Иллюзии

ГЛАВА 1

Вилли Делайе сидела у иллюминатора и пристально смотрела вдаль – на бесконечную мертвую пустыню, на ее желтые горячие пески. Она вспомнила старинное арабское изречение, определявшее Руб-аль-Халиф как «пустое место». Огромных богатств, которые были брошены сюда благодаря открытию крупнейших месторождений нефти, оказалось недостаточно, чтобы превратить эту бесплодную пустыню в цветущий край. Даже богатство и удача вместе взятые, думала Вилли, не могут изменить мир.

Сегодня вид этой пустыни, простиравшейся далеко к горизонту, затронул сокровенную глубину ее души, которая оставалась такой же бесплодной и пустой, в которой ничего не взросло. Несмотря на свои успехи, Вилли была не в состоянии заполнить свое личное «пустое место».

Голос стюарда вывел ее из размышлений.

– Мисс Делайе, пилот передал, что через двадцать минут мы пойдем на посадку.

Она отвернулась от иллюминатора и поблагодарила стюарда. Он замешкался, почтительная улыбка появилась на его смуглом восточном лице.

– Вы всем удовлетворены?

– Да, конечно, спасибо.

Да и чем она могла быть недовольна? Боинг 727, принадлежавший Шейху аль-Рахману, был оснащен, конечно, не менее роскошно, чем ее собственная квартира под самой крышей «Пьеррэ». Спала она на шелковых простынях, в отдельном салоне самолета. Вчера к ужину и сегодня утром стол был сервирован ведвудским фарфором, а еда была приготовлена поваром этого самолета. Из Нью-Йорка они летели двенадцать часов. Вилли эти часы не показались утомительными, скорее, она была рада, что наконец ей удалось вырваться из бешеного ритма жизни в Нью-Йорке.

– Довольны ли вы полетом?

Стюард все еще топтался на месте, его глаза жадно разглядывали ее. Вилли поймала этот взгляд и поняла, почему стюард не торопился уходить. Она была красивой женщиной и привыкла к тому, что возбуждает интерес многих мужчин. Но едва верилось, что служащий клиента, по делу которого она отправилась в столь долгий путь, может позволить себе такую нескромность.

– Простите, – произнес стюард, – могу я вам посоветовать одеться полегче? В салоне работает кондиционер, но по сообщению о погоде, температура на земле превышает сто четырнадцать градусов по Фаренгейту.

Она поблагодарила его за совет, и стюард бесшумно вышел. Вилли открыла сумку, выложила косметичку из слоновой кости. Она сбросила с себя шерстяной костюм, натянула платье и тут заметила, что манжет костюма натер ей запястье. Достав из косметички крем «Алоэ», она смазала им раздраженное место. Затем причесала чудесные, спадающие на плечи золотистые волосы, слегка подкрасила длинные ресницы и подвела свои необычные аквамариновые глаза.

Вилли не была тщеславной женщиной. Когда-то она даже стыдилась своей красоты. Но с тех пор прошло много времени. Жизнь научила ее, что красота, если ею правильно воспользоваться, может быть ценным орудием в арсенале женщины.

Самолет выпустил шасси, и Вилли поняла, что посадка началась. Она поспешила в спальню, достала свой черный марокканский кейс, который лежал в шкафу, села в кресло и пристегнула ремни, приготовившись к посадке.

Стюард открыл дверь самолета, и ее обдало жарким, словно дыхание дракона, воздухом пустыни. Вилли вышла на площадку трапа и огляделась. Вдали она увидела мерцающие огни незнакомого города. Она надела белую шляпу, которую купила вчера, и опустила вуаль, чтобы скрыть лицо.

– От имени Шейха аль-Рахмана, добро пожаловать в Джеддах, – сказал стюард на прощание.

Недалеко от трапа ее ждал длинный белый «мерседес»-лимузин. Как только Вилли ступила на землю, рядом с ней появился смуглый стройный мужчина с пышными усами.

– Ахлан ва сахлан. Добро пожаловать, мисс Делайе. Мое имя Салим Фавзи. Я – личный секретарь мистера аль-Рахмана. Надеюсь, ваше путешествие было приятным?

– Да, спасибо.

– Я буду к вашим услугам, как только понадоблюсь. – Он распахнул дверцу «мерседеса». – Прошу вас...

Из лимузина на нее повеяло прохладой, и она с удовольствием устроилась на его сиденье. Фавзи сел рядом с ней, и она заметила, как из-под полы отлично сшитого пиджака блеснула сталь револьвера.

«Наверняка, провожатый еще и телохранитель», – подумала Вилли.

– Мы сделаем небольшую остановку для таможенного досмотра, – сказал он. – Это быстрая, но неизбежная формальная процедура. Вы гарантируете мне, что не везете крепкие напитки, наркотики или журналы, которые противоречат принципам нашего мусульманского общества?

– Конечно, да, – сказала она, подняв руку настолько, насколько позволил ей рукав платья.

Фавзи кивком указал на ее марокканский кейс.

– Вы наверняка будете чувствовать себя удобнее, если я положу его вместе с остальным багажом.

– Нет, спасибо, – сказала Вилли с улыбкой. – Я и так чувствую себя хорошо.

– Как пожелаете, – проронил он.

Лимузин остановился. Фавзи сопровождал ее через зал ожидания, и Вилли чувствовала на себе горящие взгляды праздно шатающихся людей. Одни из них искали развлечений, другие – случайную работу за несколько реалов. Для жителей Саудовской Аравии женщина в западной одежде все еще была объектом, возбуждающим любопытство.

Фавзи подал свое удостоверение и паспорт Вилли таможеннику в форме цвета хаки. Тот бегло просмотрел документы и поставил все необходимые печати. На арабском Фавзи объяснил, что женщина из Америки является гостьей мадам аль-Рахман. Таможенник кивнул и пропустил багаж Вилли, даже не взглянув на него, чем вызвал изумление у остальных пассажиров, которые были заняты тем, что выворачивали свои чемоданы, пытаясь убедить служащего, что они не везут ничего противозаконного.

Вернувшись к лимузину, Вилли села на прежнее место, а Фавзи занял место рядом с водителем. «Мерседес» плавно тронулся в сторону города.

Поездка по старому портовому городу на берегу Красного моря дала Вилли возможность получить некоторое представление об экономике Саудовской Аравии, о том, как пытается королевство занять достойное место в цивилизации двадцатого века.

Фабрики, выбрасывающие клубы дыма, до неузнаваемости преобразили ландшафт пустыни, который когда-то напоминал кратер луны своим тихим величием. То тут, то там стояли заброшенные фермы, пустые покинутые дома. Эта картина свидетельствовала о резком снижении цен на нефть и ничтожно маленьком государственном доходе.

На одном участке проезжей дороги работали рабочие. Тут же у самого шоссе стояли жалкие лачуги, в которых они жили. Шикарный «кадилак» поравнялся с «мерседесом». С заднего сиденья три пары глаз из-за черной вуали с любопытством осматривали Вилли. Она улыбнулась, возбуждая интерес сопровождавшего женщин мужчины. Но тут «кадилак» резко увеличил скорость и исчез впереди. Уличное движение в Джеддахе как обычно сводило с ума своим шумом и беспорядком. Женщин за рулем не было видно – закон запрещал им водить машины, а водители – мужчины крутили баранку так небрежно, как будто погоняли верблюда.

Вдруг откуда-то раздался пронзительный звук трубы и донесся высокий, резкий голос муллы, призывающего верующих к молитве. Когда-то мулла взбирался на минарет и выкрикивал священные слова молитвы. Сейчас же молитвы передавались по всему городу с помощью громкоговорителей. «Мерседес» резко затормозил. Фавзи с водителем вышли, захватив с собой маленькие подушечки, бросили их на землю и встали на колени. Вилли осмотрелась. Все движение замерло. Все мужчины стояли на Коленях, обратив свои взоры на восток, и молились. Она вздохнула и открыла бар в лимузине, достала охлажденный сок, налила себе немного в хрустальный бокал. Мужчины молились довольно долго. Хорошо, что шофер не отключил кондиционер, подумала Вилли.

