— Вы?! — Короткое слово, внезапно сорвавшееся с ее губ, прозвучало изумленно-презрительно.
— Да, — ответил Витторио, разглядывая свою одежду. — Такое огородное пугало, как я. Это была моя комната, и я пришел сюда, чтобы кое-что забрать. Прошу прощения за то, что оказался здесь, когда приехала новая padrona. Если бы меня предупредили заранее, я не стал бы вас беспокоить.
Ее привели в замешательство не столько его слова, сколько взгляд. Эйнджел привыкла к тому, что мужчины смотрят на нее с обожанием, даже с откровенным желанием, раздевая ее глазами. Ей надоело подобное отношение, но все же это было лучше, чем презрение, читавшееся во взгляде Витторио Таццини.
— Не нужно аффектации, — холодно произнесла она.
— Разве называть вас «padrona» — аффектация? Разве вы не новая хозяйка, которой нужно подчиняться? Я просто констатирую факт.
— Нет, вы пытаетесь заставить меня чувствовать себя неловко, будто я должна стыдиться того, что нахожусь здесь.
— Мне и в голову не приходило, что вы вообще можете чего-то стыдиться.
— Поосторожнее, я справлялась и с более дерзкими мужчинами, чем вы.
— Не сомневаюсь. Одно ваше присутствие на вилле Таццини — уже триумф. Но что вы будете здесь делать? Готов поспорить, об этом вы не подумали. Да и зачем? Кругленькая сумма, полученная при разводе, уладит все проблемы.
— Это не ваше дело, — сказала Эйнджел, сверкая глазами от злости, — но я собираюсь заниматься бизнесом. Меня уверили в том, что лимоны Таццини — вне конкуренции.
Витторио сардонически усмехнулся.
— Вы слышали о лимонах и теперь думаете, что все знаете.
— Нет, но я знаю о «лимончелло».
Его улыбка выражала насмешку, а не веселье, и Эйнджел почувствовала себя неловко.
— Не спорю, это важная информация, но что с того? Знаете ли вы, какие сорта лимонов здесь растут?
— Какие еще сорта? Лимоны они и в Африке лимоны, разве не так?
— Здесь вы главная. Как глупо с моей стороны забыть об этом.
— Послушайте… — яростно начала Эйнджел.
— Если следовать словам такого опытного специалиста, как вы, лимоны и есть лимоны. В таком случае как же быть с такими сортами, как «Эврика», «Мейер», «Лиссабон»?
— Я этого не знала, — с достоинством ответила Эйнджел, глядя ему в глаза.
— Как не знаете и того, какие сорта лучше всего подходят для «лимончелло». Фактически вы ничего не знаете.
— Но я же не собираюсь заниматься всем сама! Я найму кого-нибудь, кто хорошо в этом разбирается, хотя, должно быть, здесь уже работают подобные люди.
— Здесь не осталось никого, кто мог бы ухаживать за лимонами так, чтобы потом их можно было продать по высокой цене, — категорически возразил Витторио.
— Здесь есть садовники, не так ли?
— Да, один. Он хорошо работает, но его нельзя назвать мастером своего дела. Вам придется все ему объяснять.
— Но должен же на вилле быть главный садовник, знающий, что к чему?
— Единственный, кто в этом разбирается, — я, но с тех пор, как вы захватили мой дом, я здесь больше не живу.
— Вы меня обвиняете? Ну вы и наглец! Разве я виновата в том, что вы решили его продать?
— Я не… — Мужчина осекся. — Не лезьте не в свое дело. Вы ничего не знаете.
— Тогда не бросайтесь обвинениями. Я не захватывала ваш дом…
— Не вы, ваш муж. Но кому он стал принадлежать в итоге?
— И это делает меня преступницей, не так ли? У меня нет никакого желания обсуждать это. Я лишь хочу поселиться в моем новом доме.
Витторио отрывисто вздохнул.
— В таком случае, — холодно произнес он, — добро пожаловать в ваш дом. Я сообщу служащим о вашем приезде.
С этими словами мужчина покинул комнату, Эйнджел в ярости смотрела ему вслед. Подвернись ей что-либо под руку, она непременно швырнула бы этим в него.
