем. Скоро к нам в малой гостиной присоединилась леди Амелия и с доброй улыбкой ответила на мои вопросы о сэре Джордже. Как оказалось, прения в Парламенте занимали все его время, и он оказался чрезвычайно занятым даже в рождественский праздник. Под конец, леди Амелия и Фанни отправились отдыхать после дороги, а я пошла в большую гостиную, зная, что в ней находится баронет Эндервилль, который только что принял посетителя из Эрглтона, который искал его покровительства.

Этот городской стряпчий уже ушел, и я могла удовлетворить свое желание увидеть Дориана. Он читал у горящего камина свежую газету, желая быть в курсе последних новостей в стране, а у его ног примостился верный желто-пегий пойнтер, неотрывно глядевший ему в глаза. Я невольно пожалела, что не могу так же часами лежать возле ног самого лучшего мужчины в мире, как этот пес, и прикасаться к его руке и коленям, не опасаясь общественного порицания.

Наверное, мое дыхание стало слишком взволнованным, потому что Дориан быстро оторвался от газеты и посмотрел прямо на меня. Его взгляд прояснился, и он оживленно произнес:

- Эмма, как хорошо, что ты заглянула ко мне, у меня есть все тот же вопрос, который я всегда задаю тебе – как ты себя чувствуешь?

- Мне уже гораздо лучше, мистер Эндервилль, я полностью здорова! – поспешила заверить я его, втайне ликуя от его нескончаемого внимания к моей скромной персоне.

- Меня это очень радует, - с видимым облегчением произнес Дориан. – Как хозяин Торнбери я должен дать традиционный рождественский бал для дворян округи. Но как я смог бы играть роль радушного хозяина, если бы мой маленький друг по-прежнему страдал от болезни в своей спальне. Если бы он не присутствовал на балу, то я бы препочтел преданно ухаживать за ним, чем весело танцевать со своими гостьями бальные танцы.

- Я достаточно окрепла, чтобы тоже находиться в числе остальных гостей, - твердо заявила я.

- Это для меня самый лучший подарок – ваше присутствие на балу моего поместья, - тихо сказал Дориан, преданно глядя на меня.

Я опустила глаза - моя девичья скромность не позволяла мне выдать удовольствие, которую во мне вызвали его слова. Червячок сомнения продолжал грызть меня. Слишком разным было наше социальное положение, и благоразумие твердило мне, что я напрасно желаю достичь нечто большего в отношениях с тем, кого выбрало мое сердце. Мне, нищей скиталице, никогда не стать женой столь блистательного джентльмена, каким был баронет Дориан Эндервилль. К тому же он никогда не признавался в любви ко мне, и твердил только о дружеских чувствах.

Дальнейшие события, произошедшие на Рождественском балу, только укрепили сомнения, что я значу для Дориана нечто большее, чем подруга его любимой кузины. Но сначала Надежда еще раз поманила меня своим радужным крылом и ободрила робкое сердце, бьющееся ради баронета Эндервилля. Накануне меня посетил сладкий сон, в котором сбылись мои заветные мечты и Дориан вел меня под руку как спутницу всей своей жизни. Голуби порхали над нашими головами, друзья и родственники бурно приветствовали нас и поощрительно улыбался нам священник. Я замерла в предвкушении поцелуя, которого желала с тех пор, как влюбилась в принца своей мечты. Уста Дориана немедленно коснулись моих трепещущих губ, и я утонула в неземном блаженстве этой ласки, которую мог подарить только он – самый лучший джентльмен Англии!

На этой чудесной минуте сон прервался, но он был настолько осязаемым, что поначалу было трудно разделить сновидение и явь. Под его влиянием я, как маленькая девочка, весь день подготовки к рождественскому балу находилась в приподнятом настроении ожидания сбывающейся сказки. Леди Амелия привезла мне в подарок чудесное бальное платье из атласа белого цвета, делающее мою изящную фигуру еще более грациозной и воздушной. Камеристки матери Фанни по ее распоряжению провозились со мной чуть не весь день, стараясь сделать из меня некое произведение искусства, неотразимое в мужских глазах и приятное для всех ценителей красоты. Но я отказалась от тяжелых драгоценностей и пожелала украсить свою высокую прическу оранжерейными цветами, а шею шелковой ленточкой с медальоном из гагата с изображением белой розы – подарком Фанни, который она приобрела для меня в Италии. Леди Амелия при первом же взгляде на меня одобрила мой выбор, а Фанни с восхищением сказала, что я в своем бальном наряде похожа на неземную фею.

