Хризолитовый огонь

7

Сидя на деревянной скамейке посреди оранжереи, где до сих пор продолжалось буйное цветение Лериных любимчиков с непроизносимыми названиями, Герман вертит в руках запечатанный цилиндр, добытый в Пещере Костей, и задумчиво хмурится. На столе перед ним, на расстеленной газете, разложены рядком: охотничий нож, отвертка, шило, ножницы, две булавки и скотч. Теперь уже ясно, что цилиндр сделан из кожи, потемневшей и затвердевшей от времени, однако не потерявшей известной доли упругости. Попытки вскрыть его аккуратно, не повредив матово-антрацитовой поверхности, покамест ни к чему не привели.

– Да срежь ножом один торец и все, – предлагает Нора, изнывающая от любопытства.

Они сидят друг против друга и разглядывают цилиндр при свете старой настольной лампы, которую Лера купила за гроши на какой-то барахолке в Архангельске. Поменяла электрический провод и ткань абажура, почистила, подкрасила серебряной краской и поселила здесь, потому что в доме для такой красоты попросту не нашлось достойного места. Здесь же она пришлась очень кстати. Лера любила ближе к вечеру посидеть спокойно за чашечкой чая в окружении своих зеленых друзей, листая модные журналы, привезенные для нее Аркадием с материка.

– Наверное, придется, – кивает Герман.

И поднимает глаза на Леонида, сидящего на табуретке около большой деревянной кадки с усыпанным красными цветами рододендроном.

– Давай, не томи, – говорит Леонид, бледный в сумраке оранжереи и оттого загадочно-прекрасный, как настоящий молодой король.

Оранжерея погружена во мрак. Единственный источник света – антикварная лампа на столе. Сейчас этого вполне достаточно. То, что свет может привлечь постороннее внимание, их не беспокоит. Остекленный – пакетами в три стекла – шестигранник оранжереи стоит в густом ельнике позади Белого дома, куда и днем-то никто не заходит, а ночью тем более. К тому же по всему периметру расставлены кадки с лимонными, кофейными и прочими чудесными деревьями, так что увидеть с улицы происходящее внутри совершенно невозможно.

– Ладно. – Прикусив нижнюю губу, Герман ловко вскрывает цилиндрический футляр и осторожно вытряхивает на стол нечто, напоминающее рулон коричневой бумаги. – Я чувствую себя варваром. Это надо делать в резиновых перчатках, на стерильной поверхности, при свете бактерицидных ламп.

Леонид шумно переводит дыхание и придвигается вместе с табуреткой поближе. Нора тоже чувствует необъяснимое волнение. Хотя казалось бы. Ну, свиток какой-то древний с полустертыми каракулями – и что? Для специалистов он, возможно, представляет интерес, но ей-то что за дело? Когда Герман осторожно развернул его, придерживая растопыренными пальцами за уголки, стало видно, что это не пергамент и не ткань, а опять же добрая старая кожа, сохранившая, благодаря особой выделке, прочность и эластичность.

– Вы только посмотрите, кто у нас здесь, – бормочет Герман, разглядывая кожаный лоскут в благоговейном восторге.

И Нора вдруг осознает, почему все связанное с Пещерой Костей кажется ей таким важным. Потому что это важно Герману.

В центре лоскута, прямоугольного в расправленном виде, изображена фигура, в которой безошибочно распознается зеленый идол из второго мешка. Сверху и снизу все испещрено загадочными письменами.

– Это что еще такое? – Нора подается вперед, склоняется ниже над столом. – На каком это языке?

Черная краска или тушь. И аккуратно выведенные ею знаки.

– Не знаю, – пожимает плечами Герман. – Могу только предположить, что это своеобразная инструкция для тех, кто решил установить контакт с божеством. Несколько значков, выделенных жирным, вероятно, имя божества. Остальное, ну… молитва или заклинание.

– И что с этим делать дальше?

– Для начала постараться расшифровать.

– Как?

– Ты ведь можешь скопировать все это от руки на бумагу? – не дожидаясь его ответа, спрашивает Леонид. – Чтобы не таскать с собой оригинал.

– Да. Именно это я и собираюсь сделать. – Взгляд Германа сомнамбулически скользит по светло-коричневой кожаной страничке, посланию из иных миров, иных времен. Пугающая зачарованность… С трудом он отрывается от созерцания строк, похожих на вереницы маленьких черных насекомых, чтобы ответить Норе: – Сделать копию и провести некоторое время в библиотечном архиве.

