ЖАННА ДЕ КЛИССОН. ПИРАТ ЛЮБВИ

Сидя на каменной скамье, сложенной в углублении одного из высоких узких окон, Жанна де Клиссон наблюдала за большим отрядом воинов, собравшихся во дворе замка. Лошади в нетерпении били копытом, высекая искры из булыжников, которыми был мощен двор, танцевали под разноцветными попонами. Стук копыт и звучные голоса воинов и сеньоров, переговаривавшихся друг с другом, сливались в веселый гомон. На верхушках копий развевались шелковые вымпела, солнце сияло в начищенных доспехах. Чувствовалось, что всем этим людям не терпится пуститься в путь, в Париж, где при дворе короля Филиппа VI их ждали бесчисленные турниры и празднества. Но как ни старалась Жанна де Клиссон, ей не удавалось проникнуться этим всеобщим весельем.

Ее семилетний сын Оливье, прижавшийся к материнским коленям вместе со своим трехлетним братом, заметив это, сказал с мягким упреком:

– Матушка, вы так грустны!.. Еще грустнее, чем когда наш отец уходил на войну. Но сейчас ведь все едут ко двору, посмотреть праздник… Смотрите, как всем весело!

Он был прав. Жанна постаралась улыбнуться ребенку и заглушить тревогу, сжимавшую сердце. Если хорошенько подумать, тревога была безусловно напрасной. Сейчас был июнь 1343 года, вот уже несколько месяцев, как было подписано перемирие в Малетруа между Монфорами и Шарлем де Блуа. Эта война, разделившая надвое Бретань, одна часть которой отошла Франции, а другая Англии, спустя два года после смерти герцога Иоанна III, не оставившего детей, положила начало необъяснимой вражде между его племянницей Жанной де Пантьевр, супругой Шарля де Блуа, и его сводным братом Жаном де Монфором. Клиссоны, как и остальные свободолюбивые бретонцы, приняли сторону Монфора, но эта любовь к свободе заставила их также протянуть руку англичанам. Конечно, они пошли на это скрепя сердце, понуждаемые необходимостью получить в помощь войска и деньги…

За год до этого герцог Нормандский, сын короля Филиппа[4] захватил Нант и взял в плен Жана де Монфора. Тогда стороны решились на перемирие, и король, большой любитель празднеств и турниров, созвал в Париж всех сеньоров королевства, даже из Бретани. Оливье де Клиссон решил отправиться туда в сопровождении нескольких друзей. Он обожал турниры и не мог отказать себе в этом развлечении. Жанна, несмотря на печаль от разлуки с мужем, не очень противилась его желанию. Она слишком любила его, чтобы хоть в чем-то препятствовать ему.

Но при взгляде на серебряный вымпел супруга с выбитым на нем пурпурным львом, блестевшим на солнце в руках оруженосца, она едва сдержала слезы. Несколько минут тому назад Оливье страстно расцеловал ее, крепко стиснув в объятиях. Сталь доспехов причинила ей боль, вырвав из ее губ короткий стон. Муж рассмеялся, блеснув белоснежными зубами, видя ее печаль.

– Я соберу в охапку все лавры, мое сердечко, и брошу их к вашим ногам! Пусть все у короля знают, чего стоят бретонцы!..

Она вернула его поцелуи, борясь с желанием броситься ему на шею, умолить остаться, не бросать ее одну. Но он уже прощался с Оливье, старшим сыном, потом с маленьким Жаном… И вот он ушел. До Жанны донесся затихающий звон шпор по каменным ступеням башни.