После небольшого глоточка освежающей влаги Вилли повернула марокканский кейс замком к себе. Впервые после своего отъезда из Нью-Йорка она набрала шифр, известный только ей одной, и открыла крышку. Содержимое кейса было вполне безобидным: несколько книг и брошюр о нью-йоркских аукционах. Но когда Вилли нажала на крохотную кнопочку, замаскированную в кейсе, дно приподнялось, и открылось потайное отделение. На черном вельвете, обтягивающем дно тайника, лежали драгоценности: кулон с огромным кровавым рубином, браслет с изумрудами современного дизайна и антикварное колье с огромными старинными бриллиантами и сапфирами. В маленьком замшевом футляре были нитки изумительного жемчуга, а рядом – набор изящных колец с бриллиантами и другими драгоценными камнями. Все драгоценности отличались не просто оригинальностью, но неповторимостью. Вилли внимательно рассмотрела их. В таком количестве эти драгоценности могли показаться простыми безделушками. Но у нее не было сомнений в истинной ценности содержимого потайного отдела кейса. Вчера, когда она давала расписку в его получении Гарри Уинстону, то видела заключение ювелира, оценившего драгоценности почти в три миллиона долларов. Она улыбнулась, подумав, что этот кейс был самым дорогим из всего, что ей когда-либо приходилось возить, а драгоценности – самыми дорогими из тех, которые она когда-нибудь надевала сама.

Вилли снова услышала крик муллы и увидела, что мужчины уже закончили молитву. Они поднимались с коленей, собирали свои подстилки и не спеша направлялись к машинам. Она быстро захлопнула кейс и приняла непринужденную позу. Вероятно, Фавзи имел представление о ее миссии, поэтому безопаснее было соблюдать осторожность. Мужчины заняли свои места в машине с таким видом, как будто эта остановка была не больше, чем задержка у светофора.

Путешествие уже начало утомлять ее.

– Нам еще долго? – спросила она и ощутила внезапную тревогу. Неужели ее не довезут до места назначения? Неужели ей может что-нибудь угрожать? Вилли увидела, что они выезжают из города, и это еще сильнее ее обеспокоило.

– Теперь недолго, мисс Делайе, – как будто прочитав ее мысли, сказал Фавзи. – Мадам аль-Рахман проводит уик-энд на загородной вилле. Она подумала, что вам тоже будет приятно провести несколько дней на свежем воздухе.

Вилли свободно вздохнула и расслабилась. Она знала, что сливки общества Саудовской Аравии проводят конец недели на берегу небольшого залива в Красном море, который называется Греческим. Иметь дом в этом райском местечке было пределом мечтаний и символом благосостояния, так как здесь находилась большая часть королевских владений.

В Греческом жены принцев и богатых бизнесменов могли спокойно отдыхать и наслаждаться прохладой и свежестью морского воздуха. Здесь, вопреки мусульманским обычаям, они имели возможность одеваться по парижской моде, носить бикини и спортивную одежду.

Сидя в прохладном лимузине и глядя на проносящийся мимо монотонный не меняющийся ландшафт пустыни, Вилли снова и снова возвращалась к мыслям о деле, ради которого она приехала в эту страну. Она ясно понимала, что оно станет значительной вехой в ее карьере.

Вся эта история началась с телефонного звонка в ее офисе в прошлый понедельник. Звонил мужчина, который представился Гарри Болдуином. Он отказался обсуждать свое дело по телефону и настаивал на личной встрече. Сказал, что у него есть предложение, которое должно весьма заинтересовать ее. Его загадочное поведение произвело на Вилли большее впечатление, чем обещанная ей баснословная плата, и она выкроила время из своего напряженного графика и предложила ему встретиться уже в среду утром.

Точно в назначенное время Болдуин, оказавшийся высоким блондином, появился в офисе Вилли. Приятный молодой человек, хорошо, но, на ее вкус, кричаще одетый, он смело пересек кабинет и подошел к ее столу.

– Это правда, что никто не делает этого лучше вас? – спросил он загадочно.

– В моей профессии, мистер Болдуин, большое значение имеет определенность, – сказала Вилли и посмотрела так холодно и отчужденно, что он почувствовал себя не очень уютно. – Я не смогу ответить на ваш вопрос до тех пор, пока не узнаю суть дела.

– Я пришел просить вас развести двух супругов. А это вы делаете лучше всех. Не правда ли?

Она ответила ему с иронией, так, как отвечала всегда на подобные вопросы:

– Я делаю это хорошо, только когда вкладываю всю свою душу и сердце. Но происходит это лишь при определенных условиях...

– Я все прекрасно понимаю. Женщины – вы всегда защищаете женщин. Ведь так? Именно поэтому вы нужны мне. А если правильнее выразиться, нужны моей сестре.

– Почему же, разрешите поинтересоваться, ваша сестра сама не обратилась ко мне?

– Она не может прийти к вам. Она... она в тюрьме, если можно так выразиться. Но если вы навестите ее там, – Болдуин расстегнул куртку и, вынув из бокового кармана узкую полоску бумаги, положил ее перед Вилли, – то это будет всего лишь маленькой частью вашего гонорара.

Перед ней лежал чек на пятьдесят тысяч долларов, выписанный на ее имя.

Но дело было не только в деньгах. Деньги не являлись решающим фактором для Вилли Делайе. Основное, что влияло на ее выбор всегда, это суть дела, за которое ей предлагали взяться. И поэтому, когда Гарри Болдуин закончил рассказ о замужестве своей сестры, о полной безнадежности ее положения, Вилли решила заняться этим делом немедленно. Всю текущую работу она отложила до конца недели.

Лимузин ехал по пустынной дороге почти час, и наконец Вилли увидела сверкающий океан во всем великолепии и богатые виллы, расположенные вдоль дороги.

Вскоре «мерседес» повернул на аллею прелестного миниатюрного парка, который сам по себе в этой иссушенной солнцем стране свидетельствовал о богатстве. Да, те кто имеет деньги, чтобы купить воду, и знает технологию орошения, могут превратить мертвую пустыню в цветущий сад, размышляла Вилли.

Машина остановилась возле шикарного особняка, подобного классической калифорнийской вилле. Следуя за Фавзи, Вилли поднялась на три ступеньки. Они подождали, пока слуга открыл перед ними массивную дверь из кедрового дерева, и вошли в дом. Стуча высокими каблуками по красивому мраморному полу, Вилли последовала за слугой через галерею, уставленную в изобилии зелеными растениями и свежими цветами, в огромную гостиную с множеством окон.

На стенах висели картины Александра Калдера и Джаспера Джонса, литографии Шагала. Рядом с шедеврами модернизма казались затерявшимися работы Ренуара, а все вместе они контрастировали с музейными исламскими гобеленами и антикварными медными подносами. Помещение наполнял аромат сандалового дерева, традиционного освежителя воздуха в здешних местах. Слуга улыбнулся и пригласил Вилли присесть на софу, обтянутую нежным розовым шелком.

Вилли и Фавзи прождали минуту, оглядывая атрибуты сказочного богатства. Вилли еще раз задумалась над словами Болдуина, который характеризовал этот дом как своеобразную тюрьму, и про себя с сожалением отметила, что она мало знает о Шейхе аль-Рахмане.

До нефтяного бума, который начался в семидесятых годах, его имя было неизвестно. Но потом, к достоинству своей королевской крови, он стал выступать посредником в любых крупных сделках, будь то продажа рабочей силы или строительство отелей. Фортуна не покидала его на этом пути, и вскоре он стал едва ли не богатейшим человеком в мире. Его сегодняшнее состояние оценивалось в пять-шесть миллиардов долларов.

Он был женат на сестре Гарри Болдуина. Она оказалась одной из самых привлекательных женщин, которых Вилли видела в своей жизни. Ее изумрудные глаза и ярко-красные губы на совершенном овале лица подчеркивали красоту свежей белоснежной кожи. На ее плечи спадал каскад вьющихся черных волос. Она была в бирюзовом, сшитом в египетском стиле шелковом халате, украшенном жемчугом. Когда женщина подошла ближе, Вилли увидела выражение ее глаз, лишенное теплоты и жизни.

– Мисс Делайе, – сказала женщина дрогнувшим голосом, протягивая руку.

Пожимая ее, Вилли почувствовала в этой руке слабую дрожь, выдававшую сильное душевное волнение.

