Хочу только тебя!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Настойчивая трель телефона вырвала Мишель из сна. Еще не до конца проснувшись, она пошарила рукой, нащупывая трубку, и нечаянно сбросила ее на пол.

О, черт! Не везет с самого утра!

Мишель потянула за провод. Наконец пальцы нашли злосчастную трубку.

— Мишель… — проговорил в ухо знакомый голос, и она еле удержалась, чтобы снова не чертыхнуться.

— Матап, — отозвалась она убитым голосом. Только этого ей не хватало.

— Ты что, еще не встала, cherie[3]! — Мать немного помедлила. — А ты знаешь, который час?

«Семь, самое большее восемь», — подумала Мишель и бросила быстрый взгляд на часы. Уже девять!

— Ты одна? Мишель моргнула.

— Нет, татап. Со мной два любовника, которые ублажали меня всю ночь.

— Не надо ехидничать, дорогая, — назидательно проговорила Шанталь.

Мишель вздохнула.

— Прости. Я просто не выспалась.

— Я думала, мы вместе съедим ланч. — Шанталь назвала модный ресторан в Мейн-Бич. — Давай в двенадцать. — И она положила трубку, не дожидаясь ответа.

— Уф, — вздохнула Мишель с огорченным и покорным видом.

Для матери ланч означал крохотную порцию овощей под названием «Цезарев салат», свежие фрукты, бокал белого вина и два стакана воды. После этого они заглянут в бутики, проедут до торгового центра и побродят по дорогим магазинам.

Такое праздное совместное времяпрепровождение мать и дочь позволяли себе время от времени. Однако насчет нынешнего приглашения Мишель не питала никаких иллюзий — это был всего лишь предлог, чтобы попытаться разузнать поподробнее, что ее связывает с Никосом Алессандросом.

Ну что ж, надо встать и заняться делами. Уборка и поход в супермаркет за продуктами на неделю займут часа полтора, она еще успеет принять душ и переодеться, перед тем как отправиться на встречу с матерью.

Шанталь заказала свой любимый «Цезарев салат» и минеральную воду, Мишель же решила поесть как следует.

— Антония и Эмерсон уговорили меня встретиться с ними на ланче завтра на их яхте.

Мать была в солнечных очках, скрывавших выражение ее глаз. Однако Мишель прекрасно его представляла.

Шанталь в совершенстве владела искусством беседы. Сначала разговор пойдет о милых пустяках, будет рассказан какой-нибудь забавный случай или пара анекдотов, и только после этого наступит очередь главной цели встречи.

— Очень мило, — произнесла Мишель.

— Но мы непременно успеем на выставку в твоей галерее.

На ежемесячных экспозициях выставлялись работы молодых многообещающих художников, чье творчество привлекло внимание обоих совладельцев галереи — Мишель и Эмилио. Договор с художником подписывался за несколько месяцев до выставки, и сам факт, что уже были заключены такие соглашения об организации показов до конца года и даже в следующем году, говорил о высокой репутации галереи.

Эмилио просто нюхом чуял, что будет иметь успех, и они оба, соединив свои способности и знания, сумели превратить галерею в одно из самых известных заведений подобного рода на всем побережье.

Уже были разосланы приглашения пятидесяти их постоянным клиентам и партнерам, напечатаны проспекты, оставалось лишь развесить полотна по местам и доделать кое-какие мелочи. Именно этим они с Эмилио собирались заниматься сегодня после обеда и завтра с утра.

— У тебя есть какие-то планы на вечер, дорогая?

Мишель задержала над тарелкой вилку с накрученной на нее вкуснейшей лапшой с луковым соусом.

— Я закончу поздно, татап.

— А, понимаю.

Так уж и понимает!..

— Ты же знаешь, сколько у нас с Эмилио работы перед каждой выставкой, — весело сказала Мишель. — Надо все проверить, а Эмилио такой дотошный.

— Знаю, дорогая.

Шанталь считала важным дать дочери хорошее образование. Мишель училась в частной школе, потом в университете, провела какое-то время в Сорбонне. При всем при этом почему-то считалось, что ей совсем не обязательно применять на практике все то, чему она обучилась.