Преодолевая грусть, молодая женщина заставила себя улыбнуться. Ее муж появился во дворе, встреченный радостными криками своих спутников. Она увидела, как он прыгнул в седло, послав ей последний воздушный поцелуй, на солнце ярко блеснуло золотое обручальное кольцо на безымянном пальце. Каким он показался ей молодым, веселым, жизнерадостным!.. Жанна помахала в ответ белым шарфом, а дети с риском свалиться высунулись из каменной рамы окна. Отряд пустился в дорогу. Впереди ехал Оливье рядом со своим другом Малетруа. Подъемный мост застонал под тяжестью коней и всадников, и вот уже высокая стрельчатая арка двери проглотила их одного за другим. Во дворе остались несколько солдат охраны, торопливо опускавшие зубчатую решетку и поднимавшие мост.

Только тогда Жанна перестала сдерживать слезы. Стараясь только не разрыдаться, она отпустила детей поиграть во дворе. Ей необходимо было остаться одной, чтобы помолиться и попытаться тем самым снять с души страшную тяжесть. Вокруг нее сиял чудесный летний день. Внизу спокойно раскинулась долина Севра. По берегам реки уступами карабкались вверх дома с островерхими крышами маленького городка Клиссон, отражавшиеся в светлых водах, окаймленных серебристыми ивами. Но в душе владелицы замка сгущалась тревожная тьма. Ей казалось, что каждый шаг коня, уносящего Оливье, жестокой болью отзывается в ее сердце… Тяжкое предчувствие ее не обмануло! Приглашение Филиппа VI оказалось полным предательством. Едва приехав в Париж, Оливье де Клиссон с друзьями оказался схваченным и брошенным в темницу замка Шатле. Вначале приглашение короля было искренним и не преследовало никаких тайных целей. Но пока съезжались гости, он получил доказательство сговора Клиссона с королем английским Эдуардом III. Это доказательство представил граф Солсбери, обманутый супруг, отомстивший таким образом королю Эдуарду.[5]

Судьба несчастного Клиссона была решена очень быстро. 2 августа его проволокли привязанного к деревянным саням до рынка, где на затянутом черной тканью эшафоте ему отрубили голову. Затем обезглавленное тело было повешено за руки на виселице в Монфоконе. Голову же по приказу короля отправили в Нант и прибили над городскими воротами. Шестнадцать его спутников, среди которых были отец и сын Малетруа, в последующие дни разделили судьбу Оливье.


Гроза разразилась над Нантом. Потоки дождя заливали узкие улочки города, превращая дороги в непролазную грязь, проникая сквозь одежду. И даже крыши домов. Но Жанна де Клиссон не чувствовала хлеставших ее струй. Пряди волос и вуаль прилипли к лицу. Дождь смешивался с потоком слез, струившихся по лицу. Казалось, поток этот не иссякнет никогда. Она неподвижно и прямо стояла, утопая в грязи у городских ворот, крепко прижимая к себе сыновей, укрытых промокшим насквозь плащом.

Ее взгляд был прикован к страшному предмету, прибитому над воротами. Это была отрубленная голова с пустыми глазницами, бледная, уже тронутая тлением. В потоках дождя блестели прилипшие ко лбу пряди черных волос. Губы были растянуты в страшной гримасе, открывая когда-то белые, а теперь пожелтевшие зубы. Диким взором вперилась Жанна в то, что когда-то было человеком, которого она любила больше всего на свете. Эта голова покоилась у нее на груди, она целовала и ласкала это лицо, которое теперь, лишенное благопристойного мрака могилы, превращалось в ничто, разлагаясь на глазах равнодушных зевак. Гроза загнала в расселины стены ворон, которых она недавно видела, но они скоро вернутся… Обязательно вернутся…

Она медленно развела руки, поднимая плащ, и показала детям страшные останки.

– Смотрите! Смотрите и запомните навсегда! Вот что сотворило гнусное предательство короля Франции с вашим отцом! Вы, его сыновья, вы сейчас поклянетесь здесь вместе со мной не знать ни сна ни отдыха, пока отец ваш не будет отомщен…

Слова с трудом срывались с ее дрожащих губ, и дети испуганно смотрели то на голову, в которой они никак не могли узнать отца, то на эту окаменевшую бледную женщину, что была их матерью. Маленький Жан дрожал от страха, но Оливье поднял вверх уже твердую руку:

– Клянусь, матушка!

