Исполнение желаний

Глава 2

На следующее утро они наконец начали заниматься языком. Во-первых, были усвоены вежливые формы обращения с использованием выражений из учебника, потом произведен грамматический разбор текста, и в конце урока каждый по очереди прочитал по страничке из современного английского романа. Последнее весьма заинтересовало Инез: раньше она читала английскую классику исключительно в переводе на португальский язык.

Николас приехал в половине двенадцатого. В светло-сером легком костюме, улыбающийся, он казался гораздо моложе своих лет.

На Инез были элегантное розовое платье и шляпка кремового цвета, а Клэр после не очень долгих размышлений решила одеться в бледно-голубого цвета полотняное платье с белым воротником и рукавами до локтя. Она чувствовала себя приподнято радостной и полной неизъяснимо странного чувства.

Как только автомобиль понесся по дороге, Клэр попыталась не обращать внимания на то, как пульсирует кровь у нее в венах. Николас сидел за рулем, а Клэр сзади него. Ей трудно было объяснить, выбрала ли Инез себе место специально, однако всякий раз, когда водитель оглядывался назад, его взгляд неизменно скользил по спокойной красоте Инез.

Николас свернул на покрытую плиткой въездную аллею и медленно подъехал к необыкновенно изящному и величественному сооружению, подобных которому Клэр не доводилось видеть. Чтобы войти во двор, который простирался по всей ширине здания и окаймлял его по обеим сторонам, нужно было подняться по каменным ступеням, покрытым мозаикой, напоминавшей персидский ковер. На фасаде дворца, покрытом мраморными плитами теплых тонов, было два ряда из двадцати готических окон со встроенными металлическими балконами. Над огромными двойными мощными дверями в каменном обрамлении был сооружен геральдический щит рода Кастро.

Не успели они пересечь двор, как обе двери распахнулись наружу и на пороге появился Мануэль со склоненной в царственном приветствии головой. Его волосы сверкали в солнечном сиянии, как черный агат. Клэр едва перевела дыхание.

— Добрый день, Инез… Мисс Уиндхем. С тобой мы уже виделись, Николас, но это истинное удовольствие видеть тебя снова в таком очаровательном окружении.

Как бы невзначай он оказался между двумя девушками, легко подхватил их под руки, улыбаясь обеим сверху вниз, и повел вверх по лестнице в холл с высокими перекрытиями.

«Это самый настоящий замок», — восторгалась про себя Клэр, с восхищением и благоговением осматривая легкие ажурные колонны, поддерживавшие высокий, украшенный орнаментом потолок, и ощущая, как ее туфли утопают в мягких ворсистых коврах, расстеленных по изразцам пола. Она была гостем в настоящем замке!

Слуга открыл перед ними высокую дверь под аркой, и Мануэль провел их в небольшой зал, часть окон которого выходила во двор, а через два других окна можно было видеть сад и украшенный орнаментом бассейн. Резная мебель была золотистого и белого цвета, поверх гобеленов на креслах и стульях были чехлы из ткани розового и зеленого цветов. На столе, расположенном между двумя окнами, лежал продолговатый серебряный поднос, на котором стояли графины разных размеров и ряды хрустальных стаканов.

С изысканной легкостью Мануэль усадил своих гостей в полукруг перед открытым окном и собственноручно стал предлагать и разливать им напитки. Безукоризненно белый костюм и загорелое лицо, блеск его зубов, когда он улыбался, были своеобразным сочетанием контрастов, которые большинство из женщин, как трезво отметила про себя Клэр, нашли бы обезоруживающими.

Разговор был рутинно светским, главным образом ограничивающимся любезными приветствиями. Но вот Мануэль устремил свой взгляд на Клэр, сидевшую рядом с Николасом. Инстинктивно она собрала всю свою энергию, как бы готовясь ответить на вызов.

— Эти уроки английского языка, мисс Уиндхем, — они очень меня интересуют. Нельзя ли узнать, как они продвигаются?

— Почему бы и нет, сеньор. Мы только начали их сегодня утром, но я думаю, что они принесут несомненный успех.

— Это прекрасно. В юности не всем хватает должного терпения на приобретение знаний. Но вы конечно же не можете быть обычной молодой девушкой, иначе вас бы здесь не было. Вероятнее всего, вы научились терпению от Николаса.

Николас рассмеялся:

— Конечно же нет. Это совсем не моя заслуга. Я, увы, не научил Клэр никаким добродетелям, все они принадлежат исключительно ей самой. — Его тон был доброжелательным и в то же время покровительственным. — Ей очень понравился ваш остров, сеньор.

— Это совершенно естественно. После Англии атмосфера Святой Катарины томная и романтичная, разве не так, мисс Уиндхем? Мне не раз доводилось слышать об этом от моих соотечественниц, а у них, между прочим, не было для сравнения серого неба Англии.

Он посмотрел почти заговорщически на Инез и произнес по-португальски:

— Нам доводилось слышать рапсодии от тех влюбленных, которые приезжали сюда на праздники, не так ли, Инез? Они очарованы звездными ночами, восхищены отражениями в глазах друг друга, захвачены чувством уединения. Они чувствуют себя здесь как бы не ограниченными законами общества. Интересно, что происходит с ними, когда их отпуск подходит к концу и они снова оказываются в Лиссабоне или Опорто, возвращаясь к своим повседневным обязанностям.

