Интерьер для птицы счастья

Но когда Терехов увидел доску с обнаженной женщиной в цветах и с прильнувшими к ее телу фантастическими зверушками, он сразу понял, что ничего простенького и фривольного у него с Сашей не выйдет. Такую женщину нужно любить или… не трогать… Он выбежал от Саши взбудораженный, сконфуженный и растревоженный до самых глубин души.

Он действительно вернулся домой и даже сделал вид, что простил жену, но… Но образ прекрасной обнаженной женщины не покидал его. Терехова это злило. Он не хотел подчиниться новому чувству, как никогда не желал на свою голову никаких романов. Ему было чем заняться в жизни. Ему некогда бегать на свиданки. Он уже не мальчик. У него есть серьезная работа и любимые дети, ради которых он, собственно, и гнет спину. И он запросто сможет обуздать себя. Подумаешь, баба в цветах! Что он, голых женщин не видел? Открой любой мужской журнал и смотри сколько хочешь! Там тебе и в цветах, и без цветов, и с котами, и даже на лошадях!

Сначала Влад пообещал себе, что забудет Сашу Арбенину как недоразумение. Потом вспомнил, что ему позарез нужен художник именно ее плана, и решил перейти с ней на сурово-официальные отношения. Сегодня он попробовал провести свой план в жизнь и… не смог. Мало того, что Саша не приняла его тона, так у него самого все так дрожало внутри, что он готов был бухнуться перед ней на колени и умолять о любви. Ясно, что ей его любовь и на дух не нужна. У нее есть тот, который смотрит на нее в цветах…

Сегодня всю дорогу от Сашиного дома до Петроградской стороны Терехов придумывал, что бы такое умное сказать Саше, чтобы хоть как-то наладить отношения, но она, надувшись, читала книгу. И только сейчас, в баре, они опять нашли общий язык. Саша понимала его с полуслова. Она сразу представила то, что он хочет сделать с помещением, и детализировала его идею. Если все получится, как задумано, то им отвалят кучу денег и еще один выгодный заказ. Влад силился обрадоваться этому и никак не мог. Ему нужны были не деньги и заказ. Ему позарез нужна была эта женщина, бродящая с детской тетрадкой по вонючему подвалу. Нужна не только как художница… Несмотря на все, он даже был готов отказаться от нее как от художницы, если бы только она… если бы с ней…

Додумать до конца эти рвущие душу мысли он не смог, потому что Саша, убрав в сумку свою тетрадку, подошла к нему и сказала:

– Давай поскорей уйдем отсюда, а то уже совершенно нечем дышать.

Он вез ее домой и рассказывал о том, что задумал оформление ресторана, заказ на которое они непременно получат после этого бара, сделать в японском стиле. Предлагал ей тоже подумать над декоративными элементами, обещал много денег в случае успеха.

– Вас никогда не обманывают ваши заказчики? – спросила Саша.

– Почти никогда. Во-первых, мы уже достигли такого уровня мастерства, что с кем попало не работаем, только по рекомендациям. Во-вторых, существует система авансирования и процентовки.

– А раньше обманывали?

– Я тебе уже рассказывал, что познавал дизайн на курсах. Так вот, наш преподаватель обучал нас не только специальности, но и основам маркетинга. Он рассказывал даже, как определить тип заказчика и что от каждого типа можно ожидать. На последнем занятии научил, как отомстить тому, кто не захочет вдруг платить, причем отомстить таким иезуитским образом, чтобы тот на коленях приполз обратно и заплатил в два раза больше.

– Ну и как же это? – заинтересовалась Саша.

– Если ты подозреваешь, что клиент собирается тебя «кинуть», нужно к моменту последних денежных расчетов оставить, например, в его квартире маленький незавершенный уголок…

– Подумаешь, месть! Сам доделает, если уголок маленький.

– Не спеши с выводами, Саша! – улыбнулся Влад. – Представь: клиент, который в течение всего ремонта был счастлив и доволен, в конце твоих праведных трудов вдруг заявляет, что все сделано не так и вопреки его настоятельным просьбам, а потому последнюю сумму он урезает в два раза. Ты соглашаешься, что это справедливо, но при этом в том незавершенном уголке делаешь маленькую нишу, вмуровываешь в нее сырое яйцо с надтреснутой скорлупой и закрываешь его тонким слоем какого-нибудь плитонита, а сверху – прекрасными обоями заказчика. Через определенное время клиент приползает к тебе с удвоенной суммой в зубах и умоляет избавить его от душераздирающего запаха, в котором буквально не может больше существовать его семья.

Саша расхохоталась.

– Неужели такое возможно? – спросила она, все еще смеясь. – И часто вы так издеваетесь над людьми?

– Если честно, нам не приходилось ни разу, но, думаю, способ действительно универсальный.

У Сашиного подъезда Терехов спросил:

– Когда будут готовы эскизы?

– Не знаю… Я вообще-то человек увлекающийся. Если начнет получаться, то мне порой и остановиться-то трудно, – ответила она. – Но может ведь и не пойти работа…

Влад покачал чуть укоризненно головой:

– Если ты всерьез решишь работать с нами, то тебе придется учиться рассчитывать свои силы и возможности, потому что всегда существуют договорные сроки сдачи работы. Конечно, в случае острой необходимости их можно перенести, но обычно это заказчику не нравится и часто карается уменьшением гонорара.

– Честно говоря, я еще не решила до конца, хочу ли с вами работать. Я привыкла, что рисование для меня – отдых, радость. А тут какие-то сроки, спешка, заказчики, которым может что-то не понравиться… Мне надо серьезно все это обдумать.

– Но бар-то мы сделаем? – с надеждой посмотрел ей в глаза Влад.

– Бар сделаем, а дальше – не знаю… – отвела взгляд Саша.

– Хорошо. У тебя еще есть время для раздумий. Когда мне все-таки заехать за эскизами? – спросил Влад нарочито равнодушным тоном, хотя ему казалось, что от ее ответа зависит вся его дальнейшая жизнь.

– Не надо заезжать, – ответила она. – Позвони мне завтра вечером, и мы договоримся о встрече на… какой-нибудь нейтральной территории.

Влад кивнул и с обреченным видом сел в машину. Она не хочет его знать. Неужели все из-за того, что сегодня при встрече он повел себя излишне грубо? Можно ли исправить положение? Или лучше оставить все, как есть? Ведь, соответственно, зачем ему все эти приключения? Если вдруг (что, конечно, маловероятно) Саша ответит ему «да», то тогда придется менять всю жизнь. Вообще ВСЮ, вплоть до места жительства и разлуки с сыновьями! Ему не нужна любовница. Если уж… так идти придется до конца… Другая жена? Готов ли он к этому?

Терехов не смог ответить себе на этот вопрос.

Саша зашла в квартиру, сбросила одежду, обувь и в изнеможении бросилась на диван. Надо расслабиться… Надо перевести дух и накопить сил, чтобы сказать Терехову твердое «нет!». Она уже загорелась бойцовыми петухами и эту работу выполнит, но… но в будущем ни за что она не станет работать с Владом! Не может она с ним работать. Он ей слишком нравится, чтобы трудиться бок о бок, безмятежно болтать и поддерживать легкие товарищеские отношения – это дается ей с неимоверным трудом. Вот сегодня он всего лишь подал ей руку, чтобы помочь выйти из машины, а ее от такого почти невесомого прикосновения будто насквозь пронзило чем-то острым и горячим.

На столе возле дивана стоял тереховский подарок. Саша взяла холодный шар в руки, согрела его в ладонях, а потом сделала так, чтобы на башенки замка повалили хлопья снега. За окном тоже пошел снег. И эта параллельность зимы в двух таких разных мирах растрогала Сашу. Влад сейчас едет в машине сквозь снег. У нее в комнате тоже кружатся снежинки. Их двоих разделяет и объединяет снег. Саша представила себя крошечной принцессой, которая могла бы жить в подаренном замке. Она выходила бы на крепостную стену, вся в соболях и расшитой серебром мантии, и махала бы красным платком, чтобы Влад, скачущий на коне сквозь плотную завесу метели, не заблудился и поскорей доскакал до нее.

Дурацкие фантазии! Влада Терехова ждут совсем в другом… замке… И если не королева-мать, то маленькие наследные принцы уж обязательно дожидаются своего отца.

Саша еще раз тряхнула шар и поставила его на подоконник поближе к настоящему снегу. Потом прошла в Сережину комнату и вытащила из секретера ту злополучную доску, после которой Влад так переменился к ней. И зачем она изобразила себя в таком виде? Прямо обнаженная маха. Купальщица на берегу лесного озера. Дура из дур.

Она взяла нож, соскребла «дуре из дур» лицо, придвинула к себе краски и изобразила женщине страшную и уродливую морду королевы троллей. Теплое пышное тело не соответствовало морщинистой злобной маске, но в этом был особый сюрреалистический ужас. Прислонив к стеклу, Саша поставила доску рядом с шаром, в котором снег уже улегся, и приступила к бойцовым петухам.

На следующий день, в восемь часов вечера, вместо того чтобы позвонить, Влад явился к Саше лично. Она долго не хотела его впускать, но на все ее «у меня не убрано» да «мы так не договаривались» он бубнил «ерунда» и все же прошел в квартиру. И без всякого к тому предложения со стороны хозяйки повесил куртку на вешалку и даже снял заснеженную обувь.

В комнате он сразу бросился к ее эскизам. Они были еще не закончены, но лицо его так просияло, что Саша поняла: она сделала именно то, чего он от нее ожидал.

– Я поражаюсь, как ты точно угадываешь то, что я могу всего лишь мысленно себе представить! – восхищенно сказал он. – Я ведь тебе не говорил, какими мне видятся эти петухи… Как ты узнала?

– Я просто представила своего сына Сережу, когда он на меня сердится, – ответила Саша. – У него так забавно топорщатся на затылке вихры! Как у настоящего бойцового петушка! Потом я подумала, что в бар будут ходить не дети, а молодые крутые парни, и изобразила перья, будто сделанные из жести… нет из дамасской стали. Сразу захотелось ввести еще один цвет – серебристый. Ты не против?

– Конечно, не… – начал Влад и осекся.

Саша проследила за его взглядом. Терехов с ужасом смотрел на королеву троллей, которая красовалась на подоконнике возле его подарка. Саша поспешила задернуть занавеску, но было уже поздно. Влад повернул к ней перекошенное лицо и пугающе тихо спросил:

– Зачем ты это сделала?

Саша непонимающе помотала головой и зябко повела плечами. Она никак не могла сообразить, почему это изображение оказывает на него столь странное воздействие. Влад шагнул к ней, тряхнул за плечи и опять спросил:

– Это ты мне назло? Специально?

Саша хотела вывернуться из его рук, но ей не удалось.

– Да в чем дело-то? – испуганно спросила она. – Какое отношение эта доска имеет к тебе? Я не понимаю!

– Все ты понимаешь! Ты же каким-то чудом чувствуешь все, что творится у меня в душе! Ты же понимаешь меня с полуслова! Ты не можешь не видеть, что я схожу по тебе с ума! Не можешь! Ведь ты же все знаешь! Знаешь! – выкрикивал он.