– Я… Я тоже! – подхватил младший.

Тогда Жанна в свою очередь произнесла слова клятвы:

– Перед Господом нашим, который слышит меня в эту минуту, я, Жанна де Бельвиль, графиня де Клиссон, клянусь пролить за одну эту голову столько крови, что земля откажется ее принимать и возопит к небесам. Клянусь, что память о моей мести будет жить вечно…

Клянусь тебе, Оливье, что за твою жизнь будет заплачено сотнями трупов, или я сама сложу свою голову!

Произнеся это, она повернулась к нескольким сопровождавшим ее воинам, ожидавшим в некотором отдалении с лошадьми наготове. Ее взгляд нашел начальника стражи.

– Теперь по коням!.. Я должна отомстить, как никто и никогда еще не мстил…

Пустив лошадей в галоп, маленький отряд поскакал прочь от Нанта.


Жанна вернулась в Клиссон лишь для того, чтобы подсчитать свои силы и забрать все ценное, что только можно унести с собой. Ей было известно, что по приговору, вынесенному ее мужу, его владения должны быть конфискованы и скоро герцог Нормандский явится сюда в качестве законного владельца. Но к этому она была готова. Вместо того, чтобы ждать, когда замок, построенный старым Оливье по примеру крепостей, увиденных им в святой земле, будет осажден, она решила нанести упреждающий удар. За отобранный замок она захватит десять, двадцать крепостей, она будет разрушать, жечь, грабить, убивать безжалостно и беспощадно…

С несколькими помощниками она решила напасть на ближайший замок Монтегю. Она явилась туда вечером и попросилась на ночлег, объяснив, что заблудилась, возвращаясь с охоты… Ей был предоставлен ночлег и оказан прием, достойный дамы, носящей столь славное имя и к тому же живущей по соседству. Но обитатели Монтегю принадлежали партии Блуа, следовательно поддерживали короля Франции. Ночью люди Жанны вышли из своих спален во главе со своей госпожой. В темноте замелькали кинжалы, кому вонзаясь в грудь, кому перерезая горло. Через несколько минут на каменных плитах в покоях замка валялось тридцать окровавленных трупов людей, которые, не успев проснуться, отправились на тот свет. Все тридцать несчастных, среди которых были женщины и дети, были принесены в жертву памяти Оливье де Клиссона.

На заре новая хозяйка замка Жанна, бледная и решительная, спокойно вытерла подолом платья кровь с кинжала. Она без содрогания взирала на дело рук своих. Ее сердце умерло, а это были всего лишь первые жертвы…


Ничто, однако, до пережитой ею ужасной трагедии не предсказывало, что Жанне де Бельвиль суждено сыграть такую страшную роль… Ей было двадцать пять лет, ее изумительная красота ставила ее в ряд «самых прекрасных дам своего времени, воспитанной и благонравной», как свидетельствуют старые летописи. Ее длинные волосы цвета воронова крыла оттеняли великолепную, молочной белизны кожу и глаза цвета морской волны. Она была безупречно сложена, а руки ее изяществом и мягкостью превосходили руки королевы… И эти руки забросили вышивание и взялись за рукоять меча и топора.

А все потому, что у нее отняли и убили человека, который был ей дороже всех на свете, дороже себя самой, ее детей, даже самого господа Бога! Земля еще не знала более огромной и цельной любви, чем эта!.. И вот эта любовь подло, предательски убита! Значит и она тоже будет убивать, не разбирая средств…

С тех пор в сопровождении горстки преданных ей людей, к которым мало-помалу присоединялись другие бунтари из дворян, которым не терпелось сразиться за Монфоров, она прочесывала окрестности, захватывала замки, нападала на деревни. Она всегда скакала во главе своего отряда с разметавшейся по доспехам черной гривой волос, грабила, убивала, жгла, никогда не ведая жалости, слепо повинуясь голосу ярости и мести, ежедневно окропляя свой меч кровью всех этих несчастных, чьей единственной виной она считала то, что они были живы.