Она злилась на бывшего хозяина виллы за то, что он омрачил ей радость первых минут, проведенных в этом доме. Все было замечательно, пока она не вошла в спальню и не увидела его. Здравый смысл подсказывал молодой женщине, что это была чистая случайность, но сейчас ей не хотелось думать об этом.
Эйнджел была недовольна собой: она понимала, что вела себя как избалованная богачка. Она думала, что эта часть ее личности осталась в прошлом, но, несмотря на ее самые добрые намерения, годы, проведенные рядом с Джо Клэнненом, наложили отпечаток на ее характер.
Эйнджел открыла ставни на остальных окнах, и комната наполнилась ярким солнечным светом. Оглядевшись, молодая женщина поняла, что эта спальня отличалась от всех, которые ей доводилось видеть раньше. Как и в холле, пол здесь был облицован темно-красным кафелем. В углу стояла кровать почти семи футов шириной, с резной спинкой из орехового дерева.
Матрац был жестким, но Эйнджел все же нашла его довольно удобным. Рядом с кроватью стоял старомодный торшер с резной ножкой и абажуром из пергамента. Между окнами располагался простой деревянный гардероб, так непохожий на те, куда она привыкла вешать свои роскошные наряды. У одной из стен стоял большой комод.
Вот и вся мебель. Однако Эйнджел почувствовала себя здесь как дома. Строгость и простота обстановки прекрасно соответствовали царившим здесь тишине и покою.
Открыв дверцу гардероба, молодая женщина заметила в его дне небольшое отверстие. В нем виднелось что-то зеленое. Наклонившись, она достала оттуда маленькую записную книжку и, зажав ее в ладони, улеглась на кровать.
Наверное, именно ее и искал бывший хозяин.
Внизу послышался взволнованный женский дискант и успокаивающий баритон Витторио. Не успела Эйнджел подняться с кровати, как дверь отворилась и в комнату вошла полная женщина средних лет, а вслед за ней Витторио Таццини.
— Это Берта, — сказал он по-английски. — Она присматривает за домом, и, на мой взгляд, делает это замечательно. К сожалению, она плохо говорит по-английски и боится, что вас это не устроит.
— Отчего же? — спросила Эйнджел. — Мы можем беседовать по-итальянски. — Скрестив за спиной пальцы, она медленно произнесла: — Берта, простите меня за то, что я не сообщила вам о своем приезде.
Эйнджел видела, что пожилая женщина чувствует себя неловко, и ей стало стыдно. Она не хотела никого обижать.
К ее облегчению, Берта все поняла, и ее круглое лицо расплылось в улыбке.
— Если сеньора желает выпить кофе, я могу приготовить.
Спустившись в холл, Эйнджел обнаружила, что дом наполнился суетой. Слуги с любопытством рассматривали новую хозяйку.
Берта сварила кофе, и Эйнджел поблагодарила ее теплой улыбкой.
— Пахнет просто божественно, — по-итальянски сказала она. — Уверена, мы отлично поладим.
Берта радостно кивнула.
— Кстати, вы случайно не это искали? — спросила Эйнджел у Витторио, показывая записную книжку.
— Да, спасибо. Где вы ее нашли?
— Она упала на пол через дыру в дне гардероба.
Берта неодобрительно фыркнула.
— Надо же, дыра! Мебель в ужасном состоянии. Но вы ведь позаботитесь об этом, правда?
К удивлению Эйнджел, замечание было адресовано Витторио.
— О чем вы? — спросила она у Берты. — Я просто вернула сеньору Таццини то, что ему принадлежит, и ему больше нечего тут делать.
— Но, signora! Вы здесь ничего не знаете, a padrone знает так много…
— Берта, не могла бы ты оставить нас наедине? — попросил Витторио.
— Si, padrone.
Именно слово padrone вывело Эйнджел из терпения. Берта называла Витторио хозяином, потому что все еще считала его таковым, и ее поспешный уход только подтвердил это.
— Может, вы все же скажете мне, что происходит? — холодно произнесла Эйнджел.