– Сколько времени займет изготовление копии?

– Думаю, в течение дня управлюсь. Придется взять эту штуку в мастерскую. – Герман скатывает кожаный прямоугольник в рулон, убирает в футляр, а футляр засовывает во внутренний карман куртки. – Потом вернуть назад. Пока мы не найдем для нее более подходящего места. Для нее и для нашего зеленого друга.

Зеленый друг тут же, с ними. Красуется на столе, вне светового круга. Леонид хотел поместить его под лампу, но Герман воспротивился. Нора никак не может понять, идола и впрямь окружает слабое зеленоватое сияние или ей это мерещится. Он очень красив – динамичный, даже без проработки деталей, – и чем дольше смотришь на него, тем труднее отвернуться. Просто камень. Но если смотреть без отрыва минуты две или три, можно увидеть, как из толщи камня наружу рвется фигура стройного то ли воина, то ли охотника, то ли танцора.

– Ты проведешь некоторое время в библиотечном архиве, и на следующий день, если не в этот же день, Аверкиеву станет известно, что ты пытаешься прочесть какой-то текст, – говорит, недовольно хмурясь, Леонид.

– Я знаю Лидию Григорьевну из архива, ей семьдесят лет, она молчалива как пень и в глаза не видела никакого Аверкиева. С чего ей вдруг докладывать ему о моем визите? – возражает Герман. – Разве что он сам заявится и задаст вопрос в лоб. Но опять-таки, с какого перепугу? Он в курсе, что я работаю с реставраторами. Эти ребята довольно часто посещают архив.

– Рано или поздно он все равно узнает.

– Что именно?

– Что у тебя на руках текст, нуждающийся в расшифровке.

– Лучше поздно, чем рано.

– Вы вроде договорились работать в команде. – Нора задает свой вопрос, заранее зная ответ. – Ты вообще не хочешь показывать ему наши находки? Никогда?

– Может, позже. А может, никогда. – Зеленым глазом Герман косит на зеленого идола. – Если я покажу сейчас, он захочет их забрать. Передать в музей. Чтобы там этого красавца сфотографировали, сделали описание, присвоили номер, поместили под стекло…

– А ты не готов с ним расстаться.

– Нет. – Герман качает головой. – Не готов.

– Кажется, у тебя что-то личное к этому парню, да?

– Или у него что-то личное ко мне.

Некоторое время все молча рассматривают идола. А он – от этого ощущения невозможно отделаться – в свою очередь рассматривает их. Оценивающий взгляд из зеленых глубин…

– Что это за камень? – понизив голос, спрашивает Леонид. – Теперь ты можешь определить? Хризолит? Хризопраз? Берилл?

– Думаю, хризолит.

Медленно Герман протягивает руку, будто собираясь погладить опасное живое существо, и кончиками пальцев касается головы идола.

Услышав прерывистый вздох, Нора пугается, хотя объективных причин для страха вроде бы нет. Лицо Германа застывает, веки наполовину опускаются, тени от ресниц дрожат на щеках. И тогда до нее доходит. Это выражение сладкой муки – оно знакомо ей, о да… Таким бывает его лицо перед оргазмом.

Установить контакт с божеством.

Возможно, это уже происходит. И никакие инструкции ему не нужны. Он, конечно, постарается расшифровать эти записки неизвестных времен, но исключительно из любопытства.

Жаркий влажный воздух оранжереи утомляет Нору. Да еще этот аромат… Жасмин? Душистый горошек? Приятный, конечно, но чересчур концентрированный, от него уже хочется бежать со всех ног – к елочкам, что тянут острые верхушки к холодному ночному небу, свинцовому от туч. Оставив Германа миловаться с идолом, она встает и, слегка потянувшись, идет посмотреть на полку с декоративнолистными и заодно подумать, чем может обернуться посещение библиотечного архива.

Лидия Григорьевна и впрямь не производила впечатления говоруньи. Скажем прямо, она производила впечатление старой мегеры. Неизменный темно-коричневый костюм, состоящий из юбки ниже колен и бесформенного жакета, пучок на голове, очки в роговой оправе. Вечно поджатые губы. Подозрительный взгляд. И вот с таким персонажем предстояло как-то поладить, чтобы получить доступ ко всем необходимым для работы материалам. И не просто доступ к тому, о чем знаешь сам, но еще и подсказки, и рекомендации…

Как Герман умудрился с ней поладить, осталось загадкой, но через пару дней он подошел к Лере и сообщил, что они с Леонидом едут в Кемь. По делам.

