Иллюзия

Глава 18

Тяжело дыша, Найджел выбрался на крышу. Несмотря на обмотанную вокруг головы скатерть, сажа проникала повсюду, забив уши, глаза, нос. В одном месте дымоход был таким узким, что Найджел чуть не поддался отчаянию. Тем не менее он, извиваясь, протиснулся вперед и добрался до верха, где разбил заслонки и оказался на свободе. Тело его еще болело после избиения, но он по крайней мере больше не хромал.

Найджел отвязал от пояса веревку, на которой висела наволочка с полотенцем, чистой рубашкой и шейным платком внутри. Он нашел лужицу дождевой воды в водосточном желобе, вымыл руки и лицо, а затем переоделся. С брюками и сапогами ничего сделать было нельзя. Пришлось оставить их такими, какими они были.

Он подполз к краю крыши. Во дворе и на пустынной улице дежурили вооруженные люди. Катрин была слишком опытна, чтобы оставить его без охраны, даже если обрекла на голодную смерть. Независимо от того, пала Бельгия под ударами Наполеона или империя рушились, как карточный домик, Фрэнсис должна была иметь пищу. Девушка напоминала ему Белоснежку, спящую мертвым сном в своем гробу. Это причиняло ему душевные муки.

Найджел перебрался через конек крыши и соскользнул к соседнему дому. Оттуда он спрыгнул на балкон. Открытое окно вело на лестницу. Через несколько минут он уже шагал по улице. У него были деньги. Монеты все время лежали в кармане, спрятанные в куске воска для печатей. Не скрываясь, он медленно обошел рынок и приобрел веревку. Купил и всяческие деликатесы, которые должны были прийтись по вкусу Фрэнсис.

Для того чтобы взобраться наверх, потребовалось больше мужества. Если бы охранники на улице подняли головы, то увидели бы его, беспомощно распластавшегося на стене дома с висящим на плече мешком. Но никто его не заметил, и громкие выстрелы не потревожили этот сонный полдень. Водосточная труба помогла ему перебраться через карниз. Когда с помощью веревки он стал спускать в дымоход мешок, вниз посыпались куски сажи. Но сначала он поцеловал каждую бутылочку и кувшинчик, что, конечно, было совершеннейшей глупостью.

Все тело Найджела болело. Попытайся он проделать все это вчера, у него не хватило бы сил вскарабкаться вверх по дымоходу, чем он был обязан Катрин. Разумеется, он был обязан ей и кое-чем еще. Теперь он больше никогда не сможет заняться любовью с Фрэнсис, не получив новых доказательств ее холодности.

По крышам Найджел покинул улицу Арбр, а затем неслышно спустился в маленький дворик, где снимал квартиру месье Мартин. Дома ли он? Ушло ли донесение к Веллингтону? Найджел легко взбежал по ступенькам и постучал в дверь.

Она приоткрылась. На выглянувшем в щель бесстрастном лице отразилось явное удивление.

– Мартин, – сказал Найджел, – слава Богу. Донесение ушло?

– Вчера. А почему вы еще в Париже? Входите!

– Нет, я должен немедленно ехать на север. Но в доме на улице Арбр заперта мисс Вудард. Ее усиленно охраняют, но мы должны во что бы то ни стало вызволить ее оттуда и отправить в Англию.

Ослепительная вспышка сверкнула у него перед глазами, затем рассыпалась радужными искрами. Затем все погрузилось во тьму.

Фрэнсис перенесла продукты в кладовую и провела пальцами по корешкам стоящих на полке поваренных книг. Он вернется за ней. Когда? Не сегодня – это точно. Но она будет ждать. И не будет ругать эту новую тюрьму. Скоро Найджел должен прийти за ней. А пока нужно заняться йогой и медитацией. Она должна ждать.

Прошел день. Фрэнсис съела клубнику и сливки, сделала себе салат.

На следующее утро сварила яйца. Она ела их с хлебом и маслом. Это было в четверг. Их заперли здесь в понедельник. Каждое утро Фрэнсис делала отметку, чтобы не потерять счет дням. Если он не вернется, у нее кончатся продукты. Тогда единственное, что останется, это дымоход. Она с ужасом думала об этом.

В субботу Фрэнсис проснулась от шума дождя. Она села по-турецки на груду подушек и задумалась. Неужели он бросил ее здесь? Его нет почти неделю. Неужели он не представляет, каково ей в этой тюрьме? Даже если он отправился в Бельгию, то пора бы уже вернуться!

Девушка встала и принялась беспокойно расхаживать по кухне. Если ей суждено когда-нибудь выбраться из этого погреба, то будущее у нее может быть только одно – свобода. Она должна быть свободна! Лорд Трент заплатит ей. Каким-то образом ей придется жить на эти деньги. Какая бы бедность ее ни ждала, но над головой у нее будет чистое небо – иначе она сойдет с ума. И она никогда, никогда не будет ничьей содержанкой.