Галерея была воспринята матерью как прихоть. Когда Мишель стала партнером Эмилио Боннано, мать решила, что это просто так, для забавы, однако скоро поняла, что ошибалась, так как дочь, к вящему неудовольствию Шанталь, самым решительным образом отказалась участвовать в ее светских развлечениях, лишь изредка удостаивая своим присутствием какой-нибудь благотворительный обед или празднество. Тем не менее мать то и дело приглашала Мишель в разные места, а в последние несколько месяцев она вообще задалась целью выдать ее замуж.

— Ты вчера заставила Джереми ревновать. — Шанталь глотнула минеральной воды и поставила стакан па стол. — Он был просто вне себя, когда ты ушла. Он звонил утром?

— Нет, — сухо ответила Мишель. — Да я не очень-то и хочу его слышать.

— Из-за Никоса Алессандроса?

— При чем тут Никос Алессандрос?

— Он очень выгодная партия, поймать такого — большая удача.

— Кто, Джереми?

— Никос, — уточнила Шанталь с терпеливой улыбкой.

— Ну, знаешь, я не рыболов и не собираюсь никого ловить на удочку.

— У тебя есть время, может, пройдемся по магазинам? Мне надо кое-что прикупить из одежды.

Да уж, матери не откажешь в умении вовремя отступить.

— Я обещала Эмилио, что буду в галерее полтретьего.

Шанталь прожевала листочек салата и отложила вилку.

— Ну, тогда доедай свое пирожное и пойдем. Кофе выпьем попозже, хорошо?

Одежда, обувь, белье, парфюмерия. Все это вместе и по отдельности гарантировало, что мать не вернется больше к неприятному разговору, а потому Мишель с готовностью последовала за ней. Они ходили из одного бутика в другой, и всюду Шанталь что-то покупала, так что через полтора часа в руках у нее было три ярких больших пакета, а времени на кофе уже не осталось.

— Увидимся завтра, дорогая. Не переутомляйся.

Мишель чмокнула мать в щеку и постояла, наблюдая, как та бросает покупки в багажник и устраивается за рулем «мерседеса».

Было почти полтретьего, когда она вошла в галерею. Они с Эмилио полностью перестроили это трехъярусное здание. Полированный деревянный пол сиял сочным медовым цветом, стены, покрашенные в различные бледные тона, создавали хороший фон для экспонатов, солнечные лучи падали сквозь застекленную крышу, меняя угол освещения в течение дня.

Мишель остановилась на порохе, чувствуя гордость за то, что им с Эмилио удалось сделать в последние три года.

— Эмилио?

Она положила ключ обратно в сумочку и аккуратно закрыла за собой дверь.

— Мы здесь, cara[4], — послышалось со второго яруса. — Со мной Бретт.

Невысокие ступени вели на второй ярус. На третьем располагалась квартира Эмилио.

Мишель живо взбежала наверх и вошла в зал, где предполагалось выставить произведения Бретта.

— Привет.

Мужчины взглянули на нее и снова занялись картинами, аккуратно составленными у стены.

— Cara, стань вон там и посмотри, — сказал Эмилио. — Как, на твой взгляд?

Следующие четыре часа они дружно работали втроем, потом художник ушел, а Мишель с Эмилио заказали но телефону пиццу, сделали несколько небольших перестановок и прекратили работу лишь после тою, как убедились, что все выглядит так, как они планировали.

— Он нервничает, — заметила Мишель и впилась зубами в горячую пиццу. Плавленый сыр, сладкий перец, пряности… как вкусно.

— Это его первая выставка, — проговорил Эмилио, глядя, как Мишель ест.

От его серьги в ухе разбегались солнечные зайчики. Темная трехдневная щетина на щеках и подбородке контрастировала с вытравленным до белизны ежиком на голове. Стройный, мускулистый, он носил обычно джинсы и футболки и имел самый что ни на есть авангардный вид. О сексуальных пристрастиях Эмилио ходили самые невероятные слухи, но он не делал ничего, чтобы их опровергнуть. Все это окружало его неким ореолом таинственности, и это ему нравилось. Ну а ближайшие друзья прекрасно знали, что он совсем не тот, кем прикидывается.