– Надолго? – растерянно спросила Лера, застигнутая врасплох по дороге в прачечную, куда ее давно уже зазывала Раиса, недовольная работой одной из стиральных машин.

– Утром туда, вечером обратно.

– Аркадий в курсе?

– Нет.

– И ты не хочешь, чтобы он был в курсе?

Герман улыбнулся, глядя ей в глаза.

– Ясно, – кивнула Лера. – Толик подбросит вас до Тамарина причала? Или возьмете мотоцикл?

– Мотоцикл. Там есть где его оставить.

– Я не спрашиваю, что у вас там за дела.

– Спасибо.

Что у них там за дела, отлично знала Нора, но пока не собиралась об этом распространяться. На окраине славного города Кемь в собственном доме, огороженном высоким забором, проживал в гордом одиночестве профессор Ледогоров, посвятивший свою жизнь исследованию языческого прошлого Русского Севера. Обратиться к нему Германа надоумила та самая Лидия Григорьевна. «Если кто и сумеет расшифровать эти записки, так только Сергей Ледогоров, – сказала она, взглянув на писчебумажный лист формата А4, лежащий перед Германом на столе, среди атласов и монографий. – Я дам вам номер его телефона. Он стар и никого не принимает, но попробуйте. Быть может, вам удастся его заинтересовать».

Рассыпавшись в благодарностях, Герман попросил разрешения сделать звонок из ее кабинета, честно сказав, что его мобильный, возможно, прослушивается. Правда, не уточнил, кем и зачем. Никаких фамилий, ни-ни. Лидия Григорьевна молча кивнула и проводила его в кабинет.

Профессор выслушал Германа без особого восторга, однако узнав, что тот может предъявить не только копию, но и оригинал, оживился и вступил в диалог.

«Оригинал? Откуда у вас оригинал?»

«Я нашел его в одной из подземных пещер».

«Вы… что? Вы спускались в гидросистему монастыря? Лично?»

«Не в гидросистему, профессор. Там есть другая система подземных тоннелей. Мы называем ее Второй Лабиринт. Да, я спускался туда лично. Не один, с друзьями. Но я предпочел бы поговорить об этом при встрече».

«Хорошо. Я расскажу вам как меня найти. Мм… назовите, пожалуйста, еще раз ваше имя».

«Герман Вербицкий. Информация обо мне есть в интернете. Со мной приедет друг, Леонид Кольцов. Он тоже спускался во Второй Лабиринт».

«Жду вас, молодые люди. Завтра? Договорились».

Два часа на теплоходе «Метель-4», затем минут двадцать на маршрутке от Рабочеостровска до Кеми, затем еще немного блужданий по городу и его окраинам в поисках места, которое Леонид впоследствии, описывая его Норе и Марго, окрестил жопой географии, и наконец вот он – квадратный двухэтажный дом из серого кирпича, на высоком цоколе, с большим крыльцом и двускатной черепичной кровлей, соответствующий полученному по телефону описанию. Во дворе гостей под присмотром хозяина тщательно обнюхали две великолепные хаски, после чего все трое направились к крыльцу.

Профессор Ледогоров был очень стар и перемещался по дому, опираясь на палку. Но смотрел цепким, внимательным взглядом, не оставляющим сомнений в трезвости рассудка. Леонид, очарованный хасками, спросил, достаточно ли собаки двигаются, он слышал, что эту породу надо хорошо кормить и много гонять. Слегка улыбнувшись, профессор ответил, что собаками занимается его сын, живущий неподалеку, так что за них можно не волноваться.

Потом они пили чай на кухне за круглым столом, накрытым льняной белой скатертью. В тепле. К чаю прилагались бублики с маком, пряники в шоколадной глазури и целая кастрюля пирожков с капустой, луком и яйцом. Уплетая горячие пирожки, Герман понемногу отогрелся. На его выступающих скулах даже появился легкий румянец.

«Вы знаете своих предков, Герман? – спросил вдруг профессор с прямотой человека, который уже может позволить себе все что угодно. – Откуда происходит ваш род?»

«Я знаю семейные легенды, – пробормотал Герман, глядя в свою чашку. – Но… – Он поднял глаза. – Что заставило вас задать этот вопрос?»

«Форма вашего черепа, черты лица, цвет глаз и волос… Вы позволите мне чуть позже проверить некоторые предположения?»

«Вам нужны мои антропометрические данные?»

«Да».

«Я согласен».