Фрэнсис доела хлеб и фрукты, оставив только немного масла, два яйца и мерку овсяной муки. Со смехом, близким к истерике, она взглянула на рецепт овсяного пудинга. Нужно будет приготовить его на обед. Если завтра Найджел не вернется, она должна подняться по дымоходу. Фрэнсис понимала, что на это у нее не хватит ни воли, ни сил. Неужели мужество окончательно покинуло ее? Она уронила голову на руки и попыталась забыться.

Перед его глазами разливалась чернота. Воздух был душным и спертым. Его скрутили по рукам и ногам, как цыпленка, приготовленного для жаркого. Глаза ему завязали грязной тряпкой. Он не мог определить, сколько прошло времени. Периодически он засыпал. Изредка сквозь повязку пробивался свет лампы, когда ему приносили еду или ночной горшок. Поскольку руки его были скованы за спиной наручниками с железной цепью, за ним ухаживали, как за ребенком. Значит, тюремщики понимали, что ему ни на секунду нельзя давать свободу.

Найджел терпел все это, потому что у него не было выбора. Но не унижение и не предательство вызывало волну черной ярости. Он не находил себе места от своей беспомощности и тревоги за Фрэнсис. В его мозгу всплывали жуткие картины. Фрэнсис! Неужели ее оставят умирать голодной смертью в этом проклятом подвале? Но если позволить слепой ярости взять над собой верх, то можно сойти с ума. Теперь ему стало ясно, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Все эти четыре года он старался отгородиться от мира, найти убежище в стройных колонках цифр и загадочных кодах. Он бежал от чувств, даже от музыки. Когда же Фрэнсис вернула его в живой мир, враги заточили его в темницу, оставив ему только собственные мысли. Собрав остатки самообладания, Найджел вспомнил ночь в Лондоне, когда Фрэнсис спасла его от безумия, когда его разум отступил перед чем-то более древним и глубоким.

«Ш-ш. Сосредоточьтесь. Начните с тишины комнаты. Слушайте ее, как вы слушаете музыку. Если вам в голову приходят какие-то мысли, гоните их и возвращайтесь к безмолвию… Слушайте тишину».

Музыка. Почему он отверг ее? Из-за матери, которая любила музыку и умерла, не дождавшись его приезда? Из-за России и того человека, что играл на балалайке и пел непристойные песни? А может быть, потому, что не мог позволить, чтобы эти руки касались скрипки? В его мозгу звучал неистовый ритм, напоминавший эхо от падающих деревьев. Неужели он боится открыть свою душу этим звукам? Мелодия заполнила его. Возвышающая и волнующая великая музыка. Он вбирал в себя эти несущиеся на крыльях ветра симфонии, открыл свой разум непостижимому покою, который ждал его впереди.

Ш-ш. Ш-ш. Дыхание его сделалось глубоким и ровным. Наконец все мысли – даже о Фрэнсис – покинули его.

Раздался глухой грохот, подобие раскатов грома. Найджел напрягся, хотя цепи причиняли ему боль. Криво улыбнувшись, он подумал, что иногда репутация сильного противника может сослужить плохую службу. В ином случае тюремщики оставили бы ему хоть какую-то возможность бежать. Стена позади него задрожала. Послышались быстрые шаги и звук открывающейся двери. Сквозь повязку на глазах пробился луч красного света.

– Слышишь это? – произнес знакомый голос. Пушки грохотали где-то совсем близко.

– Какой сегодня день? – спросил он.

– Воскресенье, девятнадцатое. Это пушки у Дома инвалидов. Наполеон победил. Английские и прусские войска разбиты. Ваше дело проиграно. Пора идти.

Опять грохнули пушки, и раздались приветственные крики. Значит, это правда. Во рту у него появился горький привкус. Катрин выиграла и этот раунд.

– Ради всего святого, зачем? – спросил Найджел. – Какого черта меня держали здесь?

– Таков был приказ.

– Проклятие! Чей приказ?

Однако ответ был и так очевиден. Кто еще мог, затаившись, терпеливо ждать результата сражения в Бельгии? Кто бы приветствовал возвращение Бурбонов, а теперь заискивает перед Наполеоном, чтобы обеспечить себе будущее? Кто еще был олицетворением двойной игры? Ну, конечно. Именно по его приказу Найджела держали в этой темнице. Катрин тут ни при чем. В эти смутные времена все думают только о себе.

Мужчина захихикал. Голос был довольно неприятным.

– Вы связаны, словно мертвец на виселице! Не стоит волноваться, милорд. Лучше подумайте, как будете дышать.