За сомнительной наружностью прятался острый практический ум, способность почти безошибочно угадать истинный талант и чутье ко всему, что могло привлечь платежеспособную публику, — качества, которые были не чужды и самой Мишель.

Их дружеские отношения были чисто платоническими и опирались на понимание, симпатию и уважение друг к другу.

— Ты какая-то задумчивая. Что-то случилось?

От проницательных глаз Эмилио не могла ускользнуть даже малейшая перемена в настроении Мишель, о чем он и говорил порой с излишней прямолинейностью.

Мишель, не отвечая, открыла банку с водой и поднесла ее ко рту.

— Мужчина? — продолжал Эмилио. — Я его знаю? Она поставила банку на стол и снова принялась за пиццу.

— Почему непременно мужчина?

— Тени под твоими прелестными зелеными глазками… — Он улыбнулся мягкой понимающей улыбкой. — Недосып, милочка. А поскольку ты редко засиживаешься в гостях до утра, то вряд ли причина в этом.

— А может, я просто волнуюсь из-за завтрашнего вернисажа?

— Нет, — уверенно сказал Эмилио. — Но если ты не хочешь об этом говорить, то не надо.

Мишель подняла на него глаза.

— Это один из гостей на званом обеде, куда меня пригласили. — Она мгновение помедлила. — И лучше б мои глаза больше его не видели.

— Да, проблема, определенно, — сказал Эмилио.

— Нет. Я не хочу, не позволю.

— Ну, cara, вряд ли это зависит от тебя. — Он тихонько засмеялся.

Мишель недовольно поморщилась.

— Почему ты так решил?

— Ты молода, красива, уверена в себе и способна справиться одной рукой с любым мужчиной, — проговорил он шутливым тоном. — И если на сей раз у тебя случилась осечка, то это уже интересно. Хотелось бы мне посмотреть на него.

— Этого никогда не будет, — отрезала Мишель.

— Ладно. — Эмилио поднял руки, сдаваясь, но на лице его так и осталась ироническая усмешка. — Доедай свою пиццу.

— Я это и делаю. — Мишель откусила хрустящий краешек и, взяв бумажную салфетку, вытерла пальцы. — Я помогу тебе все убрать и пойду домой.

— Коробка из-под пиццы, стаканы да банки. Что тут убирать?

— Ладно. Тогда я пошла. — Мишель поднялась на ноги и, наклонившись к Эмилио, коснулась его лица щекой. — Чао.

Двери галереи распахнулись в четыре пополудни, а спустя час все приглашенные были на месте и прохаживались по залу небольшими группами с бокалами в руках. Из умело расставленных усилителей неслись негромкие звуки музыки эпохи барокко, сливающиеся с приглушенным говором.

Мишель выбрала для сегодняшнего случая черное кружевное платье классического покроя на чехле. Туфли на шпильках, тонкие черные чулки, волосы, зачесанные назад и собранные в высокую прическу, и легкий макияж, подчеркивающий глаза, дополняли образ элегантной и стильной женщины.

К тому времени, когда нанятые официанты вынесли подносы с закусками, у многих картин Бретта уже висели таблички «Продано».

«Это успех», — с чувством облегчения подумала Мишель. Все шло прекрасно. Закуски выше всяких похвал, шампанское великолепное, атмосфера perfetto[5], как сказал бы Эмилио.

Мишель посмотрела в дальний конец зала, поймала взгляд напарника и засмеялась.

— Еще один триумф, дорогая.

У Мишель екнуло под ложечкой. Джереми, и, как всегда, саркастичен. Мишель с натянутой улыбкой повернулась к нему.

— Вот уж не ожидала, что ты почтишь нас своим присутствием.

— Что ты, да я не пропустил бы такой случай ни за что на свете.

Джереми наклонился к ней, она слегка отстранилась, и его губы мазнули ее по щеке. Он прерывисто вздохнул, глаза его потемнели.