Клэр поняла большинство из того, что было им сказано, но на нее произвело при этом гораздо большее впечатление выражение его лица, чем слова. Холодность и легкое презрение скрывали покровительственное превосходство, но они присутствовали в его речи, вне всякого сомнения. Как было бы хорошо когда-нибудь увидеть его, подумала Клэр, совершенно растерянным и смущенным.

Инез прореагировала на это довольно мило и неожиданно:

— А мне доводилось слышать, что долг становится не таким уж скучным, когда кто-то оказывается влюбленным. Должно быть, в этом состоянии влюбленности существует нечто особенное, а потому для того, чтобы сделать монотонность сносной, на помощь приходит воображение. Однако не нам об этом судить.

Она допила свое вино.

— Разве вы не собираетесь показать Клэр некоторые помещения вашего замка до начала трапезы?

Мануэль тотчас встал и поклонился, снова превратившись в непроницаемого графа.

— Конечно. Не хотите ли вы сопровождать нас?

— Спасибо, нет, — улыбнулась Инез. — Я уже видела все это много раз. Николас останется со мной и опишет мне в технических деталях свой совершенно новый состав, которым он собирается покрыть поверхность вашей дороги.

— Надеюсь, у него хватит благоразумия не обременять вас подобными разговорами, — сказал Мануэль. — Полагаю, будет лучше всего, если он нальет вам — и, разумеется, себе — еще вина. Пожалуйста, сюда, мисс Уиндхем.

Перспектива остаться наедине с графом несколько беспокоила Клэр. Собственно, пугаться не было никаких причин — нужно было просто следовать за ним и войти в холл, двери которого он распахнул перед нею. Автоматически она повернула к главному входу, но Мануэль слегка коснулся ее локтя пальцами, удерживая ее:

— Мы пойдем через сад. Поскольку вы гораздо больше интересуетесь книгами, чем средняя португалка, я покажу вам по пути библиотеку.

Проследовав через высокую дверь с аркой, они вошли в коридор, который вел в заднюю часть Кастело.

Здесь, в прохладном полумраке аркады, Мануэль остановился у одной из колонн.

— Этот сад некогда являл собой арену многих коррид — сражений с быками, — сказал он. — Я помню, что последний раз это случилось, когда я был еще мальчишкой, — мой отец организовал этот праздник по случаю десятой годовщины своей свадьбы. Помнится, это глубоко волновало меня, в особенности когда всадники, сгруппировавшись вместе, кланялись моей матери, сидевшей на балконе. Но моя старая бабушка, которая так никогда и не утратила своей английской антипатии к подобным мероприятиям, положила этим корридам в конечном счете конец и разбила на этом месте сад.

Пожатие его плеч при этих словах было вполне красноречивым, вроде того, мол, что у каждого могут быть свои причуды.

— Видимо, это было к лучшему, — продолжал Мануэль, — матадоров и быков приходилось привозить с материка, и, в придачу ко всему прочему, как тем, так и другим приходилось долгое время избавляться от морской болезни, прежде чем они были готовы к сражению.

— Цветы в любом случае гораздо более привлекательны, чем взмыленные бешеные быки, — заметила Клэр. — Я была бы полностью на стороне вашей бабушки.

— Разумеется, я не сомневался, что вы бы с ней согласились, — сказал он, загадочно улыбнувшись. — Но для нее это не было какой-то необходимостью. Может быть, вам будет в это трудно поверить, но она была счастлива среди португальцев. После свадьбы она ни разу не возвращалась в Англию, хотя могла это сделать столько раз, сколько бы ей захотелось.

— По всей вероятности, у нее была истинная совместимость в любви.

— Думаю, что так оно и было, — сказал он, подумав. — В наши дни, видимо, нет женщин подобного рода.

Клэр была слишком далека от понимания того значения, которое он вкладывал в эти слова, чтобы возразить ему. Она неторопливо осмотрела массивные старые стены, а потом попросила:

— А не позволите ли вы мне осмотреть вашу знаменитую коллекцию фарфора «насте», сеньор?

— Почему бы и нет? — отвечал он. — Мы совсем рядом с помещением, где она хранится.

Реакция Клэр на такое гигантское количество скрытых от глаз сокровищ, по всей вероятности, была слишком откровенна, потому что Мануэль закрыл последний шкаф довольно резким движением.

— Как-нибудь я передам все это в музей, — произнес он жестко. — Пусть туристы проливают над всем этим слезы умиления. Меня же лично сентиментальность совершенно не привлекает, сеньорита.

Клэр была недовольна собой и еще более раздражена его замечанием.

— Я не считаю сентиментальностью восхищение необыкновенной красотой, сеньор.

— Я же считаю слабостью, если какой-то предмет, пусть даже из фарфора, может производить столь глубокое впечатление на человека.

— Так оно и есть, если смотреть на это с такой точки зрения, — сказала она с некоторым отчуждением. — Вы были так любезны, что уделили мне столько вашего драгоценного времени. Не пора ли нам присоединиться к другим?

— Одно мгновение. — Его жест был властным — феодальное наследие предков, которые правили при дворе. — Вот уже многие годы в этой комнате хранится книга для гостей. Мы очень дорожим этой вещью, и мне бы хотелось, чтобы вы в ней расписались.

Она наблюдала, как он извлекает из ящика письменного стола большую, в кожаном переплете книгу с позолоченным тиснением и открывает ее с большой осторожностью. Он выдвинул мягкое кресло, отвинтил крышку золотой авторучки и положил ее рядом с книгой.

— Будьте любезны, — сказал граф, поклонившись.