Все трое, не сговариваясь, посмотрели через открытую дверь в сторону хозяйского кабинета, где на рабочем столе был расстелен кожаный лоскут с древними письменами. Они сделали это сразу, едва переступив порог. Выложили перед профессором свою находку и увидели, как загорелись его глаза. Но после беглого осмотра он пригласил гостей к столу и высказал пожелание сначала услышать их рассказ, а уж потом приступить к детальному осмотру артефакта.

Герман говорил, стараясь не упустить ничего существенного, Леонид время от времени вставлял короткие замечания. Ледогоров слушал, не перебивая. Его обветренное морщинистое лицо с аккуратно подстриженной седой бородой, выдающимся носом и прищуренными льдисто-синими глазами напоминало раскрашенную маску жреца, руководителя мистерий.

«Когда я был моложе и не имел тех болезней, какие имею сейчас, я посвятил много лет поискам этой второй системы, – задумчиво проговорил он, когда Герман умолк. – Но так и не нашел ее, хотя сейчас понимаю, что был до смешного близок к успеху. Я знал о существовании как минимум трех входов в лабиринт, окружающий святилище этого божества… о нем чуть позже… но искал наверху, на земле. Вы же не знали ничего, но благодаря случаю – счастливому для вас и несчастному для погибшего там человека – оказались внизу, под землей, и ваш внутренний компас указал вам верное направление».

«За последние полвека на Соловецком архипелаге было найдено шестьдесят пять древних стоянок и местонахождений отходов каменной индустрии всех эпох: мезолита, неолита, раннего металла, железного века. Написана история освоения островов от начала V тысячелетия до н. э. до Средних веков. Как вышло, что такое значительное, по любым меркам, сооружение до сегодняшнего дня осталось не открытым и не исследованным?»

«Не открытым для широкой публики? С этим соглашусь. Но во все времена были люди, владеющие информацией о нем. Большей или меньшей ее частью. Вы же сами только что упомянули о человеческих останках, обнаруженных вашей группой в одном из тоннелей. То есть москвич, погибший в гидросистеме, это не первая жертва лабиринта. И думаю, не последняя».

«Как же передавалась эта информация?»

«В древности – из уст в уста. Позже появились письменные источники. Как это обычно и бывает».

«А вы откуда узнали о нем?»

«Работал в монастырских архивах и наткнулся на материалы, которые спустя некоторое время исчезли».

«Просто взяли и исчезли?»

«Да. Как сквозь землю провалились. А всех, кто имел доступ к ним, поразила внезапная амнезия».

«А знаете, – протянул Герман, – у нас ведь тоже кое-что исчезло».

И рассказал о пропаже генпланов и своем конфликте с Русланом Шаповаловым.

Профессор в свою очередь поведал о скандале, который разразился после исчезновения из архивов всех обнаруженных им материалов, касающихся подземного святилища, и тщетных попыток напасть на их след. Скандале, в результате которого финансирование проекта было прекращено и сам проект закрыт.

«Наша исследовательская группа состояла из тринадцати человек. Симптоматично, да… Лишившись поддержки монастыря и музея-заповедника, я и трое моих коллег еще некоторое время занимались поисками самостоятельно. Особенно усердствовал Левон Варданян. Умный, решительный, амбициозный. Однако он искал не то, что я, и наше сотрудничество вскоре превратилось в соперничество. Группа распалась. Позже, работая на материке, я слышал, что ему вроде бы удалось проникнуть в подземелье, но его напарник, который мог пролить свет на эту историю, трагически погиб, утонул во время купания, сам же Левон все отрицал, поэтому слухи так и остались слухами, ничем более».

«Что же он искал?» – спросил Леонид.

«Легендарные сокровища монастыря. – Профессор чуть усмехнулся. – Все мы ищем одно и то же, если вдуматься. Силу. То, при помощи чего можно хотя бы отчасти контролировать пугающую реальность. Кто-то ищет силу внутри себя, кто-то снаружи. Но всем нужно одно…»

«Богатство и слава, доктор Джонс, – усмехнулся и Леонид. – Богатство и слава».[7]

«Варданян? – сощурился Герман, пропуская лирику мимо ушей. – В группе археологов есть один Варданян. Интересно, не родственник ли… Вашего как по имени-отчеству?»

«Левон Ваганович».

«Нашего зовут Самвел. Отчество я узнаю».

Выпив еще по чашке горячего чая, они перешли в кабинет. Стены, обшитые буковыми панелями, книжные стеллажи до потолка, альбомы, монографии, иконы… стационарный компьютер с большом монитором, включенный… заполненная окурками пепельница из муранского стекла, пачка дешевых сигарет, полка со статуэтками из поделочных камней и даже самоцветов… и опять – книги, книги, книги.