— Все очень просто, — отрезал мужчина. — Вам нужен управляющий, и я отлично подхожу на эту роль. Вы уже доказали, что не сможете самостоятельно управлять виллой.
— Какая наглость!
— Факты говорят сами за себя. Вы не знаете ничего о лимонах, которые собираетесь выращивать. Как часто их нужно поливать? Сколько времени должно пройти между посадкой и сбором урожая? Для успешного ведения бизнеса нужны знания, иначе вы не добьетесь успеха. Я не для того трудился долгие годы, чтобы спокойно смотреть, как все пойдет коту под хвост.
— Если вы таким образом просите меня взять вас на работу, то зря стараетесь.
— Не отнимайте у меня время своей пустой болтовней. Я не прошу вас нанять меня. Я вам приказываю. У вас нет выбора.
— Есть, черт побери!
— Нет, — решительно возразил мужчина. — Вы нуждаетесь в моих услугах. Это очевидно. Так зачем зря терять время?
— Вы один собираетесь заниматься выращиванием лимонов? Вы сами сказали, здесь остался всего один садовник.
— На меня работали еще трое, но они уволились, когда я продал дом.
— Как интересно! Они внезапно приняли одно и то же решение и ушли отсюда в один день…
— В один час.
— Какое поразительное совпадение! Или это вовсе не совпадение?
Глаза Витторио потемнели.
— Я так понимаю, вы считаете, что это я подговорил их уйти, чтобы навредить вам?
— Это совершенно очевидно.
Мужчина так внезапно двинулся ей навстречу, что Эйнджел отпрянула и прижалась к стене.
— Послушайте меня, — в голосе Витторио слышалась угроза. — Вы не видите дальше своего носа, и я намерен кое-что вам втолковать…
— Разговор окончен, — ответила Эйнджел, намереваясь уйти, но Витторио преградил ей путь.
— Этот разговор будет продолжаться столько, сколько я сочту нужным.
— Я не хочу ничего слушать, так что уберите руки и отойдите в сторону!
— Попробуйте меня заставить. Ну же, давайте!
Нет, я же не сумасшедшая.
Хотя Витторио не касался ее, Эйнджел чувствовала исходящую от него опасную силу и знала, что ей с ним не совладать.
Мужчина пристально посмотрел на нее, словно читая ее мысли, затем криво усмехнулся.
— Думаете, вам кто-нибудь поможет?
Ответ был ей уже известен. Для прислуги хозяином по-прежнему оставался Витторио.
— Итак, вы останетесь здесь и выслушаете меня. Когда я буду уверен, что вы все поняли, я вас отпущу.
— Тогда давайте побыстрее с этим покончим, — процедила Эйнджел сквозь стиснутые зубы.
— Во-первых, вы обвинили меня в том, что я из-за презрения к вам решил причинить вред садам. Я уже говорил вам, что скорее верблюд пролезет сквозь игольное ушко, чем я наврежу тому, чему посвятил всю свою жизнь. Ваши слова для меня оскорбительны. Вы невероятно самоуверенны, если считаете, что сами сможете со всем справиться. Мои садовники — люди знающие. Они не станут служить невежде, потому и ушли. Думаете, это я их прогнал? Напротив, я умолял их остаться. Не ради вас, а ради благополучия виллы, ради садов, что здесь растут, нуждаясь в любви и заботе. Это намного важнее, чем их или ваша гордость. — Мужчина вздохнул: — Или моя.
Последние слова прозвучали так, словно их вытянули из него клещами. На мгновение Витторио словно перенесся в другой мир, но затем заставил себя вернуться.
— Надеюсь, теперь вы поняли, что я не потерплю пренебрежительного отношения к себе. Больше не смейте так со мной разговаривать или пожалеете.
— Думаете, с помощью угроз вы сможете убедить меня нанять вас?
— Черт побери, вы нуждаетесь в моих услугах.
— Я так не считаю. Вы получили то, что искали, ну и убирайтесь. Слышите? Вон из моего дома.