Саша молчала. Она не знала. Ее саму неудержимо тянуло к нему. Она, конечно, чувствовала, что и Терехов испытывает к ней определенный интерес, но никак не могла его точно классифицировать. Кроме того, ей очень мешало то обстоятельство, что Влад был мужем Марьяны.

– Почему ты молчишь, Саша? – болезненно сморщившись, произнес Влад. – Ты хочешь, чтобы я высказался до конца? Пожалуйста, я скажу… Я люблю тебя! Я подыхаю без тебя! Мне ночами снится эта картина! И… вдруг эдакая жуткая морда на твоем теле… Это чтобы я знал свое место? Ты так жестока, Саша?

– Мне тоже полагается знать свое место, – ответила она. – И это место должно быть как можно дальше от тебя.

– Почему? Ты любишь другого?

– Ты женат, Влад.

– Да моя жена уже наставила мне рога! Ты же знаешь!

– Не хочешь ли ты на мне за это отыграться?

– Не хочу. Я вообще заставлял себя смотреть на Марьянин роман сквозь пальцы, пока тебя не встретил…

– Может быть, есть смысл продолжать смотреть на ее роман сквозь пальцы?

– Опоздала она, понимаешь! Мне уже все равно, Саша, с кем она и как. Я люблю тебя и хочу только одного – чтобы и ты меня… любила… Поверь, я долго думал, прежде чем сказать тебе это. Замучился, взвешивая все «за» и «против». Еще сегодня утром сказал себе, что между нами ничего невозможно в силу объективных причин. А уже днем понял, что, если тебя сегодня не увижу – с ума сойду. Видишь, смог дотерпеть только до восьми часов. Больше никак…

Терехов продолжал держать ее за плечи. Саша продолжала молчать. Влад усмехнулся, опустил руки и с горечью сказал:

– Значит, все напрасно. Мне лучше уйти… – и повернулся к ней вмиг ссутулившейся спиной.

Но разве она могла дать ему уйти после всего только что им сказанного? Саша вцепилась дрожащими пальцами в его свитер и уткнулась лицом где-то между лопаток. Терехов медленно развернулся, и ей пришлось ткнуться носом ему в грудь. Влад утонул лицом в ее волосах. Он прижимал ее к себе все крепче и крепче. Ему казалось, что если он хоть немного расслабит объятия, то она сразу исчезнет из комнаты и ему придется всю оставшуюся жизнь потратить на ее поиски. Но Саша не собиралась исчезать. Она еще не знала, как сложатся дальнейшие ее отношения с мужем собственной начальницы, но за сегодняшний вечер решила прожить целую жизнь. И пусть завтра снова продолжится то, что стоит называть лишь жалким словом – существование. Ей уже будет что лелеять в памяти.

Она подняла к Владу лицо, обняла его за шею и надолго забыла обо всем, что не имело отношения к их губам, рукам и телам…

– Я люблю тебя… я люблю тебя… – шептала она, целуя его лицо, шею и грудь. – Только надо было удавить эту любовь в самом зародыше! И я честно собиралась это сделать.

– Что ты говоришь, Саша? Ты же так не думаешь!

– Я именно так и думаю! С каким видом я явлюсь после праздников пред светлые очи моей начальницы Марьяны Валерьевны?

– А ты можешь уволиться?

– И стать твоей содержанкой?

– Ты будешь работать с нами на общих равных условиях и зарабатывать, между прочим, очень неплохие деньги.

– А ты будешь приходить ко мне в свободное от семьи время?

– Разве ты не выйдешь за меня замуж?

– Влад! Ты что, мусульманин? Зачем тебе две жены?

Терехов сел на постели и посмотрел на нее тяжелым взглядом, от которого ей сделалось жутко.

– Саша, я не могу так, чтобы с двумя женщинами одновременно… – серьезно сказал он. – Я был верен Марьяне, пока она это ценила. Мне не нужны развлечения на стороне. Я слишком занятой человек и очень ценю свое время. Мне нужен тыл, родной дом. Марьяна наш дом разрушила. Я думал, что мы его как-нибудь слепим обратно, но тут… случилась ты… И все! С этим уже ничего не поделать!

– А как же дети, Влад?

– Не знаю, как… Думаю, Марьяна разрешит мне видеться с ними. Она все-таки не самодурка… Да и ты… Ты ведь не будешь против, чтобы я встречался с сыновьями?

– Я люблю тебя…

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Я сделаю так, как лучше будет тебе.

– Я люблю тебя…

– Я люблю тебя…

Они повторяли эти слова снова и снова, будто впервые, и никак не могли насытиться их музыкой. Им казалось, что если на свете вдруг исчезнут все остальные слова и выражения, то этими тремя можно будет выразить абсолютно все. Потом куда-то исчезли и эти три слова, потому что Саша с Владом опять принялись изъясняться на другом языке – языке прикосновений, проникновений и совпадений тел, сущностей и сути.

А потом они три дня вместе работали в «Бойцовом петухе». Саша с восторгом следила за преображением грязного запущенного подвала в ультрасовременное питейное заведение. Бригада Терехова действовала дружно и слаженно. Мастера тут же, в будущем баре, перекусывали чем-нибудь из своей объемистой сумки-холодильника, и время от времени кто-нибудь из них даже сворачивался калачиком в укромном уголке на специально предусмотренном для этих целей матрасике – отдыхал минут двадцать-тридцать и вновь приступал к своей части работы.

Ночи Саша с Владом проводили вместе в ее квартире. Саша старалась не думать о том, объяснялся ли Терехов с женой или просто не приезжал домой ночевать. Она знала, что в ближайшее время вопрос о продолжении ее взаимоотношений с чужим мужем созреет настолько, что от его решения будет уже никак не отвертеться, и пыталась пока думать только о хорошем. Она наслаждалась любовью. С ней рядом был мужчина, которого она наконец полюбила до самоотречения. Это был тот самый случай, когда вслед за любимым – хоть в ссылку, хоть на каторгу. Они совпадали с Владом во всем. Саша была так счастлива, что полубессонные ночи совершенно не отражались ни на ее внешности, ни на работоспособности. Она необыкновенно похорошела и физически чувствовала это.

К вечеру седьмого января Сашины плечи начали постепенно никнуть, а лицо вытягиваться и превращаться в трагическую маску. Восьмого января ей надо было выходить на работу в инспекцию. Приближался роковой час, когда надо решать, как существовать дальше. Влад это тоже понимал и предложил своим товарищам разойтись по домам. Мастера отправились переодеваться в соседние помещения, а их шеф вместе с Сашей приступил к обсуждению классического русского вопроса «Что делать?».

– Сейчас отвезу тебя домой и поеду объясняться с Марьяной, – сказал Влад.

– Я боюсь, – всхлипнула Саша.

Он прижал ее к себе, поцеловал в макушку и спросил:

– И чего же ты боишься? – хотя прекрасно все понимал.

– Боюсь, что ты не сможешь уйти из семьи. И в то же время понимаю, что, если не уйдешь, – это будет правильно.

– Честно говоря, я и сам побаиваюсь разговора с Марьяной и особенно с сыновьями, но… Все уже решено, Саша. Я люблю тебя, и изменить это невозможно.

– Владислав Александрович! – преувеличенно громко крикнула из коридора Наташа Кузнецова. – Вас тут жена разыскивает! Пожалуйста, сюда, Марьяна Валерьевна! Вот тут дверь!

Саша отскочила от Влада и принялась перебирать собственные эскизы, низко опустив голову к столику. В дверях появилась Марьяна. Боковым зрением Саша заметила, что лицо ее бледно и встревоженно. Терехова спросила мужа:

– Влад! В чем дело? Куда ты исчез? – и вдруг увидела Сашу. Лицо ее мгновенно покраснело, и она даже схватилась обеими руками за щеки.

– Арбенина?! Что вы здесь делаете? – потрясенно воскликнула она, от неожиданности перейдя на «вы» с подчиненной, с которой сто лет была на «ты».

– Я? Я тут работаю… – жалко пролепетала Саша.

– Она наша художница, – поддержал ее Влад.

– А вы, ребята, ничего не путаете? – севшим голосом спросила Марьяна. – Мне почему-то все время казалось, что Александра Сергеевна Арбенина работает главным инспектором нашей налоговой службы и даже в моем подчинении.

– И тем не менее Александра Сергеевна помогает нам оформлять этот бар. Видишь, по ее эскизам сделаны витражи, а панно на той стене она расписывала собственными руками, – довольно спокойно заявил Влад. А Саша для доказательства даже вытянула вперед руки, как всегда, перепачканные краской.

– Что-то я никогда раньше не замечала за Александрой подобных талантов, – дрогнувшим голосом сказала Марьяна и так тяжело опустилась на коробку с напольной плиткой, будто ее совсем не держали ноги. Она расстегнула шубу, сняла с шеи платок с кистями и, тяжело дыша, перевела взгляд на мужа. – Почему ты никогда не говорил мне, что вы вместе работаете?

– Мы работаем вместе первый раз, честное слово.

– И когда же ты успел ее подрядить?

– Я не подрядил. Я попросил нам помочь.

– Это не меняет сути дела. Когда ты успел, Влад?

– Разве это так важно?

– Важно! – крикнула Марьяна и вскочила с коробки. – Ты и сам знаешь, что важно! Но почему ты пригласил именно ее? Мне назло, да? Чтобы мне сделать больнее?

– Какую бы женщину я ни пригласил, тебе, скорее всего, это точно так же не понравилось бы! – не остался в долгу Влад.

Саша понимала, что Терехов не до конца осознает, что происходит. Он не знал, что Халаимов предпочел Марьяне именно ее, Сашу. Он не мог даже представить, какой униженной чувствовала сейчас себя его жена. На глазах начальницы отдела учетности и анализа набухали слезы, которым она изо всех сил старалась не дать пролиться. Саша уже готова была заплакать вместе с женой Влада. Она готова была принести себя в жертву и уйти, только бы не видеть несчастные глаза Тереховой. И она ушла бы, если бы Влад не задержал Сашу за руку, чуть не выдернув ее из сустава.

– Постой, – сказал он. – Все равно уж… Чем раньше все решим, тем лучше…

Он отпустил руку Саши и обратился к жене:

– Нам надо развестись, Марьяна.

– Из-за нее?! Из-за Александры?! – прохрипела женщина, хватая ртом воздух.

Саша испугалась, что к начальнице сейчас придется вызывать «Скорую помощь», и бросилась к Терехову:

– Не надо, Влад! Ты же видишь, что сейчас не время! И вообще… Мне ничего не надо!

– Саша! – Влад повернул к ней искаженное душевными переживаниями лицо. – Мне больно точно так же, как вам обеим. Но тянуть нельзя. Тут нужны хирургические методы, иначе мы все втроем будем несчастны…

– Втроем? – переспросила Марьяна. – И вы уже на «ты»? Я все-таки плохо понимаю, что происходит. Или понимаю, но мне… не хочется в это верить…

– На самом деле все просто, Марьяна. Я люблю Сашу. Так получилось… Нам с тобой надо расстаться.