– Миссис аль-Рахман, я счастлива видеть вас.

– Пожалуйста, зовите меня Софией, – попросила хозяйка. – Я жажду увидеть то, что вы привезли мне из Нью-Йорка. – Она провела языком по губам, будто в нетерпеливом ожидании, и села напротив Вилли. Между полами халата показалась стройная, хорошенькая ножка.

Несколько минут, в течение которых Фавзи крутился возле них, Вилли показывала Софии одну за другой драгоценности, описывая каждую из них так, как это сделал для нее Уинстон – один из лучших ювелиров.

Маленький мальчик в национальном костюме принес им в небольших белых чашечках кофе, ароматизированный кардамоном; горничная держала перед Софией зеркало, пока та примеряла драгоценности.

Наконец София небрежно-равнодушно посмотрела на телохранителя, который надоел ей своей болтовней о драгоценностях и моде, и сказала:

– Нет надобности тебе здесь находиться, Фавзи. Я хочу переодеться и сделать свой выбор. Я уверена, что с нами все будет в порядке, – добавила она неизвестно почему, так как кража в этом царстве пустыни фактически была исключена.

Фавзи поклонился и вышел из комнаты. Как только дверь за ним закрылась, София с облегчением вздохнула.

– Сейчас мы можем говорить, – сказала она тихо. – Драгоценности оставьте на диване. Слуги не знают английского, поэтому мы сможем спокойно поговорить.

Вилли переложила содержимое двух подносов на шелковую подстилку. Рубины, изумруды, бриллианты, сапфиры, жемчуг переливались всеми цветами радуги. Две женщины были похожи на девочек, играющих в магазин, и Вилли улыбнулась при этой мысли.

– Да, – сказала София, – здесь нет ничего особенного, что бы мне очень понравилось. Каждый месяц мне привозят коллекции, подобные этой. Шейх каждый год дарит мне драгоценностей на миллион долларов. И я была бы совершенной дурой, если бы согласилась на меньшее. – Она печально улыбнулась.

– Неужели так трудно было поговорить со мной без этого маскарада? – спросила Вилли.

– Я уверена, что ситуацию, в которой я оказалась, трудно представить. Мой муж великодушно предлагает один из своих самолетов, – всего у него их пять, – чтобы привезти сюда одного из моих друзей, по моему выбору. Но друзей становится все меньше и меньше. Ведь время неумолимо летит. В основном, сейчас я общаюсь только с торговцами, европейскими дизайнерами и ювелирами. – Ее голос дрогнул. – Если бы мой муж узнал, для чего я вас вызвала, мне даже страшно представить, что он сделал бы со мной... и с вами.

– Вы думаете, что ваш муж будет против развода?

София вновь печально улыбнулась. Затем она достала из кармана свернутый лист бумаги.

– Прочтите этот документ, – протянула она его Вилли, – и скажите, что вы думаете по этому поводу.

Вилли бегло прочла бумагу, форма документа оказалась ей знакомой. Это был брачный контракт, составленный семь лет назад. В нем было указано, что София Болдуин, которой в то время было девятнадцать лет, согласна на десять лет стать женой Шейха аль-Рахмана. В течение этих лет он обязуется обеспечивать ее одеждой, драгоценностями и выплачивать ей миллион долларов в виде денежного пособия. По истечении данного срока София имеет право развестись со своим мужем. А Шейх обязан перевести на ее счет сумму в размере двадцати пяти миллионов. Но если София расторгнет брак раньше, то она не получит ничего.

– Ну, что вы скажете? – спросила София с полной безысходностью.

– Этот документ был составлен в Нью-Йорке. Вы там поженились? – спросила Вилли.

– Да, у нас есть квартира в Нью-Йорке. Мы живем там, когда у Шейха дела в Штатах.

– Ну что ж, будет очень хорошо, если вы подадите заявление в Америке, – заключила Вилли.

– Послушайте, мисс Делайе, – сказала София резко, – мне показалось, что вы не поняли. Я не собираюсь подавать никуда никакие документы до тех пор, пока вы не гарантируете мне, что я не только разорву соглашение, но еще и получу указанную сумму. Я не собираюсь отказываться от двадцати пяти миллионов долларов, но и не могу ждать еще три года до конца срока.

Вошел слуга, чтобы вновь налить кофе. София быстро взяла кольцо и сделала вид, что примеряет его. Когда он вышел, Вилли заговорила:

– Если ваши отношения не более, чем деловое соглашение, то, по всей вероятности, вы не нуждаетесь во мне.

В зеленых глазах Софии проскользнула тревога.

– Простите меня, пожалуйста, – извинилась она, – вы были настолько добры, что приехали в такую даль, и вы мне очень нужны. Но... Хорошо. Если кто-нибудь семь лет назад сказал бы мне, что я буду беседовать с кем-либо вроде вас, я бы ответила ему, что он сумасшедший. Когда Шейх захотел жениться на мне, я чувствовала себя самой удачливой женщиной на свете. Я тогда была совсем еще ребенком. Несколько месяцев работала манекенщицей и зарабатывала немного. Когда в первый раз Шейх в мою честь устроил дискотеку только потому, что я сказала ему, что люблю танцевать, я была потрясена. Я никогда раньше не встречала никого, похожего на него. Шейх может быть обаятельным, когда захочет. И он обладает необычной способностью притягивать к себе. Вроде, как с этими драгоценностями. Он сделал мне подарок. Это был бриллиантовый браслет. Он стоил больше всего того, чем когда-либо владела наша семья. Браслет был настоящим и потрясающим, как и сам Шейх. Шейх был богат и имел власть. Я думала, что, выйдя за него замуж, получу все то, о чем мечтаю. – София выложила пачку сигарет «Данхил» и малахитовую зажигалку на инкрустированный кофейный столик. Слегка дрожащими пальцами с длинными алыми ногтями она вынула сигарету и поднесла к губам.

Слова Софии, выражение ее лица напомнили Вилли мать. Но разве не все ситуации, подобные этой, напоминали ей о матери?

– Итак, ваши мечты не осуществились? – с укоризной спросила Вилли.

София покачала головой.

– Я помню вашу фотографию в журнале «Пипл». А в статье о вас говорилось, что вы всегда выигрываете процессы, за которые беретесь.

– Это почти правда. Обычно бракоразводные процессы наносят урон одной стороне. Бывают, конечно, и грязные дела. Бывают и ошибки.

– В моем деле ошибки недопустимы. Шейх наймет армию адвокатов.

– Предоставьте мне позаботиться об этом. Только дайте мне необходимую информацию. Шейх не позволяет вам ходить по своим владениям, заточил вас как узницу. И я просто не представляю, как мы сможем общаться при том образе жизни, который вы ведете. Ведь за вами все время наблюдают...

София долго и пытливо смотрела на Вилли. Потом затушила в пепельнице сигарету.

– Есть еще кое-что, – сказала она, резко вставая, – пойдемте, я покажу вам.

София провела Вилли по мраморной лестнице, затем по длинному, покрытому коврами коридору к огромной спальне, в которой пахло духами и гашишем. Эта комната совсем не была похожа на комнату нижнего этажа. Здесь, на толстом, закрывающем весь пол белом ковре стояла огромная круглая кровать, покрытая красным стеганым атласным покрывалом. Перед кроватью стоял высокий, до самого потолка, китайский шкаф. Как только они вошли в комнату, Вилли сразу же обратила внимание на огромный экран телевизора. Бар изобиловал напитками, на столике лежали разнообразные лекарства.

– Присаживайтесь, это самое удобное место в доме, – сказала София, указывая на кровать.

Она вложила в видеомагнитофон кассету и нажала несколько кнопочек. Вспыхнул экран и зазвучала симфония Бетховена. На экране появилась спальня, где они сейчас находились. Открылась дверь, и вошла София, закутанная с головы до пят в черное покрывало. Глаза ее были затуманены. На серебряном подносе она подала стакан с напитком обнаженному мужчине лет пятидесяти, который полулежал на кровати.