Немало ободренная их похвалами, я с нетерпением начала ожидать начала бала и новой встречи с Дорианом. Ночная тьма окутала Торнбери, но бальная зала, заполненная людьми, была светла, словно яркое утро летнего дня в период солнцестояния. Зная, что Торнбери готовится к приезду многих посетителей, леди Амелия предложила Дориану свою помощь в приеме гостей, но он с улыбкой отказался, говоря, что сможет справиться без ее помощи, и предложил ей беззаботно наслаждаться его гостеприимством.

Мы несколько припозднились из-за того, что Фанни никак не могла остановить выбор на бальном платье из своего многочисленного гардероба и отвергла прежний наряд в самую последнюю минуту перед нашим выходом из отведенных нам покоев. Наконец она облачилась в прелестное сиреневое произведение парижских модисток, и в моих глазах это был удачный выбор, оправдывающий нашу общую задержку.

Итак, хоть и с опозданием, но мы вступили на широкую ковровую дорожку, ведущую в бальный зал, и вскоре очутились среди шумной нарядной толпы гостей, окружающих молодого баронета Эндервилля, словно небесные спутники животворящее солнце. Дориан стоял в центре зала, приветливо разговаривая с последними прибывшими гостями, прибывшими издалека. Тут находились почти все дворяне округи, только Мэллоунов, к моему большому облегчению, не было, и я внутренне подобралась, готовясь устремиться к Дориану как быстрая птица.

Дориан заметил нашу маленькую группу, и тут же, приветливо улыбаясь, подошел к нам. Но он был не один. Мое сердце упало, когда я увидела рядом с ним на редкость красивую блондинку в роскошном бальном платье алого цвета. Все в ней было прекрасно – и тонкий стан, и лебединая шея, оголенные округлые плечи, тонкие черты лица – кроме узких зеленых глаз, недобро смотревших на меня как острие смертоносной стрелы. Она по-хозяйски держала Дориана за руку, и он чрезвычайно обходительно с нею обращаясь, представил ей нас.

- Мисс Линн – это гувернантка Мэллоунов? – пренебрежительно проговорила блондинка, продолжая беззастенчиво меня рассматривать. – Интересно, что скажет ваш кузен Николас Эндервилль, когда узнает, что эта особа переступила порог парадной Торнбери?

- Мой кузен – человек чрезвычайно щепетильный в отношении светских условностей, но пока я хозяин Торнбери он мирится с моими гостями, милая графиня, - смеясь, ответил ей Дориан, будто она сказала в высшей степени нечто забавное.

- Миледи, мисс Линн в прошлом была воспитательницей сына Мэллоунов, однако сейчас она компаньонка моей дочери, - вставила свое слово леди Лэндон, внеся ясность в вопрос о моем положении в обществе.

- В этом случае присутствие этой девицы здесь допустимо, - нехотя согласилась высокомерная аристократка, но ее взгляд, обращенный в мою сторону, ничуть не потеплел.

- Баронет, скоро ли начнутся танцы? – спросила она, подчеркнуто отворачиваясь от меня. – Я хочу танцевать!

- Танцы сейчас начнутся! – с готовностью ответил ей Дориан. – Вы – царица бала, моя дорогая Джиневра, и ваше желание – закон!

Он дал знак музыкантам на хорах, и они заиграли веселый рил. Дориан повел за руку графиню Джиневру в танцевальный ряд, джентльмены начали приглашать леди на танец и на какое-то время я, Фанни и ее мать оказались оттесненными в угол.

- Мама, что это за противная женщина, которая посмела так пренебрежительно отнестись к нашей Эмме? – с негодованием спросила Фанни, глядя на танцующих рил Дориана и его партнершу.