По лицу жены Терехова пробежала судорога. Но она справилась с собой и довольно спокойно сказала:

– Я очень хорошо помню, Влад, что ты мне советовал. Может, не стоит спешить с разводом? Ты говорил, что наши с тобой дети важнее всего, важнее любых переживаний и любовей. Разве не так?

– Я отлично помню, что говорил, но… Словом, я сейчас понимаю тебя, Марьяна. Когда я позволил себе разглагольствовать на предмет того, что в жизни важнее, сам я еще не был влюблен в другую женщину. Понятно, что в нашей ситуации больше всего пострадают дети, но, во-первых, я не собираюсь от них отказываться, во-вторых… Понимаешь, у них впереди собственная большая жизнь, а у нас… У нас не так уж много осталось.

– Уж не собираешься ли ты помирать в ближайшее время? – невесело усмехнулась Марьяна.

– Дело не в этом. Вряд ли когда-нибудь мне еще раз повезет так, как сейчас. Вряд ли я еще встречу женщину, которую… для которой…. В общем, ты и сама все отлично понимаешь.

– Мне кажется, что ты не все понимаешь. Вернее, ты, Терехов, знаешь о своей новой возлюбленной далеко не все.

– Все, что с ней происходило до нашей встречи, меня абсолютно не касается, – сказал Влад, мельком взглянув на Сашу. Та вся подобралась и сжалась так, будто над ее головой была занесена карающая десница.

– Кое-что тебя очень даже касается, – не унималась Марьяна. – Ты наверняка не знаешь, что заместитель начальницы налоговой инспекции… да-да… тот самый голливудский красавец Владимир Викторович Халаимов дал мне от ворот поворот именно из-за Арбениной Александры Сергеевны. Представь, он при мне клялся ей в любви и называл ее на «ты». Прямо совсем как ты сейчас! Она у нас многостаночница, эта душка Александра Сергеевна! Внешность, Терехов, оказывается, бывает очень обманчива. Так что… ты бы пригляделся к Сашеньке попристальней!

Карающая десница опустилась. Саша помертвела. Кровь совершенно отлила от ее лица. Она понимала, что Марьяна Валерьевна отомстила ей по всем правилам искусства мести, и даже считала ее где-то правой.

– Все это для меня не имеет никакого значения, – ответил жене Терехов. Но обе женщины поняли, что имеет.

– Ладно, – устало произнесла Марьяна, надевая на шею платок и застегиваясь. – Пожалуй, я пойду… А ты, Влад, когда окончательно разберешься в своем половом вопросе, возвращайся домой. Клянусь, я никогда в жизни не напомню тебе об этом твоем… приключении… И очень надеюсь, что больше в твоей жизни уже не будет такого «везения».

Марьяна ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. Саша посмотрела в глаза Терехову и по их выражению не смогла понять, о чем он думает.

– Та картина, где ты в цветах, была написана для него? – после непродолжительного, но очень тяжкого молчания спросил Влад.

– Я писала ее для себя, но после его ухода, – честно призналась Саша. Обманывать и изворачиваться она не хотела.

– И как же теперь?

– А что изменилось, Влад? Ты ведь только что сказал, что для тебя не имеет значения моя прошлая жизнь. Перед тобой я абсолютна чиста…

Влад, закрыв голову руками, опустился на ящик с плиткой, на котором только что сидела его жена. Саша поняла, что он очень сомневается в ее чистоте.

– Я уйду сейчас, – сказала она. – А ты и в самом деле подумай хорошенько обо всем. И реши, куда тебе возвращаться. Может быть, действительно домой, к Марьяне Валерьевне… и сыновьям…

Сложив аккуратной стопочкой эскизы, Саша пошла к двери. Она рассчитывала, что Влад ее задержит, но он не задержал. По улице она специально шла медленно. Она очень надеялась, что Терехов наконец очнется от потрясения и догонит ее, хотя бы для того, чтобы объясниться, но он так и не догнал. И, скорее всего, это было правильно. Он, конечно же, знает, что Халаимов пришел в инспекцию меньше месяца назад, и наверняка ужаснулся Сашиной способности нырять из постели в постель. Она и сама ужаснулась бы, если бы узнала такое о какой-нибудь другой женщине. Она непременно подумала бы, что та женщина собирает мужчин для коллекции или меняет их спортивного интереса ради. Наверняка сейчас об этом думает и Влад.

Конечно, можно было бы бухнуться перед ним на колени и попытаться доказать, что он все неправильно понял. Но ведь не поверит! Разве какой-нибудь мужчина в состоянии понять, какой трагедией была Сашина жизнь с Арбениным? Разве можно кому-нибудь объяснить, почему она отдалась Халаимову, которого никогда не любила? Разве могла она знать, обнимая Владимира Викторовича, что буквально через несколько дней встретит Влада, которого полюбит?

Она, Саша, правильно сделала, что ничего не стала объяснять. Объяснению это не подлежит. Она всегда будет помнить чужого мужа и благодарить судьбу за краткое счастье с ним. Только вот как теперь находиться в собственной кухне, где все сделано по его проекту и его руками? Она там не будет просыхать от слез. Может быть, сделать ремонт заново, а птицам тоже намалевать гнусные тролличьи морды?

Да что там кухня?! От окатившего все ее существо холода Саша даже приостановилась посреди тротуара, получив солидный тычок в спину и замысловатое ругательство от прохожего, на чьем пути остановилась. Разве о кухне ей надо беспокоиться? Ей завтра идти на работу в инспекцию! Завтра ей предстоит встреча с Марьяной Валерьевной на рабочем месте! Вот где будет настоящий кошмар!

Впрочем, никакого кошмара. Она уволится, и все. Правда, сразу уволиться не удастся, придется отрабатывать положенные две недели. Хотя при особых обстоятельствах вроде бы можно не выжидать этот срок… Терехова наверняка и сама заинтересована в том, чтобы как можно быстрей с Сашей распрощаться.

Ну хорошо, она уволится, а что дальше? Дальше надо искать другое место работы. И где же его искать? Что она умеет? Пожалуй, ничего… На работе с Владом можно теперь поставить большой жирный крест. «Бойцового петуха» они как-нибудь завершат и без нее. Там уже почти все готово. А дальше Терехов будет обходиться без нее, как обходился раньше. Если уж совсем припрет, найдет какого-нибудь художника. Может, и не сразу, но обязательно найдет. Разве в Питере мало художников? И получше ее найдутся!

На собственной кухне у Саши моментально навернулись на глаза слезы. До чего же все нескладно получилось! Как же ей горько! Как же она его любит! От этой сумасшедшей любви у нее болит все тело… Любовь – это, оказывается, настоящая физическая боль… И, похоже, она собирается нарастать по спирали. Не зря люди от неутоленной любви впадают в состояние аффекта и совершают неадекватные действия. Как же Саша их теперь понимает! Как же ей хочется совершить что-нибудь неадекватное! Например, выпить уксусной кислоты или перерезать себе вены.

Саша посмотрела на синие нити на своем запястье и нашла их очень беззащитными. Нет, она не станет ничего такого делать. У нее есть Сережа. Конечно, он сейчас в ней не слишком нуждается, но кто знает, как повернется жизнь дальше. К сожалению, часто так случается, что юные гении вырастают в весьма заурядных взрослых. Может быть, она еще пригодится собственному сыну впоследствии.

На другой кухне, не такой эксклюзивной, но тоже очень красивой, изо всех сил прямила спину Марьяна Валерьевна Терехова. Плакать она не могла, потому что оба сына были дома и смотрели какой-то идиотский ужастик по телевизору. При других обстоятельствах она просто выключила бы мерзостный ящик и нашла сыновьям более полезные занятия, но сегодня была рада, что они оба увлеклись и не видят ее лихорадочно блестящих глаз.

Марьяна размышляла над превратностями судьбы и пыталась выстроить логические цепочки происшедшего с ней. Жизнь явно раскололась на две части: до Халаимова и после Халаимова. Все, что было «до», зависело от нее самой и от ее желаний. Ей стоило только чего-нибудь сильно захотеть, и желаемое спелым яблоком падало ей на ладонь. Одни «яблоки» спели дольше, другие – быстрее, но ни одно не упало мимо. После Халаимова Марьяна лишилась практически всего, кроме сыновей. И она сочла нужным поблагодарить за это судьбу. Говорят ведь, что за материнские загулы почти всегда расплачиваются дети и особенно часто – почему-то именно сыновья. Ее Ванечка и Митя живы и здоровы. Это безусловный плюс. Видимо, платить по счетам будет она сама, лично. Неужели Влад ее бросит? Конечно, Марьяна сама подтолкнула его к этому, она одна лишь во всем виновата, но… Почему все-таки Арбенина? Что в ней такого, что все мужики, как один, сходят с ума? Сто лет с ней вместе проработала и никогда не замечала в Александре ничего особенного. Волосы, конечно, хороши, но и только…

Между «до Халаимова» и «после…» находилась крошечная площадочка не до конца утоленной страсти, эдакое плато Любви. Это плато было настолько мало, что двоим на нем не хватило места, и Володя, не удержавшись, «сорвался в пропасть». Марьяна удивлялась тому, что не испытывала сейчас от этого события всепоглощающего горя, на которое рассчитывала. Ей хотелось бы страдать и возвыситься посредством этого страдания над досужими разговорами, сплетнями и косыми взглядами. Она намеревалась гордо нести сквозь строй знамя своей единственной любви и даже рассчитывала на некоторую зависть со стороны сослуживиц, у которых жизнь была абсолютно бесцветна и однообразна. Но где же то знамя? И почему ей сегодня совершенно не хочется гордо размахивать им?

Неужели все дело в Терехове? Марьяна, конечно, очень виновата перед ним, но… Но ведь она его не обманывала, а почти сразу честно во всем призналась. Поэтому он просто обязан проникнуться ее ролью великомученицы, с одной стороны, четко осознающей всю низость своего падения, а с другой, находящейся над ним, на высоте своей любви. Марьяне даже казалось, что Влад каким-нибудь образом обязан отдать ей должное.