Клэр тем не менее не села. Подошла к спинке кресла и слегка наклонилась, чтобы прочитать несколько подписей на верхней части страницы. Все они были на португальском языке, длинные витиеватые имена друзей и знакомых из Синтры и Лиссабона. Неуверенность переросла в решительный отказ подчиниться его приказанию.

Она выпрямилась и отвернулась.

— Я бы предпочла не оставлять своей подписи в этой книге, сеньор.

В его тоне не было изумления, прослушивалась лишь сталь неудовольствия.

— И в чем же причина этого?

— Это не очень легко объяснить. Вероятно, это — чувство, что мне не хотелось бы остаться всего-навсего выцветающей строчкой чернил в закрытом ящике в Кастело де Кастро.

— Но ваш друг Николас оставил здесь свою подпись, так же как и Инез Сарменто.

— Но, по-моему, ничего не случится, если там не окажется моей.

— Конечно, это не будет иметь никакого значения, — согласился он с грубоватой прямотой. — Вы сможете даже получить удовлетворение от сознания того, что вы — единственная персона, отказавшаяся от этой сомнительной привилегии.

— Со временем вполне может быть, — беспечно ответила она.

Он крепко стиснул зубы, и тяжелый взгляд застыл в его глазах. Отказ подчиниться его воле был, казалось, чем-то необыкновенным, с чем ему, видимо, никогда не приходилось иметь дела. Естественно, что это ему совершенно не нравилось. Но он сжал пальцами авторучку и сделал вид, будто все это не имеет никакого значения.

— Закончим на этом. Мы не станем принуждать вас идти против собственных эмоциональных убеждений.

Когда они возвращались в зал, где их ожидали Инез и Николас, Мануэль обронил несколько тихих и незначительных замечаний о некоторых картинах, мимо которых они проходили.

Во время обильного обеда Мануэль оставался безукоризненным хозяином. Была некоторая тень определенно выраженного предпочтения Инез, а не Клэр, что, вероятно, объяснялось его рыцарской привычкой быть более внимательным к более старшим женщинам и ограничиваться лишь неизменной вежливостью в отношении более молодых.

Инцидент с книгой для гостей был слишком тривиальным, чтобы вызвать у него гнев, однако в результате возник барьер гораздо более заметный, чем стена, которая, несомненно, отделяла Мануэля от всех женщин. Его холодный, даже циничный взгляд, когда Клэр решалась высказать какое-то мнение об острове, был явным свидетельством этого.

Клэр показалось, что его красивое лицо с длинным, едва заметным шрамом с одной стороны стало более суровым от жестокости его мыслей. Без преувеличения она почувствовала облегчение, когда Николас объявил, что настало время уезжать и что она может поблагодарить Мануэля за гостеприимство и доброту при показе ей его сокровищ искусства.

Граф проводил их до автомобиля.

— Сегодня было все очень приятно, — сказал он сердечно. — Мы все должны встретиться еще раз, и как можно скорее.

Клэр прожила уже девять дней в Каза-Венуста, когда ее наконец представили сеньору Сарменто. Девять золотых дней, которые промчались на этом залитом солнцем острове со скоростью безоблачного летнего праздника и без единого сожаления!

Николас, который жил от них на расстоянии всего лишь в милю за скалой, навещал их почти через день, чтобы справиться о здоровье старого сеньора, а граф заезжал с этой же целью утром в прошлое воскресенье. Он сказал Клэр традиционное «Добрый день, мисс Уиндхем», будто воспринимая ее как часть обстановки Сарменто, и проследовал за слугой по центральной лестнице. Она не видела, когда он уезжал, решив по какой-то причине спуститься вниз на простиравшуюся у моря полоску белого песка, чтоб поискать морские раковины.

А в это утро, на десятый день, она ходила по саду с широкой корзиной и ножницами в руке, срезая голубые канны и белые лилии для ваз.

Цветов было уже вполне достаточно, но Клэр проследовала несколько дальше, в аллею финиковых пальм, где и повстречалась впервые со своим хозяином.

Сеньор Сарменто был среднего роста и легкого телосложения, цвет лица рыжевато-коричневый, а его кожа напоминала пергамент. Для защиты от солнца он носил черный берет, покрывавший густые седые кудрявые волосы, а под бежевым пиджаком из альпака была макового цвета шелковая рубашка, великолепно скроенная и высшего качества. Это все, что отметила Клэр с первого взгляда.

Он оторвал взгляд от привязанной на цепь обезьянки среди веток финиковой пальмы и с любопытством посмотрел на Клэр, склонив голову набок. Его глаза были более старой и более бледной копией глаз Инез, отличались той же настороженностью.

— Я говорил слугам, что мне не нужна обезьяна в неволе, — сказал он по-португальски. — Но, воспользовавшись тем, что я заболел, они, видите ли, заказывают мне другую у какого-то моряка, а тот привозит это бедное маленькое животное с материка, обрекая его на одиночество среди пальм. Ну что ты поделаешь с подобными глупцами!

Легкая улыбка вдруг сделала его мягким, полным юмора и совершенно иным.

— Вы, вероятно, считаете, что я тоже слабоумный, — обращаюсь к вам, как будто вы моя дочь. Прошу меня извинить. Вы, конечно, и есть та молодая подруга Николаса, которая приехала, чтобы стать английской наставницей Инез. Они говорили мне о вас.

Он церемонно поклонился.

— Итак, можно считать, что мы представились друг другу, не так ли?

— Можно считать, что да, сеньор.

Клэр с беспокойством осмотрелась вокруг, чтобы обнаружить кресло, которое доктор запретил ему покидать еще несколько дней. Сеньор улыбнулся и махнул костлявой желтоватого цвета рукой.