«Восхитительно», – пробормотал Леонид, вдыхая запах кабинета.

Герман молча озирался по сторонам.

«Прошу», – хозяин кивком указал им на диван, обитый гобеленовой тканью и заваленный кучей маленьких подушечек, а сам вооружился лупой и подсел к столу.

Он работал без передышки часа два или около того. Герман и Леонид, сидящие рядышком на диване, сперва листали большой альбом с резными орнаментами ирландских каменных памятников христианского периода, потом зевали, разомлев на подушках в жарко натопленной комнате, потом тихонько совещались по вопросам доверия и сотрудничества с доктором Шадриным и следователем Аверкиевым – кому что врать, – потом просто таращились на согнутую спину профессора, обтянутую коричневой байковой рубашкой.

Закончив, профессор промокнул вспотевшее лицо большим носовым платком, повернулся к своим гостям и, устало помаргивая, произнес: «Благодарю вас, молодые люди. Я искал его долго, очень долго – свидетельство существования культа этого божества на Русском Севере. А вы принесли и положили его передо мной».

«Мы оставим документ вам, – отозвался Герман. – Только расскажите, ну… все, что можете рассказать».

«Это каменное изваяние, – профессор указал на изображение идола. – Вы смотрели на него? Держали его в руках?»

«Да».

«И что при этом чувствовали?»

«Как будто… – Герман чуть поколебался. – Нет, я не смогу объяснить».

«Хотел бы я взглянуть на него хоть краем глаза. – Профессор вздохнул. – Но я понимаю, почему вы не привезли его сюда. Скажу больше. Если бы вы это сделали, я назвал бы вас глупцами».

«Мы бы не рискнули, – улыбнулся Леонид. – После всего, что нам довелось… в общем, нет».

«Сейчас он в надежном месте?»

«Самом надежном, какое нам удалось найти».

«Что вы собираетесь делать с ним дальше?»

«Я не знаю, – честно сказал Герман. – Знаю только, что не хочу передавать его музею-заповеднику и вообще показывать кому-либо. Вам бы показал. Но Ленька прав, риск слишком велик. Нам же ничего не известно о людях, которые спускались в лабиринт после нас».

«Дело не только в этом».

Герман и Леонид вопросительно уставились на него.

«Это изваяние – исключительно мощный сигил[8]. Он не случайно оказался там, где вы его нашли. У тех, кто поместил его в колодец с костями, была вполне определенная цель: не просто спрятать, как прячут золото или драгоценные камни, а обеспечить максимальный эффект от его присутствия, если можно так выразиться… сделать это присутствие фундаментальным. Да, место под руинами грандиозного языческого святилища, поверх которых высится святыня христиан, было идеальным. Но теперь о нем можно забыть. Я призываю вас, Герман – поскольку совершенно ясно, что вы обладаете способностью безо всяких вспомогательных средств подключаться к модели, представляемой данным божеством, и целенаправленно использовать пробужденную специфическую энергию, – найдите для него новое место. Место, соответствующее его сущности. Сейчас я расскажу вам все что знаю, и вы поймете, каким оно должно быть. Слушайте меня внимательно, молодой человек, ибо никто, кроме меня, вам этого не расскажет. А я уже стар. – Он глубоко вздохнул и окинул Германа пристальным, изучающим взглядом. – Имя этого бога означает Священный Ветер… Вы побледнели. Нет, не перебивайте меня. Потом, все потом. Сейчас просто слушайте».

Ледогоров говорил долго. Так долго, что под конец охрип. Ночью, лежа в постели с Норой, Герман значительно сократил его рассказ, но главное она уловила.

Священный Ветер.

Бог, чье каменное изваяние рыжеволосая ведьма Марго подняла из Колодца Костей, был чистой стихией того, что древние называли духом. И бога этого знали многие народы. И христиане его знали, и язычники.

Дух, как ветер, веет где хочет: шум ветра слышишь, а откуда он приходит и куда уходит – не знаешь…[9]

Духу, как и ветру, свойственно дуть. Мы не видим его, но видим и слышим результат его легкого дуновения или мощных порывов, его присутствия в том или ином месте. Речь о духе, который как созидает, так и разрушает… как убивает, так и животворит.