Найджелу на голову накинули одеяло. Два человека подняли его и вынесли наружу. Несмотря на одеяло и повязку на глазах, он почувствовал прикосновение свежего воздуха к своим рукам и услышал громкие, больше не заглушаемые стенами звуки артиллерийского салюта. Радостные крики теперь были тоже отчетливо различимы. Его бросили на какую-то повозку и завалили сверху тяжелыми мешками. Найджел подумал, что это, наверное, овсяная мука, но он был слишком измучен, чтобы смеяться. Повозка пришла в движение. Сквозь стук копыт и скрип колес он слышал возбуждение празднующего победу города. Веллингтон был разбит. Найджел потерпел поражение. И в этом, и во всем остальном. Более того, он стал совершенно неопасен своим врагам и не мог ничем помочь Фрэнсис. Неужели они убьют ее?

Уличный шум затих. Повозка остановилась. Его вытащили из-под мешков и внесли в здание. Вокруг стояла мертвая тишина, если не считать пыхтения и сопения его тюремщиков. Они несли его вниз по лестнице. Найджел ударился головой о стену и расцарапал локоть о шершавый камень. Он выругался, но никто ему не ответил. Затем щелкнул замок, и какая-то дверь открылась. Его грубо швырнули на пол, и он покатился по каменным плитам. Руки и ноги Найджела были по-прежнему скованы цепями, и он не мог защитить свою голову при падении. Сразу же раздались звяканье металла о камень и глухой стук закрывшейся двери. Свою ярость Найджел излил в потоке изощреннейших ругательств на всех известных ему языках.

И вдруг послышался шелест шелковых одежд…

– Что это все означает? – прозвучал бесстрастный голос. Узник умолк, проглотив готовое сорваться с его губ очередное проклятие.

– О Боже, – слабея от наступившего облегчения, рассмеялся Найджел. Он лежал на левом боку с замотанной одеялом головой. – Это всего лишь ругательства, Фрэнсис. Ругательства, услышав которые солнце от стыда скроется раньше положенного часа. От них может покраснеть сам дьявол. Так ругаются моряки в шторм или торговки рыбой во время родов. Но звук твоего голоса способен смыть всю грязь. Ты в порядке?

– В этом году святой Николай приходил в июне. – Ее голос был спокойным. – У меня все должно быть хорошо. И я научилась варить яйца.

Неизвестные доставили его обратно на улицу Арбр.

Она сняла с его головы одеяло и развязала повязку. Свет ударил ему в глаза. Золотоволосая Фрэнсис! В руке она сжимала ключ.

– Слава Богу! – Девушка опустилась на колени и стала отпирать замки кандалов, а он пытался сосредоточить на ней взгляд.

– Звук падающих цепей для меня милее, чем голос матери для младенца, чем предложение шлюхи всего за шестипенсовик доставить райское наслаждение. Спасибо, Фрэнсис.

Он сел и стал растирать руки, закрыв глаза от невыносимой боли в онемевших мышцах.

– У тебя борода, – отметила она. – Очень темная и страшная. Ты похож на разбойника.

– Или на казака. Они оставили тебя здесь одну?

– Да. – Фрэнсис сняла кандалы с его ног. – Тебе нужно принять ванну. Я нагрею воду.

В углу стояла большая латунная ванна. Найджел сидел на полу в окружении сброшенных цепей и смотрел на нее. Девушка энергично качала воду, наполняя кастрюли, потом поставила их на плиту. У него не было сил помочь, и он вынужден был позволить ей заниматься этим делом, наслаждаясь грацией ее движений. Сам же тем временем медленно сгибал и разгибал непослушные руки и ноги.

Фрэнсис вернулась к нему и присела на краешек стола.

– Что случилось?

Он рассмеялся, боясь выдать свои душевные муки.

– Меня держали в каком-то чулане. Полагаю, это идея Фуше, а не Катрин. Вероятно, Мартин работает на него. Меня предали. Англию предали. Наполеон победил.

– Что означает эта канонада?

– Город обезумел от радости. – Найджел заставил себя подняться на ноги, понимая, что от него дурно пахнет и вообще он похож на сумасшедшего. – Не можем же мы все время выигрывать! Но в этом мире нет ничего такого, от чего не излечила бы горячая ванна.

Фрэнсис поймала его взгляд и почти застенчиво улыбнулась.

– А горячая пища? Я надеялась, что у меня будут гости, и приготовила пудинг.

Через три часа Найджел уже был вымыт и переодет. Он побрился при помощи остро отточенного кухонного ножа и надел извлеченную из кладовой чистую рубашку. Он скорее выбросил бы свои брюки, чем надел их грязными. Поэтому их пришлось выстирать в ванне и просушить над плитой. Теперь брюки сильно пахли дымом, но это все же было лучше, чем вонь чулана.

Найджел уселся напротив Фрэнсис и принялся за овсяный пудинг. Он был отвратителен. Найджел смотрел, как она погружает ложку в желеобразную массу и с усилием глотает. При виде длинной изящной шеи девушки его охватило желание. Фрэнсис! Как рассказать ей о своих чувствах?

