– Это было чудесно, – откинувшись в кресле, Джун потягивала чай. Она улыбнулась миссис Паркс. – Лучшее Рождество в моей жизни. Надеюсь, мы не были вам в тягость.
– Рождество дано для любви, милочка, – сказала миссис Паркс. – В действительности, сама жизнь дана для любви, но иногда мы об этом забываем. А Рождество помогает нам вспомнить.
Кошелек лежал у нее на коленях и она скользила пальцами по его шелку и по еще более шелковистой вышивке на нем. Когда Джун вручила свой подарок, миссис Паркс даже всплакнула.
– Теперь все будет хорошо, милочка, – только ее лицо могло так сиять от счастья.
– Вы всегда так говорите, – сказала Джун. – Это ваша жизненная позиция?
Пожилая женщина тихо покачивалась в своей качалке, сложив руки на кошельке.
– Никто из вас больше не должен обвинять другого в том, что случилось, – сказала она. – Вы были слишком молоды и не знали жизни. А он был слишком стар для своих лет и слишком многое испытал. Тогда для вас обоих еще не пришло время. А теперь оно настало.
Джун пристально смотрела на нее.
– Это Эллиот рассказал вам о нас?
А может, это просто верная догадка, учитывая, что поначалу их отношения были холодны и это было заметно?
Госпожа Паркс, олицетворение довольства и тихой мудрости, продолжала мерно раскачиваться.
– Сейчас подходящее время, – снова сказала она. – Теперь все будет хорошо. Это будет сын.
– Какой сын? – глаза Джун широко распахнулись.
– Ваш первенец. Зачатый на Рождество. Хорошее время, чтобы зачать, милочка.
У Джун даже закружилась голова. Она ужасно смутилась. Прошлой ночью их услышали. Ей казалось, что кровать не скрипела, но, возможно, оба раза ее мысли были заняты совсем другим, и она просто не обратила на это внимание. И еще она запомнила, что в первый раз, в тот момент, когда она закричала в восторге и изумлении, Эллиот накрыл ее рот своим. Но их все-таки услышали.
– Мне так неловко, – сказала она, чувствуя, как горят щеки. – Это было очень бесстыдно? Это потому что…
Но лицо госпожи Паркс осветилось спокойной, почти лучезарной улыбкой.
– Любовь не может быть бесстыдной, – сказала она. – Ни в каком ее проявлении.
Она знала. Она, несомненно, знала, что они занимались любовью – здесь, в этом доме, в ее постели, вчера ночью. На мгновение чай, который Джун судорожно глотнула, показался ей слишком горячим. Но ее замешательство постепенно проходило. Миссис Паркс сказала, что любовь не может быть бесстыдной.
Миссис Паркс считала, что вчера ночью Джун понесла. Она думала, что у них будет сын. Конечно же, точно знать об этом она не могла и только предполагала, что такое может случиться. Но это предположение взволновало Джун. Она о такой возможности совсем не подумала.
Она была настолько переполнена мыслями об их чудесном примирении и открытием, что близость с Эллиотом перестала пугать и стала чем-то бесконечно прекрасным, что возможность забеременеть даже не пришла ей в голову.
Но она помнила, что оба раза ощутила в себе теплый поток его семени. Что, если… О, что, если у них будет дитя? Ребенок. Сын. Не имело значения, будет ли это сын или дочь, но если бы у них родился сын, то у него появился бы наследник.
Ребенок.
Может быть, прошлой ночью она понесла.
Она тихо засмеялась.
– Теперь я знаю, что чувствовала Мария, – сказала она, глядя на деревянные фигурки под окном. – Когда ангел возвестил, что она родит сына, еще до того, как она сама узнала об этом. Вы ощущаете себя ангелом, миссис Паркс?
Она ожидала, что ее собеседница добродушно рассмеется. Вместо этого та тихо покачивалась в своем кресле и ласково улыбалась. Что-то перевернулось в душе у Джун.
А затем входная дверь отворилась, и вместе с Эллиотом и Джосом в дом ворвался поток свежего воздуха. Эллиот ведет себя совсем как мальчишка, подумала Джун, когда обернулась, чтобы посмотреть на них. Он улыбался, его глаза сияли. Ребенка он нес на плечах. Джос наклонил голову, чтобы не стукнуться о притолоку.
– Бабуля, – закричал он звонко и возбужденно, – я никогда не думал, что быть маленьким мальчиком так весело!
Джун его слова опечалили и растрогали, а миссис Паркс заставили громко рассмеяться. Джос, сползавший с Эллиота, присоединился к бабушке. В их общем смехе звенела неподдельная радость.
– Сударыня, я подумал, что должен занести его в дом, пока он не превратился в глыбу льда, – сказал Эллиот.
Он снял перчатки, шапку и пальто и подошел к огню, чтобы согреть руки. Но прежде обхватил щеки Джун и ухмыльнулся, когда она вздрогнула от холода. И пока миссис Паркс наполняла чайник, а Джос изучал свой новый ножик, Эллиот наклонился к ней и поцеловал, быстро и жадно.
– Привет, любовь моя, – прошептал он.
Джун почувствовала, что залилась краской. Она ощущала себя точь-в-точь как новобрачная.