- Это вдовствующая графиня Хоум, - с глубоким вздохом ответила дочери леди Амелия. – Сама она не слишком знатного происхождения, эта младшая дочь сэра Гью Эштона из Дарби-холла, но умеет нравиться джентльменам. Примерно четыре года назад твой кузен Дориан влюбился в нее и просил ее руки, но она предпочла титул старого графа Хоума сердечному чувству. Теперь еще года не прошло, как ее престарелый супруг скончался, однако графиня явно желает стать супругой баронета Эндервиллся и появляется в обществе еще до окончания траура, не опасаясь потери репутации… Эмма, не огорчайся ее резким обращением, - прибавила мать Фанни, ласково глядя на меня. – Ты не виновата, графине Хоум явно не нравится твое пребывание в Торнбери и твоя в высшей степени привлекательная внешность.

- Спасибо за поддержку, леди Амелия, - с признательностью сказала я, но все равно у меня на сердце было тяжело при виде того, с какой готовностью Дориан одаривал своим вниманием графиню. Слов нет, баронет Эндервилль на балу по-прежнему продемонстрировал ко мне дружеское расположение, но при этом не обнаружил столь откровенной привязанности как по отношению к молодой графине Хоум. Он ни на шаг не отходил от нее, и явно вознамерился танцевать с нею все бальные танцы.

И, желая сохранить лицо, я спокойно произнесла: - По всей видимости, препятствий к браку баронета Эндервилля и графини не существует, он состоится рано или поздно, тем более, что они выглядят очень подходящей парой.

- Не думаю, - с сомнением сказала Фанни. – Над моим кузеном Дорианом словно тяготеет злой рок, он несколько раз был помолвлен, но все его помолвки так и не закончились женитьбой. И нравом графиня Хоум слишком отличается от Дориана, чтобы они могли ужиться вместе.

Как ни слаб был последний довод моей подруги, я невольно ухватилась за него как утопающий за соломинку, желая, чтобы Дориан не связал свою жизнь с такой неприятной особой, каковой являлась Джиневра Эштон.

» Глава 16

Все на свете когда-нибудь заканчивается, подошел к концу рождественский бал, от которого я ждала так много, и который принес мне очень мало удовольствия. Вдобавок, на следующий день выяснилось, что атласное бальное платье оказалось слишком легким и мое неокрепшее после болезни тело снова начало знобить. Доктор Льюис Харпер категорически заявил, что мне не следует отправляться в Лондон вместе с леди Лэндон и ее дочерью, пока не установится тепло, иначе он не отвечает за жизнь вверенной его попечению пациентки в моем лице. Дориан с готовностью поддержал его, уговаривая меня остаться в его доме по меньшей мере до мая, и леди Амелии вместе с Фанни пришлось уехать домой без меня.

Я осталась в Торнбери, и моя жизнь стала похожа на спокойно текущую размеренную реку беспрерывной тихой радости. Пусть Дориан отдал свое предпочтение на балу другой, но зато он вел себя по отношению ко мне как самый лучший в мире друг, во всем поддерживая и опекая! По возвращении в поместье он всегда спешил увидеться со мной, мы обсуждали наедине все на свете, начиная от новостей в округе и кончая сокровенными личными воспоминаниями. Для нас стало приятным открытием, что нам нравятся одни и те же книги, доставляет удовольствие музыка прославленных композиторов Европы и искусство живописи. Дориан с наслаждением слушал, как я играю на рояле в большой гостиной, а я восхищалась его природным талантом художника. У молодого баронета Эндервилля был настолько острый глаз и точная рука, что всего несколькими линиями карандаша он мог нарисовать верный портрет человека, выражающий его характер. Он загорелся желанием написать мой портрет, и принялся делать для этой цели многочисленные наброски, избегая при этом утомлять меня длительным позированием. Я чувствовала, что мы все больше сближались друг с другом, становясь единым целым. Поначалу меня волновала мысль, что графиня Хоум может своим приездом нарушить мое счастье на правах невесты владельца Торнбери, но Дориан со времени бала никогда не упоминал об этой особе, и моя сердечная тревога улеглась. Волшебные чары исподволь, но верно овладевали моей душой, когда я находилась рядом с любимым человеком, и дом Дориана казался мне прекрасным местом, в котором я не буду знать печали и не испытаю разочарования.