– Фрэнсис, если нам суждено выбраться отсюда…

Она перевела взгляд на зарешеченное окно, под потолком.

– Не нужно, Найджел.

– Что не нужно? Говорить о том, как я благодарен тебе и мне жаль, что я проиграл? Мою жизнь озаряет единственный светлый луч…

– Перестань!

Где-то наверху послышалось хлопанье крыльев. Найджел поднял голову. На решетке сидела галка, ее серебристый клюв поблескивал на фоне черных перьев. Круглый черный глаз глядел на Фрэнсис.

– Я кормила ее и учила говорить.

– Получилось?

Птица переступила с ноги на ногу, раскрыла клюв и издала хриплый крик: «Эк, эк».

– Да, – ответила Фрэнсис и улыбнулась ему. – Птицы – очень смышленые существа. Она уже знает свое имя. Разве ты не слышал? Она говорит «Джек».

Из коридора донесся шум, а затем звук шагов. Галка громко вскрикнула и улетела. Найджел заставил себя не думать о том, что сейчас творится в душе у Фрэнсис. У него есть обязанности. Он подвергает Фрэнсис опасности. Ничто не должно отвлекать его от мыслей, как спасти ее.

Фрэнсис наблюдала, как Найджел старается напустить на себя беспечный и независимый вид, словно собираясь надеть новое пальто. Она понимала, что это сейчас необходимо, но все равно подобная перемена пугала ее. Дверь открылась, и он лениво поднялся на ноги. Катрин была в голубом. Большие голубые перья у ее щек и изящного подбородка подчеркивали черноту ее огромных глаз.

– Найджел? Ты выглядишь бледным!

Он скрестил руки на груди и рассмеялся ей в лицо.

– Просто я стал печальнее и мудрее.

– Ты не жалуешься?

– Жалуюсь. Но причина моих жалоб – это ты, Катрин. Как долго я был вынужден дожидаться тебя! Входи, ради Бога, и пригласи своих подручных. Обещаю, я больше не буду нападать на них.

За ее спиной нерешительно топтался Лэнс. Вслед за ним в кухню вошли пятеро здоровенных мужчин и с совершенно бесстрастным лицом месье Мартин. Фрэнсис бросила быстрый взгляд на Найджела. Если он и удивился, то не подал виду.

– Боже милосердный, – произнес он. – Прямо как хозяйка гимнастического зала. Какая милая компания атлетически сложенных молодых людей! Или это пример полиандрии – курица со своим выводком петушков?

Щеки Катрин вспыхнули от гнева.

– Не надо, Найджел. Веди себя разумно. Англия разгромлена. Ты проиграл. Хочешь подробности? В четверг, как и планировалось, Наполеон вторгся в Бельгию у Шарлеруа. Застигнутые врасплох, войска Веллингтона и пруссаков оказались слишком растянутыми…

– Ты говоришь о разгроме армии союзников, как о стирке белья, Катрин.

Она усмехнулась, обнажив белые зубы.

– Да, они были рассеяны и разбиты, подобно тому, как ветер рвет в клочья одежду. В пятницу император уничтожил целую прусскую армию, а его маршалы разгромили англичан. Армии союзников рассеяны. Веллингтон мертв. Париж ликует.

Император вернется триумфатором. У тебя теперь нет выбора, Найджел. Присоединяйся к нам.

– А если я этого не сделаю?

– Ради всего святого, Риво, – шагнул вперед Лэнс. – После того, что произошло, мы никогда не сможем вернуться в Англию. Но у нас есть другое будущее – здесь, во Франции.

– Ты перешел на сторону противника гораздо быстрее, чем я предполагал, Лэнс.

Лэнс покраснел до корней волос.

– Нет, я по-прежнему люблю Англию. Но победа Наполеона была неизбежна. Катрин единственная из нас видела это. Если мы не хотим, чтобы это кровопролитие длилось вечно, мы должны помочь императору укрепиться на троне.

– Тогда следует благодарить Бога, – сказал Найджел, – что у тебя ничего не вышло на Марсовом поле.

Усмешка Катрин превратилась в улыбку.

– Англия – затхлая заводь для человека твоих способностей. Там ты растратишь себя впустую! Присоединяйся к нам, Найджел. Император сделает тебя хозяином Европы.

– И я могу тоже стать королем, – усмехнулся Найджел, – как его братья?

Казалось, Катрин не поняла его шутки.

– А почему бы и нет?

– Венок и корона! – с неподражаемой иронией воскликнул Найджел. – Позволь мне процитировать месье Фуше: «Дайте Наполеону выиграть одну или две битвы, и он проиграет решающее сражение». Ты глубоко заблуждаешься насчет своего любимого императора, дорогуша. Даже разбив Англию, Наполеон не вернется в Париж триумфатором. Следующей он должен покорить Россию, а затем разбить армии остальной Европы. В конечном итоге он проиграет, потому что Франция не поддержит его. Человек, которого она возвысила как освободителя, превратился в тирана. Именно это в отличие от тебя видит Фуше: французы устали.