Тем временем в Бретани другая Жанна вернулась к борьбе. Она звалась Жанной Фландрской, графиней де Монфор и была замужем за претендентом на престол, которого Иоанн Нормандский держал узником в Нанте, в укрепленной башне. Запершись в Энбоне, она отражала атаки сторонников Шарля де Блуа, лучше любого мужчины вела войну по всей Бретани. Ее прозвали Пламенной Жанной…

От нее-то и получила грозная графиня де Клиссон помощь, поддержку, доброе слово и дружбу. В течение многих месяцев две женщины сражались, превосходя храбростью мужчин, время от времени встречаясь, одна, чтобы оплакать свою невосполнимую утрату, другая, чтобы поделиться своими страхами перед подобной участью, которая могла постичь нантского узника.

Однако молва о подвигах Жанны и волна ужаса, который она сеяла в своем краю, достигли Парижа и вызвали беспокойство у короля. В декабре 1343 года парламент Парижа приказал ей предстать перед ним, в случае неповиновения ее грозили захватить с помощью оружия и силой привезти в Париж, где она предстанет перед судом.

Жанна и не думала сдаваться… Но она понимала, что смешно было рассчитывать, что с ее силами можно противостоять королевской армии. Тогда она принялась размышлять…


Имущество Клиссонов было взято под контроль короля, но достояние Жанны, полученное ею в приданое от Бельвилей, принадлежало пока ей… по крайней мере пока парламент его не конфискует. Она решила не дожидаться такого развития событий, заложила земли, продала утварь и драгоценности и, собрав значительную сумму золотом, отправилась в Энбон в сопровождении своих людей, которыми командовал Робер де Вале, и обоих сыновей, повсюду следовавших за ней.

Там она купила корабль и распрощалась с Пламенной Жанной.

– Я отправляюсь к английскому королю с просьбой дать мне корабли, – сказала она. – Не хочу больше сражаться на суше, где войска Филиппа Французского скоро меня схватят. Буду воевать на море… Горе тем, кто попадется мне в руки…

Сказано, сделано. Покинув Бретань на приобретенном ею корабле, Жанна явилась в Англию. Первого декабря парижский парламент принял решение об ее изгнании, но ей уже было все равно.

Король Эдуард III благожелательно отнесся к этой храброй женщине, чья слава летела впереди нее. Ее называли Клиссонской Львицей, намекая одновременно на ее неукротимый нрав и хищника, украшавшего ее фамильный герб.

– Я дам вам три судна, мадам, – сказал ей король. – Но оснастить и вооружить их вы должны сами. Это все, что я могу, поскольку мне самому очень нужны корабли, чтобы я мог отдавать их в женские руки.

– Это все, чего я желала. Об остальном позабочусь сама.

С помощью верного Робера, который, будучи безумно влюбленным в нее, повсюду следовал за ней тенью, она взялась за дело. Получив в Дувре три корабля, переданных ей Лигой пяти портов, она наняла экипаж, лично отбирая каждого матроса, накупила провизии, оружия и однажды утром пустилась в плавание с двумя детьми, находившимися с ней на флагманском корабле.

Когда у нее над головой запел ветер, туго надувая паруса, и ее взгляду открылись серо-зеленые волны Ла-Манша, Жанна де Клиссон впервые за долгие месяцы испытала пьянящую радость свободы. Она была теперь хищной птицей, парящей высоко в небе и безжалостно преследующей свою добычу. А эту добычу море предоставит ей в избытке. Теперь она будет дюжинами отправлять к подножию трона Всевышнего души своих жертв, чтобы отомстить за подлое убийство любимого!