— Оно там, за олеандром. Жозеф вывез меня на нем, чтобы я мог посидеть среди деревьев и подремать, а я отослал его. Не надо так тревожиться. Я уже достаточно погулял и теперь пойду усядусь в эту противную штуку, а вы скажете Жозефу, чтобы он пришел за мной.

Старик двигался настолько медленно и казался таким слабым, что Клэр решила, что ему не добраться до кресла-коляски, не свалившись. Однако с ее помощью он все-таки сумел это сделать и был слишком обессилен, чтобы протестовать, когда она отвезла его через лужайку в тень веранды.

А вот здесь старый сеньор просто не находил слов для благодарности, особенно когда девушка поправила подушки и принесла ему стакан густого лимонного сока, а после того, как немного отдохнул и Инез пришла и уселась рядом с ним, он с большой благодарностью отозвался о скромной услуге Клэр, заметив, что ему доставит удовольствие присутствовать на их занятиях, когда они будут беседовать и читать по-английски.

Сеньор Сарменто не мог говорить ни на одном языке, кроме своего родного. После присутствия почти на всех последующих уроках он так и не попытался произнести ни единого слова по-английски, хотя, несомненно, усвоил многие из них. Но отец был явно горд успехами дочери, а «маленькая Клэр», по его словам, была просто умницей в своих познаниях португальского. Клэр находила его приятнейшим стариком.

По мере того как он несколько окреп и его выносливость увеличилась, семейное содружество из троих становилось все более тесным и счастливым. Что касается Инез, то она неизменно вела себя достаточно сдержанно, но Клэр решила воспринимать это как часть ее существа и воспитания. Она все больше убеждалась в том, что ее подозрение относительно чувств этой молодой португалки к Николасу имело под собой полное основание. Когда он был рядом, Инез неизменно улыбалась, ее шаги становились легкими, живость ее глаз озаряла все ее существо. Она проявляла настойчивый интерес к новой дороге и однажды, усадив с собой Клэр в автомобиль семьи Сарменто, которым управлял пожилой шофер, отправилась на прогулку, чтобы затем высказать одобрение по поводу моста, недавно построенного Николасом.

А в один из вечеров семья Сарменто устроила небольшой коктейль. Были приглашены жители других вилл, которые являлись целыми семьями; дети играли вместе и пили лимонный сироп в темном полумраке, а взрослые на лужайке и на веранде поглощали оливки и вино, делясь своими впечатлениями.

Кто-то произнес одобрительно:

— Сеньору Сарменто повезло, потому что у него есть такой сосед, как сеньор Бентон. Он для него все равно что сын родной.

Автоматически Клэр поглядела в сторону Инез, которая вела беседу с одной из соседских женщин, и с удовольствием заметила, что на кремового цвета щеках появился нежный румянец. Инез слишком хорошо владела своими эмоциями, чтобы продемонстрировать другие признаки.

Сам же старый сеньор ответил:

— Вы совершенно правы, Луис, я полностью полагаюсь на Николаса. Он поистине так же добр, как настоящий сын.

С англосаксонской невозмутимостью Николас заметил на это:

— Я гораздо лучше, чем сын, сеньор. Я не пользуюсь вашими деньгами.

Как шутка это имело успех. Казалось, что многие из присутствующих мужчин хорошо знали, что означали настойчивые просьбы расточительных сыновей, живущих в Европе, об увеличении денежной помощи на их содержание. Но Клэр заметила, что Инез тотчас же резко отвернулась и быстро заговорила с молодым человеком, стоявшим с нею рядом, как будто ее толкнули к немедленным действиям растревоженные нервы.

Да, можно было быть достаточно уверенным, что Инез любила Николаса. А что же он? Внутренне Клэр признавалась себе, что здесь скорее всего имели место опасения. Она практически не общалась с ним близко за последние четыре или пять лет. Со времени его визита в прошлом году что-то сделало более глубокими морщины вокруг глаз, на висках все больше появлялось белых нитей, а манеры свидетельствовали о том, что этот человек перешел в категорию зрелых и утративших иллюзии людей. При виде его создавалось впечатление, что он проводил год за годом, не вкладывая в них самой жизни.

С мужчинами все так трудно, отметила про себя Клэр со вздохом, в особенности с теми, которые обладали ласковым сдержанным характером. Такой, например, властный эгоцентрист, как граф, был совсем иным экземпляром, он принадлежал к категории людей, которые не питают никакой нежности к остальным, а потому и сами не нуждаются в нежности по отношению к себе. Сердце, закованное в камень, — непоколебимая гарантия против страданий духа.

Мануэль умышленно и неумолимо планировал свою жизнь, чтобы исключить из нее женщин — или, по крайней мере, исключить жену, что, по всей вероятности, было не одно и то же. То, что он зачерствел в этом процессе, было вполне понятным и неизбежным; человек, унаследовавший такие богатства и мирские блага, вряд ли мог так легко прийти к решению, которое обрекало его на холостяцкую жизнь. К достижению такого результата могла привести лишь хладнокровная решимость.

В то же время, рассуждая житейски, Клэр не могла понять, в чем была причина, по которой он отказывал себе в приобретении жены. Конечно же на его пути встречались женщины, может быть десятки, которые могли блаженно влюбляться в его богатство, так же как и в его выдающуюся магнетическую личность, однако при всем при этом, несомненно, Мануэль де Кастро — этот утонченный и умный знаток человеческой природы, этот расчетливый циник среди мужчин — смог бы отличить чистый металл от подделки.