На деле все получилось по-другому. Вместо ожидаемого «отдания должного» муж взял да и влюбился в другую женщину. И это рвало Марьяне душу гораздо сильнее, чем полная отставка у Владимира Викторовича Халаимова. Она, сильная женщина с мужским характером, оказалась не готова к отставке у собственного мужа. Она гордо удалилась от Арбениной с Владом, но вовсе не была уверена в своей победе над Сашей. Страшно подумать, но сейчас она отдала бы все на свете, чтобы Влад вернулся домой. Пробегая воспоминаниями по собственной семейной жизни, Марьяна ни к чему не могла придраться. Терехов всегда ставил интересы семьи выше своих собственных. Он любил сыновей, любил их дом. Ей всегда казалось, что он любил ее… А она… Она только принимала его любовь…

Но ведь можно, наверное, как-то себя перепрограммировать! Влад больше других достоин ее любви, гораздо больше, чем Владимир! И она постарается его полюбить. Смешно, но теперь она знает, как это – любить… И теперь, когда Терехов отказывается от нее, полюбить его ей будет проще. Ей снова есть за что бороться! Она сделает все, чтобы вернуть в семью мужа! Она научится любить его… Заставит себя, раз это нужно для дела! Она и так уже почти что любит… Конечно, вот уже и мурашки бегут по коже…

Взвинтив себя до предела, Марьяна налила в любимый бокал Влада воды из-под крана и залпом выпила. Что же это такое получается? Получается, что дикая животная страсть к Халаимову разбудила в ней любовь к мужу? Нет… Не так… Марьяна хотела быть честной с собой. Скорее всего, дело в том, что от нее ускользает то, что принадлежит ей по праву. И мириться с этим она не станет! Теперь, когда с Халаимовым покончено окончательно (при этих мыслях у Марьяны Валерьевны все же слегка кольнуло где-то под сердцем), когда у них с Владом все могло бы быть так хорошо, как не было раньше, откуда-то снова выползла Арбенина… Она постоянно откуда-то выползает! Стерва! Тихоня! Лицемерка! Что же с ней делать? Уволить! Ее непременно надо уволить, потому что в одном отделе им вместе никак не удастся сосуществовать. Конечно, как специалист Александра выше и Тамары, и Эльмирки вместе взятых, но это ничего… Фаткуллина – девка неглупая, научится. Как говаривал «отец народов» – незаменимых людей у нас нет.

Марьяна вдруг вспомнила, как отвратительно они обе с Эльмирой вели себя на праздновании Нового года. Девчонка тоже без ума от Халаимова. Бедный Алик! Хороший парнишка. Жаль его. Ну да ничего! Они люди молодые, еще десять раз помирятся. У нее все проще, чем у них с Владом.

Марьяна поймала себя на том, что жалеет уже и Халаимова, на которого женщины вешаются гроздьями, когда услышала, как поворачивается в замке ключ. Неужели Влад? Все остальные дома… Она сделает все, чтобы он простил ее. Она скажет, что любит его. Пусть это еще не на все сто процентов правда, но на девяносто уже, пожалуй, потянет.

Слов любви Марьяна никогда ему не говорила. Даже в юности, когда он надевал ей обручальное кольцо, даже в самые сладкие интимные моменты. Сегодня она скажет это впервые… Он не сможет остаться к таким словам равнодушным… Он не сможет ей не поверить… Она готова встать перед ним на колени, только бы все было, как прежде…

Все обязательно вернется на круги своя! Или она не Марьяна Валерьевна Терехова, сильная женщина, которая всегда получала желаемое!

Заявление Саши об увольнении по собственному желанию Марьяна Терехова не только моментально подписала, но и, пользуясь своим влиянием в инспекции, сделала все, чтобы Арбениной не надо было отрабатывать положенные две недели. При всех манипуляциях с заявлением Саша с Марьяной не произнесли ни слова и даже ни разу не взглянули друг другу в глаза. Тамара Ивановна с Эльмирой тоже молчали и не отрывались от своих компьютеров.

Разохалась одна лишь Ольга, вихрем налетев на Сашу:

– Да ты что? С ума сошла? Уходить в никуда! Надо было сначала найти себе работу, а потом писать заявление!

– Неужели ты не понимаешь, что мы не можем находиться с Тереховой в одной комнате? – сказала Саша, хотя Ольга, безусловно, все понимать не могла. Она ведь ничего не знала о Марьянином муже.

– Потерпела бы! С какой стати ты должна жертвовать собой из-за начальницы, которая с жиру бесится?! У нее муж ничем не хуже Халаимова. Ну… разве что совсем чуть-чуть… Да и то смотря с какой стороны на него смотреть… Я, например, его специально на нашем банкете рассматривала и…

– Я ничем не жертвую, я просто не могу ее больше видеть, – прервала разглагольствования Ольги Саша, потому что обсуждать Влада не хотела.

– Глупости! Посмотрела бы на нее месячишко, не умерла бы. Сначала надо найти работу. Не умирать же с голоду…

– Я получила полный расчет и как-нибудь переживу, – отрезала Саша.

Отвязаться от Ольги было очень трудно. «Спас» положение Халаимов. Он показался в конце коридора, и Саша, под предлогом того, что не хочет с ним встречаться, бросила подругу у дверей своего бывшего отдела и выбежала в гардероб. Она очень быстро оделась, чтобы и в самом деле не встретиться с Владимиром Викторовичем. Но когда последний раз обернулась в дверях, увидела, что Халаимов стоит посреди гардероба, смотря ей вслед. В его глазах стыла такая тоска, какая наверняка читалась во взгляде Саши, когда она думала о Владе. И ей вдруг захотелось сказать Владимиру на прощание что-нибудь теплое, но заместитель начальницы налоговой инспекции, почувствовав это, запрещающе покачал головой.

Халаимов смотрел, как за Сашей закрылась дверь, и понимал, что она уходит из его жизни навсегда. Понимал и то, что ему тоже придется уйти из инспекции. Не потому что сплетни о нем, Марьяне, Саше и заодно об Эльмире с Анютой перешли уже всякие разумные пределы. Он привык к сплетням. Сплетни сопровождали его всю жизнь, а когда он подвизался в КВН, они вообще являлись обязательной составляющей успеха всех кавээнщиков. Сплетни специально разводили, холили, лелеяли и любовно подкармливали, как породистых животных. Давно известно: люди сплетничают о персоне до тех пор, пока ею интересуются.

Владимир Викторович не мог оставаться в инспекции из-за Саши. Здесь все и навсегда будет для него связано с ней и с его отвергнутой любовью. Халаимов, которому без конца женщины вешались на шею и объяснялись в любви, лучше других знал, что сердцу не прикажешь, что заставить полюбить нельзя. Можно, конечно, привыкнуть к человеку, смириться с постоянным его присутствием рядом, но полюбить… Точно так же трудно и разлюбить… Почти невозможно…

После того злополучного новогоднего вечера Инга словно с ума сошла. Она всерьез собралась уходить с телевидения.

– Ну и куда ты пойдешь? – спросил ее Владимир, когда она ему об этом заявила. – Что ты еще умеешь?

– Ну… найду место… У меня связи… почти везде… В конце концов, я экономист с высшим образованием, – не очень уверенно ответила она.

– Инга! Очнись! Какое высшее образование? Ты в институте толком и не училась!

– А ты? Ты ведь можешь мне помочь?

– Я не могу прочесть тебе заново весь институтский курс.

– Но… ты ведь на работе тоже не всем институтским курсом пользуешься, правда? – заискивающе глядя ему в глаза, спросила Инга.

– Правда. Только я уже собаку съел в том деле, которым занимаюсь. Я-то давно отчалил от телевидения! – уже с явным раздражением бросил жене Халаимов.

– И что же ты предлагаешь?

– Я предлагаю тебе не менять коней. Поздно уже.

– Знаешь, Володечка… – Голос Инги зазвенел на никогда ранее не слышанных им нотах. – Мне уже за сорок. Еще немного, и меня попросят и с телевидения.

– Брось! – сморщился Владимир. – Бери пример с Людмилы Марковны Гурченко. Чем старше, тем круче! Знаешь, мне кажется, что у нее жизненный процесс вообще пошел вспять. Может быть, мы даже станем свидетелями ее нового отрочества.

– Перестань! – взвизгнула Инга. – Я знаю, почему ты мне все это говоришь, почему так морщишься!

Халаимов ничего не ответил, сунул руки глубоко в карманы, что означало у него крайнюю степень раздражения, и отошел к окну.

– И почему молчишь, и почему отворачиваешься, тоже знаю! – не могла успокоиться жена. – Ты влюбился в ту инспекторшу… с волосами по плечи… толстую, как… как… корова!

– Она не толстая. Просто ты очень худая, поэтому тебе и кажется, что все остальные толстые.

– Нет, не кажется! Она толстая! Толстая! Толстая! – Инга уже рыдала в голос, некрасиво шмыгая носом и размазывая по лицу свою дорогую косметику.

Халаимов молчал, глядя в окно. Напротив него, на ветке тополя, сидел мрачный нахохлившийся воробей. Владимиру очень хотелось к воробью на ветку. Забиться бы к нему под рябенькое крыло и ничего не видеть и не слышать. И еще хорошо бы ни о чем не думать. Клевать себе крошки и хохлиться на ветке. Хотя, кто его знает, может, и воробьи думают о чем-нибудь… Например: когда же наконец кончится эта зима… Или: когда же перемрут все кошки…

Отплакавшись, Инга подошла к мужу и прижалась к его спине.

– Прости меня, Володечка… – попросила она. – Сама не знаю, что говорю… Я просто люблю тебя. Я именно сейчас это поняла, когда ты…

– Слушай, Инга! – резко обернулся к ней Халаимов. – Где ты была раньше с этим своим «люблю»? Ты ведь обскакала постели всех мужиков питерского телевидения! Чего тебя вдруг на меня поворотило?

– Но ведь и ты, Володя, не идеальный муж…

– А кто меня таким сделал? Я любил тебя и чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты спишь с тем оператором, который нас в Сочи снимал… Ведь тогда и трех месяцев с нашей свадьбы не прошло!

– Но ты же и сам… там… с Еленой, кажется…

– Да это же тебе с твоим оператором назло, чтобы не удушить его в припадке ревности! – Владимир отпихнул от себя жену, сел в кресло, положил одну длинную ногу на другую и невидящим взглядом уставился на носок своего потертого уже кожаного тапка.

– Ты прав, – согласилась Инга, зябко кутаясь в толстую пушистую домашнюю кофту, – все у нас было как-то не так… Но ведь… можно начать все сначала, а, Володечка?

Халаимов опять болезненно сморщился.

– Ну, Володя! Я знаю, что уже говорила это. Ну и что? Я могу повторить это еще сто раз! Давай начнем сначала, а? Нас многое связывает, мы хорошо знаем и понимаем друг друга, а эта инспекторша… она и не…

– Можешь быть на ее счет абсолютно спокойна, – перебил ее Халаимов, – она меня не любит.

– А ты… Неужели ты до такой степени…

– Я на краю, Инга… – горько ответил Владимир. – Мне кажется, что рушится мир, но почему-то никак не может раздавить заодно и меня…

– Ну… не надо так, Володя… – Инга села перед мужем на пол и обняла руками его колени. – Я сделаю все, чтобы тебе было легче. Я постараюсь, Володечка… Только и ты не отталкивай меня, пожалуйста!

– Мне некуда деваться, Инга. Все будет, как было… – И он с какой-то глупой надеждой отвернулся от жены к окну. Воробья на ветке уже не было.