– Фуше! – прошипела она. – Это воплощение лжи! Это и есть твоя роковая ошибка! Ты, как и он, не знаешь, что такое преданность, а руководствуешься только выгодой! Или гордость не позволяет тебе склониться перед великим человеком? Перейди на сторону Наполеона, Найджел. Клянусь Господом, царь согнется, как тростник. Без сильной руки мы можем получить хаос. Император нуждается в людях с твоими талантами. Его великий ум способен оценить тебя по достоинству.

Найджел казался совершенно спокойным, словно обдумывая аргументы в споре.

– Выгода? Черт побери, верность великому человеку – как просто и благородно, не правда ли? Но сколько раз эти чистые побуждения вели людей к крови и разрушению? Ни один разумный человек не способен на слепую верность. И всякий разумный человек, принимая решение, понимает, что он выбирает меньшее из зол. Я не могу назвать себя поклонником Фуше, и я помню то хорошее, что было когда-то в Наполеоне. Если бы я считал, что ты руководствуешься его прошлыми идеалами свободы, то простил бы тебе предательство. Но ты служишь тирании, когда сильный уничтожает слабого. Я не могу стать на твою сторону, Катрин.

В ее глазах сверкнули слезы.

– Я убью тебя!

Найджел казался абсолютно спокойным.

– Убей, если хочешь. Черт побери, я теперь никому не нужен. Никто не будет горевать обо мне.

Глаза Катрин лихорадочно заблестели.

– Я не шучу!

Фрэнсис увидела, как в ночном кошмаре, что Катрин подняла пистолет и направила прямо в грудь Найджелу.

Фрэнсис хотелось закричать, но она лишь прикусила губу, не в силах оторвать взгляда от его лица.

Однако голос Найджела звучал непринужденно и даже весело:

– Мне кажется, тебе нужно вернуться в Россию, дорогуша. Эта игра слишком серьезна для тебя.

Лицо Катрин исказилось.

– Почему ты не можешь сохранить верность мне? Я прошу только этого! Я убью тебя!

Фрэнсис видела, что Найджел устал. Неужели он совершит роковую ошибку? Он должен понимать, сколь близка от него сейчас смерть.

Найджел пожал плечами и сделал шаг в сторону.

– Как тебе будет угодно. Только сначала я бы хотел, чтобы ты мне кое-что рассказала. Какую роль играл во всем этом месье Мартин? Я считал, что он работает на меня.

– Неужели? – торжествующе рассмеялась она. – Когда-то так и было. Но уже много лет он служит только мне, Найджел. Мой верный Пьер.

В голосе Найджела проступили саркастические нотки.

– А ты знала, что он пять дней держал меня в чулане, закованного в цепях?

Катрин перевела взгляд на Пьера-Мартина, спокойно стоявшего у стены.

– Что? – Ей явно ничего не было об этом известно. – По чьему приказу? Кто велел это сделать?

Найджел с прежней непринужденностью продолжал двигаться по кухне. Фрэнсис вдруг поняла, что он старается выиграть время и хочет во что бы то ни стало спасти ее. С того места, где он теперь стоял, можно было попытаться укрыться за латунной ванной. Если Катрин выстрелит и промахнется, то до следующего выстрела останется какая-то доля секунды. Сумеет ли он разоружить ее? Правда, у стены застыли пятеро мужчин. Фрэнсис не знала, сможет ли Найджел привлечь на свою сторону Лэнса, ангельское лицо которого под шапкой белокурых волос застыло, напоминая маску.

Найджел заговорил:

– Разве это не очевидно, Катерина? Ты думала, что у месье Мартина всего два хозяина, ты и я? Увы, был и третий. Человек, которому принадлежит реальная власть в Париже и который всегда останется наверху, куда бы ни подул ветер. Ты утратила контроль над событиями. Мартин всего лишь наемник, не ведающий, что такое верность. Разве ты этого не знала? Милая маленькая собачонка, которая служит всем. Глаза Мартина сузились.

– Вы не знаете, что…

Катрин повернула в его сторону пистолет и выстрелила. Мартин удивленно раскрыл глаза и рухнул на пол. Голова его откинулась назад. Все вздрогнули, как от удара грома. Фрэнсис не закричала, но у нее перехватило дыхание. Ей никак не удавалось справиться с собой. Она выпрямилась, отчаянно сражаясь с захлестнувшей ее волной страха и боли.

Найджел содрогнулся, и в его голосе наконец проступила горечь.

– Понятно, – сказал он. – Но в этом не было необходимости. У меня и в мыслях не было, что ты блефуешь.

– Уберите тело, – приказала Катрин своим подручным. Она остановилась у двери и устремила свои черные глаза на Найджела. – У тебя есть два дня, мой дорогой. Два дня на то, чтобы передумать. И потом я хочу, чтобы ты поклялся своей честью служить новой Франции вместе со мной.