– Мой муж, – прошептала София, – моя «голова». На экране намеренно споткнувшаяся София пролила содержимое стакана на пол. Мужчина вытянул руку и сильно ударил ее по лицу. Его глаза выжидающе смотрели на нее. Она опустилась на колени, моля его о пощаде. Он еще раз ударил ее, затем разорвал на ней покрывало, обнажая ее тело, грудь, лобок, смазанные маслами. У Вилли участилось дыхание. Она смотрела с интересом и отвращением одновременно.

Мужчина, схватив за прекрасные волосы, притянул голову жены к себе и сунул ей в рот свой возбужденный пенис. Он получал удовольствие, и его стоны усиливались и сливались с музыкой. Он стал кричать и шлепать Софию. Затем оттолкнул, забрызгивая ей лицо своей спермой. Потом начал смеяться, довольный, потирая руки. В комнату вошли двое молоденьких слуг, девочка и мальчик, которым на вид было не более четырнадцати-пятнадцати лет. Шейх что-то крикнул им по-арабски, и они сбросили с себя одежду. Затем, поманив девочку к себе, он посадил ее на колени и стал ласкать ее небольшую грудь. В это время юноша навалился на Софию. Она лежала на полу. Глаза ее были закрыты. Смеясь и крича, Шейх подгонял мальчика, движения его пальцев, проникающих в девушку, входили в ритм с пенисом мальчика, который овладел инертным телом Софии. Когда мальчик кончил, Шейх стряхнул с себя служанку и, потянувшись, взял с постели тонкий кожаный хлыст.

Распаляясь напускной яростью, он хлестнул Софию по груди. Та закрылась руками, и он пнул ее ногой. Она послушно перекатилась на живот и стала на четвереньки. Он вытянул ее хлыстом раз, другой – она стала кричать. Под ее вопли он, смеясь, грубо вошел в нее сзади.

– Хватит, – хрипло сказала Вилли – ее тошнило от увиденного. – Достаточно.

София ткнула кнопку, и экран погас.

– Это кино у нас из приличных, – спокойно объявила она. – Есть масса других. На одной пленке я развлекаю сразу несколько друзей Шейха... господ с экзотическими, так сказать, наклонностями. У Шейха даже есть пленка, где... меня оперируют.

– Оперируют?

София низко опустила голову, но Вилли видела, как на ее стиснутые кулаки капают слезы. Через минуту она жестко сказала:

– Это была цена, которой куплено вот это...

– Что-что?

София подняла глаза, и Вилли подумала, что в жизни своей не видела такого безутешного, потерянного взгляда.

– Он охолостил меня, как пса. У меня не будет детей, и... я ничего не чувствую.

Вилли резко выпрямилась на стуле.

– То есть, он насильно стерилизовал вас?

– Нет, не совсем это. – София покраснела под пристальным взглядом Вилли. – Это делалось по согласию. Но когда я лежала на операционном столе, я не знала, что доктор вырежет мне клитор, чтобы я не получала удовольствия от любовных игр моего мужа.

Вилли негодовала. Сейчас она поняла весь ужас положения Софии, находящейся в своей золотой тюрьме. Шейх аль-Рахман купил ее девятнадцатилетней девушкой точно так же, как купил бы кусок мяса. Он заточил ее здесь, по своему вкусу сделав из нее собственную проститутку и порнозвезду. И так как общественное мнение Саудовской Аравии негативно оценивало подобные явления, он женился на ней.

– Я помогу вам, София, – сказала Вилли с той твердостью, с которой дают клятву. – Я заберу вас сегодня с собой.

– Нет, вы меня не поняли. Люди Шейха, его слуги, они делают все, что он им говорит. Я не могу поехать. Я не имею права здесь водить машину. И я не имею права покинуть страну без его разрешения. Он... он угрожает мне. Он сказал, что убьет меня, если я попытаюсь сбежать от него. Он может это сделать, вы знаете. Он будет клеветать на меня, скажет, что я сбежала к любовнику. Закон здесь все ему позволял и продолжает позволять. – Она посмотрела вдаль. – Старые Шейхи используют тот же способ, чтобы обновлять свои гаремы. И делается все, чтобы исключить неверность жен.

А вы когда-нибудь изменяли ему? – спросила Вилли. София горько улыбнулась.

– Вы имеете в виду кассету? Это уже не имеет никакого значения. Может быть, мое сердце и могло бы полюбить другого, но тело мое уже мертво.

Вилли всем сердцем жалела эту прекрасную женщину. Она оказалась брошенной в ад, соблазнившись огромным богатством.

– Я возьмусь за ваше дело, – сказала Вилли, – но обещайте, что постараетесь выбраться отсюда в Нью-Йорк, где вы будете в безопасности. Там я смогу защитить вас, используя закон. Закон Запада.

Шейх запланировал поездку в следующем месяце. Он собирается взять и меня с собой. Фавзи не спускает с меня глаз, но я думаю, что смогу от него скрыться.

Как у вас с деньгами? Смогли ли вы скопить хоть немного?

София кивнула.

Я смогу заплатить вам столько, сколько необходимо. Я спрашиваю совсем не поэтому. Вам понадобятся деньги на жизнь. Это будет долгий и грязный процесс, и я хочу быть уверенной, что вы выдержите его.

Я, конечно же, выдержу, если вы сможете выиграть его.

Я выиграю. Никому не дано права делать то, что делает с вами ваш муж. София улыбнулась.

– Вы говорите не как юрист, а как человек, воспринявший это дело как свое личное.

Вилли взяла женщину за руку и сказала:

– Я всегда отношусь к своей работе, как к личному делу. А сейчас, если у вас есть комната для меня, я хотела бы немного отдохнуть.

София устроила ее в угловой комнате, из окна которой был слышен шум волн, бьющихся о берег. Сняв туфли, Вилли растянулась па кровати и закрыла глаза. Ее мозг прокручивал стратегию этого процесса, который, несомненно, будет одним из самых громких дел в ее профессиональной жизни. К своему удивлению, она думала о том, какие превратности может готовить романтическая любовь. Все женщины, которые проходят через двери ее офиса, когда-то кому-то шептали: «Я люблю тебя». И, конечно же, они верили в то, что эта любовь вечна. Но когда они приходят к ней, все слова, вся их страсть направлены на то, чтобы отомстить или получить побольше денег. В офисе Вилли, в судебных залах, где она ведет процессы, сцены любви, бывшие когда-то прекрасными, теряют весь свой блеск. Жаркие клятвы в вечной любви вскоре обнаруживают всю свою несостоятельность и хрупкость.

В то время, как Вилли пыталась уснуть, шум прибоя, доносившийся из окна, превратился в шепот, ласковый шепот мужчины, который клялся ей в вечной любви. В своем воображении она видела его, улыбающегося и поднимающего ее на руки. Он нежно ласкал ее, страстно обнимал, любил ее.

Но как только она уступила его объятиям, он исчез, испарился, как утренний туман. И когда сознание ее колебалось между сном и явью, она остро ощутила душевную пустоту.

Так происходило всегда. Мечты о любви теряют свою яркость, когда умирает надежда.

«Так и случается со всеми моими клиентками», – подумала Вилли. Так же, как и мираж в пустыне, любовь, которая маячит на горизонте, манит их к себе. Но как только они подходят ближе, мираж исчезает, так же как и все жизненные иллюзии...

ГЛАВА 2

Фирма Делайе занимала весь двадцать первый этаж здания на 375-й Парк-авеню. Кроме Вилли и ее двух партнеров, в фирме работали двадцать два секретаря, различные клерки и еще шесть молодых коллег. Когда-то Вилли даже не могла предположить, что ее карьера пойдет так далеко.

«Закон – это дурной мужской клуб», – жаловалась она одному человеку, который был полностью согласен с ней.

«Действительно, – спокойно отвечал он ей, – если в нашей стране будет работать достаточно женщин, подобных тебе, ситуация может измениться».

Вилли расширяла свою фирму, давала возможность проявить себя молодым талантливым юристам – юристам-женщинам. Она приняла на работу нескольких мужчин лишь для того, чтобы избежать разговоров о дискриминации. Конечно же, все, что она делала, ни в коей мере нельзя было назвать дискриминацией. Таким образом она просто утверждалась как юрист. Мужчины, которые работали в ее фирме, также имели массу возможностей для роста.