Эйнджел говорила дерзко, но ее сердце бешено колотилось. Глядя в лицо Витторио, она боялась, что он потеряет над собой контроль, но в последнюю секунду мужчина справился со своими эмоциями. Все его тело содрогнулось, и он убрал руки и отстранился. У Эйнджел возникло странное чувство, будто он внезапно обессилел.
— Ваш дом, — горько произнес мужчина. — Да, теперь это ваш дом. Будьте счастливы здесь.
— Лицемер! — яростно воскликнула Эйнджел. — Вы не желаете мне ничего, кроме бед и несчастий.
— Как вы догадливы!
— Убирайтесь отсюда и больше никогда не возвращайтесь!
Витторио бросил на нее взгляд, полный ненависти, и удалился.
Эйнджел думала, что ей предстоит бессонная ночь, но, к своему удивлению, она спала как убитая. Проснувшись рано утром, молодая женщина увидела, как сквозь трещины в ставнях в комнату проникает свет. Открыв окно, она обнаружила, что уже начало светать. Очарованная, она смотрела на безмятежное море.
Все превосходно, подумала Эйнджел, улыбаясь.
Или почти все.
Ложкой дегтя в бочке меда был Витторио Таццини, опасный мужчина, испытывающий по отношению к ней необъяснимую неприязнь. Да, сейчас ей принадлежит его дом, но она же его не украла! Возможно, он не хотел его продавать, но был вынужден это сделать, чтобы расплатиться с долгами. Даже если и так, у него должно было остаться достаточно денег, чтобы купить себе более приличную одежду.
Этот человек был для Эйнджел загадкой, но она понимала, что должна выкинуть его из головы точно так же, как выгнала из своего дома.
Но внезапно Эйнджел осознала: сделать это будет не так-то просто. В Витторио было что-то, не позволяющее так быстро его забыть. Он некрасив — по крайней мере не в привычном смысле этого слова, поправила себя Эйнджел: у него слишком крупный нос и худое лицо. Но во всем его облике чувствуется внутренняя сила, безжалостная и неумолимая. Эйнджел никому не пожелала бы такого врага.
Однако она совсем не боялась его. Мужчины, которых она встречала прежде, были слишком похожи друг на друга — заискивающие, легкомысленные, разбрасывающие банальные комплименты. Все они словно были созданы по одному скучному шаблону: фотографы, телевизионные продюсеры, второразрядные актеры, манекенщики, не отличающиеся ни умом, ни личностными качествами. Мужской характер им заменяли правильные черты лица и подобострастные улыбки. Они всегда смотрели одним глазом на нее, а другим в камеру, думая лишь о том, какое впечатление производят на окружающих.
Эйнджел уже почти забыла, что такое настоящий мужчина, пока человек, пахнущий землей после дождя, не напомнил ей об этом. По крайней мере, его грубая прямота была искренней. Встреча с ним странным образом расшевелила Эйнджел.
Закрыв глаза, молодая женщина вспомнила, как он уперся руками в стену, преградив ей путь. Он и пальцем к ней не прикоснулся, но ей казалось, что его руки гладят ее тело. Она все еще ощущала его присутствие.
Я должна взять себя в руки, подумала Эйнджел. Если бы моя жизнь хотя бы наполовину была такой яркой, как ее представляла пресса, я бы лучше с этим справилась.
Эйнджел снова легла в постель и попыталась заснуть, но на этот раз ей снились странные сны. Она слышала звук шагов, но никого не видела. Шаги постепенно отдалялись, и она знала, что должна остановить уходящего, или произойдет что-то ужасное. Но прежде чем Эйнджел смогла что-то сделать, она проснулась.
Завтрак был подан на балкон, с которого открывался вид на море. Маленькие птички садились прямо на стол и клевали крошки. Эйнджел была так очарована ими и расстилающейся внизу водной гладью, что почти забыла о еде.
Берта приготовила кофе и вкусные булочки. Сначала она была сдержанна, словно боялась предать Витторио, но постепенно растаяла перед обаянием Эйнджел.
Оставшуюся часть дня новая хозяйка посвятила осмотру дома. С каждой минутой ее восхищение росло. Она сразу полюбила это место. Ей пришлась по душе его легкая запущенность и отсутствие претенциозности.