– Нет-нет, так уже никогда не будет… – горячо зашептала Инга, коснувшись рукой красивого печального лица мужа и повернув его к себе. – Все будет по-другому! Вот увидишь…

Она поднялась с пола, села к мужу на колени и принялась целовать его так жарко и так нежно, что он не смог не откликнуться. При этом он думал о Саше, и жена знала, что он думает об «этой инспекторше», но считала, что постепенно сможет переломить ситуацию. Инспекторша далеко, а она, Инга, страстная и любящая, рядом. И она теперь будет любить своего Володечку так, что он забудет все те постели, которыми только что ее попрекал, а инспекторша… Инспекторша постепенно превратится в фантом, мираж, в красивое воспоминание…

Инга с удивлением ловила себя на том, что рада появлению в их жизни инспекторши. Ведь если бы не она, то знаменитая телеведущая могла бы никогда в жизни так и не понять, насколько ей дорог собственный муж. Жаль, что это не случилось раньше. Если бы раньше, то она родила бы Володечке еще одного ребенка и ни за что не стала бы отправлять его ни в какую раззолотую Англию. Она вообще села бы дома и стала домохозяйкой. И почему простые человеческие радости кажутся ценностью тогда, когда большая часть жизни уже прожита и почти ничего нельзя вернуть назад?! На что ей ее популярность? Разве она счастлива от нее как женщина? Что имела она ото всех своих неисчислимых связей? Даже какого-то особого, ошеломляющего новизной ощущений секса не было. Она, скорее всего, даже не сможет припомнить по имени всех, кто был допущен до ее сухого подросткового тела. И зачем все это было?! Разве ей было с кем-нибудь лучше, чем с собственным мужем?

Инга целовала своего Володечку – такие знакомые его губы, такие трогательные завитки волос у висков, и с трудом сдерживала слезы. Если он найдет в себе силы остаться с ней, она еще будет счастлива. Она перестроит всю их жизнь, и он забудет, что когда-то любил другую женщину.

Саша закрыла за собой всего лишь дверь инспекции, но ей показалось, будто она отрезала от себя всю свою прошлую жизнь. Ощущение было не из приятных. Она осталась в этом мире одна и к тому же без прошлого. О нем думать нельзя. Надо представить себя в состоянии амнезии, начать жизнь с чистого листа и без чьей-либо помощи. У Саши не было подруг, кроме Ольги. Вернее они, конечно, были живы и здоровы: и одноклассницы, и однокурсницы, но по причине своей природной замкнутости Саша не поддерживала с ними никаких отношений. Она даже не могла вспомнить, кто где работает, чтобы попытаться найти себе новое место через знакомых. Что ж, придется сходить на биржу и начать покупать специальные газеты. Не она первая, не она последняя…

Первые два дня после увольнения Саша не выходила из дома. Она целыми днями рисовала. Чистых досок у нее больше не было, и она изрисовала все Сережины альбомы. Это были уже не цветы и не птицы. Саша писала пейзажи – синие, стылые, зимние, до тех пор, пока у нее не кончились гуашь и темпера. К краскам Влада она прикасаться не смела. Она хотела переключиться на что-нибудь более радостное, чем заледеневшие поля и деревья, но больше ничего из-под ее кисточки не выходило. Еще один день она потратила на тягучие размышления над заснеженным замком Влада, а потом вынуждена была все-таки заняться поисками работы.

Саша посетила несколько фирм, магазинов и складов, где требовались экономисты или бухгалтеры, но везде ей что-нибудь не нравилось: в одном месте – наглые раздевающие глаза менеджера по кадрам, в другом – запущенное грязное помещение, до третьего места надо было добираться полтора часа…

Однажды, вернувшись домой, Саша, измученная долгой дорогой до головной боли, глотала гадкие пельмени, в которые вместо мяса была положена резиново-бумажная смесь, и надеялась умереть от несварения желудка. Когда она запила то, что называлось пельменями, кофе из разового пакетика, к ней явилась Ольга.

– Сашка! Тебе надо немедленно вернуться в инспекцию! – заверещала подруга прямо с порога.

Саша вяло поморщилась и отрицательно покачала своей больной головой. Это не произвело на Ольгу должного впечатления. Она сбросила куртку и решительно прошла в кухню, где так громко охнула, что Саша забыла о собственной головной боли и бросилась к подруге.

– Что? – крикнула она. – Что случилось, Оля?

– Ничего себе! – Ольга картинно обвела рукой Сашин интерьер. – Вот так ремонтик закатила! И во сколько тебе это обошлось? И когда ты, кстати, успела?

Саша не знала, что ей и сказать, а потому промямлила:

– Да это так… знакомые тренировались… А роспись я сама сделала. Видишь, вон висят мои птицы…

– Сашка! – Ольга молитвенно сложила руки на груди. – Ты обязательно должна познакомить меня с этими твоими знакомыми! Мы с Кирюхой как раз собирались делать ремонт, а у тебя тут… прямо райские кущи! Слушай, а плитку они кладут? А обои?

– Не знаю… я не спрашивала…

– Сашуля, ты спроси! За такую работу не жалко никаких денег!

Ольга подошла к стене, где висели расписные доски с птицами, и даже прищелкнула от восторга языком.

– Ну надо же как необычно! – восхитилась она. – Сто раз видела этих твоих девиц в перьях и даже не могла предположить, что они могут так классно смотреться на стенах! В общем, так… – Ольга шлепнулась на табуретку перед Сашей и безапелляционно заявила: – Ты мне рисуешь точно таких же теток с хвостами, а я тебе заплачу. Сколько стоит твоя работа?

– Ты с ума сошла, Ольга! – рассердилась Саша. – Я не собираюсь брать с тебя денег… да и вообще… Не хочу я больше ничего рисовать! Не могу! Не то настроение!

– Что? Все еще не нашла работу? – догадалась Ольга. – Так я же насчет этого и пришла! Представь, наша Валентинка уходит в декрет и возвращаться из него не собирается, что я очень поддерживаю. У ее мужика денег – куры не клюют! Зачем ей работать? Ну и вот: таким образом, через четыре дня у нас в отделе появится вакансия.

– И что? – лениво и машинально задала вопрос Саша. Прожив целую неделю в абсолютном вакууме, она так отвыкла от обычного напора подруги, что ей хотелось, чтобы та поскорее ушла.

– Как это что? Да наш отдел – самое лучшее место в инспекции! Сама знаешь, как к нам все рвутся. Контроль за кассовыми аппаратами – это же живая работа? На место Валентинки к нам уже человек пять просились. Прямо в ногах у начальницы валялись, а я ей предложила взять тебя. Представь, она так обрадовалась, что и не высказать словами! Все же знают, какой ты классный специалист! Так что? Сказать ей, что ты согласна?

Саша упрямо покачала головой:

– Нет, Оля. Я не вернусь в инспекцию. Эта страница моей жизни перевернута.

– Ой-ой! Какие слова! Прямо Достоевский! «Униженные и оскорбленные»! А какая страница открыта? Ты смотрела на себя в зеркало? Офелия перед сумасшествием! Анна Каренина на рельсах! Да и те наверняка лучше тебя выглядели, честное слово!

– Я найду работу. Экономисты и бухгалтеры везде нужны, – не очень уверенно возразила Саша.

– Чего же до сих пор не нашла?

– Плохо искала… Ленилась… Буду еще…

– Ну вот что: некогда мне тут с тобой, Кирюха ждет. В общем, так: у тебя в запасе четыре дня. Подумай! Все будут очень рады, если ты вернешься. А на эту волчицу Терехову – наплевать! Она еще локти кусать будет, что тебя выгнала.

– Она меня не выгоняла. Я сама ушла.

– Ладно, знаем. В общем, я побежала, а ты звони. Не будь дурой, Сашка!

Уже из лифта Ольга прокричала:

– И не забудь своих знакомых спросить про ремонт! Мы с Кирюхой заплатим, сколько надо!

Когда створки лифта скрыли от Саши Ольгино лицо, она вздохнула с облегчением, но тяжесть тут же навалилась на нее снова. Все эти дни она заставляла себя не вспоминать, что приключилось с ней за последний месяц, а Ольга явилась непрошеной гостьей и напомнила. Саша отодвинула занавеску, за которую спрятала новогодний подарок Влада и совершенно неожиданно для себя разрыдалась.

Она трясла шар, смотрела на беснующиеся над замком снежные хлопья и ревела так, будто у нее кто-то только что умер. Ну почему все так получилось? Зачем она полюбила женатого человека? Если бы Влад был свободен, она все-таки нашла бы его и рассказала, как любит, как у нее совершенно опустились руки, как у нее ничего не получается и никогда не получится, потому что его нет рядом. Она объяснила бы ему и про Халаимова, и про Арбенина. Он бы понял. Он не смог бы не понять ее.

На следующее утро Саша проснулась с тереховским шаром в руках. Сжав зубы, она снова спрятала его за занавеску и еще раз решила начать все с начала. Пожалуй, все-таки есть смысл согласиться на работу в той фирме, где ей не понравился менеджер по кадрам. В конце концов, на этого менеджера можно будет не обращать внимания, потому что сама фирма, которая почему-то называется «Чибис», производит солидное впечатление. Этот «Чибис» занимался производством канцелярских товаров и их торговлей и находился в новом высотном здании со скоростными лифтами. И при входе у них вовсе не застекленная будка с обленившимися охранниками, которые целыми днями разгадывают сканворды (на кроссворды у них мозгов не хватает) и которые в экстренной ситуации ни за что не успеют соскочить со своих насестов. У «Чибиса» при входе так называемая рецепшен – с вертушкой, пропусками и крутыми ребятами в черном.

Саша начала торопливо собираться, поскольку боялась, что передумает и никуда не поедет. На улице она ни на что не отвлекалась, чтобы опять-таки не свернуть в другую сторону и не отправиться, например, в Эрмитаж, где проходила выставка западноевропейских витражей. Саша даже не поняла, морозно на улице или подтаивает, до того была сосредоточена на фирме «Чибис». В метро ее толкали в спину, жали в бока и ругались в лицо, но она старалась думать только о новой компьютерной программе, которую совсем недавно освоила в налоговой инспекции и которой живо заинтересовался тот пресловутый менеджер. В конце концов от метро до здания фирмы она уже бежала вприпрыжку, потому что боялась: вдруг кто-нибудь успеет раньше ее. Вон та женщина, что быстро-быстро перебирает ногами впереди Саши, вполне может тоже оказаться бухгалтером, спешащим в «Чибис» по объявлению в газете.

У Саши несколько отлегло от сердца, когда спешащая женщина свернула совсем в другой подъезд. Она глубоко вздохнула, на всякий случай взглянула на себя в зеркальце, не нашла в себе бросающихся в глаза изъянов и вошла в зеркальные двери «Чибиса».

В фирме все прошло на редкость удачно. Менеджер скроил было скользкую морду и даже протянул свою розовую руку в виде рачьей клешни к Сашиной, но тут в его кабинет по каким-то своим надобностям вошел руководитель фирмы, и владелец клешни уже не смог позволить себе ни одного лишнего слова или фривольного взгляда. Саша еще раз рассказала обо всем, что она знает и умеет, и этот вовремя вошедший руководитель велел ей тут же писать заявление и завтра же явиться на работу.

