Иван Змеевич и Краса Ненаглядная

Глава 3

Сборы царевича были недолгими, но слёзными. Честь по чести царь издал указ: «Всяк должен сыну моему Ивану-царевичу оказывать почтение, помощь и уважение. Оружием, конём, рублём, полатями, добрым обедом и советом. Препятствий его подвигу не чинить, но и войском не пособлять. Нарушивший бит будет нещадно, поддержавшему — награда царская обеспечена». Этот указ орали глашатаи на всех посадских площадях и ярмарках, что обеспечило спокойствие Заряне, совершенно не желавшей отпускать сыночка.

— Мал ещё, два месяца от роду, всяк на его месте титьку кормилицыну доит, — сокрушалась Заряна, не поднимая головы от подушек.

— Не гневайся, матушка царица, — упала в ноги нянька Чернавка, — но голубок твой сизокрылый уже не мальчик. И возле мамки ему сидеть негоже. А если сыщет он молодильные яблочки, то и ты на ноги подымешься, хворь твоя в землю уйдёт водой талой. И от поганого ворога землю нашу избавит.

— А коли Огненный Змей его погубит?

Потекли горючие слёзы болезной царицы на белую пуховую подушку.

— Кто ж на своё дитятко покусится? — шепнула хитрая Чернавка, — На то и расчёт.

Иван-царевич, как настоящий богатырь, бабьих причитаний не слушал. Любовался он на новый расшитый золотом кафтан из тонкого сукна с высоким воротом и отворотами на рукавах. Юфтевые красные сапожки с голенищами, украшенными пряжками, с загнутыми носками и скошенными внутрь каблуками очень нравились юноше. Любовался он на себя в большое заморское зерцало, вертясь вправо и влево, поправляя то кушак, то шапку, пока дядька Ерошка не хмыкнул и не назвал царевича «басулей сопливой», отвесив подзатыльник. Царь-отец сурово благословил, дал коня Гнедка и денежный припас.

— А меч, тятенька? — робко спросил Ваня, и тут же пожалел, потому что одарил его царь таким взглядом, что чуть кафтан не прожёг. Короста на лице царя дыбилась бурой коркой. Она напоминала о том, как богатырский меч нанёс змею урон небольшой, а царю — превеликий.

— А меч богатырь сам добыть себе должен. Простым оружием такого ворога не одолеть.

Задумался Ваня. Знал он от дядьки Ерошки много сказок и былин, да только считал всё россказнями старушек на завалинке. Неужели ему теперь суждено не только поверить в их правдивость, но и воплотить то, что написано? Жаль, что из историй дядьки Ерошки никак было не узнать способ извести Огненного Змея. 'Взмахнул богатырь палицей и отсёк поганую голову! Взмахнул витязь мечом булатным и разрубил надвое тело змеиное!" — завывал дядька Ерошка, помогая себе игрой на гуслях. А на вопросы где искать ворога, как добыть меч кладенец не отвечал. И уж совсем хитро посматривал на царевича, когда тот пытал его о наилучшем способе победить змея.

— Если уж батюшка мой не смог Огненного Змея погубить, способен ли я на такой подвиг? Батюшка в ратном деле поискуснее меня будет! — говорил вслух Ваня и спину его обдавало холодной волной страха.

Но дядька Ерошка ободрял юношу, как мог, да и царь Выслав смотрел на сына таким суровым взором, что страшнее было дома оставаться и под лавкой прятаться.

Перед отъездом младшего сына Заряна соизволила выйти на крыльцо и обнять его.

— Честь царскую блюди. Много искусу будет подворачиваться на пути. С лихими людьми не связывайся, с хулителями царской власти в споры не вступай. На блудниц и плясуний ярмарочных не засматривайся. Держись ровни, холопы тебе не компания. Помни, что матушка тебя любит и просит Рода каждый день своему сыну здравия и удачи в пути.

Выехал Ваня за столичные ворота, накатила на него кручина, аж свет в глазах померк. Распростёрлось перед ним чисто поле, пели над головой жаворонки, ярко светило солнышко, впереди виднелся густой непроходимый лес и полная неизвестность. Поехал Ваня, куда глаза глядят, и вскоре оглянувшись, увидел, что скрылись из виду стены столичного града. Только несжатое поле колыхалось на ветру, щедро расцвеченное голубыми васильками.

Ваня знал, что рано или поздно попадётся ему на пути развилка с большим камнем, и она решит его судьбу. Ведь так говорилось в сказках, которые, похоже, начинали сбываться.

Не было у юного богатыря ни меча, ни лука, только сунул дядька Ерошка ему свой небольшой ножик за голенище сапога с присказкой: «Раз уж ты не домосед, вот те ножик-самосек. И ветчину рубить годится, и за блажного заступиться». Ехавшие навстречу купцы и стрельцы или пешие путники знали каким-то образом, что перед ними царский сын, потому дорогу уступали с почестями и поклонами.