Как часто отмечала деловая пресса, фирма Делайе была уникальной и неповторимой в двух отношениях. Во-первых, в этой фирме любая творческая и деловая женщина-юрист могла стать компаньоном через обязательные семь лет работы, и во-вторых, эта фирма специализировалась только на семейных делах, а иначе говоря, на разводах.

Шесть лет назад в Соединенных Штатах работало около семисот специалистов по бракоразводному делу. Сейчас их было уже около двенадцати сотен, и в том числе Вилли и ее блестящие коллеги.

В ее студенческие годы юристы, занимавшиеся разводами, котировались чуть выше, чем медики «скорой помощи». Но Вилли всегда относилась к своей профессии с большой любовью и считала ее очень нужной. «Что ты о себе думаешь, тем ты и являешься» – говорила она во время своего выступления в Гарвардском университете. «Если ты считаешь себя достойным специалистом, то ты и делу добавишь свое собственное благородство. Наша Конституция утверждает право каждой личности на счастье. Когда это право не может быть осуществлено, то машина правосудия пытается компенсировать потери человека. Я верю, что потеря любви является одной из величайших потерь человека, и работаю я только для того, чтобы смягчить человеческие страдания с помощью закона. Статистика говорит, что разводы происходят через каждые двадцать семь секунд. Я верю, что наше дело является неотложным и нужным, и это обязывает нас работать с большим чувством долга. Вот почему я посвятила себя, отдалась всей душой и сердцем этому делу...»

Было 9.40 утра, когда Вилли прошла мимо своей секретарши, рассеянно поздоровавшись с ней, через длинный коридор к своей угловой комнате. Кабинет ее был большим, внушительным, с видом на город. Этот кабинет был для нее более близким и личным, чем квартира, в которой она жила. Книги на полках, потрепанные от частого чтения, были ее любимцами еще со студенческой скамьи. Картины на стенах она выбирала сама: это были великолепные работы Гормана, Пикассо и Климта. А массивный стол привезла из Лондона. Путешествуя, она любила покупать вещи для офиса так же, как туристы любят покупать различные сувениры. Подарки от клиентов, премии за хорошую работу: антикварный русский самовар и китайский ковер ручной работы – также красовались здесь.

Как обычно, секретарша оставила на столе термос с горячим кофе и свежий букет цветов – сегодня это были тюльпаны. На краю стола лежала кипа свежих газет: «Нью-Йорк таймс», «Уолл-Стрит джорнал», «Кристиан Саундс Монитор». Заголовки важных материалов были обведены красным карандашом. Документы, ожидающие подписи, были собраны в аккуратные стопки на другом краю стола. Вилли плеснула себе немного кофе и включила магнитофонную запись телефонных сообщений. Вдруг она заметила листок бумаги, на котором было написано только имя. Вилли вздрогнула. Она уставилась на эту бумажку, совершенно забыв, что является главой большой фирмы, ощущая себя лишь женщиной. Потом спрятала бумажку. После она подумает об этом. Сделав кое-какую работу, она успокоилась, и возбуждение, которое нарушило нормальное течение ее дня, постепенно прошло. Вилли вызвала свою секретаршу по интеркому.

– Летти, я хочу попросить тебя позвонить профессору Заки Хатему из Колумбийского университета. Он специалист по исламскому закону... но сначала позвони в департамент по Востоку и получи там консультацию. Затем надо узнать побольше о Шейхе аль-Рахмане и о его жене Софии. Потом позвони Гарри Болдуину и успокой его. Через две недели все будет о'кей.

– Все будет сделано, – не замедлила с ответом секретарь.

– Насчет этого сообщения в Ассоциации адвокатов... я не смогу сделать его...

– Френсис Алоисис Гарриган звонил дважды, сам. Лично.

– Ох. – Во Френсисе Алоисисе Гарригане было все, перед чем Вилли преклонялась, но одновременно и то, что полностью отвергала. Он более, чем кто-либо, научил ее рутинной каждодневной работе в области закона. Но вот как он ее учил, ей не совсем понравилось.

– Позвони снова его Высочеству, – сказала она, – и посмотрим, как он сможет перекроить мой день.

– Хорошо.

Минуту спустя в микрофоне раздался бархатный голос Гарригана.

– Вилли, дорогая. Как хорошо, что вы вспомнили обо мне. Как сегодня поживает нью-йоркский борец за благополучие женщин?

– Прекрасно. Чем могу быть полезна?

– Все работаете? И все, должно быть, на высоком уровне. – Гарриган не спешил. Беседа с лучшим нью-йоркским адвокатом входила в его планы, но не только она.

Я должен вам сказать, как я рад вашей карьере... как я горжусь моей «маленькой протеже».

Вилли рассердилась, но она не хотела, чтобы Гарриган почувствовал это.

– Ваша «маленькая протеже» благодарна вам. Есть еще что-нибудь, о чем вы хотели бы поговорить?

– Да, дорогая Вилли. Если буду иметь удовольствие провести в вашей компании ленч. Сегодня.

– Сегодня? Я уже...

– Отмените все, пожалуйста, – прервал он ее. – У меня дело на несколько минут, и я хочу обсудить его с вами. Я обещаю вам интересный ленч... не говоря уже о приятной компании.

Она зло улыбнулась.

– Френсис, у вас душа жирного продавца змей...

– Я принимаю это как комплимент... и как согласие. Во «Временах года» в двенадцать тридцать.

Он повесил трубку до того, как она успела что-то сказать. Все еще улыбаясь, Вилли попросила секретаршу отменить дела, которые были назначены на время ленча. Гарригана можно считать ненормальным. И сволочью. Но если у него есть что сказать ей, она хотела бы услышать это.

На пороге кабинета появилась Памела Белзер. Смуглая, холеная, с безупречно гладкой кожей, Памела прекрасно приспособилась ко всем правилам фирмы. Она была первым штатным экспертом фирмы по экономическим вопросам, могла легко и быстро проследить за выплатой алиментов или обеспечением другой поддержки несовершеннолетним детям.

– Простите за вторжение, – сказала она, – но у меня есть сомнения, и мне нужно знать ваше мнение немедленно.

– Присаживайтесь. Все сегодня спешат.

– Посмотрите, – сказала Памела, подавая Вилли кипу бумаг. – Именно верхнюю страницу.

– Что это – государственный долг?

Памеле было не до смеха. Деньги были единственной вещью, с которой она не шутила.

– Это деньги, которых я добиваюсь для Нины Блекмен.

– А... – Дело о разводе семьи Блекмен все еще находилось в начальной стадии. Когда Роб Блекмен, звезда и гордость телевидения, сообщил своей сорокалетней жене, что хочет развестись с ней, Нина сразу же обратилась к Памеле Белзер. Мудрый выбор. Последний трехмиллионный контракт Блекмена дает возможность Нине позволить себе расходы, которые сделают ее жизнь комфортной. Согласно бюджету, который представила Памела, Нина получала в собственность квартиру на юге Сентрал-Парк и ежемесячную помощь в размере двадцати тысяч долларов. Вилли пробежала глазами перечень:

Платежи по кредиту 2200 долларов

Коммунальные расходы 240 долларов

Телефон 650 долларов

Врач 980 долларов

Страховка 1200 долларов

Ремонт 1500 долларов

Прислуга 1200 долларов

Еда и напитки 2100 долларов

Затраты на машину 600 долларов

Развлечения 2000 долларов

Путешествия 1100 долларов

Одежда 2500 долларов

Уход за собой 800 долларов

Частная школа 2000 долларов

Прочие расходы 2500 долларов

– Я догадываюсь, – сказала Вилли, – муж, видимо, не хочет платить?

– Они никогда не хотят платить, – трезво констатировала Памела. – Но проблема не только в этом. Он угрожает оспорить также и опеку. Мой клиент – такая истеричка, что я не знаю даже, что и посоветовать ей. Поэтому я обращаюсь к вам за помощью.

Вилли нахмурилась. Сам факт оспаривания опеки детей был серьезным делом. Раньше, когда она только начинала практиковать, судьи всегда автоматически передавали детей матери, если не была доказана ее несостоятельность в этом качестве. Сейчас же судьи могли оставить детей с отцом, если у него было достаточно денег и возможностей, чтобы выиграть процесс.

– Кто его адвокат? – спросила Вилли.