Судя по темным следам на стенах, оставшимся от картин, лучшие времена дома были позади. Часть оборудования ванных комнат сохранилась с девятнадцатого века. Эйнджел была очарована.
— Этот особняк построен четыре века назад для… — Берта назвала известную аристократическую фамилию. — Герцог жил во дворце, а дом построил для своего сына, когда тот женился. Потом дом перешел к его внучке. Его потомки не живут здесь уже в течение нескольких поколений, но это было счастливое фамильное гнездо.
Эйнджел хотела спросить экономку, почему Витторио пришлось продать дом, но она не сделала этого. Она знала — Берта расскажет своему хозяину, что она им интересуется.
Нельзя позволять ему так думать!
На некоторых стенах сохранились фрески, и Эйнджел несколько часов занималась их изучением, применяя свои знания в области истории искусств.
Эйнджел выбрала комнаты для Сэма и его компаньонов — двух молодых людей, которые ухаживали за стариком. Окна этих комнат, расположенных на первом этаже, выходили в сад, спускающийся к морю. Эйнджел была уверена, что ее дедушке здесь очень понравится.
Затем она составила список необходимых ремонтных работ, но Берте сказала лишь, что нужно произвести генеральную уборку. Более подробные указания она собиралась дать экономке, когда та будет полностью ей доверять.
После этого Эйнджел пошла осматривать территорию, прилегающую к дому. Она оказалась больше, чем думала молодая женщина. Помимо лимонной рощи, здесь был огромный сад, спускающийся террасами к морскому берегу. Там цвели розы, герани и магнолии. Между ними располагались фонтаны с водными растениями и оранжереи с тропическими цветами. Садовник Рико объяснил Эйнджел, что все было посажено таким образом, чтобы цветение не прекращалось круглый год.
Эйнджел поняла, почему Рико, в отличие от двух других садовников, решил остаться. Он был добродушен и всегда хотел угодить, но не отличался особой сообразительностью. Он здесь родился и прожил все свои двадцать три года. Вероятно, он знал, что не сможет адаптироваться к жестокому внешнему миру.
Витторио был для Рико богом. Эйнджел казалось, что если она еще раз услышит: «А вот хозяин всегда…», то сделает что-нибудь ужасное. Обреченно вздыхая, Рико поведал ей, что он не представляет, как справится со всем этим в одиночку. Эйнджел чувствовала то же самое. Она вдруг поняла: у Витторио Таццино была причина смеяться над ней.
На следующий день Эйнджел решила прогуляться по гребню холма. Через пару часов она остановилась, чтобы отдохнуть и полюбоваться морскими волнами, освещенными солнцем. Отсюда был виден пляж с зонтиками и лодками, выстроенными в ряд у кромки воды. С этой высоты люди казались не крупнее муравьев. Очарованная, Эйнджел облокотилась на перила и…
И вдруг ощутила, как земля задвигалась у нее под ногами. В следующее мгновение молодая женщина почувствовала, что падает, и отчаянно попыталась за что-либо зацепиться…
Эйнджел охватил смертельный ужас, но тут ее пальцы коснулись чего-то металлического. Ей удалось обеими руками схватиться за основание перил, но она лишь на долю секунды испытала облегчение. Эйнджел больше не двигалась вниз, но теперь она висела над крутым обрывом, и ее пальцы вот-вот могли разжаться.
— Помогите! — закричала молодая женщина. — Помогите!
Но это было все равно что звать на помощь посреди пустыни. Никто не знал, что она отправилась сюда, а внизу ее вряд ли могли услышать. В любом случае им понадобилось бы время, чтобы добраться до нее, а Эйнджел не знала, сколько еще продержится.
— Помогите! — снова крикнула она, осознавая, что это бесполезно.
Мне никто не поможет.
Эйнджел попыталась нащупать какую-нибудь опору, но ее ноги лишь беспомощно болтались в воздухе. Силы иссякали, от страха перехватывало дыхание.
Молодая женщина снова позвала на помощь. На этот раз это было похоже на крик предсмертной агонии.
Остается лишь ждать, когда силы покинут меня.
Тогда я просто рухну вниз.