Рассуждая подобным образом, Клэр попыталась избавиться от загадочного графа в своих мыслях и полностью сконцентрироваться на приеме в честь соседей, организованном семьей Сарменто.

Совсем не в прямой зависимости, но небольшой прием в Каза-Венуста стал причиной экскурсии Клэр к подножию гор между Лаго-Катарина и Понта-Розарио несколько дней спустя. Одна из подруг Инез упомянула о диких садах, которые вторично расцвели в этом сезоне на склонах соседних гор.

— Их надо увидеть, чтобы поверить, как они прекрасны! — воскликнула она страстно. — Вам предстоит пройти вдоль тропинки над проезжей дорогой для повозок. Когда находишься там, создается впечатление, что под тобой раскинуты розовые ковры.

Инез улыбнулась снисходительно, но когда два дня спустя Клэр предложила поехать туда на пикник и заняться чтением прямо на природе, старшая подруга недоверчиво пожала плечами.

— Моя знакомая склонна к преувеличениям. Я не говорю, что эти роскошные цветения не стоят того, чтобы их увидеть, но Португалия — это страна цветов, и потому вряд ли на Святой Катарине существует нечто такое, что она ни разу не видела около собственного дома в Эстремадуре.

Видимо, так оно и было, но Клэр не пришлось побывать в Португалии, а потому предложение посмотреть на ковры из орхидей звучало чрезвычайно заманчиво. Было бы приятно прилечь среди них или в танце пройтись босиком сквозь прохладную розовую дымку.

Тогда Инез сказала:

— Тебя же не волнует вопрос о том, что ты будешь там одна. Почему бы тебе не отправиться туда? Машина доставит тебя до самого места.

Для Жоао, старого, пользовавшегося особыми привилегиями шофера, поездка через город в горы не только казалась делом явно ненужным, но, ко всему прочему, жестоко нарушала его привычную сиесту, что явно портило ему настроение. А потому, когда они добрались до места, откуда уже были видны ковры диких цветов, и Клэр сказала ему, что он может возвращаться домой, он не стал ей возражать.

Машина вскоре скрылась в облаке розовато-серой пыли, а Клэр побрела по тропинке, которая поднималась вверх между низкими дикими пальмами и лозами винограда. Надо всем этим возвышалась Понта-Розарио — громада раскаленных ржавого цвета скал в послеполуденном солнце.

Цветы, когда она наконец добралась до них, оказались поистине достойной наградой за затраченные усилия. Они разбегались подобно разноцветным ручьям во всех направлениях, глубокие «сердечки фламинго» с закрученными, напоминавшими розовые раковины лепестками и твердыми тычинками. Еще выше колыхались озера лилий и белых бальзаминов, но Клэр уже не притягивала их дикая прелесть. Она уже насытилась всем увиденным. Ее покоряло богатство орхидей, разбегавшихся по склону и раскачивавшихся на ветру. Она подумала про себя, что это было поистине место для влюбленных.

Скрывшись с некоторым облегчением в тени деревьев, девушка решила немножко прийти в себя, пока солнце не опустилось ниже.

Неподалеку от того места, где сидела Клэр, слышалось ленивое журчание горного ручья, скрытого от ее взора диким кустарником. В остальном вокруг царила полная тишина.

Вокруг было пустынно, казалось, что все население решило в этот день сидеть по домам. Ничего не оставалось, как начать медленный спуск вниз по тропинке к безлюдной дороге, к тому же уже не было так невыносимо жарко.

Но вот счастье в конце концов обещало улыбнуться ей, потому что, как только она добралась до проезжей дороги, за поворотом на некотором расстоянии от нее вдруг показался автомобиль, несущийся на большой скорости, — большой зеленый легковой автомобиль, который, насколько ей помнилось, она видела впервые.

Ее заметили, по крайней мере, метров за сто, потому что машина замедлила скорость и наконец мягко остановилась рядом с ней. Ее предположения не оправдались — за рулем оказался совсем не житель поселка над обрывом. Это был Мануэль де Кастро.

Выскочив на дорогу, граф удивленно смотрел на нее. Клэр ждала, что он заговорит первым, потому что на какое-то время просто онемела от неожиданности.

— Какое очарование, — сказал он, подчеркнуто акцентируя свой совершенный английский язык. — Единственный английский цветок среди мириад тех, которые принадлежат острову Святой Катарины.

Надменный зверь, подумала про себя Клэр, даже его вежливость несла в себе попытку унижения. Ему было необходимо подчеркнуть даже в этом случае, что она здесь чужая.

— Я думаю, было бы более благоразумным, — продолжал он, либо не обращая внимания на ее безмолвную неприязнь, либо не догадываясь о ней, — если бы вы ограничили свои исследования ближайшими окрестностями Каза-Венуста — по крайней мере, до тех пор, пока не убедите Николаса в необходимости лично сопровождать вас в другие места острова, расположенные на более дальних расстояниях.

Мануэль открыл дверцу машины.

— Я отвезу вас домой.

Клэр при других обстоятельствах, несомненно, отказалась бы от его предложения. Что-то было в этом человеке, что заставляло ее протестовать. Неприязнь вызывало буквально все: его манера командовать, спокойный, нравоучительный голос, прямые аристократические черты, даже безукоризненный покрой и респектабельность светлого костюма, который был на нем. Девушка села в машину, не взглянув на него. Он занял место за рулем, и они тронулись с места.