Дома Саша опять достала шар Влада и сказала ему, будто бы самому Терехову:

– Ну вот и все. Завтра я начинаю новую жизнь. Снежная метель улеглась. Рыцарь ускакал из замка, и принцесса больше не станет его ждать. У нее других дел по горло.

Саша хотела поставить шар обратно за занавеску, но неожиданно раздавшийся звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Шар выскользнул из рук, ударился о чугунную батарею центрального отопления и раскололся пополам. Вода с искусственными хлопьями снега выплеснулась Саше на ноги.

– Это судьба, – сказала расколовшемуся шару Саша и пошла открывать дверь.

На пороге стоял Влад Терехов.

– Шар разбился, – сказала она ему, потому что только эта фраза и билась у нее в голове. Все остальное не имело значения. Судьба сказала свое слово. Он зря пришел.

Терехов, похоже, ничего не понял про шар, отодвинул Сашу с дороги, вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и сказал:

– Я пришел за твоими досками.

– Какими еще досками? – удивилась она, потому что тоже не поняла, какое отношение могут иметь какие-то доски к только что разбившемуся шару.

– С птицами, петухами… Давай все. – И он поставил перед ней объемистую спортивную сумку, которую она только что заметила.

– Ничего не понимаю, – сказала Саша, – зачем тебе мои птицы?

Она действительно никак не могла взять в толк, зачем он говорит о ее птицах, когда они могли бы поговорить совсем о другом. Например, он мог бы сказать, что не может без нее жить. А она сказала бы, что у их отношений все равно нет будущего. И они наконец поговорили бы о разбившемся шаре.

– Один человек заинтересовался, когда я рассказал о твоих работах, – проговорил Влад, избегая смотреть ей в глаза. – Он может их купить.

– Что за ерунда? Я ничего не собираюсь продавать! – искренне возмутилась Саша.

– Это глупо. Я знаю, что ты сидишь без работы. Деньги тебе не помешают.

– Вот и не угадал! Я завтра уже выхожу на новое место в серьезную фирму! Называется «Чибис»! Канцтовары! Производство и торговля! И зарплата будет даже больше, чем в инспекции!

Обилие восклицательных знаков в ее короткой рекламной речи «Чибису» не произвело на Влада никакого впечатления.

– Все равно. Ты еще не скоро получишь свою первую зарплату, – сказал он.

– Какое тебе до этого дело?

– Никакого.

Саше показалось, что в коридоре, где они стояли друг против друга, померк свет. Она с большим напряжением вгляделась в спокойное лицо Терехова и севшим голосом уточнила:

– Да?

– Каков вопрос – таков ответ, – бесстрастно ответил Влад. – Давай доски.

– А если не дам?

– Я сам возьму.

Саша поняла, что победить Терехова не в силах. Она прижалась к стене коридора, чтобы он мог пройти в комнату, и довольно истерично крикнула ему в спину:

– Бери, только никаких денег мне не надо!

– Отлично! Пущу всю выручку на благотворительность! – в тон ей ответил Влад.

Саша захлебнулась негодованием и, чтобы не расплакаться при Терехове, юркнула в ванную и закрылась на защелку. Прижавшись щекой к дверной щели, она напряженно прислушивалась к тому, что происходит в квартире. Она слышала скрип дверцы секретера, стук досок друг о друга, потом какой-то непонятный шум и шелест. Когда шаги Терехова раздались в коридоре, Саша отпрянула от двери и включила воду. Сквозь шум воды услышала, как Влад прошел в кухню, что-то сделал там, потом вернулся в коридор, открыл замок… И тут же выстрелом хлопнула входная дверь. И только тогда Саша очнулась, вышла из ванной.

В Сережиной комнате секретер стоял с настежь распахнутыми дверцами. На полках лежала всего одна доска. Саша бросилась к секретеру и вытащила на свет обнаженную маху с тролличьей мордой. И чего она ее не выбросила? Надо немедленно сунуть ее в мусорное ведро, чтобы ни о чем не напоминала. Саша бросилась в кухню. Ведро оказалось полным. Она вытащила его из шкафчика, намереваясь пойти к мусоропроводу и выбросить все вместе с доской, но когда обернулась к самой красивой стене своей кухни, выронила и ведро, и королеву троллей. Вместо ее птиц Дня и Ночи красовался лишь обнажившийся крепеж. Да что ж это такое? Ничего себе! Как он мог взять этих птиц? Натуральный вор! Мародер! Мерзавец!

На ватных ногах Саша вернулась в большую комнату и не обнаружила там ни одного синего пейзажа. Чертов дизайнер! Все решил в ход пустить! Ну и деловой… Она почувствовала такое озлобление, что все остальные чувства к Терехову потускнели и съежились. И этого человека Саша собиралась любить всю жизнь! А он кем оказался? Бесчувственным бизнесменом! Недалеким «новым русским»! Вымел ее квартиру подчистую! На благотворительные цели пустит? Как же! Держи карман шире! Купит себе какой-нибудь навороченный краскопульт, набор шпателей или умопомрачительную дрель!

Перед сном Саша долго ворочалась в постели и никак не могла уснуть. Во-первых, она нервничала, потому что завтра должна была выйти на новое место работы, а во-вторых, у нее не шел из головы Терехов. Всю неделю она гнала от себя мысли о нем и так в этом преуспела, что он ей ни разу даже не приснился. Сейчас она почему-то боялась, что если заснет, то он приснится ей непременно. И непременно в таком отвратительном виде, что все воспоминания и мечты придется разом похоронить. В три часа ночи она все еще не спала, а в семь часов проснулась от звонка будильника в состоянии сладкой истомы. Влад ей все-таки приснился, но не в облике дебильного братка, каким ей вечером представлялся. Терехов целовал ее и шептал слова любви. Саша горячо поблагодарила будильник, который прервал это безобразие в незавершенной стадии.

На новом месте Сашу оформили экономистом. Работа, которую ей предстояло выполнять, конечно, отличалась от той, что она вела в инспекции, но, в общем-то, была знакомой и полностью соответствовала ее специальности, полученной в институте. Персональный компьютер работал значительно шустрее стоявшего на ее столе в налоговой, а потому общаться с ним было значительно приятнее. В комнате она оказалась вдвоем с хмурой неразговорчивой девушкой Ритой, лет двадцати пяти. Неразговорчивость сослуживицы Сашу вполне устраивала. Она вообще не была склонна к откровенности, а уж сейчас ей вообще не хотелось ни о себе рассказывать, ни слушать чужие истории.

И полетели день за днем.

В коридорах фирмы ей несколько раз попадался тот самый менеджер с наглыми глазами. Он отвратительно улыбался ей мокрыми скользкими губами и гадко подмигивал, но Саша делала вид, что ничего не замечает. В его служебные обязанности, видимо, не входил контроль деятельности уже принятых на работу кадров, а потому у него не было повода заходить в комнату, где работала Саша.

В «Чибисе» не толклись сторонние посетители, вроде налогоплательщиков, и коридоры фирмы были прохладны и полупусты. Саше даже нравилось ходить по полу коридора, отделанному розовой с дымкой плиткой, и цокать каблучками. В общем, оказалось, что на новом месте работать не так уж и плохо. Плюс был еще и в том, что напротив здания фирмы находился большой универсам, где после службы Саша покупала макароны и колбасу без жира и без вкуса, и на метро ехала почти прямо до своего квартала. Таким образом, каждый день она двигалась как бы по одному и тому же кругу, производя одни и те же движения и не сбиваясь в сторону ни на шаг. Она уже забыла про выставку витражей, которую так хотела посмотреть, и про то, что вообще существуют какие-то выставки и какая-то жизнь, отличная от той, которую она вела.

Дома Саша больше не рисовала. Она приходила с работы, варила себе макароны, ела их без всякого аппетита с колбасой и ложилась на диван к телевизору. Переключаясь с канала на канал, она смотрела подряд все фильмы и сериалы. Кончался один сериал, тут же начинался другой. Кончался второй, эстафету подхватывал третий… Поскольку во многих фильмах играли одни и те же артисты, перед Сашей разворачивалась бесконечная фантасмагорическая история. Ее главные герои из московской квартиры попадали в убойный отдел питерской милиции, потом погибали в Чечне, возрождались на горнолыжном курорте, цыганском таборе или, перевоплотившись в Брюса Уиллиса, летели в космос спасать землю от грозящего ей Армагеддона. Саша полностью растворялась в придуманном мире, забывала о своем одиночестве и находила такую жизнь вполне сносной. Ее раздражали только звонки Ольги. Она не умела свое раздражение скрыть, и подруга звонила все реже и реже.

Однажды субботним днем, увлекшись очередной мелодрамой, Саша решила не открывать входную дверь, в которую кто-то настойчиво звонил. В прошлые выходные их дому надоедали продавцы «картофеля, розового, рассыпчатого, из-под Новгорода», которые очень навязчиво обещали разнести его прямо по квартирам. Никого больше Саша не ждала, а новгородский картофель покупать не хотела, потому что, несмотря на розовость, его все-таки надо было чистить. То ли дело макароны! В конце концов она мысленно пересилила этих продавцов-надомников, оставшись лежать на диване, и звонки в дверь прекратились. Не успела Саша этому как следует обрадоваться, как зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Саша! Это я – Терехов. Не валяй дурака и открой дверь!

– Зачем? – как всегда, испуганно спросила она. Ей было хорошо и спокойно без него. Она не хотела больше никаких волнений.

– Открой и узнаешь.

– Я не хочу ничего знать, – сказала она и собралась бросить трубку, но, уже оторвав ее от уха, услышала его крик:

– Если не откроешь, я вышибу дверь.

Пожалуй, он это может. Лучше открыть. Саша нехотя встала с дивана и поплелась в коридор. Жаль, что она пропустит эпизод и не узнает, как Миранда ответит Лучиано на его наглую выходку…

Терехов буквально ворвался в едва открывшуюся дверь, быстро окинул взглядом Сашину домашнюю одежду и потребовал:

– Быстро переодевайся!

– С ума сошел, да? – поинтересовалась она.

– Нет… – Он нетерпеливо дернул головой. – Просто твои работы… ну… которые я брал… они очень заинтересовали некоторых людей, и они хотят с тобой поговорить.

– А я не желаю ни с кем разговаривать!

– Брось, Саш… – Терехов посмотрел на нее тем взглядом, который ей так нравился, потому что был похож на Сережин. – Ты в душе художница, и нашлись люди, которые оценили это. Глупо отказываться от их весьма выгодных предложений.

– У меня уже есть работа. И платить будут хорошо. Я уже говорила, – упрямо повторила Саша.

– Да работай ты на этой своей работе сколько хочешь! – опять разозлился Терехов. – А роспись будешь делать для души. Или не будешь делать… Как захочешь. Только давай съездим! Нас там люди ждут!

– Мог хотя бы предупредить заранее, – начала сдавать позиции Саша.

– С тобой договоришься, как же! Тебя надо тепленькой брать! Заранее предупредил бы, так ты назло мне вообще сбежала бы из дома. Разве не так?

– Может быть… – усмехнулась Саша. – И что мне надеть? Что за публика?