Долго ли коротко ли, а приехал Ваня к перекрёстку дорог. В чистом поле сошлись крестообразно три проезжих тракта. Каждый вёл в лес, а поле оставалось позади. Никто из ехавших навстречу не подсказал Ване, тот перекрёсток ему попался или не тот. День клонился к вечеру, пришла пора принятия решения. Как и было предусмотрено былинами и сказками, перед глазами Вани появился замшелый камень, грубо отёсанный сверху и с боков. На нём корявая рука неведомого писца начертала буквы. Царевич был не силён в грамоте, и потому спешился и стал водить пальцем по вырубленным кривым линиям, предварительно убедившись, что за ним никто не наблюдает. Некому было уличить Ваню в том, что читает он медленно. Да и когда учиться было чтению и наукам, если с утра до вечера готовили его к ратному делу. Писец украдкой от царя показал начертания букв, ибо совсем негоже царевичу, как холопу безразумному быть, но на двух уроках и закончилось.

«Направо пойдёшь — коня потеряешь, налево пойдёшь — сам пропадёшь, прямо пойдёшь — женату быть», — прочитал Ваня и вспотел от натуги. Его Гнедок мирно щипал траву, рядом оказался старый колодец, и царевич набрал воды. Умылся, напоил коня и сел на траву, задумчиво жуя кусок домашнего каравая. Что могли означать эти слова? В былинах, которые пел ему дядька Ерошка про «женату быть» ничего не было, а было «увидишь, что будет», и глупые витязи шли прямо только в самый последний момент. А надо было идти сразу прямо, где и ждала самая неминучая опасность, и где проявлялись самые лучшие богатырские качества. «Сам пропадёшь» Ване тоже не нравилось, потому что ехал он на ратный подвиг, погибать не собирался вовсе. Оставался вариант с потерей коня. Ваня посмотрел на Гнедка и подумал, что конь у него славный, и лишаться такого совершенно не хочется. Но коня можно заменить другим, так что самый безопасный вариант был ехать направо. Тем более, что слово «право» Ване нравилось. Означало оно верный путь. Однако же надвигающейся ночью не хотелось плутать по тёмному лесу. Это грозило не только потерей коня, но и собственной головы. Дядька Ерошка сказывал, что в лесу всякие лихие люди шастают, да и матушка предостерегала. Только как этих лихих людей отличит от нелихих? Видимо, вооружены они будут до зубов, с рожами зело нелепыми, в рванине. Выскочат с дикими воплями из чащи, придётся бой держать кровавый.

Ваня оглянулся по сторонам. Гнедок пасся, солнышко катилось к горизонту, стало свежо. Ваня поразмыслил и решил, что надо ему устраиваться на ночлег, а лучше стога ничего не сыскать. Хоть раньше он и спал-то в стогу всего раз, когда с дядькой Ерошкой ездил в ночное, но запомнил на всю короткую жизнь материнское тепло и пахучую сухость крестьянской постели, щекотание травинок и стрекот сверчков, шуршание полевой мыши, искавшей у человеческого бока уюта и прокорма.

Решился он вернуться к лугу, где косари уже наметали стога сена.

— Умный Гнедок, не убредёшь ли, пока я почивать буду? — потрепал Ваня коня по холке, тот ткнулся мокрым носом в ладонь, подбирая шершавым языком колотый сахар. Закрепив чембур за подножие ракиты, царевич вернулся к стогу и с удовольствием зарылся в него. Тут же прибежала полевая мышка. Пришлось её посадить на ладонь и выспросить, чего она желала.

— Поделись корочкой хлеба, а я твоего коня постерегу, — пропищала она.

— А если не поделюсь? — усмехнулся Ваня.

— Я всё равно украду, да и другие запасы попорчу, а коня твоего разбойники уведут.

— Нешто ты разбойным людям достойный отпор дашь? — недоверчиво спросил Ваня.

— Как завижу лиходеев, тебя за ухо укушу, и ты их зарубишь мечом булатным.

План полевой мыши был хорош во всём, кроме одного пункта. У Вани не было булатного меча. Но поскольку его хвостатая соратница была за меч не ответственна, то Ваня вытащил корочку хлеба, и мышь с поклоном приняла её и тут же юркнула, пропав из виду.

Сидит Заряна у окна. На пяльцах вышивает ворот распашонки. Синие васильки, зелёные листочки, переплетается узор. Льётся нянькина песня, Чернава ногой люльку качает, та на полозьях скрип да скрип. Скрип да скрип. Точно мышь шуршит в подполе.

— Ай, — пискнула Заряна, ноги поджав на лавку.

И правда, мышка из норы выскочила и на середину горницы выбежала. Села на хвостик, лапками усишки пригладила. И кто только мышек боится?

— Прочь пошла, побирушка, — говорит Чернава и лапоть с ноги снимает.

— Ты меня, нянька-непросоня не прогоняй. Как царевич из дому в белый свет выйдет, кто ему поможет, кто подскажет?

— Уж не ты ли? — смеётся Чернава, показывая щербатый рот.

Но Заряна уже берёт плошку со стола, насыпает на пол горсточку каши с сушёными ягодами. Поёжившись, обхватывает свои плечи руками. До чего же эти мыши противные, страшные какие!

Мелкая побирушка, обещавшая покровительство младенцу, не спеша ест, смешно шевеля усами.

— Настанет час, когда Ивану-царевичу нечем будет меня поблагодарить за работу. Вот я тогда и вспомню твою кашку, Заряна.

Сказала так мышь и под пол юркнула.

Заряна задумчиво берёт распашонку и прикладывает к плечику и груди сонного царевича.

— Мала! — ахает Чернава и закрывает ладонью рот.