Он презрительно скривил губы, напрягся, по не двинулся с места.

– И в твоей постели?

Катрин обольстительно улыбнулась.

– Ну, разумеется.

Она повернулась и вышла. Охранники подхватили тело Мартина и выволокли за дверь. Лэнс застыл на месте как громом пораженный. Найджел подошел к нему и схватил за рукав.

– Черт побери, Лэнс! Теперь ты видишь? Лэнс посмотрел ему в лицо.

– Теперь я вижу, какие вы все. Какая в таком случае разница, черт возьми, на чьей мы стороне?

Неужели Найджел ударит его? Лэнс не останется в долгу, его руки и ноги не были пять дней скованы цепями, а пятеро охранников не успели далеко уйти.

Найджел опустил руку.

– Утрата иллюзий – приятная штука, а способности Катрин в постели просто легендарны. Но неужели этого достаточно, чтобы отказаться от всего и, раскрыв объятия, броситься навстречу дьяволу?

– Не знаю, – смело ответил Лэнс. – Ты же сделал это. У Найджела был усталый вид, как будто ему все это смертельно надоело.

– Тогда можешь пускаться в сантименты, сколько хочешь, только пообещай мне одну вещь.

Лэнс вспыхнул, глаза его заблестели.

– Какую?

– Безопасность для Фрэнсис.

Лэнс бросил на нее быстрый взгляд и кивнул. Фрэнсис хотела вмешаться и крикнуть, что ей не нужна свобода такой ценой, но взгляд Найджела остановил ее.

– Поклянись, Лэнс.

На ангельском лице было написано откровенное презрение.

– С радостью. Клянусь честью, что ей не причинят никакого вреда. В отличие от тебя я верю в благородство по отношению к женщинам.

Дверь со стуком захлопнулась за ним.

Найджел беспомощно стоял и смотрел на Фрэнсис. Она сидела за столом перед остывшим овсяным пудингом. Ее дыхание было частым и неровным. И это тоже – тоже! – было частью дьявольского плана Катрин. Ее никогда не беспокоило, что могут пострадать невинные люди. Найджел, хромая, подошел к Фрэнсис и коснулся ее плеча.

– Нет, – поморщилась она. – Не надо! Оставь меня в покое!

Он опустился на скамью рядом с ней.

– Все в порядке, Фрэнсис. С тобой ничего не случится. В этом по крайней мере я могу доверять Лэнсу. Все закончилось.

Она повернулась к нему. Глаза ее лихорадочно блестели, как у дикого зверька.

– Нет! Это никогда не кончится – вся эта жестокость и ненависть, все эти запутанные интриги. Они ведь так естественны для тебя, правда? Неужели все, с кем ты имеешь дело, прогнили до самой сердцевины? Неужели не найдется никого, настолько отвратительного, чтобы ты не стал использовать его в своих целях? Даже Фуше? Даже Катрин? Они тебя еще не победили? Кто отравил тебя? Кто убил Доннингтона? Зачем она застрелила Мартина?

– Какое это имеет значение?

– Значение? Разумеется, уже никакого! Но я больше не могу этого выносить!

Найджел молча рассматривал свои руки. Запястья все еще болели от наручников. Если бы он мог купить ей свободу ценой своей жизни, то с радостью сделал бы это. Фрэнсис оказалась здесь только из-за него. И все оказалось зря: ее мужество, его интриги, которые заставили ее презирать его. Наполеон победил. Веллингтон, с его холодным умом, мертв. Союзники проиграли. Бедняга Лэнс проиграл. Фрэнсис проиграла. И это важно. Боже милосердный, как это важно!

– Проклятие! – воскликнул он.

Найджел потянулся к ней и заключил ее в объятия. Она забилась, как пойманная птица, но потом подчинилась его силе. Теплое и нежное тело девушки было в его руках. Он изнемогал от нежности. Снова и снова гладил ее волосы, убирая пряди со лба. Желание и безысходность тонули в бездонной пустоте, заполнившей его сердце.

Когда дыхание Фрэнсис стало глубоким и ровным, Найджел подхватил ее на руки. Ее голова лежала на его плече. Не обращая внимания на боль во всем теле, он отнес Фрэнсис на груду подушек, осторожно опустил на мягкое ложе и сам лег рядом. Не выпуская ее из объятий, он наконец в изнеможении заснул.

Фрэнсис проснулась, стряхнув с себя остатки сна: дворец махараджи, блестящая черепица и неиссякающие фонтаны. Она спала на подушках – совсем как там. Ей никогда не освободиться от отголосков того ужаса. Даже если бы она жила совершенно одна под открытым небом на покрытых вереском равнинах, все равно ей никогда не быть свободной.