– Откуда мне знать, что у тебя есть в гардеробе… Надевай, что больше всего нравится. У тебя, – он бросил быстрый взгляд на часы, – не больше пятнадцати минут.

Оставив Терехова в коридоре и даже не предложив ему пройти в комнату, Саша пошла переодеваться. Гардероб у нее был небогатый, и она, поразмыслив не более двух минут, надела черную юбку с разрезом и любимый джемпер из ангоры, к которому таким чудесным образом подходила платиновая помада с оттенком чайной розы.

Терехов ничего не сказал по поводу ее наряда, но Саша увидела, что понравилась ему. И сразу пожалела, что так оделась. Ей не нужны его восторженные взгляды. Не надо ничего снова затевать. Все между ними кончено раз и навсегда.

В машине они опять ехали молча, как когда-то в «Бойцового петуха». Сейчас у Саши не было с собой спасительного детектива, и молчание казалось ей тягостным. С одной стороны, ей совсем не хотелось с ним разговаривать, с другой – был смысл расспросить, как обстоят дела с «Бойцовым петухом». Все-таки в этот бар Саша вложила много сил и души. Петухи, которых она изобразила на стенах, ей и самой понравились. Если сравнивать их с ее же прежними работами, то она выписывала петухов совершенно в другом стиле, для нее не характерном, но это-то и оказалось интереснее всего. Поскольку, кроме детского кружка при ЖЭКе, Саша нигде и никогда не училась живописи, то технику росписи ей приходилось придумывать самостоятельно. Она писала петухов короткими тонкими перекрещивающимися мазками, и они получились встрепанными и ершистыми, настоящими забияками и бойцами. Их хвосты и крылья представляли собой элементы декора, а потому были очень пышными, но кое-где в этой пышности явно не хватало выдранных в драке перьев, кое-какие перья были сломаны и висели на ниточках, а рядом торчали острые остья без всякого пера. Круглые петушиные глаза, налитые кровью, почти выскакивали из орбит, а позы были такими напряженными, что чувствовалось – в любой момент эти неугомонные птицы готовы ввязаться в новую драку.

Там, где Терехов планировал барную стойку с самым крупным петухом на стене, Саша предложила другой вариант. Он, немного подумав, согласился, и над баром в таком тугом клубке сцепились две дерущиеся птицы, что трудно было разобрать, где чья голова с раззявленным клювом, где чья лапа со скрюченными, покрытыми каплями рубиновой крови когтями. А бутылки, которые по идее Влада должны были изображать часть перьев, Саша уложила в ниши под дерущимися петухами. Получилось, будто бой идет на ринге, вымощенном пестрыми винными бутылками.

Саша рассталась с Тереховым тогда, когда почти все уже было сделано. Оставалось застеклить заново одно окно, привезти и разместить по местам мебель, светильники и аксессуары. Они договаривались с Владом, что часть светильников должна быть красными. В кровавых же тонах Саше виделись и скатерти на столах… Теперь ей было очень интересно узнать, смог ли он достать все необходимое, и она, не утерпев, спросила:

– Владислав Александрович, вы сдали бар?

– Сдали, – односложно ответил Терехов.

Она поняла, что у него нет желания говорить об этом, но посчитала такое его отношение несправедливым. Она имела право узнать, понравилась ли заказчику ее работа. Саша собралась с силами, но спросила все-таки не очень решительно:

– Ну… и как?

– Что как?

– Бар как? Все получилось, как задумывали?

– Да.

– И светильники красные нашлись?

– Нашлись, – все так же односложно отвечал Влад, что наконец разгневало Сашу.

– Послушайте, Терехов! – повысила она голос. – Вы не имеете права в таком тоне со мной разговаривать! Мы были полноправными партнерами, когда работали в баре! Разве нет?!

– И что?

– И то! Вы обязаны мне рассказать, как все закончилось! Как воспринял интерьер заказчик? Понравилось ему или нет? Может быть, что-то просил переделать?

– Все закончилось самым наилучшим образом. Только часть скатертей я решил сделать серебристыми.

– Почему?

– Потому что, когда постелили на столы одни красные, бар стал казаться залитым кровью чуть ли не по самые окна. Поменяли на белые – нарушился стиль. Попробовали черные – получился погребальный интерьер. Постелили серебристые – чего-то не хватало, – бесстрастно докладывал Влад. – Красные скатерти пополам с серебристыми оказались оптимальным вариантом.

Саша задумалась. Она очень живо представила, как меняли скатерти на столах, и поняла, что Терехов, как всегда, оказался прав. У него было необыкновенное чутье на гармонию в интерьере.

– А светильники? – опять спросила она.

– Как и договаривались: красные и белые на кованых цепях.

– Именно такие и нашлись?

– Нет. Пришлось специально заказывать.

– И успели?

Саша уже нетерпеливо ерзала на заднем сиденье. Ей очень хотелось посмотреть бар в готовом виде, но, похоже, Терехов не собирался ее туда приглашать. Он даже не посчитал нужным ей ответить и только кивнул. Саша готова была вцепиться ему сзади в волосы не хуже своего бойцового петуха.

– Сколько раз еще мне нужно спросить, чтобы вы наконец ответили: как воспринял нашу работу заказчик? – спросила она уже чуть ли не со слезой в голосе.

Терехов взглянул на нее в зеркальце заднего обзора и улыбнулся такой знакомой и такой родной улыбкой, что Саша закусила губу, чтобы не всхлипнуть.

– Да все хорошо, Саша! – сказал он. – Разве ты могла сделать плохо? Заказчик при виде дерущихся над баром петухов впал в такой многоминутный транс, что я уже совсем было собрался плеснуть ему в лицо коньячку. Но он пришел в себя сам и сказал: «Ну, даете, черти! Не ожидал! Знал, что вы всегда работаете качественно, но чтобы так…»

Саша и сама не заметила, как улыбнулась.

– Заказчик очень хорошо заплатил, как и обещал. Твоя доля лежит у меня в сейфе. Я хотел было сегодня захватить с собой, но потом побоялся, что ты вполне можешь бросить деньги мне в лицо, и решил несколько переждать. Я правильно сделал? – и он опять взглянул на нее через зеркальце.

Саша отвернулась. Ей не хотелось отвечать на этот вопрос, потому что Влад попал в точку. Сегодня при встрече она могла бы бросить деньги не только ему в лицо, но и в форточку или, например, в мусоропровод.

– Я смогу увидеть бар? – глухо спросила она.

– Конечно, когда захочешь.

– А новый заказ вы получили? Помнишь, ты говорил… – Саша не заметила, как снова перешла на «ты», но Терехов заметил, и лицо его потеплело.

– Получили. Большой ресторан с двумя залами. Я думал, зал будет один, и хотел его декорировать в японском стиле. Поскольку от задуманного отказываться не хочется, то, возможно, второй сделаю в китайском. Хозяин уже почти согласился на восточную кухню. Сейчас это в большой моде.

Терехов еще раз посмотрел на Сашу в зеркальце. Она слабо улыбнулась, но ничего не ответила. Влад вынужден был спросить:

– Ты по-прежнему отказываешься работать со мной? – и не дав ей времени на ответ, очевидно, опасаясь отрицательного, добавил: – Тебе должно бы быть интересно. Про китайский зал я, честно говоря, еще не думал, а японский должен быть выполнен в стиле минимализма. Но не европейского. И в этом особенность! Ты могла бы… Впрочем, мы приехали…

Влад затормозил. Надо было выходить из машины, и Саша получила возможность не отвечать сразу. Она еще подумает, стоит ли ей соглашаться работать дальше с Тереховым или отрубить сегодня разом все концы. Работа у нее есть. Зачем ей терзать душу, глядя каждый день на Влада, разговаривая с ним и, может, даже касаясь его рук?

Терехов открыл дверцу с Сашиной стороны и подал ей руку. Она вышла из машины и увидела, что они остановились возле Дома культуры имени Газа. Она сделала вслед за Владом пару шагов к знакомому зданию, и у нее чуть не отказали ноги. У входа высился огромный стенд, с которого на нее смотрела увеличенная во много раз фотография с ее Птицы Ночи. Внизу было написано:

– Что это? – прошелестела Саша непослушными губами.

– Ты же видишь – твоя выставка, – усмехнулся Влад, взял ее за руку и потащил ко входу в театральный зал.

Терехов что-то сказал билетершам, и те беспрепятственно пропустили их. Они разделись в гардеробе, находившемся в полуподвальном помещении, потом поднялись на этаж, где находился театральный зал, а затем – на балкон. Именно там, на выгнутых полукругом стенах были развешаны Сашины работы. Они были так выгодно подсвечены, что казались выполненными из драгоценных камней. Саше даже сначала показалось, что кто-то подправил доски, добавил в радужные перья птиц фосфоресцирующих красок и блесток, но, подойдя ближе, убедилась, что все дело в освещении. Даже синие ледяные пейзажи, которые вышли из-под Сашиной кисти в момент сильнейшего душевного разлада, вовсе не отталкивали зрителей, потому что казались не тускло-холодными, а сказочно-карамельными, фантастическими, будто театральные декорации к какой-нибудь детской зимней сказке.

Около ее работ толпился народ. Саша прислушалась. Разговоры были самые восторженные. Влад сунул ей в руки книгу отзывов. Саша перелистывала страницы и никак не могла толком сосредоточиться на записях. Она выхватывала отдельные слова: «прекрасные работы…», «сказочные…», «феерические…», «получили море удовольствия…», «где можно еще увидеть работы этой художницы?»… и никак не могла поверить, что все это о ней и о ее досках. Саша ощущала себя в Зазеркалье, в ирреальном мире, в который попала по ошибке. Она сейчас обернется вокруг себя три раза и вновь окажется в своей квартире с неотремонтированной кухней и стопками досок в Сережином секретере.

Саша как раз собиралась крутануться на каблуках, когда Влад за локоть потащил ее в буфет. Подвел к столику, за которым сидели двое мужчин. Один был молодой, одетый в простую темно-синюю джинсовку, а второй, почтенный и седовласый, был в строгом темном костюме и при галстуке.

– Разрешите представить… – церемонно начал Терехов, обращаясь к ним, – Александра Арбенина, собственной персоной.

Мужчины моментально вскочили со своих мест. Почтенный даже поцеловал Саше руку и очень осторожно усадил ее на стул, будто бы она была стеклянной и без его помощи могла удариться обо что-нибудь и разбиться.

– Значит, это вы! – восхищенно проговорил он, продолжая держать Сашину руку в своих. – Вы знаете, я вас примерно такой и представлял: с такими же потрясающими глазами, как у ваших фантастических персонажей.

Саша осторожно вытащила из его цепких рук свою подрагивающую ладонь, а мужчина представился:

– Иван Павлович Заграднюк. У меня художественный салон на Невском проспекте.

Саша кивнула, еще не вполне понимая, какое отношение она имеет к его салону.

– Так вот! – продолжил Заграднюк. – Я хотел бы выставить у себя ваши работы.

– Ну… выставите… – пролепетала Саша.

