За спиной Вани стал заплетаться зелеными колючими побегами вход, и волк подставил свою спину для седока. Но только Ваня сел верхом, как поднялся ветер.
— Это колдун Зотей проснулся, он тебе побега и покражи иголки не простит, — пропищала мышь и юркнула между кустов.
Волк рванул с места, что есть силы и, не разбирая дороги, побежал что было сил. Мелькали ёлки и сосны, березы и осины, дубы и клёны. Прятались ежи и зайцы, куницы и белки. Никто не хотел попасться на пути Серого Волка и его преследователя — могучего колдуна Зотея. Волк понизу бежит, между стволов виляет, волхв поверху летит, по кронам деревьев скачет, с ветки на ветку перелетает.
Стал Зотей из посоха молнии метать. Одну, вторую, третью метнул, а только волк всё уворачивается. Не удалось ему и пятку подпалить. Осерчал колдун Зотей, наслал темень непроглядную средь бела дня, но у волка глаза горят ярче звезд ночных, хорошо он дорогу видит, не удаётся с пути сбиться. Решил Зотей к последнему средству прибегнуть, к верному и непобедимому. Созвал он воронов лесных.
— Поднимитеся души мёртвые, души спящие непробудные.
Поднимитеся крылья чёрные, крылья тёмные исполинские.
Вот добыча вам сущеглупая, всепокорная, ослабелая.
Не оставьте от них даже косточек, белых косточек на сырой земле.
Налетела туча воронья, какого никто никогда не видывал. Ни волк, ни Ваня. Никак не увернуться от них, клювами в глаза целятся, когтями темя царапают, крыльями глаза застят.
— Ваня, помоги… — вскричал волк человечьим голосом, и вспомнил Ваня, что у него за пазухой краюха хлеба лежит. Вытащил ее и на дорогу бросил. Все вороны слетелись волшебный хлеб клевать. Кто клевал, тот замертво падал, вскоре ни одного ворона над беглецами не осталось. Взревел Зотей, чуть от злобы не лопнул, с ели спрыгнул, давай посохом в воронов тыкать, но лежат они кверху лапками, не шевелятся.
— Ой, Ваня, — простонал волк, — кабы не судьба моя наследная первому попавшемуся царевичу верой и правдой служить, я бы давно сбежал.
— Так в чём же дело? — задыхаясь от быстрой скачки и перенесенного ужаса, сказал Ваня, грузно сваливаясь со спины волка на мох. — Можешь валить в свой лес. Ты мне помог, сколько мог, а через силу я не неволю.
Волк поднялся на лапы и с укоризной посмотрел на Ваню.
— Ты дослушай сначала, царский сын, а потом уже и выводы делай. Может я к тебе всей душой прикипел, может, я подвига жажду! Может, мне приключения по сердцу пришлись.
— Так чего жалуешься?
— Эх… Были бы те приключения не такие опасные…
— Солдат войны не выбирает, — буркнул Ваня и огляделся по сторонам. Волчьи лапы вынесли их обратно на перекресток четырех дорог.
Ваня подошёл к камню и пнул его носком сафьянового сапога.
— Врешь ты, каменюка бессловесная. Куда бы я ни шел, всюду меня жизни лишить хотели.
— Так домой вернись, — осклабился волк.
— Ну, уж нет.
Ваня навалился на камень и стал его толкать и расшатывать, а волк беспокойно забегал вокруг.
— Ваня, Ваня, постой, — зачастил волк, — нет таких правил, чтобы памятники культуры и народного творчества рушить. Это в будущем, когда отца и мать отрицать станут, когда от корней своих отрекутся, возможно настанет такой час, а ты теперь Рода побойся. Перуна, в конце концов. Он тоже страшный, упаси встретиться.
— Сгинь, хвостатый, — пыхтел Ваня, — свалю эту каменюку брехливую, чтобы других богатырей с пути истинного не сбивала.
— Ваня, Ваня, постой, — продолжал бегать волк и убеждать царевича, — может, ты богатырь не от этого камня. Может, поискать какой-другой древний артефакт, а уж этот ты оставь.
Но царевич никак не хотел слушаться уговоров и терпеливо продолжал толкать камень, потом прислонился к нему спиной и упёрся сапогами в истоптанную землю. От натуги царевич покраснел, но тщетных трудов не оставил. Волк вздохнул, встал рядом и промолвил:
— Под твою ответственность, будущий победитель, освободитель и разрушитель.
С криками «оп-па» царевич и волк навалились на непокорный камень и опрокинули его. Катиться валуну было некуда, и он лишь упал набок, беспомощно глядя сакраментальной надписью вверх. Под ним оказалась выемка с плотными краями чёрной слежавшейся земли. А внутри, заботливо упакованный в дубленую кожу телёнка лежал булатный меч в расписных ножнах, богато украшенных самоцветными камнями.
Ваня счастливо взглянул на волка, и тот рыкнул от удовлетворения.
— И в разрушении старых основ есть некая польза, — промолвил серый скакун, — бесконечность богата вариантами.
— Вот для чего стоял этот камень! — вскричал Ваня, вертя в руках благословенную находку, — а надписи были только для отвода глаз. Это и был тот самый камень Алатырь, про который в былинах гусляр Афтандил мне пел.
— Может быть, — пробормотал волк, рассматривая ножны и меч, — интересно, кровь скольких вражин русского государства на этом мече… И должен ты будешь его на место вернуть после славной победы над Огненным Змеем, или можно находку присвоить и законно владеть, пользоваться и распоряжаться?