Она перевернулась. Найджел спал рядом с ней глубоким сном. Его темные брови дугой выгибались над опущенными веками. Черты его лица были чисты, как на картинах эпохи Возрождения. Что-то встрепенулось у нее в душе. Ее взгляд скользнул по его горлу и расстегнутой на груди рубашке. Его руки лежали неподвижно, пальцы были слегка согнуты – завораживающая смесь мужской силы и изящества. Его очарование внушало ужас, заставляло ее сердце биться быстрее. Желание в ней боролось со страхом. Он был прекрасен. Прекрасен, как Шиза – бог созидания и разрушения. В своем самом страшном воплощении он танцевал с барабаном разрушения в руках. Но Шива был также семенем жизни, фаллосом.

Ей хотелось разбудить его при помощи рагадипана, воспламеняющего поцелуя. Вместо этого она выскользнула из постели и стала греть воду для каши.

Тихий звук заставил ее оглянуться. Найджел проснулся. Приподнявшись на локте и подперев щеку ладонью, он наблюдал за ней. От того, что она увидела в его глазах, жаркая волна прокатилась по ее телу. Фрэнсис ухватилась за стол, пытаясь скрыть, что у нее подкосились ноги.

– Пора завтракать, – сказала она. – Хочешь круассанов?

Он опрокинулся на спину, широко раскинув руки.

– В них слишком много масла, тебе не кажется? А как насчет взбитых сливок с вином и сахаром?

Фрэнсис рассмеялась, тихо и неуверенно, как застенчивая девочка. Она сама не понимала почему: оттого, что исходящий от него жар дурманил ее голову, или потому что он пощадил ее сон? И что она чувствовала: облегчение или разочарование?

– А когда ты полезешь в дымоход?

– Зачем?

Тревога, сквозившая в ее голосе, мгновенно отрезвила его. Она не сомневалась, что он убежит, хотя и боялась этого.

– Но ты должен бежать, пока есть время!

Его темные глаза улыбались. Их взгляд был устремлен куда-то вверх, в пустоту.

– Для чего? Я больше ничего не могу сделать для Англии, а за крышами они теперь наблюдают.

– Но Катрин убьет тебя! Ямочки на его щеках стали глубже.

– Возможно, хотя у меня другие планы. Как бы то ни было, у нас есть день, ночь и завтрашнее утро. Если, конечно, Катрин не собирается казнить меня на рассвете. В эти оставшиеся часы мне нужна всего лишь одна вещь, Фрэнсис.

Ее сердце учащенно забилось. Она давно уже отказалась от попыток справиться с ним.

– И что же это?

Найджел продолжал смотреть в потолок.

– Быть здесь, с тобой. Фрэнсис села.

– У меня все равно нет выбора. Бетти говорила мне во время нашей первой встречи, что тебе нужен друг…

Он резко обернулся, и она умолкла на полуслове.

– Друг? Господи! Что, черт возьми, заставило ее это сказать?

– Возможно, она думала, что тебе именно его не хватает. Лэнс оказался не очень-то преданным другом, правда?

Он встал.

– Фрэнсис, тебя еще чему-нибудь научили в Индии, кроме умения сыпать соль на раны? – Он подошел к плите, налил теплой воды в миску и плеснул себе в лицо. – Из-за этой чертовой войны я потерял слишком много друзей. А что касается Лэнса, то все зависит от того, что именно ты называешь дружбой. – Он принялся энергично растирать голову полотенцем. Рубашка натянулась на его сильных плечах. – Лэнс был соратником. Если бы не общее дело, то мы с ним разве что обменялись бы несколькими шутками. Что, черт возьми, у нас могло быть общего? Тем не менее я бы предложил ему дружбу, если бы он был способен принять ее. К сожалению, помешали обуревающие его страсти. Было бы проще, если бы он не ревновал.

– Ревновал? – Она не могла скрыть своего удивления.

– Конечно. Ревность – это такое чувство, с которым тот, на кого оно направлено, ничего не может поделать. Лэнс говорил, что предлагает мне свою дружбу и преданность, но всегда проявлял лишь недовольство и зависть. В любой ситуации он наихудшим образом истолковывал мое поведение и мои намерения. Совсем не такого доверия я жду от друга. Ты не поверила в эти бульварные листки. Почему же он поверил? Потому что это был бальзам на его выгоревшую душу, помогавший ему считать, что по крайней мере в сексуальном плане он выше меня.

Фрэнсис обратила внимание на мимоходом брошенный комплимент: «Не такого доверия я жду от друга». Она ведь не хотела этого?

– Тогда почему ты пытался спасти его от Катрин? Он опустил полотенце и повернулся к ней.

– Вероятно, просто каприз. Черт возьми, что бы я ни пытался сделать для Лэнса, все оканчивалось грандиозным провалом, разве не так?

Фрэнсис, не дрогнув, встретила его взгляд.

– А зачем ты и меня старался заставить поверить в самое плохое? И это совсем не каприз – помешать тому, что с ним произошло!