– Я рад, что вы не против, но… перед тем как выставить, я хотел бы их у вас купить. Как вы на это смотрите?

Саша не знала, как на это смотреть. С одной стороны, ей было радостно, что ее работы неожиданно вызвали такой интерес, с другой стороны, она не могла даже представить, сколько они могут стоить, а с третьей, ей вдруг стало ужасно жаль своих птиц. Может, не стоит с ними расставаться? Терехов почувствовал ее растерянность и вмешался:

– Иван Павлович, я представляю интересы Александры Сергеевны, и переговоры по купле-продаже мы продолжим с вами позже, тем более что далеко не все работы подлежат продаже. Сегодня важно лишь получить принципиальное согласие автора, не так ли?

– Конечно, конечно, – закивал головой Заграднюк. – Кроме того, мне хотелось бы, чтобы вы, – он показал рукой на Сашу с Владом, – обсудили вопрос и о дальнейшей поставке живописных работ в мой салон на самых выгодных для Александры Сергеевны условиях. Давайте назначим день встречи, когда мы сможем оформить все наши обязательства друг перед другом документально.

– Александра Сергеевна, – очень официально обратился к Саше Терехов, – я думаю, что трех дней нам с вами хватит, чтобы оговорить эту сделку во всех деталях. Как вы считаете?

Саша несколько раз кивнула, стараясь выглядеть как можно более собранной и решительной. После последнего ее кивка в разговор вступил парень в джинсовке. Он сунул в нос Саше какие-то корочки и представился:

– Петр Капленко, телевидение, пятый канал, программа «Персоны Петербурга». У нас готовится передача о новых питерских художниках. Уже дала согласие Мирра Филатова, кукольница… – Заметив, что Саша недоуменно пожала плечами, Капленко решил пояснить: – Ну… у нее такие большие тряпичные куклы в человеческий рост… в совершенно фантастических нарядах. Потом будут пейзажист Никитин и скульпторша Маша Рогожина. И… если, конечно, не возражаете… хотелось бы видеть на этой передаче и вас, Александра Сергеевна. У вас такое необычное искусство. Вы где учились?

Саше стало очень стыдно, что она нигде толком не училась. Она хотела так и сказать, но потом вспомнила свою учительницу Галину Петровну и устыдилась.

– Меня учила замечательная художница, мастер народных промыслов Галина Петровна Завадская, – сказала Саша. – К сожалению, Галины Петровны уже нет в живых, а то она очень порадовалась бы, что вы оценили мои работы.

– Отлично! – обрадовался Капленко. – Значит, так! – Он пошуршал в карманах джинсовки, достал пачку вдвое сложенных листов, отделил от нее несколько и протянул Саше. – Вот здесь остальные вопросы, которые мы планируем задать. Просмотрите, пожалуйста, и если найдете среди них такие, на которые не захотите отвечать, нужно оговорить это с нами заранее. Передача планируется на начало марта, поэтому я вам позвоню в конце февраля. Не возражаете?

Саша не возражала.

Из Дома культуры имени Газа Саша с Тереховым ехали опять молча. Саша была оглушена собственным успехом и по-прежнему не очень верила в реальность происходящего. Персональная выставка, художественные салоны, новые заказы, телевидение… Неужели это все происходит с ней? Все-таки это какая-то ошибка… Все в ближайшие же дни разъяснится и встанет на привычные места…

– Может быть, ты хотя бы напоишь меня чаем? – спросил Терехов, и очнувшаяся Саша обнаружила, что машина уже стоит возле ее подъезда. – Нам очень многое надо обсудить.

– Да, конечно, – кивнула она и вышла из машины.

В лифте Саша старалась не смотреть на Влада, потому что никак не могла выработать линию поведения. Конечно, весь ее сегодняшний успех подготовлен и организован им, но… Но она его ни о чем не просила! И она еще может от всего отказаться. Он сам взял тайм-аут на три дня.

Когда они уже пили чай, Терехов спросил:

– Ты будто не рада?

Саша, по своему обыкновению, пожала плечами и наконец, посмотрев в его глаза, ответила:

– Сама не знаю. Все так неожиданно… Зачем ты это сделал, Влад?

– Я сделал это для тебя. Разве непонятно?

– Но тебе-то это зачем?

Она не отрывала глаз от его лица, и Терехов не выдержал, смутился.

– Ты ведь мне так и не ответила в машине… – начал он. – Ты больше не будешь со мной работать?

– Не буду, – сказала Саша.

– Ну вот… Зря, конечно… Я так и думал, что ты откажешься. Но ведь тебе надо как-то выплескивать свои фантазии, ты же без этого не сможешь… Так почему бы не получать за работы деньги и не радовать других своим искусством? Я и подумал…

Саша встала с табуретки, скрестила руки на груди и прервала его:

– Я не о том. Нам не надо больше видеться, Влад.

– Почему? – Вскочил и он. И встал перед ней. – Мы же просто будем… как партнеры… Я помогу тебе, потому что ты в денежных делах совершенно неопытна, и этот сладкий Заграднюк в два счета обведет тебя вокруг пальца.

– Мне не вынести, Влад, если ты будешь приезжать мне на помощь, а потом уезжать… обратно… к Марьяне Валерьевне… – решилась сказать Саша.

Терехов опустил глаза и очень тихо ответил:

– Я не буду уезжать к Марьяне Валерьевне, потому что… Словом, мы не живем с ней… А ты не вини себя ни в чем, Саша. Не ты разбила нашу семью. Она сама собой разбилась… Она должна была разбиться. Не сейчас, так позже.

– Может, ты все-таки поторопился, Влад? Вы столько лет вместе прожили… – Саша говорила слова, которые, как ей казалось, обязана была говорить в этой ситуации, но Терехов в ответ только отрицательно качал головой.

– Да, прожили… Только я ума не приложу, как мы их прожили? Не любит меня Марьяна. Когда я в тот раз из «Бойцового петуха» вернулся домой, она вроде бы страшно обрадовалась. Действительно ни о чем не спрашивала, в душу не лезла. Изо всех сил пыжилась изобразить любовь, прямо из кожи вон лезла. Я выдержал этот кошмар только неделю. Вижу же – не любит… не может… не умеет… Комедия все! Фарс! Водевиль! И дело вовсе не в вашем заме. Она меня никогда не любила. И ведь я знал это, но почему-то женился, почему-то столько лет жил с ней вместе и даже считал, что с личной жизнью у меня все в порядке.

– Ты, наверное, сам любил ее, Влад, – прошептала Саша, хотя ей очень не хотелось, чтобы это было именно так.

– Самое ужасное как раз в том и состоит, что я ее тоже не любил… никогда… Влюблен, конечно, был, не без того… Но не любил. Любовь и влюбленность – разные вещи. Это я сейчас особенно хорошо понимаю. И никак в толк не возьму, зачем мы поженились? Вроде как на спор, кто кого победит, чья сила пересилит… А когда поняли, что силы равны, успокоились, кольца друг другу надели и детьми обзавелись, как все нормальные люди. И при этом считали себя счастливой семьей! Ты можешь это представить?

Саша не хотела все это представлять. Она спросила:

– И как же дети?

– Дети? Детям хуже всего… Но мы уже как-то устроились. В следующий выходной пойдем с Ванькой в цирк. Я уже и билеты взял…..

Саша молчала, не понимая, радоваться ли ей тому, что она услышала от Терехова, или огорчаться. Слишком многое навалилось на нее разом.

– Ну что ты молчишь, Саша? – не выдержал Влад. – Мне нет жизни без тебя! Неужели ты не чувствуешь этого? Я же объяснил тебе все. Ты для меня… такой подарок… Чтобы в сорок лет с хвостом наконец узнать, что такое любовь… Ведь не каждому выпадает такое счастье… Саша! Ну ты хоть понимаешь, что я тебе говорю? Неужели ты меня прогонишь?

– Но ведь ты сам ушел… Я хотела сказать тебе, что наш новый зам…

– Послушай меня, Саша! Мне плевать на вашего зама и вообще на всех твоих прошлых мужиков. Я это уже давно понял. И если даже за тот месяц, что мы с тобой не виделись, у тебя появилось тысяча штук поклонников, даже если сейчас какой-нибудь у тебя в шкафу сидит или прячется в Сережиной комнате – не имеет значения! Я готов со всеми ними биться, сражаться и… победить! Я люблю тебя! И я верил, что ты меня тоже любишь… Ты же говорила… Да я это чувствовал, черт возьми! Неужели у тебя все прошло? Ну не молчи, Саша!

Саша боялась поверить в то, что слышала от Терехова. Не слишком ли много радости приготовил для нее сегодняшний день? Или радость всего одна – Влад? Это он устроил ей выставку, его стараниями ее приглашают на телевидение. Это он сейчас говорит ей о любви… Разве можно мечтать о чем-нибудь большем?

Она не выдержала навалившегося на нее счастья, как люди не выдерживают горя. У нее затряслись плечи, она закрыла лицо руками и заплакала горько и безутешно. Терехов подбежал к ней, прижал к себе и зашептал в ухо:

– Сашка, Сашка, любимая моя… ну, прости, что я усомнился в тебе, что напридумывал себе всякой ерунды, накрутил… Ты же меня любишь, я знаю… – Он приподнял за подбородок ее мокрое лицо и попросил: – Ну скажи же мне, что я прав! Ты ведь любишь меня, Сашенька! Скажи мне это!

Говорить она не могла. Могла только кивать. Влад целовал ее мокрое лицо до тех пор, пока она наконец не успокоилась.

– Я люблю тебя… конечно же, я тебя люблю… – всхлипнула она и опять поперхнулась слезами. Смешно откашлялась и добавила: – Только твой подарок разбился. Шар со снегом… Пополам… Я была уверена, что это дурной знак. Я тебе говорила, но ты тогда меня не понял.

– Знаешь, мы сейчас занимаемся рестораном, – невпопад, как показалось Саше, ответил Влад. – Помнишь, я говорил тебе, что собираюсь оформить его в японском стиле?

– Помню. Только какое отношение это имеет…

– Самое прямое, – улыбнулся Влад, поцеловал ее в губы и, с трудом оторвавшись от них, продолжил: – Знаешь, что главное в японском интерьере?

– Что?

– Незавершенность. Помещение надо оформить так, чтобы каждому хотелось что-нибудь в него добавить, хотя добавлять нельзя.

– Почему?

– Потому что по японской философии в завершении есть смерть.

– Ничего не понимаю, Влад… Какое отношение это имеет к нам с тобой? – продолжала удивляться Саша.

– Я же сказал, что самое прямое. Есть ли что-нибудь завершеннее шара? Разве можно что-нибудь добавить к шару, если иметь в виду форму?

– Пожалуй, что к форме нельзя… – задумалась она.

– Вот он и разбился. Наши с тобой отношения не завершены, Сашенька. Наши чувства бессмертны… по крайней мере так кажется сегодня. У нас все еще впереди. Помнишь, ты обещала выйти за меня замуж?

– Помню.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он и замер, ожидая ответа.

– Я умру, если не выйду за тебя замуж, – ответила она и прижалась к его груди.