— Горы в этот сезон буквально благоухают, — сказал граф с подчеркнутой вежливостью в голосе. — А цветы до неприличия прекрасны, правда, их здесь некому оценить. Будь чуть попрохладней, я бы с удовольствием устроил пикник для вас, и вы могли бы приобщиться к чисто португальскому веселью. Вы когда-нибудь слышали о фадос?

— Вы имеете в виду традиционные песни и танцы вашей страны? Да, слышала.

Движение его плеч было характерным и отчужденным.

— По всей вероятности, вам не слишком понравится их однообразие и монотонность. Они не всем приходятся по вкусу, хотя настоящий португалец инстинктивно тянется к ним. Я полагаю, что вы скорее всего обожаете современные салонные танцы.

Разумеется, больше всего на свете, как будто танцы могли являть собой некий детский порок, подумала Клэр про себя. Почему он все время старается приуменьшить ее интересы до унизительных пропорций?

Машина неслась по серпантину дороги, и вскоре они уже могли видеть разбросанные там и сям, покрытые розоватой краской простые дома островитян, при которых располагались небольшие сады и огороды, позволявшие им поставлять в город овощи и фрукты. Было лишь начало шестого, но сумерки здесь опускались очень быстро.

— Ха! — воскликнул вдруг Мануэль, резко нажав на тормоза. — Что еще здесь стряслось?

Оказалось, что от взгляда его темных глаз ничто не ускользало, и лишь только после того, как они остановились, Клэр увидела плачущего ребенка, лежавшего, скорчившись от боли, на траве. Тем не менее она выскочила из машины почти так же поспешно, как Мануэль, хотя тот оказался первым рядом с ребенком. Он наклонился и, приподняв мальчика, помог ему сесть. Извлек при этом свой носовой платок из бокового кармана.

— Успокойся, малыш! — его тон стал мягче, когда он заговорил по-португальски. — Ты вовсе не заблудился, малыш. На нашем острове невозможно потеряться. Каждый здесь тебе друг и поможет добраться до дому. Как тебя зовут?

Ребенок, которому было около шести лет, вытер кулачками черные как смоль глаза и посмотрел снизу на Мануэля.

— Я Хозе, — сказал он, глотая слезы. — А вы — ваше превосходительство.

— Если ты знаешь меня, то это уже хорошо. Значит, тебе нечего бояться. Я отвезу тебя к твоим родителям. Ты ведь уже совсем взрослый и покажешь мне дорогу.

Граф поставил Хозе на ноги и заключил одну из его ладошек в свою большую, сильную руку. Но мальчик не сдвинулся с места. Слезы снова потекли ручьем по его упитанным коричневым щекам, а его плечики затряслись под выцветшей хлопчатобумажной рубашкой от нового прилива горя.

— Я не заблудился, сеньор. Я не могу идти. Моя нога.

Мануэль наклонился и взял его за колено:

— Ты поранил себе ногу? Ну-ка покажи.

Хозе, опершись на руку Клэр, поднял вверх левую ногу.

— Это на пятке, сеньор. Видите, вот здесь?

Мануэль осмотрел ногу, осторожно попытался извлечь ногтями вонзившуюся в пятку колючку.

— Дела действительно плохи, мой бедный Хозе. Нет ничего удивительного в том, что ты даже забыл о том, что ты мальчик, а потому плачешь, как девчонка. Но ничего. Я возьму тебя на руки.

Все это произошло очень быстро, и к тому времени, когда мальчик оказался на сиденье машины между Клэр и графом, на его личике моментально высохли слезы, а глаза сияли гордостью и возбуждением от своей собственной важности. В руках он сжимал белоснежный носовой платок графа.

— А теперь, — сказала Клэр, когда машина тронулась с места, — расскажи нам, как ты поранил ногу.

Хозе только этого и ждал.

— Я бежал, чтобы поймать осла, осла господина Энрикеса. Этот противный осел побежал в кусты, а я за ним, а потом… И вот теперь у меня пораненная нога, и к тому же я потерял осла.

— А что об этом скажет господин Энрикес?

— Он не станет меня бить, сеньор. Ослы так глупы, что очень часто теряются. Мы найдем его завтра утром.

Он смотрел при этом на сверкающую панель машины и — с восхищением — на руки Мануэля на рулевом колесе.

— Я еще ни разу не ездил на машине. Просто удивительно, она совсем не трясется, как повозка, запряженная ослом.

Невольно Клэр рассмеялась и встретила взглядом улыбку Мануэля, смотревшего на нее поверх жестких черных волос мальчика. И в эту секунду что-то совершенно необъятное и невыразимое произошло внутри ее существа, нечто крайне необычное, ибо физические симптомы произошедшего тотчас нашли свое выражение в том, что у нее сначала перехватило дыхание, а затем появился незнакомый трепет в сердце. Быстро она отвернула голову в сторону и стала смотреть через окно на мелькавшие по сторонам полоски обработанной земли.

— А вот и наша дорога, налево между полями кукурузы, — сказал Хозе. — Мой папа как-нибудь сделает ее ровной и не такой пыльной. Так он, по крайней мере, говорит.

Дыхание Клэр выровнялось. Какой же она оказалась идиоткой! Может быть, все это было результатом солнечного перегрева в горах, который оказал слишком большое влияние на ее эмоции. В любом случае не имело совершенно никакого значения, какие причины и обстоятельства вызвали в Мануэле абсолютно неожиданную мягкость по отношению к ней. Просто-напросто она удивила и обезоружила его на какое-то мгновение. Тем не менее Клэр обрадовалась, когда машина наконец остановилась у маленького дома. Ее внимание привлекла активно жестикулирующая женщина.