Он криво улыбнулся.

– Возможно, я недостаточно старался. Мне нужно было затащить его к себе в постель. Именно этого он на самом деле хотел.

– Не помогло бы.

Его улыбка стала насмешливой. Он повернулся к ней спиной, распахнул рубашку и плеснул воды на грудь. Брюки немного сползли с его бедер, обнажив сильную поясницу.

– Постель мало что может решить, правда? Увы, я никогда не мог заставить себя сделать это – явное поражение альтруизма.

– А Мартин?

– Вероятно, он очень давно работал на Катрин, хотя одновременно был у меня надежным связным. Возможно, просто для того, чтобы иметь прикрытие. Он поддерживал связи с Фуше, но кто их не поддерживает? Разумеется, он предал меня. Но его вряд ли можно было считать другом.

Фрэнсис встала и подошла к плите. Она занялась кашей, чтобы не смотреть на Найджела, полуобнаженного и прекрасного.

– А кого можно?

Он вытирался, и сильные мускулы перекатывались под шелковистой кожей его спины.

– Разумеется, Доминика Уиндхема.

Майор Уиндхем с лицом древнего саксонца, тоже служивший Катрин? Неужели не осталось никого, кто был бы предан Найджелу? Это так больно. Бетти просила ее предложить дружбу этому внушающему страх человеку, а она и этого не смогла сделать. Она оказалась даже не в состоянии предложить ему любовь. Она хотела лишь одного – свободы, возможности самой определять свою судьбу, хотела забыть, что у Шивы есть два лица: разрушение и созидание.

Каша подгорала, прилипая ко дну кастрюли.

– Майор Уиндхем? Но Катрин сказала… Найджел натянул на себя чистую рубашку из кладовой.

– Что он стоял за событиями в Фарнхерсте? Да, он единственный из нашей команды присутствовал на этом спектакле. Но я сомневаюсь, что он играл роль Иуды. – Найджел пытался скрыть свои чувства с помощью иронии, делая вид, что воспринимает предательство друзей всего лишь как проказы богов. – Но поскольку он мертв, приятнее считать, что он был верным другом.

Фрэнсис с кастрюлей в руках вернулась к столу.

– Значит, Бетти была права? У тебя не осталось друзей? Найджел подошел к буфету и достал две чашки.

– Похоже, только предатели. – Теперь в его тоне слышалась откровенная насмешка. – Но я считал, разумеется, что дело тут не во мне.

Кастрюля выскользнула из ее рук, и желеобразная каша растеклась по столу. Фрэнсис резко повернулась к нему. Глаза ее сверкали, в горле стоял ком. Она хотела остаться бесстрастной, но что-то неконтролируемое взорвалось внутри. Ей никогда не доводилось испить горькую чашу предательства, потому что в целом мире у нее не было ни единого друга.

– Ты не виноват в их предательстве! И этот факт ничего не говорит о том, чего ты стоишь и что заслужил. Так много людей погибли на войне. В чем твоя вина, Найджел? Что твои друзья были солдатами?

– О нет, – тихо сказал он. – В том, что я солдат. Отчаянно взмахнув руками, она опустилась на пол.

Он тотчас подскочил к ней, поднял и прижал к себе, поглаживая по спине.

– Фрэнсис, не надо, милая. Ты не одинока.

– А мне что с этим делать?

– Неужели Бетти не пришло в голову, что тебе тоже нужен друг?

– У меня была подруга во дворце. – Фрэнсис яростно терла глаза, из которых ручьем текли слезы. – Она была грациозной, как газель, нежной, как лунный свет. Думаю, ей не исполнилось и двенадцати. Иногда она, как ребенок, целовала меня – просто, чтобы утешить. Однажды, когда мне было совсем плохо, она мне рассказала о своем любимом. Она верила, что он придет и увезет ее. Мы говорили об этом, мечтая, как они будут жить вместе – такие же свободные, как перелетающие через горы белые журавли. Как-то вечером она пошла в сад, чтобы побыть одной и помечтать о нем. Это был последний день сезона дождей, перед тем как подуют сухие ветры, разоряя сад и обрывая лепестки цветов. Но она этого не увидела. За ней пришел ее любимый. В ту ночь их обоих схватила стража.

Не разжимая объятий, Найджел опустился на скамью. Он остро чувствовал прикосновение ее ног к своим коленям, колыхание ее нежной груди. Волосы цвета меда и шелковистая щека лежали под его ладонью. «Это всего лишь громкий шорох среди лиан, за которым следует долгое молчание». Или за этим скрывается нечто еще более страшное, о чем она еще не рассказывала ему – точно так же, как он был не в силах открыть ей всю правду?

Наконец она подняла голову и попыталась улыбнуться. Он нежно поцеловал ее в губы.

– Мы оба знаем, что такое потеря. Так что давай будем дружить, Фрэнсис.