– Нед Роуман.

Вилли глубоко вздохнула.

– Я буду выступать против него. Он автор книги о том, как выиграть процесс, используя шантаж. Он доказывает в ней, что процесс можно выиграть в считанные минуты. Да, хоть от него воняет, но он умеет хорошо работать. Как ты думаешь, в самом деле Блекмен хочет забрать у нее детей?

– Я не уверена. Там вырисовывается другая женщина. Сплетни еще не начали распространяться, но Нина сказала мне, что Роб хочет жениться на Глории Хакер – владелице фабрики пиломатериалов. Я навела кое-какие справки. Она, конечно же, не соответствует роли идеальной мачехи, но Нина очень опасается ее. Она боится потерять не только мужа, но и детей, если что-то будет не так.

– Конечно же, ясно, что Роуман захочет запугать ее. Скажите, говорил ли вам Роуман о том, что вы не имеете права определять характер отношений отца с детьми?

– А вы откуда узнали об этом? – воскликнула удивленная Памела. – Он всегда говорит такие речи, когда готовится к разговору о деньгах. Мужчины выглядят в зале суда не очень хорошо. Он рассчитывает, что сможет запугать Нину и повернуть все против нее.

– А теперь насчет этих сумм. – Вилли кивнула на листок бумаги. – Можем ли мы немного уменьшить их?

– Совсем немного, – сказала Памела. – Но уровень жизни Нины был очень высок в течение последних шести-семи лет.

– Ладно, подгоните цифры и держите оборону. Роуман проиграет. Скажите своему клиенту, чтобы она рассчитывала на нас.

– Спасибо за помощь, Вилли. Вы знаете, я всегда говорю своим клиентам, что лучше, если бы они воспринимали развод как коммерческую сделку, оставили попытки быть добрыми и позволили мне вести переговоры. Всегда говорю!

– Я помню.

Память о первой встрече Вилли с Памелой была еще свежа. «Дела о разводе очень выгодный бизнес. И он становится все более выгодным», – ответила Памела на вопрос Вилли, почему она хочет работать в ее фирме. Это мнение не совпадало с позицией Вилли. Но Памела была высококвалифицированным специалистом – она закончила с отличием юридическую школу в Эйле и упоминалась в «Юридическом вестнике». «Было бы неплохо, если бы эта женщина работала со мной, – подумала тогда Вилли. – Она смогла бы принимать разумные экономические решения». «Все может, конечно же, начинаться с любви, но в конце концов заканчивается деньгами!» – заключила Памела. Вилли, само собой, рассуждала по-другому.

Теперь не хотелось вспоминать об этом. Она пожелала Памеле удачи в деле, которое та вела, и они расстались.

Оставшись опять одна, Вилли взяла бумагу, которую раньше отложила. Она набрала номер телефона, указанный в записке, и, словно восемнадцатилетняя девчонка, слушала гудки.

Наконец знакомый хрипловатый голос ответил:

– Алло?

Она пыталась говорить спокойно.

– Джедд, это Вилли. Я получила твою записку. Чем ты меня можешь обрадовать?..

– Я счастлив, что ты мне позвонила. Как поживаешь?

– Я... прекрасно. А ты? – Как странно, подумала Вилли, что они могут так вежливо разговаривать после того, что случилось...

– Не так хорошо, как мне хотелось бы. Мне нужно видеть тебя. Давай поужинаем вместе. Сегодня.

– Хорошо. – Ответ у нее вылетел раньше, чем она смогла обдумать его.

– Я позвоню тебе сегодня в семь. Ты живешь все там же?

– Нет, у меня квартира в «Пьеррэ».

– А не слишком ли накладно для вас, адвокат? – съязвил он.

– Обсуди это с моим бухгалтером, – с удовлетворением отрезала она и повесила трубку.

Кафе «Времена года» посещали юристы. Оно высоко ценилось как место, где можно вкусно поесть. Вот почему его выбрал Френсис. Вилли не удивилась, когда метрдотель указал ей на стол у фонтана, заказанный им. Френсис любил помпезно преподнести себя и в ресторанах, и в лучших клубах города. Вилли также не удивило, что она пришла первой. Он, вероятно, укрылся в комнате для мужчин или в баре, чтобы своим выходом произвести эффект. Его глупым играм не было конца. Она заказала стакан белого вина и решила подождать Френсиса десять минут, но не более.

– Вилли, дорогая! – экспансивно приветствовал ее Гарриган сразу же после того, как ей принесли напиток. Вы выглядите великолепно.

– Как и вы, – сухо сказала она. Правда, нельзя отрицать, что Сильвер Фокс (прозвище, которым он был обязан своему красноречию и преждевременной седине) немного изменился. И все же он остался таким же, каким она его знала двенадцать или более лет назад. Он неплохо выглядел в своем костюме, который, как ни странно, подходил к багровому цвету его лица. Может быть, у него высокое кровяное давление, подумала она, но, скорее всего, это от чрезмерного потребления алкоголя. На его ногтях был маникюр. И, присутствовал ли он в зале суда или занимался другими серьезными делами – на нем постоянно были его старые очки в роговой оправе. Гарриган, она знала это, как никто другой, любил производить эффект на слушателей, он рожден был для этого и реализовывал свои способности. Она улыбнулась, когда он уселся на свой стул и подозвал официанта, нахмурив густые брови, с царственным выражением лица.

Получив свою выпивку, Гарриган направил все внимание на Вилли.

– Нет сомнения, что вы были полны любопытства, когда собирались на эту встречу. – Он улыбнулся, чтобы немного смягчить свои слова.

– Нет сомнения, вы угадали. – Она улыбнулась ему в ответ.

– Ах Вилли, Вилли... Это был печальный день, когда вы покинули меня. Я жалею, что не работаю с вами, такой искренней, интеллигентной, упорной и целеустремленной женщиной.

– Спасибо, – сказала она, желая прервать поток его комплиментов.

– ... Вы преклоняетесь перед законом. Но, – он сделал эффектную паузу, – но есть такие тонкости, которым вы научились бы, оставшись в фирме «Гарриган и Пилс». Баланс и пропорция и чувство абсурдности всего. Вот вы сидите здесь, довольная и счастливая своим выбором, вы все еще верите в то, чего нет. Почему так получается, дорогая Вилли? Неужели вы не могли найти другую область применения своему таланту?

Слова Гарригана действовали Вилли на нервы.

– Френсис, дорогой, – сказала она медленно и с нескрываемой иронией, – я уверена, что вы слышали притчу о поваре, который работал в посредственном ресторане. Он готовил пищу, но не хотел ее есть. Я уважаю принципы законодательства, но составлено оно весьма посредственно, и я не хочу опираться только на него.

– Хорошо. Если вы так считаете, – удовлетворенно заявил он, – вы обрадуетесь моему приглашению выступить на Национальной конференции по брачному законодательству. Естественно, я буду председательствовать на этой конференции.

– Естественно. Кому же, кроме вас! Главному архитектору несправедливого законодательства, человеку, который ответственен за обнищание тысяч женщин и детей...

– Ну-ну, Вилли. Ваши голубые глаза хищно блестят. Возможно, у вас понизился уровень сахара в крови. Давайте немного перекусим. – Он кивнул официанту.

– Я не страдаю хроническим недоеданием, Френсис. Я просто говорю правду.

– Ах, да, правду, – вздохнул он. – Хорошо, будьте любезны, закажите что-нибудь на ленч. Жаль, что я вам не смог внушить, что чаще встречаются вещи более ценные, чем истина. – Он внимательно изучал меню, и Вилли знала, что он не продолжит свою речь, пока хорошенько не обдумает заказ.

– Мне, пожалуйста, запеченного в собственном соку тунца, и сразу же «Столичную», – сказал он официанту, который терпеливо ждал. – А вам, Вилли, дорогая?

– Салат и...

– Этого не достаточно для ленча. Не удивительно, что вы такая нервная и импульсивная. Принесите для леди мясо, запеченное в лимонном соусе, и пирожное с орехами на десерт.

Вилли улыбнулась и кивнула головой в знак согласия. Ей вдруг стало приятно, что мужчина позаботился о ней.