Вергилий в «Энеиде» описывает состояние Кумской сивиллы, чувствующей приближение Аполлона, греческого бога-духа. Волосы ее вдруг начинают развеваться, сивилла дрожит, божественное присутствие буквально наполняет ее, как сосуд… и наконец в святилище врывается ураган.

Поэт Каллимах в гимне «К Аполлону» говорит так: «Как трепещет молодой росток лаврового дерева, как трясется все до потолочных балок: вон! вон! грешники!.. Это прекрасная ступня Феба разбивает двери вдребезги». Абсолютная сила духа-ветра срывает двери с петель, сокрушает стены, овладевает людьми… Не каждый может вынести такое. Чтобы стать свидетелем и соучастником эпифании божества, необходимо быть родственным ему, нести в себе частицу его силы. У того же Каллимаха: «Аполлон не являет себя всем подряд, но только благим. Тот, кто видит его, велик. Тот, кто не видит, низок. Пусть мы увидим тебя, Совершающий Деяния Вдали, пусть мы никогда не будем низкими».

И подобные обращения и описания встречались во всех культурах, независимо от того, каким именем называли бога-духа. Случалось, что он не имел вообще никаких имен…

– Дух дует где хочет, – вполголоса говорил Герман, лежа на спине и глядя в потолок. – Где хочет, понимаешь? Это тоже важный момент. Истинный дух – дух совершенно свободный, не подчиняющийся никому. Все его действия определяются исключительно его собственной волей.

– Понимаю. Ты ведь тоже не повелевал ему.

– Нет, конечно.

– Что же происходило, когда ты… я хочу сказать…

– Я не знаю, Нора.

– Если не ты все это делал, то кто? Неужели боги есть?

– Не знаю. Мне надо это обдумать.

– Он снял с тебя мерки? Антропометрию.

– Да, ведь мы договорились. – Лунный свет, проникающий через щель между неплотно сдвинутыми шторами, серебрил его точеные черты, и Нора увидела, как он поморщился. – Это каждый раз выбивает меня из колеи. Все эти разговоры о моей принадлежности к полумифическому древнему роду…

– Что именно тебя обескураживает?

– Я чувствую себя генетическим мутантом, что ли. С одной стороны, от него ожидают чудес вроде исцеления наложением рук, а с другой, стараются держаться подальше, боятся и не доверяют.

Ей вспомнились слова Марго. Разговор в лесу неподалеку от фермы, во время которого та призналась, что никогда не имела настоящих друзей.

Я рыжая. И странная. А людям спокойнее с теми, кто похож на них. Кто понятен и предсказуем.

Теперь Герман говорил о том же. Не потому ли они с Леонидом вцепились друг в друга? Пара маргиналов, не способных вписаться ни в один нормальный коллектив.

– А ты не боишься меня, Нора? Ничто во мне тебя не напрягает?

– Меня напрягают такие вопросы, – ответила она сердито. – Значит, ты оставил свиток Ледогорову?

– Да. Не знаю, к худу это или к добру, но оставил.

– Почему ты сомневаешься? Потому что люди, которые охотятся за монастырским кладом, могут заявиться к нему и потребовать эту вещь? Если они в курсе вашей встречи. Или потому что изваяние и свиток нельзя разлучать? Но ведь они даже были в разных мешках. Или потому что… потому что не считаешь себя вправе распоряжаться нашими находками?

Герман взглянул на нее, как ей показалось, с удивлением.

– Не вправе? Очень даже вправе. Не спрашивай, откуда у меня это право, кто мне его дал. Я не знаю откуда, но оно у меня есть.

– И при всем при этом тебя бесят разговоры о твоей принадлежности…

– Подловила! – Он фыркнул. – Меня беспокоит эта банда кладоискателей, да. Они видели пустой колодец. Им известно, что не так давно он был полон костей. Если один из них – тот, кто оставался наверху и позже снял плиты с крышки саркофага, выпустив своих сообщников, – наблюдал за нашим исходом из склепа, то наверняка задумался о содержимом наших рюкзаков. А через несколько дней мы с Ленькой рванули на материк.

– Хм… Кто и откуда может узнать, что вы ездили к Ледогорову?

– Кое-кто может догадаться. – Герман вздохнул. – Не хочется подставлять профессора. Он нам очень помог.

– К тому же, – заметила Нора, – профессору известно, что из колодца был поднят не только текст на куске кожи, но и каменный идол. И что этот идол до сих пор у вас. То есть, у нас.

– Да. И об этом он может рассказать, добровольно или под принуждением, любому, кто задаст правильный вопрос.