У мачты, грустно вздыхая, смотрел на Жанну Робер де Вале. Она стояла на носу, замкнувшись в своем гордом одиночестве, вся во власти своих дум. Никогда еще, до этой минуты, когда они вместе уходили навстречу опасностям, она не казалась ему такой далекой и такой недостижимой.

От Испании до Северного моря три корабля Клиссонской Львицы сеяли ужас и смерть вдоль всего побережья Франции. Появляясь внезапно из тумана или ночной тьмы, она нападала подобно хищной птице в черном оперении и окровавленными когтями, на тяжелые торговые суда и на королевские корабли под флагом с лилиями, на одинокие деревушки, разбросанные по побережью, на замки и аббатства, укрывшиеся среди скал. Богатства, захваченные на кораблях, прятались в трюмах и шли на содержание трех пиратских экипажей, замки она сжигала, деревни сравнивала с землей. Ни разу еще она никого не пощадила. Она всегда была впереди, круша вокруг себя все, орудуя мечом с ловкостью и силой настоящего рыцаря, стараясь заглушить воплями и страданиями своих жертв неумолчный стон своего раненого сердца. Убийство стало единственным смыслом ее жизни.

Рядом с ней сыновья учились молчанию, ненависти, привыкали к виду крови и смерти. У старшего, Оливье, уже был взгляд молодого ястреба, точная копия материнского. Он питал чувство страстного восхищения перед этой непокорной женщиной, для которой месть не была пустым звуком.

Для своих людей она была загадкой. На двух других кораблях сначала на ее счет шушукались и многозначительно подмигивали… Юный Робер, пожиравший ее глазами, не иначе как был ее любовником. Оба в каюте этой странной адмиральши должно быть приятно проводили время ночами!

Эти сплетни достигли в конце концов слуха Жанны. Она ничего не сказала. Но в тот же вечер сплетники болтались на реях, вокруг с гомоном носились чайки.

В своих налетах она оказывала предпочтение берегам Нормандии, которые она опустошала с особым наслаждением. Может быть, потому, что принц Жан, этот королевский сынок, захвативший Нант и прибивший голову Оливье на его воротах, носил титул герцога Нормандского. Не раз и не два страшная гостья появлялась на полуострове Котантен и на приморских низинах Ожа, оставляя после себя горы трупов.

Однажды вечером, когда вернувшись на корабль после налета на замок близ Фекана, обессиленная, в одежде, покрытой кровью, она вошла в свою каюту, где жила с младшим сыном, и рухнула на кушетку, она с удивлением обнаружила, что Робер вошел следом. Он стоял согнувшись в проеме низенькой двери и смотрел на нее с выражением глубокой печали.

– Чего тебе? – бросила она, все еще тяжело дыша. Он ответил не сразу, грустно покачав головой:

– Сколько вы еще собираетесь вести эту безумную жизнь? До каких пор вы будете продолжать эту ужасную битву, эту беспрерывную резню? Даже я, мужчина, для которого война дело привычное, даже я устал… даже мне все это опротивело.

– Что за странные речи для воина? Так будет, покуда я жива, Робер. Ибо сколько бы я не убила французов, их трупов всегда будет мало, чтобы отомстить за моего милого мужа, так подло убитого!

– А вы уверены, вполне уверены в глубине души, что он одобрил бы вас? Говоря по совести, я так не думаю. Пусть бы вы уничтожали только мужчин, крепких и способных защищаться. Но мессир Оливье был слишком храбрым и доблестным рыцарем, чтобы убивать женщин, детей, стариков… как это делаете вы. Ну уж нет. Конечно же он не одобрил бы вас!

– Гибель женщин, детей, стариков причиняет страдания тем мужчинам, которых не настигла моя месть. Так я все-таки добираюсь до них!

Робер подошел к ней, опустился на колени у ее кушетки и ласково взял ее руку в свою, которая была вдвое больше.