– А сейчас, – торжественно сказал Гарриган, – представляете ли вы, о какой возможности идет речь? Вы и подобные вам женщины-адвокаты полностью раскритиковали брачное законодательство. Да еще в прессе. Я даю вам возможность предложить конструктивную альтернативу.

– В чем дело, Френсис? Зачем вам понадобилось это? Конференция, конечно, – широкая аудитория. Но мы уже охватили большую прессу, и законодатели вынуждены будут обратить внимание на эти выступления.

Он вздохнул и сказал с видом оскорбленной невинности:

– Я не выступаю против справедливого распределения прав. Я искренне пытаюсь уловить изменения, которые произошли в нашем обществе. Если, к сожалению, некоторая часть женского населения страдала, то это, в основном, из-за неправильной интерпретации закона. Откуда мы могли знать, как поступал тот или иной судья в каждом конкретном случае?

– Вы знали, – горячо возразила Вилли. – Вы знали, Френсис. Вы даже увидели в этом шаг вперед. Разве не так? Благодаря финансовым возможностям мужчин, закон предоставляет им преимущество при разводе. Бросая жен и детей, они получают большую финансовую свободу, чем в браке. И как вы можете сидеть здесь и говорить мне, что вам это не известно?

Он улыбнулся.

– Лучше сказать, что меня не удивляет это. Вы просили равенства, и вы получили его. Будьте в ответе за свои поступки. Вилли, дорогая, женщины получили то, что хотели. И, если они не достаточно умны, чтобы воспользоваться этим, разве моя в том вина?

Она встала, лицо ее пылало, глаза сверкали яростью.

– Хорошо, Френсис, я выступлю на вашей конференции. Я выскажусь во всеуслышание, в том числе и для вас и вам подобных. Но мне будет плохо, если я еще немного побуду в вашем обществе. – Она поспешно встала и, выходя, столкнулась с официантом, который нес им заказ.

– Леди передумала, – непринужденно объяснил Гарриган. – Вы же знаете, какие леди непоследовательные. Определенно, я придумаю статью, наказывающую за эту черту. – Он улыбнулся и с аппетитом принялся за свой ленч. Слова Вилли, высказанные с такой убежденностью, компетентностью и горячностью, подействовали на него, и он решил как следует подготовиться к конференции, чтобы не попасть в ловушку.

Она шла пешком вдоль Пятой авеню, просто убивая время, не желая возвращаться в офис. Гарриган вывел ее из равновесия, снова всплыли все ее тревоги и беспокойства, которые в последнее время все больше и больше мучили ее. Несколько лет назад, когда мечта ее только зарождалась, она была уверена, что сможет осуществить ее. Цель, подобно сверкающему маяку во всей своей чистоте, манила ее к себе, толкая вперед, через мучительный механизм низшей школы, через прогнившие устои высшей школы к степени доктора юстиции. Теперь она имела степень и все, что ей сопутствует. Френсис Алоисис Гарриган и те, кто разделяли его убеждения, чувствовали себя в своей шкуре более комфортабельно, нежели она в своей. В этом есть доля правды, но только доля. Как посмеялся бы он сейчас над ней, если бы знал, что она признает это. Несомненно, она потеряла чувство уверенности в себе, но пока еще у нее нет другого выбора, как продолжить начатое.

Она замедлила шаг перед магазином на Пятой авеню. Такие остановки не были характерны для нее, она не собиралась ничего покупать. Как и во всем, что делала, в приобретении вещей она старалась быть рациональной. Дважды в год, а не когда придется, она делала покупки, заранее составляя список необходимых вещей. Она никогда не испытывала потребность швырять деньгами, это не беспокоило ее. Сейчас она остановилась у магазина только потому, что не хотела возвращаться в офис.

В окружающей атмосфере возникло что-то новое, говорившее о наступлении весны в городе. Не цветы, не зелень, а настроение, вызванное теплой погодой, сменившей холодные, серые месяцы зимы. Люди расправили плечи, на которые зимой давила тяжесть пальто, радовали улыбки и разноцветье. Вилли чувствовала перемену вокруг себя и невольно проникалась оптимизмом.

– Можете ли вы дать мне доллар на выпивку, мэм? – мощной рукой задержал ее моложавый, обросший бородой мужчина. – Мне действительно нужен один...

Его откровенность понравилась ей; она открыла свой кошелек, но не нашла меньше пятидолларовой купюры. Нищий заметил ее замешательство.

– Я не могу дать вам сдачу... но я не забуду вас в моих молитвах. – Он улыбнулся и с надеждой смотрел на нее. Она отдала ему деньги.

– Благословляю Америку и богатых людей, подобных вам.

«Богатых людей, подобных мне. Как странно. Может быть, Гарриган прав?» Преодолев многие препятствия, маленькая Вилли Делайе все еще думала о богатых и всемогущих как о «них».

Обед с Джеддом Фонтана не предвещает ничего нового, в очередной раз повторила себе Вилли. Затем посмотрела на часы, чтобы определить, сколько осталось до конца рабочего дня. Еще ни разу она не уходила домой раньше времени. Сегодня по дороге она немного задержалась, покупая бутылку хорошего вина.

В ее квартире, как обычно, было очень чисто, но чувствовался слабый запах старой мебели. Она купила эту квартиру, во-первых, потому, что та была полностью обставлена. Кроме того, ее бухгалтер настоял на том, чтобы она купила именно у Гуда – «он нужный человек». Воздух здесь был хороший, с террасы открывался чудесный вид на Сентрал-Парк и, несомненно, это было чудесным вложением капитала.

Когда корреспонденты женских журналов являлись к ней за интервью, подбирая ключи к ее сердцу, изучая ее, чтобы донести ее образ до многочисленных читателей, они оставались ни с чем. У нее не было подготовленных приукрашенных историй для печати, интригующих или смешных рассказов о том, как она усердно и долго докапывается до истины, порой натыкаясь на глухую стену. Но именно без этого она не могла жить. Истина – вот смысл ее жизни, и всю жизнь она посвятила тому, чтобы истина торжествовала.

Возвращаясь к описанию квартиры, необходимо добавить, что Вилли создала у себя уют, оформлено все было с большим вкусом и в современном стиле.

Отвечая на вопросы о своем доме, она называла имя отделавшего его декоратора и отвергала утверждение, что Вилли Делайе – суперженщина. Модные журналы внушали одиноким женщинам, что они, как и их замужние сестры, заслуживают уютного дома и должны стремиться создавать себе комфортабельное жилище. Правда Вилли была не модной. Жить в одиночестве – она не допускала эту мысль даже для самой себя. Казенно обставленная меблированная квартира – это было так далеко от ее желаний, суть которых заключалась в том, чтобы иметь действительно настоящий теплый дом, мужа и детей. А вместо этого она выбрала сугубо деловую, прозаическую обстановку, которая устранила суматоху в ее душе и помогла направить всю свободную энергию на выполнение поглощающей ее целиком работы.

В ее платяном шкафу было много секций. В одной из них висела одежда, которая была необходима для важных встреч. Здесь были развешаны подобранные по цвету шикарные шелковые костюмы на подкладке и платья. В нижнем ящике лежали различные аксессуары. В другом стоял ряд обуви, около дюжины пар удобных и нарядных туфель. В следующей секции так же аккуратно была сложена спортивная одежда и платья для коктейлей.

«Одежда играет большую роль, – всегда говорила Вилли своим интервьюерам. – Но, с другой стороны, тратить много времени на одежду не стоит. Я одеваюсь быстро и с „закрытыми глазами“. Женщине даже больше, чем мужчине, следует одеваться соответственно своему положению и стилю».

Но сейчас, лихорадочно обдумывая, что надеть, она была далека от мысли сохранить свой стиль. Одежда была перекинута из шкафа на кровать, небрежно брошена и смята. Черный шелковый костюм казался слишком мрачным, красный – слишком кричащим, и она остановила свой выбор на чудном платье бронзового цвета.

Затем она начала выбирать чулки. Всегда ходить в чулках она приучилась восемь лет назад, когда ей исполнилось тридцать. Природа одарила Вилли очень красивой фигурой, кроме того, она вообще сохранила моложавость. Всегда пользовалась хорошим туалетным мылом и духами, кремами из трав, освежая и смягчая свою прекрасную золотистую кожу.