— Да брось ты бурчать, волче.
Ваня не мог прийти в себя от восхищения, и был благодарен своей судьбе за все мытарства, которые она ему преподнесла.
— Всё у меня есть теперь: силушка богатырская, верный серый скакун, меч булатный, любовь ненаглядная, — подытожил Иван-царевич, радостно посматривая на волка, — осталось только Огненного Змея победить да молодильные яблоки матушке и батюшке привезти.
— Ага, — кивнул волк и растянулся на земле, подставляя пузо теплому солнышку, — делов на два дня. Только не забудь присовокупить к этому еще и такую задачу: от старшего и среднего братцев живому уйти. Ну и семейка… Человек человеку волк. Да и папашка у тебя…
— Не сметь! — крикнул Ваня и побледнел, — Крася вон тоже говорила, что отец на верную смерть меня послал с задачей невыполнимой. Ей сказал и тебе скажу, что богатырь русский потому так гордо и прозывается, что наперекор всем горестям и препятствиям одерживает победу и славой овеянный домой возвращается.
Волк закрыл глаза и сделал вид, что дремлет, несмотря на то, что солнцу садиться было рано. Радость от ценного дара судьбы у Ивана-царевича приутихла, и он даже скуксился. Опять у него не было никакого плана действий. Камень Алатырь оказался неважным путеводителем, Огненный Змей взвился под облака, не оставив даже следа на небе, в какой сторонке искать его обиталище. Вероломный брат Зотей обещал показать путь-дорожку, а сам чуть жизни не лишил. Не уповать же на песни гусляра Афтандила, в которых туману было больше, чем в рассветный час над рекой Смородиной.
«Стоп! — сказал сам себе Ваня, — в историях дядьки Ерошки упоминалась река Смородина, что впадает в Окиян-море, а уж там и острову Буяну место. И искать мне следует не в лесу, не в поле, а там, где одни воды смешиваются с другими».
— Скажи мне, волче, а как искать реку Смородину?
— А чего ее искать? — ответил волк и прищурился на один глаз, — где вонища, там и речища.
Глядя на удивлённое лицо царевича, волк снисходительно пояснил, что имя свое речка получила от зело дурноароматных вод, попросту сточных, куда сбрасывают негодные людишки помои разные. И если раньше эта речка была Смородина, потому что росли вокруг нее благоуханные кусты с целебными ягодами, то нынче и забыли, откуда взялось название, а напридумали, от того, что смердело там зело.
Ваня воодушевился и стал расталкивать волка, чтобы тот не валялся, а держал путь к руслу реки Смородины. Серый скакун нехотя поднялся и сказал:
— Ты вот Афтандила слушаешь, рецы его зело нелепые. Если б знал гусляр, где Огненный Змей обретается, то до седин бы не дожил и нас своими струнными аккордами не радовал. Знаешь ли, где художественный вымысел рассказчика, сиречь кривда, а где реальная география?
Ваня помотал головой и удручённо сел подле волка.
— Как ты думаешь, почто судьба тебе в помощники именно меня определила?
Озарение снизошло на Ваню, и тот вскочил на ноги.
— Волче, а не тебе ли знать, где Огненный Змей гнездится, где его поганое логовище?
Волк самодовольно хмыкнул и прикрыл глаза веками, а пасть растянул в улыбке.
— Знал и молчал! Почему?
Волк кивнул и с расстановкой ответил:
— Во-первых, весьма уважаю право юноши царского рода на ошибку. Во-вторых, за время нашего путешествия из двухмесячного младенчика ты стал настоящим витязем, с каким-никаким жизненным опытом потерь, поражений, битв и сражений. А в-третьих, я ещё не решил, как выгодно продать тебе информацию.
— Ах ты ж волчья сыть, травяной мешок! — завопил Ваня и принялся пинать волка, а когда тот побежал, вихляя хвостом, вокруг поваленного Алатыря, погнался за ним, норовя схватить за уши и хорошенько дернуть.
Волк бежал вяло, вполсилы, изматывая догоняльщика и порыкивая, что, по всей видимости, означало издевательский смех. Когда через полчаса Ваня в изнеможении повалился на траву, волк сделал вокруг камня лишний торжественный круг и поставил лапу Ване на грудь.
— Я с интересом наблюдал за твоими поисками верного пути. Ты спросил у камня, ты спросил у гусляра, ты спросил у старосты. Ты б ещё у ясеня спросил. Но больше я тебя мучить не буду, а скажу всю правду истинную. Змей Огненный живёт там, куда ни по воде, ни по земле хода нет. Ибо летает Змей в облацех и путь к нему воздушным способом искать нужно.
Ваня толкнул наглую волчью лапу и сел, плотно обхватив колени руками, сжав пальцы в замок.
— Отчего люди не летают, как птицы? — произнес он задумчиво и скривился, точно хотел заплакать.
— Иные летают. Баба Яга, например.
— Я так и знал, что придётся мне к ней прийти, рано или поздно! — помотал головой Ваня, — в логово к людоедке…
— У тебя устаревшие сведения об этой достойной и весьма почтенной женщине, Ваня. На моей памяти она не съела ни одного царевича или даже захудалого купчишки. Возможно, в молодости какие-то грешки и были, лет двести назад, но… Пора бы уже и забыть.
— Ладно, вези меня к Бабе Яге.