– Кто бы мог поверить, что такая маленькая и нежная ручка умеет так управляться с мечом… что сердце, спрятанное в этой прекрасной оболочке, окажется таким жестоким и безжалостным! Мадам, неужели вам никогда не жаль всех этих невинных? Может быть, довольно жертв? Не пора ли отдохнуть? Подумайте о ваших сыновьях…

Жанна поспешно выдернула руку, пожав плечами:

– Мои сыновья, как я, поклялись перед головой их отца мстить за его смерть. Оливье уже полюбил битвы и кровь.

– Но маленький Жан страдает. Он слишком мал, чтобы видеть весь этот кошмар, всю эту бойню.

Жанна перевела взгляд на ребенка, уснувшего в своем уголке на стопке матрацев, служившей ему постелью. Ему было удобно и тепло, но сон его был беспокоен. Лицо его покрывала бледность, вокруг глаз легли синеватые тени. Голос Робера смягчился.

– Четыре года!.. Подумайте, мадам. Это такой нежный возраст, ужасы вашей жизни не для него. Посмотрите, как истаяло его маленькое тельце. Хотя бы ради него остановитесь, пока не поздно!

Жанна тихо положила легкую руку на лоб младшего сына. Казалось, она на мгновение забылась. Робер подумал, что одержал победу. Может быть наконец ему удалось тронуть ее сердце. Может быть она и впрямь устала… Она была богата. Трюмы кораблей ломились от золота и другой добычи. Неужели она не могла уйти на покой, поселиться где-нибудь в Англии или Бретани, жить там, как обычная женщина? Самому же молодому человеку хотелось вернуться к привычной жизни солдата. Он устал от моря, устал от разбоя, и незачем было скрывать от себя правду, называя их жизнь другим именем. Он чувствовал себя потерянным среди пиратов, которых Жанна набрала себе в команду и которые скорее походили на разбойников, нежели на настоящих солдат. Робер решительно не чувствовал в себе призвания к пиратству!..

Но Жанна де Клиссон, усталым и вместе с тем решительным жестом отбросив со лба влажные волосы, повернулась к молодому человеку:

– Я не могу остановиться, Робер. Даже если бы захотела. Что-то толкает меня вперед, только вперед, все дальше и дальше. Кровь – коварный напиток, тот, кого она опьяняет, становится ее рабом… Я больше не в силах остановиться.

– Берегитесь, мадам! Неужели вы не боитесь, что однажды терпение Господа иссякнет и он обрушит на вас свой гнев?

– Господь? – Она посмотрела на юношу с искренним удивлением, заставившим его содрогнуться. – Я давно уже не знаю, есть ли на небесах хоть кто-то, кто смотрит за нами…

– Есть, не сомневайтесь, мадам! И однажды он вспомнит о вас…

– За что же? Я была невинна, никому не причинила зла, а он отнял у меня самое дорогое. Его Христианнейшее величество, помазанник божий, его наместник на земле отнял жизнь у моего мужа… Я ничего не должна Богу…


Но небо все же вспомнило об ужасной вдове, а вместе с ним и король Филипп. Вот уже более года бороздила моря Жанна де Клиссон. Уже был потерян счет ее жертвам и налетам. Она погубила несколько кораблей королевского флота; чтобы возместить потерю, королю пришлось заказать новые суда на верфи в Руане. Сколько раз в погоню за маленькой флотилией пускались корабли, но каждый раз Жанне удавалось скрыться от превосходящих сил противника. Она как уж проскальзывала сквозь ячейки расставленных ей сетей. Король решил, что пора положить этому конец. Целый флот, состоящий из девяти боевых кораблей, был послан против пиратки-графини. Однажды мартовским вечером 1345 года ввиду острова Гернси Жанна заметила паруса и украшенные цветком лилии стяги королевского флота.

Она пыталась уйти, но ее корабли, тяжело груженые добычей, двигались слишком медленно. Их ход также сдерживали налипшие на днище ракушки и водоросли. Надо было принимать неравный бой…

Поверх голов моряков, столпившихся у борта и смотревших, как вырастают, приближаясь к ним, силуэты королевских судов, она встретилась взглядом с Робером.