Под невесомым пуховым одеялом было уютно, но жарко. Нора подумала, не накрыться ли вместо него покрывалом, и тут Герман, словно читая ее мысли, раздраженно дрыгнул ногой, сбрасывая одеяло и ворча:

– Тропики, блин… Надо сказать Аркадию, чтобы подкрутил свои краны.

– Что, и не обнять тебя теперь?

Повернувшись на бок, Нора провела указательным пальцем по его лбу, носу, подбородку, повторяя линию профиля. Легонько поскребла ногтями ложбинку под ключицей.

– Обними, – шепотом сказал Герман. – Только крепко не прижимайся.

– Как это так?

– Да вот так!

Предаваться любовным утехам – так это называют в романах? Так вот, предаваясь любовным утехам с зеленоглазым потомком сакральных королей, Нора озвучила мысль, неожиданную для нее самой:

– Тебе нужны сыновья, Герман. Нельзя допустить, чтобы твой род, – она улыбнулась с закрытыми глазами, вдыхая аромат его кожи, сегодня почему-то включающий нотки острого перца, – полумифический древний род прервался.

– Однажды я предлагал тебе, но ты…

– Нет-нет! – со смехом перебила Нора. – Я уже не в тех годах. Найди кого-нибудь помоложе.

– Помоложе? – озадаченно переспросил Герман. – Леську, что ли?

– Так и знала, что первым делом ты вспомнишь эту нахалку!

– А кого еще вспоминать? Меня больше никто не любит.

– Все сходят по тебе с ума, Верховный.

– Не в том смысле. – Он кашлянул, чтобы не засмеяться. – Так кого ты собираешься пристроить под меня?

– Я бы проголосовала за Марго, но ей, кажется, в скором времени предстоит продолжить род Леонида. Если только он не стебался, делая ей предложение в кабинете Аркадия.

– Он не стебался.

– Ты в этом уверен?

– Да. Но я не уверен в том, что он захочет продолжить свой род.

– Почему? – удивилась Нора. И тут же сообразила. – Из-за отца?

Герман кивнул.

– Дурная кровь.

– У самого Леонида эта кровь уже наполовину разбавлена кровью матери, а если разбавить ее кровью рыжей ведьмы…

– Не понял, кому она должна родить ребенка? Леньке или мне?

– Хороший вопрос.

Лежа с ним рядом, бедро к бедру, Нора призадумалась.

Будь ты помоложе, ну… хотя бы лет на пять, рискнула бы родить ему сына или дочь? Вместо рыжей ведьмы. Там, в подземелье, Марго назвала его Верховным. Что-то такое она, значит, чувствовала. Конечно, чувствовала! Иначе не держалась бы так настороженно. Но она и сама сильна. Наверняка сильна, иначе Герман не попросил бы у нее помощи. И если его кровь и ее кровь…

Нет! Нет. Мысль об этом была совершенно невыносима.

– Почему она назвала тебя Верховным?

– А ты почему?

– Потому что она.

Герман помолчал, лежа с закрытыми глазами.

– Кто-то из нас должен был развязать мешки и посмотреть что там. И вообще…

– …взять на себя ответственность за успех всего мероприятия, – закончила Нора.

– Ну, в общем, да. Это же была моя идея.

– Можно было сказать «командир», или «предводитель», или «босс», но она сказала «Верховный». Вот так: с большой буквы. Верховный жрец.

– Ох, Нора, да не забивай ты себе голову!

– А чем занята твоя голова?

– Обдумывает два вопроса. Первый: кем приходятся друг другу Варданян Левон Ваганович, о котором говорил профессор, и Варданян Самвел, с которым знаком я. И второй: куда, ради всего святого, девать теперь это каменное изваяние? Ледогоров поручил мне найти для него новое место. Причем здесь, на Большом Соловецком, поблизости от кремля. Но мне на сегодняшний день известно только одно хорошее место: оранжерея Леры. Да и оно будет таким не всегда. Рано или поздно Лере понадобится керамзит или еще какая хрень…

– Насколько я понимаю, это должно быть такое место, где до него не доберется никто и никогда.

– Да.

– В том числе и ты?

– В том числе и я.

– Тогда утопи его в Большом Красном озере.

Он открыл глаза и молча вытаращился на нее.

– Ладно, – сказала Нора с досадой. – Я пошутила.