Мальчишку прямо распирало от счастья.

— Мама, — кричал он из машины, — к нам приехал его превосходительство! Сам граф привез меня домой в своей машине, у меня болит нога, и я не могу ходить. Он нес меня на руках!

— Может, ты все-таки успокоишься? — рассердился Мануэль. — У тебя болит нога. И я снова возьму тебя на руки.

Португальская женщина была почти в шоке от неожиданности. Приехал сам граф, а кухня в полном беспорядке и ее самый лучший шарф и голубой передник лежат наверху в шкафу. Боже! Что скажут люди, узнав, что она оказалась совершенно неподготовленной к такому визиту. Этот страшный озорник Хозе, чего еще можно от него ожидать!

Она засуетилась и бросилась в кухню с низким потолком, чтобы освободить стол, на который следовало усадить мальчика. Мануэлю пришлось согнуться в три погибели, чтобы пройти в эту хижину, после чего он заговорил с ней спокойным и добрым тоном.

— У него в пятке огромная заноза, сеньора. Принесите горячей воды, и я сейчас извлеку ее. Не имеет никакого значения, что он весь в грязи, — все мальчишки грязнули. Нет-нет, не надо откладывать. Хозе не устроит крика, разве он не храбрый парень?

Что касалось Клэр, то она не могла быть при этом большой помощницей. Сомкнув губы, она наблюдала, как тонкая стерилизованная бритва сделала неглубокий надрез, а затем была удалена заноза и как Мануэль почти профессионально прочищал рану. Перед этим он принес из машины коробку с медицинскими принадлежностями, извлек из нее стерильный бинт и пластырь соответствующего размера и быстро перевязал пятку.

— А вот то, что ты не устроил крика, я называю мужеством, — сказал он наконец. — За это ты получишь достойное вознаграждение. Завтра сюда приедет незнакомый вам человек и привезет тебе коробку конфет. Вот посмотришь, что так оно и будет!

Хозе сиял от восторга, а его мать не знала, как отблагодарить важного благодетеля. Мануэль вымыл руки и вытер их грубым белым полотенцем. Клэр уже ожидала его неподалеку от дома, наблюдая последние теплые лучи уходящего вечера. Она слышала, как он что-то спокойно говорил женщине, завершив фразу словами: «Доброй ночи, сеньора… пока, Хозе…»

Мануэль вежливо подождал у дверцы машины, пока Клэр не устроилась на своем сиденье. Вел машину спокойно, без всякой суеты. Она не решалась смотреть в его сторону, хотя интуитивно знала, что если бы даже осмелилась на него взглянуть, то ничего бы не обнаружила необычного в выражении его лица. Он, несомненно, смотрел вперед на дорогу с тем же самым видом отчужденности и спокойствия.

С наступлением сумерек чувство утраты реальности все более овладевало Клэр. Все более или менее было в нормальном русле, пока они не повстречались с мальчишкой. Мануэль разговаривал с ней с подчеркнутой холодностью, которая порой доходила до уровня неприязни, и она в свою очередь реагировала на это с внутренним противодействием, как и прежде. Но потом возник этот эпизод с Хозе, магическая мягкость в интонации Мануэля, странная нежность в его прикосновении с вполне очевидным намеком на его строгость, чтобы остановить слезы мальчика, переживавшего неожиданное испытание. Но разве было что-то необычное в том, что он знал, как обращаться с ребенком? Эти островитяне были в некотором роде по-детски наивны, что проявлялось во многом, все они обожали его и безгранично доверяли его суждениям. Он даже преуспел в том, чтобы заставить их расстаться со старыми хижинами, к которым они были привязаны, как насекомые к своим щелям, чтобы можно было построить новую дорогу достаточной ширины. Но они доверяли ему неспроста, потому что род Кастро ничего не совершил для острова, что шло бы вразрез с благом населявших его людей.

И все-таки, даже в своем состоянии замешательства, Клэр считала, что она узнала о Мануэле нечто такое, что не только нарушало ее душевное спокойствие, но и создавало определенные физические переживания. Оглядываясь назад, она поняла, что шутка, которой они обменялись поверх кудрявых волос мальчика, имела некий привкус горечи.

— Вы не устали? — спросил Мануэль.

— Не очень, — ответила она.

Его безмолвный, как бы случайный одобрительный взгляд заставил ее с тревогой вспомнить, что волосы растрепались от ветра, нос покрылся от жары капельками пота, но она не могла себе позволить заняться приведением своей внешности в порядок в его присутствии.

— Было так любезно с вашей стороны изменить маршрут вашего следования, чтобы отвезти меня в Каза-Венуста, — произнесла она.

— Неужели? — сказал он с холодной иронией. — Тем не менее у меня нет намерения быть любезным по отношению к вам.

— Почему? — она устремила свой взор на его профиль. — Разве я чем-то раздражаю вас?

— Я совсем не раздражен, — последовал ответ, сопровождаемый безразличным пожатием плечами. — Просто-напросто вы породили замешательство в обычно прекрасно упорядоченном образе мыслей моего друга Николаса. В прошлом году, когда он находился здесь, руководя строительством моста, он был уверенным в себе человеком, почти, как говорится, счастливым. Но с тех пор, как возвратился с материка, куда ездил, чтобы встретиться с вами, в нем появилась какая-то напряженность и постоянная взволнованность. Я считаю, что в его сознании произошло какое-то замешательство.