– На этот раз, – спокойно проговорила она, – я думаю, нам не уйти. Пришел наш конец!

– Нам остается одно: достойно умереть, – произнес у нее за спиной мальчишеский голос. Обернувшись, Жанна увидела старшего сына. Маленькая рука крепко сжимала кинжал, и весь его вид свидетельствовал о твердой решимости дорого отдать свою жизнь. Странно, но при виде этой детской храбрости Жанна едва не потеряла свою. Впервые за все время она поняла, в какую страшную авантюру она вовлекла сыновей, совсем еще несмышленых. Робер увидел, как в ее зеленых глазах блеснули слезы, первые за эти долгие месяцы. Его тяжелая рука легла на плечо молодой женщины и ободряюще сдавила его.

– Сейчас не время поддаваться слабости, мадам. У вас нет выбора!

Завязался отчаянный бой.


Однако Жанне не суждено было погибнуть. Быстро приближалась ночь. Вскоре она совсем скрыла от глаз это зыбкое поле брани, где смерть собирала свою страшную дань. Жанна уже потеряла два своих корабля, они пошли ко дну. Но флагман еще крепко держался на плаву. Горшки с огнем давали слишком мало света, чтобы можно было продолжать бой. Окружив пиратский корабль, королевский флот решил дождаться утра, чтобы броситься на свою добычу. Тогда Робер забрал бразды правления в свои руки.

– Сегодня же вы должны попытаться бежать, – сказал он Жанне. – Садитесь в шлюпку с детьми и двумя верными людьми и постарайтесь проскользнуть между королевскими кораблями. Я останусь.

– Никогда! Мы сражались вместе, вместе и умрем! Что для меня жизнь? – гневно воскликнула молодая женщина.

– Возможно, жизнь ничего не значит для вас. Но ваши сыновья? Если они погибнут, что останется от рода Клиссонов, от этого славного имени? Вы не имеете права приносить в жертву плоть от плоти вашего супруга. Уходите скорее… и постарайтесь выжить!

Жанна могла бы и дальше противиться этому решению, но слова молодого дворянина как стрелы вонзались ей в сердце. Ее сыновья! Робер был прав, она должна была попытаться выжить ради них. Род Клиссонов не должен угаснуть. Сейчас впервые Жанна поняла, как далеко зашло ее безумие. Но у нее больше не было времени ни на размышления, ни на раскаяние. Робер уже спустил на воду тяжелую шлюпку и назначил двух человек, которые занялись погрузкой некоторого количества воды и съестных припасов. Потом он обернулся к Жанне, успевшей сходить в каюту за маленьким Жаном. Она держала мальчика на руках, тепло закутанного в одеяло, так как уже второй день его лихорадило, а ночь была холодной.

– Все готово, – шепнул он. – Уезжайте, мадам… Да хранит вас Бог.

При мысли о том, что она сейчас навсегда потеряет своего верного друга, у Жанны печально сжалось сердце. Она вцепилась в его руку.

– Пойдемте с нами… Не оставляйте меня одну!

– Для всех не хватит места. Я должен остаться с командой. Мы постараемся спастись, как сумеем. Прощайте, Жанна!

Он впервые назвал ее по имени и по тому, как он это сделал, она поняла, сколько любви скрывало это благородное сердце. Изо дня в день он слепо следовал за ней, не жалуясь и ничего не требуя взамен. Он никогда и ничем не обнаружил своей любви… Жанна поняла тогда, что не только она была способна на величайшие жертвы во имя любви.

Поднявшись на цыпочки, она быстро коснулась пересохшими губами губ молодого человека.

– Прощайте, Робер!.. Храни вас Господь!..