Но что-то в его лице заставило ее пожалеть об этой шутке. Вдруг и правда возьмет и утопит, с него станется…

Варданян Самвел Аванесович, как выяснилось, был единственным сыном Варданяна Аванеса Левоновича и внуком Варданяна Левона Вагановича, посвятившего свою жизнь поискам легендарных сокровищ, спрятанных по распоряжению игумена Варлаама в одном из подземных сооружений предположительно языческих времен, еще не до конца исследованном. Факты это или домыслы? Ну-у… Вроде бы в одном из документов упоминается карта, с помощью которой можно отыскать заветный клад, но только сначала нужно добраться до нее, последовательно разгадав несколько загадок. Сначала найти карту и потом по карте клад? Да-да. Слухи об этом ходят так давно, что почти никто уже не сомневается: в подземельях что-то есть. Но вот что…

Сведения эти предоставил один из сотрудников библиотечного архива. Герман добился его расположения тем, что буквально за пару часов спроектировал для него угловой стол с надстройкой и двумя тумбочками, подготовил рабочие чертежи, спецификацию для цеха и договорился с Аркадием насчет монтажа силами Кира и Сереги. После этого на все его вопросы были охотно даны ответы, которые прояснили меньше, чем хотелось бы, но кое-что прояснили.

– Быть может, люди, которые ищут монастырские сокровища, и люди, которые ищут предметы языческого культа, на самом деле ищут одно и то же? – задумчиво пробормотал Герман, сидя вечером на диване между Норой и Марго.

– Ты хочешь сказать, нет никакого клада, а есть только языческое святилище в Пещере Костей, которое со временем превратилось в клад? – спросил Леонид. – Стараниями рассказчиков и переписчиков.

– Тебе это кажется невероятным?

Тот покачал головой.

– Уже нет. Не кажется.

– Мне тоже это приходило в голову, – сказала Марго. – Забавно. Ищут золото и драгоценности… а дух места, ну этот… Священный Ветер… тихонько посмеивается над ними и дует где хочет.

– Ледогоров говорил не о духе места, а об изначальном духе, духе-истине, которого знали все народы. Просто называли по-разному. Хотя, конечно, он мог ошибаться. – Герман слегка нахмурился, вероятно, вспомнив свой собственный опыт взаимодействия с этим духом. – Да и мы могли неправильно его понять.

– Так ли это важно? – дернул плечом Леонид. – Дух такой, дух сякой… Куда важнее, по-моему, решить что делать дальше.

– С кем или с чем?

– С хризолитовым идолом и теми парнями, которые могут за ним прийти. Кстати, они еще не ответили за свои художества в склепе.

– Кстати, – усмехнулся Герман, – нам до сих пор не известно, кто они такие. В то время как им известно, кто мы такие. И это дает им неслабое преимущество.

– Возьми меня завтра в поселок, – подумав, сказал Леонид. – Когда поедешь на работу. Придумай мне какое-нибудь дело, чтобы я мог посмотреть на этого Варданяна-младшего.

Герман прищурил глаза.

– У тебя есть предчувствие?

– Нет. Предчувствия – это по твоей части, братец. А у меня есть логика.

Надо ли говорить, что Самвел Варданян, которого Герман на следующий день втянул в разговор о состоянии новых шурфов, в то время как Леонид неподалеку с увлечением фотографировал Успенскую башню, был опознан моментально и безошибочно. Гриб боровик в чудной лыжной шапочке, с рюкзаком. Ни шапочки, ни рюкзака при нем уже не было, однако Леонид не сомневался.

– Это он, брат мой, клянусь, – возбужденно прошептал он Герману в ухо, когда они уже шли по дороге к «Кают-компании».

– А второго не признал? То есть, первого.

– Пока нет. Но я же не всех сотрудников музея-заповедника видел.

– Сдается мне, что и тот, другой, тоже из местных. И третий. Или сколько их там… Потому Сашка и не нашел среди туристов, проживающих в отелях, никого подозрительного.

– Другие сообщники Варданяна, возможно, будучи приезжими, проживают в частном секторе, куда он их пристроил. И никому не кажутся подозрительными. Поскольку сам Варданян вне подозрений.

– Возможно. Надо бы поговорить еще разок с Сашкой насчет Калягина, вдруг он откопал что-нибудь новенькое.

– Должны ли мы сказать ему, что я опознал одного из артистов?

– Думаю, да.

– Дело может кончиться тем, что он устроит нам очную ставку.

– Гм… – задумчиво произнес Герман, останавливаясь посреди дороги с незажженной сигаретой в углу рта.

– Ага, – хмурясь, подтвердил Леонид.

И вот теперь однозначно пришло время решать – что со всем этим делать дальше.