— Замешательство?!

Этот словесный, тщательно продуманный выпад был для нее совершенно неожиданным и тревожным.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — тон его голоса стал довольно назидательным, — что наш добрый Николас был, по всей вероятности, взволнован зеленью ваших глаз и огнем ваших волос — он ведь, в конце концов, человек с нормальными эмоциями — и в то же время, как мне кажется, считает себя слишком старым, чтобы жениться на вас.

Какое-то время Клэр не могла вымолвить ни слова от возмущения и гнева. Как он мог осмелиться упрекать ее подобными чудовищными выдумками? Николас, единственный среди всех мужчин!

— Это же невозможно! — воскликнула она. — Я знаю его с тех пор, как себя помню. Я жила с ним совсем рядом. Мы самые близкие друзья, но не более того.

— Я совсем не утверждаю, что все обстоит именно так, но в то же время не могу согласиться с тем, что это невозможно. Поскольку перемены в нем совпали с вашим прибытием, вполне резонно предположить, что две вещи вполне взаимосвязаны. А что касается дружбы, которую вы упомянули, — сжатые губы его рта были до бешенства насмешливы, — то вы теперь уже не в том возрасте, когда учат плавать, ибо существуют совершенно другие вещи, которым любой нормальный мужчина имел бы счастье научить вас. И совсем нет нужды краснеть от скромности. Я совсем не собираюсь вдаваться в подробности.

Он замолк на мгновение.

— Я люблю Николаса, но не думаю, что вы и он могли бы составить гармоничную супружескую пару.

Волна гнева тотчас же вспыхнула в ее глазах, но Клэр закусила губу, чтобы сдержать слишком быстрый отпор. Он был просто невозможным человеком!

— Вы не должны затруднять себя заботами говорить от его имени, сеньор. Что же касается вашей собственной роли во всем этом, то Николас никогда бы не позволил кому-либо вмешиваться в свои личные дела, даже ради успешного завершения контракта, который вы ему предоставили.

Впервые за время их знакомства Мануэль не сдерживал своих эмоций. Они выливались на нее через его сверкавшие гневом глаза, а также проявились в том, как крепко сжимал он руль автомобиля. Это выразилось также в белизне шрама над его скулами и его раздувавшихся ноздрях. Она в нем оскорбила нечто такое глубокое, что составляло существо его мужского достоинства.

— Вы ничего не поняли! — сказал он жестким ледяным тоном. — Мне следовало бы знать, что лучше всего не поднимать этого вопроса в разговоре с вами. Больше мы не станем его обсуждать.

Странно, но именно в этот момент они проезжали мимо бунгало Николаса. В прихожей и гостиной горел свет, а Рокко как раз задергивал занавески.

Клэр, набравшись мужества, с какой-то отчаянной веселостью сказала в ответ:

— А чего же вы тогда хотите от меня, сеньор, — чтобы я покинула остров?

— Пожалуйста, поступайте как вам будет угодно!

Это, как Клэр отметила про себя, вполне соответствовало сказанному. Автомобиль свернул на дорогу по направлению к Каза-Венуста. Он вышел из машины, чтобы помочь ей, при этом лишь слегка коснувшись ее локтя. Его поклон был подчеркнуто безучастным, а тон голоса — совершенно равнодушным.

— Будьте столь любезны и принесите от моего имени извинения сеньору Сарменто в связи с тем, что я не мог зайти к нему: увы, у меня сегодня приглашены на ужин гости и я уже опаздываю. Заеду в другой раз.

Он уехал, и Клэр наконец пришла в себя, когда стала подниматься по лестнице в свою комнату. События последних часов довели ее до полного изнеможения, как в эмоциональном, так и в физическом плане. Она пустила воду в ванну и постелила чистую простыню. Но, не получив никакого удовольствия от ароматизированной воды и обильной пены от дорогого мыла, она решила, что было бы глупо снова одеваться, потому что устала настолько, что хотелось как можно скорее лечь в постель. К тому же есть ей совершенно не хотелось.

Раздался стук в дверь, и в комнату вошла горничная, готовая оказать помощь.

— Хозяин очень за вас переживал, сеньора, потому что вас не было так долго. Когда наступили сумерки, а вас все еще не было, он сказал Жоао, что если с вами что-нибудь случится, то он будет уволен с работы и отправлен обратно в Опорто. Этот старый дурак не должен был оставлять вас одну так далеко от дома, даже не пообещав, что приедет за вами.

— Я сама отправила его домой, Лючия. Все хорошо. А теперь я хочу прилечь.

Лючия доверительно заговорила гораздо тише и с горящим взглядом стала делиться новостями:

— Сам хозяин и молодая госпожа в отличном настроении, они просто счастливы. Сегодня после обеда на острове приземлился почтовый самолет из Лиссабона и привез письмо от молодого хозяина из Опорто, в котором он просит согласия отца на свое бракосочетание с представительницей одного из лучших семейств Матен. Пожалуй, нет такого человека, который бы не слышал о семействе Матен! Сегодня во время ужина они поднимут тост за это. Разве это не прекрасная новость, как вы думаете, сеньорита?

— Просто великолепная.

Клэр вышла из комнаты и стала спускаться вниз по лестнице.

Сегодня нужно разделить радость со старым сеньором и Инез. Она подумала, что готова сегодня осушить целый стакан игристой мадеры, а может быть, даже два стакана: один как тост за молодого Сарменто и его невесту, а второй — чтобы укрепить пошатнувшуюся уверенность в себе как личности.