Она применяла косметику так, как ее научила мама. На щеки наложила розовые румяна, подкрасила тушью ресницы и подвела голубой линией прекрасные, удивительные глаза. Последним штрихом она ловко подкрасила губы и на этом закончила туалет.

Пока оставалось время, она виртуозно скрутила волосы и сделала великолепную прическу. Затем надела выбранный ею наряд и только начала выбирать сережки, как раздался звонок.

Это Джедд.

Она подбежала к двери и стала ждать, когда он поднимется. А затем... затем он появился. Худое аристократическое лицо, словно иллюстрация к греческим мифам. Гладкое и смуглое, оно перерезалось небольшим шрамом, который превращался в ямочку, когда он улыбался. Его черные глаза много обещали, но только лишь обещали... Он был в сером костюме и белой рубашке, выглядел очень изящно и был грациозен.

– Привет еще раз. – Его грубоватый голос воскрешал многое в ее памяти. Она вспомнила, как он целовал ее волосы, вспомнила его руки, так нежно ласкавшие ее, и еще, и еще...

– Привет, привет, – открыто ответила она, мысленно все еще наблюдая их последнюю встречу. – Ты подстригся, – с упреком сказала Вилли.

Он засмеялся.

– Я просто в восторге от того, что ты заметила это. Мой парикмахер сказал, что длинные волосы придают мне вид бродяги, и что с ними я не вписываюсь в сегодняшний день.

– Почему же? – спросила она. – Я думала, что ты просто рекламируешь себя.

– О, Вилли, – он улыбнулся, хотя глаза его оставались серьезными. – Давай не будем начинать... не будем. Давай просто немного побудем мужчиной и женщиной. Что касается меня, то я бы с удовольствием чего-нибудь выпил. А как ты?

Она открыла охлажденный «Монтречет» и наполнила два тонких бокала.

– Будем здоровы, – сказала она и подняла свой бокал.

– За любовь, – сказал он, и его слова повисли в воздухе, ожидая ответа. Она не ответила. Джедд оглядел большую гостиную, обставленную дорогой мебелью. – Очень красиво, но это не для твоей души.

– О? – протянула она, вопрошая, – а для чего же еще?

– Для твоего имиджа. Так же, как и моя стрижка – для моего. Вот сидит Вилли Делайе. Ее жизнь сложилась успешно, и она при деньгах. Но это еще никак на тебе не отразилось, моя Вилли...

И опять он задел в ее душе те струны, которые она так тщательно скрывала.

– Твоей Вилли больше не существует, – сухо сказала она, – и я благодарю Бога, что это так. Благодарю так же, как и за это место, за это платье, за все эти удобства. Я очень занята...

– У тебя нет времени даже для любви?

Его слова прозвучали так возбуждающе и заманчиво.

– У меня его нет для пустых историй.

В небольшом ресторане «Гринвич Виллидж» они походили на трогательных влюбленных из старинного романа, обедая под тихие звуки музыки, которая доносилась из бара. Двое прекрасных, элегантных людей, которых разделяло небольшое пространство.

– Здесь хорошо, – сказала Вилли, – но я ожидала от тебя «Лютек» или «Ле Цирк».

– Да, моя Вилли, – его черные глаза лукаво блеснули, – ты все еще сноб... расставляющий всех людей по полочкам, так, чтобы можно было без забот оперировать ими, как хорошими клише.

– Сноб? Я? Ты сумасшедший, Джедд Фонтана. Ты единственный, ты... и этот самодовольный Палм-Спрингс, крысиная упаковка. Вы думаете, что мир принадлежит вам, и что лучше вас нет никого...

– Может, это и так, – прервал он ее, взяв ее руку в свою. – Может, мы и есть легкомысленные, испорченные козлы. Но каковы вы? Вы отвергаете людей только потому, что они не думают, как вы. Разве это не снобизм?

Вопрос остался без ответа. Джедд вывел ее из равновесия, что с ней случалось редко даже в зале суда.

– А что тебя привело в Нью-Йорк? – спросила она, не отвечая на пожатие его руки, прислушиваясь только к ритму своего пульса. Ей нравилась его прямота, но она не доверяла ему. – Что еще?

– Бизнес.

– Семейный бизнес?

– Ты спрашиваешь об этом как о преступлении, – сказал он тихо с некоторой горечью.

– Имей совесть ответить, если, конечно, она у тебя есть, – сухо добавила она.

Джедд Фонтана пристально рассматривал лицо, которое вот уже столько лет вызывало у него волнение, припухлые губы, созданные для поцелуя и сейчас сжатые так, как только она одна могла это делать. Он хотел забыть о ней, но ничье лицо не могло заслонить в его памяти это.

– Моя совесть чиста, адвокат. Но я удивлен, что после стольких лет, имея дело с законом, ты видишь во всем только белое и черное. А есть и промежуточный, серый цвет, как ты знаешь...

Она наклонилась к столу, не собираясь сдаваться.

– Что я знаю, столько лет работая с законом, так это то, что ты получаешь серый цвет, отбеливая черный.

– Я не согласен. – Он поднял руки в знак протеста. – Нет, это неправда, и ты знаешь об этом. Я никогда не соглашусь с тобой.

Она быстро поменяла тему разговора.

– Ты еще не рассказал мне, что тебя привело сюда.

– Я присматриваю небольшое издательство... думаю купить его.

– Я не знала, что Фонтана интересуются издательским делом.

– Они нет. Но я хочу сделать что-то свое, собственное. Ты должна понять, что...

– Да. Я... Я просто не знаю, чем вызван этот интерес.

– Есть еще многое, чего ты не знаешь обо мне, Вилли. Мы можем исправить это. Я пробуду в Нью-Йорке не меньше двух дней... дай мне шанс начать все сначала...

– Мы уже начинали. – Она сделала паузу. – И не раз...

– Люди меняются, – мягко сказал он. – Любовь делает все возможным. – Он пристально посмотрел на нее, всем своим видом подтверждая искренность своих слов. Но эта искренность не выглядела достаточно правдивой в ее глазах. Ей всегда хотелось верить ему. Но то, что он называл любовью, никогда не имело продолжения. Так называемая любовь кончалась в один момент, в одну ночь.

Она отвела от него взгляд и обрадовалась тому, что официант прервал их, спрашивая о десерте.

Они молча поднимались в лифте. Она стояла рядом с ним, чувствуя его дыхание и стараясь подавить в себе огромное желание. Ее тело отчаянно хотело его, но ее сознание говорило, что ничего не изменилось, и любить Джедда так же невозможно, как и когда-то.

Когда они подошли к двери квартиры, Вилли, овладев собой, сказала:

– Я приглашаю тебя. Но завтра у меня раннее деловое свидание. – Слова эти прозвучали, как заранее отрепетированные.

Он лениво улыбнулся, зная способ поднять ей настроение и тронуть ее сердце.

– Хорошо, Вилли. Всему свое время.

Он прильнул к ее губам в долгом поцелуе, вызывая у нее приятное головокружение. Потом он ушел.

Комната выглядела печальной и неприветливой. Два стакана стояли на кофейном столике, напоминая о Джедде. Его уже не было. Вилли стала мыть стаканы, и один разбился. Она смотрела на осколки, как на символ разбившейся надежды.

В спальне она быстро сбросила на пол свою одежду и юркнула под холодную простыню в большую пустую кровать. Ее тело все еще трепетало, ее чувства были полны им. Его лицо, его губы, запах его духов, смешанный с острым мужским запахом его тела, преследовали ее. Сегодня не заснуть, она понимала.

Если бы только она могла поверить тому, что он сказал. Если бы только... Но Вилли уже достаточно хорошо знала Джедда Фонтана. И достаточно много о том, что поэты называют любовью.

Ночами, подобными этой, когда ее тело и сердце были в долгом томлении, когда всем существом она жаждала исполненности своей, она спрашивала себя, Когда же перестала верить ему?.. Было ли это ее профессиональным успехом – ведь по долгу работы ей приходилось копаться в душах людей, распутывать клубки их запутанных связей. Это были души, верившие в любовь и утратившие ее. Вилли теперь знала, какой хрупкой и предательски ненадежной может быть мечта.

Или неизбежно то, что она начинала, должно было завершиться разочарованием?