Шесть ужасных дней, полных смертельных опасностей, шлюпка блуждала, качаясь на серых волнах Ла-Манша. Им удалось проскользнуть незамеченными меж высоких бортов вражеских кораблей лишь благодаря ловкости двух моряков, да еще тому, что весла были обернуты тряпками. Но потом они оказались одни в бескрайнем морском просторе.

Наступил день. Шлюпка качалась на морской зыби. Вокруг – только белые барашки волн, ни земли, ни корабля, насколько хватало глаз… Они не знали, где находятся, у них не было ни карты, ни компаса, никакой возможности сориентироваться, разве что по солнцу.

Было очень холодно, иногда волны, захлестывая маленькое, но прочное суденышко, заливая беглецов. В отчаянии прижимая к себе сынишку, Жанна чувствовала, как его маленькое тельце сотрясает дрожь. Жизнь потихоньку уходила из него, и мать в тоске ломала голову, как спасти его. Оливье тоже сидел бледный и дрожащий от холода рядом с матерью на дне шлюпки. Но на его лице застыла яростная решимость выжить вопреки всем и вся! В свои девять лет он обладал невероятной стойкостью и жизненной силой. Младший же быстро угасал.

На третий день маленький Жан умер на руках матери.


На утро седьмого дня шлюпка причалила к бретонскому берегу, принадлежавшему англичанам, где-то в Корнуайе. Рыбаки, возвращавшиеся домой, увидели как на берег вышла темноволосая очень бледная женщина необыкновенной красоты с глазами цвета морской волны. Она вымокла до нитки, будто вышла прямо из морских глубин. Руки безвольно повисли вдоль тела, казалось у нее совсем не было сил. Пусты были ее руки, пусты глаза, по провалившимся щекам со следами морской соли струились слезы… Никто на берегу не догадывался, что ей пришлось отдать волнам тело своего маленького сына и что в сердце своем она несла глубокую рану, в которую ушли наконец из сердца ненависть и горькая жажда мести. В страшной гибели ребенка, покинувшего ее среди стужи, тьмы и волнующегося моря, Жанна увидела божью десницу, безжалостно поразившую ту, что сама не знала жалости.

За этой похожей на привидение женщиной тащились, еле передвигая ноги, измученный мальчик и двое совершенно обессиленных мужчин. В одной из хижин их отогрели и накормили. Мало-помалу кровь начинала живее струиться в жилах. Лица несчастных порозовели.

– Матушка, – спросил Оливье, – что же мы будем теперь делать, ведь у нас больше ничего нет?


Жизнь сама дала ответ на этот вопрос, постепенно опять вступив в свои права. Жанна была проклята французами, но в Англии ее считали настоящей героиней. Она была принята при дворе короля Эдуарда. Там она и прожила до самой смерти, впрочем еще очень и очень далекой.

Постепенно мучительные и ужасные воспоминания стерлись в памяти, а раскаяние ее никогда и не посещало. Пришло время, когда она вспомнила, что она красива, еще молода. Она с изумлением обнаружила в себе способность любить. Полюбив Готье де Бентли, Жанна вышла за него замуж и прожила с ним в мире и спокойствии до глубокой старости, забыв о морях, смертях и убийствах.

Но уцелевшему в страшных испытаниях ее старшему сыну не пришлось остаться в Англии. Достигнув возраста, когда мог носить меч, Оливье вернулся сражаться в Бретань, рассорился с Монфорами и повстречал смелого товарища, который сумел подчинить его себе и указать ему верную дорогу служения долгу. Этого человека звали Бертран ди Геклен, он знал лишь одного короля – короля Франции, и ненавидел англичан. Рядом с ним Оливье снова стал французом.

Верному слуге короля Карла V, сыну безжалостной графини-пиратки было суждено унаследовать пост своего друга и нести доблестно, с честью самое высокое звание в королевстве, дававшее ему преимущество перед принцами крови и похоронившее во тьме времен память о слепой ненависти отчаявшейся женщины. Оливье де Клиссон вошел в историю как коннетабль Франции…

Загрузка...