— Вижу, долгожданный Никос пока не появился. — Джереми отступил на шаг, скользя пальцами по ее руке.

Мишель подняла голову и наткнулась на его мрачный взгляд.

— С чего бы это ему появиться, если его не приглашали?

— Ах, моя милая Мишель, — с издевательским сочувствием начал Джереми. — Никос был на ланче у моих родителей, на яхте. И там очаровательная Шанталь пригласила его на сегодняшний вернисаж. — Он помедлил для пущего эффекта, прежде чем сказать главное: — Насколько мне помнится, Никос сказал, что соизволит прийти.

Ее сердце подпрыгнуло и сильно забилось.

— Правда?

Джереми иронически поднял бровь.

— Я не ошибусь, если скажу, что такая перспектива кое-кого не радует? — Он хохотнул. — У тебя такой ошарашенный вид.

«Спокойно, держи себя в руках», — твердила себе Мишель, стараясь отодвинуться от Джереми. Он удержал ее за руку.

— Оставь, прекрати этот бессмысленный разговор, — сказала она сердито, выдергивая руку из его цепких пальцев. — С вашего позволения, мне надо идти, — продолжала она отчужденно-вежливым тоном. — Надеюсь, вам понравится выставка. Я и Эмилио уверены в таланте и больших перспективах Бретта.

— Ах, этот противный Эмилио, — проговорил Джереми. — Ты знаешь, что он бисексуал?

Мишель не выдержала:

— Между прочим, это называется клеветой. Смотри, как бы тебе не оказаться ответчиком в суде.

— Не слишком ли горячо ты его защищаешь, дорогая?

— А ты… — Мишель задыхалась от возмущения, — ты первостатейный…

— Мишель!

Она вздрогнула всем телом. Интересно, давно ли Никос Алессандрос стоит тут и слушает, как она ссорится с Джереми?

Мишель медленно повернулась.

— Здравствуйте, — сказала она и застыла, почувствовав, как его рука ложится ей на талию.

Лицо его было непроницаемо, но за этим внешним спокойствием чувствовалось что-то мрачное, когда он коротко поклонился Джереми.

— Какие-то проблемы? — мягко спросил Никос, и Мишель почувствовала, что вот-вот заплачет.

«Да, проблемы, и еще какие! Джереми ведет себя Бог знает как, да еще ты заявился!» Она взяла себя в руки.

— Простите, но мне надо идти.

Мишель повернулась, чтобы идти, но Никос не отставал.

— Что вам от меня нужно? — Она тщетно пыталась высвободиться.

— Хочу помочь.

— Я не нуждаюсь в помощи!

Никос ухмыльнулся.

— Особенно в моей, да?

— Послушайте…

— Приберегите свой гнев до более подходящего случая.

— Какого такого случая? Я не собираюсь больше видеться с вами!

— Ну, вряд ли стоит на это надеяться, учитывая, сколько приглашений я получил от ваших родителей и Бейтсон-Берроузов, — сказал он, не скрывая усмешки.

Мишель захотелось его ударить. С нее было достаточно Джереми, чье невыносимое поведение за последние сутки можно было смело отнести на счет человека, шедшего рядом с ней.

— А что, если нам походить, посмотреть работы вашего протеже?

— Зачем? — вырвалось у Мишель, и она обнаружила, что смотрит, не отрываясь, в лукавые серо-голубые глаза.

— Ну, я ведь, можно сказать, потенциальный покупатель, а вы, как уверяет Шанталь, умеете находить молодые таланты.

— У мамы у самой настоящий талант восхваления моих предполагаемых талантов.

— Ну что за цинизм? Он вам не идет.

Они остановились у одного из полотен, и Мишель, перейдя на профессиональный тон, начала рассказывать о свете, цвете и стиле, о необычной технике Бретта, упомянув под конец, до какой суммы может возрасти ценность этой картины в ближайшие пять лет.

Никос убрал руку с ее талии, и ей вдруг стало холодно и неуютно, как будто ее бросили.